Текст книги "Брутфорс 3 (СИ)"

Автор книги: Иван Катиш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Ректор выразительно вздохнул. Коллеги покосились на него, ожидая, когда же он расскажет, зачем они здесь собрались. В том, что обсуждалось до сих пор, не было никакого секрета и никакой срочности. Здесь явно было что-то другое.

– Позавчера со мной связался Астахов. По просьбе Пиреса. Он сообщил, что тот демарш, который предприняла их ведущая лаборатория на прошлой неделе, он… обусловлен…

– Когда они заявили, что не будут обмениваться данными о работе с базовыми элементами? Я решил, что это их типичная истерика. Они закатывают ее пару раз в год, потом возвращаются к норме. Очень горячие люди, – пожал плечами Гелий.

– Да, я об этом. К слову, хорошо, что мы работаем совершенно отдельно, и у нас свой план и прогресс. Потому что истерика у них теперь может продлиться дольше, чем обычно. У них убили ведущего разработчика. В прошлый понедельник.

– Что?

– Как убили???

* * *

Маму в сообществе я нашел быстро. Она была там под своим именем, со своими записями, очень удобно. Люблю, когда людей легко найти. Последняя запись была сделана еще зимой, ее новых комментариев я тоже никаких не нашел, зато ее статус совершенно недвусмысленно гласил: «Была 2 часа назад».

Я выдохнул. Значит, всё в порядке.

И тут у меня ожил комбраслет.

Муром: А вот не надо лазить туда, куда тебя никто не просил

Глава 12

Ха! Есть контакт! Ожил чат с отцом.

Муром: А вот не надо лазить туда, куда тебя никто не просил. Отдаю должное твоей изобретательности, но не надо

Муром: За новость про кристаллы – спасибо. Я не сомневался, что они хороши, но подтверждения получать приятно

Муром: Не ищи нас. Все в порядке. Мама с бабушкой передают привет. Дед сам знаешь где

Риц: Супер

Я еле успел вставить реплику, как чат снова уснул. Вот и хорошо, вот и замечательно. Теперь некоторое время я буду спокоен. Как говорила мама, надо знать, что все в порядке – вот я и знаю. Я отлип от стены и перегрузил себя в лабу трилобитов.

В лабе мы сидели втроем: Швед, Хмарь и я, остальные или учились, или были в основной лабе инкубатора. Швед затребовал, чтобы я заполнил журнал не только сделанными работами, но и теми, что в процессе. И я целый час пыхтел, пытаясь объяснить, что же за пластырь я пытаюсь изобразить. И почему в виде кольца. Кое-как я смог выразить свою мысль, подкрепив ее ссылками на лекцию, на которой Швед и сам был.

– Я правильно понимаю, что, когда ты снабжаешь свое кольцо памятью, ты хочешь фактически изобразить стабилизатор? И надеешься, что это сработает? – уточнил Швед.

– Да. Я знаю, что ты хочешь сказать. Что я таким образом лишаю общую программу адаптивности. Потому что, если мое изделие сработает, то оно будет принудительно возвращать его к исходной форме.

– Что-то такое я и думаю, – хмыкнул Швед. – Они же подстраиваются постоянно.

– Ну вот я и хочу понять, как настроить возврат к исходным настройкам. Чтобы не убить основной концепт. У нас ведь есть данные об изменчивости, так? В течение первого года использования они не превышают 10%. В среднем.

– Но бывает иначе. Но в среднем да, ты прав.

– Вот. Я и хочу, чтобы моя нашлепка начинала работать, если объем изменений превысит 10%, а срок годности ей самой назначить месяцев десять. Кому надо, пусть новую снаряжает. И это именно временное решение, пока мы не придумаем, что делать со спонтанным разрушением элементов.

– А в форм-фактор кольца-то ты почему уперся?

