Текст книги "Против черного барона"

Автор книги: Иван Спатарель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

Весьма внушителен общий итог боевых действий Центральной и Правобережной авиагрупп в августе 1920 года: налетано тысяча пятьдесят часов, сброшено около полутора тысяч авиабомб и десять тысяч стрел, израсходовано во время штурмовок и в воздушных боях более ста пятидесяти тысяч пулеметных патронов.

Треть этих «подарков» преподнесли черному барону мои товарищи по Правобережной авиагруппе. Предстояли новые упорные бои.

Товарищи в борьбе

Наступил сентябрь. Небо все чаще затягивается серыми облаками. Похолодало. Особенно чувствуется это по утрам. Чтобы не мерзнуть в полетах, надеваем что есть: шинель или куртку, свитер или ватник. Не без тревоги думаешь: неужели впереди еще одна фронтовая зима?

А больше всего угнетает изношенность самолетов. Ежедневно механики и мотористы до седьмого пота трудятся у обветшалых машин. Но, как ни стараются, больше двух-трех «ньюпоров» им подготовить не, удается. Летаем по очереди, на разведку – по личным заданиям командующего – и на прикрытие каховской переправы.

Врангелевская авиация развила небывалую активность. Каждый день она производит налеты на части 2-й Конной армии, идущей на соединение с 51-й дивизией Блюхера. 30 августа Врангель бросил против нашей конницы, подошедшей к Менчекуру, крупные силы кавалерии и пехоты, а также почти все имеющиеся самолеты. По-видимому, он решил повторить то, что удалось ему против корпуса Жлобы.

Обстановка складывалась не в нашу пользу. От нас и от аэродрома Центральной авиагруппы Менчекур находился на предельном расстоянии. Не были заранее отработаны и вопросы взаимодействия авиации с наземными войсками. Лично меня вообще не поставили в известность о рейде 2-й Конной армии, идущей на соединение о частями Правобережья. Павлов тоже не получил конкретных указаний, как лучше организовать ее прикрытие. Между 2-й Конной армией и Правобережной группой войск отсутствовала даже надежная связь.

Первое донесение наших летчиков, неожиданно обнаруживших в районе Менчекура крупные массы конницы, произвело впечатление разорвавшейся бомбы. Роберт Петрович Эйдеман ломал голову: чьи это войска, наши или врангелевские?

Воспользовавшись нашим замешательством, генерал Ткачев еще утром 30 августа собрал авиацию в кулак и обрушил ее на 2-ю Конную армию. Штурмовыми ударами он надеялся остановить ее продвижение, дезорганизовать и уничтожить. Но мужество красных конников, открывших дружный залповый огонь, заставило неприятельских летчиков набрать высоту и отказаться от штурмовки. И хотя близкие разрывы пудовых и двухпудовых бомб, безусловно, наносили нам урон, командующий 2-й Конной армией Ока Иванович Городовиков не приостановил движения тысяч бойцов по намеченному маршруту. Форсированным маршем он вывел свои полка из-под удара врангелевской авиации. 31 августа белогвардейские «хэвиленды» уже бесполезно утюжили воздух над районом Менчекур – Гавриловка. Многоверстная колонна красной конницы исчезла бесследно.

1 сентября 2-я Конная армия соединилась с частями правобережного направления и вступила в бой с превосходящими силами противника, нависшими над каховским плацдармом. Тогда генерал Ткачев перенацелил свою авиацию на борьбу с красными летчиками. Рассчитывая на бомбардировочную мощь и дальность полета «хэвилендов», он решил в лервую очередь уничтожить наши аэродромы в Бериславе и Александровске, где базировалась Центральная авиагруппа.

Надо иметь в виду, что во второй половине августа польские интервенты, реорганизовав и пополнив свою армию, остановили наши войска под Варшавой и Львовом, а затем вновь перешли в наступление. Врангель рассчитывал разгромить наши части, оборонявшие плацдарм, форсировать Днепр и, вырвавшись на Правобережную Украину, соединиться с поляками и белогвардейской 3-й армией.

