Текст книги "Золотая жила (Записки следователя)"
Автор книги: Иван Василенко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)
Один из зятей Гия так охарактеризовал эту семью:
– Я для них был чужим. Меня вечно попрекали за малую зарплату, которую вырывали из рук, не оставляя ни гроша на мелкие расходы. Прятали от меня еду. Весь семейный разговор сводился только к деньгам. Но теперь пусть знают, что не всему рубль – мера…
Обидно, конечно, что эти люди на протяжении долгих лет работали в институте, где, как мы установили, царила атмосфера строгого диктата. Гий ввел такой порядок – все решает он. Тех, кто пытался ему перечить, – выживал. Критика и самокритика были исключены. Зато восхвалялись Гий и его жена. Приказания Гия выполнялись безоговорочно, его решения никем не оспаривались.
Особый упрек нужно бросить в адрес приемных комиссий, которые существовали формально, а их роль была сведена к нулю. А ведь они обязаны были справедливо рассматривать сотни заявлений, ибо за каждым из них таилась надежда, судьба молодого человека. Надо было обеспечить на экзаменах такую обстановку, чтобы вступающий в институт, попав в стены вуза, чувствовал доброжелательность, чуткость и требовательность к себе. А главное, чтобы каждый абитуриент, независимо от того, набрал ли он необходимое количество баллов или нет, был уверен, что с ним поступили справедливо и честно.
Несправедливость – страшный враг.
Но Гий, преследуя свои корыстные цели, никогда не задумывался над этим. Да и способны ли вообще такие люди думать об общественных интересах, о молодежи – о нашем будущем. Вся жизнь Гия была подчинена единственному – стяжательству.
Ведя расследование, я часто задумывался над тем, сколько вреда причинил Гий нашему обществу, людям. Почему так безответственно вел себя коллектив института? Может, не замечали?
Все экзаменаторы, допрошенные по делу, догадывались о нечестности их руководителя. И только?
Все знали, какую зарплату получал Гий, и были осведомлены, какими суммами ворочал. За короткое время купил автомобиль, построил кооперативную квартиру для младшей дочери, систематически выезжал с женой в заграничные вояжи, обставил квартиру импортной мебелью, покупал шубы, золотые изделия. Зарплату Гий и его жена перечисляли на сберегательные книжки. Об этом в институте знали все. На что же жила семья? Ясно – на взятки. Кто же давал их, эти взятки? Что это за люди?
Подавляющее большинство давали взятки не из своих личных сбережений, добытых честно, а деньгами, доставшимися преступным путем. Это были спекулянты, расхитители народного добра, торговые работники и т. п.
Вот показания Кузьмичева, мужчины чуть старше пятидесяти лет, толстого и ленивого, с узкими, бегающими глазками и полными, постоянно влажными губами.
– Вы знали, что дача взятки наказуема законом? – задал я ему вопрос.
Кузьмичев погладил рукой свою шевелюру, медленно, словно после долгой спячки, ответил:
– Ну, знал. Но Гий сам мне предложил.
– Когда это было, где?
– Познакомились мы на охоте. Вместе по чарке выпили. Разговорились. Тогда же на охоте Гий увидел у одного ответственного работника охотничье ружье, инкрустированное золотом и серебром, и попросил, чтобы я достал такое и ему. Я пожал плечами, мол, не знаю, как это сделать. Тогда он улыбнулся и напомнил, что моя дочь хочет поступить в его институт. Так что, мол, смотри! Это был намек, и я, конечно, заказал на тульском оружейном заводе ружье, за которое уплатил тысячу сто рублей. Перед самыми экзаменами отнес Гию. Дочь была зачислена.
– Гий утверждает, что ружье вы ему подарили в день его пятидесятилетия и это не является взяткой.
– Такие подарки в день рождения не дарят. Они слишком дороги, – ответил живо Кузьмичев и тут же подчеркнул: – Я жалею, что сразу не заявил в прокуратуру. Ну кто бы мне тогда поверил?!
Следствие шло к своему завершению. Клубок преступлений размотался до конца, но ставить точку было еще рано.
Материалы следствия широко обсуждались в коллективах институтов, Министерства здравоохранения, на заседаниях бюро обкомов партии. Виновные получили по заслугам. Были рассмотрены и приняты новые правила приема в институты.
Партийные органы приняли меры по наведению порядка в министерстве, по ликвидации последствий деятельности отъявленных дельцов, засевших в учебных заведениях.
