Текст книги "Золотая жила (Записки следователя)"

Автор книги: Иван Василенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)

ГОРЕЧЬ ОШИБКИ

Василий Козарец и Вера Шмыга жили в Днепропетровске на одной улице, дом к дому. Когда они были еще совсем маленькими, родители вместе относили их в ясли, затем отводили в садик. А подросли – их вместе отправили в школу. Сидели они за одной партой. И, как это бывает, вместе учили уроки, проводили свободное время.

Он – голубоглазый, курчавый, она – щупленькая, тоненькая, как соломинка, с большими темно-карими глазами. Василий – задира, с мальчиками не мирил. Доставалось от него и Вере: то бантик из косички выдернет, то чернильницу опрокинет, то портфель с книгами спрячет. В конце уроков они мирились и домой возвращались веселыми, будто ничего и не произошло. Время шло быстро, шли годы, а с ними исчезла и шалость. Так они и повзрослели, стали серьезными, дружба между ними укрепилась. Вместе встречали и провожали тихие весенние ночи…

О том, что Козарец ухаживал за Шмыгой, знали многие. Правда, не всем это понравилось. Однажды кто-то пустил слух, будто к Вере приезжал из Днепродзержинска какой-то парень чуть ли не свататься.

Но Василий этой стряпне не верил. Он знал – Вера любит его, и только его одного.

Окончив десятый класс, они решили поступить в Днепропетровский горный институт. К экзаменам готовились вместе. Их мечта – стать геологами… Экспедиции, поиски, открытия – таковы были их совместные планы.

В тот роковой июньский вечер они ходили в кино, а после – бродили в парке. Ночь была тихая и светлая. Огромная луна, словно призрак, ходила за ними.

Вера любовалась красотой парка, раскинувшегося на склонах могучей реки, мечтала о том, как они окончат институт, поженятся и вместе, вот так, взявшись за руки, войдут в большую жизнь.

Возвратились домой в полночь.

Их улица уже опустела, погасли в окнах огни, лишь фонари сторожили тротуары, бросая на землю желтоватые круги.

Остановились у куста сирени. Где-то рядом в саду пел соловей, пищали летучие мыши, кружась над светильниками фонарей, из балки доносились запахи полыни и настоянного разнотравья.

– Поцелуй меня на прощание, – попросила девушка.

– Отчего на прощание? – вспыхнул парень. – Ты что, уже уходишь? Такая ночь, давай постоим!

– Пора.

– Смотри, какое небо – звездное и глубокое, послушаем соловья, – продолжал Василий, – слышишь, как он заливается.

Они замолчали, прислушались к трелям соловьиной песни.

На проходной завода сторож пробил час.

– Пора, Вася, – спохватилась Вера. – Поздно. Мама заругает.

Но уходить ей не хотелось, и она, подняв голову, стала смотреть в голубую даль неба, и так жадно, будто прощалась с ним навсегда.

– Как красиво! Как прекрасна жизнь, – промолвила она. – И как хочется жить, долго-долго! Вон, видишь, звезда упала – человек умер. Так говорят. И чья это звезда? Горела, горела и уж нет. Почему? Где же бессмертие?

– Ты чего это вдруг загрустила? – оборвал ее Василий. – К чему эти звезды? Они каждую ночь падают. Таков закон природы. – Василий заглянул в ее глаза и отшатнулся. – Плачешь? Из-за чего эти слезы?!

– Так не хочется с тобой расставаться, – промолвила Вера и прильнула к Василию. – Поцелуй меня на прощание!

Он обнял ее, поцеловал и словно растаял в глухой ночи.

Утром Василия разбудили работники милиции.

– В чем дело? – удивился он.

– Одевайся, пойдем с нами, – скомандовал ему лейтенант. – Поторапливайся.

Отца и матери дома не было, ушли на работу. В соседней комнате спала его сестренка Зоя, которая от шума в доме проснулась и выскочила на порог.