Для выполнения этих планов беляки и рецшлц разгромить красную авиацию на земле. Первые бомбовые удары обрушились на аэродром нашей Правобережной авиагруппы.

2 сентября врангелевцы начали очередной штурм Каховского плацдарма. С того дня «хэвиленды» стали ежедневно к нам наведываться. Они прилетали группами по шесть – восемь самолетов и бомбили аэродром. За неделю сбросили несколько сот бомб, среди них много двухпудовых.

А мы, «безлошадные», ничего против них не могли сделать! Ведь двумя-тремя самолетами одновременно не защитишь переправу и аэродром. Кроме того, надо было выполнять разведывательные полеты.

Во время первого же налета противника я заметил: белые стремятся сковать наши самолеты воздушным боем, а основными силами разбомбить переправу. Нельзя было позволить врагу обмануть нас. С тех пор «ньюпоры» стали непрерывно патрулировать над понтонным мостом.

В самые трудные для нас первые дни сентября летчики Правобережной авиагруппы провели более двадцати пяти воздушных боев. Только 2 сентября они вынуждены были пять раз подниматься в воздух для отражения атак «хэвилендов».

6 сентября к аэродрому подошло сразу восемь вражеских самолетов. А у нас был исправен лишь один «ньюпор», да и тот находился над каховской переправой. Сделав два захода, белые буквально засыпали нас бомбами. Правда, большинство из них не взорвалось и мы не понесли никаких потерь.

Внимательный осмотр неразорвавшихся бомб показал, что у них умышленно повреждены взрыватели. Значит, на врангелевском аэродроме находились и наши друзья! Пренебрегая опасностью, они бесстрашно делали свое благородное дело, спасая от смерти десятки наших людей. К сожалению, не удалось узнать фамилии отважных советских патриотов.

Неразорвавшиеся бомбы мы уносили на склад, а потом, сменив поврежденные взрыватели, использовали их для ответных ударов. Летчики и мотористы в шутку благодарили черного барона за то, что он снабжает нас боеприпасами.

Конечно, нелегко было нашим летчикам-истребителям наблюдать, как вражеские самолеты безнаказанно летают над аэродромом. Может быть, потому они и дрались с такой необыкновенной яростью, когда сталкивались с беляками в воздушном бою.

В боях на перекопском направлении и за каховский плацдарм люди авиагруппы сплотились в дружную фронтовую семью. Этому во многом содействовал всей своей работой и поведением безвременно погибший И. Д. Савин. Презрение комиссара к «международной контре» выражало чувства каждого из нас. Мы все искренне хотели поскорее разбить черного барона, мечтали о мире, с гордостью говорили о том, какой станет Россия при социализме. Мечтали и… не жалели жизни в боях за это будущее.

За всю гражданскую войну лишь один летчик нашего истребительного дивизиона оказался недостойным уважения. Вы помните, наверное, как в Аскании-Нова прибыли к нам два Бориса: щеголеватый, обходительный Былинкин и уравновешенный, сдержанный Рыков. Они появились в конце мая. К середине августа Рыков стал одним из лучших воздушных разведчиков Правобережной авиагруппы. А Былинкин? К этому времени его уже не было на фронте.

Как это случилось? Сначала Былинкин всем нравился. Подражая своему командиру Соловьеву, он рвался в бой (так нам казалось). Погиб Иван Соловьев. Увидев обломки разбитого самолета и останки летчика, Былинкин побледнел. Потом он, назначенный командиром 6-го отряда, начал отлынивать от полетов. Под разными предлогами старался ездить в командировки.

Хорошо помню необычно хмурое лицо нашего комиссара, когда он слушал объяснения Былиикина, который якобы из-за неисправности мотора не может вылететь на задание. Когда летчик, щелкнув каблуками, отошел, Иван Дмитриевич Савин с презрением бросил всего одно слово:

– Артист…

Вскоре пришел приказ об откомандировании Былинкипа в штаб авиации фронта. На этом и кончилась «фронтовая» служба Б. В. Былиикина. Остается добавить, что за два с половиной месяца пребывания в группе он сделал лишь два вылета на разведку.

