Текст книги "Лисянский"

Автор книги: Иван Фирсов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 20 страниц)

– Прошу всех офицеров быть осмотрительными, – объявил в кают-компании Боэлс, – проверить арсенал и крюйт-камеру, взять их под контроль.

23 октября «Септр» возвратился в Столовую бухту. Оказалось, что неделю тому назад на кораблях эскадры пытались бунтовать матросы, но адмирал через капитанов кое-как утихомирил команды. Однако зачинщиков не нашли.

Спустя два дня рано утром капитан разбудил всех офицеров и собрал в кают-кампании.

– На «Юпитере», «Резонабле», «Сфинксе», – хмурясь, сообщил Боэлс, – матросы спустили королевские флаги и подняли синие фуфайки.

Баскаков переглянулся с Лисянским. Они уже давно знали, что это верный знак бунта на корабле.

– Адмирал Прингль и офицеры с этих кораблей съехали на берег, сейчас все крепостные пушки наведены на бунтовщиков, и по сигналу они будут без пощады уничтожены, – продолжал капитан. – Прошу всех офицеров забрать оружие из кают и доставить в кают-компанию. Я уже распорядился перенести сюда ружья из арсенала. Прошу всех офицеров заниматься своим делом. В случае бунта на «Септре» – быстро собраться в кают-компании. Вы знаете, что никто не давал матросам повода для недовольства, но дурной пример заразителен.

День прошел в напряженном ожидании. Корабельные работы велись кое-как, а местами и совсем прекращались. Матросы «Септра» взбунтовались вечером. Произошло это стихийно, без вожаков. Офицеры успели поужинать и не расходились.

В кают-компанию вбежал вахтенный офицер:

– Матросы направляются сюда, они требуют открыть корабельный арсенал.

Боэлс хладнокровно скомандовал офицерам – взять ружья, пистолеты и выйти на шканцы. Лисянский без раздумий действовал заодно с офицерами «Септра».

«Бунтари, они везде баламутят, – размышлял Лисянский. – У нас на корабле служат порядочные офицеры и капитан, и повода возмущениям нет. Надобно то зло в корне пресекать».

Со стороны полубака столпившиеся матросы, человек двести, медленно продвигались вперед, но, увидев перегородивших палубу офицеров с ружьями наперевес, остановились. Матросы о чем-то переговаривались. Потом они расступились, выкатили вперед карронаду ^[35]и что-то крикнули.

– Они кричат, что разметут нас картечью, если мы не пустим их к арсеналу.

Боэлс, слегка побледнев, выступил вперед.

– Никто не пройдет здесь, пока в живых хоть один офицер, – крикнул он.

Пока шли переговоры, начало быстро темнеть. С полубака к шканцам направились три человека во главе с боцманом. Приблизившись, он сказал, что матросы не хотят кровопролития, их подбивают несколько смутьянов.

– Я берусь, сэр, утихомирить их. Дайте мне час-другой.

Прошло немного времени, толпа матросов постепенно рассеялась, карронаду убрали. Пока выясняли отношения на «Септре», на других кораблях среди восставших начался разброд. Адмирал Прингль направил к бунтовщикам парламентеров и предъявил ультиматум: сдаться и выслать на берег главных виновников мятежа. На размышления адмирал дал два часа, после чего береговые батареи откроют огонь на уничтожение. Не прошло и часа, как мятежные корабли синие фуфайки спустили, а на стеньгах вновь подняли королевские флаги. На берег в шлюпках под конвоем свозили вожаков бунта.

На следующий день на шлюпе, поставленном под прицел береговых батарей, начался военный суд.

Судили тридцать матросов. Шестерых приговорили к смертной казни, остальных к наказанию плетьми. Двух из осужденных матросов – Чипмана и Джемса – казнили на «Септре». Эшафоты соорудили на баке, на крамболах – специальных широких досках, куда укладывают якоря после подъема. С концов нижней фока-реи протянули веревки с петлями на концах. Осужденных доставили на шлюпке под караулом и заперли в капитанской каюте. Потом к ним прошел пастор и исповедовал осужденных.

