Текст книги "В бой уходили десантники"

Автор книги: Иван Громов

Соавторы: Владимир Пигунов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)

Корпус формируется

В марте 1941 года в целях дальнейшего совершенствования воздушно-десантных войск было принято решение о реорганизации этих бригад в корпуса. На их базе в Красной Армии развертывались 5 воздушно-десантных корпусов, каждый численностью более 10 тысяч человек[20]20
  Советские воздушно-десантные войска. С. 50.


[Закрыть].

В Западном Особом военном округе, в Марьиной Горке, развертывался 4-й воздушно-десантный корпус. На станцию Пуховичи один за другим приходили эшелоны. Здесь разгружались стрелковые дивизии, прибывшие из Костромы, Тюмени, и 210-й запасной полк. Они размещались в палаточном лагере в районе стрельбища, рядом с военным городком.

Из состава тюменской дивизии помощником начальника оперативного отделения по химслужбе приехал майор Николай Колобовников. Он только окончил академию химзащиты.

Родился Колобовников в 1904 году. Образование получил в церковно-приходской школе. Затем учился в 18-й Оренбургской военной школе. Стал опытным командиром. Участвовал в гражданской войне. В составе 4-й стрелковой дивизии воевал с басмачами, награжден орденом Красного Знамени.

Из этой же дивизии на должность помощника начальника политотдела 8-й бригады назначили старшего политрука Виктора Лютова, участника боев на Халхин-Голе.

Политработников бригады возглавил старший батальонный комиссар Василий Андреевич Никитин.

Комбригом назначили подполковника Александра Алексеевича Онуфриева[21]21
  В последующем А. А. Онуфриев был командиром этой же бригады в парашютном десанте корпуса на Смоленщине в 1942 г., затем командиром 38-й гвардейской стрелковой дивизии. Погиб в звании генерал-майора при обороне Барвенково 25 декабря 1942 г.


[Закрыть].

Немногие из ветеранов 214-й бригады, в их числе и полковник Александр Казанкин, вступивший в должность начальника штаба корпуса, знали, что комбриг 8-й родился в 1904 году и по окончании церковно-приходской школы одиннадцатилетним мальчиком начал трудиться: подносчиком продуктов, откатчиком вагонеток в шахте, кочегаром на электростанции. Его военная биография началась в 1923 году, когда он стал курсантом Омской пехотной школы. А дальше – служба на разных должностях в Белорусском военном округе. Но опыт командования нештатным отдельным стрелковым батальоном особого назначения 99-го полка 33-й дивизии и окончание в 1941 году факультета командного и штурманского состава академии ВВС послужили основанием для назначения его на должность командира воздушно-десантной бригады.

А. А. Онуфриев торопился со слаживанием бригады, может быть, потому, что умом и сердцем больше других чувствовал угрозу фашизма с западной границы. Не знал покоя и штаб бригады, который возглавил Виктор Спирин.

В 3-й батальон к майору Николаю Самарину комиссаром назначили старшего политрука Демьяна Гавриша. Он вернулся в десантные войска с должности инструктора политотдела 10-й смешанной авиадивизии, которая дислоцировалась в Кобрине.

Медицинский персонал бригады подчинялся военврачу 2-го ранга Юрию Николаевичу Пикулеву, прибывшему в Марьину Горку из Тюмени. Его подвижную фигуру с темными выразительными глазами видели во всех подразделениях. Он интересовался делами не только медработников, но и бытом красноармейцев, младших командиров.

Под конец комплектования бригадный врач собрал подчиненных на совещание. В медпункт прибыли военврачи 3-го ранга Александров, Стремусов, Диков, врач 4-го батальона из состава срочной службы Смирнов. Самую большую группу составили фельдшера. Хозяйка медпункта военврач 3-го ранга Таисия Семдьянкина примостилась позади.

Недолго совещался Ю. Н. Пикулев с подчиненными. После представления вновь прибывших он для настроения высказал очередную шутку в адрес неустроенного медпункта и его хозяйки, повел разговор о задачах медиков на ближайшее время.

– Здоровье и еще раз здоровье – вот главная забота медперсонала бригады. Всю работу нужно строить на подготовку десантников к ознакомительному прыжку, который планируется после двадцать второго июня, – закончил бригадный врач. – Расходитесь, товарищи, и за дело. Время – золото!