Прощаться с ним никто не пришел. Не вспоминали его и после: словно не было этого человека с нами. Командиром 6-го авиаотряда стал Николай Николаевич Васильченко.

5 сентября 1920 года в Александровске состоялся парад в честь отличной боевой работы Центральной авиагруппы. На нем присутствовало почти все население города. Многим летчикам командарм Уборевич вручил орден Красного Знамени и часы с надписью: «Честному воину Рабоче-Крестьянской Красной Армии от ВЦИК». Из наших товарищей высокие награды получили Маляренко, Крекис, Иншаков, Арватов, Ингаунис, Золотов. Вторым орденом Красного Знамени наградили Ивана Ульяновича Павлова. В связи с этим в приказе по Воздушному флоту Республики говорилось, что красные летчики, совершая полеты на минимальной высоте, не раз рассеивали крупные скопления белых войск бомбами и пулеметным огнем. Павлов, как командир, своей храбростью увлекал в бой товарищей.

Командир 5-го истребительного авиаотряда латыш Скаубит до мировой войны был профессиональным борцом. Вся его могучая фигура и спокойный взгляд говорили о силе и хладнокровии. Опыт воздушного бойца сочетался в нем с командирской требовательностью и военной грамотностью.

Смерть сына чуть не сломила этого сильного, отважного человека. Он стал рассеян, небрежен в пилотировании. При перелете в Никополь мы садились на узкую площадку, зажатую двумя оврагами. Дул сильный боковой ветер. Скаубит не справился с ним на посадке и поломал шасси «спада». Вывести машину из строя – позор для командира отряда! Скаубит совсем сник. Вечером я увидел его в нетрезвом состоянии. На следующий день отстранил от полетов и сделал строгое предупреждение. Но вечером комиссар снова доставил его ко мне в пьяном виде.

– Полюбуйтесь, Иван Константинович! – сказал Савин. – Вы с ним говорили, я беседовал – никакого толку. Как от стенки горох. Иду сейчас и вижу: сидит пьет. Хорош командир… Может, снять его-с отряда?

– Все-е ра-а-вно! – качнувшись на стуле, выдавил Скаубит.

– Что пригласили его ко мне – правильно. Пусть здесь останется, – ответил я комиссару. – Только понижением его в должности вряд ли дело поправим…

– А вы что предлагаете? – как-то растерянно спросил Савин. По лицу вижу: жалко ему Скаубита.

– Если еще раз напьется, – отвечаю, – отчислим из авиагруппы и отправим с фронта. Пусть в тылу бражничает. Вот мое последнее слово!

Иван Дмитриевич Савин посмотрел на меня с недоумением. А Скаубит вдруг встал, выпрямился и, уставившись на меня немигающими глазами, сказал:

– Меня? В тыл? Отчисляйте тогда и генерала Врангеля… Пока он на нашей земле, мне нечего делать в тылу!

Решительно повернувшись, он вышел и хлопнул дверью. Мы с Савиным слова не успели сказать ему в ответ.

На следующее утро Карл Петрович пришел на аэродром чисто выбритый, подтянутый, молчаливый… Говорить с ним о вреде пьянства ни мне, ни комиссару больше не пришлось: повода не было.

Василий Захаров – тоже участник мировой войны. Как воздушный боец, он отличался быстрой реакцией, упорством, твердой волей, тактической зрелостью. Не было такого трудного задания, которое он не выполнил бы. Он слыл в группе и хорошим воздушным разведчиком.

Для Василия Захарова и Карла Скаубита особенно памятным стало 16 октября 1920 года. В этот день определился провал последней наступательной операции черного барона. Еще утром воздушные разведчики Правобережной авиагруппы обнаружили начавшийся отход ударных дивизий Врангеля южнее Никополя. Значит, белогвардейцы отказались от попытки вырваться на Украину! Сообщение летчиков было немедленно передано по телеграфу в штабы армии и фронта.

Все Самолеты авиагруппы я сразу же направил на бомбежку отступавшей врангелевской конницы. В район вражеской переправы через Днепр у деревни Ушкалка вылетели Карл Петрович Скаубит и Василий Антонович Захаров.

