Текст книги "Вспомним мы пехоту..."

Автор книги: Иван Мошляк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)

И опять голос пропал в грохоте, а потом и грохот оборвался – прервалась связь. Батальон захватил четырнадцать домов, понес потери, не хватает людей для отражения контратак… Все это я хорошо себе представлял. Надо немедленно развить успех – это будет самой действенной помощью Зубалову. Я позвонил Могилевцеву, чтобы поторопить его атаковать опорный пункт главными силами. Но мое вмешательство оказалось лишним – Могилевцев уже ввел в бой второй эшелон полка. А через несколько минут позвонил Грозов: траншея на подступах к опорному пункту взята с боем, батальон Данько вместе с дивизионом пушек ворвался в Тарбешти. Никакое ожесточенное сопротивление уже не могло спасти фашистов. К восходу солнца части дивизии овладели городом.

Во второй половине дня, продвигаясь вперед, 182-й и 186-й полки окружили усиленный пехотный полк гитлеровцев. Наши радисты перехватили отчаянные просьбы его командира о помощи, посылаемые в эфир открытым текстом. Но вышестоящему командованию было уже не до него – оборона гитлеровцев разваливалась на всем участке фронта. Полк, наполовину уничтоженный, сдался в плен.

Танковая армия генерал-лейтенанта А. Г. Кравченко на нашем участке прорыва вышла во фланг ясско-кишиневской группировке. Немецкое командование поняло, что его войскам грозит окружение. В ночь на 23 августа, оставив на переднем крае для прикрытия лишь разрозненные группы автоматчиков, противник начал отход. Армейская разведка вовремя разгадала маневр врага. Во все части наступающих армий поступил приказ: энергичными атаками пехоты и танков отрезать противнику пути отхода, громить и рассекать его боевые порядки. Уже к вечеру 23 августа отступление немецких и румынских частей превратилось в бегство. Все дороги на запад от Кишинева были забиты обозами, артиллерией, сотнями машин. Наши штурмовики утюжили эту технику с утра до вечера, наводя ужас на фашистов и сея панику.

Войска 2-го Украинского фронта стремительно продвигались на юг по долине реки Прут. С востока на соединение с нами спешили войска 3-го Украинского фронта. Темп наступления нарастал с каждым часом. Западню надо было захлопнуть прежде, чем гитлеровцы вырвутся из нее.

До полудня 24 августа противник еще мог выйти из кольца по мостам через реку Прут в районе Немцень. В полдень же 24 августа к этим переправам вышел батальон Героя Советского Союза капитана Данько. Ему была поставлена задача до подхода главных сил дивизии задержать отступающие от Кишинева немецкие части.

Опрокинув вражеский заслон, батальон со всеми приданными ему средствами усиления – пушками, танками, минометами – вышел к переправам и занял оборону по обоим берегам реки. В сумерках подошли первые колонны противника с обозами. Сильным огнем из всех видов оружия батальон заставил врага отойти и занять оборону. Завязался затяжной бой. Атаки противника следовали одна за другой. Их поддерживал огонь минометов и пушек. По атакующим прямой наводкой били наши орудия. Первые колонны гитлеровцев отступили, но через некоторое время подошли другие – и опять атака, еще более массированная. У батальона кончались боеприпасы. На левом фланге завязалась рукопашная…

И тут подоспели главные силы 182-го полка. Они ударили во фланг и в тыл немцам. Вражеские колонны рассыпались. Побросав технику, оставшиеся в живых гитлеровцы пытались скрыться, многие из них подняли руки.

А на следующий день – это был пятый день наступления – передовые подразделения 62-й гвардейской стрелковой дивизии в районе Котовского встретились с подвижными частями 3-го Украинского фронта. Кольцо вокруг окруженной вражеской группировки замкнулось.

В воздух взвилась белая ракета, возвещавшая встречу войск двух фронтов. Солдаты и офицеры обнимались, обменивались разными сувенирами. Возник стихийный митинг. Воины от имени своей части, от имени фронта поздравляли соседний фронт с победой.

