Текст книги "Кленовый лист"

Автор книги: Иван Ле

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)

11

В комнате их было только двое. Немецкий летчик Ганс Горн, интернированный в этой нейтральной стране, чувствовал себя в какой-то степени хозяином. Но гость не был смущен таким не совсем определенным в чужой стране посещением. Он безошибочно почувствовал чуть заметную растерянность летчика, будто какую-то вину перед гостем и не отказался принять расплату за нее.

Ганс Горн, наконец, последний раз победил себя и начал рассказ. Беспокойство все еще сверлило, раздражало нервы, летчик курил сигару за сигарой и, расхаживая по комнате, рассказывал. Невольно увлекся, говоря о своих способностях летчика. Последний ночной бой он изобразил с таким волнующим подъемом, что Лужинский искренне отдавал должное мужеству и исключительным способностям аса.

Оба они излишне курили, в комнате стояло облако сизого дыма. Иногда забывали о месте и времени разговора. Летчик не заботился о своей роли в событиях, о которых рассказывал с такой мечтательной искренностью. События его увлекали, перебросив из этого отеля нейтрального государства в водоворот пережитого...

– ...Итак, окруженный искренней заботой моих врагов и спасителей, я лечился. Пионеры, что называется, воскресили меня из мертвых, зная при этом – учтите это! – что лечат фашиста, своего злейшего врага в открытом бою. Ведь понятно, что они все четверо вместе физически не представляли для меня чего-то, с чем я должен был считаться, когда выздоровел... Словом, человечность, общечеловеческая чуткость в том спасении моей жизни, таки победили меня. Я стал маленьким, приспосабливался к ним, увечил – да, да! – увечил свою натуру. Ведь я, летчик фашистской армии, порой вполне искренне восхищался этими советскими юношами.

И вдруг... Вдруг этот катер! Конечно, я тоже ничего не знал, что он собой представляет, чей он. Катер как катер. Но, оказалось, он был нашего отечественного производства... Корреспондентам, в окружении которых вы встретили меня, я сказал, что был сбит в бою английским истребителем.

Прошу простить, я просто... щеголял, отбрехивался! Борясь сам с собой, не имел мужества признаться, что сбил меня бортмеханик нашего же воздушного корабля, чех по национальности. И сбил, спасая советских пионеров! Именно какая-то особая сила тех пионеров, их искренность и человечность и побудили меня к выдумкам в своих рассказах. Потому что о тех подростках рассказывать надо было не этим корреспондентам!..

И я должен был врать. Да что там говорить! Итак, о том катере. Представляете себе величественную и страшную картину бескрайнего волнующегося океана! И вот на нем, на его волнах – жалкие остатки нашего немецкого катера. Качается, утонувший почти до половины носом, словно сушит оба гребных винта и рулевую лопасть. А волны им словно щепкой играют, вот-вот захлестнут, засосут. И на катере...

...На катере, в задраенной каюте, в беспорядке наваленных одежд, одеял, закутавшись в них, замерла притаилась девочка четырех, а может, пять лет. Глазам своим не поверил Олег, открыв дверь. Увидев мальчишку, девочка страшно вскрикнула, словно перед смертью, и зарылась в кучу одеял.

– Смотри-ка, девочка!.. Что ты здесь делаешь, девчонка? Чья ты? Как тебя зовут, моя хорошая?! – говорил к ней парень, понимая при том, что в этих широтах его родной язык может показаться ребенку даже щенячьим лаем. Как жаль, что он не владеет мадагаскарским, зулусским каким-то языком!

А девочка, словно разбуженная словами мальчишки, вдруг отбросила одеяло, губы болезненно задергались в сдерживаемом горьком плаче; глазами, что вот-вот выскочат из орбит, напряженно смотрела на неизвестного мальчишку. Мокрый, в одних трусах, обыкновеннейший парень.

– Я Ниночка... Мамы нет, не-ет. Мама-а!.. – и снова заплакала, теперь уже словно жалуясь этому неизвестному, но такому близкому ей и сильному парню.

– Ниночка? – в первый момент его ошеломили такие понятные и родные слова. Но больше никакого значения пока что не предал им. – Ниночка? – еще раз тепло спросил Олег.

