Текст книги "Золотая жила (Записки следователя)"
Автор книги: Иван Василенко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)
Последнее время Басс значился экспедитором в одном из колхозов Черновицкой области. На деле эта должность была для него ширмой, которой он пользовался для прикрытия своих махинаций.
Связи с Гием он искал давно: знал его темные делишки.
…Ректор сладко потянулся, зевнул и, обращаясь к шоферу, выдавил:
– Духота. Малость разморило.
– На совещании были? – улыбнулся Басс. – Правила приема в институт не изменились?
– Ах, это вы? – привстал Гий, будто увидев его впервые. – Все остается так же.
– А как у вас с ремонтом здания? – задал Басс больной для Гия вопрос.
– Туговато. Материалов нет. Бьюсь, бьюсь, как рыба об лед, а воз и ныне там.
– Материалов?! – горячо вскрикнул Басс. – Могу помочь. Это пустяки. Цемент, белила, кирпич, лес, плитку…
На половине пути остановились возле ресторана в одном из райцентров, где Басс для закрепления деловой дружбы угощал коньяком. Дальше уже ехали вместе на заднем сиденье, Басс рассказывал анекдоты, а Гий громко смеялся. В пути они еще дважды останавливались «подкрепиться», из ресторана выходили, взявшись за руки.
Гий себе цену знал. Простых и честных людей к себе не подпускал. Что от них взять?
Ремонт института, ремонт собственной квартиры… Потом – заменить всю мебель, и на такую, какую хочет Гий: импортную, в Тернополе такой не достать. Басс обещал помочь. Однако главное – не это…
Подъезжая к Тернополю, Басс будто невзначай бросил:
– У вас такая должность, а моя племянница хочет быть врачом, – сделал паузу, обнял ректора и уже со смешком продолжил: – Я ее и так и сяк. А она на своем: «Хочу, и все!»
– Поможем! – отозвался Гий, хлопая собеседника по плечу.
Расставшись с ректором, Басс вернулся в Черновцы, зашел к своему знакомому, мяснику Синько.
– Слыхал, твоя дочь хочет в медицинский? Помогу, всего пять тысяч рубчиков без сдачи. Ну? По рукам?
– Ого! – вскричал мясник. – За такие деньги машину можно купить…
– Хм! Машина – груда металла, – широко улыбнулся Басс. – Образование не валяется и не заржавеет. Впрочем, как хочешь. Твоя дочь, твои деньги.
– Многовато, – стал торговаться мясник.
– Эх, Синько, стоит ли об этом. У тебя денег… Ну ладно, ты же сам меня просил. Соглашайся, пока вакантное место имеется.
– Сразу всю сумму не дам, – продолжал торговаться Синько. – Аванс – два с половиной куска. Остальное – после зачисления. Договорились?
– Скупердяй же ты. Несолидно! Чужие деньги жалеешь. Я же знаю, они ворованные, – улыбнулся Басс.
– Ворованные или не ворованные, а они мои. Вот здесь, – сказал тот, хлопая по карманам.
Выклянчить всю сумму Бассу так и не удалось. Получил половину.
На следующий день Басс зашел в приемную ректора, низко поклонился полногрудой блондинке-секретарю Зое и тут же выложил ей на стол коробку дорогих конфет.
– К ректору? – засияла Зоя.
– К нему, – кивнул Басс.
– Обождите, я доложу, – блеснула карими глазами.
Находясь в приемной, Басс наскоро заполнил бланк заявления о приеме в институт от имени дочери Синько и расписался за нее.
Гий принял Басса с широко распростертыми объятиями.
– О, дружище! Привет тебе в моих хоромах. Заходи, рад видеть!
Беседовали они долго. Басс обещал достать для института строительные материалы и попросил Гия сейчас же составить их перечень. Когда все было готово, проситель напомнил о племяннице.
– Да, да, я не забыл.
Глаза их встретились – завистливые и жгучие. Гий не спешил с решением, вышел из-за стола, прошелся по кабинету, широко шагая по добротному, мягкому ковру, остановился у окна, постоял, возвратился к столу.
«Задаром не хочет», – догадался Басс.
– Я привез две – вроде аванса… Остальное потом.
Их глаза снова встретились. Гий раздумывал, не врет ли его новый друг. Басс ругал себя за поспешность. Зачем назвал две тысячи, можно было бы назвать и полторы.