Половину дела мы сделали – окружили противника. Но он не собирался сдаваться, его надо было принудить к этому или уничтожить.

В тот же день без всякой паузы, если не считать момента встречи и митинга, первый этап операции – окружение – перерос во второй – ликвидацию окруженной группировки.

Повернув фронт, 62-я гвардейская повела наступление с целью расчленить и окончательно разгромить вражескую группировку. К вечеру 25 августа начали подходить основные силы пехоты и артиллерии 52-й армии. Четкость, оперативность управления войсками со стороны генерал-лейтенанта К. А. Коротеева и его штаба поражали.

Да, это было уже другое время. Частям и соединениям не приходилось больше по нескольку дней сдерживать натиск превосходящих сил врага в ожидании подкреплений.

Окруженные немецкие и румынские войска занимали площадь примерно 15 на 20 километров. В их руках находился город Хуши. Поняв, что капкан захлопнулся, командование окруженной группировки бросило на прорыв 38-ю пехотную дивизию при поддержке танков и самоходных орудий. Главный удар принял на себя 182-й полк Грозова. Контратака оказалась внезапной. Бойцы еще не успели зарыться в землю. Несколько десятков танков и самоходок вырвались вперед. Шесть танков подбили артиллеристы противотанкового дивизиона, но остальные продолжали движение. В бой вступили еще одиннадцать танков. Их сопровождали два батальона пехоты. Этой группе удалось сбить с занимаемых позиций батальон 182-го полка и ворваться в местечко Леушень, где находился штаб дивизии. Взвод разведроты, взвод охраны и группа офицеров штаба заняли оборону. Под руководством начальника штаба дивизии В. 3. Бисярина они отразили все атаки. Вызванный мною резервный батальон 186-го полка с танками разгромил прорвавшуюся к штабу группу противника.

Угрожающее положение сложилось на правом фланге дивизии, где 184-й полк перерезал дорогу, ведущую из Хуши на запад. Сюда противник бросил на прорыв также до дивизии. Но полк Могилевцева выстоял. Две роты из батальона капитана Борисова прорвались в тыл врага и сорвали его контратаку. Не дав противнику опомниться, 184-й полк стал наступать в направлении Хуши, оттягивая на себя ударные силы врага. Чтобы поддержать полк Могилевцева, я бросил в обход Хуши полк Грозова. Все теперь зависело от быстроты. Успеет ли Грозов ударить по Хуши, пока Могилевцев атакует противника и отражает его контратаки? На помощь Могилевцеву спешили к два батальона 186-го полка.

Между тем уже стемнело. Грозов, воспользовавшись услугами проводников из местного населения, провел полк глухими лесными тропами и к четырем часам утра вышел к восточной окраине Хуши. В полутора километрах от окраины города, на высотке, он расположил свой НП. В это время к западу от Хуши уже разгорался бой. Немцы все свои силы бросили на боевые порядки полков Могилевцева и Колимбета.

Приняв по рации мой сигнал к началу атаки, Грозов выпустил ракету, и батальоны, полукольцом охватывая город, бросились вперед. Гитлеровцы заметили их слишком поздно и, отстреливаясь, стали отходить. Первым в Хуши ворвался батальон капитана Данько. Особенно приятно мне было узнать, что в бою за город опять отличился сержант Александр Третьяков. Вдвоем с младшим сержантом Ветлужских они, перебегая от укрытия к укрытию, вели по противнику огонь из автоматов. На пути встретилось длинное здание барачного типа – овощехранилище. Третьяков и Ветлужских подбежали к нему, прижались к стене. Только хотели выглянуть за угол, как из проулка выбежало отделение вражеских солдат. Это было так неожиданно, что стоявший впереди Ветлужских даже не успел нажать на спуск автомата. Первого гитлеровца Третьяков уложил ударом приклада и тотчас дал длинную очередь. Ветлужских также стал стрелять из автомата. В результате – восемь убитых… Остальным удалось скрыться.

