Текст книги "Против черного барона"

Автор книги: Иван Спатарель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

2-й авиапарк белых размещался в Севастопольском порту, имел хорошие мастерские и большое количество запасных частей. Качинская авиашкола тоже располагала ремонтными и сборочными цехами. Наконец, когда врангелевцы вторглись в Северную Таврию, их авиацию обслуживала подвижная база – специально оборудованный поезд с вагонами-мастерскими.

Я подробно рассказываю об этом потому, что некоторые врангелевские летчики свой провал в Крыму потом объясняли «недостатками в техническом обслуживании» и «отсутствием исправных самолетов». Прямо отвечу: дать бы им наши «ньюпоры», а нам новенькие «хэвиленды» – и мы разгромили бы их намного раньше.

Если и были у белых недостатки в техническом обслуживании, то объяснялись они отнюдь не плохим состоянием авиабаз. Просто их механики и мотористы работали из-под палки, а зачастую и сознательно вредили Врангелю.

При разговоре о соотношении сил нашей и врангелевской авиации нельзя забывать и о той помощи, которую оказывали белым иностранные империалисты. Они не только снабжали их техникой, боеприпасами, обмундированием и продовольствием. С конца 1919 и по май 1920 года включительно на стороне черного барона против нас воевал 47-й отряд королевских военно-воздушных сил Великобритании.

Английские летчики летали над Волгой и Крымом, в небе Украины. По какому праву они бомбили и обстреливали наши города и села?

Уинстон Черчилль цинично писал:

«Находились ли союзники в войне с Советской Россией? Разумеется, нет, но советских людей они убивали, как только те попадались им на глаза; на русской земле они оставались в качестве завоевателей; они снабжали оружием врагов советского правительства… Они продолжали повторять, что для них совершенно безразлично, как русские разрешают свои внутренние дела… и наносили удар за ударом».

Правящие круги Великобритании и тогда не скрывали участия своей авиации в интервенции против молодой Республики Советов. 1 апреля 1920 года, когда 47-й авиаотряд еще находился в Крыму, английское министерство воздушного флота издало приказ о награждении его летчиков и летнабов за «неоценимые услуги в южной России». Ордена «За отличную службу» или «За доблесть в авиации» получили В. Андерсон, Дж. Митчелл, С. Кинкэд, Р. Аддисон и другие. А летчик С. Фроглей удостоился сразу обеих наград…

И еще одно немаловажное обстоятельство следует учитывать при оценке врангелевской авиации. Ее действиями руководил генерал Ткачев – опытный боевой летчик, который в годы мировой войны благодаря своим организаторским способностям выдвинулся на пост командующего русской военной авиацией. Один из лучших красных летчиков, активный участник боев против Врангеля, Иван Ульянович Павлов писал о нем:

«…Генерал Ткачев был несомненно талантливым офицером царской авиации, а в период гражданской войны являлся самым сильным организатором и тактиком – в применении авиации».

Помощники Ткачева – Гартман, Доставалов, Шереметьевский, Туношенский и другие – тоже хорошо знали свое дело. Большинство летчиков его отрядов имели солидный боевой опыт, приобретенный за годы мировой войны.

Словом, нам противостоял грозный во всех отношениях враг: опытный, злобный, вооруженный по последнему слову техники. И красным летчикам, естественно, нелегко было одерживать победы в воздухе. А иногда приходилось испытывать и горечь поражения. Почти все несчастья происходили в основном по двум причинам: нехватка и плохое качество самолетов, недооценка некоторыми нашими командирами роли авиации в войне. Именно эти наши слабости использовал опытный Ткачев, организуя операцию по уничтожению одного из крупных соединений нашей конницы. Случилось это в начале июля 1920 года, восточнее Мелитополя. Наша авиагруппа действовала тогда на противоположном фланге фронта – из Ново-Каменских хуторов.

Однажды, возвратившись из разведывательного полета, я увидел Ивана Дмитриевича Савина в окружении летчиков и мотористов. Рядом с комиссаром стоял незнакомый кавалерист с забинтованной головой.