– Ну не знаю. Потому что всё с чем я до сих пор работал, имело круговые контуры, на них такое колечко можно навесить. А если делать полноценный пластырь, то не знаю, куда его лепить. Но это не единственная проблема. Можно сделать и прям пленочку и ей обматывать какую-нибудь часть покрупнее. У меня другая проблема. Элемент памяти я вмонтировал, он, к счастью, норм, не надо огород городить. Но у меня проблема с передачей. Ему нужен внутренний механизм взаимодействия со всей программой, чтобы он свою память передал по всему телу системы. И его нет.

– И ты, конечно, бьешься об это дело головой?

– Мм, да… Как обычно. Сначала бьюсь, потом думаю. Но я сейчас набью вариантов и начну выбирать.

– Я понял. У меня сейчас семинар со второкурсниками, не против, если я тебе подсуну напарника? Побьешься об нее?

Я улыбнулся и кивнул. Понятно было, что за напарник. Вон сидит, сверкает глазами и пахнет яблоками. Я не против, пусть. И вообще я собирался исправиться и стать коллективистом.

* * *

Вот это была новость так новость. Бином, Полоз и Гелий в изумлении смотрели на Седова. Гелий порылся в памяти – последний раз ведущего разработчика убивали лет десять назад, и с профессиональной деятельностью это было связано весьма опосредованно. Он не сошелся во мнении о местном пиве с местным же посетителем, слово за слово, и поубивали друг друга табуретами. Потом Запад выпустил постановление, обязывающее владельцев баров прикручивать табуреты к полу, и оно даже пару лет соблюдалось. Может, и сейчас такая же история?

Заметив в глазах Гелия немой вопрос, Седов ответил:

– Нет, в этот раз пиво, похоже, не при чем. Его ждали около дома и там же убили. Крайне маловерятно, что это случайность. В общем, Пирес говорит, что лаборатория в полном раздрае, они отказались взаимодействовать исключительно для виду, потому что на самом деле им сейчас просто нечем. Они вернутся к вопросу обмена библиотеками, как только минимально разгребут дела.

– Какой ужас, – только и произнес Бином. – А у них были какие-то подвижки?

– Если и были, они остались в голове у разработчика. Весьма вероятно, что были не столько подвижки, сколько понимание, как и кто запланировал атаки на элементную базу.

– А не изобрели, случайно, считывание памяти мертвых людей? – рассеянно спросил Полоз.

– Да и у живых не изобрели, – сердито прокомментировал Гелий. – В своей собственной голове ходишь-бродишь и не можешь ничего найти.

Рассеянные по территориям лаборатории были отличным подспорьем для независимых разработок, когда надо было подойти к проблеме с разных сторон, и настоящим кошмаром, если возникала необходимость консолидировать усилия. Это было все равно, что кошек пасти, а теперь, когда одна из кошек мертва, кошмар перешел к какой-то новой форме. Огромный Запад, включавший в себя обе Америки, зачастую понятия не имел, что и где у него происходит. Столица Запада много лет полагалась на личные связи внутри и снаружи, которые даже близко не покрывали всю территорию. В каком-то смысле Западная территория хранила в себе больше загадок, чем голова отдельного человека, или даже ста человек, но концептуально проблемы у них были общие.

Похожие проблемы были и у Юга, который традиционно понятия не имел, что происходит, например, в Австралии, но они хотя бы могли обозначить куски, в которых по определению ничего интересного быть не может. Запад не мог и этого. Определенные его части одновременно славились приличной благоустроенностью, независимостью и непрозрачностью. Но свариться в таком горшочке могло всё, что угодно. Оно и сварилось.

– Эта информация не для широкого разглашения, хотя я понимаю, что с ближайшим кругом вы все равно поделитесь, – предупредил Седов.

– Неужели об этом убийстве еще не разнюхали новостники? – усомнился Бином.

– Разнюхали. Но никто пока не установил связи между ним и отказом об обмене библиотеками. И желательно, чтобы оно так и осталось, и не потому что хотя это плохо говорит о координационных способностях Запада, на что нам в целом наплевать, а потому что откровенное признание этой связи может заставить активизироваться дремлющие коробочки.

– Понятно, – кивнул Гелий. – Не будем дразнить гусей.