И еще один эпизод боя за Хуши порадовал меня. Узнав, что в городе русские, гитлеровцы прекратили попытки прорваться и стали отходить в сторону леса. 186-й полк и два батальона 184-го полка начали преследование (батальон Борисова Могилевцев бросил на Хуши с запада, чтобы помочь Грозову). Роты встретил плотный огонь пулеметов, расположенных в зданиях. Бойцы отделения младшего сержанта Плотникова вдоль забора подобрались к дому, где засели немцы с пулеметом, ворвались в него и забросали врагов гранатами. Затем таким же приступом взяли они и второй дом…

Когда Грозов рассказал мне об этом эпизоде, я с радостью подумал, что и второй Плотников оказался не хуже первого.

– По-моему, – сказал я Грозову, – Плотников заслуживает третьей лычки.

– Быть посему, – согласился подполковник. И вскоре стал Плотников сержантом.

…Во второй половине дня 26 августа полки Колимбета и Могилевцева преследовали противника, атакуя его заслоны, отрезая пути отхода, уничтожая или забирая в плен отдельные подразделения.

С первого дня наступления батальон Зубалова шел впереди. Солдаты валились с ног от усталости. Все эти шесть дней и ночей слились для них в один почти непрерывный бой. Решив дать батальону передохнуть, Могилевцев к исходу дня вывел его во второй эшелон. В лесу, у дороги, километрах в пятнадцати от Хуши, батальон раскинул свой бивак. Всем, кроме боевого охранения и занятых в наряде, Зубалов приказал спать. Дважды такое приказание на фронте повторять не приходится. Бойцы улеглись кто где стоял. Комбат устроился под кустиком на опушке на «шикарной» постели из веток и листьев, сооруженной ординарцем, и мгновенно заснул.

На рассвете его растолкал связной из боевого охранения.

– Товарищ майор, фрицы!

– Где? – Мгновение – и комбат был на ногах.

– Да вон из лесу на дорогу выходят.

А Зубалов уже и сам видит: на дорогу выходит колонна гитлеровцев. Послышался гул танков. Раздались автоматные очереди – это обстреляло немцев боевое охранение.

– В ружье! – закричал Зубалов.

Боевое охранение заставило залечь передовой отряд немцев. За это время батальон занял оборону. Одна из рот выдвинулась вперед, к дороге. Туда же Зубалов бросил и батарею противотанковых пушек. Вдруг из лощины, заглушая все звуки ревом моторов, выскочили десять «тигров». Первым залпом батарея подожгла один танк, но остальные продолжали двигаться на бойцов, залегших у дороги. Те стали отходить под защиту пушек. Зубалов послал в роту своего заместителя по строевой части капитана Степанова. Когда капитан добежал до дороги, то увидел, что прямо на него идет вражеский танк. Он был уже метрах в двух. Инстинктивно Степанов подскочил к нему и ухватился за ствол танковой пушки. В любую минуту немецкие танкисты могли открыть люк и застрелить капитана. Но они не стреляли. Танк шел на батарею. Не стреляли и наши артиллеристы. Метров двадцать прошла фашистская машина, пока Степанов не сообразил, что для немецких танкистов он защита, а для наших пушкарей помеха. Поняв это, разжал руки и упал на изрытую металлом землю. Артиллеристы тотчас подбили танк. С опушки леса ударила другая батарея. Еще две машины задымили. Остальные попятились, отстреливаясь. Вражеская пехота тоже начала отступать. Зубалов, с двумя ротами успевший зайти во фланг гитлеровцам, атаковал их и после короткой схватки принудил сдаться.

Как же был обрадован комбат, когда после боя к нему подошел капитан Степанов и, тщетно пытаясь отряхнуть пропыленную, измазанную мазутом гимнастерку, сказал:

– Вот гады, весь гвардейский вид испортили.

– Ты… тебя… – запинаясь, проговорил комбат. – Мне сказали – ты под танк попал.

– Точно, попал, только между гусеницами. Тут наши боги войны его и зажгли. Смотрю, из нижнего люка лезет один. Я его из пистолета. Остальные сгорели…

Да, чего только не случается на войне…

Колонна, которую остановил батальон Зубалова, оказалась частью пытавшейся прорваться через Леушень дивизии.

