Текст книги "Против черного барона"

Автор книги: Иван Спатарель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)

– Нет, сам Фрунзе так решил.

Юнгмейстер объяснил, что в предстоящем наступлении авиагруппы будут собраны воедино и при необходимости будут быстро передаваться из одной армии в другую. Речь, таким образом, шла о совершенно новой тактике маневрирования авиацией, перенацеливания ее в зависимости от изменений боевой обстановки.

В заключение Василий Юльевич сказал:

– Прошу вас, товарищ Спатарель, быть моим представителем, – он подчеркнул, – в бывшей «вашей» авиагруппе. Пусть она находится поближе к полю боя. Держите со мной связь. А на днях к вам прибудет авиация 1-й Конной. Тогда кулак у вас будет помощнее!

Взглянув в окно, он нахмурился:

– Вот только бы погода не подвела…

Да, погодка! На нее вполне могли сослаться белогвардейские летчики, чтобы объяснить свое бездействие в конце октября – начале ноября 1920 года, то есть в период сражения в Таврии, под Перекопом и Чонгаром. Но ведь погода была одинаковой и для врангелевской и для нашей авиации. Потому и молчат бывшие баронские асы. В то время как они отсиживались на земле, наши летчики почти ежедневно поднимались в небо. У нас не было ни оборудованных взлетно-посадочных полос, ни противообледенительных устройств, ни приборов для слепых полетов. И все же мы летали!

Условия для работы становились все труднее и труднее. Непрерывно шел то дождь, то мокрый снег. Черноземная таврийская земля раскисла, самолеты еле взлетали. А когда ее прихватывало морозцем, очень опасно было садиться.

Вскоре погода совсем испортилась. Низкие тучи нередко сливались с туманами. Летать стало невозможно. Это помешало нам полностью выполнить план, намеченный Фрунзе.

Северная авиагруппа, сформированная в районе Апостолово, не смогла провести большой работы накануне операции. Основная тяжесть авиационной поддержки наступавших войск Южного фронта легла, таким образом, на нашу Южную авиагруппу и на авиагруппу 4-й армии, возглавляемую Юрием Игнатьевичем Арватовым.

Во второй половине октября на аэродроме близ Писаревских хуторов кипела работа. Летчики, мотористы и механики, несмотря на плохую погоду, спешно ремонтировали самолеты. По непролазным дорогам мы сумели подвезти из эшелона со станции Копани достаточное количество бензина и масла. Создали и большой запас бомб, в том числе пудовых и двухпудовых, предназначенных для разрушения долговременных укреплений врага.

Учитывая важность аэрофоторазведки перекопской укреплснной полосы, мы установили на трех машинах фотоаппараты «Потте». Наши разведчики ежедневно делали по нескольку вылетов.

Незадолго до наступления в отрядах прошли открытые собрания комячеек. Они еще выше подняли боевой дух людей. Руки всех коммунистов и беспартийных дружно поднимались за резолюцию:

– Смерть черному барону!

Мотористы и механики всегда-то работали много. А в эти дни – просто не отходили от самолетов. Вишняков, Киричко, Ягеллович, Молодцов, Дедюлин, Поляков, Кудрявцев, Кожебаткин, Киш, Добров и все остальные летчики и летнабы с нетерпением ждали начала наступления. Все хотели принять личное участие в разгроме последних банд белогвардейцев. Васильченко чуть не плакал: ему пришлось свой совсем обветшалый «ньюпор» перегнать на капитальный ремонт. По той же причине грустил и Захаров. Зато Рыков ходил счастливый. Над ним, «безлошадным», сжалились товарищи из 4-го отряда: отдали ему свою резервную машину.

Последние дни перед началом наступления. Над головой – хмурое небо. На летном поле месиво грязи. Поэтому механики с особым старанием готовят к вылету свои машины. Одни летчики уходят на разведку, чтобы добыть последние, самые свежие данные о противнике, другие – на перехват одиночных «хэвилендов», которые пытаются прощупать пульс каховской переправы – главной дороги к Перекопу, – заглянуть в наш тыл, в глубь Правобережья.