– Мы бы отбились, если бы не ихние аэропланы, – говорил он хрипловатым голосом. – Поливают сверху из пулеметов, никуда от них не уйдешь. Из моего эскадрона половину перекосили… И каких ребят! А меня конь вынес. Без сознания я был: одна пуля в плечо угодила, другая – в голову. – Дотронувшись рукой до повязки, кавалерист строго закончил: – Так вот, товарищи дорогие красные летчики! От нас, конников, просьба: лучше рубите белые аэропланы. А мы на земле с белой сволочью поквитаемся…

Летчики и мотористы угрюмо молчали. Здесь были Яша Гуляев, Вася Вишняков, Николай Васильченко.

– Вот какая беда стряслась с корпусом Жлобы, – тихо сказал комиссар. – Нам это тоже урок: чем сильнее будем бить белых ворон в небе, тем меньше крови прольют наши товарищи на земле.

Так я впервые услышал эту печальную новость. А примерно через месяц узнал некоторые подробности. Мне рассказал их при встрече командир 13-го Казанского отряда, участвовавшего в боях вместе с конным корпусом.

– Ты начдива Саблина знаешь? – спросил Межерауп.

– Любителя авиации?

– Да. Так вот Жлоба оказался человеком совсем иных взглядов. Когда по прибытии я доложил о готовности отряда, он вынул клинок наполовину из ножен и с усмешкой сказал: «Вот чем побеждают, а не вашей бензиновой вонью…» И понимаешь, – с горечью продолжал Межерауп, – за всю операцию ни разу не вызвал меня, не сообщил даже, где находится штаб корпуса. Куда доставлять разведданные, мы не знали.

Недавно, в процессе работы над воспоминаниями, мне пришлось встретиться с двумя участниками гражданской войны. Оба они служили тогда в 13-м авиаотряде. В разговоре со мной старый летчик Иван Филиппович Воедило сказал:

– Командир конного корпуса упорно отказывался от помощи авиаотрядов, считал их обузой.

Летнаб Николай Иванович Золотов подтвердил его слова:

– Верно, Жлоба не любил авиации, не понимал ее роли. Командиры, пугающиеся всего нового, и тогда встречались. Когда самолеты белых насели на нашу конницу, нас вызвали, но не знали, как использовать. А кавалеристы в это время десятками гибли под пулеметным огнем. Испуганных коней невозможно было удержать. Врангелевские самолеты носились буквально над головами.

Как же все это случилось? Прорыв черного барона в Северную Таврию не сломил боевого духа наших войск. Измотав и остановив белых, части 13-й красной армии стали готовиться к контрнаступлению. Главный удар должен был нанести сводный конный корпус под командованием Жлобы. Он состоял из трех кавалерийских и одной пехотной дивизий. После прорыва врангелевского фронта конникам предстояло внезапным ударом с востока взять Мелитополь.

Для поддержки кавалерии с воздуха командующий авиацией Владимир Иванович Коровин придал корпусу 3-й и 13-й авиаотряды. Они только что прибыли на станцию Авдеевка (Донбасс) после тяжелых боев, приводили в порядок самолеты. Получив приказ срочно перебазироваться в Волноваху для поддержки наступления, люди забыли про всякий отдых. Они спешно закончили ремонт шести «ньюпоров» и перелетели на новое место. А как встретил летчиков командир сводного конного корпуса, мы уже знаем.

При подготовке к наступлению Жлоба не использовал приданную ему авиацию даже для ведения разведки. Он послал в бой тысячи людей, не имея ясного представления о противнике. В ходе операции воздушная разведка также не велась. У командира корпуса не было постоянной связи с подчиненными ему авиаотрядами, поэтому он не мог следить за изменениями в расстановке сил белых, предугадывать их намерения.

К началу нашего наступления 4-й и 5-й авиаотряды врангелевцев находились возле станции Акимовка, южнее Мелитополя, а 8-й отряд – севернее, в Федоровне. Таким образом, они могли контролировать всю полосу, по которой должны были двигаться главные силы корпуса. Здесь у белых насчитывалось двадцать самолетов типа «хэвиленд».