– Вот ведь фрицы – и во втором эшелоне достали, – шутливо жаловался потом Зубалов, – так и не дали отдохнуть батальону.

К исходу 27 августа немецкое командование уже потеряло управление войсками. Каждая из вражеских частей действовала на свой страх и риск. Одни складывали оружие, другие прятались в лесах, третьи пытались еще пробиться к своим.

Последнюю попытку вырваться из окружения предприняли 28 августа в районе города Васлуй собравшиеся в многотысячную колонну остатки разных частей с танками и артиллерией. Их встретили полки нашей и 69-й гвардейских дивизий. С наступлением темноты, после огневого налета, немцы двинулись на прорыв. Все это очень напоминало корсунь-шевченковский котел. Гитлеровцы беспорядочной толпой шли под огонь пулеметов, пушек, «катюш». Ни одному из них не удалось пройти.

Несколько в стороне от шоссе, на высоте 273, гвардейцы поставили обелиск с надписью: «Здесь окруженные немцы 28 и 29 августа 1944 года шли лавиной на прорыв. Гвардейцы не пропустили их. 17 000 человек убито, 15 000 захвачено в плен. На этой горе был НП гвардейцев генерала Фоменко П. И. Слава русскому оружию! Гора Фоменко. 3 сентября 1944 г.».

К 29 августа ликвидация основных сил окруженных войск противника была закончена. Продолжали оказывать сопротивление лишь отдельные группы гитлеровцев. Наши части прочесывали леса, овраги. Тощих и грязных немцев ловили по полям и дорогам, вытаскивали из стогов сена и подвалов. Некоторые шли сдаваться в плен добровольно, держа в руках бумажку, на которой было написано по-немецки или по-русски: «Иду в плен. Где комендант?»

К 4 сентября все было кончено – противник прекратил сопротивление.

В настроении воинов чувствовалась праздничность. Там и тут звучали шутки, задорный смех.

А по дорогам двигались бесконечные колонны пленных, по обочинам стояли брошенные и разбитые вражеские танки, самоходки, машины, орудия.

Население молдавских городов и сел радостно встречало нас. Когда 182-й полк вступил в село Шендерени, все его жители высыпали на улицу. Они приветствовали бойцов, одаривали их яблоками. И вдруг услышали солдаты голос мальчика лет двенадцати:

– У меня немцы убили маму и папу! Отомстите фашистам, дяденьки красноармейцы!

И сразу притихло все. И оборвался смех. И посуровели солдатские липа. Сколько еще таких осиротевших мальчиков встретится нам на пути?.. А он еще велик, этот путь. Путь освободителей Европы…

Торжественным был переход наших войск через Государственную границу СССР с Румынией – реку Прут.

Советская земля освобождена! Мы идем на запад громить, добивать врага! На стихийно возникающих митингах в горячих, волнующих словах воины выражали свою гордость за Родину, за Красную Армию. Над колоннами, проходившими по мостам, через которые несколько дней назад батальон Данько не пропустил врага, гремело мощное «Ура!». Многие части переходили границу с развернутыми знаменами. Командиры стояли на возвышенности и приветствовали гвардейцев.

А в это время основные силы 2-го и 3-го Украинских фронтов находились уже в сотнях километров от границы Советского Союза. 27 августа пали Фокшаны, Измаил, Галац, 30 августа – Плоешти.

За неделю до этого в Бухаресте вспыхнуло антифашистское народное восстание, и 31 августа в освобожденный патриотическими силами Бухарест вступили 6-я танковая армия генерала А. Г. Кравченко и 53-я армия генерала И. М. Манагарова вместе с 1-й румынской добровольческой дивизией имени Тудора Владимиреску. В марте 1945 года румынские трудящиеся сбросили реакционное правительство, и страна повернула оружие против своего истинного врага – германского фашизма.

Всего восемь до предела накаленных дней длилась Ясско-Кишиневская операция. Гвардейцы 62-й стрелковой дивизии проявили в ней истинное мужество и стойкость. Урон, нанесенный противнику дивизией, был велик.