В 11 часов по сигналу адмиральской пушки, на всех кораблях одновременно, матросов казнили. Тела их в тот же день свезли на берег и похоронили. Чрезвычайная тишина царила в этот день на всех палубах и в каютах.

* * *

Прошли Рождественские праздники 1798 года. Корабли эскадры, сменяя друг друга, уходили на патрульную службу, но «Септр» оставался в бухте. Корпус его дал сильную течь, и адмирал не хотел рисковать кораблем. Воспользовавшись стоянкой, Лисянский съехал на берег. Последнее время чувствовал себя неважно: побаливала голова, что-то тянуло под ложечкой. Устроившись в гостинице, он каждый день отправлялся осматривать окрестности, где водились разные диковинки – гигантские птицы страусы, маленькие «сахарные» птички и «секретари». Разъезжал он по соседним фермам и плантациям в «вагонах» – огромных фургонах без рессор, крытых парусиной. Побывал он и в центре Капской колонии – Капштадте, но больше всего его привлекали виноградные и фруктовые плантации. Благоприятный климат позволял без особых затрат собирать богатейшие урожаи. Один из плантаторов – некий Руссо – производил больше 130 бочек превосходного вина «мускатель».

Приметил Лисянский – деньги колонистам достаются без больших усилий, «…ежели мысовский житель не приобретет денег, так он верно спит». Вторая сторона жизни, неприглядная, высвечивала во всей своей наготе: рабство. Белые колонисты время от времени устраивали облавы на негритянские поселки. «Узнавши жилища бедных дикарей, оные окружают ночью, когда от испуга ружейных выстрелов сии несчастные бросятся из шалашей своих, то тогда, убивая взрослых, берут в плен молодых, которые остаются навеки их невольниками».

«После сего рассказчик мой, – записал Лисянский, – велел привести в горницу большого мальчика и сказал, что при взятии его убито было до шестидесяти его взрослых соотичей. Какое варварство!»

Но среди обитателей мыса Доброй Надежды Лисянский отыскивал и добропорядочных людей. Как-то в Капштадте он встретил путешествующего немца Беккера, который рассказал ему о своих встречах с известными исследователями Южной Африки Левельяном и Гордоном.

Однажды на берег сошел англичанин Джонс. Он участвовал в экспедиции Броугтона, посланной Адмиралтейством с указаниями капитану Ванкуверу, совершавшему кругосветное путешествие.

– Два года мы бороздили океан, сэр, но так и не встретили Ванкувера. И лишь потом узнали, что мы разминулись с ним.

Февральским утром в комнату Лисянского постучали. Вошел пожилой, изможденный человек, с загорелыми до черноты лицом и руками он походил на мулата. Одежда его была сильно поношена.

– Позвольте, сударь, войти? – спросил он на чистом русском языке и тут же отрекомендовался: – Лебедев Герасим Степанович.

– Конечно, присаживайтесь, пожалуйста, – удивленно обрадовался Лисянский соотечественнику.

С блуждающим, истомленным взглядом, несколько странный, как показалось Лисянскому, посетитель выглядел очень усталым.

– Я только что прибыл из Калькутты, сударь, и имею честь передать вам поклон от господина Крузенштерна.

– Как, вы видели Крузенштерна? – изумленно воскликнул Лисянский.

– Не только видел, но и много беседовал, – ответил, устало улыбнувшись, Лебедев, – он пришел в Калькутту на фрегате «Луазо», находится в добром здравии и посылает вам привет.

Слушая посетителя, Лисянский с любопытством разглядывал его, стараясь понять, как он попал в Индию. Словно угадав его мысли, Лебедев начал рассказывать о себе:

– Вы, конечно, задаетесь вопросом, откуда взялся сей чудак и что он делал в Индии? Поясню, сударь. Сам я по профессии певец и немного пишущий человек. Тринадцать лет тому назад, странствуя по Европе и зарабатывая на пропитание пением, я получил от одного богатого англичанина предложение отправиться с ним в путешествие в Индию. Будучи по натуре человеком любознательным, я с удовольствием согласился и вскоре оказался в Индии, где и обосновался в Мадрасе.

