Текст книги "Против черного барона"

Автор книги: Иван Спатарель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

Летчики-разведчики хорошо справились с поставленной перед ними задачей. Особенно полным было донесение экипажа 48-го отряда – Дудолева и Фрадкина. В нем говорилось:

«На самолете «Сопвич-259» произведена разведка с бомбометанием по маршруту: Софиевка – Фисаки – Жеребец – Щербаковка – Яковлевка – Софиевка… В районе Вураково – Щербаковка многочисленными группами расположена кавалерия противника при батареях числом от трех до пяти тысяч человек».

Авиагруппа, сформированная на станции Синельникове, немедленно перелетела на аэродром Софиевка, расположенный в двадцати пяти километрах от района боев. С 1 августа она, как верно писал Павлов, «буквально набрасывается на группы белых… бомбами, стрелами и пулеметным огнем почти вплотную расстреливает противника».

Стрелы… Теперешние летчики, видимо, даже не знают, что это за оружие. Представьте большой, величиной с карандаш, гвоздь. Только вместо шляпки у него было оперение вроде стабилизатора. Тысячи таких стрел красные летчики сбрасывали руками. Со свистом неслись они с высоты, наводя ужас на белогвардейцев: «гвоздь» насквозь прошивал всадника вместе с конем.

Чтобы передать характер работы Центральной авиагруппы во время боев под Александровском, достаточно описать летный день 2 августа. Для сражавшихся здесь частей 13-й и 2-й Конной армий этот день был поистине тяжелым. С юго-востока вдоль железной и шоссейной дорог, идущих от Орехова, ударили кавалерийские дивизии генерала Бабиева, с юга – марковская пехотная дивизия, бронеавтомобили и конный корпус генерала Барбовича. Врангелевцы ворвались в Александровск.

В этот критический для наших войск момент и показали себя во всем блеске летчики авиагруппы Павлова.

Ранним утром вернувшийся из разведки Юрий Арватов доложил, что в селе Жеребец находятся крупные кавалерийские части белых. В воздух немедленно поднялись десять самолетов. Возглавил группу Павлов. В 9 часов 25 минут наши летчики заметили на дороге Жеребец – Павловка колонну пехоты и кавалерии численностью до пяти тысяч человек. Самолеты стали в круг и, снижаясь до ста пятидесяти метров, стали бомбить и обстреливать врангелевцев. Оставляя убитых и раненых, белые начали разбегаться. Колонна была рассеяна и частью уничтожена.

Примерно через час Маляренко и Фрадкин обнаружили на дороге, ведущей к Камышовке, кавалерийскую колонну в три тысячи сабель. Снова поднялись в воздух все исправные самолеты Центральной группы. Они как смерч налетели на белоказаков, сыпали на их головы бомбы и стрелы, уничтожали из пулеметов. Когда беляки рассеялись на отдельные группки, по ним ударила наша конница…

В час дня разведчики Маляренко и Фрадкин нашли новое скопление вражеской кавалерии. Павлов поднял группу в третий раз. Но колонна врангелевцев внезапно исчезла. Красным летчикам пришлось атаковать отдельные подразделения и обозы противника.

Возвратившись на аэродром, Павлов немедленно выслал самолет на разведку. Вскоре выяснилось, что крупное соединение белогвардейской кавалерии сделало бросок в сторону и, заняв деревню Семеновка и хутор Михайловский, вышло к реке Московка. Врангелевцы находились всего в десяти километрах от аэродрома. Что делать? Если вылететь, то садиться придется в темноте, при кострах, а опыта ночных полетов у наших летчиков не было. Но промедление грозило еще большей опасностью. С рассветом вражеская кавалерия могла двинуться и сорвать контратаку, подготовленную нашей конницей. Да и аэродром находился под угрозой захвата.

Вот как описывал дальнейший ход событий сам Иван Ульянович Павлов:

«Несмотря на трудность положения (люди очень устали), мы решили вылететь четвертый раз. Тринадцать машин под вечер поднялись в воздух… Самолеты появились над противником, когда начало уже темнеть. Войска спокойно располагались на ночлег, и тысячи врангелевцев, лошадей, обозы запрудили маленькую деревушку Семеновку.

Наше появление вызвало панику. Не помню случая, чтобы в этом полете сброшенные бомбы попадали мимо цели… Бежали люди, мчались кони без всадников. Компактная черная лавина, внутри которой рвались десятки бомб…

Оглянулся на свой народ: не повалился ли кто-либо? Нет! Расстреливают врага в упор, поливают пулеметным огнем. Надо прямо сказать, это была борьба не на жизнь, а на смерть. Пять или шесть самолетов вернулись на аэродром с множеством пробоин.