За отвагу, проявленную в ходе Ясско-Кишиневской операции, более тысячи солдат и офицеров дивизии были награждены орденами и медалями. Дважды Москва салютовала гвардейцам за отличные боевые действия.

И еще один радостный итог. На знамени дивизии появился третий орден – орден Суворова. Теперь ее полное наименование звучало так: 62-я гвардейская Краснознаменная, орденов Суворова и Богдана Хмельницкого Звенигородская стрелковая дивизия.

В БОЯХ ЗА ВЕНГРИЮ

После завершения Ясско-Кишиневской операции наша дивизия в составе 21-го стрелкового корпуса генерал-лейтенанта П. И. Фоменко возвратилась в свою 4-ю гвардейскую армию, которая находилась в резерве Ставки Верховного Главнокомандования.

И вот уже два месяца мы стоим близ города Луцка. Получаем пополнение и новую технику, учим людей, учимся сами.

Чудесная это была осень. Ало-золотой, с темными пятнами хвои убор лесов виднелся на окрестных холмах. Глубокий тыл, тишина, ни грохота залпов, ни пулеметной трескотни. Казалось бы, можно расслабиться, почувствовать себя в безопасности. Но такого чувства не испытывали ни офицеры, ни солдаты. Тишина таила угрозу. В лесах бродили банды бандеровцев. В начале года в этих местах от их пуль погиб выдающийся советский военачальник, командующий 1-м Украинским фронтом генерал армии Н. Ф. Ватутин. Бандеровцы вырезали целые семьи колхозников, убивали военнослужащих. В целях безопасности солдатам и офицерам вне расположения части разрешалось ходить только группами и с оружием.

Несмотря на это, дивизия жила обычной тыловой жизнью. Проводились штабные и тактические учения, солдаты-новобранцы проходили воинскую науку.

В один из погожих сентябрьских вечеров, когда я чаевничал у себя на квартире, вошел улыбающийся адъютант.

– Ты чего? – не понял я.

– Входите, – пригласил он кого-то, находившегося за дверью.

На пороге появился подполковник Михаил Дмитриевич Новиков, командир артиллерийского полка, раненный весной на подступах к Днестру.

Вытянулся, козырнул:

– Прибыл после излечения в госпитале для прохождения дальнейшей службы.

Такой же, как и прежде, – скуластый, широколицый здоровяк. Я встал, обнял его:

– О службе потом, садись за стол.

Просидели до полуночи, вспоминая былое.

…Пока мы находились в резерве, наш 2-й Украинский фронт через Румынию вышел к границам Венгрии и Югославии. Южнее, по румынско-югославской границе, развернул свои войска 3-й Украинский фронт.

Наблюдая за делами своих товарищей, мы приходили к выводу, что впереди – большая битва за Венгрию, за ее столицу Будапешт. И, скорее всего, в этой битве нам предстоит принять участие. Так оно и случилось.

Утром 20 октября, когда я просматривал какие-то ведомости, вошел начальник штаба Бисярин и подал мне приказ генерал-лейтенанта Фоменко, в котором говорилось, что 62-я гвардейская дивизия в составе 21-го стрелкового корпуса 4-й гвардейской армии перебрасывается по железной дороге в Румынию.

Прочитав приказ, я поднял взгляд на Бисярина:

– Значит, опять в бой, начштаба?

– Да, чувствую, на какое-нибудь горяченькое дельце, – ответил Бисярин и добавил с улыбкой: – Впрочем, на то мы и гвардейцы.

Поезда тогда ходили медленно, потому что разрушенные пути восстанавливались на скорую руку – лишь бы поскорее открыть движение, – и их часто приходилось чинить. Переезд в район боевых действий, в западную Румынию, занял больше двух недель. Последний эшелон выгрузился на станции Тимишоара 18 ноября. Здесь мы долго не задержались. Скрытно совершив двухсоткилометровый марш, передовые части дивизии 24 ноября заняли оборону на левом берегу Дуная, на участке западнее города Сомбор. Теперь 4-я гвардейская армия вошла в состав 3-го Украинского фронта, а командовать ею с 28 октября стал генерал армии Г. Ф. Захаров. Когда мы получили предписание занять оборону по восточному берегу Дуная, Бисярин заметил:

– Судя по всему, нам опять предстоит преодолевать крупную водную преграду.