28 июня корпус Жлобы прорвал оборону противника и, разбив два его полка, с ходу взял селение Верхний Токмак. Затем наши конники двинулись к Черниговке. Но воздушный разведчик из 4-го авиаотряда полковника Шебалина сразу же засек основные маршруты, по которым они наступали.

29 июня, после дополнительной разведки, Ткачев ввел в действие всю свою авиацию, расположенную в районе Мелитополя. Врангелевские самолеты – группами от трех до шести машин – непрерывно висели в воздухе, контролируя обширный район боевых действий. Они засыпали наших кавалеристов мелкими осколочными бомбами, обстреливали из пулеметов. И вместе с тем не прекращали разведку.

Вечером 29 июня Жлоба вспомнил наконец о приданных ему авиаотрядах и вызвал их в Верхний Токмак, расположенный неподалеку от линии соприкосновения наших и врангелевских войск.

30 июня шестерка «ньюпоров», возглавляемая Межераупом, перелетела на новое место и в тот же день совершила первый боевой вылет. Заметив большую группу «хэвилендов», атакующих нашу кавалерийскую колонну, они смело вступили с ними в бой. Несмотря на двойное численное превосходство противника, красные летчики отогнали его и вынудили сбросить бомбы в поле. В этой воздушной схватке Феликс Ингаунис сбил одного врангелевского «хэвиленда».

Возвратившись на аэродром, летчики получили от командования конного корпуса задание на следующий день, на 1 июля. Оно поражало своей расплывчатостью, тактической неграмотностью и элементарным непониманием роли авиации в бою.

«Для борьбы с самолетами противника, – говорилось в приказе, – произвести полет с расчетом: к 9 часам быть в районе Астраханка – Еленовка – Акнокас – Терпение. Одним самолетом произвести разведку долины р. Молочная от Токмака.

Полеты производить в течение всей этой операции, прерывая лишь на время, необходимое для пополнения горючим».

Во-первых, срок вылета указывался явно запоздалый: белая авиация начинала боевую работу на рассвете. Во-вторых, район Астраханка – Еленовка – Акнокас – Терпение находился юго-западнее основных очагов боев. Пребывание здесь наших истребителей нисколько не мешало белогвардейской авиации действовать из Акимовки и Федоровки. Далее, за долиной реки Молочная и Большим Токмаком требовалось вести постоянное наблюдение с воздуха. Один вылет сюда почти ничего не давал. Ведь именно отсюда, где расположены главные силы неприятеля, следовало ожидать его контрудара. Наконец, туманное указание производить полеты в течение всей операции говорило о том, что командование конного корпуса не собирается повседневно руководить действиями своих авиаотрядов, хотя бы поддерживать с ними постоянную связь.

1 июля сводный конный корпус пусть медленно, но все же продвигался вперед. Однако опомнившиеся от внезапного удара врангелевцы уже начали перегруппировку сил, подтягивание свежих резервов. Белые продолжали бомбить и обстреливать наши войска. В Акимовку из Севастополя прилетел Ткачев, чтобы лично руководить действиями своей авиации. И надо сказать, уже со следующего дня врангелевские летчики изменили тактику. Они стали налетать на нашу конницу большими группами, бомбить и обстреливать ее с малых высот. Вскоре Ткачев преподнес второй сюрприз: совместные действия низко летящих самолетов с броневиками и конницей. Именно такой комбинированной атакой белым удалось 2 июля отбросить нашу 2-ю кавдивизию. Наконец, воздушная разведка противника точно установила районы сосредоточения всех частей красного корпуса прорыва.

Летчики наших 3-го и 13-го авиаотрядов, не получая никаких указаний от корпусного командования, действовали самостоятельно. Главным образом они атаковали «хэвилендов» над полем боя. В архиве я нашел любопытный документ – боевое донесение белых. В нем сообщалось, что 2 июля шестерка самолетов, возглавляемая генералом Ткачевым, была атакована двумя красными «ньюпорами». Бой длился полчаса. Во время схватки «хэвиленд» Ткачева был поврежден: три пулевые пробоины в моторной части и две – в верхних плоскостях. По всем имеющимся у меня данным, с группой Ткачева дрались тогда Петр Межерауп и Иван Воедило.