Лебедева, видимо, мучила жажда. Взяв графин со столика, он отпил вина и продолжил рассказ:

– Познакомившись с коренными языками Индии, увлекся их звучанием и посвятил долгие годы изучению индийских наречий…

К сожалению, пытливость русского следопыта встретила отчужденно-завистливое отношение к нему чиновников Ост-Индской компании. Они всячески надсмехались и третировали Лебедева.

– И вот теперь, сударь, я без копейки денег спешу в Лондон к их сиятельству графу Воронцову. Авось, у него найду защиту.

Проводив неожиданного посетителя, Лисянский записал свои впечатления: «Сего дня адресовался ко мне господин Лебедев, российский музыкант, который пробыл несколько лет в Индии и теперь возвращается в Европу. Я весьма от него был рад услышать, что господин Крузенштерн прибыл благополучно в Калькутту и проводит там время довольно весело. Что же касается до самого Лебедева, то мне не трудно было в несколько часов разговора узнать, что это один из тех характеров, которые немогши жить в своем отечестве от распутства, таскаются по свету, не делая ни малейшей чести нации, к которой принадлежат; коротко сказать, он от долгов уехал из Европы и точно в таком же положении оставил Индию».

Увы, на этот раз Лисянский ошибся. Герасим Лебедев являлся далеко не заурядной личностью, несмотря на все странности его характера.

* * *

В конце октября 1798 года в каюте Баскакова, переведенного летом на «Резонабль», неожиданно появился Лисянский.

– Ну, Михайло Иванович, вот мы и расстаемся. Уходим завтра, братец мой, в Индию. Там заваруха начинается с индусами. На «Септр» грузят полк солдат и драгун.

– Вот незадача, – досадливо ответил Баскаков. Он уже привык за время совместной стоянки свободные часы проводить с приятелем на берегу. Как-никак единственный товарищ-россиянин в этих краях.

– Попробуй сходи к адмиралу, может, перепишет тебя на «Септр», – посоветовал Лисянский.

Еще в конце прошлого года Прингля сменил адмирал Кристьен, и за все месяцы офицеры ни разу с ним не общались.

Баскаков вернулся от него удрученный и с кислым видом объявил:

– Адмирал наотрез отказал. Здесь служба, говорит, а не пансион девиц.

– Прощай, брат, не горюй, что поделаешь, – успокаивал его Лисянский, – быть может, так и должно. У англичан с офицерами сейчас туго, не токмо с флотскими, но и с сухопутными.

Индия всегда сверкала жемчужиной в английской короне. Теперь там положение резко обострилось. В свое время Ост-Индская компания исподволь подмяла под себя сотню больших и малых индийских князьков, повязав их кабальными договорами. Компания смещала неугодных властителей, присваивала, попросту захватывала все больше земель, устанавливала всюду колониальные порядки. Но среди вассалов встречались и непокорные. Одним из самых главных врагов был правитель южноиндийского княжества Майсора – Типу-султан. Сын знаменитого полководца Хайдера-Али посвятил всю свою жизнь борьбе против владычества англичан. Типу имел отличные войска, пытался создать мануфактуры наподобие европейских. Он хотел объединить и возродить Индийскую империю времен Акбара. Этот человек был бельмом для Ост-Индии, его следовало убрать. Семь лет назад Типу потерпел поражение, но нынче он опять стал сильным, кроме того, несколько лет султану Майсоры помогали соперники Англии – французы. В армии Типу находились даже небольшие отряды французов. Англичане торопились разделаться с непокорным султаном. Полгода назад в Египте высадились войска Наполеона, перед новым 1799 годом они перешли Суэцкий перешеек и двинулись в Сирию. Франция грозила дотянуться наконец-то до далекой, но столь желанной Индии.

Едва «Септр» отдал якорь на рейде Мадраса, на его борт ловко взобрался полуголый индус и, разыскав капитана, передал ему инструкцию коменданта – на борт никого не принимать и на берег никого не пускать. Власти опасались тайных французских агентов.