– Объясните, что случилось? – продолжал недоумевать.

– Знаешь, парень, не прикидывайся, убил дивчину и еще огинаешься, – ответил ему старшина.

– Я убил? Да вы что, товарищ старшина, очумели?

– Ну хватит, хватит. Одевайся побыстрее!

В разговор вмешалась Зоя:

– Оставьте его. Ему нужно к экзаменам готовиться!

– Какие экзамены? – оборвал ее старшина. – Лучше приготовь ему другую одежду и еду.

Зоя заплакала, кинулась к брату.

– Вася, что ты натворил? Скажи!

Тот в недоумении пожал плечами:

– Ничего не понимаю.

– Не пущу, – вдруг закричала Зоя, обхватив брата за ноги. – Не пущу!

Когда вышли на улицу, Василий заметил толпу людей у куста сирени, в том месте, где он прощался с Верой. У него застучало в висках, закружилась голова.

«Значит, стряслось что-то страшное…»

Увидев работников милиции и Василия, толпа людей зашумела. В их глазах он прочитал негодование и злобу.

«Что же произошло?» – спрашивал себя.

В это время к нему подбежали двоюродные братья Веры.

– Подлец! Что ты наделал? – кинулись они к нему.

В толпе заголосила женщина. Василий окончательно растерялся, съежившись, опустил низко голову. Его втолкнули в машину, и она тронулась. Через маленькое оконце увидел, как ему вслед махали кулаками братья.

Уже в машине лейтенант рассказал ему, как утром дворник обнаружила труп девушки и заявила в милицию, сказав, что это – дело его рук.

– Ты вчера проводил Веру? – спросил его следователь.

– Проводил.

– В котором часу?

– В полночь.

– Ну вот, все понятно. Выбрал время, изнасиловал и удушил.

– Что? Я? Да как вы смеете такое говорить? – возмутился Василий.

– Ишь ты, еще и прикидывается! – вмешался Шарин, начальник уголовного розыска. – Лучше признавайся.

Василий растерялся. А на него наседали со всех сторон.

– Ты ее убил… ты! И больше никто! Экспертизой установлено, – продолжал Шарин. – Смерть Веры наступила в полночь. Были вы вместе. Здесь все ясно, как божий день…

Как Василий ни возражал, как ни доказывал – его задержали, предъявив тяжкое обвинение в убийстве. А позже в письменном объяснении он написал:

«Выходит, я ее убил, больше некому, я ведь уходил последним. Вы спрашиваете подробности. Не могу вспомнить. Был пьян».

…Лязгнули с грохотом массивные, кованые железом двери тюрьмы, Козарец очутился в камере.

Через несколько дней в тюрьму к нему приехал тот же следователь, который допрашивал его в милиции.

Усевшись за столом в следственной камере, Чуня открыл папку, вытащил подшитое в твердую обложку дело.

– Слушай, какое заключение дали эксперты. А заключение, построенное на науке, – неопровержимое доказательство. Послушай, – и стал читать: – Обнаруженная на одежде потерпевшей кровь относится к первой группе. – У тебя какая группа? – спросил Василия.

– Не знаю, – сдвинул тот плечами.

– Так вот, дорогой, нам известно, что ты имеешь первую группу, – продолжал следователь. – Значит, ты виновен. Это раз. Как доказано той же экспертизой, смерть Шмыги наступила около часу ночи, то есть когда ты был с ней. Вас вместе видели люди. Так? Так. Кто еще, кроме тебя, там был?

– Никого, – ответил Василий.

– Значит, работа твоя.

– Я не мог ее убить. Я любил ее.

– Так все улики против тебя.

Василий задумался. Он стал перебирать в памяти мельчайшие подробности последней ночи.

– Неужели повлиял бокал пива, выпитый в парке? – стал сомневаться он.