Я рад, что мои товарищи с честью выполняют приказ Фрунзе – обеспечить полную скрытность подхода 1-й Конной армии. Ни один врангелевский самолет так и не смог пробиться в район Берислава.

Накануне наступления, уже поздним вечером, я с трудом добрался до Берислава. Здесь надеялся хоть что-нибудь узнать об авиагруппе 1-й Конной. Ее представитель в Писаревские хутора не прибыл. Приказ о порядке совместных действий с нею тоже не поступил.

До наступления оставались считанные часы… И мы со Скаубитом решили: пока стоит мерзкая, нелетная погода – подтянуть свою Южную авиагруппу ближе к фронту. Транспорта для одновременной переброски людей, самолетов, горючего, боеприпасов у нас не было. Добравшись по бездорожью до Берислава, я надеялся, что здесь нам дадут кое-какие средства перевозки.

Мои надежды не оправдались. Отсюда тоже не было прямой связи с Николаевом, куда перелетела с другого фронта авиация 1-й Конной. Отказали мне и в транспорте. Так и пришлось вернуться назад ни с чем.

Ночь перед боем прошла быстро. С рассветом грянули пушки, застрекотали пулеметы. Пошли в атаку полки 51-й, Латышской, 15-й стрелковых дивизий, прорывая фронт под Каховкой. Вот когда еще раз понадобилась переправа через Днепр, для защиты которой летчики авиагруппы не щадили своей жизни: по понтонному мосту застучали копыта буденновских конников.

Эскадрон за эскадроном втягивались на грязно-желтый помост переправы, тянувшейся к левому берегу. Кони медленно, осторожно шагали по качающемуся настилу понтонного моста, словно не верили, что вот так просто можно пройти над водой.

Так уходила в бой лучшая армия Республики – 1-я Конная Буденного. Та самая армия, полуголодные бойцы которой накануне броска в тыл белогвардейцев постановили:

«Составить маршрутный поезд в двадцать пять вагонов с продовольствием для рабочих Москвы, Петрограда, Тулы ко дню 3-й годовщины Пролетарской революции в подарок от бойцов Первой Конной армии».

Как острый клинок, разрубила 1-я Конная Северную Таврию, закрыла врангелевцам пути отхода к перешейкам. Вступили в сражение 6-я, 2-я Конная, 4-я и 13-я армии.

Жарко стало барону на холодных таврийских равнинах. Тут уж не до изматывания противника – лишь бы свои войска спасти от полного уничтожения!

51-я стрелковая дивизия Блюхера преследовала своего старого врага, с которым долго дралась за каховский плацдарм. На плечах 2-го армейского корпуса генерала Витковского она подошла к перекопским позициям. В жестоком бою 29 октября сибиряки прорвали два укрепленных рубежа и вплотную подошли к главной полосе обороны Перекопа – Турецкому валу. Путь в Крым через Перекопский перешеек для врангелевцев был закрыт.

Ударная группа белогвардейской армии метнулась в сторону Чопгара и севернее Агаймана напоролась на полки 1-й Конной. Петля затягивалась… Перепуганный Врангель в ночь на 31 октября отдал приказ об общем отходе своих сил через Чонгарский перешеек.

В районе Отрада – Рождественское – Сальково две дивизии и особая бригада 1-й Конной армии во главе с Буденным и Ворошиловым встретили обезумевший от злобы поток всей врангелевской армии, стремившейся пробиться в Крым.

И грянул бой! Командарм Семен Михайлович Буденный и член Реввоенсовета Климент Ефремович Ворошилов рубились как рядовые конники.

Крутила по степи поземка. Быстро укутывала в белый саван павших на поле сражения. В кавалерийской рукопашной битве свистели шашки, храпели кони. Схватились в рубке одна кавалерийская лава с другой.

Целый день буденновцы сдерживали яростный напор лучших войск Врангеля. Лезли напролом конный корпус генерала Барбовича, корниловцы, дроздовцы, марковцы, которых называли цветными за особый цвет фуражек. Их с ходу поддерживали броневики, пулеметные установки на автомобилях, артиллерия. Много славных буденновских бойцов, героев разгрома Деникина и польских легионов, навсегда остались лежать в земле у входа в Крым.