Лисянский облокотился о фальшборт. Вечерние сумерки постепенно скрадывали береговую черту уютной мадрасской бухты. Один за другим вспыхивали огоньки на набережной, укрытой густыми кронами деревьев. Дальше проглядывали башни, подобные минаретам, холмы, покрытые лесом.

«Ост-Индия, а почему, собственно, восточная? – подумал Лисянский, – это и есть натуральная Индия. Что знаем мы о ней? Она таит в себе сказочные сокровища, ею правят магараджи, люди исповедовают таинственные культы и следуют непривычным для европейцев обычаям…»

Только на следующий день он съехал на берег вместе с капитаном. Не успели они устроиться в гостинице, как к ним, без приглашения, повалили один за другим сапожники, купцы, портные, предлагали разные товары и безделушки. На смену им появились танцовщицы, «девочки молодые и весьма красивые»…

Наутро Лисянский нанес визиты генерал-губернатору Индии лорду Морнингтону и мадрасскому губернатору лорду Клайву. Русский офицер произвел отрадное впечатление. Незаурядный ум, любознательность, живой характер располагали к общению.

– Рекомендую для полного знакомства с местным обществом побывать у здешнего монарха, навваба аркотского, – посоветовал лорд Клайв, – доступ к нему ограничен, но я дам вам своего адъютанта, он все устроит.

На третий день адъютант пригласил Лисянского к наввабу. Монарх одного из крупных южно индийских государств Карнатика вел расточительный и легкомысленный образ жизни и давно стал заложником Ост-Индской компании. В обмен на крупные займы он раздавал компании земельные участки, право собирать налоги с его обширных владений. Незадачливый властитель, запутавшись в сетях дельцов, полностью от них зависел, жил в Мадрасе по-прежнему в роскоши, но под бдительным надзором англичан.

Миновав многочисленную стражу, Лисянский в сопровождении адъютанта поднялся по широкой мраморной лестнице во дворец навваба. Они прошли по многочисленным покоям, убранным дорогими коврами, изделиями из золота и драгоценных камней. На каждом шагу встречались телохранители, слуги, придворные, музыканты, фигляры. Вокруг благоухали цветы, журчали струйки фонтанов.

На низкой тахте, утопая в шелку и парче, сидел невзрачный, сморщенный, дряхлый старик. Лицо властелина выглядело безразличным, и довольно глупая улыбка сопровождала каждое его слово. Говорил он, однако, довольно сносно по-английски. Узнав, что Лисянский из России, он встрепенулся и спросил:

– Что заставило вас пуститься в столь далекое странствие?

– Стремление познать жизнь людей разных стран, – ответил Лисянский, – увидеть своими глазами природу в натуре на всех континентах…

Навваб вначале слушал, но спустя несколько минут глаза его потускнели, прикрылись, и он погрузился в дремоту.

Улыбаясь, адъютант сделал знак, и они встали, чтобы откланяться. Навваб встрепенулся, жестом попросил задержаться и хлопнул в ладоши. Подбежавшему слуге он приказал снять со стены булатную саблю и торжественно вручил ее русскому офицеру.

Возвращаясь через многочисленную анфиладу комнат и залов, Лисянскому пришла мысль, что «не всякому можно видеть сего человека, ибо он содержится под стражей у англичан, караул содержится для осторожности, а управляет владением губернатор».

Прощаясь, навваб пригласил русского офицера на большой праздник – свадьбу сына.

На торжество собралось много гостей – индийских принцев, вельмож, английских чиновников и офицеров. Последним под звуки фанфар на богато убранном белом слоне прибыл генерал-губернатор Индии. Следом слуги-индусы несли в раззолоченных палантинах лорда Клайва и высоких чинов английской администрации. Навваб встретил их у входа, и началось празднество. Звучала непривычная восточная музыка, сверкал фейерверк, раздались пушечные салюты в честь новобрачных. Всюду сверкали бриллианты, рубины, изумруды – на одеждах, головных уборах, на оружии и даже на чувяках навваба. Столы ломились от обильных и изысканных угощений. Пленительные танцовщицы непрерывно кружились в искрометных танцах.