– Да, да, я забыл, в крови Веры обнаружен алкоголь, – перехватил его мысли следователь. – Выходит, вы…

– Бокал на двоих… пива выпили… От жажды, – тихо промолвил.

– Ну вот все и выяснилось, – заторопился следователь. И стал составлять протокол.

Обвиняемый подписал его, не читая.

Вернулся он в камеру в подавленном настроении, что называется, разбитым и расстроенным. Улегся на койку, задумался.

«Неужели это я спьяна? Любить ее и… Как же это вышло? – И тут же возразил себе: – Нет, нет, не мог я этого сделать! Почему же меня обвиняют в убийстве? Почему?.. Может, так нужно?»

И снова, в который раз, вспоминал: в тот вечер Вера, как никогда, была веселой. Много шутила, смеялась. А под конец, когда они прощались, вдруг заплакала. Да, она плакала, он видел слезы на ее щеках.

«Что за черт?! Неужели я возвратился и…»

Голова стала тяжелой и чужой. Он прижался к холодной стенке. Нет, надо что-то делать, с кем-то посоветоваться. А что если обратиться к прокурору? Он где-то когда-то слышал или читал, что в подобных случаях нужно написать письмо прокурору, выложить все на бумаге, пусть приедет и разберется.

Но вместо прокурора приехал тот же следователь. Он вызвал обвиняемого и недовольным, раздраженным тоном спросил:

– Что это за фокусы? То признал, то отказываешься. Как же понять?

– Как-как? А вот так, я ее не убивал.

– Не убивал, значит? А кто же? – спросил Чуня.

– Ищите, она мне не враг. Я ее любил.

– Трус ты, вот кто! – махнул рукой Чуня и, не попрощавшись, вышел.

Через два дня Чуня появился снова:

– Будешь признаваться? Из-за тебя я в отпуск не иду. Чего ты тянешь?

Василий попытался убедить следователя в своей непричастности к убийству.

– Ловко! А куда прикажешь деть вот эти материалы? – потрясал томом Чуня. – Вишь, сколько написано. Послушай, что говорят свидетели.

«Я видела, как Василий и Вера стояли у куста сирени. Время было около часу ночи. Больше я никого не видела».

– Слышишь? Это дворник сказала.

Наклонив голову, Василий молчал.

А Чуня продолжал читать:

«Группа крови Василия Козарца относится к первой…»

После этого Чуня отыскал фото убитой и сказал:

– Вот, посмотри на свою возлюбленную, что ты с ней сделал.

– Не надо! Уберите! – вскочил Василий и заплакал. – Пишите, может, и я…

И снова следователь составил такой же краткий протокол. В нем не было одной детали, ни мотива убийства, ни обстоятельств, ни улик.

…Дальше был суд.

Дело рассматривала судья Самофалова. В суде Василий виновным себя не признал. Судей это не насторожило. Они формально вникли в суть дела: выслушали показания свидетелей, огласили заключение судебно-медицинских экспертов. И вот последнее слово подсудимого.

Василий встал. Он был бледный и еле держался на ногах.

– …Вроде я ее не убивал, – начал он тихо, еле шевеля губами. – Не мог я это сделать! – Здесь он остановился, ухватился рукой за горло, словно ему не хватало воздуха. – А может… не помню… – наконец выдавил из себя последние слова.

Суд удалился на совещание. Василия увели. Публика не расходилась.

В совещательной комнате судья и два народных заседателя должны были окончательно решить судьбу дела, судьбу молодого человека.

– Никаких личных счетов между ними не было, – заявила народный заседатель Анна Винец, работница фабрики имени Володарского. – За что же он убил ее?

Судья подняла на нее уставшие глаза и с возмущением сказала:

– За что, за что? Мало ли какие причины бывают. Убийство доказано…

– Я сомневаюсь, – продолжала Винец.

– Какое может быть сомнение? – оборвала ее судья. – Показания свидетелей – их видели вместе накануне убийства, заключения экспертов: трупа крови на одежде убитой, признание самого виновного. Разве этого мало?!