Надо полагать, что время Гия и его компании кончилось навсегда.
В процессе следствия меня интересовали и другие вопросы, имеющие социально-психологическое значение, в частности такой: какова причина того, что Гий, поставленный на ответственный участок – воспитание молодых людей, – докатился до преступления?
Этот вопрос не давал мне покоя, и я старался найти ответ. Сначала в самой биографии Гия. Но там все было гладко. По крайней мере – внешне. Жадность – вот что извратило его взгляды на жизнь.
Всему этому сопутствовали высокомерие, мнимая недосягаемость и недоступность для других, его якобы «особое» положение в коллективе, обществе.
Всем этим воспользовался Басс: присосался к нему, влез в душу, обворожил сотенными, купив его с потрохами, и далее приспособил к своим интересам. Правда, Гий и не старался вырваться из его лап. Деньги радовали его, и он был вполне уверен, что все сойдет с рук. Эта-то самоуверенность его и подвела…
По словарю Даля, взяточник – продажный человек. Очень точно сказано.
Среди некоторых обывателей еще бытуют выражения: «Не помажешь – не поедешь», «Рука руку моет», «Сухая ложка – горло дерет», «Маслом кашу не испортишь», «Ты мне – я тебе». Но этими мудростями пользовались в хорошем смысле и по другому поводу. Люди забыли другие выражения: «Что посеешь, то и пожнешь», «На чужом горбу в рай не доедешь», «Сколько веревочке не виться – конец придет», «Если человек идет с открытым сердцем, ему всегда помогут».
Борьба со взяточничеством, поборами и подачками – дело каждого…
– Встать, суд идет!
Публика в битком набитом заводском клубе встала.
Оглашается обвинительное заключение. Зал притих. Подсудимые, опустив головы, смотрят себе под ноги.
Слова председательствующего звучат грозно и торжественно:
– Гий обвиняется в том, что, работая ректором Тернопольского государственного медицинского института и ежегодно являясь председателем приемных комиссий в период проведения вступительных экзаменов в институт, занимая, таким образом, ответственное положение, систематически из корыстных побуждений злоупотреблял им, нарушал правила приема в высшие учебные заведения СССР, Положение об экзаменационных комиссиях… Вступив в преступную связь с посредниками Бассом, Кузьмичевым, систематически давал указания подчиненным ему членам приемных комиссий и экзаменаторам завышать оценки знаний интересующих его абитуриентов, за поступление в институт которых получал взятки как лично сам, так и через посредников. Всего Гием получено взяток деньгами – двадцать восемь тысяч рублей, ценными вещами и предметами – на сумму четыре тысячи пятьсот рублей.
Обвинительное заключение оглашено, зал негодует…
Подсудимые, прячась друг за дружкой, молчат…
– Подсудимый Гий, встаньте. Признаете ли вы себя виновным? – обращается к Гию председатель суда.
Гий встает. Он бледен, растерян. Откашливается. Исподлобья смотрит в зал и, повернувшись к судьям, тихо, еле слышно говорит:
– Понимаете – не все…
– Громче, ничего не слышно, – шумят в зале.
– Было дело, но меньше… Давали «гонорар»… Я клянусь… не хотел… Они сами совали деньги… А этот Басс – бандит, запутал меня.
– Позвольте, позвольте, – вскочил Басс. – Гражданин судья… Что он мелет! Я его запутал?!
Председательствующий остановил его, и Басс сел, жестикулируя.
– Значит, вы виновным себя признаете частично? – уточняет председательствующий.
– Нет… Да… Если бы не он… Опозорил меня как ученого, – снова тихо цедит Гий.
Затем подняли Басса.
– Да, признаю полностью. Организатор всех дел он, Гий. Я только подбирал ему клиентов.
Так почти целый месяц Верховный Суд скрупулезно исследовал материалы следствия в отношении махровых преступников, вина которых в судебном заседании была установлена полностью.
Процесс окончен. Гию было предоставлено последнее слово. Он медленно встал. Дрожащей рукой смахнул с серого лица пот, взглянул потухшими глазами на публику и как-то неуверенно, словно чужим голосом, произнес:
– Прошу снисхождения!
Гий и Басс были приговорены к расстрелу, а их соучастники – к разным срокам наказания.