Командиром 7-й бригады назначили участника гражданской и советско-финляндской войн полковника Михаила Федоровича Тихонова.

Награждение его в 1920 году золотыми часами, а в 1928 – револьвером системы «маузер» украшали биографию комбрига. А если учесть, что в 1935 году он удостоен ордена Красного Знамени МНР, а в 1938 году ордена Полярной звезды этой же страны, то можно понять, каким высоким был его авторитет среди командиров и политработников. Его грудь украшали также орден Красной Звезды и медаль «XX лет РККА».

Богатый опыт армейской службы накопил и старший батальонный комиссар Николай Иванович Горохов.

Во внушительную силу разворачивался отдельный танковый батальон. На должность комбата прибыл капитан Николай Придании, а комиссара – старший политрук Алексей Рощинский.

Через несколько недель после начала формирования лязг гусениц быстроходных Т-37 и Т-38 доносился с танкодрома. Экипажи учились вождению и выполнению огневых задач из пулемета. Маленькие, легкие плавающие танки с лобовой броней 8 миллиметров являлись в то время грозой для кавалерии и пехоты. Конечно, танкетка не танк, но и она намного усиливала парашютный десант.

На должность командира корпуса получил назначение командир 21-й горно-кавалерийской дивизии из Среднеазиатского военного округа генерал-майор Алексей Семенович Жадов. В Марьиной Горке его уже ожидали. А пока обязанности комкора выполнял полковник А. Ф. Казанкин. Он настолько оказался загружен делами по формированию корпуса, что многие свои обязанности вынужден был передать начальнику оперативного отдела майору Владимиру Тимченко. И тот успешно справлялся со штабными делами.

Высокий, голубоглазый, в идеально подогнанной и отутюженной форме авиатора, в меру строгий, аккуратный не только во внешнем виде, но и службе, майор пользовался у командиров штаба корпуса большим авторитетом. Многие удивлялись, как он быстро распутывал, казалось бы, нерешаемые задачи, а их в дни формирования набиралось больше, чем нужно. В октябре 1940 года он с отличием окончил Военную академию имени М. В. Фрунзе и прибыл в корпус из 10-й смешанной авиадивизии с повышением. Там не хотели отпускать способного оперативного работника, но отдел кадров округа решил по-своему.

Он был и отлично подготовленным парашютистом. Еще в звании младшего лейтенанта ему, летчику-наблюдателю, 2 сентября 1934 года приказом ВВС РККА присвоили звание «Инструктор парашютного дела ВВС РККА».

В должность начальника связи корпуса вступил майор Стахий Захарчук. Он никогда не конфликтовал с подчиненными, поддерживал их инициативу, а это многое значило. Его уважали и командиры штаба, и подчиненные.

Начальник разведки Вячеслав Колобков не выделялся ни внешним видом, ни твердостью характера, но отличался исполнительностью, вершил свою службу с завидной точностью.

Инструктор парашютной подготовки капитан Максим Коцарь среди командиров выделялся богатырскими плечами и мохнатыми бровями. С первого дня он занялся парашютной подготовкой десантников и созданием учебной базы.

Комиссаром корпуса стал один из опытных политработников, полковой комиссар Василий Максимович Оленин.

Говорил он убедительно, хотя и не очень громко. Речь его текла, как ручеек, который, словно бы раздвигая на пути берега, сам становился речушкой, а затем и полноводной рекой. Умел комиссар акцентировать внимание слушателей. Это чувствовалось по интонации, жестам и взгляду. Все знали, что он ничего не скажет опрометчиво, необдуманно. Любили его за умение слушать собеседника. Он не останавливал, давал возможность высказаться, но, вставляя нужные слова, поощрял собеседника на откровенность. Умел Василий Максимович работать с людьми. Его выступления на совещаниях о надвигавшейся грозе со стороны западной границы и о задачах корпуса в период формирования были четкими: нужно спешить, фашизм уже упирался в границу Западного Особого военного округа вооруженной силой, перед которой не устояли многие европейские страны, а буржуазная Польша развалилась в несколько дней. Полеты немецких самолетов с явно разведывательными целями над нашей территорией и распространяемые разговоры о надвигавшейся войне не случайны.