В ночь на 3 июля черный барон закончил подготовку к контрудару по корпусу Жлобы. Врангелю удалось добиться двойного превосходства в живой силе и технике, а по авиации даже тройного.

3 июля шесть хорошо вооруженных врангелевских дивизий при поддержке бронепоездов, броневиков, артиллерии и авиации замкнули кольцо вокруг нашего сводного корпуса и начали бой на его уничтожение. Белые стервятники особенно неистовствовали. Несколько красных летчиков просто не успевали отражать их многочисленные атаки с разных направлений. В решающий момент боя, когда 2-я кавдивизия имени Блинова смяла корниловцев и вполне могла пробить дорогу всему корпусу на запад, на нее налетела стая «хэвилендов». Действуя вместе с броневиками и кавалерией, они шли на бреющем и в упор расстреливали наших кавалеристов. Массированным налетом им удалось спасти корниловцев от разгрома, а наш корпус так и не смог разомкнуть кольцо окружения.

Летчики 3-го и 13-го авиаотрядов смело вступали в бой с беляками, дрались стойко, отважно, но силы были слишком неравны. В донесениях врангелевцев говорится, что группу «хэвилендов», которую и в этот раз возглавлял генерал Ткачев, атаковали три красных «ньюпора». Воздушный бой продолжался сорок пять минут.

А вот выдержки из наших донесений за тот же день:

«Красвоенлеты Ингаунис и Петренко… поднялись для преследования неприятельских самолетов… Над деревней Шпаррау три неприятельских самолета, побросав бомбы в поле при нашем приближении и не приняв боя, ушли в Мелитополь».

«Красвоенлеты 13 авиаотряда Межерауп и Воедило… поднимались пять раз для встречи четырех неприятельских самолетов, появлявшихся в районе Черниговка – Шпаррау».

Сам генерал Ткачев позднее писал, вспоминая эти дни:

«Можно только удивляться быстроте появления красных истребителей при бомбардировке белыми «хэвилендами» сводного корпуса Жлобы…»

Действительно, наши товарищи из 3-го и 13-го авиаотрядов очень спешили: видя, что творится на земле, они старались поспеть везде…

Командование корпуса потеряло управление войсками. Части самостоятельно прорывались сквозь белогвардейские заслоны. Люди гибли и попадали в плен к врангелевцам. Наступление нашей армии было сорвано.

Вот как оценивал случившееся Иван Ульянович Павлов, который вскоре после описанных событий возглавил Центральную авиагруппу, начавшую борьбу с врангелевской конницей:

«…Генерал Ткачев был серьезным и сильным противником и выделялся из авиационной среды белых, где бездельничало немало авиаторов-трусов. Ткачев был, кроме того, сам хорошим летчиком… Нередко он являлся инициатором новых форм оперативно-тактического использования белой авиации… Как известно, генерал Ткачев обеспечил большую тактическую удачу белой авиации, вследствие чего кавкорпус товарища Жлобы понес крупные потери».

Сейчас, много лет спустя, оценивая те печальные события, невольно вспоминаешь о неоднократных предупреждениях, которые делал начальник авиации 13-й армии Владимир Иванович Коровин. Задолго до начала боевых действий под Перекопом, до трагедии с нашим кавкорпусом, он просил и требовал: «Усильте авиаотряды на врангелевском фронте! Ткачев, обладающий превосходством в воздухе, представляет большую опасность!»

Вот что на это тогда ответили:

«Вследствие рапорта Коровина от 21 мая за № 390… сообщите ему: Центр работает не в силу истерических выкрикиваний на фронте недисциплинированных начавиармов, а руководствуясь как необходимостью, так и возможностью… и призовите тов. Коровина к порядку».

Но правда оказалась на стороне Коровина. И всегда будут правы те армейские коммунисты, которые интересы дела ставят выше личных взаимоотношений с вышестоящим начальством.

Сменив после отлета из Аскании-Нова несколько аэродромов, мы остановились наконец в Бериславе. Небо хмурилось кучевыми облаками, часто гремели раскаты грома. Так и запомнились мне тревожные дни отступления: жестокие бои в Приднепровье и оглушительные грозы.