Закон есть закон, его никто не должен обходить. А нарушил – отвечай по всей строгости…
Волошко Станислав, от которого потянулась ниточка, был осужден за неосторожное убийство Васи П. во время операции. За дачу взятки на скамью подсудимых угодил и Волошко Денис – отец неудавшегося хирурга.
ЯВКА С ПОВИННОЙ
…«И… обдумав и взвесив все… решил рассказать о преступлении, которое я совершил, и заслужить снисхождение Советской власти…»
Так обычно начинаются письма, заявления граждан, совершивших какое-либо правонарушение. Что это значит? Карманщик, спекулянт, расхититель народного добра, убийца, часто носящие чужие фамилии, решаются сами, добровольно выдать награбленные ценности, золото, бриллианты или рассказать о своих преступлениях.
Все это допустимо. По нашим законам такое заявление, его обычно называют «явка с повинной», является одним из веских обстоятельств, смягчающих ответственность.
Лично я, мои коллеги не раз встречались с такими людьми и одобряли их решение.
Конечно, на такое решится не всякий, то ли из-за страха перед наказанием, то ли из-за низкого уровня сознания.
«Я подрезал мужчину на улице в селе Замостье Днепропетровской области… на месте расскажу». Подпись – «Заступа».
Такое «анонимное» письмо было получено управлением внутренних дел области.
Ясное дело, им заинтересовались и проверили. Действительно, такой случай был, совершено убийство, но преступник до настоящего времени не найден, и дело приостановлено.
Заступа отбывал наказание в одной из колоний, куда была немедленно послана шифровка. Вскоре оттуда пришло подтверждение – да, есть такой Заступа. Одновременно с этим пришло и его заявление такого содержания:
«…Осенью 1957 года в поздний час я шел из ресторана улицей и громко пел. Мне навстречу плелся пьяный мужик. Поравнялся – и ко мне: „Дай прикурить!“ Я не дал. Сам хотел курить. Тогда он заехал мне в рожу. Я в отместку пырнул его ножичком… и убег».
Оперативники района обрадовались. В самом деле, сколько работали над делом об убийстве гражданина Симчука… Бились, бились несколько лет подряд, и все безуспешно. А тут сам преступник объявился. Взялись за дело с огоньком. Заступу этапировали в Днепропетровск, допросили и уже потирали руки от успеха. Выставили соответствующие документы на раскрытие этого тяжкого преступления.
Время прошло, сгладились всякие мелочи. Память человеческая – не электронная машина. «Сам же заявил, не придумал», – успокаивали себя оперативники.
В таком виде дело поступило в районную прокуратуру к следователю Никитенко.
Молодой специалист Никитенко с помощью и под влиянием оперативников райотдела следствие провел быстро, составил обвинительное заключение и передал дело прокурору района для направления его в суд. Прокурор Сивокож изучил дело и усомнился в виновности Заступы. Свои сомнения он высказал мне по телефону и просил срочно приехать к ним в район. Тон его был настолько тревожным, что я сразу же решил ехать (я тогда работал начальником следственного отдела облпрокуратуры).
Сивокож моему приезду обрадовался, хотя на его лице я прочитал растерянность и озабоченность.
– Подвели меня, – встревоженно сказал он. – Мой помощник в мое отсутствие дал санкцию на арест, а следователь, не имеющий достаточного опыта, привлек Заступу к уголовной ответственности.
Я попросил прокурора дать мне это дело. Оно было сравнительно небольшим, и я изучил его за вечер. В нем оказалась масса неисследованных вопросов. Все обвинение строилось лишь на одном признании. Я решил встретиться с Заступой. Нужно было поговорить с ним откровенно, по душам.
Его привели ко мне утром следующего дня. Было ему более сорока лет, лицо напоминало печеное яблоко, серые глаза точно выцвели, одежда сидела мешковато. Был он, как ни странно, в хорошем настроении и сразу сказал мне:
– Я признаюсь! Порезал мужика! Судите!
Я предложил ему сесть, угостил папиросой.
– За что отбываете срок?
Заступа ответил не сразу, сладко затянулся, выпустил вверх дым.
– Хм, гражданин начальник, зачем вспоминать старое… Лучше пойдем по новому.
– Мой долг интересоваться всем.
Заступа взял новую папиросу, прикурил.