Они взлетели в половине первого. Вернуться должны были через два часа. Но прошли все сроки, а самолеты все не появлялись. Старший механик отряда Сергей Федорович Матвеенко перестал даже смотреть на небо. Сел на землю и с досады закурил. Что же могло случиться, почему не возвратились ни тот, ни другой?..

Ответ на этот вопрос мы узнали позже из рассказов самих летчиков. Вначале полет протекал нормально. Они шли на высоте тысяча метров. Захаров привычно поглядывал на командирский «ньюпор», на торчавшую из кабины голову Скаубита в хорошо знакомом потрепанном шлеме. Слева виднелся Днепр, за которым находились наши, а под крылом проплывала земля, занятая врангелевцами. С отходом белогвардейцев из-под Ушкалки здесь могли появиться их отступавшие части. И вскоре летчик действительно заметил на изгибе дороги за селом полусотню кавалеристов. Это мог быть передовой отряд какой-нибудь большой колонны.

Захаров быстро отыскал характерный ориентир, чтобы привязать местность к карте. На приднепровской круче высился Бизюковский монастырь. «Интересно, – подумал летчик, – видит ли кавалеристцв Скаубит?»

Он перевел взгляд на командирскую машину и увидел, что из мотора у нее выбивается черный дым. Потом она вдруг резко пошла вниз. Захаров тоже отдал ручку от себя.

Скаубит снижался в расчете попасть на луг за селом. Перед самой землей ему удалось выровнять «ньюпор» и удачно приземлиться. Захаров пролетел над ним, сделал круг и тоже пошел на посадку. Тут он увидел скачущий вдали отряд белогвардейцев. А из ближайшего села к самолету бежали крестьяне.

Захаров приземлил машину рядом с «ньюпором» Скаубита. Мотор не стал выключать. Подбежал Карл Петрович и что есть силы крикнул:

– Оборвался проводничок свечи!

– Лезь за спину – взлетим!

– Что ты! Аппарат жалко… Попробуем наладить! – Он сказал это так убежденно, что Захаров решил смолчать о кавалеристах и тоже вылез из кабины.

Подбежали крестьяне.

– Что делать нужно, товарищи? – крикнул по-украински здоровенный парень, не решаясь подходить близко.

Скаубит подвел людей к «ньюпору» Захарова, расставил их у нижнего крыла и показал, как держать машину.

А потом поспешил к своему самолету, в моторе которого копался Захаров. Он уже обнаружил неисправность. Оборванный проводничок при вращении мотора замкнул еще и соседние свечи. Вышли из строя три цилиндра. Работая с лихорадочной быстротой, Василий то и дело поглядывал на дорогу. Над ней уже показалось облачко пыли. Скаубит вскочил в кабину. Захаров крутнул винт. Мотор стрельнул выхлопами раза два и ровно затрещал…

Увидев улыбку на лице Карла Петровича, Василий опрометью бросился к своей машине. Уже из кабины крикнул крестьянам:

– Дорогие наши! Не горюйте! Скоро придет Красная Армия!..

Навстречу взлетающим «ньюпорам» неслась кавалерийская лава. Строй белогвардейцев напоминал сверху огромную подкову. Словно они хотели сразу сжать и задушить двух красных летчиков. Но вдруг всадники замедлили бег коней и стали рассыпаться по лугу. Поняли, проклятые, что из охотников стали добычей.

Самолеты шли на высоте пятьдесят метров. Подлетев к отряду беляков, Скаубит и Захаров почти одновременно открыли по нему огонь из пулеметов. После второго захода Скаубит покачал крыльями и развернул машину на север. Захаров полагал, что командиру лучше немедленно возвратиться домой: все-таки ремонт они произвели впопыхах, вдруг опять проводничок оборвется? Но Скаубит, набрав высоту, продолжал полет по заданному маршруту – к деревням Ушкалка, Бабино.

Когда Скаубит и Захаров нежданно-негаданно прилетели на свой аэродром, их встретили как героев. А они и в самом деле проявили незаурядную выдержку и отвагу. Скаубит молча подошел к Захарову и крепко, по-мужски его обнял. Василий показал себя настоящим другом, пошел на выручку товарищу, не думая о собственной жизни.

