Текст книги "Наши марковские процессы"

Автор книги: Иван Попов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

Фома остановил игру и прислушался повнимательнее: да, действительно, кто-то или что-то скребется снаружи по двери. Недоумевая, что бы это могло быть, он встал и, стараясь не шуметь, приблизился вплотную к двери; скрежет не прекращался. Тогда Фома ухватился за ручку, резким движением распахнул дверь, одновременно отпрянув назад, чтобы его не ударили по голове чем-нибудь тяжелым.

Отскакивать, впрочем, оказалось излишним, так как с другой стороны двери не было ни «бугаев», ни полицейских, а всего лишь его коллега из соседнего отдела коммуникационной техники – Сима Добрев.

– А, Фома… Ты там, что ли, был? – виновато спросил Сима и спрятал за спину правую руку, в которой был зажат какой-то острый, похожий на шило, предмет.

Фома, меньше всего ожидавший увидеть этого своего коллегу, бросил взгляд на дверь: на медной табличке, после имени Его Величества, была прицарапана еще одна вертикальная черта, так что теперь оно читалось как Симеон III, а снизу скотчем был прилеплен белый листочек с корявой надписью: «Симеон III – в комнате 213». В комнате 213 размещался, естественно, Сима Добрев.

– Это ты, что ли, приклеил, идиот этакий? – разъярился Фома и сорвал листочек.

– Что? Вот это? – разыграл удивление Сима. – Да нет, я просто шел мимо – гляжу…

– Шеф узнает – пристукнет тебя, – сказал Фома. – Ишь, как табличку изуродовал!

– Да, ладно, хватит тебе – что ты, деньги на нее сдавал, что ли, на табличку эту? Не бери в голову. Пошли-ка лучше, пивом тебя где-нибудь угощу, я ведь деньги сегодня получил.

Фома вспомнил, что и он сегодня получил деньги, но сказал лишь:

– Ладно, пошли в «подполье».

Он замкнул кабинет и они отправились в подвал института.

– Давно тебя не видал – что нового у тебя? – попытался завязать разговор Фома. – Как Румяна?

– Не знаю, – ответил Сима, – Послал ее куда подальше.

– Да? За что?

– Сильно большую трансферную сумму заломила.

– Да? И сколько заломила?

Сима назвал сумму. Фома, услышав, схватился за голову:

– Да она, что, себя Роналдо5454
  Роналдо – известный бразильский футболист


[Закрыть] считает?

– То же самое и я у нее спросил, – ответил Сима. – Она мне: за меньшее, мол, смысла нет. Я ей и говорю: да за такие деньги я, знаешь, какую красотку могу себе взять? И отправил ее трансферироваться куда подальше. С какого Румяне-то рожна с такими внешними данными в группу А соваться вздумалось? Она же деревня-деревней – да мне за такие деньги «браток» из Костинброда5555
  Костинброд – город в Болгарии


[Закрыть] двадцать штук таких, как она, пригнать может, да на фиг они мне…

Пока Сима на чем свет стоит крыл свою бывшую подругу, они дошли до бара в подвале, который Фома называл «подпольем».

В баре было до того накурено, что он чуть не задохнулся, пока не вспомнил, что воздух здесь, прежде чем проглотить, нужно прожевать. Толстые синеватые пласты сигаретного дыма висели в метре над столами; за тремя из них играли в бридж – Фома понял это не потому, что увидел карты играющих – такие мелкие детали дым различать не позволял, – а из-за толпы торчавших над головами у игроков зрителей, дававших бестолковые советы и получавших в награду сочные ругательства. Здесь Фому все знали, несколько человек из группы зрителей махнули ему в знак приветствия рукой, но он – опять же из-за дыма – не смог различить их по физиономиям; от стола у бара, где пил пиво собравшийся в полном составе отдел лазерной техники, ему тоже крикнули: «А, Лука, привет!» Он напомнил им, что он не Лука, а Фома, они вдвоем с Симой пошли к бару взять себе выпить, но бармена Юрия поблизости видно не было, и пока они ждали его появления, Фома стал слушать анекдоты, которые рассказывал один из лазерщиков, по имени Дима: «Можно ли ввести валютный совет в Швейцарии? – Можно, но страну жалко!»; «Что представляет собой валютный совет? – Укол в протез!»; «Научен ли валютный совет? – Нет, если б был научен, то сначала на собаках бы испытали!»; «Что мы будем делать после валютного совета? – Пересчитаем оставшееся в живых население!» Тут кто-то сказал, что сдается ему, он и раньше эти анекдоты слышал, только не про валютный совет, а про структурную реформу; другой возразил, что он еще до структурной реформы их слышал о чем-то другом, о предыдущем Этапе Большого Пути, только никак не вспомнит, о каком именно; в конце концов кто-то припомнил, что он их слышал еще во времена «бая Тошо»,5656
  бай – обращение к пожилым людям в Болгарии (вроде русского «дядя»).Бай Тошо – народное прозвище Тодора Живкова – последнего коммунистического главы государства (ср. «дядя Леня» по отношению к Леониду Брежневу в СССР). Был смещен в 1989 г. Умер в 1998 г.