Схватка двух дельцов продолжалась недолго. Басс положил на стол Гию конверт с деньгами. В нем было тысяча восемьсот рублей. Гий дрожащей рукой схватил конверт, не считая деньги, убрал его со стола в ящик и закрыл на замок ключом.
– Гонорар, – улыбнулся.
– Взятка, – поправил Басс, хихикнул и положил на стол заявление.
Ректор, не читая его, написал резолюцию: «Принять документы». Расписался и подчеркнул свою подпись. Это был его шифр. Вскоре дочь мясника была зачислена в институт.
А дальше все шло как по писаному. Басс искал клиентов, брал у них деньги, часть оставлял себе, остальные передавал Гию…
Я посетил школу, где учился Волошко. Познакомился с учителями, директором, нашел его соучеников. Почти все они рассказывали одно и то же: Волошко учился плохо, постоянно тянул класс по успеваемости вниз. Вызывали родителей, обсуждали его успеваемость на педсовете. И вдруг – поступил в институт. Это было неожиданностью для всех. Его же сосед Заремба учился на хорошо и отлично, горел желанием поступить в медицинский, но не набрал проходного балла. Особенно возмущалась классный руководитель – Наталия Степановна.
– Непонятно, по каким правилам принимают сейчас в институт. Подали документы двое – один двоечник, а второй отличник. Двоечника зачислили… Почему? Он же не хотел туда поступать!
Наталия Степановна задумалась, как бы взвешивая что-то, а затем подняла голову и с грустью сказала:
– Получилось то, что мы и ожидали. Умер ни в чем не повинный ребенок. Потому что жизнь его доверили тому, кого нужно было гнать из института.
Беседую с Зарембой. Скромный, застенчивый парень, очень огорчен неудачей.
– На все вопросы я ответил, – стал рассказывать, – те, что сидели за столом в приемной комиссии, замечаний не сделали. Думаю – прошел. Вдруг экзаменатор задает мне дополнительный вопрос: «Скажи, где у муравья сердце?» Члены комиссии переглянулись. Мне стало не по себе: «Где же оно?» – стучало в голове. «Не проходили мы этого», – ответил я. Она впилась в меня своими серыми глазами. Такими мутными, на всю жизнь запомнил их. И сказала: «Плохо, юноша, надо знать». Как обидно. Готовился, готовился – и напрасно. Печально и другое. Волошко вообще ни на один вопрос не ответил, в школе баклуши бил, а ему поставили «пять». Почему? Все в школе возмущены.
Видно было, как переживал Заремба, я ему сочувствовал. Что значит потерять веру в свои силы. И как остро калечит души молодых людей проявленная несправедливость.
– На следующий год поеду поступать в другую область и добьюсь своего, честно, без подкупа и подачек, – сказал Заремба.
– Что значит без подкупа и подачек? – перебил я его.
– А то, что отец Волошко отвез ректору пять тысяч рублей, – вспыхнул он.
– Откуда тебе известно?
– Известно. Все село говорит.
В тот же день я запросил сберкассу. Пришел ответ. Накануне сдачи сыном экзаменов в институт Волошко снял со сберкнижки четыре тысячи рублей. Заремба был прав.
Закончив проверять личные дела абитуриентов, их письменные работы, я назначил экспертизу. Эксперты Черновицкого государственного университета пришли к выводу, что по всем мною представленным письменным работам оценки значительно завышены.
Но это еще не был конец дела. Следствие только начиналось. Нужно было найти ниточку и распутать до конца клубок преступлений Гия, разоблачить его соучастников.
В это время Гий уже не работал в институте, переехал в Киев и там возглавлял один из научно-исследовательских институтов.
Допросы членов приемной комиссии ничего не дали. Многие из них только числились в списках, на экзаменах не присутствовали.
Бывший председатель приемной комиссии Барбара ничего вразумительного не сказал. Видно было по всему: все они защищают Гия. Согласно правилам приема экзаменаторы обязаны были вести дневники и фиксировать знания абитуриентов, чтобы затем сообщать в школы для последующего устранения недостатков учебного процесса на местах. Мы взялись за архивы приемных комиссий. Эти документы без всякой системы лежали на чердаке.