И приблизился, сел в неудобной позе прямо на одеяла, погладил белокурую головку со всей юношеской искренностью. А сам тоже готов был заплакать и безнадежно закричать: «Мама-а». Но ведь им, пионерам, не подобает теряться! К тому же он спаситель.

– Сейчас, Ниночка, сейчас... Потом будет и мама! Мы вот... только заберем тебя. Нас здесь аж четверо пионеров и один пленный летчик-немец живет с нами. Ого, мы такие сильные! Ваня Туляков старший. И Юрка и Роман, все ребята сильные, хорошие ребята, летчика, пленного Ганса Горна, вылечили! Вот я их позову. Меня Олегом зовут.

И тут же двинулся прочь. А девочка страшно ухватилась за холодную мокрую шею парня обеими руками.

– Не надо, Олежка, боюсь. Я не хочу здесь. Они... чужие здесь, страшные.

– Нет, Ниночка, никаких чужаков. Один он у нас, да и тот теперь уже свой, мирный. Здесь мы, советские!

Взял еще раз на руки девочку, широко ставя ноги, чтобы не упасть от качания корабля. Прижимал к себе, чувствовал, как дрожит малышка, крепко держась за шею парня. Пять ли ей, или только четыре года? Похудевшая девочка слишком легкой показалась парню. И пошел он с ней из каюты, переступая через беспорядочно разбросанные вещи. С невероятным трудом вынес девочку по наклонному трапу через отверстие люка наверх. Только тогда опомнился, понял: проплыть с девочкой к острову он не сможет. А Ниночка так крепко вцепилась в его шею, на плечо головку положила, чуть всхлипывала. Думала ли о том, кто этот парень, куда ее несет...

– Видишь, Ниночка, океан! Ты же плавать не умеешь, а здесь лодки нет. Я пойду к нашим, вместе приедем! А ты посиди здесь, смотри, как я плаваю. Только оставайся на лестнице, не вылезай. Хорошо?.. Мы сейчас и вернемся с лодкой…

Девочка вцепилась в люк и, не переставая дрожать, плакала. Но не протестовала больше. Только страшно оглядывалась на трюм, словно опасалась кого-то оттуда.

Парень уже вынырнул из первых волн и оглянулся. Едва заметил, как ветер трепал белокурые косички Ниночки над люком. Невероятно родной и дорогой стала парню эта несчастная детская жизнь.

Пионеры уже не спали, но до сих пор не выходили из уютного дома, вылеживаясь в тепле под новой кровлей. Летчик нетерпеливо лез в разговор, ему охотно отвечали наперебой. За это время привыкли к нему, да и ему каждый из них казался в такое погожее утро добрым другом.

Вдруг в дверях появился Олег. Его практически сразу все заметили и как искрой прониклись чем-то тревожным. Вскочили на нарах, на своего часового глазами уставились. «Что-то случилось», – с ужасом думал каждый.

– Олег, что с тобой, браток? – первым спросил его Ваня.

А парень ухватился за косяк, не может слова произнести. Тревожно билось сердце от быстрого бега, не хватало воздуха, исчезли слова.

– А где же оружие? Тебя... – угадывал Роман, предполагая что-то страшное. И сожаление, и сострадание, и тревога ощущались в словах друга.

– Друзья!.. Все, все отлично! Ниночка!..

– Что-о! – вместе воскликнули все. Даже пленник поднял брови.

– Какая Ниночка, Олег? Ты не болен?

– Он болен, Ваня. Слышишь, как бьется сердце в груди?

Олег едва сумел дружески улыбнуться, и его товарищи вместе взорвались энергичным «ура-а!». Даже летчик присоединил свой басовитый голос к общему восторгу.

– Тихо, чудаки робинзоны! – остановил Олег друзей. – В волнах океана... настоящий морской катер! Настоящий! Рубка, лебедка, якорь... Ночью был морской бой. Айда немедленно на катер! Там Ниночка.

Наперебой друг у друга еще спрашивали: что он сказал, не больной ли он в самом деле?