[Закрыть] и в них говорилось не про валютный совет, а про коммунизм. При слове «коммунизм» разговор мгновенно перекинулся на тему о том, как славно когда-то елось и пилось, наперебой пошли сладкие тоталитарные воспоминания, и все без исключения согласились, что конец света может наступить и в одной отдельно взятой стране…

В этот момент из склада бара вышел Юрий, по пятам за которым шли две дамы среднего возраста; Юрий был страшно зол и кричал дамам выметаться пока целы, а они в свою очередь кричали, что просто так этого не оставят. Оказалось, что дамы эти – из общества защиты животных, и хотят унести из бара фикус, поскольку, дескать, густой дым в помещении дурно на него влияет и он даже мутировал – что, честно говоря, было сущей правдой: любой мог убедиться, что ствол фикуса порос густой рыжей шерстью. Бармен отрезал, что фикус – не животное, а растение, а значит, в их компетенцию не входит; ему однако тут же возразили, что дело как раз в мутациях, поскольку он мутировал до того, что метаболизм у него стал именно животного типа: дышит никотиновым дымом, питается высыпаемыми в горшок окурками, причем помаду на окурках воспринимает как что-то вроде витаминов, а вместо воды впитывает корнями производимый шефом федерации бокса «липовый» джин «Атлантик», который гонят в подвале соседнего института и которым рядовые посетители «подполья» имеют обыкновение поливать фикус. По словам дам, один доцент-биохимик даже утверждал, что если бы пришлось классифицировать этот фикус по типу метаболизма, то он попадал в категорию хищников.

– Что еще за биохимик? – крикнул Юрий. – Кто ему дал право исследовать фикус? Он, что, не знает, что фикус – собственность «Ятагана», и что на территории института только люди из «Ятагана» имеют право на фикус? Кто из объединения пустил его исследовать их имущество? И кто вы в системе «Ятагана» такие, что я перед вами должен отчитываться?

Тут выяснилось, что дамы вообще не из системы «Ятагана» – тогда бармен цветисто их обругал и бросился к телефону, объясняя, как вот сейчас придут страхователи и такой фикус им дадут, что они на всю жизнь запомнят. Услышав название страхового объединения, дамы поняли, что дела принимают крутой оборот, и вымелись сами; Юрий довольно потер руки и достал из холодильника по пиву для Фомы и Симы.

– Фикус им мутировал, – продолжал кипятиться он. – Люди целыми днями тут торчат – картами щелкают, а они про фикус забеспокоились. О людях почему не думают? Обо мне, если на то пошло: и я тут по восемь часов торчу, а еще не мутировал…

– Это ты так думаешь, – поддел его Фома, – все мы здесь мутировали, только под закон о защите животных не подпадаем.

Они с Симой устроились за пустым столиком возле бара; Фома отодвинул столик чуть подальше от хищного фикуса-мутанта и отхлебнул пива.

– Что-то много в последнее время у нас по институту всяких посторонних шататься стало, – заметил Сима, имея в виду, видимо, двух дам, поднявших скандал с Юрием. – И суют нос во все, что их не касается. Со мной тут вчера заговорил один в кафе на втором этаже, рядом с запасной лестницей, и – на' тебе – напрямик меня спрашивает, как ему на седьмой этаж подняться. Я ему: «Да ты что, сдурел, что ли? Да знай я даже, как туда попасть, он что, от папки в наследство тебе достался, что ли, седьмой этаж этот?» Не говоря уж о том, что ятаганцы-то наверняка ему кое-какие органы пооборвут, если наверху поймают…

– Какого института седьмой этаж? – перебил его Фома.