Все и так поняли, зачем их позвал Седов. Не для того, чтобы сообщить об убийстве. А исключительно, чтобы поделиться обеспокоенностью и проверить, осознают ли коллеги, что ситуация разворачивается непредсказуемо.

Никто из них не был знаком лично с главной звездой Запада – Кулбрисом. Тот славился тем, что редко выезжал за пределы территории, никогда не присутствовал лично на конференциях и неоднократно заявлял, что настоящему органику незачем отвлекаться на жизнь. Работа органика и есть жизнь.

– Я удивлен, что у него вообще был какой-то дом, – удивился Полоз. – Полагал, что он живет в офисе, как пальма в горшке.

– Я тоже, – поддержал его Бином. – Мы, конечно, лезем не в свое дело, но его точно опознали? Как-то странно это всё.

– Вот здесь, как я понял, есть вопросы. Похороны прошли тайно, расследование засекречено. Я бы не удивился, если бы Кулбрис инсценировал своей убийство и скрылся во льдах Антарктиды, потому что низкие температуры способствуют мыслительному процессу. С него станется.

– Так-то у него для этих целей и Гренландия есть.

– Да, но он всегда смотрел в сторону Антарктиды. Помню, как он отозвался на одну из инициатив Юга, что это так же бессмысленно, как душить пингвина. Южане тогда страшно обиделись.

– А что за инициатива была?

– Продавать настольные карточные игры для обучения детей основам органики. И субсидировать их из бюджетов Министерств образования. Мы тоже тогда забраковали, хотя и в менее красочных выражениях.

– Ну что же, – подвел итог встречи Седов. – Чтобы там ни случилось, нам надо продолжать работать.

* * *

Наверное, это было глупо. Надеяться, что я с полпинка научусь работать в команде. Только сейчас я оценил такт Тиля, с которым мы держали мастерскую, и который никогда не лез мне под руку, давал посильные поручения Скифу и отслеживал, кого из клиентов можно допускать ко мне, а кого нет. Я ведь нечасто сам принимал заказы и общался далеко не со всеми, хотя общее представление, конечно, имел.

Вот сейчас Хмарь смотрит на меня из-под своей рваной челки. Вполне дружелюбно смотрит, между прочим, но я не знаю, что ей сказать. Что предлагал Швед? Подумать о другого человека? Как это сделать-то?

Я вздохнул.

– Может, чаю пойдем попьем? Внизу кухню сделали. Для сотрудников, – предложила Хмарь.

– Не знал. Пошли. Все равно я пока не знаю, как объяснить…

Мы спустились вниз. Судя по тому, что выглядела кухня чуть более обжитой, чем операционная, сделали ее только что. Одновременно с нашей комнатой. Я посмотрел на уровень воды в чайнике и ткнул на кнопку. Тот засветился синим весь целиком.

– Вот ужас-то, – заметила Хмарь. – Как будто кто-то красочки нам решил сварить.

– Надеюсь, там вода, – улыбнулся я.

– Что же еще там может быть? – заволновалась Хмарь.

Она выключила чайник и заглянула внутрь.

– Вода…

– Паранойя, – поддразнил я ее. – Учитывая, что на своем этаже я считаюсь самым злобным параноиком, можем заключить, что это заразно.

Хмарь фыркнула с видом «не дождетесь», закрыла чайник крышкой и снова его включила.

Так с песнями и плясками на пустом месте мы добыли чаю. Чай был в таблетках и в пакетиках, но таблетки мы оставили в покое до лучших времен и заварочного чайника, и взяли что попроще.

Хмарь подергала пакетик за веревочку, осталась довольна полученным цветом и вытащила его. Я подождал подольше. Не очень-то я люблю этот полурастворимый чай, но выпендриваться не надо. Раз он уже есть.

Чай пили молча. Хмарь что-то обдумывала, а я тренировался не думать ни о чем, и у нас вполне получалось.