Олег, уже на бегу, рассказывал, как мог, об утренних своих приключениях, о трофее, консервах, одеялах и о Ниночке. Когда спустились к берегу, Ваня остановился, задержал Романа и Юру.

– Оставайтесь и вместе с Горном примотайте проволокой к бревну Романа еще те три, что остались у нас от наката. Без плота Ниночку нам не вывезти из океана!

– И трофеи же, говорил Олег, – рассудительно добавил Роман.

– И трофеи, точно. Катай, ребята, не медлите.

Олег и Ваня добежали до косы быстрым аллюром.

Перед вел Олег. Ему казалось, что все это вдруг превратится в сон. Или волны сорвут корабль с якоря, и ребята увидят только пустой океан и услышат его издевательский хохот.

Но катер покачиваясь стоял дыбом на том же месте. И белокурую головку девочки лохматил легкий океанский бриз. Девочка заметила, как по берегу бежало двое ребят, и одного из них, Олега, узнала.

– Олег-ег!.. – услышали оба на берегу тонкий нечеловеческий крик.

Ребята приветливо замахали девочке руками, утешали словами, которых, наверное, она и не слышала. Ваня уже у самой воды остановился. Рукой задержал и Олега:

– Отдохни перед плаванием.

– Вода теплая, Ваня.

– Но мы так бежали, надо передохнуть. И поплывёшь сам, а я вернусь к нашим. Надо скорее сделать плот.

Без единого слова, только кивнув головой, согласился Олег. Ему было приятно, что Ваня не его посылает на помощь ребятам, а сам идет, чтобы он, Олег, скорее добрался до спасенной девчонки.

Вязать плот помогал уже и Горн. Летчику, который имел большой жизненный опыт, это было гораздо легче делать, чем пионерам, в которых пыл преобладал над всем. Четыре толстых и длинных бревна, связанные проволокой, свободно держались на воде сами и почти не оседали, выдерживая на себе троих ребят и Горна. Длинными шестами оттолкнулись, и плот закачался на волнах, быстро продвигаясь к катеру.

– Катер немецкого рейха! – воскликнул Горн на подъезде к судну.

Трое пионеров почувствовали в той реплике столько печального сожаления, что невольно переглянулись. Намного лучше было бы оставить пленного на берегу. Но поздно уже перерешать, подплывали к катеру. Горн собрался первым стартовать на борт с концом проволоки.

– Да, геноссе Горн, катер был немецким, а теперь стал собственностью Советского государства! Ведь так? – сказал Ваня, сообщая своим словам вполне серьезный тон...

– Да есть, товарищ Ваня... Теперь он есть блахародний трофей совиетськи Робинзона!

– И государства, – добавил Юра.

– Да... он есть трофей Совиетськи государство, – поспешно согласился Горн, с концом в руке карабкаясь на наклонную палубу катера. Ваня подал ему руку, помог.

На палубе у люка товарищей встречал Олег. Он тоже подал руку летчику, помог удержаться в первый момент на шаткой палубе. Высматривая плот, парень часто выскакивал на палубу. Девочку пока перевел в ту же каюту, где и нашел ее. За время ожидания ребят успел побывать в нескольких полузатопленных помещениях и каютах катера. Вооружился новым биноклем и осматривал пространства океанские. Теперь торопливо информировал товарищей, что с сегодняшнего дня они станут настоящими путешественниками, – с картами, с биноклем, с компасом! На корабле он нашел немало и не намокшей бумаги, тетрадей. А в каюте Ниночки осталась целая папка каких-то документов, деловых бумаг.

– Это уже будем просить товарища Горна разобраться и доложить, – закончил свою скоропалительную информацию, улыбаясь Горну.

Обратил Олег внимание и на инструменты. Их вполне хватило бы не только на их бригаду: молотки, ключи, напильники. Даже гвозди... В одном из незатопленных помещений лежали огромные мотки стального троса, проволоки, кожаные ремни, машинные детали.

– Это же трофей, друзья! – не мог не выразить своего восхищения.

