Текст книги "Все, о чем вы мечтали"

Автор книги: Иван Петров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц)

  Своему теперешнему хозяину, Азату Бакинскому, тоже когда-то угол сдавала. В начале девяностых. Он тогда такой жалкий, говорит, был, ...бедный. Подкармливала, лечила, когда заболел. Потом его семью приютила, жили на один дом. Помнит Азат добро, взял сейчас ее на работу.

  Не умеют русские торговать...

  Таких бывших покупательниц-инженерш из соседних домов – навалом работает на рынке. У тех, у кого раньше арбузы-дыни брали. Теперь "уважаемые" новым хозяевам хвосты заносят, когда те на белых ауди и меринах на рынок заезжают – проверить, как идут дела. Благодарные – жуть.

  Ну и предложила она нам эту квартиру в аренду, если таджиков выселим и за год ее в порядок приведем, типа ремонта. Тогда – два года ей не платим, только квартплата на нас, а потом – посмотрит, передоговоримся. Ударили по рукам.

  Таджиков выперли, а с ремонтом не очень, денег-то – нет. Но, потихоньку-помаленьку, жизнь наладили – вода, газ, электричество, даже стены обоями обклеили, паркетины обгорелые заменили. Телевизор, магнитофон – с помойки принес – починил. Средних размеров холодильник, микроволновку. В ванную душ вполне приличный поставил, смесители у соседей после ремонта взял. Ванна чугунная, кондовая, одна только и осталась, хрен убьешь. В маленькой комнате – пять, а потом шесть наших девчонок, в большой – пятнадцать пацанов. Тесно, но – в тесноте, да не в обиде. Появился свой дом. Какие к черту наркотики и оружие?!! С ума они там посходили!!!

  Подкинуть можно, наркоты у ментов хоть залейся, но оружие – оно денег стоит! С чего им деньгами разбрасываться, чтобы нас прижучить?! Таджики? Так они давно расползлись, почти не сопротивляясь. Дала бы ментам денег – те вдвоем, за полчаса, всех бы на мороз. Мы-то неделю предложили на переезд. Через два дня квартира стояла пуста-пустешенька с открытой дверью. Хорошо хоть дверь не сняли, поленились, а то – совсем обнаглели – бабка пять лет выселить не может! Хм, дверь им пришлось бы вернуть.

  Сама Маргарита Васильевна? Так сказала бы, зачем так-то? Ну, выкинула бы она нас раньше обещанного? Мы же не таджики, ушли бы сами. Да нет, не она... Может, менты разрыли то дело с порезанными уродами? Опять не сходится. Зачем оружие-то подбрасывать? Повязали бы старших, младших – в детдом. К чему такой шум со стрельбой? Или у них доказухи нет? Когда их это останавливало... Вот, если родители заказали конкретно Большого, то – тогда похоже на правду. Тогда – да. Может быть. Проплатили. И, как обещали – с шумом. Всех перестрелять...

  Все равно – нет у меня другого выхода. Пока есть шанс что-то сделать для младших, надо идти. Первое решение всегда правильное. Все равно, иначе жить не получится, от себя не спрячешься. Если не пойду – сволочь я.

  Плевать, что сволочь, кто кроме меня им поможет?!! Большого нет. Ладно, хватит трусить... пошел...

   За углом, у самого дома, подождал, отдышался. Выглянул – у подъезда пусто. Никого. Все равно, еще постоял, рассматривая носки кроссовок. Внимательно. Травку, распрямившуюся в моем следе. Все равно – идти не хотелось. Ну – очень, даже ледком тянуло в животе. Задержал взгляд на тоненьких юных листьях неизвестного мне вида кустарника, протянув руку, сорвал и прижал один листик к лицу, нежно погладил пальцами. Зачем-то потрогал серую пупырчатую стену дома, провел по ней ладонью, пачкая в пыли и крошке. Выглянул еще раз. На скамеечке у входа в подъезд как раз присаживался мужчина, разминая вынутую сигарету. Устраивался, не торопясь пошарил в боковом кармане пиджака, потом, вытянув ногу, полез в брючный. Достал зажигалку, прикурил. Поплыло облачко дыма. Больше вокруг никого.