– Да, – согласился начальник политотдела Санин, – для этого не надо быть пророком.

На следующий день, после того как дивизия разместилась в готовых траншеях, сменив отведенную в тыл для пополнения часть, меня, Бисярина и Санина вызвали на командный пункт корпуса.

Генерал-лейтенант Фоменко встретил нас, как всегда, приветливо, крепко пожал руки и весело сказал:

– Ну, друзья мои, ваше время настало, с чем и поздравляю. Прошу всех к карте. Получено подтверждение, что наша армия передана Ставкой Третьему Украинскому фронту Маршала Советского Союза Ф. И. Толбухина. Противник перед Вторым и Третьим Украинскими фронтами занимает вот этот рубеж…

Коротенькая, с острым концом указка, которую Фоменко держал в руке, скользнула вдоль синей линии от Мукачево к правому берегу Тисы, затем на юг, к Дунаю. Потом опустилась до города Байя и двинулась дальше по берегу Дуная. Дойдя до города Мохач, где Дунай поворачивал на юго-восток, указка оторвалась от голубой линии и прошла на юг, к реке Драва.

– Обратите внимание, товарищи. – Фоменко опустил указку. – Часть войск Второго Украинского фронта уже вышла на подступы к Будапешту. Южнее соединения нашего фронта форсировали Дунай и овладели плацдармом. Ближайшая задача состоит в том, чтобы захватить еще несколько плацдармов, расширить их и соединить в один, то есть овладеть на правом берегу пространством, достаточным для маневрирования крупными силами. А потом – на Будапешт…

По дороге в штаб дивизии мы обсуждали услышанное от Фоменко, прикидывали, как преодолеть «дунайские волны». Перед фронтом армии противник не имел больших сил: две пехотные дивизии, из которых одна венгерская, части флотилии, подразделения пограничников и учебного полка.

– А знаете, почему немцы здесь держат мало войск? Потому что, как и на Днепре, мечтают отсидеться за широкой рекой, думают – нам не под силу с ходу форсировать ее, – предположил Санин.

Начальник политотдела был прав, но только частично. Небольшое количество войск на нашем участке объяснялось еще и тем, что несколько дивизий отсюда немецкому командованию пришлось перебросить против нашего правого соседа – 57-й армии генерал-лейтенанта М. Н. Шарохина. Прежде он командовал 37-й армией, в составе которой 62-я гвардейская форсировала Днепр. Теперь армия Шарохина уже перешагнула Дунай и вышла к Будапешту.

Когда мы прибыли в расположение дивизии, я сразу прошел на свой наблюдательный пункт. Стоял конец ноября, и, хотя в Венгрии климат помягче, чем под Москвой, шинель даже на НП снимать не хотелось. Я приник к окулярам стереотрубы. Передо мною простирался левый берег Дуная, поросший кустарником. За широким Дунаем виднелся высокий правый берег.

По разведданным, полученным от части, стоявшей тут до нас, оборона противника в инженерном отношении здесь была слабовата. Окопы и траншеи полного профиля имелись только в местах, удобных для форсирования. Там же немцы установили проволочные заграждения и минные поля. По всему правому берегу на этом участке было равномерно распределено до двухсот пятидесяти минометов и орудий.

«Оборона у противника слабовата, это верно, – думал я, – но и преимуществ немало. Позиции на высоком берегу, перед ними полуторакилометровая водная гладь, низкий противоположный берег. Немцы могут держать под обстрелом не только реку, но и подходы к ней. Форсировать мы форсируем, но во сколько жизней это обойдется, даже если преодолеем реку ночью, – вот вопрос…»

Выручил дивизию капитан Пупков. Когда его батальон расположился в окопах, он приказал наблюдателям внимательно следить за правым берегом и докладывать ему о всяком замеченном движении. Однако прошло полдня, а немцы не проявляли никаких признаков жизни. Тогда капитан, рискуя получить пулю из крупнокалиберного пулемета, приблизился к самой кромке воды и медленными шагами прошелся вдоль берега. Враг молчал. Ни выстрела, ни звука.