Результаты удачного боя в этот вечер решили вопрос дальнейшего движения противника на север. Заключительный аккорд летчиков подоспел вовремя, дал нашим частям возможность перегруппироваться для нанесения противнику окончательного удара во фланг…»

На следующий день, 3 августа, дивизии 2-й Конной и 13-й армий начали контрнаступление. Врангелевцы оставили город Александровск. Их попытка пробиться к Дону и в глубь Украины провалилась. Белогвардейцы были отброшены на исходные позиции.

Шесть дней летчики Центральной авиагруппы наносили бомбовые и штурмовые удары по отступающей с боями вражеской кавалерии. Но вдруг она внезапно исчезла. Куда перебросил Врангель свою ударную силу? Что он затевал? И белой авиации почему-то не стало под Александровском. Стараясь найти ответы на эти вопросы, Павлов усилил разведывательные полеты.

Каховка! О ней сложены легенды, поют песни. О жарких боях за каховский плацдарм с гордостью вспоминают оставшиеся в живых ветераны.

Помню вечер, когда я впервые увидел этот небольшой городок, расположенный на низком левом берегу Днепра. Над темными, едва различимыми силуэтами домов белела церковь. Расположенный напротив мост через реку был взорван. Особенно сильно пострадала его средняя часть длиной примерно около сотни метров.

С той стороны временами доносились одиночные выстрелы. Мол, не спим, все видим. На самом деле белые ничего не знали о том, что у нас делается. Наши летчики-истребители не допустили к Бериславу ни одного вражеского самолета-разведчика.

А на правом берегу по ночам шла напряженная работа. Артиллеристы оборудовали и маскировали огневые позиции. Саперы готовили понтоны для наплавного моста и паромы. Наши истребители стали дежурить на аэродроме в Береславе, а боевое отделение было переведено поближе к Каховке – в Писаревские хутора. По приказу командующего Правобережной группой войск мы активно вели воздушную разведку, интересуясь передовыми укреплениями противника, его ближним тылом, движением на дорогах, ведущих в Каховку. 5 августа разведчик Ганя Киш вылетел с необычным летнабом. Во второй кабине находился Германович – начальник 52-й стрелковой дивизии. Бойцам его соединения предстояло вместе с латышскими стрелками первыми идти на штурм.

На своем «анасале» Киш долго кружил над Каховкой, изучая подходы, огневые позиции и оборонительные рубежи белых. Его охранял специально выделенный «ньюпор».

В тот же день меня вызвал к себе Роберт Петрович Эйдеман. В его штабе я встретил много народу. Это были представители тех частей, которые в ближайшее время одновременно начнут боевые действия на широком фронте – от Херсона до Никополя. Настроение у них, как всегда перед наступлением, было приподнятое. Говорили главным образом об успехах наших наступающих войск на польском фронте и под Александровском.

Из кабинета командующего товарищи выходят еще более серьезными и сосредоточенными. Торопливо прощаются и сразу же уезжают в свои части.

Наконец вызывают и меня. Эйдеман встречает приветливо, пожимает руку, приглашает сесть.

Я докладываю о количестве и состоянии боевой техники, о возможностях своей группы. Из десяти самолетов у нас два неисправны, один выделен для связи со штабом фронта…

– Значит, здесь, под Бериславом, семь аппаратов?

– Так точно.

– Не густо, – сказал Эйдеман. – А пополнения не ждете?

– Нет, все машины идут сейчас в Центральную авиагруппу товарища Павлова…

– Жаль! – Эйдеман выпрямился во весь свой огромный рост и развел руками: – Жаль, что аэропланами не я распоряжаюсь. Все бы бросил сюда, под Каховку: сейчас на всем фронте нет важнее этого участка…

Помолчал немного и спокойно продолжал:

– Что ж, будем разумно использовать то, что есть. Перед вами, летчиками, стоит важная задача: не допустить самолеты противника к переправе! Ни одна бомба не должна на нее упасть. Ясно?

– Все сделаем!

Эйдеман пригласил меня к карте и попросил рассказать о результатах последних разведывательных полетов. Выслушав доклад, сказал:

– Начинаем в ночь на седьмое августа. Пусть ваши летчики непрерывно ведут наблюдение за полем боя. Бомбить и обстреливать только крупные группы. О результатах разведки докладывать лично мне или начальнику штаба. Но главное, повторяю, надежно прикрыть переправу…

Протянув на прощание руку, Роберт Петрович спросил:

– В чем особенно нуждается авиагруппа?