К началу формирования корпуса из военного городка убыло в Великий Устюг Пуховичское военное училище. Каждая бригада получила по две казармы. Остальные здания занимались подразделениями и штабами. Линия бывших конюшен кавалерийской дивизии, позади казарм, стала местом складов. А строительство парашютной вышки, начатое 214-й бригадой, все продолжалось.

Вновь сформированные бригады еще не были полностью укомплектованы техникой и вооружением, но боевая учеба шла строго по ротным расписаниям.

Инструкторы парашютной подготовки сформированных бригад с головой ушли в организацию занятий по наземной подготовке парашютистов, а инструкторы 214-й продолжали осваивать прыжки с малой высоты.

Они начались с 1-й роты, укомплектованной красноармейцами со средним и высшим образованием. Рота первой и отправилась на аэродром у Синчи. Впереди шел, как всегда, сосредоточенный Петр Поборцев. Худощавый, с глубоко посаженными глазами, он выглядел строгим, волевым человеком, пользовался у комбрига особым расположением.

Поборцев не обращал внимания на высыпавших на улицу мальчишек и взгляды жителей. Он ушел в себя и думал о предстоявшем показательном прыжке. Задача у него непростая. Ему предстояло прыгнуть с высоты 150 метров. Тогда его подчиненные – будущие командиры смело пойдут на прыжок с высоты 300 метров. Он сам уговорил комбрига на этот эксперимент и теперь еще раз мысленно репетировал каждое движение.

Незаметно отмерили 7 километров до аэродрома. Поборцев отдал команды, и подготовка к прыжкам началась.

На показательные прыжки прибыли все ротные и батальонные командиры.

Подошло время, и Поборцев на виду у всех надел с помощью укладчика парашют.

– Ребята, смотрите, у командира нет запасного, – нарушил тишину разведчик Павел Козлов.

– Вашему старшему лейтенанту запасной парашют не потребуется, – пояснил комбриг.

– Как это? – не понял разведчик.

– А так. Ваш командир прыгает с высоты сто пятьдесят метров, и запасной ему ни к чему. Все равно второй не успеет раскрыть.

– Вот это риск!

– Не тревожьтесь, вы начнете прыгать с высоты триста метров, – с хитринкой в глазах успокоил полковник А. Ф. Левашов. – А чтобы некоторые не струсили, старший лейтенант уходит в разведку на сверхмалую высоту.

Пока Алексей Федорович говорил с курсантами, ТБ-3 уже вышел на курс. В дверке бомбардировщика показалась фигура ротного. Вот он бросился вниз, и все увидели, как из ранца на спине вырвался вытяжной парашют и потянул за собой купол. Он быстро наполнился. До земли оставалось метров тридцать. Приземлился Поборцев нормально.

– Здорово! – раздался вздох облегчения. – Вот это прыжок!

К парашютисту побежали красноармейцы.

– Ну как прыжок? – первым спросил укладчик.

– Прыгать можно и нужно. Секунды – и на земле. Враг и не опомнится, а ты как снег на голову!

Начало массовым, маловысотным, как их называли, прыжкам положено. 214-я бригада и на этом этапе совершенствования оказалась в числе первопроходцев.

Приближение военной грозы чувствовалось все больше. В сторону новой западной границы шли эшелоны. Подтягивались из глубины страны новые войска. 7 июня в городке ввели затемнение. Изменился и тон политических информаций. Для комсостава начались занятия по изучению немецкого языка. Тревожное настроение, достигшее особой остроты к середине месяца, как-то приглушило Заявление ТАСС, опубликованное в «Правде» 15 июня.

Не знали тогда десантники, что в день опубликования этого заявления Гитлер вызвал в Берлин всех командующих войсками и отдал последние распоряжения. В тот же день фельдмаршал Клюге возвратился в свой штаб и стал выводить соединения на исходные позиции.

Суббота 21 июня после ужина была обычной: смотрели кинофильм, слушали выступления московских артистов, писали письма, строились на вечернюю поверку. Затем дневальные объявили «отбой».