– Какое же то признание – слезы, – не отступала Анна.

Да, сомнения возникли только у одного заседателя – Анны Винец. Ее больше всех волновала судьба молодого, не видевшего жизни парня. И свои возражения она изложила письменно.

Сказанное Анной нисколько не насторожило судью. Был подписан приговор…

Василий слушал его, держась руками за барьер. Лицо у него было серое, с желтизной, губы без единой кровинки, глаза потухшие, безжизненные, словно у покойника.

Снова камера, томительные дни ожидания самого страшного…

На любой стук он вздрагивал и бежал от двери.

«Все! Конец? За мной?» – шептали пересохшие губы.

Так продолжалось две недели. За это время он сильно похудел, его молодая кожа стала мешковатой, а по лицу поползли морщинки: около глаз, рядом с губами.

В одну из ночей его разбудил странный стук. Он вскочил и стал одеваться.

«Неужели это предчувствие смерти? – яростно забились мысли. – Умереть? Почему я должен умереть? Что я сделал?»

И ему захотелось жить, захотелось так сильно, что он даже закрыл глаза, а затем постучал в дверь и позвал надзирателя…

…Верховный Суд Украинской ССР, проверяя дело Козарца в кассационной инстанции, усомнился в его виновности в убийстве, приговор отменил и вернул дело на дополнительное расследование.

Следствие по делу поручили вести другому следователю, – опытному Тоцкому.

Он тщательно изучил дело, повторно осмотрел место происшествия, разобрался с обстановкой. Впечатление от прочитанных бумаг и осмотра было ошеломляющим.

Он сразу не смог этого объяснить. Сколько работает, у него такого случая не было. Ему просто не верилось.

«А может, я ошибаюсь? – вдруг пришло ему в голову. – Делаю преждевременные выводы? Почему Василий ведет себя так смирно? Если бы на меня обрушилось такое горе, я засыпал бы жалобами все инстанции. Чего же он молчит? Может, он и в самом деле виновен, но для окончательного вывода в деле не хватает неоспоримых улик? А может, он с отклонением? Нарушена психика? Нужно проверить».

Открыл страницу, к которой была подшита «Явка с повинной». Стал читать ее. Разве это показания? Они куцые и пронизаны сплошными противоречиями.

«А что говорит приговор? Так же краток. Не убедителен. Судом тоже допущена ошибка».

Просматривая еще раз фотоснимки, приложенные к протоколу осмотра места происшествия, Тоцкий обратил внимание на пятнышко, которое четко запечатлелось на шее Веры.

«Что это? Дефект фотографирования?»

Нашел пленку. Через лупу пятнышко просвечивалось довольно ярко. И вдруг Тоцкого осенила мысль: кулон! Действительно, там, где был кулон, светлело не загоревшее на солнце пятно.

Есть ли в деле какие-либо данные о кулоне? Следователь их не нашел. Куда же делся кулон? Почему его не заметили при осмотре места происшествия?

Тоцкий тут же вызвал понятых. Они подтвердили, что при осмотре трупа Веры кулона не было.

После изучения дела Тоцкий решил встретиться с «убийцей».

В «дежурку» тюрьмы он пришел ровно в девять. Оформив вызов Василия Козарца, направился в следственную камеру, обстановка которой ему давно знакома: деревянный стол, две табуретки, привинченные к полу, железная чернильница, вмонтированная в крышку стола, и единственное окошко под самым потолком. Оттуда еле пробивался слабый дневной свет, укладываясь ровными кубиками на противоположной глухой стене.

Тоцкий сел, закурил. Еще раз, словно попал сюда впервые, оглядел стены, цементный пол.

