Текст книги "Против черного барона"

Автор книги: Иван Спатарель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

Над каховским плацдармом

Внезапный уход из-под Александровска самого крупного конного соединения белых встревожил наше командование. Нужно было срочно установить, куда оно переброшено. Иначе врангелевцы могли на каком-то участке фронта нанести неожиданный удар.

Ранним утром 10 августа с софиевского аэродрома в воздух поднялся самолет «эльфауге». На разведку отправился опытный экипаж 13-го Казанского авиаотряда – летчик Юлиан Крекис и летнаб Николай Золотов. Им предстояло пролететь около четырехсот километров над территорией, занятой противником.

…Прошло почти два часа полета. Но ничего, кроме нескольких крестьянских подвод, штурман не заметил на дорогах.

Над Серогозами самолет развернулся и взял курс на Мелитополь. Через некоторое время Золотов увидел впереди, над дорогой, большое облако пыли. Подал знак Крекису. Тот тоже стал внимательно смотреть вниз. И вот под крылом показалась колонна – сначала подводы, потом артиллерия, пехота, конница. Казалось, ей не будет конца. Штурману никогда раньше не приходилось видеть с воздуха такое большое количество войск. Расстояние от хвоста до головы колонны составляло около двадцати километров.

Золотов не сдержался и открыл огонь из турельного пулемета. Но Крекис тотчас же погрозил ему кулаком: мол, нельзя отвлекаться, надо вести разведку.

Да, этот полет оказался очень важным. Он повлиял на весь дальнейший ход боевых действий в Северной Таврии. Правда, 10 августа мы еще не знали о нем и, как обычно, спозаранку готовились встретить врангелевские самолеты на подступах к переправе. Но они почему-то не появились. Я подумал, что это неспроста.

Видимо, белые выжидали удобного момента: как только наши самолеты разлетятся – ударить внезапно по мосту. Учитывая обстановку, я послал на разведку только две машины, а остальным летчикам приказал дежурить на аэродроме. Под вечер наши разведчики обнаружили в районе Большие Маячки – Черненька большое скопление конницы. Значит, противник действительно производил перегруппировку своих войск.

Ночью меня вызвал командующий Правобережной группой войск Эйдеман и сказал: «На наш участок фронта Врангель перебрасывает крупные кавалерийские и пехотные части. Некоторые из них уже под Серогозамн. Их видели разведчики Центральной авиагруппы. Завтра утром высылайте самолет на поиск. Очень важно знать, в каком направлении движутся колонны белых».

11 августа в семь часов утра на разведку вылетели Васильченко и Захаров. Каждый по своему маршруту. Всего в этот день они сделали по три полета. По возвращении каждый раз лично докладывали Эйдеману.

На основе их донесений можно было сделать такие выводы: на нашем участке фронта противник сосредоточил большие силы конницы и пехоты, располагает достаточным количеством транспорта для быстрой переброски войск. Части передвигаются рассредоточенно, по полевым и проселочным дорогам.

Наибольшее количество артиллерии и кавалерии белые нацелили против нашего левого фланга.

Из третьего полета Николай Васильченко вернулся в сумерки. Мы вместе поехали с ним в штаб Правобережной группы войск. Он так устал, что еле держался на ногах. Глаза покраснели, лицо приняло землистый оттенок. Роберт Петрович Эйдеман заметил это и сразу пододвинул ему стул:

– Садитесь! Вижу: крепко вам досталось сегодня, товарищ красный летчик. – И, улыбнувшись, сказал: – Ну, докладывайте, что вам удалось обнаружить в районе Антоновки?

– По-моему, у противника там около двух тысяч конницы, до четырех тысяч пехоты и десять батарей…

Эйдеман нахмурился:

– А как ведут себя наши войска?

– Отступать начали к Каховке и Любимовке…

– Не отступать! – возразил командующий. – Просто отходят на заранее подготовленный рубеж. Нам невыгодно давать бои в открытом поле. У белых большое численное превосходство. Но с каховского плацдарма ни на шаг не отойдем. Надеюсь, и у летчиков такое же настроение?