– Нашего, какого же еще.

– Погоди, так у нас же только шесть этажей! Три наших и три – «Ятагана»…

– Ты что, не знаешь, что ли? – недоверчиво прищурил глаза Сима.

– Я что, дебил? Шесть их.

– Значит, дебил, – сказал Сима и откинулся на спинку стула. Некоторое время оба молчали, потом Фома спросил:

– Ты, вообще, что хотел рассказать про седьмой этаж-то этот?

– Ничего. Но тот тип, представь себе, не только знал о нем, но еще и подняться туда хотел…

– Да он спятил, наверно! Нельзя их с улицы сосчитать, что ли, этажи эти – что их шесть?

Сима отпил пива, наклонился вперед и, понизив голос, таинственно зашептал:

– Фома, у нашего института есть седьмой этаж. Он на самом верху, над офисами «Ятагана»… И самое интересное, что его видно и с улицы, но только с одного особого места – тут, недалеко. С любого другого места видно только шесть этажей, а оттуда – семь… Хочешь – я прямо сейчас тебя туда свожу.

– И ты рехнулся, – без колебаний поставил диагноз Фома. – Спятил и теперь только расклеиваешь тупоумные записки по дверям коллег. Или, в лучшем случае, внутренние часы у тебя остановились на первом апреля…

– Спорим! – крикнул Сима. – На мой старый процессор.

– Идиот! Ставлю свой старый диск против твоего процессора. Того, что ты говоришь, просто быть не может: законы физики ж ведь есть, в конце концов…

– Ладно, – потер руки Сима. – Сейчас пойдешь со мной и своими глазами посмотришь законы физики, только сперва я пиво свое допью.

Фома не возражал, к тому же у него и самого пиво было выпито лишь наполовину. И пока он ломал себе голову, что за фокус затеял Сима, его коллега снова подхватил старый разговор о том, как в нынешнее время все, кому не лень, бросились требовать трансферные суммы – вроде мало им других поблажек дают.

– Ну и иди – ищи себе спонсора, раз умная такая! – негодовал он по адресу Румяны. – Она себе думает, спонсоров для того придумали, чтоб карманы им набивать. Спонсоры-набиватели…

Фома слушал эту болтовню в пол-уха. Наконец, пиво было допито, и они сквозь слои никотинового дыма пробрались к выходу из «подполья».

Выйдя из института, Сима повел Фому к постройкам, в которых размещались различные мастерские; двигаясь вдоль них, они вышли к задней стене здания, потом обошли с десяток бетонных гаражных клетушек с заржавевшими дверями, пересекли заброшенную гравийную площадку перед ними и направились к низкой постройке с плоской бетонной крышей, на которой была установлена какая-то железная арматура с антеннами наверху. Всю дорогу Фома то и дело оборачивался и поглядывал на грязно-белое здание института, но окон все время оставалось шесть рядов, и он уже думал, что ничего из этого не выйдет, когда Сима протиснулся по узкой тропинке сквозь разросшиеся вокруг бетонной постройки высокие кусты, и они оба вышли к ее задней стене, откуда на крышу вела железная лесенка. Сима взобрался по лесенке, а потом и по металлической арматуре на крыше, и ухватился за антенны на самом верху; Фома последовал за ним и тоже оказался на самом верху арматуры.

– Посмотри теперь на институт, – сказал Сима.

Фома обернулся и стал считать ряды окон: раз, два, три, четыре, пять, шесть… СЕМЬ! Пересчитал еще раз и еще, и еще – то же самое. Этажей было семь: первые три ряда окон были грязные, местами выбитые и замененные картоном, вторые три – вымытые, с металлическими шторами за ними, а окна последнего, только что появившегося ряда были все с темными стеклами, как у лимузинов завсегдатаев ресторанов.

– Ну как? – торжествующим голосом спросил Сима.

– Как это получается? – спросил, не веря глазам, Фома. – Откуда взялся последний?