«Пожалуй, европейцы здесь живут в удивительной роскоши», – размышлял Лисянский, глядя на блеск торжества…

Благодушное его настроение неожиданно прервалось. Лисянского на следующий день известили: «Септр» скоро отправится в Бомбей.

– Лорд Морнингтон намерен начать наступление на Майсорского владетеля Типу, – объяснил Лисянскому капитан Эдвардс, – он предусматривает ударить на него с двух сторон. Нам предписано принять восемьдесят четвертую бригаду и перевезти ее в Бомбей. Там же мы сможем встать в док для ремонта.

17 января «Септр» с десантом вышел в море. Встретив эскадру адмирала Рейнира, блокировавшую Майсорские порты, корабль направился в Бомбей. Выгрузив войска, «Септр» встал в док, а Лисянский вместе с офицерами поселился в большом доме на берегу.

Бомбейские правители жили более скромно, чем их мадрасские соотечественники. Кроме индусов здесь проживало много парсов, выходцев из далекого Ирана, не пожелавших после арабского нашествия принять ислам.

Настроение в городе тоже отличалось тревожным ожиданием исхода начавшейся войны. Мало кто сомневался в победе англичан, во много раз превосходящих армию Типу-султана и числом, и особенно вооружением. Некоторые офицеры корабля отправились с войсками, ходили слухи, что на войне можно сказочно обогатиться.

Однажды капитан Эдвардс предложил Лисянскому:

– Наш корабль пока стоит в доке, сэр. Я заметил, вы отлично командуете матросами. Есть возможность проявить себя в настоящем деле. Мой приятель, командир полка, предлагает вам поступить к нему на службу. Скоро предстоят решительные схватки с майсорскими войсками. – Эдвардс изучающе посмотрел на Лисянского. – К тому же вы получите кучу денег, подумайте, сэр.

Лисянскому не было необходимости размышлять по этому поводу, у него давно сложился определенный взгляд на действия англичан в Ост-Индии.

– Благодарю за предложение, сэр, однако не считаю для себя возможным участвовать в сем предприятии. Сие дело сугубо внутреннее, великобританское.

Юрий Федорович не договаривал. Он давно в душе осуждал: «Такое действие англичан несправедливо».

Он продолжал бродить по бомбейским улицам и окрестностям, убеждаясь с каждым днем, что настроение жителей становилось все более тревожным.

Вскоре пришло предписание из Англии – готовиться к блокаде Красного моря, Бонапарт занял Суэц и собирает на побережье Красного моря флотилию. Французы подтягивали войска в помощь Типу-султану. Но «кажется, сие будет весьма поздно», – заключил Лисянский.

С театра военных действий приходили сообщения о поражениях войск султана. Видимо, дни его были сочтены. Оставаться в Бомбее среди военной истерии становилось тягостно.

Не раз Лисянский слышал от англичан о Новой Голландии – новой Британской колонии на юге Индийского океана. Как раз небольшое военное судно отправлялось туда для описания побережья. Он обратился за содействием к адмиралу. Обычно англичане неохотно допускали иностранцев в свои новые владения, но адмирал разрешил. Русский офицер производил благоприятное впечатление и по отзывам капитана Эдвардса отличается большой пытливостью, а кроме того, в совершенстве владеет английским. Однако события круто изменились.

Накануне отплытия в Австралию пришло письмо из Лондона. «Мая 1-го получил письмо от графа Семена Романовича Воронцова, в котором он поздравил меня с производством в капитан-лейтенанты и советовал как можно скорее возвратиться в Россию», – записал Юрий в журнале.