– Тоже – ни шагу назад! – ответил Васильченко.

Наше командование предприняло все меры для защиты плацдарма. Каховку и Любимовку надежно прикрыли огнем дивизионы тяжелой артиллерии. Отряда красной конницы объединились в одну группу и стали наносить по врагу мощные контрудары. Вступила в бой только что прибывшая 51-я дивизия Блюхера. Центральная авиагруппа Павлова перелетела к нам, на правый берег, в Ново-Каменские хутора. Главное внимание мы сосредоточили на уничтожении кавалерии Барбовича.

Юлиан Крекис и Николай Золотов были награждены орденом Красного Знамени за то, что первыми обнаружили скрытную переброску войск противника.

Утром 12 августа вылетавший на разведку Николай Васильченко заметил новое скопление вражеских войск. В районе Корсунский монастырь – Черненька – Черная долина – хутор Терн он насчитал до трех тысяч повозок с пехотой, более тысячи сабель кавалерии и две артбатареи. Группировка двигалась в сторону Днепра. В своем донесении летчик сделал вывод, что противник готовит удар по нашему правому флангу. Предположение Васильченко подтвердилось.

Через несколько часов врангелевцы перешли в наступление одновременно на двух участках. Корпус Барбовича двинулся к Каховке с северо-востока, а 2-й армейский корпус генерала Слащева – с юга. Видимо, они намеревались отрезать наши войска от переправ, окружить и уничтожить.

Под давлением превосходящих сил белых наши части с боями отходили к укреплениям плацдарма. Но не бежали в панике, как рассчитывал Врангель.

Вспоминая эти дци, Р. П. Эйдеман позже писал: «Мы видели, как конница Барбовича атаковала проволоку и окопы, как набегали и как уходили стремительно обратно ее волны, разбрасывая по степи темные пятна убитых лошадей и людей».

Каховский оборонительный пояс явился полной неожиданностью для белогвардейцев. В этом была заслуга и наших летчиков. С момента форсирования Днепра они не пропустили к Каховке ни одного вражеского самолета.

В припадке ярости Врангель отстранил генерала Слащева от командования корпусом. Его вина состояла в том, что он не сумел предотвратить создания Каховского «тет-де-пона», то есть предмостного укрепления.

С началом боев мы стали ждать активных действий белогвардейской авиации. Она всегда сопровождала свои наступавшие войска.

Рано утром 12 августа летчики авиагруппы выстроились на аэродроме. Я обратился к ним с краткой речью. Главное внимание сосредоточил на трудностях, с которыми нам придется встретиться. Самолетов мало, запасы горючего и боеприпасов тоже ограниченны. В заключение я высказал уверенность в том, что каждый из летчиков с честью выполнит свой долг. Комиссар Савин добавил:

– На нас, товарищи, возложена огромная ответственность. Если мы не защитим мост, наши на том берегу долго не продержатся…

Один за другим самолеты поднялись в воздух. Я взлетел последним. Набрав высоту, начал кружить над переправой.

Внизу синела широкая лента Днепра. Две половины разрушенного посередине моста были соединены дощатым настилом, положенным на понтоны. Дальше, за Каховкой, гигантской подковой изгибалась полоса оборонительных укреплений. Не успел я осмотреться, как с востока появился «хэвиленд». Не раздумывая, ринулся ему наперерез.

Так начался этот день. Врангелевские самолеты, базировавшиеся на аэродромах Чаплипки и Акимовки, появлялись группами и в одиночку, пытаясь прорваться к переправе. То и дело вспыхивали воздушные бои.

В очень тяжелом положении оказались летчики нашей группы. Ведь у нас осталось всего три исправные машины. А нужно было не только отбивать воздушные налеты белых, но и вести разведку, поддерживать огнем наши наземные войска. И все-таки мы сумели защитить переправу.

Перед вечером, когда я решил, что вылетать уже не придется, ко мне прибежал посыльный:

– Товарищ командир! Звонили с наблюдательного пункта. Белые летят!

Вот тебе и закончился денек…

– Пулеметчики, к бою! – подал команду Савин.