Вот один из тех дней. Снова как наяву вижу: ползет с юга, со стороны моря, зловещая туча. Охватила полнеба щупальцами молний. Дохнул сырой, порывистый ветер, вздыбил на Днепре свинцовые волны.

Трепещет на ветру кумачовое Знамя. Строй летчиков и мотористов вытянулся перед двумя самолетами. Это все, что у нас осталось после непрерывных, напряженных боев. Да и их нужно ремонтировать.

По правилам, нас должны отвести в тыл на доукомплектование и отдых. Но разве можно в такой трудный час бросить своих? Нет, мы останемся на фронте. Будем вести хотя бы разведку.

Я сказал людям об этом. Теперь говорит комиссар. Лицо у него серое от усталости. Ворот гимнастерки расстегнут. Иван Дмитриевич рубит воздух крепко сжатым кулаком:

– Международная контра злорадствует. Но рано. Наша 13-я армия не уничтожена. Она верит, что в предстоящих боях орлы пролетариата – красные летчики – помогут ей. Час разгрома черного барона близок. Нам тоже надо готовиться к этому решительному удару. Смерть вешателю Врангелю!

Ловким движением комиссар разгоняет под ремнем складки гимнастерки и продолжает:

– Мы с командиром решили: лучший самолет отдать лучшему молодому летчику. Самому товарищу Спатарелю сейчас придется летать мало. Надо добывать новые машины, руководить нашими отдельными отрядами, наладить работу базы, расположенной далеко от группы. И чтобы командирский «ньюпор» не стоял, решили передать его Николаю Николаевичу Васильченко… Надеюсь, когда потребуется, он разрешит слетать на нем командиру.

Вижу: осунувшееся лицо Васильченко покрылось румянцем.

– Всех прошу учесть, – добавляет Савин, – впредь новые машины будет получать тот, кто этого заслужит в бою.

Внезапно потемнело. Туча повисла над самым аэродромом. Ветер усилился.

– Знамя в штаб! Все к самолетам: держать крепче! Бегом! – кричу я. Васильченко первым бросается к «ньюпору».

Вспышка молнии озаряет город, реку, аэродром и людей, облепивших самолеты. Удар грома раскалывает небо…

Теперь мы приданы Правобережной группе войск. Четыре ее дивизии обороняют фронт шириной в двести километров – от Херсона до Никополя. Даже прежнего количества машин нам здесь не хватило бы. И все-таки никто не унывал. Наоборот, после отступления коллектив стал еще крепче, сплоченнее. «Почему?» – задал я себе вопрос. И мне невольно вспомнились последние минуты перед вылетом из Аскании-Нова. Многие тогда нервничали, спешили. Ведь на аэродром вот-вот могла нагрянуть белогвардейская конница. Только Яша Гуляев по-прежнему оставался спокойным. Его медлительность меня удивила.

– Нельзя ли побыстрее? – сделал я замечание.

– Нельзя, товарищ командир, – ответил он. И, помолчав, добавил: – На меня смотрят другие. И если я, коммунист, начну метаться, что же останется делать им?

В тот день Гуляев провел три воздушных боя. И каждый раз ему одному приходилось сражаться против трех-четырех «хэвилендов».

Каждому, кто вылетал тогда на задание, я говорил:

– В Нижние Серогозы возвращайтесь над дорогой, ведущей из Аскании-Нова. Постарайтесь найти обоз Ильинского…

Прошел день, другой, но никто из летчиков не порадовал меня докладом. Тогда я вылетел сам. Выполнив разведку, завернул к нашему прежнему аэродрому. Поломанных самолетов возле сараев уже не было… Обоза на дороге также не оказалось. Тяжело стало на душе. Ведь это я оставил своего механика и двадцать красноармейцев белым на растерзание…

На четвертый день, когда я сидел за столом и брился, меня окликнул через открытое окно Савин:

– Иван Константинович, едут!

– Кто?

– Да чумаки наши, Ильинский с красноармейцами. Идем встречать!