– Повезло вам, товарищ гвардии капитан, – сказал один из солдат, когда Пупков вернулся в траншею. – Видно, какие-то дохлые фрицы сидят на том берегу.

– Они дохлые, а мы дошлые, и это дело выясним, – весело ответил капитан.

О его решении организовать разведку на том берегу командир полка доложил мне. Получив «добро», капитан Пупков развил бурную деятельность. Посланные в разные стороны по берегу солдаты нашли старую дырявую лодку без весел. Отыскались специалисты, которые с помощью тряпок и смолы заделали дыры. Из многих бойцов, пожелавших пойти в разведку, капитан отобрал четверых во главе с сержантом Ивановым (это был второй сержант Иванов, которого я узнал за годы войны).

К утру все было готово. Вместо весел приспособили лопаты. На носу лодки установили ручной пулемет.

Когда рассвело и над водой стал подниматься туман, комбат Пупков проводил отважную четверку.

Иванов сидел за пулеметом. Остальные трое гребли. Лодку сносило сильным течением, гребцы вспотели, без устали работая лопатами. Иванов понимал, что группа идет на большой риск. Скорее всего немцы и к берегу не подпустят: заметят лодку, врежут очередь. Но сержант был спокоен. Он столько раз бил фашистов, видел их поверженными, что не испытывал страха перед ними.

Вот из тумана темной глыбой стал наплывать обрывистый правый берег. Бойцы еле шевелят лопатами, чтобы нечаянным всплеском не нарушить тишину. Лодка ткнулась в песок. Ребята бесшумно вылезли из нее, вытащили наполовину из воды, чтобы не унесло.

Первым с ручным пулеметом взобрался на обрыв сержант Иванов, за ним – остальные. У самого края обрыва бруствер траншеи. Иванов чуть приподнялся, заглянул за него – в траншее пусто, – призывно махнул бойцам рукой. Перевалил через бруствер. На дне траншеи увидел кучи стреляных гильз, пулеметные ленты, пустые коробки, окурки сигарет. И все это брошено будто сию минуту. Когда все собрались, шепотом сказал:

– След-то зверя свеженький, значит, и сам где-то близко.

Решили вести разведку дальше. Прошли траншеей около километра, затем она свернула в глубину обороны, в песок. Прошли еще метров двести – никого. Но издали, из-за леса, ветер донес немецкую речь, гул моторов. Вернулись к лодке, обсудили увиденное. Непонятное что-то. Непохоже, чтобы дисциплинированные немецкие солдаты вот так ни с того ни с сего бросили передовую, даже не выставив наблюдателей. Потом догадались: гитлеровцы, видно, были уверены, что форсировать Дунай русские осмелятся только в ночное время. Значит, в траншеях они сидят лишь ночью, а с рассветом уходят в соседнее село. Оставили траншею, наверное, как раз перед появлением разведчиков. Что же из всего этого следует?

А то, что форсировать Дунай надо не ночью, а именно сейчас.

Вернувшись на левый берег, Иванов обо всем подробно доложил комбату. Когда мне сообщили о результатах разведки, я приказал немедленно форсировать Дунай сначала батальону Пупкова, а затем и всему полку Могилевцева. Переправлялись на понтонах, на плотах. Оба берега связал телефонный провод, и вскоре мы услышали голос Пупкова:

– Плацдарм занят. Будем держаться до подхода главных сил.

Главные силы не заставили себя долго ждать. Сутки спустя на плацдарме уже находилось две трети личного состава дивизии, действовало около сотни орудий и пулеметов. Одновременно с нами на правый берег переправилась 41-я гвардейская стрелковая дивизия генерал-майора К. Н. Цветкова. В тот же день, 26 ноября, во взаимодействии с нею части 62-й гвардейской стрелковой дивизии, прорвав оборону противника, овладели городом Мохач. К вечеру подошли корабли Дунайской военной флотилии контр-адмирала Г. Н. Холостякова. На следующий день они с реки, а обе дивизии с суши атаковали город Батажок и овладели им.