Товарищей Олег встретил, как хозяин, как морской волк-капитан, с биноклем на шее. Когда зашли в почти единственную, совсем не затопленную каюту, от Олега ни на шаг не отходила девочка, все время крутилась около него, хватаясь за ноги, чтобы не упасть на качающейся посудине. Завистливые многозначительные взгляды, которые бросали товарищи на бинокль, воспринимал без надменности. Здесь же доверительно сообщил:

– Видимо, здесь есть еще и не такие вещи. Задраены все, затоплены. Даже радиорубка... Печатная машинка, консервированное молоко. Правда, на машинке разве что только Горн сможет печатать, не на наш язык настроена!

Ребята степенно здоровались с Ниночкой, как со взрослой. Каждый пытался как-то успокоить ее, хотя девочка уже и не жаловалась. Даже страх в глазах погас, и вместо этого они загорелись детским любопытством к новым, таким своим людям. Только улыбку Горна восприняла с нескрываемым предубеждением. Детская интуиция подсказывала, что только те четверо пионеров могут заменить ей в этих пространствах океана маму, папу и родной дом. А этот дядя летчик, как рекомендовали ей Горна, к сожалению, был похож на тех, которые еще недавно так грубо обращались с нею.

Первым рейсом на плоту везли девочку, одеяла и другие нужные вещи из каюты. Олег на руках держал уже тяжеленькую для него Ниночку, а Юра стерег все то тряпье, держа его в охапке, чтобы не промокло на плоту. Роман был лоцманом, отталкиваясь длинным шестом. Только Ваня с Горном остались на корабле. Олег по-хозяйски посоветовал им куда зайти, чтобы осмотреть хотя бы трофеи. Горн только улыбался на те советы.

– Просим, ​​пусть не безпокоисть товарищ. На етом скоростной катер мы десят миесяца морской служба стажировал в Бремен, пока переходить на гидроавиация.

– Отлично, геноссе Горн! Я хочу быть первым вашим учеником. Капитаны морфлота – моя мечта! Вперед, полный...

Приподнятое настроение пионера понял и Горн. Он подал руки Олегу и Ване в знак полного согласия со всеми.

Вторым рейсом отвезли на берег ящик сухарей и несколько десятков банок всевозможных консервов. Олег захватил и пачку бумаги и несколько тетрадей. Все это богатство отнесли только к первым кустам.

Девочку тоже посадили под кустом в тени, чтобы охраняла трофеи. Напуганная, все время между чужими людьми, она внимательно следила за суетой ребят, и особенно за Олегом. Это были уже свои!

С третьим рейсом Ваня предложил подождать. Грузить тросы и прочее не первой необходимости имущество не было смысла.

– Ведь это и не по-хозяйски. Ну перевезли, где-то, допустим, сложили под кустом. И что же, пусть лежит? К тому же я так думаю, этот катер тут, на косе, может привлечь и нежелательное нам внимание со стороны тех, кто в горькую минуту вынужден был оставить его на волю океана. Он же не пустой, как видим. Видимо, его попытаются разыскать с помощью авиации.

– Да потому же и возимся с ним, проклятым, чтобы как можно быстрее вывезти все на берег. Потом можно и вовсе затопить его.

Ваня переждал замечание Юры. Но, когда он предложил затопить катер, перехватил его.

– Такую морскую посудину затопить?

Олег тоже не выдержал. Не он ли столько трудился возле него, а теперь затопить!

– Пользоваться морским или военным трофеем – законное право победителя. Катер мы не похитили, а с какими трудностями в океане добыли! Топить не будем!

– Пойдешь с ними договариваться, законно или нет мы присвоили трофей. Гитлер воспитал... вы, геноссе Горн, а не обижайтесь. Ведь речь о тех ...

– Я всьо понимайт. Гитлер имеется, есть остров, есть закон большинства!

– Так вот и я говорю, – снова заговорил Роман, степенно рассуждая. – Если брать весь катер, то надо быть готовыми его защищать. Я думаю, что Ваня прав. А как вы смотрите, геноссе Горн? Заберем катер где-то хоть и в ту протоку у нас. Раскопаем устье... – Роман заметил, что Горн что-то пытается сказать еще, потому что его перебили тогда не дали до конца высказаться. – Давайте, геноссе Горн.