Еще до вынужденной посадки Скаубита аналогичный случай произошел с Борисом Рыковым. 26 августа он вылетел на разведку. Миновав каховский плацдарм, усилил наблюдение: в небе могли появиться вражеские самолеты. Вдруг раздался глухой удар, в лицо брызнула горячая струя. Опытный летчик инстинктивно зажал ручку коленями и зафиксировал ноги на педалях. Открыв глаза, увидел, что пропеллер остановился. Но машина все еще продолжала лететь по инерции. В расчалках свистел ветер.

Все стало ясно: оторвавшаяся тяга мотора срезала часть капота. Осколки повредили правую стойку, верхнее крыло и разбили козырек кабины. Что делать? Высота – тысяча триста метров, скорость надает, а до Берислава десять километров.

Летчик развернул машину в сторону аэродрома. Внизу враги. Приходится бороться за каждый метр высоты.

Четыреста метров: самолет уже над плацдармом. Садиться? Нет!

Сто метров… Как широк в этом месте Днепр! Как высок его правый берег! Дотянул! Перед самой границей летного поля самолет обессиленно плюхнулся на землю.

Теперь, когда нервное напряжение спало, летчик почувствовал сильную усталость. Захотелось лечь и уснуть прямо возле машины. Но к нему уже бежали люди…

Во время разбора причин вынужденной посадки Бориса Рыкова я спросил его, почему он не сел сразу, когда дотянул до нашего плацдарма. Летчик ответил, что боялся разбить машину.

– А голову не боялся разбить? – заметил комиссар Кожевников, заменивший погибшего Ивана Дмитриевича Савина. И, обращаясь ко всем, добавил: – По-моему, товарищи, жизнь красного летчика дороже самолета. Верно: нужно сделать все возможное для спасения машины. Но бездумно рисковать нельзя.

Комиссара поддержал Вишняков:

– Я тоже так думаю. Зря рисковал, Боря! Надо было сесть на плацдарме. Я сделал бы именно так. Ведь до аэродрома ты дотянул случайно.

– Чепюха! – возразил Ганя Киш. – Надо не думайт о своя маленькой жизнь.

– Даже знаменитый Евграф Крутень о ней не думал, – в тон ему отозвался Коля Васильченко. – Верно ведь, товарищ командир?

Было приятно от сознания, что молодежь свято чтит память о славном русском летчике. Но она, видимо, имела не совсем правильное представление о его последнем полете. И я счел уместным подробнее рассказать о гибели Крутеня, свидетелем которой стал 6 июня 1917 года.

В то время наша 2-я боевая авиагруппа истребителей стояла в Плотычах, восточнее Тарнополя. Шла подготовка войск Юго-Западного фронта к большому летнему наступлению. Командир авиагруппы Е. Н. Крутень поставил перед нами задачу – не пропустить в район развертывания ни одного вражеского самолета-разведчика.

Сам Евграф Николаевич летал больше всех. Несмотря на молодость, он сбил тогда уже около двадцати аэропланов противника. Не зря на фюзеляже его машины была нарисована голова витязя в боевом русском шлеме…

В тот день, возвратившись с задания, я не увидел «ньюпора» со знакомой эмблемой. А Крутень вылетал раньше меня. Моторист, однако, рассеял мою тревогу, сказав, что капитан отправился уже во второй полет. Его слова подтвердил командир нашего авиаотряда Свешников, добавив, что Евграфу Николаевичу удалось сбить за линией фронта неприятельского разведчика.

Второй раз Крутень вылетел через несколько минут после посадки. Как раз в это время в штаб авиагруппы сообщили по телефону, что со стороны Зборова к району расположения наших войск летит еще один вражеский самолет. Механики не успели даже осмотреть, а главное – дозаправить машину командира. В баках же, по-видимому, оставалось бензина меньше чем на час полета.