  Больше всего – почему-то – боялся этого, выставленного у подъезда. Но мужик, бросив на меня наигранно-безразличный взгляд, даже не пошевелился, когда я, пройдя мимо него на расстоянии вытянутой руки, потянул на себя подъездную дверь. Выдохнув, вошел в дом, дверь сзади тихо закрылась, отрезая меня от дневного света, поставил тяжелую ногу на первую ступеньку лестницы, нажал, начал подниматься. На втором этаже такой же, в костюме, курил, присев на подоконник у распахнутого во двор окна. Внимательно, как имеет право всякий взрослый, встретил меня пристальным взглядом, пока я поднимался, взглядом обшмонал, и проводил в спину на следующий лестничный пролет. Может, они приняли меня за местного подростка, возвратившегося из школы? На площадке четвертого, перед квартирой, я впервые вздохнул. Все. Весь путь снизу проделал не дыша, почти бегом. Ну, все! И нажал на звонок. Привычная трель...

  Дверь в квартиру распахнулась сразу, шагов я не расслышал, и – высокий мент, почему-то в галифе, не дав себя рассмотреть, не спрашивая, за воротник дернул меня на себя, втаскивая в коридор. Хлопнул рукой по двери у меня за спиной, щелкнул язычок замка. Так же, не говоря ни слова, развернул спиной к себе, перехватился за одежду и поволок на кухню, держа за плечи. Там, у нашего столика, залитого солнечным светом из окна, на кузькиной табуретке сидел лысоватый пузан в распахнутом кителе. Он улыбался.

  – О! А вот и второй убивец, точно под описание. Сам пришел?

  А ну-ка, Меджидов, давай его сюда. Ближе, ближе, подходи, не бойся.

  Лапки протяни, дядя не обидит. Знакомая штучка? Хочешь наручники примерить? Не хочешь? А надо! Ты же, сволочь, человека убил, как теперь с тобой? Водку распивать? С одним уже распили. Да не дергайся! Меджидов! Вот... та-ак. А теперь еще раз его подержи. Узнаешь? Не узнаешь. А это, Акела, ваш пистолет. Марки ТТ, между прочим. Заряженный боевыми патронами. И одна пуля из этого пистолета пробила фуражку у Меджидова. Что ты головой вертишь? Вот он стоит. Это твой сучий дружок, чтобы ему на том свете икалось, в него стрелял! Убить мог, да мы не дали, раньше успели. Теперь отписывайся...

  Ну, ладно болтать. Держи его, Меджидов, ладонь, ладонь разожми. И будут у нас сейчас на стволе, хорек, твои отпечатки пальцев. Подожди, не так! Ну-ка, поставь его к той стене. Ты, пацан, чего думаешь? Мы с тобой тут шутки шутить будем? Открой рот. Открой рот, сука! А теперь ствол пососи. Чувствуешь, чем пахнет? Это сгоревшим порохом пахнет, запомни. Дальше в камере продолжишь сосать, там тебе и остальное объяснят. Задницей прочувствуешь, тварь! А теперь смотри... Сюда смотри, в дуло. Ты ж, скользкая сволочь, у нас из рук вывернулся и палить из предъявленного вещественного доказательства пытался! Смотри...

  Б-бах... тах...

  Казалось, огонь плеснул прямо в глаза. Я реально видел, как пуля медленно вылетела из дула и, вдруг резко ускорившись, прошла слева у моего виска, впившись в кухонную перегородку.

  Меджидов, оттолкнувшись от меня, судорожно отдернул руки, сделав шаг назад:

  – Глухарь, ты совсем дурак, что ли!!! На х...я!!!

  Улыбчивый мент оскалился:

  – Ага, совсем. А теперь – руки вперед, щенок, и аккуратно, заметь – аккуратно, берешь его за рукоятку... вот, я платочек перехвачу... И даешь мне.

  Входная дверь с грохотом распахнулась, ударившись о стену. Влетевший с пистолетом перекошенным ртом выдохнул:

  – Что!!! Кто стрелял?!!

  И я, уже держа рукоятку оказавшегося таким тяжелым, проклятого ТТ, начал нажимать на спуск. Туго...

  Т-тах!!!

  Т-тах!!!

  Т-тах!!!

  Видя, как расширяются глаза, леденеет взгляд стоящего напротив меня Глухаря.

  Своего выстрела я не услышал. Просто все исчезло.

   Глава 6

  Я не знаю, что со мной происходит...

  Очнулся лежащим лицом в траве. Один глаз не открывается, но и вторым все видно. Открыл легко. Трава как трава.