1-я Конная армия замкнула кольцо окружения. И все-таки белые вырвались, воспользовавшись запоздалым подходом 2-й Конной и 13-й армий. Они просочились в Крым через Чонгарский перешеек, сожгли и взорвали мосты за собой.

Авиация 1-й Конной в район боевых действий не прибыла. В сражении за Северную Таврию не участвовала. Поэтому намеченное Фрунзе объединение авиации 6-й и 1-й Конной армий не состоялось.

Командование 6-й армии использовало подчиненную ему Южную авиагруппу для выполнения своих боевых задач. Прежде всего – для поддержки 51-й дивизии Блюхера, вступившей в бой за Турецкий вал.

Случилось так, что главная ударная сила наступления – 1-я Конная армия – оказалась без прикрытия авиации. 2 ноября, на следующий день после кровопролитного побоища у Отрады, Буденный и Ворошилов сообщали командующему фронтом:

«Первая Конармия выполняет вашу директиву в тяжелых условиях отсутствия в армии автоброневиков и авиации. Несмотря на все усилия, просьбы, техника не была доставлена до сих пор, и борьба проходит в неравных схватках… За всю операцию над нашим расположением не появился ни один наш аэроплан».

Семен Михайлович Буденный и Климент Ефремович Ворошилов, по-видимому, полагали: авиация 1-й Конной, находясь в объединенной авиагруппе, используется на другом участке фронта. В то время и мы в Писаревских хуторах никак не могли понять: почему не прибыли авиаотряды Конной армии? Командующий авиацией Юнгмей-стер тоже добивался ответа на этот вопрос. Связи с Николаевом не было. Причина отсутствия на фронте большой авиагруппы оставалась неясной.

Авиация 1-й Конной армии направилась в Николаев не случайно: здесь находились 6-й и 8-й авиапарки. Это были специальные железнодорожные составы, имевшие оборудование, станки, материалы, запчасти для капитального ремонта моторов и самолетов. А после боев на польском фронте машины летчиков-конармейцев вышли из строя.

Авиаотряды 1-й Конной прибыли в Николаев эшелонами 23 октября. Только успели разгрузиться и приступить к ремонту – сражение в Северной Таврии началось. Можно было спешно подготовить один-два самолета в ущерб другим. Но люди решили приналечь, чтобы пустить в бой сразу группу из пяти-шести машин.

И погода была очень плохая. Летчики Южного фронта, томившиеся в то время на аэродромах, хорошо помнят, что только три дня – 1, 2 и 3 ноября – выдались более менее хорошими: облачность приподнялась, прекратились снежные бури, рассеялся туман. За исключением этих трех дней погода стояла с конца октября до середины ноября такая, что даже самый простой полет, без выполнения боевого задания, становился экзаменом мужества и пилотажного мастерства. И все-таки люди, рискуя жизнью, летали. Не могли сидеть на аэродроме, зная, что в эти часы насмерть рубятся с врагом буденновцы, идут в лобовую на Турецкий вал сибиряки, вброд переходят Сиваш бойцы 15-й и 52-й дивизий.

Так, через несколько дней после сообщения командарма Буденного и члена Реввоенсовета Ворошилова из Николаева в район расположения 1-й Конной вылетели шесть самолетов. Сквозь туман и снеговые тучи прорвался лишь один. Причем и он из-за отказа мотора не дотянул до намеченного аэродрома, совершил вынужденную посадку. Летевший на этом самолете начальник штаба авиации 1-й Конной армии Григорьев приехал к Семену Михайловичу Буденному на… волах. И все-таки позднее летчики-буденновцы долетели до своей армии и приняли участие в последних боях с врагом.

24 октября по переданному телеграфом приказу Юнгмейстера в Павлограде начала формироваться авиагруппа 4-й армии из боевых звеньев 9, 12 и 13-го Казанского отрядов. Возглавил ее боевой летчик, трижды награжденный орденом Красного Знамени, Юрий Игнатьевич Арватов. Уже 27 октября командарм Лазаревич приказал Арватову лётом перебазировать авиагруппу в Александровск, чтобы разведкой и бомбометанием помочь в преследовании отходящих колонн противника.