Мотористы, обученные им зенитной стрельбе, стали быстро устанавливать ручные пулеметы на специальные треноги. Сам комиссар тоже начал прилаживать свой «льюис».

Встретить врангелевцев в воздухе мы не могли. Два самолета находились в разведке, а третий, только что приземлившийся, не был готов к вылету.

– Вот они! – сдавленно говорит Савин.

В небе появились семь «хэвил ендов». Они шли строем, словно на параде. А на переправе, как назло, образовалась пробка. Одна из повозок перевернулась на середине моста и загородила путь кавалерии и пехоте.

Сначала «хэвиленды» держали курс на наш аэродром. Но над Большой Каховкой они вдруг развернулись влево и стали заходить на переправу с тыла.

– Лучше бы, сволочи, на нас бомбы сбросили! – вы ругался в сердцах комиссар.

Я тоже от злости до боли сжал кулаки. Невольно вспомнился наказ Эйдемана во что бы то ни стало уберечь переправу. Стало досадно и стыдно при мысли, что мы его не выполним. А «хэвиленды» уже легли на боевой курс. Вот-вот на мост полетят бомбы. В этот момент полжизни отдал бы за один исправный самолет!

Вдруг из белесого облачка вынырнул маленький «ньюпор» и ястребом пошел на ведущий «хэвиленд» сверху.

«Ду-ду-ду!» – донесся с высоты глуховатый стук пулемета.

Это стрелял Васильченко, вернувшийся из разведки.

– Ур-ра! Молодец, Коля! – радостно закричал Савин.

Атакованный самолет резко отвернул в сторону и нырнул вниз. Бегство ведущего повлияло и на ведомых. Строй «хэвилендов» нарушился. Но вскоре врангелевцы пришли в себя и бросились на выручку своему командиру. Два «хэвиленда» атаковали Васильченко сзади сверху. Трассы пулеметных очередей пронеслись над самой кабиной «ньюнора».

Маневрируя по высоте и направлению, красный летчик уходит из-под удара, круто разворачивается и сам атакует беляков. Слышится короткая пулеметная очередь. Один из врангелевских самолетов, клюнув носом, идет к земле. Он планирует все круче, круче и где-то за Большой Каховкой падает.

– Ура! – кричат наши летчики и мотористы, наблюдающие с земли за воздушным боем.

Второй «хэвиленд», уклонившись от боя, на полной скорости уходит курсом на восток. Но ведущий белогвардейской группы, тот, которого Николай первым обратил в бегство, уже успел собрать четырех своих ведомых и снова повел их к нашей переправе. Используя преимущество в высоте, Васильченко атаковал их сверху. И опять беляки не выдержали. Поспешно сбросив бомбы, они повернули на восток.

Против Николая остался лишь ведущий вражеской семерки. Видимо, он решил биться до конца.

Васильченко действительно оказался в критическом положении. На исходе были не только патроны, но и горючее. Ведь ему пришлось вступить в бой с врангелевцами после выполнения длительного полета на разведку.

Минут десять еще в небе перекатывался клубок из двух самолетов – тяжелого «хэвиленда» и маленького юркого «ньюпора». Наконец Николаю на какое-то мгновение удалось зайти противнику в хвост и почти в упор дать последнюю очередь из пулемета. Патроны кончились.

Вражеская машина чуть взмыла, но тут же опустила нос и начала резко снижаться, оставляя позади дымный след. Беляку удалось дотянуть до своих. Но сразу же за линией фронта он врезался в землю.

Возвращаясь домой, Васильченко снизился до ста метров и пронесся над переправой. Мост огласился радостными криками, вверх полетели шапки и буденовки.

И вот Николай уже стоит передо мной, красный от возбуждения. Шлем сбит на затылок.

– Товарищ командир! – бодро докладывает он, вскинув руку к головному убору.

– Дорогой ты мой Василек! – перебиваю я его и, не подобрав нужных слов, крепко обнимаю летчика.