– Неинтересно! У растяпы чемодан свистнул. Так сказать, кроха-буравчик. По-вашему – разбойник. Ну, немножко причесал ему шевелюру… – и деланно улыбнулся. – Открыл крышку, а там всякая, простите… зубная щетка, нафталин, помада, женские панталоны. Деньги я взял, а ту чертовщину бросил. Дали мне за это – на всю катушку. Сижу – скучаю, нудно, холодно и голодно. Вишь, какой худой! Кровь жабья – не греет. А тут у вас – лампосе! – тепло, мухи не кусают, комары не сосут. Завидую. Там же они – будто скорпионы. Житья нет от них.
– Семью имеете?
– Семью? Ха, ха! А на шут она мне! Измена, обман, развод… Бобылем лучше. Ни кола ни двора. Вольная птица.
– До этого вас тоже судили? – интересуюсь дальше.
– Эх, гражданин начальник! Было дело. За махонькую кражу взяли. Закатушили на два годочка.
– Значит, вы его убили? – неожиданно задал я вопрос.
– Не… не убивал… Мокрого у меня нет. Подрезать – подрезал, так мне сказали. – Заступа вскочил, потом сел и заерзал на стуле, стал рыться в карманах. Я догадался – ищет папиросы.
– Можно? – показал он рукой.
Я подал ему пачку своих. Он взял папиросу, подул в мундштук, размял табак, прикурил. Сладко затянулся и закашлялся. Глотнул из стакана воды, потянулся.
– Не выспались?
– Какой там сон в КПЗ! Голые доски, – ехидно улыбнулся. – Может, подскажете, пусть матрац подкинут.
– Режим для всех одинаков, – разъяснил я ему.
Помолчали. Заступа продолжал курить, выпуская из носа дым. Левая рука его лежала на коленях, заметно вздрагивала.
– Ну, а теперь расскажите не спеша, все по порядку, – предложил я ему.
Заступа поднял на меня серые глаза, прищурился.
– Там в деле все есть. Ничего нового, – ответил, тряхнув головой.
– Дело делом, а вы расскажите сами, так понятнее, – попросил я снова.
Он, как видно, хотел выпытать у меня о судьбе потерпевшего. После выкуренной папиросы будто невзначай бросил:
– Начальник, скажите, тот мужик убит или вы меня – на пушку?
– Убит, – ответил я ему.
– Да, ситуация, скажем, фронтовая, – буркнул он.
Снова закурил и занервничал: тер пальцами виски, хватался за сердце.
– Болит? – посочувствовал я.
– Ноет, – выдавил. – Так всегда перед следователем.
Затем приподнялся, шумно скрипнул стулом.
– Слушайте. Было, значит, так. Знать, иду по селу. Мужик мне навстречу… Пьян, конечно. «Дай прикурить», – попросил его. А он как бычок: «Какой я курец» – и как двинет меня в скулу. У меня из глаз искры… Вы бы тоже не выдержали. Я со злости его ножичком – раз. Вот сюда, – поднял рубаху и показал место ниже пупка, куда он якобы нанес ножевое ранение. (У потерпевшего же – рана прямо в сердце). Снова закурил, задумался и неожиданно попросил: – Покажите мне того мужика. Я его сразу опознаю. Интересный мужик!
Я не ответил и еще больше насторожился.
«Что же побудило этого человека взять на себя тяжкое преступление? Подговорили?»
И тут же поползли другие мысли: «Как же Заступа мог знать о преступлении, совершенном здесь, в далеком селе?»
Отогнав сомнения, спросил:
– Сможете показать то место, где вы совершили преступление?
– Нет, – ответил раздраженно Заступа. – Чего не могу, того не могу. Было темно, дул встречный ветер, такой колючий, что аж дух захватывало.
Он снова задумался, будто вспоминал тот роковой вечер. В глаза мне не смотрел, боялся выдать себя. Погасив в пепельнице папиросу, взял новую, прикурил. Его лицо осунулось еще больше, стало землистым, нижняя губа заметно вздрагивала.
– Опишите внешность того мужчины. В чем был одет, – попросил я.
Заступа задумался, глубоко, с шумом вздохнул и тихо, как-то разочарованно промолвил:
– Дело было осенью. Значит, мужик был в пальто. В черном пальто. Это уж точно.
– А на голове?
– Шапка, конечно.
Посмотрел на меня, проверяя, поверил ли я ему, и тотчас же добавил, но уже тише:
– В чем же в такую погоду ходят? (По материалам же дела потерпевший был в фуражке и не в пальто, а в сером плаще).
– Какая обувь? – продолжал допытываться я.