Группа приказ о перелете выполнила, но к боевым действиям приступить не смогла. Полеты сорвала снежная буря. Она же полностью расстроила движение на железной дороге Павлоград – Александровск. Эшелоны авиагруппы застряли в пути. Летчики несколько дней не могли летать из-за ненастья и отсутствия бензина, масла, боеприпасов…

Наша Южная авиагруппа по-прежнему оставалась в Писаревских хуторах. Транспорта для перевозки нам не дали. Погода была такая же, как в Николаеве и Александровске. Обстановку в нашей группе ясно передает донесение командующего и комиссара авиации 6-й армии. Оно отправлено телеграфом в штабы Воздушного флота Республики и Южного фронта 2 ноября.

«Сообщаю: 29, 30 и 31 октября в Южной авиагруппе вследствие неблагоприятной погоды полетов не было.

1 ноября в 14.00 самолеты вылетали для выполнения разведок. А оставшиеся самолеты пойдут на бомбометание у Перекопского перешейка, где обнаружено большое скопление противника».

Южная авиагруппа в эти три летных дня – 1, 2, 3 ноября – действовала наиболее активно. Юнгмейстер старался использовать наших летчиков фактически на всем обширном фронте боевых действий, даже на его восточном участке, у Сивашского моста. Но командующий и комиссар авиации 6-й армии доложили:

«Произвести разведку и бомбометание Сивашского моста северо-восточнее от него технически невозможно за дальностью расстояния, так как авиагруппа стоит еще в Писаревских хуторах, что семнадцать верст западнее Берислава. 3 ноября авиагруппа переходит на новый аэродром – село Большие Копани. № 1589».

Замечу кстати: перевести нас в Большие Копани на левый берег Днепра, но поближе к Бериславу хотели для того, чтобы избавить от дальней перевозки на аэродром бензина и бомб. Вместе со Скаубитом и комиссаром Кожевниковым мы высказались против этого предложения. Нам важно было перелететь поближе к наступающим частям. Я предложил перевести авиагруппу в заветное для нас место, по соседству с Перекопом – на наш старый аэродром Аскания-Нова. Прикинув, сколько волов и лошадей понадобится, чтобы доставить все самолеты и имущество группы по непролазной семидесятикилометровой дороге, начальник тыла 6-й армии обругал нас: транспорта не хватало даже для снабжения дивизии Блюхера, дравшейся под Перекопом. Так мы и продолжали действовать из Писаревских хуторов. Летчики преследовали отступающие части белогвардейцев. Выполняли ближнюю и дальнюю разведки.

Работать с каждым днем становилось все труднее. По мере стремительного наступления частей удаленность аэродрома от линии фронта все увеличивалась. Разведка обширного района до Серогоз – Перекопа и далее до Мелитополя – Сивашского моста становилась непосильной для «ньюпоров», неспособных летать на столь большое расстояние. Двух наших самолетов-разведчиков – дряхлого «Фармаиа-30» и «эльфауге» – не хватало для обслуживания всего фронта. Переход в Асканию-Нова, расположенную как бы в центре театра военных действий, был жизненно необходим. А пока… летчики, мои дорогие товарищи, махнув на все рукой, улетали от Писаревских хуторов все дальше и дальше. Возвращаясь, садились с пустыми бензобаками.

Когда конница Буденного внезапно перерезала белым путь отхода в Крым, врангелевские летчики в Таврии бросили и сожгли большую часть машин. В последний момент несколько «хэвилендов» из 4-го и 5-го белогвардейских отрядов попробовали помешать 1-й Копной армии. Но их редкие и робкие полеты уже ничего изменить не могли.

Из-за нелетной погоды, а главное из-за того, что они потеряли всякую надежду на победу, врангелевцы после 1 ноября вообще прекратили летать. Их охватил панический зуд эвакуации.