Его поспешность можно было понять и оправдать. Сам ставил задачу не пропустить ни одного разведчика, а тут сообщают, что вражеский самолет находится уже над нашими войсками. Я сидел на траве, ожидая, пока мою машину подготовят к очередному вылету, как вдруг раздались радостные крики механиков: «Командир летит! Витязь возвращается!»

Верно! С высоты шестисот метров полого планировал «ньюпор». Присмотревшись, я заметил, что мотор у него не работает. Когда до аэродрома осталось совсем немного, он вдруг резко опустил пос и отвесно врезался в землю…

– А сбил он второго немецкого разведчика? – спросил Яков Гуляев, когда я закончил рассказ.

– Да, срезал и второго, – ответил я и тут же сделал вывод; – Это неверно, что Крутень был бесшабашным. Он воевал смело, но расчетливо. И отдал свою жизнь совсем недешево: два самолета срубил. А погиб он, скорее всего, потому, что был тяжело ранен и потерял в воздухе сознание. Ведь мог посадить машину и с отказавшим мотором.

– Уж лучше погибнуть вот так, на глазах у своих, чем в плен попасть, – задумчиво сказал Васильченко.

– А ты не зарекайся, Коля, – спокойно возразил Гуляев. – На войне всякое бывает. А если человек даже не помнит, как оказался в лапах врагов? Тут главное другое. Важно и в плену бойцом остаться.

Разговор принимал новый оборот, и комиссар Кожевников умело поддержал его:

– Правильно, Гуляев. Расскажи-ка товарищам, как обманул белых.

– Да чего говорить, – смутился Яков. – Просто жить хотел и снова бить беляков.

К просьбе комиссара присоединились все остальные. Мне тоже захотелось послушать Гуляева, который уже два раза бежал из белогвардейского плена. Якову стало неудобно отказываться, и он все так же спокойно начал свой рассказ:

– Было это в восемнадцатом. Гатчинская школа переезжала из Питера в Казань. Подкатываем мы к одной станции, смотрим, а на эшелон две пушки наведены и несколько пулеметов. Встретили нас белогвардейцы и мятежники из чехословацкого корпуса. Окружили и пошли по теплушкам. Среди них оказался и наш изменник. Идет и тычет пальцем: вот этот большевик, вон тот…

Взяли и меня. Всего забрали человек пятнадцать. Попал в нашу группу и чехословацкий солдат. Погоны с него сорваны, лицо в кровоподтеках. Видно, наш товарищ… Построили нас по двое и повели под конвоем. Я оказался последним в паре с чехом. Иду, а мысль в голове одна – бежать. Посмотрел на соседа и чутьем понял: он тоже об этом думает. Я кивнул головой вправо. Он глазами показал налево. И бросились мы в разные стороны.

Бегу. Позади загремели выстрелы. Сейчас, думаю, попадут… Никогда раньше не бегал так быстро. И ушел я.

Были и дальше приключения, но все-таки я добрался до красного отряда.

– А революционный чех? – спросил Киш.

– Стреляли много и по нему. Не знаю: удалось ли товарищу уйти.

Кто-то напомнил:

– А второй раз как случилось?

– Да так, – продолжал разговорившийся Яков. – Это произошло в девятнадцатом, осенью, когда я находился уже в нашем втором истребительном дивизионе.

Однажды послали меня на разведку. Нужно было найти крупную деникинскую группировку войск. Предполагалось, что она находится в районе станции Сумы.

Так вот. Прихватил я четыре бомбочки и взлетел. Выскочил на железнодорожную станцию, а там – дым коромыслом: идет выгрузка артиллерии, конницы, пехоты. Я разок прошелся по ним огнем пулемета и сбросил бомбу. Но и по мне начали стрелять. Второй раз атаковал серый, очевидно штабной, вагон с отдельным паровозом. Удачно попал. С высоты сто пятьдесят метров было хорошо видно, как из вагона повалил дым, а из дверей начали выскакивать белогвардейцы.

Третий заход оказался еще более удачным: бомба угодила в вагон со снарядами. Сильным взрывом даже самолет подбросило вверх. Развернулся домой. На душе весело оттого, что поработал неплохо. Вдруг мотор смолк. Значит, и меня подбили. Планирую на поляну. Взглянул на станцию, а от нее человек сто всадников скачут. Увидели, что иду на вынужденную.