– Слушай, – наконец подала голос она. – Я помню, что обещала не задавать тебе тупых вопросов, на которые в принципе никто в мире не смог бы ответить. Но сейчас могу задать только такой. И очень хочется.

– Давай, – улыбнулся я. – Я обещаю вести себя прилично. Минут на пятнадцать меня точно хватит.

Хмарь подняла бровь. Это ей очень шло, причем было совершенно непонятно, как ей это удается. Бровь взлетала и изгибалась в двух местах, как горностай, готовый к прыжку. Я залюбовался. Горностай как будто заметил меня и передумал прыгать.

– Я заметила, – кашлянула Хмарь. – Да и Швед тоже. Что ты сначала ломишься во все двери, а потом останавливаешься и каким-то мистическим образом вылавливаешь тот самый вариант. Если с первым заходом все понятно, брутфорсить все до определенного предела могут, там не думать, а трясти надо, то со вторым – загадка. Я понимаю, что это у тебя или профессиональный секрет, или врожденная способность, и у тебя может не быть никакого желания рассказывать. Но нельзя ли мне хоть кусочек? Я тогда могла бы помочь тебе сократить первую фазу. И от этого мы бы все выиграли, ты не должен один лезть через эту стену.

– А! Вот о чем вы все спрашиваете. Тут нет ни секрета, ни врожденных способностей, то, что я делаю, и делаю реже, чем надо бы, – это довольно старая техника. Мой дед – ее адепт, и поделился со мной еще в школе. У нее ограниченный спектр действия, но за счет своей плотной связи с телом она отлично совмещается с органикой.

Бровь-горностай опять начала складываться пополам.

– Эта техника принятия решений, или, вернее, техника выбора, стоит на том, что ты не дергаешь свою память и не мучаешь мозг, а вынимаешь знание из тела. Ты позволяешь ему принять решение.

– Что? – не выдержала Хмарь.

– Вот на этом месте все ломаются, – засмеялся я. – Потому что слишком абсурдно звучит. Я и не настаиваю. И некоторая доля бреда в этом есть, потому что тело само не разговаривает, тебе надо научиться его читать. И мой опыт поможет здесь только частично, потому что твое тело может быть устроено иначе.

Хмарь вздохнула, подложила под себя ногу и ухватила чашку с двух сторон, демонстрируя готовность слушать.

– Откуда ноги растут. Тело – по сути большой накопитель информации. Склад. Твоя личная библиотека. Оно копит в себе знания, не сообщая об этом. И зачастую располагает большим объемом данных, чем ты можешь себе представить. И эта его способность отлично женится с органикой. Проблема в том, что многие вещи закопаны гораздо глубже, чем можно получить по щелчку пальцев, и в добыче их требуется терпение. Самые быстрые ответы, которые я научился извлекать из него, – это «да», «нет» и «не знаю». С «не знаю» проще всего. Ты мысленно задаешь вопрос, а реакции никакой не получаешь. Ну там нос по-прежнему чешется или хвост, но это не ответ. Это значит, что никакой информации у тела нет, и придется тебе пойти еще покопать. Например, у меня сейчас ровно такая проблема с механизмом возврата памяти по всему контуру программы. Я чего-то не дочитал.

Хмарь почесала нос, посмотрела на свою ладонь и кивнула:

– Ладно. Это я могу себе представить. А что с «да» и «нет».

– «Нет» – следующий по простоте ответ. У меня стягивает лопатки. Это однозначное «нет». Причем это не означает, что это на самом деле «нет», это говорит только о том, что та информация, которая есть у тела, скорее сдвигает тебя в эту сторону. Если условный массив данных догрузить, ответ может измениться. А вот с «да», самое сложное. Потому что когда выбор один из одного, тебя просто прошибает уверенностью, что надо поступить именно так. Или может жечь пальцы каким-то воспоминанием. Или голова поворачивается сама собой в нужную сторону, или прямо из ниоткуда формируется мысль. Все это формы «да». Вот, собственно, и всё.

– Так почему ты никогда об этом не рассказываешь? Мне нравится эта история. Звучит очень логично, хотяаааа… трудно сказать, насколько у меня такое получится.