– Не спрашивай – не знаю. Не поднимался на него ни разу – и понятия не имею, что это такое. Просто знаю, что отсюда видно семь этажей. Антенны-то эти – нашего отдела, мы их обслуживаем…

– А его только отсюда видно, седьмой этаж?

– Слезь вниз – проверь.

Фома стал слезать по конструкции, но так как лестница была с задней стороны дома, то при спуске здание потерялось из виду. А выскочив из-за кустов перед постройкой, он увидел, что этажей снова шесть, как и раньше: последний, с темными стеклами, исчез. Фома побродил вокруг да около, бросая на институт взгляды с разных мест поблизости – никакого эффекта. Но стоило ему вновь взобраться по лестнице, так что голова его показалась над крышей постройки, как перед его взглядом опять оказалось семь этажей.

– Чертовщина, – проговорил он. – И чего это они его так законспирировали?

4. ЧЕТВЕРГ

– Да разве так можно, Марков! – голос у профессора Дамгова был сегодня суров и неумолим, словно у ротного старшины, который поймал одного из своих подопечных, когда тот в пьяном виде перепрыгивал через забор казармы. – Что это еще за разговорчики у тебя вчера были с Геннадием Симеоновым? Кто вообще дал тебе право подрабатывать в других отделах? Да скажи ты мне, что где-то еще поработать хочешь, я бы устроил все как-нибудь! Но связываться с этими нечистыми математиками…

– А что тут такого? – Фома никак не мог понять, отчего шеф кипятится, будто у него мороженое отобрали.

– Марков, больше всего не люблю, когда передо мной дурачком прикидываются. Можно подумать, ты не знаешь, кто финансирует нечистую математику.

– Я правда не знаю, – совершенно искренне ответил Фома. – То есть, вообще-то, деньги им из фонда Димитра Общего выделяют, а это – наша фирма, то есть, ваша, то есть, ихняя – «Ятагана», – дружеская…

– Легко говорить – дружеская! Под шапкой Димитра Общего сейчас сидят кланы и группировки одна хлеще другой. Коли тебе не ясно, кто нам кто, так хоть спроси, прежде чем связываться.

– Так ведь я ж не знал, что так получится! Я и понятия не имел, что меня в список Геннадия Симеонова воткнули.

– А что ж ты тогда с ним да с профессором Згуревым о трансферах за границу разглагольствовал? Я кто – начальник тебе или капустная кочерыжка?

– Так ведь у меня же еще не подписан профессиональный договор, – тактично напомнил своему шефу Фома. Или хотя бы подумал, что тактично.

Профессор на другом конце провода на мгновение замолчал, словно пытаясь что-то припомнить, потом уже намного спокойнее проговорил:

– Ну, это – положение временное, ты же знаешь – пока не придет машина. В сущности, договор мы подпишем завтра – пора уже тебя и закрепостить. И больше никаких прыг-скоков по другим отделам, ясно?

– Ясно. – Фоме вдруг расхотелось подписывать договор. – Кесарю – кесарево, ятагану – ятаганово…

– Хватит ерунду молоть, – прервал его шеф, – в двенадцать похороны, тебе уже идти пора, а то опоздаешь.

– Какие похороны?

– Ты что, с груши упал? – повысил голос профессор. – Членкора Герасима Иванова не знаешь? Он – фигура мощная… то есть, был таковой. А моя милость будет говорить надгробное слово. Так что в двенадцать часов тебе надо быть на центральном кладбище. После как раз и пункты договора с тобой обсудим.

– А где именно на кладбище?

– Шестая аллея, участок 29. Давай, пора уже – через полчаса встретимся.

Фома положил трубку, замкнул кабинет и отправился к трамвайной остановке.

Настроение у него было препаршивое: не хватало трепки, заданной по телефону шефом, так теперь тащись еще на кладбище… А так как после трепки он был зол и раздражен, то симулировать скорбные физиономии и поклоны перед светлой памятью Герасима Иванова никакого желания у него не было. Даже погода, всю неделю хорошая и солнечная, сейчас нахмурилась точь-в-точь по-кладбищенски: дул резкий холодный ветер, причем словно со всех сторон сразу, и разгонял туда-сюда по небу низко висевшие над городом лохматые серые тучи.