Несколько дней я и Сарапин разбирали пухлые папки и перечитывали накопленные в них черновые записи. Потратили на эти раскопки около двух недель, но упомянутых тетрадей не нашли. Правда, в папках обнаружили отдельные письма и заявления абитуриентов, положенные туда без всяких проверок. В письмах приводились факты злоупотреблений со стороны приемных комиссий, подтасовки экзаменационных билетов, завышения оценок отдельным абитуриентам и тому подобное.
Все эти письма и заявления были изъяты и приобщены к уголовному делу.
Поиски черновых тетрадей мы продолжали. Все экзаменаторы категорически утверждали, что тетради они сдали секретарю приемной комиссии Немцевой.
Вызвал ее на допрос. Это была блондинка лет сорока пяти. Несмотря на свой возраст, выглядела молодо. Вела себя непринужденно. На вопросы отвечала четко и уверенно. По всему было видно – честный человек.
– Да, да, черновые тетради были. Я их лично после экзаменов складывала в тумбочку письменного стола Барбары. Вы не думайте, что я причастна к безобразиям, которые обычно творятся на экзаменах. Я человек маленький. Написала Гию докладную, но тот вызвал меня и сказал: «Не твоего ума дело. Суешь свой нос куда не надо. Смотри мне».
– И вы испугались?
– Я-то не испугалась. На партийных собраниях критиковала Гия.
– Татьяна Николаевна, помогите найти черновые тетради. Для нас это очень важно.
Свое обещание Татьяна Николаевна сдержала. Нашла две тетради и с сопроводительным письмом направила их в прокуратуру. Они оказались ценными для следствия. Особенно тетрадь экзаменатора Пастушок Лизы Семеновны. Велась она четко. Например, в ней имелись такие записи: «дуб в квадрате», «дуб в кубе», «никс». Абитуриентам она ставила оценки за каждый ответ. Имелись и такие случаи, когда против вопросов стояли двойки, а итоговая оценка была отличной.
Лиза Семеновна входит ко мне в кабинет. Стройная, молодая, красивая женщина. На щеках ямочки, яркий румянец по всему лицу. Глаза голубые, схожие с синевой утреннего моря. Я показал ей присланную Немцевой тетрадь.
– Да, это я ее вела, – уверенно ответила.
– Скажите, что значит слова «дуб в квадрате», «дуб в кубе», «никс»? – задал я вопрос.
Она блеснула глазами и улыбнулась:
– Это значит – ни в зуб ногой. А яснее – абитуриент ничего не знал.
– Интересно, почему же в данном случае вы выставили ему оценку отлично?
– Ну что ж, скажу, – снова улыбнулась Лиза Семеновна, – потому, что оценки выставлялись еще до сдачи экзаменов. Сам Гий это решал.
– Непонятно.
– Что тут непонятного? Перед началом экзаменов нам Гий давал ведомости абитуриентов, а в середине лежала полоска бумаги, на которой указывались регистрационный номер абитуриента и оценка. Эту оценку, независимо от знаний абитуриента, экзаменаторы должны были указать в ведомости.
– Но ведь это же преступление! – не выдержал я.
– Конечно. Мы возражали. Гий объяснял это тем, что так планировалось свыше, дабы выдержать проценты приема в институт сельского и городского населения.
– Какую оценку получил по физике Волошко?
Лиза Семеновна нашла соответствующую запись в тетради и сказала:
– Я ему выставила по всем трем вопросам двойку. Но Гий заранее выставил ему отлично, поэтому я и продублировала его оценку.
Аналогичные показания дал и второй экзаменатор. Для изобличения остальных членов приемных комиссий пришлось делать очные ставки.
Улики, добытые нами за последние дни, являлись еще недостаточными для обвинения Гия и его посредника Басса. Добыто было лишь маленькое звено в длинной цепи, найден лишь первый след. Нужно было помешать преступникам замести следы, сбить следствие с верного пути. Нужны были веские, бесспорные доказательства. В первую очередь предстояло найти взяткодателей. Это куда труднее, чем опросы экзаменаторов.
И я решил начать с Волошко.
Денис Игнатьевич – мужчина средних лет, низенький, полный, круглолицый, шатен. Брови широкие, вьющиеся. Они торчали во все стороны, прикрывая маленькие, глубоко посаженные зеленые глаза. Долго не упирался, не было смысла. Снятые со сберкнижки четыре тысячи рублей, продажа кабанов в канун приемных экзаменов явились серьезными, неопровержимыми уликами, изобличающими Волошко-старшего в даче взятки.