– Да потому что в лучшем случае я выгляжу как человек, который рассказывает очевидные вещи. Я когда-то говорил об этом со своим другом Тилем. Он меня выслушал, почесал нос, вот как ты сейчас, и спросил, а разве можно иначе?

Хмарь засмеялась.

– В двух других случаях на меня посмотрели как на идиота. А я не люблю выглядеть идиотом. Слишком много о себе думаю, хех.

– Я тоже не люблю выглядеть идиоткой, – поделилась Хмарь. – Так что тут я тебя понимаю. Пойдем посмотрим на твой пластырь, я хочу на нем потренироваться. Или на себе. На чем получится.

Мы поставили пустые чашки в посудомоечную машину и поднялись обратно в лабораторию. Надели очки, я разместил над планшетом текущую версию восстановительного кольца, еще раз объяснил, что я уже попробовал и что не работает, и подвинул планшет к Хмари. Ваше слово, товарищ маузер.

Она прищурилась, потом откинулась на стуле и протянула руки с направляющими к кольцу. Развернула его и сплющила в блинчик, провернула над планшетом. У меня было дернулась рука, чтобы вмешаться, но я вовремя остановился. Надо ждать. Зачем она сломала всю мою работу? Не, я не против, у меня есть копия, но все равно жалко.

Блинчик развалился на две части. Хмарь грустно посмотрела на меня. Я включил нашу пушку, доуничтожил блинчик и вопросительно посмотрел на нее.

– Продолжаем, – решительно сказала она.

Я достал ей новую копию и откинулся на кресле. В этот раз она скрутила кольцо в спираль и начала его вращать. Это было уже интересно, хотя я и не понимал, что именно она пытается сделать. Должно быть, люди воспринимают меня примерно так же. Я переключился с пальцев Хмари, которые продолжали видоизменять базовую конструкцию на ее сосредоточенное лицо. Глаза горели из под рваной челки, не понимаю, как ей удается не поджигать такими глазами окрестности.

Но и эта копия не пережила экспериментов, и мне пришлось переключиться из роли очарованного наблюдателя к роли поставщика деталей. Я вывел на планшет третью копию.

– Кажется, я начинаю понимать, о чем ты говорил, – сообщила Хмарь и снова взялась за дело.

В этот раз она ничего не уничтожила, а выделила серединку в отдельную структуру, свернула ее спиралью, внедрила обратно и снова скрутила колечко. Апгрейд однозначно произошел, теперь оставалось выяснить, что у нас получилось.

– Теперь давай напустим эту штуку на что-нибудь сломанное, – предложила она.

Я нашел промежуточную версию Антоновой медузы, с которой я работал летом, вынул ее на планшет, нацепил на нее восстановительное кольцо, подождал, пока оно не считает структуру, отломил щупальце и оставил его рядом на рабочей поверхности. Кольцо засветилось. Импульс от него побежал по всему контуру медузы, она дернулась, сместилась ближе к потерянному щупальцу, подхватило его и начало приращивать. Получилось? Да отлично получилось!

– Вот! – с гордостью заявила Хмарь, протягивая ладонь к восстановленной программе. – Теперь работает. У твоей штуки не было мотива ничего чинить. Она не знала, что это ее обязанность, просто тупо помнила, как было. Ей нужен был какой-то стимул. Я сейчас слепила из подручных материалов, но так не пойдет, конечно, потому что это одноразовая вещь, а, насколько я помню, есть такие готовые. И если их еще не пожрал проклятый долгоносик, мы можем интегрировать готовый стимулятор. Ну или сделать свой понадежней.

– Класс! – обрадовался я. Мне тут нравилось всё. И то, что у нее такое получилось, и то, как у меня получилось объяснить, ну и всё целиком. – Я об этом не подумал. А как ты догадалась?