Он заерзал на стуле, потянулся к папиросам, ехидно улыбнулся:
– Гражданин следователь, зачем вам вся эта мелочь? Что на нем? Никто до этого меня не спрашивал. Главное то, что я его подрезал.
Я настаивал на своем.
Заступа на мгновение задумался, затем вскочил.
– Должно быть, в сапогах. Не иначе. (По делу – в ботинках).
В дальнейшем Заступа стал еще больше придумывать, лгать, говорить невпопад, но я не отступал, задавал новые и новые вопросы, все сильнее убеждаясь: Заступа не убивал Симчука.
Но мне хотелось, чтобы он сам убедился в этом и отказался от своих показаний.
Однако Заступа еще держался.
В это время в кабинет зашел начальник уголовного розыска Проскурин, и я обрадовался. Для быстрой развязки разыгранного Заступой спектакля нужен был именно Проскурин. Поэтому я пригласил его сесть.
– Сами откуда родом? – продолжал я допрос.
Заступа деланно усмехнулся.
– Гражданин следователь! Вы опять за свое! Подрезал-то я… Все ясно, как божий день… Могу перекреститься.
– А все же интересно, как вы попали сюда?
Заступа посмотрел на Проскурина.
– Да, да, расскажите, – поддержал меня Проскурин.
– По совести? – переспросил Заступа.
Я кивнул головой.
– Ехал поездом. Сошел. Хотел посмотреть село. Говорят, оно очень старое. Еще Петр Первый заложил его. Ну и пошел.
– Ночью? – остановил я его.
– А что? – вспыхнул Заступа.
– И что же дальше?
Заступа посмотрел на Проскурина и сказал:
– А дальше – приехали! Теперь вы спросите: кто мой дедушка? Не был ли он в белой армии? Служил ли я у Колчака? Не была ли моя бабушка царицей?.. – Он явно издевался надо мной.
– Приехал, а дальше? – вмешался Проскурин.
– Ох и интересные вы люди – хотите все тонкости узнать? – возмутился Заступа. – Ну, заночевал на вокзале. Мне пуховая перина не нужна. Под голову кулак, и все. Рядом буфет, выпил пива – мало. Пошел искать ресторан. А дальше вы уже знаете…
– Выходит, вы приехали специально посмотреть старое село? Каким же поездом? – спросил я.
– Ну и хитер же ты, начальник. И это хочешь узнать. Другие не интересовались. Вам надо знать? – наигранно произнес Заступа. – Хотите правду – я не выдумал, не хочу подводить свою зазнобу. Муженек ее в командировку тю-тю, а я в тепленькую постельку. Ух и горячая, зараза.
Закурил.
– В чем вопрос, я же не кретин! Подрезал! Я не откажусь, хоть режьте на кусочки, – поклялся Заступа, стуча себя в грудь.
Мне осталось выяснить, что Заступа скажет о ноже, хотя и без этого все было ясно. Заступу придется этапировать обратно в места заключения.
Проскурин сник, сидел тихо и ждал.
– Значит, вы подрезали?
– Ну я же, я! – крикнул Заступа.
– Каким ножом?
– Ножом? Обыкновенным. Сам делал, – ответил не задумываясь.
– Нарисуйте, – предложил я ему и положил перед ним чистый лист бумаги и карандаш.
– Видите ли, я не художник. И зачем это вам, начальник?
– Для дела.
Он насупился, почесал затылок, что-то залепетал про себя и попросил закурить.
– Ну, ну, рисуйте, – подгонял я его.
Но Заступа тянул, ерзал на стуле, понимая – его загнали в угол. Встала новая проблема – придумать нож. Тем более, предлагалось его нарисовать. Нож, которого он никогда не видел.
– Нарисуйте вы, а я расскажу, – хотел схитрить Заступа.
– Сам же делал! И не помнишь? – не выдержал Проскурин.
– Забыл, – буркнул недовольно Заступа.
Прошло еще полчаса, а Заступа все торговался, отказывался рисовать, затем вскочил, прошелся по кабинету, сел, придвинул бумагу и нарисовал нож в виде пики.
– Вот такой примерно, – произнес неуверенно.
– А размеры? – поинтересовался я. – Укажите!
– Я не мерял, – буркнул Заступа.
– Нож был при вас? – уточнил Проскурин.
– Да, да, вот здесь в карманчике, – живо ответил Заступа, показывая боковой внутренний карман своего пиджака.