– Что вы делаете? Задушите! – раздается рядом знакомый голос Эйдемана. – В небе семерых беляков одолел, а на земле от рук собственного командира погибнет…

Роберт Петрович только что подъехал на автомашине.

– Молодчина! – говорит командующий Николаю и тоже обнимает его за плечи. – Теперь я еще раз убедился, что красные летчики не бросают слов на ветер. Сказали: «Ни шагу назад» – и точка!

Тепло побеседовав с Васильченко, Эйдеман уехал. Тогда героя обступили товарищи. И Николай подробно рассказал им о всех перипетиях воздушного боя. Мы узнали, что в самый решительный момент схватки у Васильченко отказал пулемет, что ему пришлось в воздухе устранять неисправности.

Вспоминая этот бой, полковник в отставке Константин Дмитриевич Ильинский недавно написал мне:

«Все ди знают, что способствовало героическому летчику, нашему товарищу Васильченко в победе над семью врангелевскими самолетами в воздушном бою над Каховской переправой? Помните, он делился с нами? В его пулемете неоднократно возникали задержки, и он устранял их… Раньше у пулеметов не было специального приспособления для перезарядки, а из кабины рукой дотянуться до ходовой части почти невозможно. Васильченко изобрел свой способ. В полет он всегда брал бензиновый шприц с большим кольцом на поршневом штоке. И когда возникала задержка, набрасывал кольцо штока на рукоять перезаряжения и резким рывком на себя выбрасывал застрявший патрон… Так в том бою он проделывал несколько раз, пока не закончил стрельбу».

Сам Николай Васильченко в донесении, написанном сразу после посадки, уделил воздушному бою лишь несколько строк:

«…Я заметил семь неприятельских самолетов, два из них стали нападать… в это время заело пулемет. Я начал удирать и исправлять его. Исправив пулемет, сам пошел в атаку, после чего неприятельские самолеты начали стрелять по мне и удаляться. Потом опять встуйали в бой. Я нападал то на одного, то на другого, не давая им выполнять бомбометание по нашей переправе».

А вот признание самого генерала Ткачева:

«…Наши бомбардировщики встретились 12 августа 1920 года над Бериславом и Каховкой с настоящими красными истребителями, как красвоенлет Васильченко».

За этот бой Николай Николаевич Васильченко был представлен к награждению золотым оружием.

Месяц спустя мне в поисках продовольствия пришлось заехать в большое село, расположенное примерно в ста километрах от Берислава. Был базарный день. Широкую площадь около церкви затопил людской водоворот. Вдруг я услышал песню, в которой часто упоминалось имя Василя. Ее пел, играя на бандуре, слепой старик в старой залатанной свитке. В этой украинской песне рассказывалось о битве красного сокола со стаей белых ворон, о том, как он прогнал их за море. Имя Николая Васильченко становилось легендарным.

Беспредельную храбрость в боях против Врангеля показал и Вася Вишняков. Его биография необычна. Во время мировой войны он был награжден двумя Георгиевскими крестами, получил первый офицерский чин. Казалось бы, у него – прямая дорога к белым. Но когда началась гражданская война, Вишняков пришел к нам.

Он явился на аэродром в простой сатиновой рубахе, босиком. Ему сначала не поверили, что он летчик. Я тоже сделал вид, что не знаю его, но украдкой кивнул на свой самолет. Вася моментально вскочил в кабину «ньюпора» и взлетел.

Выполнив в воздухе несколько фигур, в том числе «мертвую петлю», он сел. И так красиво, что все залюбовались его посадкой.

С этого дня Василий Федорович Вишняков стал летать в нашем 5-м авиаотряде. Воевал он храбро, атакуя, никогда не уходил в сторону, какой бы сильный огонь ни встречал. Исключительно метко стрелял.

В боях под Каховкой я с радостью узнал, что и бывший офицер Земитан – мой уважаемый инструктор – тоже честно служит народу. Все настоящие патриоты встали на сторону революции…

Белые решили отомстить за поражение семи своих самолетов в воздушном бою с Николаем Васильченко. 13 августа стало для нашей группы самым черным днем.