– Да вот как ты мне и посоветовал. Спросила себя и сначала получила одно ничего. А потом немного меньше, чем ничего. А потом ответ как будто сформировался весь целиком – у этой штуки слишком пусто внутри. А так не должно быть! Ей и так отлично, она не чувствует ответственности перед органической конструкцией, с которой ее совместили.

– Точно! Давай тогда найдем подходящий стимулятор.

Подходящие элементы мы искали до самого вечера. Я было совсем потерял надежду, но совместными усилиями мы все-таки собрали рабочий прототип. Он прилично работал на простых вещах, теперь надо было его обкатать на более сложных. И понять ограничения.

Странным образом я не чувствовал себя так, как будто у меня что-то украли. Как всегда бывало раньше, когда я делал работу вместе с кем-то.

Дверь запищала. Перед началом работы мы опустили защитную сетку и заблокировали дверь, чтобы никто не ворвался и не выпустил в коридор какой-нибудь кусок нашей работы. Я убрал наши варианты в хранилище, поднял сетку и разблокировал дверь.

В лабу ввалились Мавр с Обой.

– Что, развлекаетесь? – заорал Мавр с порога. – И не знаете, что нам, дополнительный экзамен ввели! И будет он через неделю.

Глава 13

Оба уселся за крайний стол, положил подбородок на ладони и принялся наблюдать за Мавром, который в красках вещал о том, что органики должны сдавать дополнительный экзамен по технике безопасности на физкультуре, потому что один одаренный персонаж в Новом северном университете повадился создавать элементы, делая обратное сальто. Естественно без очков и естественно не глядя. И недели через две, после накопления критической массы, поголовье созданных элементов стало разбегаться по окрестностям.

Кампус Нового северного был укомплектован дронами-садоводами, от которых в Старом уже успели избавиться. И они оказались таким же слабым звеном, словив в себя куски народного творчества. Эта генерация не вращалась, выставив в стороны пилы, как это было в Старом университете, а устроила гонку между собой, которая завершилась свалкой на парковке, где стояли личные мобили преподавателей. Победили все, дружно свалившись на крышу новенького мобиля проректора, чем бесконечно его расстроили.

По началу этот инцидент был маркирован как диверсия, приехало Минсвязности, поводило носом и обнаружило, что коридор, ведущий к залу, просто забит цельными и поломанными элементами. А нашли место, нашли и автора. Автор был бесконечно удивлен результату. Свой эксперимент он объяснил тем, что элементы, полученные в прыжке, приобретали особую мерцающую структуру, изучить которую он еще не успел. Причем он был уверен, что всё, что он натворил, смирно сидит в зале, и поэтому собирал свой выводок только там. Даже не подозревая, что часть его творений давно живет собственной жизнью. Местная служба безопасности под руководством Минсвязности еще неделю вычищала кампус от остатков.

Персонажа за такие деяния отчислили из Нового северного (если ты безумен, то должен быть более предусмотрителен) и тут же принудительно зачислили в Констаниновку, предложив на выбор или ее, или вечный запрет учиться органике. Первокурсник не думал ни секунды, и, единственное, что его расстроило, что на новом месте ему не дадут возможности повторить эксперимент по причине отсутствия подходящего помещения.

Тем не менее, органикам всех университетов с первого по последний курс теперь предстояло сдать экзамен по технике безопасности на физкультуре, чтобы больше никто не пытался практиковать создание элементов в движении в незащищенных помещениях. Дискуссия о том, не стоит ли подвешивать органиков на тросах и крутить, плавно перешла в рекомендацию развешивать на столбах тех, кто не умеет следовать правилам, и заглохла.

– Нууу, это не экзамен. Напугал! Это инструктаж, – заявил Риц. – Сдадим как-нибудь. Обычно это дело просто подписывают.

– Нам Варвара пришлет список всего, что нужно знать, и отвечать будем не по билетам, а по всему материалу, – дополнил рассказ Мавр.

Оба улыбался. Эту песню он уже слышал, экзамена не боялся, и счастливо плавал внутри собственных мыслей, лениво вылавливая и отпуская одну за другой. Ничего срочного не происходило, инструктаж они пройдут, а текст он может выучить весь и дословно. А пока можно подумать о чем-нибудь более захватывающем.