– С продовольствием плохо, – ответил я. Но разумеется, не стал говорить, что мы несколько дней сидели без хлеба и что по моему распоряжению каптенармус выменял на сапоги немного пшеницы.

– Паек усилим, – пообещал Эйдеман. – Спасибо за полет с начдивом Германовичем. Он доложил, что летчик замечательно возил его над Каховкой. Теперь, говорит, каждый овражек на том берегу знаю, осмотрел все позиции противника…

Очень обязательным был Р. П. Эйдеман. Кажется, мимоходом он сказал об улучшении пайка. И я, по правде, не надеялся, что в разгар подготовки к наступлению командующий скоро выполнит свое обещание. Но, к моему удивлению, буквально через три дня к нам в авиагруппу прибыло несколько подвод с мясом, крупой и консервами…

В полночь левый берег был не виден. Казалось, его вообще нет. Темная днепровская вода вдали сливалась с черным небом. Тревожно шуршали волны.

Ударные группы, составленные из латышских стрелков и бойцов 52-й дивизии, молча грузились на паромы и лодки, отчаливали в темноту. Мы стояли и смотрели на них, в нашей помощи они пока не нуждались. Но на рассвете, как только начнется наступление, поддержка с воздуха станет для них самой желанной.

– Переправиться туда труднее, чем выдержать бой с тремя «хэвилендами», – нарушил молчание Вишняков.

– Точно, – согласился Васильченко.

Мы направились к самолетам, чтобы хоть часик поспать перед вылетом. Легли на сено около машин. Проснулись от гулких орудийных выстрелов. Началось! Было еще темно, поэтому вспышки над батареями, стрелявшими в сторону Каховки, казались особенно яркими.

Но вот за Днепром заалел горизонт. Пока мы помогали друг другу запустить моторы, стал виден противоположный берег, окутанный легкой дымкой.

Когда взлетели, над землей еще висела серая кисея тумана. Широкая гладь Днепра была усеяна плотами, понтонами, лодками. По ним с остервенением била вражеская артиллерия – и там и здесь вздымались водяные фонтаны.

Бой шел уже на левом берегу, к которому непрерывно подплывали лодки. Люди прыгали в воду и бежали вперед, туда, где над цепью наступающих красноармейцев трепетал на ветру огонек кумачового знамени.

Летая по большому кругу над нашей главной переправой, мы набрали высоту две тысячи метров. Было видно, что южнее, у Корсунского монастыря, наши тоже преодолели реку и завязали бой на другом берегу.

Внезапно впереди появилась группа вражеских самолетов. Они шли ниже нас, примерно на высоте тысяча метров. Их было двенадцать, в основном «хэвиленды».

Первым пошел в атаку Васильченко. Затем наперерез вражескому «анасалю» устремился Вишняков. Что делать мне? Идти на помощь товарищам или остаться здесь, над переправой? Ответ подсказала обстановка: пара «хэвилеидов» развернулась к мосту.

Я нахожусь гораздо выше противника. Чтобы удар был внезапным, решаю атаковать сверху сзади. Делаю разворот, отдаю ручку вперед, пикирую. Только ветер свистит в расчалках.

Все ближе «хэвиленды». Все отчетливее видны фигурки врагов в круглых вырезах кабин. Вижу: летнаб ведущего самолета перегнулся через борт, смотрит на землю, наверное, прицеливается… Я не могу сдержаться и открываю огонь. Летнаб быстро выпрямляется и припадает к турельному пулемету.

Ведущий «хэвиленд» скользит вниз. Его ведомый испуганно кидается влево. Да, погорячился я, не попал! Но бомбу все-таки не дал ему сбросить…

На развороте оглядываю небо. Над Бериславом сверкают разрывы снарядов – это ведут заградительный огонь наши артиллеристы. Вражеские самолеты кружатся восточнее Днепра. С одним «хэвилендом» ведет бой Вася Вишняков. А где же Васильченко?