  Больно, но к такой боли уже привык, жисть такая. И к сякой тоже привык. Терпеть можно. Все можно терпеть, куда деваться. Не одно так другое, чем-то сзади шарахнули, я вообще думал что пуля. В голову. Ан нет, живой... пока. На этой мысли меня почему-то вывернуло. Все, что сожрал – прямо в траву под лицо. Сожрал ох...енно много. Желудок идиот – в голове, трясущейся от истошных спазмов в брюхе, боль такая, что впору концы отдать. Фигурально.

  Герои в кино и наши дамы в классе в такой ситуации должны бы простонать:

  – О, господи, как же мне плохо...

  И этак ручкой... Воздушно.

  Б...ь, не герой я! Мне просто х...ево. Мордой в блевотине. И кровища из башки течет.

  Куда меня эти гады вывезли? Зачем? Решили, что мой трупешник лишний, не проверили и – за город, в лес. Могли бы хотя б прикопать...

  Жизнь-то налаживается, претензии пошли.

  Могли бы и добить... Тоже недоволен?

  Лежишь, как лягуха распластанная... Руки? Есть. Ноги? Есть. На травке...

  Опершись руками на землю, попытался привстать. Голова взорвалась. Темнота.

  А теперь очнулся – вонища! Блевотина уже присохла, но воняет страшно. И кто-то близко, рядом, жалобно так, тоненько стонет...

  Кто-кто! Я это! Сука. Сейчас все сбегутся, пожалеют... И голос-то какой противный.

  Ладно, попробуем привстать. Еще раз. Медленно...

  Эти идиоты даже до леса меня не довезли, бросили в поле. До леса... До леса еще метров сто.

  Пожалуй, полежу еще немного, чуть-чуть отползу. Куда мне торопиться?

  Длинный сегодня день...

  Классно меня отделали – не удивительно, что добивать не стали. Самая большая начинается на затылке, даже подальше, слева, и – через всю голову, ко лбу. Трогать не стал, рядом – по волосам – пощупал, там уже все в колтун запеклось. Вместо глаза какой-то клубок опухолей, через бровь тоже рана, кажется – со лба начинается. Пальцами проверять не решился, но, вроде, глазной жижи на щеке нет? Может такое быть, чтобы глаз вытек, а щека потом высохла? И слева, через рот, по скуле, но не сквозная. Зубы целы.

  Болит все, больше – внутри, в голове, особенно в затылке. Наверно, там рана глубже, оттуда били. А на морде и... глаз – это уже потом, сапогами. Руки, ноги, требуха – совсем не болят. Совсем, потому что копчик чувствуется, побаливает. Значит остальное целое. Не били по ребрам. Слабость от сотрясения, да еще и крови, наверно, много потерял. Здесь-то, вон – лужица небольшая, а в машине... Они что, не заметили, что из меня кровь течет? А из мертвого кровь течет?

  Дались тебе эти менты, что ты все про них...

  Убираться надо, уползать, вернуться они могут, вот что... Вот только... рубаху надо снять и – осторожно, на голову. Кровь остановлю, если продолжает... и вообще...

  Легко сказать – рубашку снять. А для этого надо куртку... А для этого надо сесть...

  Тихонечко... сначала перевернусь на спину...

  Солнце в зените. Господи, как тянется этот день.

  А теперь обопрусь локтями и, неся голову, как драгоценный сосуд, продумывая каждое движение, осторожненько... тихонечко...

  Я сел.

  ...

  А потом – встал.

  Сильно воняло кладбищенским трупным запахом, застарелыми носками. И все поле передо мной было покрыто трупами. Именно трупами – застывшие, изоманые позы, никаких сомнений. Ни одного движения, когда попытался его отсматривать. Колышущаяся трава – и в ней цветные и темные холмики, ближе и дальше, почти до самой кромки леса. Много, сотни. Сотня – точно, возможно больше, группами и отдельно лежащие. Я-то с самого края, рядом – двое, дальше группа, а потом уже они все.

  Когда сел – сразу увидел. А когда встал...

  Тетеньки, можно я в обморок упаду? Очень хочется.

  Б...ь! Ну что за жизнь! Зае...ало!