Военный городок в Марьиной Горке погрузился в сон. Только командиры бодрствовали. Во многих домах комсостава светились окна. Не спалось и начальнику штаба 8-й бригады капитану Виктору Спирину. Этому была причина. Полковник А. Ф. Казанкин разрешил командиру бригады съездить в выходной по личным делам в Минск, и подполковник А. А. Онуфриев оставил его за себя.

Мысли о завтрашнем дне с большими спортивными соревнованиями нарушились: по коридору, как понял Спирин, протопал Демьян Гавриш. «Видно, задержался комиссар батальона в своем подразделении», – подумал он. Жили они комнатами напротив и по воскресеньям, как правило, собирались за одним столом. «Наверное, не придется завтра с Демьяном посидеть вместе». С этой мыслью Спирин и уснул.

Заместитель командира 1-го батальона по МТО Андрей Кобец так и не сомкнул глаз. Вспоминалось: вот он пасет гусей у богача-соседа в Губовке. Босоногий, в холщовых штанишках и такой же самотканой рубашке пастушок чувствовал себя неуютно под взглядами дочки хозяина, красавицы, как он считал, необыкновенной. Это было в те дни, когда она приезжала домой на каникулы из гимназии. Под ее взглядом он краснел и не знал, куда девать руки.

Одевали ее в такие одежки, что девчонкам из Новгородки и не снились. Чувствуя неловкость босоногого Андрея, она сама начала учить его по букварю. И он старался. За лето научился читать и писать. А хозяин, наблюдая, как дочка обхаживает пастушка, вскоре «повысил» его в должности, доверил пасти свиней и телят.

По просьбе родителей хозяин осенью 1914 года, хотя Андрею не исполнилось и семи лет, отдал его в школу как восьмилетнего. Учительница Анна Прокофьевна после первой недели занятий перевела его во второй класс. Это оказалось просто: в той же классной комнате пересадила на другой ряд. Учился только до середины ноября. Ушел тогда в школу – стоял почти летний, хотя и холодный день, а возвращался домой – поднялась метель, подморозило. Босиком добежал до хозяйского дома. А к ночи все в нем горело. Андрей заболел воспалением легких, и его привезли в Новгородку. На этом учеба кончилась. Лишь в 1918 году, работая кочегаром на газогенераторной машине во вторую смену, Андрей снова начал со второго класса. Вскоре, однако, пошел работать по найму.

И так с неполными двумя классами в 1934 году он окончил военное училище. Память продолжала высвечивать прожитое. Позади голодный 1921 год, вступление в комсомол и призыв в 1929 году в ряды Красной Армии. Дальше мысль остановилась на парашютном прыжке, который запланирован на понедельник.

В субботу десантники его батальона поднимались в небо для знакомства с высотой. Отработали при этом посадку в самолет, размещение в нем, освоились с точками отделения через оба бомболюка и дверку. «Конечно, боязно прыгать через бомболюк, но мой страх не должны заметить бойцы», – подумал он и, наконец-то, уснул.

Боевая тревога

– Подъем! – донеслось до сержанта Василия Граммы сквозь сон, и он, открыв глаза, подумал: «Почему подъем? Что случилось?»

– Боевая тревога! – повторил дневальный.

– Ты что, сдурел? – бросил в его сторону кто-то из бойцов.

– Кончай разговоры! – выкрикнул дежурный по роте. – Боевая тревога!

«Что же случилось? – еще раз подумал сержант. – Наверное, новый марш-бросок предстоит».

В последние дни комбриг А. А. Онуфриев частенько устраивал неожиданные тревоги с марш-броском и движением по азимуту. «Возможно, и сегодня будет что-то подобное. Однако в выходной такого еще не случалось», – снова подумал Грамма.

Торопливо одеваясь, он скомандовал:

– В ружье!

Казарма быстро наполнилась топотом сапог. Все бежали к пирамидам с оружием. Однако в боевую тревогу по-настоящему никто еще не верил.

Неделю назад заместитель командующего округом генерал-лейтенант И. В. Болдин проверял подготовку 214-й бригады по захвату парашютистами военной базы условного противника. В тот день тоже объявили тревогу. Она была, разумеется, учебной. Тогда десантники с оружием в руках быстро построились у казармы и стали ожидать распоряжений. Вскоре, однако, последовал отбой, и все разошлись.