Весточка, с одной стороны, обрадовала, не каждый день очередным чином жалуют, но в то же время и настораживала. Уже месяц-другой в газетах мелькали сообщения о натянутых отношениях с Россией, а совет посла походил на приказание. Пришлось расстаться с мечтой побывать в незнакомой Австралии. «Итак, боясь дабы не навести на себя гнева начальства, нашел за нужное оставить все свои будущие виды, а повиноваться наставлениям посла, почему того же дня нанял место на купеческом корабле «Лоялисте» до Англии, который вскоре должен туда отправиться. Адмирал Рейнир было предлагал мне ехать на пакетботе в Персидский залив, а оттуда с его бумагами отправиться в Алеппо, уверяя, что с последнего порта мне легко достигнуть будет Европы. Однако я предпринять того не согласился на счет военных обстоятельств и дабы не потерять редкостей, которые приобрел с немалыми трудами в прошедшие семь лет».

Лисянский – следопыт, дорожит своими драгоценностями: океанскими раковинами и кораллами, утварью и оружием, собранными за семь лет скитаний по морям и океанам.

Расставаясь с Индией, он невольно вспоминает мыс Доброй Надежды и красоты Южной Африки, на прощанье любуется экзотикой Бомбея. Прелести природы не укрывают от его взора людские беды простого подневольного народа. «Что в Капштадте, что здесь, в Мадрасе и Бомбее, – размышляет он, – всюду пришельцы, невзирая на страдания и бедствия местного населения, ищут прибыли поболее и утопают в роскоши».

Купеческий бриг несколько задержался в Бомбее. В пути все время дули противные ветры, из-за чего бриг неделями не выходил в море и только глубокой осенью 1798 года прибыл в Англию.

В посольстве Лисянский почувствовал, что отношения с Англией стали натянутыми. Но зимовать ему пришлось в Лондоне.

– Ввиду позднего времени, холода в Финском заливе вот-вот появится шуга ^[36], и он замерзнет, – сказал Воронцов, – оставайтесь на зиму здесь.

Оказалось, что Крузенштерн и Баскаков осенью успели уехать в Петербург. Свободного времени хватало, и Лисянский целыми днями проводил его за чтением. Он прочитал все о путешествиях Кука и Бугенвиля, узнал о таинственном исчезновении экспедиции Лаперуза и смерти посланного на его поиски адмирала д’Антркасто. Все они из Европы направились на Восток. Невольно приходила на ум несостоявшаяся экспедиция Муловского, вспомнились рассказы Гревенса, теплилась надежда испробовать себя и отправиться на поиски неизведанных земель. Как-то в разговоре с Воронцовым высказал свои замыслы. Тот скептически усмехнулся:

– Сие, милостивый государь, не для нас, россиян. Кругом света плавать под силу английским капитанам, французам, другим европейцам. – Посол помолчал и добавил: – Кроме прочего, такой вояж требует большого капитала, у нас же, видимо, таких средств нет.

При разговоре присутствовал протоиерей Смирнов. Когда они вышли от Воронцова, он пригласил, как обычно, Лисянского к себе на чашку чая. В беседе обнадежил:

– Ежели у вас намерения серьезные, Юрий Федорович, советую в Петербурге отыскать правление новой Российско-Американской компании. Оно прошлым летом указом царя-самодержца нашего утверждено.

Лисянский ничего не слышал о компании.

– Сие вы достоверно знаете?

– Видите ли, по поручению графа через мои руки много документов в переписке посольской проходит. Бумаг-то много, в Петербурге борзописцев хватает, – они оба улыбнулись. – Но не токмо бумаги. Доверенные люди из компании бывают в Лондоне, суда покупают купеческие, снаряжение для них. Деньгами богата компания.

– Кто же там предводительствует, Яков Иванович?

– Насколько мне известно, первенствующий директор компании Булдаков Михайло Матвеевич, зять покойного Шелихова Григорья, – перекрестился Смирнов.

– Печальная весть, а я и не слыхал о его кончине, – вздохнул Лисянский, – царство ему небесное…

– Однако, по слухам, – помолчав, сказал Смирнов, – всеми делами компании заправляет другой зять Шелихова, действительный статский советник Николай Резанов…

Владельцы лондонских книжных лавок в ту зиму приметили завсегдатая, заезжего симпатичного морского офицера. Каждую неделю он непременно заходил к ним, подолгу листая книги. Всегда спрашивал описания морских путешествий. Однажды он нашел то, о чем спрашивал давно у букинистов, – книгу Джона Клерка «Опыт морской тактики». Он не встречал ее с тех пор, как расстался с Робертом Мурреем в Вест-Индии.