…Перед входом на Центральное кладбище царил настоящий дурдом. Вдоль бульвара, неизвестно почему нареченного именем Мирослава Мирославова-Груши, было припарковано немыслимое количество мерседесов, БМВ и джипов. Они оккупировали весь тротуар – сто-двести метров вдоль ржавой железной ограды кладбища, – и постоянно подъезжали все новые и новые машины, останавливаясь прямо на дороге и загораживая тем самым движение. Из машин вылезали огромные «бугаи» в черных костюмах и направлялись к кладбищу, иногда даже не отнимая от щек сотовых телефонов и продолжая в них что-то бубнить. «И все вот эти Герасима Иванова пошли хоронить? – засомневался Фома. – Что-то не верится. Наверно, совпадение просто: кого-нибудь из боссов замочили и зарывают, – но кого?» Фома попытался припомнить, не читал ли он в последнее время в газете «Меридиан мач» о каком-нибудь высокопоставленном убийстве, но безуспешно.

Между тем в спонтанно образовавшемся вдоль шоссе автосалоне появилось и три полицейских джипа; несколько полицейских отправились к кладбищу, боязливо протискиваясь между мощными лимузинами и выходящими из них мордатыми личностями с цветами и венками в руках.

В конце концов Фома, стоявший у билетной будки на трамвайной остановке и безмолвно наблюдавший за происходящим, переборол свой страх и направился к оклеенным некрологами воротам кладбища, обходя как можно дальше машины и «бугаев». Но за несколько метров до ворот он увидел, что внутрь его ни за что не пропустят: несколько мускулистых личностей с красными повязками «ОХРАНА» на рукаве и белыми карточками с фотографиями на лацканах стояли шагах в двух-трех за воротами и все входящие показывали им различные персональные, служебные и всяческие другие приглашения. Снаружи у входа стояли полицейские и тоже заглядывали в приглашения. «На кой черт шеф меня сюда позвал, ведь наверняка знал, что никто меня не пропустит?» – подумал Фома, но в этот миг вдруг о чем-то вспомнил, сунул руку в карман куртки и вытащил оттуда визитку.

Красно-желтая картонка со стилизованной надписью «Ятаган», с фотографией и именем неведомого эксперта Луки Варфоломеева из неведомого ЛЯИ, – та самая, которую он нашел на полу после дружеского визита «бугаев» в кабинет профессора.

«Момент – самый подходящий, – решил Фома. – Сейчас на практике можно испытать, насколько велика волшебная сила этой картонки. В конце концов, благое слово «Ятаган» железные двери отворяет, причем не только в переносном смысле, – это и дети знают. Вообще, время волшебных словечек ни в коем случае не прошло: когда-то говорили «Сезам, откройся», потом – «Во имя Господа нашего», а теперь просто – «Я из "Ятагана"». Но ситуация тут такова, что у проверяющих пропуски тоже есть некая волшебная защита, по крайней мере против паролей со слабой магией. Если магия моей визитки достаточно сильна, меня пропустят, а если нет? Ведь это как-никак силовые группировки, а не банки с помидорами, шутки с ними плохи…» В этот момент Фома заметил, что слева от него встал какой-то тип в черном костюме и совершенно беспардонно заглядывает ему через плечо, пытаясь прочитать надпись на картонке. Он уже хотел спрятать ее в карман, но тип в это время посмотрел ему в лицо и спросил:

– Коллега, вы не программист профессора Дамгова?

– В некотором роде – да. – Фома не видел смысла скрываться. – А вы по какой линии приходитесь мне коллегой?

Тип вытащил из кармана свою визитку, – точно такую же, как у Фомы, но с другим именем и фотографией, – из которой явствовало, что зовут его Максим Лесидренский, ассоциированный профессор ИХСТБ. Строго говоря, по внешнему виду он походил на кого угодно, только не на профессора: крепкая фигура, длинные руки с грубыми костлявыми ладонями и крупные, словно топором рубленые черты лица придавали ему сильное криминальное излучение и делали похожим скорее на выпущенного по амнистии заключенного, чем на ученого. Да и Фома никогда не встречал его в институтских кафе.

– Вы на похороны? – спросил Максим Лесидренский.

Фома утвердительно кивнул:

– Мне нужно встретиться с профессором Дамговым, он должен читать там надгробное слово.