Все исправные самолеты улетели. На аэродроме остались лишь механики и мотористы, занятые ремонтом машин. Свободные от заданий летчики пошли обедать. Только сели мы за стол, послышался негромкий гул «хэвиленда».

– Вроде международная контра зудит, – сказал Савин и выбежал из столовой. За ним поспешили остальные.

Комиссар быстро подготовил для стрельбы пулемет «льюис», но стрелять из него было бесполезно. «Хэвиленд» шел на большой высоте.

Послышался свист бомб, затем аэродром потонул в грохоте взрывов. Горячая волна свалила меня на землю. Когда очнулся, увидел рядом Савина. Он лежал в обнимку с «ЛЬЮИСОМ».

– Фельдшера! – крикнул я. А он был уже рядом. Расстегнул трясущимися руками гимнастерку комиссара, приложил ухо к его груди, послушал и сдавленным голосом сказал:

– Все, товарищ командир…

Эх, Иван Дмитриевич, дорогой ты мой человек, чистая душа… Я бережно поднял его на руки и понес в дом. Там уже лежали тела еще двух убитых.

Много людей тогда пострадало. Тяжелые ранения получили летнабы Халилецкий, Воронцов, Иван Трофимович Дацко.

Вечером врангелевцы решили еще раз навестить наш аэродром. Маскируясь облачностью, они подошли к самому Бериславу. Но здесь их заметил Яков Гуляев, возвращавшийся с боевого задания. Внезапной атакой он сбил одного беляка, а другого обратил в бегство. Правда, и сам он был ранен в руку.

Некоторые моменты боя мы увидели с земли. Более подробно рассказал о нем сам Гуляев в курилке. Неожиданно для всех он заявил:

– Я действовал так, как советовал товарищ Ленин.

– Как именно? – удивленно спросил Васильченко.

– Если пошел в наступление, – спокойно ответил Гуляев, – то не останавливайся, иди вперед, на трудности не смотри.

– Ты, Яков Яковлевич, говоришь так, будто сам видел и слышал Ильича, – заметил кто-то из летчиков.

– Да, было дело, – сказал Яша. – Хоть раз, но посчастливилось мне слышать товарища Ленина.

Раньше Як Якыч никогда об этом не говорил… А ведь он уже около года находится в нашем отряде.

– Расскажите подробней, – попросил я его.

Гуляев помолчал немного и начал:

– Случилось это незадолго до расстрела июльской демонстрации в Петрограде. Я тогда работал механиком в Гатчинской школе авиации. Однажды пришли к нам матросы и говорят:

– Мы – делегаты от балтийцев. К Ильичу идем. Вторые сутки не ели, покормите, братцы…

Я даже рот открыл от удивления:

– К Ильичу?

– Точно, к товарищу Ленину.

– Возьмите кого-нибудь и от нас.

– Пожалуйста, иди, если тебя направит комитет.

И меня действительно направил комитет. Приехали мы в Питер и пошли прямо во дворец Кшесинской, к большевикам…

Наш старший показал часовому мандат, и нас пропустили. В огромной комнате с зелеными стенами было уже полно народу. Большинство – военные моряки.

Неожиданно из боковой двери вышел Ильич. Улыбнулся приветливо и сказал:

– Здравствуйте, товарищи революционные матросы! Давненько вас жду.

– Здравствуйте, товарищ Ленин! – хором ответили мы.

Ленин прошел к трибуне и выступил перед нами с небольшой речью. Всю ее не помню, но некоторые слова крепко застряли в голове.

– Злобные у нас враги, – говорил Ильич. – И было бы неверно считать, что с захватом пролетариатом власти борьба окончилась. Она будет продолжаться, и биться надо до конца. Лозунг «Вся власть Советам!» победит.

В заключение Ильич подчеркнул:

– Если пошел в наступление на врага, не останавливайся, иди вперед, на трудности не смотри…

– Никогда не забуду этих слов, – сказал Гуляев. – В сегодняшнем воздушном бою они будто сил мне придавали.

– Ну, а какой он, товарищ Ленин? – спросил Николай Васильченко.