– Именно так и мыслим. Катер дольшен бить рихтунг, готов... на плавания к берегам родина... Совиетская Россия!

– Правильно, в Советскую страну! Давай, Ваня, твой проект.

Все замолчали. Дело становилось яснее: катер надо забрать. Но где его спрячешь так быстро? Возможная ли вещь, немедленно провести его в тот залив под густые деревья? Сколько это займет времени!

– Времени не хватает, а план на сегодня таков, – снова начал Ваня. – Снять корабль с мели – это забота Олега и Горна, они у нас механики, пусть думают, а мы исполним – и подвести трофей вон туда к нам, под каменный обрыв.

– Почему бы не попробовать сразу в залив? Там и деревья нависают над берегами. А тут и не подойдешь к берегу, скала выступает из-под воды, – добавил свое энергичный Юра.

– Деревья, это правда. Но протащишь ли его такого нашими силами в тот залив? А оттуда мы просто в наш домик или в тот рыбацкий шалаш это все и выгрузили бы. А позже привели бы в порядок и катер. А нет, столкнули бы его снова в океан, – выразил свое мнение Ваня.

– Или затопили бы где-то поблизости, как черноморцы свой флот в восемнадцатом году!..

Чувствовалось чрезмерное воодушевление робинзонов от такой неожиданной добычи. В упоении не задумывались глубже, подробно не обсуждали ни одно из предложений, насколько оно реально для осуществления их силами. Ведь чтобы ехать на катере через океан, по предложению Горна, нужно не только починить – залатать катер. Нужно горючее, если силовая установка, допустим, уцелела. Предложения поступали одно за другим, чувствовалось, что в рассуждениях об освоении катера совещание заходит в канительный тупик.

И одобрили первое, такое ​​простое предложение Вани: катер дальше не разгружать, а подвести ближе к жилью и при помощи Горна максимально освоить его. Гордый высокой аттестацией своих технических возможностей, Олег не испугался задачи – снять корабль с мели! Десять месяцев службы Горна на таком катере вполне гарантировали выполнение этого ответственного задания.

– А как здесь якорь извлекается, геноссе Горн, наверное, механической силой?

– Да, битте, лебьодка есть, от сжатого воздуха работайт.

– Вот видите, – сжатый воздух. А где он? – торжествующе спросил Олег. – Никакие механизмы не действуют, затоплены. И нос корабля погружен в воду, как ты к тем лебедкам подступишься. Разве что... Подождите, товарищи: кажется, где-то там есть, правда в воде, небольшой якорец. Конечно, он тоже нам не по силе, но вместе бы как-то...

– Да есть, товарищ Олег. От ручной лебьодка.

– Вот уже дело, геноссе Горн! Я тоже видел его, когда взбирался на катер, – подтвердил Ваня. – Начали, ребята!

– Не надо такой план, – сказал Горн. – В отсек имеется полшой длина трос для дальний аварийный буксир. Мы можем его доставайт. Конец трос берьем на плот, два товарищ будет его здесь... – Горн не находил слов и крутил рукой.

Олег понял и помог:

– Разматывать.

– Да есть, розмотайт, пока другие на плота везут его конец туда, и крепим давай на берег за дерева. Потом всьо накручивай его на лебьодка издесь.

– Прекрасно!

– Товарищ Ваня! Сейчас наш интерес есть же только катер!

– Решили. Олег, давай команду, твоя посудина, – заключил Ваня.

– Горн и я остаемся на тросе, если достанем его в том затопленном тайнике. Ваня командует плотом, на котором увозят конец троса. Геноссе Горн, начали! Как даем трос?

– Берьем из отсек и... даем, канешно. – Он не совсем понимал вопросы и внимательно всматривался в Олега. Наконец, догадался: – Ах, так есть: ну, канешно же, даем через етот единственного люк. Немножко поцарапает бронза от люк, но ето ничево.

Летчик быстро подошел к совершенно незаметной с первого взгляда металлической двери, окрашенной под цвет стены. Быстро нашел отверстие для ключа и какой-то скобой начал настойчиво ковыряться, пока не открыл ту дверь. За нею было помещение специально для троса с дыркой для него через стену борта, теперь задраенную. Ребята увидели огромную кипу каната, удобно намотанного на вал лебедки. Даже зааплодировал кто-то:

– Красота!..