– Понятно, – согласился я.
– Все как на духу, – оживился Заступа. – А вы не верите.
– Ну, а сейчас мы сделаем маленький эксперимент, – сказал я, обращаясь к Заступе. – Вы не возражаете?
– Хм, гражданин следователь, можно и не один, – улыбнулся он. – Я же признался!
– Вот вам линейка, положите ее в карман вместо ножа. – Я дал Заступе линейку длиной двадцать пять сантиметров. (Раневой канал убитого был точно такой длины).
Схватив линейку, он покрутил ее в руках, а затем расстегнул пиджак и стал вкладывать ее в карман, где, как он утверждал, находился нож.
Но как он ни старался, линейку туда спрятать не мог. Она торчала из-под воротника, упираясь в подбородок.
Заступа разозлился, закурил и впился в меня налившимися кровью глазами.
– Смеешься, начальник? А вообще-то нож короче был…
– Нет, Заступа! – сказал я. – Хватит комедию ломать.
– А что, я же признался, – вспыхнул он. – Хотел помочь следственным органам. А выходит…
– Перейдем ближе к делу, – оборвал я его. – Послушайте меня.
– Постараюсь, – он насторожился.
– Во-первых, тот человек умер сразу, на месте. Так что не сходятся у вас концы с концами.
– Не может быть! – вскочил Заступа.
– Успокойтесь и слушайте дальше…
Несмотря на то, что я выложил перед ним все козыри следствия, а они были явно против него, и доказал, что его версия гроша ломаного не стоит, Заступа не сдавался.
– Подождите, подождите, гражданин начальник. Шутишь?! Я его только подрезал. Живой же он. Мне так сказали…
– Какие шутки, когда речь идет об ответственности за убийство.
Я раскрыл двенадцатую страницу дела и прочитал заключение судебно-медицинской экспертизы. Заступа не поверил мне. Пришлось дать ему дело в руки. Он прочитал заключение дважды. Лицо у него словно закаменело, он о чем-то думал, а затем вскочил на ноги, ударив себя ладонью по лбу.
– Эх, и дурак же я! Зачем все это придумал?
– Нет-нет, вы не придумали, а взяли преступление на себя, – перебил я его. – Лучше назовите того, кто рассказал вам о нем.
Вытаращив глаза и пожав плечами, он буркнул:
– Не помню, я не убивал мужика… не…
Вновь наступила пауза. Заступа заерзал на стуле, опустил голову.
– Рассказывайте дальше.
– Что тут гутарить? Вы и так мне не верите – махнул рукой Заступа.
– Если правду скажете – поверим, – вмешался Проскурин.
Заступа поднял голову.
– Если расскажу правду, заслужу снисхождение? – начал торговаться Заступа.
Но сразу рассказывать не стал. Я понимал – душа у него раздвоилась. Ему не хотелось выдавать своего человека, такого, как и сам, преступника.
– Мы ждем, – напомнил я ему.
– Эх, была не была, – начал он. – Того мужика убил Казбек. Да-да! Он, законно! На пересылке рассказал мне. Сидел трое суток с ним в одной камере. Он и болтнул. Фамилию его я не знаю. Пришли холода. И мне захотелось в теплые края. Замутить дело – и на полгодика оттуда. И я написал, знал, мне не поверят. Привезут сюда. Проканителюсь… Признаюсь, а в суде откажусь… – вытер рукавом пот, который градом катил по его впалым серо-желтым щекам, и замолк.
Проскурину тоже было жарко.
«Опытный розыскник, а подвели преступники. И как здорово подвели», – сочувствовал я ему.
– Теперь повезете меня обратно? – грустно спросил Заступа. – Может, здесь определите? Я же вам помог…
Позже дело обсудили на оперативном совещании. Больше всего досталось Проскурину и его подчиненным. Они были строго наказаны. Дело передали другому следователю.
Через месяц Проскурин помог найти Казбека. Им оказался Кривенко, ранее дважды судимый, который также находился в местах заключения. Он-то и был настоящим убийцей. Хитрость его подвела. Совершив убийство, он, заметая свои следы, выехал в Лозовую и там прилюдно выхватил у женщины сумку. Его осудили за грабеж. Думал отсидеть по мелкому, а убийство останется нераскрытым. Во время этапа рассказал о нем Заступе. Так родилась потом «явка с повинной», и так был разоблачен истинный убийца.