Гуляев подумал немного и ответил:

– Ильич-то? Простой, человечный, одним словом, наш.

Середина августа 1920 года. Бои за Каховку разгорелись с новой силой. Врангель бросил сюда почти всю свою конницу и большую часть авиации. Расчет у него прост: лавина кавалерии отшвырнет наши разрозненные части к Днепру, авиация уничтожит переправы и добьет отрезанные войска…

Однако все попытки белых разбомбить переправу с треском провалились. Недаром летчики Правобережной авиагруппы провели за это время около тридцати воздушных боев. Досталось от нас и коннице генерала Барбовича.

В бой за Каховку вступили и летчики Центральной авиагруппы. С 14 по 20 августа они ежедневно наносили бомбовые удары по белогвардейской коннице. Каждый раз в воздух поднималось по десять – пятнадцать самолетов.

Одно удивляло меня: почему Иван Ульянович решил перелететь в Ново-Каменские хутора, а не к нам в Берислав. Ведь жизненно важная каховская переправа находилась рядом с нами. Штаб командующего Правобережной группой войск, которому подчинялась Центральная авиагруппа, тоже располагался в пятнадцати минутах ходьбы. Наш эшелон стоял на станции Снегиревка, и мы регулярно получали все необходимое. У нас даже накопились небольшие запасы бензина, масла и боеприпасов, которые можно было передать Центральной авиагруппе.

Мы располагали всего шестью исправными «ньюпорами», а у Павлова было около двадцати самолетов. Ясно, что наши совместные действия принесли бы больший эффект.

Но, несмотря на большую удаленность от основного района боев (около сорока километров), Центральная авиагруппа сыграла, можно сказать, выдающуюся роль в отражении натиска кавалерии Барбовича.

Каждый день она производила по два-три групповых вылета, а 17 августа всеми имеющимися самолетами нанесла удар по скоплению белогвардейской конницы возле хутора Горностаевского.

Мы в это время главное внимание уделяли разведке. Кавалерийские части генерала Барбовича то и дело маневрировали, стараясь пробить брешь на каком-нибудь участке. Надо было пристально следить за переброской войск противника.

С прибытием группы Павлова обстановка в воздухе резко изменилась. Теперь вражеские летчики даже не пытались прорваться к плацдарму и переправе. Поэтому я оставлял на аэродроме лишь один дежурный истребитель, а остальные посылал на разведку, бомбометание и штурмовку. Нанося удары по вражеской кавалерии и пехоте, наши летчики ежедневно совершали около пятнадцати вылетов. Все они показывали замечательные образцы мужества и мастерства.

Иван Дацко, схватившись в воздухе с двумя «хэвилендами», обратил их в бегство. Он спас жизнь Коле Васильченко, у которого во время боя отказал пулемет.

Ганя Киш мастерски громил белогвардейскую конницу с бреющего полета. Вася Вишняков установил рекорд бомбовой нагрузки. Летчики, летающие на «ньюпоре», обычно брали с собой две бомбы. Да и их было трудно выбросить из узкой кабины Приходилось зажимать ручку управления между колен, чтобы вынуть предохранительную чеку и расконтрить ветрянку. А Вася Вишняков взял в полет шесть бомб! Четыре подвесил на борт кабины, а две положил на колени. Взлетел, вышел на цель и метко сбросил их в гущу вражеской концицы.

У нас был двухместный самолет «анасаль». Летнабы Петр Добров и Георгий Халилецкий поочередно летали на нем с Кишем. Они вели разведку тылов противника.

Успешно действовали и остальные летчики группы. Борис Рыков, например, обнаружил переброску крупных сил кавалерии и пехоты белых из Дмитриевки в Ново-Репьевку.

Николай Васильченко поддержал с воздуха кавалерийский отряд Саблина, который вел неравный бой с неприятелем под Константиновкой. Сначала он сбросил две десятифунтовые бомбы на артиллерийскую батарею противника, затем начал бить из пулемета по вражеской коннице.