  В обморок падать не стал, но к ближайшему трупу полз на четвереньках. Ноги не держали. Что и хорошо. Удобно было блевать, голова меньше трясется. Там уже блевать-то нечем, больше тужился – вот что больно, опять кровь пошла. Парнишке смяли лицо чем-то вроде дубины. Нет, лица там не было, был багрово-черный провал, мясо вперемешку с костями. Чистый подбородок с приставшим к кровяному потеку длинным волоском. Не брился еще, а единственную волосину зачем-то оставил. И лоб – выше бровей, почти у самых волос. Короткие, обычная стрижка. Остальное – мясо. Все это затылком влипло в толстую лужу крови. Других ран не видно. Да и зачем?

  Короткая – до пояса, красная однобортная куртка со стоячим воротником, расшитая по груди рядами позолоченных шнуровых петель. Три ряда позолоченных пуговиц, на которые накинут этот шнур. Вся грудь, по вороту, на рукавах – все обшито золотым... Шитье позолоченное.

  Петли, пуговицы – как расстегивал?

  Вторая куртка тоже расшитая, еще и с черной меховой опушкой, зацеплена пропущенным через подмышку шнуром. Серые штаны с кожаной вставкой между ног. На кальсонных завязках сбоку – от пояса до пяток. Под ними... Под ними короткие черные сапоги без каблука. Вон, шляпа его валяется. Кивер. Разукрашенное ведро с козырьком и длинной блямбой сверху.

  И остальное. Барахло.

  Ножнички, щипчики, зеркальце, духи, помадка. Кстати, пригодились бы, кроме шуток.

  Верх – типо гусар, низ – типо... Голова че то не варит... Низ типо Паниковский. Босяк в сапогах и кальсонах. А туша подальше – типо купец-разбойник. И следующие тоже все разные. Типо армия из разнообразных павлинов, о единообразии и стандартизации понятия не имеющая. А я – типо в Армани, кроссовках и полосатых трусах белорусского производства. С головой, замотанной типо в тюрбан из нарезанных лент бывшей белой рубашки. Типо саблей.

  Сойдет здесь моя рубашка за батист?

  Но рост и комплекция, похоже, совпадают. Не проверишь – не поймешь. Типо.

  И я, вцепившись двумя руками, начал стаскивать сапоги. Сначала сапоги. Кроссовки потом сниму.

  Особенно, наверно, здорово выглядело – интригующе!!!, когда я лежал со спущенными, недозавязанными штанами на полуголом трупе (без штанов), трогательно уткнувшись носом ему в плечо. Верхнюю одежду с трупа я сдуру сразу не снял. Чтобы правильно, не напутав, идентично все одеть. Чтоб один в один, а то забуду. И, верхняя – сложнее, там шнуры... А потом, когда пыжился, возясь со штанами, опять потерял сознание.

  И вот, допустим, кто-то приходит – и чито он видит? Картина маслом!!!

  Обалдеть!... Что подумают люди?..

  Что подумал я, когда очнулся, можно не вспоминать – там один мат. Ну что я за мародер такой бестолковый. Стыдись, салага!

  Этот поц еще и обосраться успел. Не сильно, видимо, перед войной постился, берег себя от раны в брюхо, но – в соответствующем месте – оставил очень характерное пятно. Это для полноты картины, чтоб совсем уж меня добить, чтобы видел себя со стороны, баран!

  Типа – маньяк кончил по полной! Ату его, извращенца!!!

  Ладно, работаем, а то, действительно – кто-то появится...

  ... Повесят, однако...

  По залитому закатным солнцем, метающим лучики из-за каждого ствола, светлому лиственному лесу шел человек. Летний чистый залитый солнцем лес – это чудо. Темные громады дубов, как зубры, караулят его границы, напрягая могучие плечи, скалой выдвигая их из зарослей подлеска, угрожая врагам своей темнотой и силой. Липы, как благородные олени – разбрелись по чаще, пасутся, и здесь, и там, чутко охраняя свой молодняк. А березы, рябины, ольха – как неизвестные пока еще природе радостные звери, без всякого порядка, разбежались и живут где хотят, ни о чем не думая. Создают то предчувствие радости, ради которого и заходишь в лесную прохладу после асфальтовой сковородки шумящего и дымящего города. И птицы, и травка, и... вообще.

  А человек? Человек таки двигался – шатаясь, иногда падая. Полз на четвереньках, стоял, прижимаясь к стволам. Отталкивался от них, делал несколько шагов, опять падал.

  Ну, это долго рассказывать...

  А летний светлый лиственный лес – это все-таки чудо.

  Когда по лесу еле идешь... да от дерева к дереву... шатает, да через... коряги, да падая. И, б...ь, ударяясь...