После того, как они всей бандой сходили на скалодром, а перед этим он лично почти откусил хвост племяннику, который вздумал его контролировать, жизнь заиграла новыми красками и даже шерсть воображаемого друга заблестела с новой силой. Он успел заметить, что Риц с Хмарью не шипят друг на друга, а, скорее, наоборот, но несмотря на легкий укол зависти не сильно расстроился. Ему тоже хотелось, чтобы у него появилась подруга, но здесь, помимо необходимости ей понравиться, еще сурово стоял вопрос выбора. Потому что ему одинаково нравились близнецы Фа и Соль и выбрать между ними было решительно невозможно. А нельзя, интересно, не выбирать?

Пока он купался в мыслях, полностью выпав из реальности, он пропустил момент, что Риц с Мавром начали сдвигать столы к стенам и освобождать центр комнаты. Опомнился он, только когда его вместе со столом утолкали к самой стене.

– Э! – вынырнул из своих мыслей Оба. – Вы чего?

* * *

Антонина Мораа, глава службы безопасности Старого университета (иногда она думала, что большей частью защищает университет от самого себя), решила совместить приятное с полезным и навестить Аглаю в ее апартаментах, которая та умудрилась устроить себе прямо на территории кампуса. Пару дней назад Антонина получила сообщение от сокурсника, который трудился в Министерстве связности. Это было даже по-своему мило, хотя ее неприятно царапнула его осведомленность. С другой стороны, если ситуация выйдет из-под контроля, ему же и придется вмешиваться, как было с Приемной комиссией. Но теперь она надеялась справиться своими силами.

По традиции все служащие, связанные с безопасностью территории, пользовались в жизни полным именем, оставляя ники для служебных переписок. Антонина любила свой ник, ни в школе, ни на работе она еще не встречала никого с таким же. Это было приятно. А вот Вадим в университете был вынужден пользоваться приставным номером 02, в группе был еще один Грифон. Мелочь, а приятно.

Грифон: Привет, давно не виделись. Надеюсь, мне не придется сваливаться тебе как снег на голову, и ваш экзамен по физкультурной безопасности пройдет без эксцессов

Сарисса: Почему он должен обрасти эксцессами?

Грифон: Потому что сама идея о новом способе производства элементов сподвигнет ваших студентов на эксперименты. А у вас сильнейшие группы на территории. И это не метафора, я имел возможность пообщаться

Антонина вспыхнула. Невозможно терпеть, когда бывший сокурсник учит тебя твоей собственной работе. Пусть даже, по формальным критериям, его карьера успешней. Но и она свой огород знает неплохо. Инцидент с Приемной комиссией в сферу ее обязанностей не входил, поскольку она в первую очередь отвечает за физическую безопасность кампуса. Но тут, разумеется, стоило выразиться потоньше. Она найдет, чем его уесть, в следующий раз.

Сарисса: Именно поэтому руководство отделения и проводит инструктаж, оформленный под экзамен. Мы решили, что лучше скормить им эту новость под контролем, чтобы все буйные успели попробовать. И мы бы это быстро локализовали. А не когда-нибудь потом, когда информация расползется своим ходом

Грифон: То есть вы их сознательно провоцируете? Умно. А справитесь?

Сарисса: Должны. Новый северный же справился

Грифон: У них состав учащихся послабее

Сарисса: Сомневаешься в нас?

Грифон: Никоим образом

Омерзительно. Почему Вадим такой зануда? Самое главное, что через час напишет опять и пригласит на кофе, это у него заход такой, издалека. И она опять пойдет, потому что других интересных вариантов у нее нет. Но не сегодня. Сегодня она идет пить чай с Аглаей, и Аглая не будет доминировать, а поставит на стол что-нибудь вкусненькое и поржет над студентами. Как она всегда говорила – а что еще с ними делать?

Как бы там ни было, Антонина все равно собиралась рассказать Аглае, что студенты-органики могут попробовать свои силы прямо в общежитии. Все корпуса которого находились в ведении Аглаи.