Кончились патроны, вышел почти весь бензин. А белые бросили против отряда Саблина еще около тысячи сабель. Как только прилетевший Васильченко сообщил мне об этом, я послал на поддержку нашим конникам звено самолетов.

Вишняков, Гуляев и Захаров хорошо справились с поставленной перед ними задачей. Они разбомбили артбатарею противника и нанесли большой урон его кавалерии. Отряд Саблина вновь перешел в атаку, преследуя белогвардейцев…

С утра до вечера летали на боевые задания летчики Центральной и Правобережной авиагрупп. Своими смелыми, согласованными действиями они оказывали большую помощь наземным войскам.

Врангелевская кавалерия старалась всячески уйти из-под ударов нашей авиации. По дорогам она стала передвигаться небольшими отрядами, и главным образом в ночное время. Застигнутые на марше днем, белые или рассыпались в разные стороны по степи, или, наоборот, сбивались в плотную массу и открывали залповый огонь из винтовок.

Иван Ульянович Павлов писал впоследствии, что нам «…приходилось на ходу менять тактику борьбы. Бомбометание и обстрелы мы начали растягивать до сорока – пятидесяти минут… вводя в бой постепенно один самолет за другим. Мы преследовали цель нервировать противника до исступления и, наконец, добиться во что бы то ни стало беспорядка в его группировке».

Белые пытались использовать для маскировки сараи и стога соломы. Но мы раскусили эту хитрость. Сначала выкуривали их из укрытий малокалиберными зажигательными бомбами, а потом уничтожали стрелами и пулеметным огнем.

Вот что писал об одном из таких налетов комиссар Фрадкин, летавший в качестве летнаба с Маляренко: «Поднимаются четырнадцать самолетов… имея задание разгромить кавалерийскую дивизию противника, расположенную в хуторах Куликовских и Константиновке… Хутор зажжен. Огни разрывов наших бомб сверкают без перерыва. Внизу ад… огонь нарастает, и белая кавалерия рассыпается во все стороны, натыкается на разрывы и, оставляя многочисленных убитых и раненых, сломя голову носится по степи, пытаясь укрыться от уничтожающих их крыльев с красными звездами. Мы снижаемся… и почти в упор расстреливаем из пулеметов… Бомб уже нет, стрелять нечем и почти темно. Пора домой…»

Так воевали наши товарищи из Центральной авиагруппы. Они имели самолетов втрое больше, чем мы.

Но, как ни странно, под Каховкой не провели… ни одного воздушного боя. Почему? Ведь в группе насчитывалось более десяти «ньюпоров». Среди ее летчиков были такие замечательные истребители, как Кожевников, Сапожников, Мельников, Ингаунис, Арватов.

Причина одна – большое удаление аэродрома от линии фронта. Базирование Центральной авиагруппы в Ново-Каменских хуторах, как я уже говорил, было ошибкой.

Врангелевские «хэвиленды» производили бомбардировочные налеты главным образом на плацдарм и Каховскую переправу. Поэтому вся тяжесть борьбы с ними лежала по-прежнему на Правобережной авиагруппе. А ведь мы, кроме всего, бомбили и обстреливали белогвардейскую конницу и пехоту, систематически вели воздушную разведку.

Обстановка требовала более тесного объединения усилий Центральной и Правобережной авиагрупп. И когда первый натиск белых на плацдарм был отбит, когда наши наземные войска сами перешли в наступление, Эйдеман в приказе № 1017 от 20 августа поставил перед всеми летчиками общую задачу:

«Начавиагруппы товарищу Павлову и начавиагруппы Правобережной товарищу Спатарелю с утра вести беспрерывную разведку с целью выяснить группировку противника и в решительный момент боя всеми имеющимися самолетами обрушиться на противника, бросая на него бомбы и обстреливая пулеметным огнем».

Сосредоточение всей авиации на решающем Каховском направлении, как мы увидим позже, полностью оправдало себя.

Словно мутные волны в бурю, накатывались врангелевские полки на каховский утес. Но, разбиваясь о него, тут же отползали назад. А потом случилось то, чего больше всего боялся черный барон: 20 августа войска Правобережной группы ударом с каховского плацдарма прорвали вражескую оборону и стали стремительно продвигаться к Мелитополю. Так началось общее наступление Красной Армии на Врангеля.