  Встал! Встал, б...ь, я сказал!!! Пошел!..

  Был бы я умным... Был бы я умным – обшарил бы все трупы, пока воду не нашел. До фига трупов – хоть у одного, но фляга ведь была? Да не у одного... Это мой зараза-кавалерист был без фляги. Спроси я у него – а фляга где? Он бы, падла, наверняка сказал... Сказал бы – я кавалерист, фляга на лошади уехала! И пистолеты уехали... И, вообще, – все, целый чемодан, только ведро осталось... Ведро забирай... Сказал бы? Ска-азал... Струсил бы, что за утерю фляги я ему кадык вырву. И потому бы наврал... Не было у него лошади. Они туда все пешком приперлись. Без стремянов. Б-рр, нет! Без шпор! И их ухайдакали...

  Был бы я... Был бы я умным, я бы не в лес, а в поля пошел. Поля штука конечная, во что-то – да упрешься. И там все видно. И меня бы нашли... И это бы все уже кончилось, меня бы уже убили. И началось по новой... Допустим, хомяком...

  А еще – червяком! Земляным червяком!..

  Но – есть же шанс, что – нет? Есть. А я – поперся в лес, потому что в полях воды нет, а вода есть в лесу... Потому он и растет. А пить надо... Пить... Крови много потерял. А про флягу не допер... Потому что по башке ударенный. А лес величина бесконечная... и воды в нем нет. Я же северный житель? Северный... То есть, по природе лесной... Cеверный олень... Вот – такой – я...

  Был бы я умный, я бы тот пистолет у усатого не брал. Он, сука, кило три весил и я его волок. Ну и что, что за кушак... Только ноги и здоровы были... Он мне, сука, все ноги отбил... Он мне... по яйцам... Сука...

  Был бы я... Я бы его сразу выбросил,.. а не тряпки свои прятал... Слишком близко... от края... леса, могут найти... если по следу... пойдут. Все, не могу больше!

  Встал! Встал, б...ь, я сказал!!! Пошел!..

  Ох,.. сука...

  Был бы я умным...

  Ох...хо...

  Был бы я умным,.. я бы там остался. Лежал бы... Лежал бы в своем... костюмчике... отдыхал. А не... не в этом обосранном реквизите – с дурацкой... саблей вместо костыля. Дурацкой! Вот... упаду и порежусь... Зарежет она меня, сука... чувствую. Только и ждет... из руки вывернуться... Брошу, сука! И ведро, б...ь, тоже... Слышишь, кивер, это о тебе... разговор. Отвяжу и брошу... Я предупредил! Еще раз – и брошу! Выброшу, как пистолет... Я за тобой наблюдаю... Сгниешь...Сгинешь в лесу, реквизит... Метровая... гадина, кило на два! Не... выходит из тебя... путной палки, как есть... не выходит.

  Ох-хо-о...

  Лежал бы, людей дожидался. Водички бы... Водички бы попил. Флягу бы нашел... Пришли бы, а я им – Здрасьте!.. Здравствуйте, люди... А я инопланетянин! Буду... вас сейчас советами... учить! Лечите меня быстрее... Или нет,.. не так... Здравствуйте, а я иностранец... Миль пардон, же ву при. Поз...вольте даме ручку поцеловать!.. Желаете джинсовый костюмчик примерить?.. Проездом поиздержался... Если только в долг?.. Ей-богу, отдам, сейчас же телеграфом... вышлю. Как только – так сразу. О!.. Или так... Это я... тут у вас всех ворогов побил!.. Один, все один, можете не проверять... Они крались, а я – раз!... и всех вас спас!.. Битте-дритте, мне орден на грудь... за спасение вашего Отечества... А они меня – Бац! И опять в хомяка!..

  Все, вышел... Вон – деревня. Подавись...

  И я, с чувством выполненного долга, опять потерял сознание. Раз в седьмой– восьмой. Уже не важно...

   Жили у бабуси два веселых гуся:

   Один белый, другой серый...