Немцы спешно подтянули к району прорыва несколько эсэсовских частей, дивизионы самоходных орудий и с ходу контратаковали наши боевые порядки. Некоторым подразделениям пришлось отойти из-за нехватки артиллерии и танков. Но когда техника подошла, немцы были снова отброшены. Отдельные населенные пункты переходили из рук в руки по нескольку раз. В то время как 62-я и 41-я дивизии отбивали контратаки врага, на плацдарм переправились основные силы 4-й гвардейской армии. Под ударами бронетанковых, артиллерийских и пехотных соединений противник начал отступать. Навстречу нам вдоль Дуная двигались части 57-й армии генерал-лейтенанта М. Н. Шарохина. Вскоре наши плацдармы соединились. Немецкое командование бросило на помощь своим войскам две венгерские дивизии, но это не задержало нашего наступления.

Погода испортилась. Пошли затяжные дожди. Венгерская равнина набухла влагой, полевые дороги превратились в малопроезжие канавы, наполненные жидкой грязью. И все же дивизия наступала. Впереди шли испытанные в боях батальоны Данько, Зубалова, Пупкова. Они перехватывали пути отхода гитлеровцев, били их с тыла, уничтожали или принуждали к сдаче.

В начале декабря опять отличился батальон гвардии капитана Пупкова. Его передовая рота, миновав маленькую деревушку, вышла вечером к развилке дорог. Боевое охранение наткнулось на бункер, где засел немецкий дозор. Гитлеровцы было открыли огонь, но, поняв, что их окружают, сложили оружие. Вскоре подошли главные силы батальона. Капитан Пупков тут же, на месте, допросил пленных: знал немного немецкий. Фашисты рассказали, что командир крупной отступающей колонны, у которой имелась артиллерия, послал их вперед, чтобы обезопасить путь отхода. Пупков, не мешкая, развернул батальон в боевой порядок и выслал разведку в том направлении, откуда, по словам пленных, должны были появиться отступающие. Вскоре разведчики вернулись и доложили: действительно, к перекрестку движется колонна, в темноте численность ее установить не удалось.

Через некоторое время послышался шум моторов, чавкающие шаги. Из ночной мглы черной змеей выползала колонна.

Подпустив ее достаточно близко, Пупков ракетой дал сигнал открыть огонь из всех видов оружия. Первые шеренги гитлеровцев сразу же были уничтожены. Остальные развернулись в цепь, залегли. Завязался огневой бой.

Но задерживаться у перекрестка надолго гитлеровцы не могли. Вот-вот их настигнут наши войска. По неглубокой лощине, что уходила от дороги в сторону, они двинулись в обход батальона. Шли густой толпой, быстро. Об этом сообщили Пупкову бойцы флангового прикрытия. Тотчас весь огонь минометов и артиллерии капитан приказал перенести на лощину. Потом бойцы рассказывали ему: когда в середине стиснутой склонами лощины колонны начали рваться снаряды и мины, немцы с криками кинулись кто обратно, кто по склону наверх. Тут они падали, скошенные огнем наших пулеметов.

У командира вражеской колонны остался один выход – прорваться. И гитлеровцы, строча из автоматов, густыми цепями пошли на боевые порядки батальона. Пулеметным, автоматным, артиллерийским огнем в упор расстреливали их гвардейцы. Не выдержали фашисты: сперва залегли, потом начали отходить, а вскоре в панике побежали. Роты поднялись в атаку. Гитлеровцы, поняв, что сопротивляться бесполезно, побросали оружие и подняли руки. Сдались в плен триста двадцать солдат и офицеров. Батальон захватил несколько автомашин и орудий.

Бой длился с вечера до утра. Когда подошли главные силы полка, Пупков сдал штабу пленных и двинулся дальше.