Внезапно рядом с «ньюпором» проносится Огненная трасса. Бросаю машину вниз. Вот он, противник! Хочу атаковать его, но с ужасом замечаю: звено вражеских самолетов подходит к понтонному мосту. Они далеко отсюда, и я, пожалуй, не успею помешать им сбросить бомбы. А если белым удастся взорвать мост, наши бойцы под Каховкой останутся отрезанными… Вдруг вижу: три краснозвездных «ньюпора» дружно врезаются в звено врангелевцев. Молодчина, Скаубит, успел! Из Писаревских хуторов пришел он с Захаровым и Рыковым…

Теперь обстановка меняется. Нас уже шестеро. Маленькие верткие «ньюпоры» непрерывно атакуют врангелевцев. Те поспешно сбрасывают бомбы, разворачиваются и, отстреливаясь, начинают уходить.

Первый налет белогвардейской авиации отбит. Вишняков, Васильченко и я возвращаемся на аэродром: надо пополнить баки бензином, подвесить бомбы, зарядить пулеметы. А звено Скаубита остается штурмовать позиции врангелевцев…

Весь день наши «ньюпоры» висели над полем боя. Эйдеману и его начальнику штаба мы непрерывно сообщали свежие данные о противнике. Кроме того, бомбили и обстреливали скопления войск и артиллерийские позиции белых. А главное: наши летчики-истребители парализовали действия белогвардейской авиации. Вражеским самолетам так и не удалось пробиться к Каховке и Бериславу. 7 августа, в самый разгар боев, они не сбросили ни одной бомбы на переправу и наступающие красные части. А ведь у Врангеля в этот день летали лучшие авиаотряды: 1-й имени генерала Алексеева, 3, 4, 5 и 8-й.

Воздушные схватки над каховским плацдармом были самыми жаркими за весь период боевых действий Красной Армии против черного барона. Один из белогвардейских офицеров позже вспоминал: «Красные летчики помешали бомбометанию у Каховки. В дальнейшем даже на разведку этого района самолеты шли только парами».

Генерал Ткачев, пытаясь как-то оправдать поражение своих асов, писал о «фанатизме красных летчиков». Ему вторил генерал Слащев, заявив, что идти в бой, имея позади Днепр, могли только «люди, потерявшие голову».

Что ж, у них свое понимание явлений и фактов. А мы гордимся этим «фанатизмом», или, точнее сказать, беспредельной преданностью наших бойцов делу революции, их готовностью не щадить собственной жизни ради победы над врагом.

Отступающие врангелевцы оказывали упорное сопротивление. Генерал Слащев, оттянув крупные силы вниз по Днепру, навис над правым флангом наших войск, продвигающихся восточнее Каховки. 8 августа белогвардейцы сильным контрударом около Корсунского монастыря отбросили к берегу Днепра две бригады нашей 15-й стрелковой дивизии. Донесение об этом Эйдеман получил лишь под вечер и не знал, чем закончился бой, удерживают ли наши плацдарм на правом берегу…

Последние наши самолеты только что возвратились с боевого задания.

– Иван Константинович! Если бы я верил в бога, перекрестился бы обеими руками, – сказал Савин. – Такой был тяжелый день, а все кончилось благополучно. Вовремя наши вернулись домой. Вы только посмотрите! – И он показал на небо.

Я уже сам поглядывал вверх с опаской. В небе громоздились темные облака. На горизонте поблескивали молнии.

– Не хотел бы я в полете встретиться с такой грозой, – заметил стоявший рядом Николай Васильченко. – Говорят, самолет, как спичку, переламывает…

В это время позади раздались прерывистые гудки. Оглянувшись, я увидел легковую автомашину.

– Из штаба группы войск мчится, – сказал комиссар. – С каким-нибудь важным приказом.

Автомобиль подкатил прямо к нам. Из него выскочил порученец командующего.

– Вы начавиагруппы? – спросил он, обращаясь ко мне. – Вам пакет от Эйдемана…

Я вскрыл конверт. Командующий приказывал немедленно послать на разведку самолет и выяснить обстановку в районе Корсунского монастыря: в чьих руках он находится, где противник…

Сунув конверт в карман, я снова посмотрел на небо.

– Разрешите мне слетать, товарищ командир, – прервал мои мысли Васильченко.

– Не уеду до вашего возвращения! – поспешно отозвался командир, прибывший с пакетом.

Мне стало неудобно. Я только что собирался поехать к командующему и лично доложить о невозможности вылета. Теперь этого нельзя было делать: Эйдеман не поверил бы моим доводам.

– Хорошо! – согласился я. – Вылет разрешаю. Если на маршруте встретится гроза, немедленно возвращайтесь назад.

– Ясно! – ответил Васильченко.