– Не будет он его читать. Совсем недавно его вызвали куда-то наверх.

Тут Лесидренский выразительно ткнул указательным пальцем в небо, где гонялись друг за другом рваные грязные облака.

– А, в фонд Димитра Общего? – вопросительным тоном ответил Фома, которого эта весть нисколько не удивила.

– Святого Димитра Общего, – уточнил собеседник. – Позавчера на заседании управляющего совета название подкорректировали. Так оно-де лучше отвечает требованиям Валютного совета… А и дойди сюда Владко Дамгов, вас все равно никто не пропустил бы. Мероприятие – экстра-класса, со сценарием и телевидением; профессорам-то и то не всем прийти разрешили – что уж о младших научных сотрудниках говорить? Но вообще, самое позднее через час Дамгов должен бы появиться в «Первой частной»… Вы знаете, где находится «Первая частная»?

Фома отрицательно помотал головой.

– Не знаете? Ну, мне самому туда, так что, если хотите, могу вас подвезти: я на машине.

Фома не воспротивился этому предложению.

Машиной Лесидренского оказалась белая лада-семерка, припаркованная на глухом перекрестке метрах в двухстах от кладбища – все места поближе были заняты мерседесами и БМВ. Вместо шоссе, по которому шла трамвайная линия, Лесидренский погонял ладу сначала по разным перекопанным улочкам, потом по узкой асфальтовой дороге, объезжавшей цыганский квартал. Один раз дорога нырнула сквозь узкий проезд под железной дорогой и Фома неожиданно сообразил, что они приближаются к институту, только с обратной стороны, и действительно, когда через минуту-две Лесидренский свернул в сторону и припарковал машину перед какой-то не очень большой белой церковью, он увидел возвышавшийся справа от них силуэт институтского здания. От церкви его отделяла лишь высокая железная ограда с разросшимися вокруг нее зарослями терновника, несколько построек неясного предназначения и широкий луг, на котором паслось стадо овец.

Они вылезли из лады, Лесидренский замкнул машину и лишь тогда Фома увидел знакомый синий силуэт носорога над огромной надписью «ООО «Первая частная церковь». Центральный офис», водруженной над оградой стоянки. Сама стоянка была забита дорогими лимузинами, точно такими же, как перед кладбищем, но людей видно не было.

– Начали уже, – сказал Лесидренский и отправился к церкви по аллее, выложенной красными каменными плитами; Фома последовал за ним.

Хотя архитектура церкви была чисто церковной – купола, колокольни, узкие и высокие окна с цветными стеклами, тяжелая деревянная дверь, – впечатление она производила скорее банкирской резиденции или же элитного загородного ресторана. Здесь не было серых облупленных стен, сгнивших бревен и неприличных надписей аэрозолем, какими были покрыты все церкви в городе; стены белели свежей штукатуркой, цветные окна были вставлены в современные алюминиевые рамы, а на колокольне торчала спутниковая антенна и что-то еще, весьма напоминающее устройство для лазерных эффектов в дискотеке. Рядом с резной дверью привалился к стене статный вахтер в красной ливрее и скучающим взглядом следил, как во дворе косит мотокосилкой траву на лугу садовник.

Когда в поле зрения вахтера попал Лесидренский, по пятам за которым шел Фома, он внушительно прокашлялся, мельком взглянул на пропуск Лесидренского. Фома полез было в карман за визиткой, но вахтер уже махнул им рукой входить, что они не мешкая и сделали.

Изнутри церковь походила на церковь, а не на офис или, к примеру, ресторан: узкий вестибюль, где сидело трое охранников, а за ним – широкая зала с высоким сводчатым потолком и стенами, сверху донизу покрытыми росписями. Но какими росписями! Во всю левую стену была нарисована Тайная вечеря: двенадцать апостолов, но не в белых рваных одеждах, как на картине Леонардо, а в вишнево-красных пиджаках и с массивными золотыми цепочками, проблескивающими под расстегнутыми шелковыми рубахами, и в лицах апостолов Фома вдруг узнал двенадцать верховных боссов совета директоров «Ятагана» – тех же, что и на фотографиях: Носорог, Крокодил, Трутень, Кабан, Дракон… А на центральном месте сидел сам М.М.-Г., устремив свой голодный взгляд на накрытый стол, а правой рукой одновременно придерживая у уха сотовый телефон. Сама трапеза была чем-то фундаментальным: зажаренный целиком поросенок с лимоном в зубах и маслинкой в попе, несколько тарелок с шопским салатом,5757
  болгарское кушанье