Ударная группа Василия Блюхера (51-я и 52-я стрелковые дивизии, усиленные кавалерией), совершив стокилометровый бросок от Каховки до Мелитополя, разрезала Северную Таврию пополам. С севера на соединение с ней двинулась 2-я Конная армия. Латышская и 15-я стрелковые дивизии, наступая на Перекоп, подошли к нему на тридцать километров, угрожая захватить перешеек и отрезать белогвардейцам путь в Крым.

Навстречу частям Правобережной группы и Конной армии Врангель бросил весь кавалерийский корпус Барбовича, 2-й армейский корпус, корниловскую и 6-ю пехотные дивизии, танки, бронемашины, всю авиацию. На этот раз ему ценой огромных потерь удалось отбить наше наступление. Под давлением превосходящих сил противника части Красной Армии вскоре отошли к Каховскому плацдарму и вновь укрылись за его укреплениями.

Еще 23 августа, в начале нашего наступления, авиагруппа Павлова по приказу командарма опять перебазировалась на центральное направление, под Александровен. Летчики совершили посадку в Вознесенском, в том самом месте на берегу Днепра, куда сейчас упирается левым плечом гигантская плотина Днепрогэса.

Перелет этот был вызван тем, что 22 августа наша авиаразведка обнаружила переброску некоторых частей кавкорпуса Барбовича из-под Каховки на север, в район наступления 2-й Конной армии. Требовалось помочь ей с воздуха.

С первых дней пребывания в Вознесенском Иван Ульянович Павлов организовал интенсивные разведывательные и групповые бомбардировочные полеты. Количество машин в его группе заметно увеличилось. Сюда прилетели и два тяжелых бомбардировщика «Илья Муромец». Их экипажи, возглавляемые Шкудовым и Туманским, наносили особенно ощутимые удары по врангелевцам.

На правобережном направлении осталась только наша авиагруппа. Надо сказать, что в период августовского наступления работа у нас была наиболее напряженной. Наши войска ушли далеко в глубь Таврии. Чтобы поддерживать их, приходилось летать на полный радиус. Летчики часто возвращались в Берислав почти с пустыми баками.

В сложной обстановке наступления, а затем отхода наших частей особое значение приобрела воздушная разведка. Нередко Роберт Петрович Эйдеман лично ставил задачи летчикам и встречал их на аэродроме. Его интересовало все: где проходит бой, по каким дорогам противник подтягивает резервы, где расположена его артиллерия…

Несколько раз командующий осматривал самолеты, возвратившиеся с боевого задания. Указывая на пробоины в фюзеляжах и крыльях, озабоченно говорил:

– Вижу: нервы у вас железные, товарищи красные летчики.

Однажды, в двадцатых числах августа, Эйдеман срочно вызвал меня в штаб. Поздоровавшись, сказал:

– Встречайте подкрепление. К вам возвращается четвертый авиаотряд!

Названный отряд длительное время действовал на другом фронте. Было приятно слышать, что он скоро опять прибудет к нам. Не меньше радовало и другое: даже в самой напряженной обстановке, обремененный заботами, командующий не забывал о нас, летчиках.

Красные соколы ценили эту заботу, воевали, не зная ни страха, ни усталости. В августе Правобережная авиагруппа, имея в среднем шесть исправных самолетов, совершила двести боевых вылетов. Больше всех за месяц налетал Николай Васильченко – семьдесят восемь часов. За ним шел Василий Захаров, боевой налет которого составил шестьдесят один час.

Анализируя работу красных летчиков в августе 1920 года, историк И. С. Коротков сделал такой вывод: «…наша авиация обеспечивала наземным войскам – пехоте и коннице – крупный тактический успех, а в борьбе с неприятельской авиацией добилась превосходства в воздухе, заставив врангелевское командование перенести боевую деятельность своей авиации с правобережного на левобережное, то есть на второстепенное, направление».