Ваня принял от летчика кольцо троса, который еще ни разу не был в действии на катере. Большой моток легко шевельнулся вдоль борта, трос ушел с Ваней в люк. С плота мальчишки приняли от Вани конец с кольцом, обмотали за бревно на плоту и, когда на плот вскочил Ваня, оттолкнулись от катера.

Ребята гордились своим изобретательным механиком Олегом. И все же не могли не отметить, что Горн в этой ситуации очень им пригодился. Это радовало пионеров. Летчик теперь уже полностью выздоровел. Все же он благодарен им, советским пионерам, в этом сомнений не было. А что будет дальше? Ведь намекал уже, чтобы и его ставили в очередь на ночные дежурства. Оружие, одежда теперь... Юра Бахтадзе не удержался при том разговоре:

– Искренне уважая ваши порывы работать и нести вахту наравне с нами, кацо Горн, давайте все же заранее договоримся...

– Я уже всьо понимайт, товарищ Юра. Не надо оружия. Я без оружия. И будем начинайт ето... ну... через цвай вохе – два неделя.

Разговор этот каждый помнил, он произошел не так давно.

– По-моему, – сказал Юра на плоту, – троса хватит до берега.

– Конечно, – поспешно согласился Ваня, вполне понимая, что Юра хотел сказать что-то совсем не о тросе. – За первый же пень или куст зацепим. Думаю, что хватит.

– А он, проклятый немец, с головой, многое понимает. На катере как у себя дома, – определил Роман.

– Что же ты хочешь, такой летчик! Да и возраст у него... Ему уже лет тридцать... – заметил Ваня.

– А здорово ему Юра напомнил. Корректный и не глупый немец.

– Ничего, Ромка, справимся как-то и с ним. А что оружия до черта на корабле... Не дрейф, ребята! Давай, Юра, заводи свой край, пристаем к косе. Так, так. А какая дисциплинированная маленькая девочка: молчит, ждет.

– Олега слушается. Он сухарь ей дал.

Троса едва хватило только до середины косы. Ребята суетились, чтобы как-то заякорить его в песке. Ваня послал Юру на плоту к катеру, а Роману пришлось держать трос, упершись ногами в песок. Ваня же лихорадочно решал проблему прикола.

Недалеко, почти на берегу, куда не доставали волны, возвышался засыпанный песком и галькой обломок каменной скалы. Ваня выбрал его в качестве опоры для привязи. Кол-весло обрубил и затесал лопаткой, чтобы удобнее было выгребать песок вокруг камня. Чем глубже вкапывался, тем больше убеждался, что он на верном пути. Глыба сидела прочно и достаточно глубоко в песчаном иле берега. Ваня даже был уверен, что она является одним из выступов прибрежной каменной гряды, засыпанной песком и галькой.

– Ну, давай трави, Ромка.

Трос привязали за выступ скалы глубоко в песке, заклинили тем же веслом кольцо и присыпали толстым слоем сырого песка.

– Айда, Олег, давай лебедку! – крикнул Ваня на катер.

А на катере Горн готовился наматывать трос и понимал, что он, идя в натяжку, будет наматываться не так хорошо, как разматывался. Тереть бронзовое отверстие люка, на катушке будет ложиться только одной стороной. Но выбирать было не из чего.

– Один раз будем так идти наш трос нах лебедка. Дальше... будем переделать, – советовался Горн с Олегом.

В это время прибыл и Юра, которого летчик начал опасаться. Юра не таился от пленного со своими чувствами обычной предусмотрительности, предосторожности. И это чувствовал пленный.

– Ну, как, кацо, готово, берайт?

– Яволь, иммер берайт! Только сигнал от берег ждем, – в том же тоне серьезности и игривости ответил Горн.

– Дава-а-ай! – эхом раздалось с берега. Юра подбежал к группе и встал на помощь Горну.

– Геноссе Горн, давай вдвоем!