Дорогой ценой уплатил Врангель за желание разбить в Северной Таврии наступающие полки Красной Армии. Его войско отступало. Вдоль Арабатской стрелки и Чонгарского перешейка после встречи с 1-й Конной двигалась уже не армия, а толпа, смесь обозов, кавалеристов, беженцев, пехоты. Беляки бежали с такой скоростью, что на каждой версте их отступления оставалось до пятидесяти запаленных насмерть лошадей.

Благодаря смелому рейду 1-й Копной армии черный барон потерпел в Таврии тяжелое поражение. В Крым удалось уйти только половине его армии. Вот что писал об этом Михаил Васильевич Фрунзе в приказе войскам Южного фронта:

«…Противник понес огромные потери, нами захвачено до двадцати тысяч пленных, свыше ста орудий, масса пулеметов, до ста паровозов и двух тысяч вагонов, почти все обозы и огромные запасы снабжения с десятками тысяч снарядов и миллионами патронов…

Армиям фронта ставлю задачу – по Крымским перешейкам немедленно ворваться в Крым…»

Оставшиеся части Врангеля укрылись за перекопскими и чонгарскими укреплениями. Они спешно готовились к отражению штурма.

Штурм

В 1920 году, незадолго до последней битвы с белогвардейцами, газета «Нью-Йорк таймс» писала, что Врангель олицетворяет собой «рыцарство, молодость, талант и мудрость». Да и как ей было не восхвалять черного барона, если он являлся ставленником иностранных империалистов, если американское вооружение шло к нему нескончаемым потоком.

Иностранные газеты много кричали тогда и о, неприступности белогвардейских укреплений в Крыму. Они называли Перекоп и «вторым Верденом», и «валом смерти», и даже «Гибралтаром на суше».

Мнение буржуазных борзописцев о Врангеле мы, разумеется, и тогда не принимали всерьез. Однако в оценке возведенных белыми оборонительных сооружений они почти не ошибались.

Я много раз летал над Перекопом, хорошо изучил его с воздуха и могу смело утверждать, что это действительно была неприступная твердыня. Вот этот-то «Гибралтар на суше» и предстояло взять штурмом полураздетым, полуголодным и плохо вооруженным бойцам Красной Армии.

…Наступило холодное утро 1 ноября. Горы темных облаков немного приподнялись над аэродромом. Поредел туман. Посветлело.

– Погодка-то налаживается! – радостно говорили друг другу летчики, проверяя работу моторов перед вылетом на разведку.

Первым предстоит подняться в воздух Гане Кишу и летнабу Петру Доброву. Задание у них ответственное – произвести аэрофотосъемку укреплений Турецкого вала. Эти снимки нужны самому командующему фронтом. Вторую задачу поставил перед экипажем комиссар: разбросать над Перекопом специальные листовки. С их содержанием Кожевников ознакомил всех летчиков. Во избежание нового кровопролития наше командование призывало солдат противника прекратить бессмысленное сопротивление.

В авиации не любят трогательных прощаний. Махнув рукой, Киш порулил машину на старт. Мы условились с ним: если он через полчаса не вернется, значит, погода на маршруте сносная, и я начну выпускать другие самолеты.

«Эльфауге» взлетел и скрылся в облаках. А через полчаса отправился на задание Борис Рыков.

С нетерпением и беспокойством ожидали мы возвращения разведчиков. Но раньше их вернулся на своем «ньюпоре» Борис.

– Товарищ комгруппы! Красвоенлет Рыков задание выполнил. Облачность поднялась до тысячи метров. На аэродроме Армянский базар самолетов противника нет. В воздухе их тоже не встретил. Над Армянским базаром обстрелял змейковый аэростат.

– Значит, врангелевская авиация уже смылась! – с нескрываемой радостью сказал комиссар Кожевников.

– А «эльфауге» не видел? – спросил Скаубит.

–  Да, забыл сказать, – спохватился Рыков. – Киш с Добровым ходят над Турецким валом. Вокруг них море разрывов, а они хоть бы что, даже не маневрируют. Ну и нервы у Киша!