Шансов на такое развитие событий было не очень много, поскольку буйный первый курс уже успел поучаствовать в таком количестве приключений, которого старшим наборам бы на весь срок обучения хватило бы. Однако никогда не говори никогда.

Аглая заварила чаю, разлила по чашкам и уселась в огромное кресло из дуба и черной кожи, которое пережило в свое время падение из окна дедушкиной усадьбы, а теперь намеревалось пережить их всех. Чай с земляничными листьями чудесно сопровождали пирожки с земляничным вареньем. Аглая была мастерица подобных комбинаций.

Опасения Антонины ее не взволновали, мало ли с чем и как экспериментируют студенты, этот кампус триста лет стоит на этом месте и простоит еще столько же.

– Ты ведь и сама в это не веришь? – уточнила она у Антонины.

– Во что? В большой ущерб? Не верю. А что попробуют – верю. Но думаю, что эксперимент будет полностью локализован. Гелий считает, что первая команда, которая попробует что-то подобное предпринять, будет группа Трилобитов, у которых есть прекрасное помещение. Максимум – кто-нибудь себе что-нибудь сломает, остальные полюбуются и сделают выводы, и на этом дело закончится.

– Почему они Трилобиты?

– Вроде бы потому что трилобит сильно растет в течение жизни, и они тоже так планируют.

– Ха! Надеюсь, они не собираются составлять конкуренцию мне?

Аглая весила уверенно за сотню.

– Думаю, они имеют в виду исключительно духовный рост.

– Истинный духовный рост всегда сопровождается физическим!

Похихикали. Антонине было легко с Аглаей. Впервые в жизни у нее была такая подруга, и ничего, что она была лет на десять старше. Главное, что ей не надо было ничего доказывать. Что там говорят психологи? Человек отдыхает в ситуации, когда он получает удовольствие, ни за кого не отвечает и ни с кем не конкурирует? Аглая со своим чаем – три в одном. Ни один из других друзей Антонины не собирал все три пункта. Причем если не жадничать и брать два пункта из трех, не знаешь что хуже – отвечать за кого-то или конкурировать. С одной стороны, ответственность за весь кампус она несет каждый день, что тяжело, с другой стороны, если за временный отказ от этой ноши надо платить конкуренцией во все лопатки, то она предпочтет первое.

Антонина сама не заметила, как уничтожила пирожки.

– Ой, кажется, я всё съела!

– Так я их для тебя и пекла!

– Ты еще и сама их печешь?

– Ну а кто? Не нашей же столовой доверять. Так-то они прилично готовят, но любые пироги у них рассчитаны как минимум на Змея Горыныча. Где не только три головы, но и в каждую влезет чемодан. Неприемлемый для меня форм-фактор. Потому что я считаю, что пирожок должен быть маленький. Пусть их будет много, но маленький. В идеале на один укус.

– Ох, согласна! Но как же вкусно!

Поболтали о замене дронов, порадовались, что не надо менять хотя бы тех, кто ползает и ездит. Вот было бы мороки. Ставь их на учет, переучивай студентов и персонал. А так катаются себе и катаются.

Темы двигались зигзагами, перелистывались и перещелкивались, рабочие вопросы быстро отошли на задний план, уступив место другим историям. За окном окончательно стемнело, и Аглая принесла второй чайник с теми же земляничными листьями. Антонина рассказала про свою хаски, которая сожрала ее туфли, купленные на выпускной, из-за чего пришлось идти туда в кедах, о чем Антонина потом нимало не жалела, а Аглая – про дедушкину усадьбу, где бабушка разводила павлинов, которые орали дикими голосами все лето, а дедушка грозился в отместку развести кенгуру или хотя бы страусов, чтобы они составили конкуренцию бессмысленным обладателям цветных перьев. Усадьбы давно уже не было, но от нее осталось кресло и нежнейшие воспоминания. Слово за слово, и подруги плавно перетекли на Новый год.