Сколько раз он бывал здесь, в этой камере под номером пять… Допрашивал, проводил очные ставки, просто беседовал с людьми, убеждая их не попадать сюда больше…

Василия привели через пять минут. Тоцкий сразу узнал его, хотя видел первый раз. Сняв шапку, Василий тихо поздоровался и, не садясь, потупив голову, застыл у стенки.

– Садитесь, – предложил ему Тоцкий.

Тот сел. Его глаза настороженно забегали по сторонам, а затем уставились на стол, где лежало его разбухшее от бумаг дело. Он по-прежнему молчал.

После короткой паузы Тоцкий представился.

– Хорошо, может, это к лучшему, – неуверенно произнес Василий.

Начался допрос. Тоцкий всегда допрашивал не спеша. Четко и грамотно ставил вопросы, мягко говорил, интересуясь всем, создавая таким образом рабочую, не напряженную обстановку. Этим он и достигал многого.

– Я не виновен, – взволнованно сказал Василий и заплакал. – Я ее любил…

Тоцкий слушал эти горькие слова, присматривался к Василию, взвешивал сказанное, анализировал, еще и еще раз убеждался в своей правоте. Парень действительно не виновен.

– Я не мог это сделать, – повторял Василий. – Руки не поднялись бы!

– Зачем же вы признались? – остановил его следователь.

– Признался?! В то время мне было безразлично. Жизнь без нее не имела никакого смысла. Веры не стало, и я не хотел жить. Думал, не вынесу такого горя. – Василий замолчал, вытер рукавами слезы и отвернулся.

– У Веры был кулон? – неожиданно спросил Тоцкий.

– Да, я и забыл. Это старый дукат на серебряной цепочке.

– А в тот день?

– Был. Я хорошо запомнил.

Допрос продолжался долго. Василий вел себя настороженно, сдержанно. Если следователь задавал ему сложные вопросы, отмалчивался, опустив голову, шаркая по полу ботинками. Тоцкий понимал: боится, чтобы снова не наговорить на себя лишнего.

За время допроса следователь окончательно пришел к выводу: Василий – жертва горькой ошибки, допущенной следователем и судом.

«Что же осталось в деле? – думал после допроса следователь. – Видели люди, как Василий провожал Веру! Ну и что же? Это не значит, что он должен был ее убить. Заключение экспертизы? Первая группа крови не только у Василия. Сколько людей на белом свете с такой группой. След обуви у куста? Ясное дело – стояли вместе. А какой же мотив? Убить любимую девушку? Так просто, ни за что? Нет, так не бывает. И основное: куда делся кулон? Василий взял себе? Исключено! Значит, его похитил преступник!»

Чтобы окончательно убедиться в своих предположениях, Тоцкий сделал обыск на квартире Козарца. Злополучного кулона там не нашел.

Зашел к Шмыгам. Мать Веры – Екатерина Ивановна встретила следователя с заплаканными глазами. Она была угнетена и подавлена. На ее широком добродушном лице лежала печать пережитого горя. А припухшие, красные веки, опущенные углы рта указывали на долгие бессонные ночи. Некогда красивое лицо – все в глубоких морщинах, желтое и поблекшее. В волосах густая седина. Говорила тихо, с трудом выговаривая каждое слово. Да, потеря для нее большая, не стало единственной дочери, и это горе убило ее окончательно.

– Был ли у Веры кулон? – спросил наконец следователь.

Ответила сразу, не задумываясь:

– Как же, как же – был. Это ей покойная бабушка подарила.

– Почему же вы об этом не заявили сразу следователю?

– Куда там, такое горе, что стоит кулон, когда Веры нет, – ответила сквозь слезы. – Следователь не интересовался им.

– Вспомните, Екатерина Ивановна, в тот вечер Вера одевала кулон?

– Да, Вера всегда носила его и даже на ночь не снимала.

Заплакала совсем по-детски, судорожно всхлипывая и вздрагивая.

Тоцкий ушел. Он был глубоко взволнован этой встречей и поклялся себе, что обязательно найдет убийцу.