Сел. Открыл сливной кран, смочил бензином ветошь и бросил в машину. Ее сразу же охватило пламя.

Куда, думаю, теперь бежать? Бросился я в лес. Сначала по полянкам норовил, чтобы оторваться, а потом забрался в глубь чащобы. И ушел. Результаты разведки в тот же день доставил командиру.

Умолк Гуляев. В его рассказе все просто получилось… На самом деле все было, конечно, сложнее. Слушая его, мы тогда даже не предполагали, что скоро Яков снова попадет в плен к белогвардейцам.

В середине сентября под Каховкой наступило затишье. Белая авиация стала лишь изредка появляться над бериславским аэродромом. Зная Ткачева, мы поняли, что он собирается перенацелить ее на другой участок фронта.

Так оно и получилось. Врангель собирал силы для наступления на Александровен.

Там, как я уже говорил, против белогвардейцев действовала Центральная авиагруппа. До сентября она проявляла большую активность. Бомбила эшелоны противника на железнодорожных участках Александровск – Мелитополь и Александровск – Пологи, скопления кавалерии и пехоты в районе Федоровки.

В начале сентября с фронта отозвали Владимира Ивановича Коровина. Руководство авиагруппой со стороны командования армии сразу ослабло. Перед летчиками редко ставили задачу поддержать свои наземные войска.

Иван Ульянович Павлов уехал в Харьков, в штаб фронта. Руководство группой он передал летчику И. А. Буобу, только что прибывшему в Александровск. Новому командиру, естественно, требовалось какое-то время для того, чтобы ознакомиться с людьми и районом боевых действий. Это тоже отрицательно сказалось на боевой активности Центральной авиагруппы. Даже полеты на воздушную разведку стали нерегулярными.

18 сентября 1-я белогвардейская армия, созданная из Добровольческого и Донского корпусов, двинулась под командованием генерала Кутепова на Александровск. Врангелевская авиация немедленно совершила налет на аэродром Центральной авиагруппы. Однако ей не удалось уничтожить наши самолеты: почти все машины, в том числе и два корабля «Илья Муромец», были своевременно выведены из-под удара. Авиаотряды успели эвакуировать и большую часть имущества. Лишь один эшелон пострадал от вражеских зажигательных авиабомб.

И все-таки мы оказались в тяжелом положении. Прославленное боевое соединение, созданное Иваном Ульяновичем Павловым, распалось на отдельные отряды. Расположенные на разных аэродромах и лишенные единого руководства, они уже не представляли грозной силы, как раньше. А ведь авиации отводилась немалая роль в завершающих боях и в штурме Крыма. Понадобилось время для того, чтобы подвезти боеприпасы, горючее и дать возможность авиаотрядам возобновить боевые действия.

В то время белогвардейская армия насчитывала около пятидесяти тысяч штыков и сабель, триста орудий, тысячу четыреста пулеметов, до шестидесяти банков и бронеавтомобилей и сорок боевых самолетов. Своим тылом она упиралась в мощные укрепления Перекопа и Чонгара.

Мы, летчики Правобережной группы, не знали истинного положения под Александровском и спокойно готовили Якова Гуляева к вылету туда, в штаб 13-й армии, за получением высокой награды – ордена Красного Знамени. Чтобы наш боевой товарищ и внешне выглядел молодцом, каждый из нас отдал ему все самое лучшее из своего небогатого комплекта обмундирования.

Николай Васильченко поменялся с ним обувью, уступив ему новенькие хромовые сапоги. Вася Вишняков подарил наручные часы с браслетом, я – новую портупею, остальные – кто френч, кто галифе, кто шлем с очками или кожаные перчатки. По этому случаю даже каптенармус раздобрился и выдал Якову трофейное французское белье. Словом, все отнеслись к нему лучше, чем к имениннику.

Рано утром 21 сентября мы вышли на аэродром проводить Гуляева. Сердечно поблагодарив товарищей за заботу и внимание, он сел в кабину самого лучшего «ньюпора».