Ухватился за кордиль возле рук пленного. Даже расчувствовался летчик от такого искреннего сочувствия юноши. Пустил Юру, чтобы удобнее было парню взяться и стоять, опираясь ногой при натяжении.

– Дава-ай! Дава-ай! – приговаривал, нажимая на кордиль. Почувствовал, как уместна была помощь Юры – трудновато еще приниматься ему за физический труд. Помощь Юры и его искреннее внимание даже сняли тот предыдущий налет антипатии.

Нелегко было крутить лебедку. Но застопоренный на мели катер шевельнулся, как больной, поворачивался задранной половиной к острову. Будто увечье свое демонстрировал этим. После нескольких оборотов лебедки начал даже выравниваться по горизонтали, но не поднимал из воды затопленный нос, только опускал и корму вниз. От этого еще глубже затапливалась капитанская рубка, вода волнами приближалась к люку.

– Стоп! – энергично скомандовал Горн. – Будем посмотреть.

Застопорил лебедку и вылез в люк на палубу. От крена катера лестницы теперь приближались к их нормальному положению. Волны захлестывали теперь даже в люк.

Когда оба парня тоже выбрались на палубу, Горн шел уже им навстречу. Мокрый, даже майка и трусы словно процеживали через себя морскую прозрачную воду.

– Готов, есть. Можем давать лебеодка впереод.

– Что же произошло?

– А ничево нет произошло, товарищ Олег. Большой якорь биль спущен етвас, немного. Ми совсем отпустиль теперь якорной связь. Только не можем прозевайт конец якорной цепь. Будем стеречь ето, а с берега просим еще один села. Просим Ваня.

– Ваня-я! Давай на аврал! – крикнул Юра.

Ваня лишь оглянулся, что-то сказал Роману и с разгона влетел в волны океана, поплыл к катеру.

Ниночка сладко заснула в тени на одеялах. Тревожные дни перед этим выбили девчушку со сна. И не слышала, когда мальчишки с тем же рвением, с «ура-а» закрепляли совсем выровнявшийся катер на близкой от берега мели, теперь уже аж двумя тросами, занеся один из них далеко вперед, куда должны перемещать вдоль берега это свое неоценимое достояние. Катер медленно качало прибрежной волной, словно пододвигая туда же вперед, куда ребята натягивали второй длинный конец троса.

– Теперь-то он уже на-аш! – стремительно воскликнул Ваня, работая у троса.

– Цс-с! Малая спит, – предупредил Олег.

Даже ходить начали по шелестящему песку и гальке так осторожно, что девчушка, проснувшись, засмеялась, наблюдая то, как в спортивной игре, передвижение пионеров...

Лужинский внимательно слушал этот увлекательный, полный удивительных ситуаций и героизма рассказ. Иногда казалось ему, что и сам он в одних трусах гоняет по косе вдоль океана, выводит тот катер. Несколько отдельных реплик, в которых попутно упоминалась девчушка, каждый раз вызывали желание переспросить, убедиться, действительно ли это и есть она, многострадальная дочь генерала и Марии Иосифовны?

– Думаю, что вы, Станислав, можете, если и не вполне понять меня, то во всяком случае представить состояние капитана немецкой военной авиации, принужденного исключительными обстоятельствами к чрезмерной лояльности, даже к истинной услужливости...

– Я целиком восхищен вашим благородством...

– Подождите... Благородства хватило только на девяносто два дня, мой уважаемый гость! Только на девяносто два дня, которые окончательно ликвидировали последствия моего ранения. Я был сильный, а в таком состоянии, как говорят, сытый голодного не разумеет! Где-то тридцать два дня без передышки, не заглядывая в будущее, я руководил мальчишками, которые с детским энтузиазмом и энергией осваивали морской катер немецкого производства. Это были дети враждебного мне государства... За это время мы едва завели трофей только в первый сектор нашего будем говорить «шлюза», планируя-таки завести и в «док»! Чтобы представить себе этот длящийся более месяца труд четырех юношей и летчика-аса немецкого вермахта в качестве главного технического организатора и функционера этого дела, не надо иметь специальных навыков к фантазированию. Пока катер был на морских волнах, его так торчком и тащили двумя тросами посменно вдоль берега, пока не привели в русло нашего ручья с пресной водой. Несколько дней, даже ночей работали, используя приливы океана. Поднятый почти на целый метр уровень воды позволял подвести наш трофей до крутого берега. Русло ручья прорезало здесь глубокое устье, берега которого в самой высокой точке достигали около четырех метров. Устье узкое, это же просто горло хищника, пробитое в скале. Правда – скала потрескавшаяся, но в отдельных местах достаточно устойчивая. И мы ломали, запруживали русло, каторжно работали, чтобы поднять наш корабль, тянули тросами на блоках...