– Верно! – заметил комиссар. – Нервы у него хорошие. Он их бережет. Говорит, еще родную Венгрию надо освобождать…

Позднее мы узнали, как проходил этот полет. Когда разведчики засняли Перекоп и укрепления Литовского полуострова, у них кончилась пленка. Прежде чем возвратиться домой, они решили пролететь дальше, до Армянска. Внизу дымилось Гнилое море. И всегда-то нерадостное, оно теперь казалось мрачным: голые берега, гиблые топи, темная вода. Добров старательно наносил на карту пулеметные гнезда, замеченные на Сивашском побережье.

Заметив над Армянским базаром привязной аэростат, разведчики открыли по нему огонь из пулеметов. Беляки вынуждены были спуститься на землю. Наблюдатели и прислуга разбежались. Добров выбросил за борт последнюю пачку листовок.

Наконец, после трех с лишним часов пребывания в воздухе, «эльфауге» возвратился на аэродром. Выбравшись из кабины, Киш сразу же начал торопить моториста поскорее заделать пробоины в плоскостях и фюзеляже. Их насчитали двенадцать. Несмотря на усталость, летчик решил сделать еще один полет, на этот раз с Георгием Халилецким. Теперь он намеревался разбомбить цели, которые только что высмотрел.

Мы с Добровым поспешили в фотолабораторию. Надо было быстро проявить пленку, отпечатать снимки, смонтировать фотопланшет, составить обстоятельное разведдонесение.

В этот день наши летчики привезли немало интересных сведений о противнике. Возвратившись из второго полета, Рыков доложил: «На дороге Перекоп – Армянский базар усиленное движение. Перед Турецким валом заметил большое скопление пехоты – до тысячи человек. Сбросил туда бомбы».

Доклад Захарова:

«Замечены две батареи южнее вала против Перекопа. За валом – скопление пехоты, до восьмисот человек. Сброшены две десятифунтовые бомбы. В Армянском базаре – обоз до пятисот повозок, пехота и конница».

Киш и Халилецкий тоже успешно выполнили задание. Несмотря на дымку, они метко сбросили на Турецкий вал пять пудовых бомб.

Донесений было много. Телеграфист еле успевал передавать их в штаб 6-й армии. А оттуда они шли дальше, к командующему Южным фронтом.

На следующее утро Петр Добров явился в штаб дивизии, где находился Фрунзе. Ему велели подождать командующего, который с несколькими крестьянами ушел на берег Сиваша. А чтобы время не пропадало зря, летнабу предложили составить легенду к фотопланшету, то есть описать сфотографированные цели и сделать свои выводы.

Петр сел за небольшой столик у окна, достал карту, аккуратно подклеенную ленту фотоснимков, разведдонесение и углубился в работу. Увлекшись, он не заметил, как к нему подошел коренастый человек в простой гимнастерке.

– Здравствуйте, товарищ летчик! – сказал он. – Это вы летали над Турецким валом?

– Здравствуйте, – ответил Добров, с неохотой отрываясь от дела. – Над перешейком сейцас каждый день летают. И не я один.

Летнаба не удивил этот вопрос. С ним говорили уже многие штабные работники. Он с нетерпением ждал, когда его вызовет Михаил Васильевич Фрунзе.

– Это верно, – согласился незнакомец. – Но я имею в виду самолет-разведчик, который был над перешейком первого ноября, примерно в одиннадцать утра…

– Тогда мы, красвоенлет Киш и я.

– Поздравляю, товарищ Добров, со смелым полетом, – сказал собеседник, присаживаясь рядом на табуретку. – Мне говорили, ваш самолет сильно обстреливала Даже с земли страшно было смотреть. Вам-то не боязно было?

Доброва как-то сразу расположил незнакомец с серыми проницательными глазами. И он искренне ответил:

– Может, и забоялся, если бы за пассажира летел. А если занят работой, о страхе думать некогда.

И, помолчав, добавил:

– Одно только беспокоило, а вдруг из-за тумана снимки не получатся. Ведь нам сказали: аэрофотосъемка производится по приказу товарища Фрунзе. Значит, задание очень важное. И если нужно, не беда, что один экипаж погибнет. Зато он тысячи бойцов спасет. Тех, которым Перекоп надо штурмовать…

– Выходит, раз нужно, то и жизни не жалко? – с улыбкой спросил собеседник.