  Вечереет... Строго говоря, до заката еще далеко, часа четыре. Но – хочется сказать – вечереет, ну и скажем! Не днем же, презрев всяческие мирские заботы, встречаться двум почтенным горожанам, чтобы спокойно и не торопясь обсудить? Встретились ближе к вечеру, как и положено степенным людям, а не бездельникам каким-то. Когда все суетные дела переделаны и почтенному мужу и отцу семейства вполне позволительно посидеть после тяжкого трудового дня, обсудить с коллегами – к примеру – виды на урожай. Или прочие окрестные виды. Да даже, в том числе, не говоря худого слова (то есть – молча, каждый сам про себя и по себе) – открывающиеся через улицу виды на соседку, нагнувшуюся над грядкой с георгинами в палисаднике. Так себе виды, но на безрыбье... Забор мешает, плохо видно? Убрать? Не надо? Ну, говорю же, так себе виды...

  Сидим. Пьем. Закусываем.

  Хорошо бы, но...

  Этак любой решит. что здесь пьяницы собрались. а не достойные своего звания бюргеры, жители столицы целого княжества – Изенбург.

  А и выпивка – она денег стоит. И закуска. Так-то, да каждый день – в трубу вылететь недолго. Или праздник какой? Нет.

  Просто зашел герр Шеффер к своему хорошему знакомому – герру Вагнеру. К серьезному солидному господину, который держит городскую скобяную лавку. Зашел по дороге, на минуточку, а так – дела! Дела! Он ведь тоже серьезный и солидный господин, герр Шеффер – поставляет канцелярские принадлежности, и ни куда-нибудь, а в городскую ратушу, вот и смотри! Уважаемые люди сидят на лавочке у палисадника около дома герра Вагнера. Один вышел на минутку, присел на лавочку у калитки, а тут и другой мимо проходил. Тоже присел. Поздоровался. О погоде спросил. А кормить – угощать? Да с чего это? Хороший гость дома обедает. Да и не гость герр Шеффер! Так, рядом случайно проходил...

  Почему бы и не поговорить? Да хотя бы и о погоде.

  А захотелось бы обоим – могли бы в пивную пойти, только рано еще в пивную. Солидные люди, им в такое время в пивной делать нечего. Не пьянь подзаборная, не юнцы, не бездельники и так далее, долго еще можно перечислять. Если попозже – то конечно можно. Кружечку пива, а есть повод крепко выпить – так и стопочку шнапса. Ничто человеческое им не чуждо. Бывает и так.

  Если повод есть.

  Тогда и Шеффер зачем? Пусть сам в пивную идет и сам за себя платит.

  Это с точки зрения Вагнера. Шеффер аналогичен.

  Так что – находимся мы сейчас в Штадтвальде близ Кобленца, городке тысяч на пять населения, с ратушей, с церковью – даже не с одной, а с двумя. Городок чистенький, аккуратный, центральная ратушная площадь давным-давно замощена, да и несколько улиц тоже. Домишки небольшие, чаще одноэтажные, сельского типа, под неизменной черепицей, завезенной из соседнего государства – графства Лерхенфельд, прямо из ихней столицы, что от здешней верстах в двадцати. Или в десяти милях – кому как удобнее считать. Славятся соседи своей черепицей. Здешние больше овцеводством промышляют. Пивоварение и там и там развито, каждый гордится своим местным сортом. Ну, да ладно о пиве...

  По правде говоря, и то, и другое пиво – дерьмо. Вы бы его пить не стали. Не говоря уж про вкус – просто бы побрезговали.

  Окружен наш городок дремучими непроходимыми лесами, что тянутся верст на пятнадцать на север, а потом, уже за ними, идут бескрайние поля северного соседа, графства Шенборн-Гейзенштамм – тоже – верст на пятнадцать. Те соседи пшеницей промышляют, выращивают.

  Сказал – окружен. Соврал для красного словца. Не в лесах же овец разводить? На обширных лугах их разводят, вокруг широкой стремительной реки, что течет аж с альпийских гор. Вроде бы оттуда. Не проверял пока никто. Как река по-научному называется, то есть – на картах – тоже неизвестно, а местные называют ее просто рекой. Других-то нет. Да вроде – на больших картах – и этой нет, а маленькие карты жителям княжества без надобности: чего там отображать-то, все и так видно! И вот в пойме реки на протяжении всего ее течения по территории великого нашего государства и расположены те луга, на которых и пасутся те самые овцы, что являются основой благосостоянии и князя, и ближних его, и, само собой, всех окрестных жителей, что этих овец пасут и стригут. Или князь пасет и стрижет своих пастухов и стригалей, и в этом основа его богатства? Ну, не важно. На данном этапе.