Наверное, то же самое произойдет и теперь.

Красноармейцы и командиры уже направлялись к выходу, когда старшина подал не совсем понятную для многих команду:

– Всем одеть новое обмундирование!

«Дела!» – подумал Грамма и взглянул на часы. Маятник настенных ходиков отстукивал привычное тик-так. Стрелки показывали 4 часа 30 минут. Все начали быстро переодеваться. Кто-то даже шутил:

– Не торопись, ребята, сейчас скомандуют «отбой!».

– Выходи строиться! – поступил новый приказ старшины, и десантники высыпали на улицу.

Около каждой казармы выстраивались поротно. Было видно, как связные возвращались от домов комсостава. «Значит, тревога всему корпусу», – отметил Грамма.

Старшины приступили к проверке личного состава, начали уточнять боевые расчеты…

Виктор Спирин проснулся от стука в дверь.

– Кто там? – отозвался он.

– Боевая тревога, товарищ капитан! – раздался за дверью голос посыльного.

– Ясно! – ответил Спирин и начал одеваться.

Поверх гимнастерки с накладными карманами на груди туго затянул командирский ремень. Проверил пистолет и обоймы. Перекинул через плечо сумку с картой под целлофановым «окошком» и, сказав жене несколько успокоительных слов, торопливо зашагал к штабу бригады. По пути обернулся и увидел, как из домов комсостава в направлении военного городка бежали командиры. Увидел он подполковника Александра Алексеевича Онуфриева. «Вот так раз! Ведь комбриг должен быть в Минске. Как же так?»

Собрались у штаба бригады.

– Всем троим нам приказано срочно прибыть в штаб корпуса, – сказал комбриг комиссару и начальнику штаба.

Позже Виктор Спирин узнал, что Онуфриев, будучи в Минске, понял: назревают какие-то необычные события, и ночным поездом вернулся в Марьину Горку.

Подошли к штабу корпуса. Сдержанно, без излишних слов обменялись рукопожатиями со знакомыми командирами и политработниками. В ожидании вызова к комкору полковнику А. Ф. Казанкину кое-кто выражал недоумение по поводу тревоги в выходной день.

Вскоре на крыльцо вышел оперативный дежурный:

– Заходите, товарищи!

В кабинете полковника Казанкина уже находились командиры и политработники штаба и управления корпуса.

– Садитесь, – пригласил он.

Лицо полковника не выражало и тени тревоги.

– Товарищи, – начал Казанкин, – нашему корпусу объявлена боевая тревога. Объявлена не случайно. Нам предстоят боевые действия. Это война, товарищи, со всеми вытекающими из нее последствиями…

Слова исполнявшего обязанности командира корпуса поразили. В кабинете установилась напряженная тишина. Командиры и политработники словно бы взвешивали слова комкора.

«А как же с договором о ненападении? К тому же было Заявление ТАСС! Очень, очень все это не вовремя. Корпус не успел еще дополучить вооружение и технику до штатной потребности, в особенности автотранспорт!» – размышлял Виктор Спирин.

А полковник Казанкин продолжал:

– Приказываю: привести подразделения и части в боевую готовность и вывести в ранее намеченный район сосредоточения. Срочно дополучить на складах все, что требуется. Военный городок оставить немедленно. Подготовиться к выполнению боевых задач в парашютном десанте. Все, товарищи! По боевым местам!

Командиры и политработники вышли из кабинета.

– Майор Тимченко! – обратился Казанкин к своему помощнику. – Подготовьте письменный приказ. Срочно на автомашине отправьте в штаб округа, теперь уже фронта, делегата связи. Майору Захарчуку поддерживать постоянную связь с Минском.

– Есть, товарищ полковник, – вытянулся Тимченко.

Потеря связи со штабом округа особенно тревожила А. Ф. Казанкина. Не знал он тогда, что война уже бушевала в полную силу, а заместитель начальника штаба 4-й армии полковник Долгов только еще принимал телеграмму из округа с директивой Генштаба, в которой говорилось: «1. В течение 22–23.6. 41 г. возможно внезапное нападение немцев на фронтах ЛВО, ПрибОВО, ЗапОВО, КОВО, ОдВО. Нападение может начаться с провокационных действий. 2. Задача наших войск – не поддаваться ни на какие провокационные действия…»[22]22
  Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. М., 1978. Т. 1. С. 236–237.