– Нет, почему, каждому жить хочется, – возразил Петр. – Но ведь я уже сказал: когда в бой идешь, об этом не думаешь…

Незнакомец немного подумал о чем-то и попросил Доброва подробнее рассказать обо всем, что он видел с воздуха. Приняв его за ответственного работника штаба, Петр не торопясь выложил все свои наблюдения. Нередко он прибегал к фотопланшету и карте.

– Значит, вы уверены в том, что Перекоп – Сиваш – Чонгар составляют единую цепь укреплений?

– Думаю, что так.

– Ну а где наиболее слабые места?

– На побережье Сиваша, – ответил Добров. – И неспроста: через него не переберешься. Даже с самолета можно определить, что там вязкая топь.

– Весь берег такой? – Летнабу показалось, что этому вопросу его собеседник придает особое значение.

Добров вспомнил, как в полете обратил внимание на сапожок Литовского полуострова. Ему подумалось тогда, что это единственное место, где можно посадить самолет.

Когда летнаб высказал свои соображения, незнакомец довольно улыбнулся и заключил:

– Правильно говорите, товарищ Добров. То же самое утверждают и здешние крестьяне.

Он энергично встал, внимательно посмотрел на Петра лучистыми глазами и добавил:

– Спасибо, товарищ Добров! Смелый полет совершили. И главное, очень полезный. Ваши снимки мы размножим и раздадим всем командирам наступающих частей.

Собеседник ушел, а Добров все еще думал о нем: «Какой умный и душевный человек. Как он быстро разобрался в фотопланшете…» В этот момент к нему подошел другой штабной работник и попросил:

– Пожалуйста, побыстрее заканчивайте легенду. Товарищу Фрунзе очень понравился ваш доклад о разведке.

Накануне штурма Михаил Васильевич Фрунзе объехал всю линию фронта, встретился с Блюхером под Перекопом, с Лазаревичем под Чонгаром, с Буденным и Ворошиловым, побывал у командиров почти всех дивизий. Нет, он был не из тех полководцев, которые узнают обстановку из вторых или третьих рук. Фрунзе своими глазами увидел и Турецкий вал, и прикрученные проволокой подошвы красноармейских ботинок. Сидел в окопах и разговаривал с бойцами. Беседовал с жителями присивашских деревень и советовался по телеграфу с Владимиром Ильичем Лениным. Детально сообщал ему обо всем происходящем.

Вот одно из телеграфных донесений командующего Южным фронтом Председателю Совнаркома:

«Части войск, особенно 30, 51, 52 и 15-й дивизий, находятся все время под открытым небом без возможности укрыться и при крайне недостаточном обмундировании. Особенно плохо с обувью, которая за дни быстрых маршей страшно истрепалась. Несмотря на все это, настроение частей бодрое и уверенное».

Меня, участника тех давних событий, всегда волнуют ленинские документы 1920 года. Они показывают прямое и самое активное влияние Владимира Ильича на весь ход боев по разгрому Врангеля. Дальновидность Ленина, к которой мы уже как-то привыкли, все-таки каждый раз поражает. Например, еще 16 октября, когда Председатель Совнаркома торопил с переброской 1-й Конной армии к Бериславу, а все войска Южного фронта только начали готовиться к решительному вторжению в Северную Таврию, на имя Фрунзе из Москвы пришла телеграмма. Заканчивалась она так:

«…проверьте – изучены ли все переходы вброд для взятия Крыма. Ленин».

Это лаконичное указание Ильича было очень своевременным и важным. Оно давало совершенно другой поворот быстро назревавшим событиям.

Невольно представляю Михаила Васильевича Фрунзе за чтением этой телеграммы. Для него, человека с ясным умом полководца, слова Ленина явились отправным пунктом для разработки смелого стратегического плана.