[Закрыть] с волчьим салатом,5858
  болгарское кушанье


[Закрыть] и огромное количество бутылок с массивными этикетками: «Паспорт», «Джонни Пешеход», «Белый конек», «Наполеон»… Между бокалами, бутылками и закусками валялись мобильники остальных апостолов. «Кто-нибудь из этих идиотов сто на сто зальет свой мобильник выпивкой, – подумал Фома, – но ведь гулякам – море по колено…»

Взгляд его медленно скользнул вверх, к высокому потолку, по которому реяли нарисованные ангелы – странные создания с белыми крыльями за спиной и бритыми головами, повязанными разноцветными косынками, в спортивных костюмах, высоких кроссовках и с неизменной бейсбольной битой в правой руке и мобильником в левой. На противоположной стене был, судя по всему, изображен Божий град: лабиринт улочек с расставленными по витринам светящимися рекламами охранных фирм, пунктов обмена валюты и ресторанов с эротическими шоу, по улочкам сновали маленькие фигурки праведников, склоняясь в низких поклонах перед лимузинами местных святых или архангелов… Весь этот новый иконописный канон настолько завладел умом Фомы, что несколько минут он лишь ошалело таращился на стенные росписи, прежде чем заметил, что в церкви есть еще люди, кучкой стоявшие в глубине зала перед чем-то вроде алтаря, если только длинный заседательский стол с красной скатертью можно назвать алтарем. Лесидренский куда-то пропал, и Фома медленно зашагал вперед по разноцветному кафелю к этой группе людей. К его удивлению, это оказались не «бугаи» и не какие-нибудь другие боссы; большей частью это были женщины, некоторые из них держали в руках маленькие репортерские диктофончики, а у нескольких мужчин на плече были видеокамеры.

За возвышавшимся как алтарь столом для заседаний сидело несколько человек в таких же вишнево-красных пиджаках и золотых цепочках, как у апостолов на стенных росписях, но с намного более интеллигентными физиономиями; сидящий в центре говорил что-то в нагроможденные перед ним микрофоны. Толпа внизу постоянно напирала вперед к алтарю, но трое охранников сдерживали ее на расстоянии нескольких шагов. Фома вдруг заметил и Максима Лесидренского – тот стоял немного в стороне от толпы, докуривая сигарету; поймав его взгляд, Лесидренский махнул ему рукой подойти поближе, потом внимательно огляделся вокруг и погасил окурок о полированный до блеска деревянный карниз, опоясывающий стену на высоте около метра от земли.

– Это, что, пресс-конференция? – спросил его тихо Фома.

– Презентация, – ответил Лесидренский и повернул взгляд к мужчинам за красным столом. Фома тоже посмотрел туда, и вдруг щекастое румяное лицо молодого мужчины, сидевшего в центре и говорившего в микрофоны, показалось ему знакомым; он всмотрелся повнимательнее и с огромным удивлением узнал в нем своего бывшего однокурсника Костадина Выжарова. Коста подстриг свои длинные волосы, сбрил бакенбарды и сейчас, в модном шерстяном пиджаке и белой рубашке вместо барахолочной джинсовой куртки, какую носил одно время, выглядел совсем другим человеком, но все же вне всяких сомнений, это был он. «Как это он ухитрился так продвинуться?» – удивился Фома; во-первых, некогда его однокурсник слыл полным идиотом, во-вторых, на экзаменах оценку выше тройки не получал, и в-третьих, у него не было абсолютно никаких связей среди сильных мира сего (родители его были простыми безвестными селянами откуда-то из-под Бургаса5959
  Бургас – крупный город-порт в Болгарии


[Закрыть]).

Но все же каким-то непостижимым образом Коста Выжаров вскарабкался по житейской лестнице до самого алтаря «Первой частной», тогда как Фома – и диплом и знания у которого были намного лучше – протирал задницу по стульям институтских кафе.