[Закрыть]

Немудрено, что в Марьину Горку штаб округа не сумел передать и эту общую, без конкретных задач директиву, а только два слова: «Боевая тревога».

Позднее стало известно, что перед рассветом 22 июня во всех западных приграничных округах была нарушена проводная связь с войсками и штабы округов и армий не имели возможности передавать свои распоряжения. Заброшенные фашистами на нашу территорию агентура и диверсионные группы перерезали проволочную связь, убивали делегатов связи и нападали на мелкие подразделения.

Командиры и политработники 214-й бригады, находясь у штаба, в тот момент еще ничего об этом не знали. Говорили они в основном об испорченном воскресенье. Командиры батальонов майоры Григорий Лебедев и Федор Антрощенков, капитаны Николай Солнцев и Илья Полозков недовольных не поддержали. Штабники Борисов, Аксенов, Самсонов, начальник снабжения Николай Кузьмин, начальник клуба Алексей Зятюков и его помощник Григорий Алферов, начхим Петр Соловьев и другие держались нейтрально.

С прибитием комбрига все прояснилось. Перед командирами и политработниками встали десятки самых неотложных задач. Следовало позаботиться и о семьях.

Начальник клуба бригады младший политрук Зятюков сразу же по прибытии в военный городок приказал бойцу немедля включить радиоузел. Однако утренние передачи обычно начинались в 6 часов утра. В ожидании этого времени в голову лезли разные мысли: «Неужто и в самом деле война началась? А может быть, просто очередная провокация?» Продолжая дежурить на радиоузле, Зятюков готовился записать последние известия, чтобы самое важное затем передать личному составу. Но в 6 часов начались обычные передачи. Зятюков продолжал ждать.

Стрелки приближались к 12.00. По изменившемуся фону приемника начальник клуба понял, что микрофон Всесоюзного радио включен.

– Внимание! Говорит Москва! – начал диктор. – Передаем заявление Советского правительства…

Зятюков начал записывать: «Сегодня в четыре часа утра без объявления войны германские войска вероломно напали на Советский Союз, атаковали его границы…»

Вскоре о заявлении Советского правительства и выступлении В. М. Молотова знали все, но десантники пока еще и представить не могли о разыгравшейся трагедии на пограничных заставах и о последствиях главного удара фашистских группировок, который они нанесли по войскам Западного Особого военного округа.

В середине дня поступили свежие газеты. Но ни в передачах по радио, ни в газетах еще не чувствовалось смертельной опасности, нависшей над нашей Родиной: может быть, потому, что слишком резким оказался переход от мира к войне.

Завтракали десантники уже из котелков в районе сосредоточения, но опустевший военный городок продолжал жить. К складам и казармам подкатывали автомашины. Капитан Григорий Алферов, капельмейстер 214-й бригады, получил задание готовить семьи комсостава к отправке в глубь страны, а пока выделенные команды из красноармейцев отрывали для них окопы, чтобы они могли укрыться в случае бомбежки. Выдали им и противогазы.

А бригады и подразделения корпуса готовились к первым боям, получали патроны и гранаты. Запасы грузились в кузова автомобилей, предназначенных для буксировки 45-миллиметровых пушек. Командиры требовали автомобилей. А где их взять? Из-за нехватки автотранспорта предполагалось выполнить несколько рейсов. Иного выхода не видели.

В штабе корпуса с нетерпением ожидали возвращения из штаба фронта делегата связи. Под вечер он прибыл и доложил, что штаба в Минске, в районе университетского городка, уже нет, а куда он переместился, никто не знает.

Полковник А. Ф. Казанкин принял решение: 214-ю бригаду, в которой личный состав имеет от пяти до двадцати пяти парашютных прыжков, отправить в район аэродрома с готовностью к десантированию, если на то последует команда.

Все батальоны получили приказ на занятых ими рубежах окопаться и замаскироваться, выставить охранение и полевые караулы, продолжать доукомплектование, выделить команды для борьбы с вражескими парашютистами, о которых уже ходили слухи, научить бойцов практическому применению боевых гранат.