– Деньги я давал не ректору, а мужчине по имени Борис. Кому он их дал, мне неведомо, – категорически заявил Волошко. – Договор был таков: я даю деньги, и сын будет зачислен в институт.
Передачу денег Бассу подтвердила и жена Волошко – Клавдия Федоровна.
Когда я предъявил Станиславу Волошко его заявление о приеме в институт, он категорически отрицал свою подпись и сам текст. Но заявление мог составить от имени Волошко сам Басс. Так оно и было.
Я вынес постановление о задержании Басса. Дома его не оказалось. Уехал в Москву пробивать вопросы снабжения колхоза лесом. Ехать за ним в Москву не было смысла. Мы предупредили руководство колхоза – о появлении его немедленно сообщить нам.
Задержали Басса у его любовницы в Черновцах. Приметы этого человека я знал из показаний свидетелей, и если бы он встретился на улице, я бы узнал его: плотный, среднего роста, лет за пятьдесят.
– Разрешите сесть, – смело, с широкой улыбкой спросил Басс.
– Садитесь.
– Товарищ следователь, произошло какое-то недоразумение, – смущенно произнес он. – Меня задержали по вашему постановлению. Я думаю – ошибка.
– Никаких ошибок. Все законно.
– Я в Москве, в Госснабе был… Выбивал запчасти для автомашин, – начал Басс, переменив тему разговора.
– Ну и как?
– Хо, там, где я берусь, во! – улыбнулся Басс, показывая большой палец.
– По нарядам достали? – уточнил я.
– По нарядам?! – раскрыл широко глаза Басс.
– Дружки помогли?
– Да, лучше имей сто друзей, чем сто рублей… Как сказал нам дорогой Аркадий…
– Ладно. Хватит. Ближе к делу, – перебил я его.
Басс насторожился, притих, в глазах мелькнуло беспокойство, но он, стараясь скрыть его, улыбнулся:
– Может, анекдотик?.. Московский, свежий?
– Анекдоты потом. В камере будете рассказывать, – парировал я.
– В камере? За что? Это недоразумение! – удивленно, наигранно произнес Басс, но увидев, что я заполняю протокол о допросе его в качестве подозреваемого, сразу замолчал и насупился, стал рыться в карманах. Вскоре вытащил валидол, дрожащими руками, тоже наигранно, отломил полтаблетки, положил под язык, скривился.
– Можно? – спросил он, показывая на графин с водой.
– Да-да, пожалуйста.
Он встал, потянулся к графину.
– В последнее время что-то пошаливает. А сейчас…
– Может, доктора пригласить?
– Упаси бог! – махнул рукой Басс. – Есть тут у меня сосед. Коновал. Мою жену залечил. – Запив таблетку водой, Басс продолжал стоять.
– Садитесь, – велел я ему.
– Ничего, я постою. Может, отпустите, – слукавил Басс. – Пожалеете больного человека. Сердечника!
– Нет, Борис Михайлович, разговор у нас будет неприятным и долгим. Сегодня выясним общие вопросы, а завтра начнем по эпизодам…
– Эпизодам? Да что же это такое? Я ничего не делал, ничего не знаю, а меня камерой запугивают, эпизодами…
– Вы же сами когда-то говорили: «Если рисковать, так на большую сумму!»
– Товарищ, я удивляюсь, – Басс решил сыграть на моих чувствах. – Вы, кажись, следователь по важнейшим делам. О! Это большой человек! Знаем, ошибаются и по важнейшим. Меня уже раз так заграбастали. За что вы думаете? За простые анекдоты, маленькие шедевры народного творчества, так сказать.
– Нет, вас судили за – антисоветскую агитацию и пропаганду – за государственное преступление. В деле есть справка о вашей судимости, вот она.
Басс задумался, обмяк, побледнел. Улыбка с его лица сошла, он опустил голову.
В кабинете воцарилась тишина.
Я в это время стал записывать в протокол анкетные данные подозреваемого.
– Ваша профессия?
– Я все могу, для себя и для других, – пытался улыбнуться Басс.
– Образование?
– Не высшее и не среднее. Ушел со второго курса мукомольного техникума.