– Эта книга, сэр, стоит дорого, – предупредил книготорговец, – тираж ее невелик, а спрос большой.

Лисянский не пожалел, что истратил несколько гиней. Солидный фолиант с десятками схем он одолел за две недели. Разбирая различные атакующие варианты, выдвинутые Клерком, Лисянский невольно вспоминал и восстанавливал в памяти эпизоды войны со шведами десятилетней давности.

«Возле Гогланда Грейг не завершил виктории разгромом шведов. Его не поняли командиры, – размышлял Лисянский. – В Эландском сражении шведы были на ветре, однако и они, и Чичагов мельтешили и были рады, что обошлось без потерь. Клерк же рекомендует в таких случаях атаковать решительно».

По мере чтения книги в памяти чередой проходили панорамы схваток на Балтике: «В Ревеле Чичагов успешно отбился от шведов, стоя на якоре, но не преследовал их. Под Выборгом тот же Чичагов явно упустил шведов…»

И всюду небрежение или недосмотр от недостатка единого образа мысли и взаимного понимания…

Правда, он помнил и рассказы Круза о Чесменском сражении, слыхал в свое время об успехах Черноморской эскадры, но там действовали незаурядные адмиралы, а успех должен сопутствовать отечественному флоту всегда. Есть о чем поразмыслить, быть может, как раз и недостает анализа, сделанного славным Клерком?

В другой раз ему повезло, купил четыре тома дневниковых записей Лаперуза. Несмотря на войну, через нейтральные страны лондонские книготорговцы регулярно снабжались парижскими изданиями. Не выясненное до сих пор исчезновение экспедиции Лаперуза наводило на размышления своей таинственностью, волновало многих в Европе, лишний раз напоминало о превратностях судеб моряков.

Перед дальней дорогой

Без малого семь лет не ступал Лисянский на родную землю. Не раз в минувшие годы ловил он себя на мысли о привлекательности иноземной жизни, «ежели бы что-то особенное, – как говорил он, – не влекло меня домой». Прощаясь с Лисянским, протоиерей Смирнов сожалел:

– Завидую я вам, Юрий Федорович, в родимую сторонку возвращаетесь. Здесь-то вроде и опрятно, и достаток есть, а все не то. Разве вот сиятельный граф наш благоденствует. Ему все английское – прекрасно, а наше, российское, ни во что не ставит. Под стать ему и приятель его – адмиральский сынок, ваш брат, офицер, Павел Чичагов. Даром что все английское превозносит, так еще и женился на англичанке. Вы-то, я знаю, из другого теста замешены. Как сказал пиит наш несравненный Гаврила Державин: «Отечества и дым нам сладок и приятен».

Представившись в Адмиралтейств-коллегии, в ожидании назначения Лисянский целыми днями бродил по петербургским улицам, всматривался в озабоченные лица куда-то спешивших людей. За прошедшие годы произошла перемена самодержцев российских. Новый император Павел I круто переложил руль государственной машины. Указы посыпались один за другим – о престолонаследовании и сокращении барщины, запрещении танцевать вальс и кричать кучерам, «казнил без вины, награждал без заслуг». Одни – приближенные его покойной матушки, подвергались опале, другие – ссылке, третьи лишались чинов и званий. Возвысились любимцы императора – Аракчеев, Кутайсов… Среди них был и недалекий вице-адмирал Кушелев, сделавший карьеру в покоях наследника. В 1798 году он стал во главе Адмиралтейств-коллегии. Павел I задумал преобразовать российский флот, но поручил это особому комитету, в котором «не было ни одного энергичного, молодого, знающего морского офицера».