  Улочка, на которой живет Вагнер, не в центре, ближе к той стороне, что на лес выходит. Не выбился пока герр Вагнер в высший эшелон, туда, поближе к центру, где мостят. Пока проживает здесь, где летом на дорожной колее пыль по щиколотку, но уже не там, где ее по колено, где загорелые мальчишки в одних коротких штанах по лету бродят в ней, словно цапли по мелководью, медленно вынимая ноги из горячей пуховой подушки и, пошевелив пальцами, наблюдают, как она стекает на дорогу. Такая мягкая! Ну, а по осени – соответствующей глубины и вязкости грязь. В которой кареты намертво застревают, если даже шестерик запрячь.

  Пока – так: одноэтажный домик, палисадник, скамеечка перед ним, три гуся щиплют травку у калитки, благоразумно не удаляясь. Уже три! Растет благосостояние. Потихоньку, но что делать? И пяти лет не прошло, как открыл Вагнер лавочку. До того был подмастерьем у местного каретника, механикусом! – как теперь сам себя называет, рассказывая биографию и воспоминая. Ничего, зато сын Вагнера будет природным лавочником, закрепит за собой и семьей эту статусную ступень. И пусть бросит камень тот, кто считает, что за время жизни одного поколения можно добиться большего, рванув наверх сразу на две ступени. Только не в гусей! В Вагнера бросайте.

  Уважаемый Шеффер пошел другим путем. Расставшись с профессией овечьего пастуха, он решил удариться в науку. Всем родом. Тягу почувствовал. Поэтому пока находится в самом начале задуманной многоходовки. Лавку канцелярскую не открыл (денег нет), да и покупателей на его изысканный умный товар в государстве маловато – одна ратуша и потребляет. В нее и завозит периодически то, что приобретает аж в Марбурге. Пытался к князю подкатить, но княжьи морду скорчили и покупают все по своим каналам, чуть ли не у производителя – напрямки – заказывая! Ну да ладно, все одно – по любым понятиям Шеффер теперь купец. Пока небогатый. Но в перспективе видит он своего потомка столичным архивариусом или даже княжьим канцеляристом, писцом, к примеру. Научным трудом чтобы... Как бы...

  Образования пока Шефферу не хватает, поэтому конкретика видится мутновато. Но! – перспективы несомненны и выбранная стезя вызывает у него уважение. Даже гордость.

  Любит науку народ, ученая нация. Того же Шеффера хоть сейчас к дикарям в гувернеры. А что? Он может!

  Вообще-то, это ему фельдфебель подсказал, когда Шеффер по-молодости лет пять служил в прусской пехоте. Потом удачно дезертировал.

  Но фельдфебель – это ...! Фельдфебеля до сих пор вспоминает. Этак глубоко, аж продирает. Вздрагивает, плечами крутит.

  Одеты наши господа торговцы одинаково, по местной моде. Чулки, башмаки с острыми носами, штаны под колено со штрипками, но не в обтяжку, рубашка, шейный платок, редингот, застегнутый (не смотря на жару) до последней пуговицы. Шляпа. Ведро вроде цилиндра, но попроще. Похоже, если по цилиндру сверху основательно дать доской. Вот такой примерно получится: сплющенный, измятый, с обвисшими полями. Ну и материальчик, грубоватый – везде, на всем. Из того, что пошло на рубашку, вышел бы отличный мешок для сахара. Прочный. Нет, не мешковина, конечно. К мешковине ближе то, что пошло на сюртук. Типа редингот. Все в коричневых тонах. Шеффер в буроватых, Вагнер в краснинку отдает. Сытенькие, невысокие, лет сорока. Щечки, глазки. Волосы длинные, грязные, но расчесанные. Блондины. У Вагнера морда красная – жара, а у Шеффера бледная. Есть такие, что никогда не загорают, хоть в Африку их посылай. Гордо несут бремя белого человека, ни на йоту не приближаясь по цвету к смуглым. Обгорят – и опять белая кожа.

  Оба с тросточками. А как же? В люди выбились.

  Сам себя не уважишь – кто тебя уважит? Тросточка, и еще раз – тросточка!

  – Обязательно нужен дождь, это я вам говорю, уважаемый герр Вагнер! И поскорее. Без дождя решительно невозможно! Никак. Я настаиваю – нам нужен дождь!