Вероятно, Фрунзе сделал такие выводы: Врангелю нельзя дать передышку. Удар в Таврии должен немедленно перерасти во взятие Крыма. Ильич прав, напоминая об изучении бродов. Ибо так или иначе Врангель будет упорно защищать заранее подготовленные к обороне Перекоп, Чонгар, Арабатскую стрелку. Англо-французско-белогвардейский флот сильнее нашего. Значит, о высадке крупного десанта думать нечего. Следовательно, где бы мы ни начали наступление – на Чонгаре или Перекопе, – нам остается одно: форсировать Гнилое море, зайти в тыл укреплений противника. Это единственный путь в Крым…

Как коммунист, поставленный революцией во главе Южного фронта, Фрунзе был всегда связан с Лениным и сердцем и мыслями. Владимир Ильич требует: «Во что бы то ни стало в кратчайший срок раздавить Врангеля, так как только от этого зависит наша возможность взяться за работу мирного строительства». И Фрунзе отдает приказ: «…по Крымским перешейкам немедленно ворваться в Крым и энергичным наступлением на юг овладеть всем полуостровом, уничтожив последнее убежище контрреволюции».

Главный удар наносила 6-я армия. Она форсировала вброд Сиваш и одновременно атаковывала Турецкий вал в лоб. За ней должны были устремиться на Перекопский перешеек 1-я и 2-я Конные армии. Через Чонгар прорывалась в Крым 4-я армия, за ней – дивизии 13-й армии.

Линия фронта перехватила узкие перемычки, соединяющие Крым с материком. На Турецком валу, Литовском полуострове, Ишуньских позициях, вдоль южного берега Сиваша, на Чонгарском полуострове и Арабатской стрелке белогвардейцы лихорадочно заканчивали строительство долговременных оборонительных сооружений.

– Что творится по ту сторону линии фронта?

На этот вопрос товарища Фрунзе могла ответить только авиация. И наши летчики, невзирая на исключительно плохую погоду, продолжали разведывательные полеты.

А тут, как назло, вышла из строя наша гвардия. Николай Васильченко и Василий Захаров отогнали свои машины на капитальный ремонт. Яша Гуляев после пыток во врангелевском плену лежал в госпитале.

Больше всех перед штурмом летали Василий Федорович Вишняков и Борис Васильевич Рыков. Работали и за себя и за друзей.

Вася Вишняков – скромнейший человек, изумительный летчик. Я уже рассказывал, как он босиком пришел к нам на аэродром в начале гражданской войны. И вот теперь она кончалась. Каждый чувствовал: эта битва будет последней.

Как-то в минуты затишья разговорились с Васей. Помянули добрым словом нашего славного комиссара Ивана Савина. На его могилу в Снегиревке наши ребята частенько наведывались. Как мы жалели, что его нет среди нас накануне решающего штурма!.. Вишняков вдруг вспомнил:

– Знаете, а ведь комиссар не раз говорил, что мне пора вступать в партию большевиков. Обещал рекомендацию дать…

Я обрадовался:

– В самом деле, а почему ты не вступаешь в партию? Ты же по жизни, делам и убеждениям – настоящий большевик…

Он долго молчал, потом смущенно ответил:

– Неловко как-то. Скажут, бывший прапорщик к партии примазывается…

Вот каким был мой закадычный друг Вася Вишняков.

По характеру во многом напоминал его и Борис Рыков. Такой же тихий, сдержанный, мягкий. Сразу чувствовалось, что рос в интеллигентной московской семье. От него не только ругани – громкого слова не услышишь. Больше всего он не любил пышных фраз.

И вот наступило 3 ноября. Командующему фронтом понадобились сведения о противнике, засевшем на Перекопе. А в тот день погода испортилась окончательно. В воздухе повисла серая непроглядная мгла. Из нескольких летчиков к Турецкому валу пробились только двое: Борис Рыков утром, Вася Вишняков днем, когда видимости почти не стало. Оба привезли очень важные сведения, которые были немедленно переданы телеграфом М. В. Фрунзе.

Настоящими героями показали себя в эти дни и летчики авиагруппы Юрия Арватова. Туман и облака не помешали им совершить перелет из Александровска на станцию Рыково, расположенную в непосредственной близости к фронту. 6 ноября туда перебрались шесть самолетов, а 9 ноября – еще два. Приказ Фрунзе был выполнен. Накануне сражения 4-й армии за Чонгарскую и Сивашскую переправы группа полностью сосредоточилась в нужном районе.