На второй день он попросился на прием к областному прокурору.

Прежде чем выслушать его, тот пригласил и прокурора Сметюха, надзиравшего за делом с момента его заведения.

– Василий не виновен, – заявил Тоцкий. – Его нужно немедленно освободить из-под стражи.

Сидевшему напротив него Сметюху явно не понравилось такое смелое заявление.

– Я на этом деле зубы проел! Просидел столько в тюрьме – и не виновен. Ну, знаете! Он ведь признался. Показание дворника сомнений не вызывает. Заключение экспертиз – тоже.

Тоцкий его не перебивал, не хотел вступать в спор. Слушал и ждал, какими аргументами будет оперировать прокурор, обвиняя Василия в совершенном преступлении.

Но прокурор никаких новых данных не привел, все это было известно и Тоцкому.

Когда прокурор высказал все и сел, следователь спросил его:

– А кулон, исчезнувший у погибшей, где он?

– Кулон? Какой еще кулон? Откуда он взялся? – всполошился Сметюх.

Тогда следователь не спеша рассказал все. В кабинете наступила пауза, короткая, но напряженная.

Нарушил ее Тоцкий.

– Признание, Виктор Николаевич, – обратился он к Сметюху, – фикция! Я уже вынес постановление о его освобождении, вот оно!

Тоцкий раскрыл папку и положил на стол отпечатанный на машинке документ.

– Да вы что, убийцу на свободу? – не выдержал Сметюх. – А люди что скажут?

– Объясним, – спокойно ответил следователь.

Областной прокурор нахмурил брови. Затем, откинувшись на спинку стула, прищурив глаза, стал всматриваться в Тоцкого. Он его знал давно и верил ему. Сколько тот провел серьезных дел. Был всегда объективен и ни одной ошибки не допустил.

– Убедительно, – наконец тихо произнес. – Немедленно освободите Василия Козарца!

Перед освобождением Василия Тоцкий решил с ним встретиться.

Их свидание состоялось в той же камере. Со дня их первой встречи Василий еще больше осунулся, согнулся. После приглашения сесть он некоторое время постоял, а затем опустился на краешек табуретки и с полуоткрытым ртом ловил каждое слово следователя.

– Сегодня я вас освобождаю, – объявил ему Тоцкий.

Василий вскочил.

– Меня? А убийцу нашли?

– Пока нет, – угрюмо ответил следователь. – Но обязательно найдем.

– Нет? – уставился на следователя Василий. – Тогда я отсюда не уйду. Как я покажусь на люди?

– Вы же не виновны и сами об этом знаете.

– Это вы говорите и я знаю. А люди? Они же были на суде, слушали. И вдруг такое. Кто поверит?

– Поверят, – успокоил его Тоцкий. – Вот, ознакомьтесь с документами и распишитесь, – положил на колени Василия постановление о его освобождении.

…Шли дни. Тоцкий работал неустанно, и его надежды оправдались. Наконец-то он получил из Орла долгожданный ответ на свой запрос.

В нем сообщалось, что там задержан особо опасный рецидивист, некий Грайдук, он же Корейко, он же Моргачев, сбежавший из мест заключения. Появляясь нелегально в городах, он вечерами нападал на женщин, душил их, насиловал.

Следователь незамедлительно выехал в Орел. При задержании Грайдука у него был изъят кулон, похищенный у Веры. Через месяц Грайдука этапировали в Днепропетровск. Грайдук точно указал место, где им было совершено убийство Веры Шмыги и пояснил:

– …Я шел по улице, время было позднее, около куста сирени увидел двоих – парня и девушку – и решил… Подошел ближе и притаился в палисаднике. Вскорости парень, попрощавшись, ушел, я вышел из-за куста, схватил ее сзади…

Кулон-дукат с серебряной цепочкой опознала Екатерина Ивановна.

Вскоре подлинный убийца предстал перед судом и был осужден.