  – Позвольте с вами согласиться, уважаемый герр Шеффер. Что поделаешь, все меняется, даже погода. Лет двадцать назад такого и быть не могло, чтобы целых три недели – и без дождя! И когда – без дождя? Когда самое время ему быть! Не будет сейчас дождя, и вы увидите. Вы можете забыть про урожай. Да! Можете забыть.

  – Пастор Мюллер говорит, что это комета...

  – Все может быть, дорогой герр Шеффер! В наше время все может быть. Все меняется – и погода не становится лучше... Вот помню, лет двадцать пять назад дожди были. Какие правильные были дожди! Сейчас таких нет...

  – А какие свиньи были у старого пастора Гаука? Вы только представьте – вот такой слой сала за полгода! Чудная порода была у пастора, да повывелась. Такие чудесные свиньи! Как мне жаль, что вы не видели тех свиней. Все меняется. Как сложно будет нашим детям...

  Детей у Шеффера всего одно. Когда подрастет – сложно будет Шефферу. Но он пока не догадывается.

  – Согласен, герр Шеффер, согласен. Комета, ничего не поделаешь. Все к тому идет.

  Помолчали. Шеффер тросточкой нарисовал загогулину в пыли. Вагнер внимательно ее рассмотрел и сочувственно вздохнул.

  – Чего ж и ждать, когда такие времена. Война! Такие убытки, такой ущерб торговле! От того и комета...

  – Не соглашусь, вот здесь не соглашусь с вами, уважаемый. Комета – от того и война! Люди становятся злыми. Сердца ожесточаются. Разбойников развелось. В нашем княжестве, дай бог здоровья его светлости князю фон Изенбург, что денно и нощно о подданных заботится, все спокойно, но посмотрите, что делается у соседей! По дорогам не проехать! Слыхали, как за лесом целый отряд поубивали? Что творится в мире!..

  – Отчего ж не слыхал, мой добрый уважаемый герр Вагнер? Очень даже слыхал! Я ведь, в некотором роде, сам военный. Знаете, довелось послужить в молодости, очень даже, знаете, довелось. Я вам, возможно, рассказывал...

  Такой фонтан надо было срочно заткнуть, пока не протекло. Чуть промедлишь и дезертир-ветеран, выйдя на оперативный простор воспоминаний о службе в пехоте, о молодости, станет неудержим! Это надолго, хоть вставай и в дом уходи. Дальше с ним никакого сладу, начнет тростью рубить! Было...

  – Да, герр Шеффер, рассказывали. Вы знаете, я хорошо знаком с герром Бауэром из городской стражи. Мы, можно сказать, приятели. Очень уважаю господина стражника, очень!

  – Я тоже очень уважаю наших стражников, герр Вагнер! Настоящие герои, знаете ли. Настоящие! Не откажите в любезности, передайте мой поклон и мои слова восхищения при встрече с вашим приятелем, герром Бауэром. Нижайший поклон и искреннее восхищение.

  – С удовольствием передам. Слыхал я, что шли это по землям княжества Гессен-Кассель из плена те, кого наши уважаемые соседи из королевства Бавария, (а герр Бауэр говорит, что из великого герцогства Берг), не смогли обменять или как-то иначе с противниками договориться. Пастор Глюк уверял, что шли они из королевства Вестфалия. Кто знает? Почти два года их терпели – кормили, одевали, согревали – и кто за все это заплатил? А никто! Этакая орава любого в разор введет. В стародавние времена за них выкуп положено было назначить, вот и было бы всем хорошо! А нет выкупа – так ты отработай. Наши предки не глупей нас с вами были, не то что теперь. Одно разорение... И что – что благородный? Благородному тоже работать надо, если в плену и родственники не платят! Без денег-то – шалишь! Пришлось отпустить, казну сберегая. А разбойнику – ему же все равно: что шантрапа всякая, что честный купец-горожанин. Душегуб он, ваш разбойник!!! За товар страшно, боюсь даже думать, что с ним может случиться. Такой ужас! Там же много благородных, разодетых в благородное, вот и напали на них разбойники, да всех вырезали. Перебили, да и сами жизни лишились – оружие-то у бывших плененных оказалось! Как у них оно оказалось? Как попали почти к Касселю? Куда их князь смотрел? Что им там делать было? Вот вопросы! Вроде бы – не разрешается оружие бывшим иметь, а то ведь тоже – не дай господь – станут разбойничьей шайкой. Начнут грабить по дорогам! Питаться-то надо, люди воинские, им не впервой! Вот и подумай, что есть война... Комета...