В этот момент Коста замолчал и протянул руку налить себе в высокий стеклянный стакан кока-колы; Фома пробрался вперед к толпе и навострил уши, чтобы услышать, о чем говорят сверху от алтаря.

– Термин «Божья защита», – разъяснял Коста Выжаров, – естественно, предполагает фигуру господа Бога, либо непосредственно держащую все в своих руках, либо, по крайней мере, стоящую где-то позади, в засаде, в «бэкграунде»,6060
  бэкграунд – от англ. background – фон, задний план


[Закрыть] или может быть, в «андерграунде»…6161
  андерграунд – от англ. underground – подполье


[Закрыть] Тогда вопрос можно поставить так: «А какова связь между «Первой частной» и господом Богом», причем в глубине души все же затаится сомнение: «А есть ли Бог?» На этот последний вопрос пытались ответить величайшие мыслители человечества, начиная с Тертуллиана и Фомы Аквинского, Декарта, Канта, Ньютона и кончая Эдуардом Фредкином,6262
  Эдуард Фредкин – американский ученый, автор концепции о Вселенной как о гигантском компьютере. (прим.авт.)


[Закрыть] Уильямом Гибсоном6363
  Уильям Гибсон – писатель-фантаст, прослывший гуру в жанре «киберпанк». (прим.авт.)


[Закрыть] и Виктором Пелевиным – но до сего дня удовлетворительного ответа нет. Потому что вопрос этот – философский, а философские вопросы – самые живучие, самые неразрешимые и глубоко укоренившиеся. И в этом аспекте наивные утверждения в духе Остапа Бендера: «Бога нет, это медицинский факт», – или не менее наивные религиозные догматы в противоположном смысле ответами не являются…

– Но не можете же вы продавать Божью защиту, не гарантируя своим клиентам существование Бога, – возразили из толпы.

– А когда та, другая, церковь созывает свою паству на службу, гарантирует она им что-нибудь? Шиш она им с маслом гарантирует. «Для того, чтобы принять Бога, – говорят теологи, – нужна не гарантия, а вера», а согласно христианству, вера – вопрос личный. То есть, не существует технологии, которая бы сходу сказала, верующий кто-то там или нет – он единственный может решать это сам за себя… В данной – религиозной – отрасли гарантии быть по определению не может. Наверно, поэтому разные невежды-чиновники настаивали на нашем запрете. Мы же им отвечаем: по той же причине вы должны запретить и церковь православную, и мусульман, и все остальные религии. Тут мы имеем дело не с фактами, а с психологической установкой: раз клиенты нам верят, раз у них есть установка рассчитывать на Божью защиту, и раз эта защита вдобавок ко всему действует, причем вполне эффективно, как показывают эксперименты…

– А как действует, по каким механизмам? – продолжали сыпаться из толпы настырные вопросы. – До сих пор мы ничего о них не слышали.

– Хммм… – лукаво прищурился Коста Выжаров. – Вы, наверно, знаете, что говорят христианские теологи: «Бог есть, но пути его неисповедимы». Тут мы, разумеется, не такие невежды, не совсем с груши упали, так что термин «неисповедимы» оказывается более или менее относителен. Мы, например, поддерживаем с этим самым Богом прямую связь через частный коммуникационный спутник «Ятагана», и даже предлагаем связь с всевышним по Интернету – на что остальные церкви в настоящее время все еще смотрят через кривой макарон, – и по этому показателю Бог – гораздо более наш человек, чем их… Тс-с-с! Не кричите, и до вашего вопроса очередь дойдет, добавлю только предварительно, что поскольку небесными серверами протокол TCP/IP6464
  TCP/IP – самый распространенный стандарт передачи данных по компьютерным сетям


[Закрыть] не поддерживается, то, чтобы соединиться с тем светом, нам пришлось создать специальные драйверы, но это интересно лишь специалистам. А про Божью защиту скажем вот что: мы заключаем договор с клиентом, посылаем через спутник копию договора, и как только Бог его получит, – тут уже его забота обеспечить защиту, он ведь располагает нужными силами… что я имею в виду? А то, что у Господа есть для этих целей целый контингент… назовем их ангелами. Ангелы-охранители, не слышали о такой должности? Видите, как я точно выразился, сам того не желая. И ангелы уже позаботятся насчет защиты…