Затем перекрывали плотиной ручей позади в катера, чтобы поднять его поднявшейся водой и протягивали на какие-то метры дальше. А протягивать надо было еще очень далеко в проливе, чтобы достичь тех густых веток деревьев. Планировалось там привязать его тросами к столетним деревьям. Лучшие стапели бременских доков не держали удобнее корабля, как держали бы наш катер эти тросы на деревьях! Собственно, тросы мы-таки прицепили...

– Представляю себе, как боготворили вас пионеры за такую ​​замечательную школу, – отозвался Лужинский, воспользовавшись паузой в рассказе.

– Не могу пожаловаться. Кроме того, что перестали меня охранять как пленника, они уважали, ублажали. Это была, я бы сказал, замечательная, в высшем смысле дисциплинированная четверка юношей!

– Девочка, конечно, совсем была без дела, даже, пожалуй, мешала мальчишкам. Четырех, пяти лет ребенок.

Летчик умолк, задумался. Фраза Лужинского, как взмах неосторожного крыла домашней птицы, задела, встревожила. Затем слегка улыбнулся на какие-то свои мысли:

– Догадываюсь, вас особенно интересует эта девочка. Терпение! О девушке я еще скажу. Мало того, что это...

– Она дочь советского генерала, – спохватился Лужинский.

– Не намерен вас разочаровывать. Но в данном случае играло доминирующую роль в моих настроениях то, что она была внучка коммуниста Бердгавера, а им, как оказалось из бумаг, очень интересовалось берлинское гестапо. Итак, потратив дни и ночи, с невероятным напряжением провели мы катер через первый наш шлюз, спрятали от случайного глаза. Он еще был не на наших стапелях, спустить с катера воду мы еще не могли. Конечно же, скрывать не буду – это целое состояние не только для четырех юношей и той несчастной девочки. Высушив каюты, они наверняка перешли бы все в них жить. Это, скажу вам, робинзоны абсолютно на современном этапе! В каютах, безусловно же, никакие дожди, ветры, пресмыкающиеся, даже москиты, мошки их не донимали бы.

Но я забегаю наперед, прошу прощения. Первое, чем мы особенно заинтересовались – это моторы, вся силовая система катера. Даже беглый осмотр еще и не высушенного катера дал очень оптимистические надежды. Силовая система никаких повреждений не имела, а катер был совсем новый. Топливо пока было под водой, задраено. Торпедированный катер начал интенсивно тонуть носом, вода захлестнула его, потому что пробоина оказалась достаточно большой. Команда в панике, не сориентировавшись, сразу же спустила шлюпки и оставила его тонуть. Оставила и, видимо, была немедленно подобрана, думаю, одним из кораблей противника. О девочке, может, и вспомнил кто-то, но... как вспоминают о покойниках. Это нормально для пиратов, взявшихся за такое дело неприкрытого шантажа. В течение девяноста двух дней моего пребывания на острове я не почувствовал, чтобы о катере кто-то вспомнил на континенте. Может, и искали где-то там, где он затонул. Мы же на острове этого не чувствовали. Но вас интересует девочка?.. – Летчик снова умолк и задумался. Несколько минут пристально вглядывался в Лужинского, прищурив глаза.

– Что вас беспокоит, Горн? – спросил Лужинский, вставая из-за стола. – С первого мгновения нашей встречи я был искренен и откровенен с вами. Судьба тех замечательных пионеров теперь уже общая с судьбой несчастной девочки. Из вашего рассказа я делаю вывод, что та судьба теперь зависит только от вас, уважаемый господин капитан.