Я бросил бриться, вытер полотенцем лицо и выбежал на улицу. Глазам предстала дивная картина. Обоз действительно напоминал чумацкий. Волы, запряженные попарно, медленно тащили деревянные телеги с огромными колесами. К каждой подводе, нагруженной бочками и ящиками, был прицеплен самолет. Молодцы! Все захватили: два «спада», три «ньюпора», бензин, касторовое масло и даже авиабомбы!

На первом возу сидел худенький Костя Ильинский с небритым запыленным лицом. Рука у него была перевязана. Рядом с ним примостился какой-то мальчонка.

Когда обоз остановился, Костя проворно соскочил с телеги и направился ко мне, печатая шаги вдрызг разбитыми сапогами. Радостно и смешно!

– Товарищ командир, задание выполнено! – доложил он по-мальчишески звонким голосом.

– Дорогой ты мой! – только и мог я сказать, обнимая его худенькие плечи.

– С беляками встречались? – спросил Савин, осторожно тронув перевязанную Костину руку.

– Не раз…

– Где, как?

– Ничего, отбились, – скупо отозвался Ильинский. Только под нашим нажимом он рассказал обо всем, что с ними произошло. И тут сразу стало ясно, почему никто из наших летчиков не смог обнаружить обоз. Он передвигался по ночам и не по главному тракту, а по проселочным дорогам.

Чудом спасенные «спады» и «ньюпоры» мы сразу же сдали в капитальный ремонт. Они стали нашим первым боевым резервом. Вскоре машины снова поднялись в небо. Мы в шутку окрестили их «воловьими самолетами».

Часто внешний вид человека бывает обманчив. Вот и теперь: худенький, застенчивый Костя Ильинский совершил настоящий подвиг – спас людей и самолеты, продвигаясь рядом с наступающими врангелевцами. С горсткой красноармейцев он сумел отбить несколько атак белогвардейцев.

Улетая из Аскании-Нова, я ничего не знал и о судьбе нашей базы. Успел ли комиссар Кожевников вывести эшелон из Сокологорного до начала наступления врангелевцев? Не попал ли он в плен к белякам? На базе работали замечательные люди. В вагонах-мастерских механики изготовляли чуть ли не все металлические детали самолетов. Поистине золотые руки были и у столяров. На этих-то умельцах и держалась в первую очередь боеготовность авиагруппы.

На базе хранился и наш основной резерв оружия, боеприпасов, горючего и запасных частей. Попади это по крохам собранное богатство врагу – и все авиаотряды надолго выйдут из строя.

Решительный и находчивый Алексей Петрович Кожевников не случайно находился на базе. Снабжение армии, и особенно авиации, всем необходимым в то время было очень трудной задачей.

Как только мы перелетели из Нижних Серогоз в Никополь, меня вызвали к коменданту. Там мне вручили короткую телеграмму: «Начавиагруппы Перекопской красвоенлету Спатарелю. Находимся в Синельниково; эшелон в порядке, ремонт продолжаем. Получено двести пудов бензина. Добиваемся немедленного переезда к вам. Комиссар Кожевников».

У меня словно гора с плеч свалилась: база спасена! Вскоре авиаотряды группы перелетели на основной аэродром, в Берислав. Эшелон же перебрался на ближайшую к нам железнодорожную станцию Снегиревка. Тут мы и встретились с Кожевниковым. Он совсем не изменился: широкоплечий, с выгоревшими на солнце светлыми волосами. Вошел, поздоровался и просто, словно мы расстались только вчера, сказал:

– Приехал с обозом. Привез три бочки горючего, бочку масла и десять ящиков авиабомб. Куда сгружать?

Только позднее я узнал, что скрывалось за телеграфной фразой: «Эшелон в порядке». Кожевников сумел достать паровоз, когда врангелевцы уже открыли по станции артиллерийский огонь. Людям, находившимся в эшелоне, пришлось отстреливаться от белоказачьих отрядов…

Вскоре мы получили от Коровина еще два самолета. И два отремонтировали сами. Теперь у нас стало шесть машин. Летали по очереди – два-три вылета в день.

Берислав стал важной вехой на нашем боевом пути. Отсюда мы летали на задания, когда шло сражение за знаменитый каховский плацдарм. Позднее участвовали в последней битве, завершившейся полным разгромом черного барона.