– Дайте карту. – Ориентировочно определив границы грозовой облачности, я указал маршрут: Корсунский монастырь – Большие Маячки – Черненька – Берислав…

Едва самолет Скрылся за облаками, пошел дождь. Ветер усилился, небо еще больше помрачнело.

– Третий раз пошел сегодня… – усталым голосом сказал моторист Федя Святкин.

– Только бы вернулся… – отозвался порученец командующего.

Потянулись томительные минуты ожидания. Чего только не передумал я за это время. Но вот наконец «ньюпор» появился. Ветер бросал его из стороны в сторону, и он никак не мог зайти на посадку.

Фельдшер Пшенин стоял бледный и машинально то открывал, то снова закрывал свою сумку. Заметно нервничал и Савин. Мне тоже стало не по себе, когда самолет, раскачиваясь, пошел вниз. Казалось, бросит его ветер на землю и останутся от него только обломки. Но нет, обошлось. Все, кто были на аэродроме, бросились к приземлившемуся «ньюпору». Одни хватали машину за крылья, другие за хвост, чтобы ее не опрокинуло ветром. Удержали. Из кабины вылез сконфуженный Васильченко: самолет сделал несколько «козлов» и получил небольшие повреждения. А мне хотелось расцеловать этого замечательного смелого летчика.

Через пятнадцать минут после возвращения Васильченко я доложил командующему, что его приказ выполнен. И тут же вручил ему донесение, написанное самим летчиком. Вот выдержка из этого документа:

«Группа противника, стоящая против Корсунского монастыря, стреляет по нему, и цепь пехоты подходит к монастырю. Батарея противника находится в шести верстах восточнее хутора Рыбалово… Сбросил по ней две десятифунтовые бомбы и обстрелял из пулемета. Также проследил переправу наших войск на правый берег Днепра. Ввиду заставшего меня в воздухе сильного дождя и бури наблюдение пришлось приостановить и лететь домой. На обратном пути провел наблюдение над Черненькой и опять попал в дождь. Посадку производил в сильную бурю…»

Вечером 7 августа Эйдеман приказал мне перебросить в Берислав всю авиагруппу. Раньше там находились только дежурные истребители. Я поднял людей по тревоге. За ночь мы перевезли на новое место горючее, боеприпасы, техническое имущество, а на следующее утро перегнали туда самолеты.

Аэродром располагался у северной окраины Берислава. Отсюда, с высокой кручи, хорошо просматривались и противоположный берег, и Каховка, и расстилающаяся за ней степь. Теперь даже мотористы со стоянок могли наблюдать за боями, которые шли у хутора Терны и деревни Любимовки.

Мы, летчики, непрерывно вели разведку, следили не только за противником, но и за ходом фортификационных работ, проводимых нашими войсками. Восточнее Каховки появлялись все новые линии окопов и ряды проволочных заграждений. Они опоясывали городок полукругом, упираясь флангами в берег Днепра.

О своих наблюдениях мы ежедневно докладывали командующему. Наши сообщения позволяли ему иметь более ясное представление обо всем, что делается на плацдарме, а также контролировать правильность докладов, поступающих из частей.

Роберт Петрович, конечно, и сам часто бывал на передовых позициях. Иногда он брал у кого-либо из красноармейцев лопату и показывал, как отрыть окоп полного профиля. Бойцы любили своего строгого, но человечного командующего.

Так, винтовкой и лопатой, отвоевывался плацдарм, которому суждено было сыграть решающую роль в разгроме черного барона.

Вспоминая это время, Роберт Петрович Эйдеман писал в газете «Правда»: «Врангель потерял оперативную свободу. Отныне, имея в своем тылу красную Каховку, он уже не мог, как прежде, прорываться своими главными силами на север и северо-восток».

Ответный удар Правобережной группы войск нацеливался в глубокий тыл белогвардейской армии. Стремительное продвижение красных дивизий по кратчайшему пути к Перекопу испугало Врангеля. И он решил бросить в район Каховки конный корпус генерала Барбовича, чтобы отрезать от переправ наши наступающие части, прижать их к Днепру, раздавить…

Вот почему 9 августа встревожились наши товарищи из Центральной авиагруппы. Исчезли многотысячные кавалерийские колонны противника! Не один какой-нибудь эскадрон, а, по сути дела, вся конница Врангеля… Корпус Барбовича, оставив фронт под Большим Токмаком, поспешил к Каховке. Пройдя десятки километров, белые решили, что вырвались наконец из зоны действий красной авиации.