Одним из первых приказов по Морскому ведомству возвратил Морской кадетский корпус из Кронштадта в столицу…

В Кронштадте Лисянский встретился с Баскаковым. В это время Ананий ушел с эскадрой вице-адмирала Макарова в Англию. Братья разминулись в пути. Город изменился мало. Та же грязь на улицах, скученность в ветхих домишках рабочих людей. Корабли на рейде потеряли прежнюю величавость, выглядели понурыми. За год до прибытия не стало адмирала Круза. Давно скончался Курганов. Вместе с Баскаковым пошли в церковь, помянули светлую их память. Назавтра Баскаков должен был уйти в Ревель.

– Зайдем в буфетную собрания, – предложил Лисянский.

– Как же, жди, – хмыкнул Баскаков, – прикрыл государь офицерское собрание. Офицеру, говорит, служба надобна, а не танцульки. Нынче-то и в Петербург отлучиться без монаршего разрешения нельзя. Айда ко мне.

Встречу отпраздновали по-домашнему – купили вина, закуски. Больше говорил Баскаков, рассказывал о столичных переменах, кронштадтских новостях.

– Понимаешь ли, государь по делам как бы печется о флоте. Затевают в Адмиралтействе постройку новых кораблей, устав написали, штаты флотские ввели, ревизии частые, мздоимцы вроде бы затихли. А с другого конца, Кушелев-то, почитай, четверть века на палубу не ступал, флотских забот не ведает, а всему делу головой поставлен.

Баскаков налил вина, когда выпили, спросил:

– Теперь-то поостыл ты, Юрий Федорович, от гардемаринских затей, надеюсь, побывал в дальних странах вдосталь, утихомиришься небось?

– Вот и не угадал, Михайло Иванович, – озорно улыбнулся Лисянский, – сколь путешествовал, а всего-то и не увидел. Вспомни, Кук и Лаперуз куда стремились? Ну, то-то, и я там должен побывать, а заодно и кругом света обойти. И земли ныне в Америке нашенские – российские. В том вижу свою пользу и Отечеству.

– Ты, пожалуй, не одинок в своих задумках, – помолчав, сказал Баскаков, – вот Крузенштерн еще в Лондоне, когда возвращались, грозился рапорт написать в Адмиралтейств-коллегию о том же. Только Кушелев, видимо, и слушать его не схотел.

– Вот как? – удивился Лисянский, – надобно расспросить его.

– Нет его, в море ушел. Сам-то ты теперь куда?

– Как прикажут, а осенью засяду за Джона Клерка, надобно многое сделать, одних чертежей более полусотни вычертить…

Летом Лисянский находился в кампании с флотом у Красной горки, а когда эскадра встала на зимнюю стоянку, принялся за перевод.

Еще в середине лета возвратился с эскадрой из Англии Ананий.

– Государю не по нраву пришлась британская политика. Во всем свою выгоду англичане ищут, – рассказал Ананий, – Мальту к рукам прибрали, бескровно, а успехи эскадры Ушакова на Средиземном море к своей пользе обратили да и на морях начали без прав всех досматривать.

Встретился с долговязым Крузенштерном. Держался он несколько чопорно, но вид у него был грустный.

– Было дело, – ответил он на расспросы Лисянского, – отослал я свои соображения о пользе для России морского пути на Камчатку. Хотел даже лично приехать и доложить, не разрешили. Но ты же знаешь нашу российскую волокиту. Даже более слыхал, предложение мое отвергнуто. Однако и ты, говорят, намереваешься в те края отправиться? А я, грешным делом, об отставке помышляю…

– Охота имеется, – ответил Лисянский, – однако подступиться к этому не так просто, к тому же занят я сейчас весьма другим делом…

После Рождества Ананий передал поклон от Карла Гревенса:

– Мы с ним часто тебя вспоминали во время крейсирования эскадры у Текселя, он командиром на «Всеволоде». Приглашает в гости.

Пошли к нему вдвоем. Встретились как старые друзья, хотя не виделись лет десять.

Гревенс, выслушав Лисянского, посоветовал:

– Ежели будете в Петербурге, Юрий Федорович, зайдите в правление Российско-Американской компании, что у Синего моста. Сие предприятие силу набирает. Многие важные сановники акционерами в нем состоят. У них и суда находятся в собственности. Наверняка они испытывают нужду в капитанах.