И вот самолет взлетел, сделал круг над аэродромом, покачав крыльями, и через несколько минут скрылся из виду. А вечером из штаба армии вдруг сообщили, что Александровск взят белыми еще 19 сентября.

Комиссар Кожевников немедленно распорядился разослать по всем наземным частям телеграммы с просьбой оказать Гуляеву помощь в случае его вынужденной посадки. Но прошло несколько дней, а никаких сообщений о Як Якыче к нам не поступило.

К концу сентября Правобережная авиагруппа значительно окрепла благодаря самоотверженной работе специалистов мастерских эшелонов и отрядных мотористов. Перечистка моторов и ремонт самолетов были полностью закончены. Все исправные машины снова вошли в строй. Кроме того, мы дополнительно получили «эльфауге» и «Фарман-30». Теперь можно было летать на разведку в глубокий тыл врага. Наконец, после долгого отсутствия к нам возвратился 4-й истребительный авиаотряд. Опытных летчиков – таких, как Дедюлин, Ягеллович и Молодцов, – возглавлял храбрый командир Аникин. Они привезли с собой пять «ньюпоров».

Таким образом, накануне наступления Врангеля через Днепр Правобережная авиагруппа имела крепкое ядро воздушных бойцов и разведчиков, располагала тринадцатью исправными самолетами.

Продолжалось усиление и наших наземных частей, оборонявших берег Днепра. На базе Правобережной группы войск была создана 6-я армия во главе с Августом Ивановичем Корком. 51-ю и Латышскую дивизии, находившиеся на каховском плацдарме, выделили в отдельную Бериславскую группу. Ее возглавил Василий Константинович Блюхер.

После того как авиаотряды, находившиеся в Александровске, разлетелись по тыловым аэродромам, все виды боевого обеспечения войск фронта легли на плечи Правобережной авиагруппы. В конце сентября и в октябре она, по существу, одна противостояла врангелевской авиации. В этот период мы выполняли задания командования фронта, 6-й и 13-й армий, а также Бериславской группы.

Несмотря на трудности, наши летчики с честью решали поставленные перед ними задачи. Они надежно прикрывали и переправу, и плацдарм, и Берислав, где находился штаб 6-й армии. Куда бы ни совали нос «хэвиленды», их всюду храбро встречали красные истребители. Наши разведчики контролировали вражескую оборону от Никополя до Алешек по фронту и до рубежа Белозерки – Серогозы – Агайман – Перекоп в глубину.

Такая активность красной авиации пришлась не по нутру белогвардейскому командованию, и оно предприняло новую попытку разбомбить наш аэродром. Мы стойко отражали все налеты неприятеля, но непрерывная борьба в воздухе отвлекала нас от выполнения основных задач. Учитывая это, командующий 6-й армией Корк приказал нам отойти от Днепра.

23 сентября мы перелетели на знакомое летное поле, расположенное недалеко от Писаревских хуторов. Здесь наша авиагруппа базировалась до начала штурма Перекопа. На прежнем, бериславском аэродроме теперь находились лишь дежурные истребители. Иногда там садились разведчики, чтобы дозаправиться горючим и передать срочное донесение командованию.

Неожиданно мне приказали немедленно принять должность помощника начальника авиации 13-й армии. Командование группой я передал Карлу Петровичу Скаубиту, которого уже давно аттестовал как человека, способного быть хорошим руководителем.

Не скрою, оказанное доверие обрадовало меня. Новая должность позволяла работать с большим размахом и лично участвовать в организации взаимодействия авиации с наземными войсками. Но прощаться с людьми, ставшими мне родными, было тяжело. С рядового летчика начал я службу в этой части в 1914 году.

Вот почему сразу по прибытии на новое место я попросил у начальства разрешить мне во время операции почаще бывать у «своих». Мне пошли навстречу.

Навещая группу в дни решающих сражений, я никогда не вмешивался в действия Карла Петровича Скаубита. Да и не было в этом нужды. Он оказался действительно толковым командиром. Работать с ним было легко.