– Соцпроисхождение?
– Из ремесленников. Отец в период нэпа держал сапожную мастерскую.
– Семейное положение?
– Имею жену и двух дочерей – Беллу и Эмму.
– Последнее место работы?
– Экспедитор колхоза. До этого работал в связи и много сделал для Черновиц. Телебашню достал и к ней начинку. – Басс улыбнулся. – Без меня они бы до сих пор на дохлых кошек смотрели.
В действительности, как было установлено позже, Басс и здесь нагрел руки, принимая самое непосредственное участие в приобретении за взятки аппаратуры для телевидения.
– Расскажите подробно, когда и какие суммы денег вам давали родители за содействие в приеме их детей в медицинские институты?
– Это ложь, – буркнул Басс. – Другое дело телебашня. Там пришлось раскошелиться.
– Но и здесь вы платили не свои деньги, а государственные?
– Правильно. Представил акт на закупку агрегатов на рынке, и мне вернули все сполна. Еще бы, вышка-то стоит. Как памятник мне.
– Не рисуйтесь, Басс. Вы оставили после себя память другую, черную, – перебил я его.
– Ошибаетесь, товарищ по важнейшим, – недовольно буркнул Басс. – Я ведь достал…
– Документы подделывали. Чужие деньги получали.
– Подумаешь! Мелочь!
– За эту мелочь вас и уволили?
– Ну кого я надул?! Ну было такое, исправлял дату в билетах. Иголкой лишнюю дырочку проколол. Так это же ради общего дела. Все на телебашню шло, – выпрямился, гордо поднял голову. – Я им и художественную самодеятельность организовал… Мастером слова прозвали меня… Грамоты и денежную премию получал. А это какая память?
– Рассыпалась ваша самодеятельность. Кончились и ваши похождения.
Связи с Гием Басс категорически отрицал:
– К науке я не успел добраться.
Вскоре мы установили, что Басс организовал Гию пошив костюмов, платьев жене и дочерям у закройщика Замялова. Деньги за материал и пошив, как показал закройщик, платил лично Басс.
Было также установлено, что Басс для семьи Гия приобрел у спекулянтки по фамилии Машева импортные товары: кожаное пальто, каракулевую шубу, костюмы, и для примерки возил туда Гия, его жену и детей. И тут за все товары деньги платил Басс.
Помимо этого, Басс неоднократно снабжал Гия и его семью билетами на концерты московских артистов и в цирк.
Тесные связи Гия и Басса подтвердили, кроме Замялова, Машева и другие свидетели.
Клубок преступлений начал разматываться. Но Басс все отрицал. По всему видно было – за спиной у него большой груз преступлений. Как потом показало следствие, так оно и было.
Особое внимание мы по-прежнему уделяли выявлению взяткодателей. Проверялись в первую очередь лица, у которых оценки в контрольных работах были явно завышены.
Допросы Басса мы умышленно прекратили. Пусть побудет в неведении.
Прошла неделя. Басс не выдержал, написал мне заявление и попросил о встрече. Я поехал в тюрьму. За это время он осунулся. Подолгу молчал. Пытался разузнать, чем располагает следствие. Под конец попросил у меня чистый лист бумаги. На вопрос, зачем ему бумага, ответил:
– Представлю повинную, дабы ускорить расследование и заслужить снисхождение.
Прошло несколько дней, и Басс направил прокурору республики заявление, в котором признался, что дважды передавал Гию взятки, в первый раз – от Волошко, во второй – от зубного техника Гробмана.
Встал вопрос о привлечении к уголовной ответственности Гия. Было принято решение перед задержанием произвести у него дома и на работе обыск, который я проводил совместно со следователем по особо важным делам Слесарем. Мы изъяли у Гия три ружья, из них одно – ТОЗ-34 с инкрустацией золотом и серебром стоимостью свыше тысячи рублей, три кинокамеры, фотоаппарат японской фирмы «Сопоп», транзисторные радиоприемники иностранной марки, серебряный вьетнамский сервиз и много изделий из золота, всего на сумму свыше десяти тысяч рублей.
Кроме того, было изъято наличных денег и облигаций трехпроцентного займа на сумму свыше пяти тысяч рублей, сберегательные книжки на имя Гия с остатком вкладов свыше пятидесяти восьми тысяч рублей и на имя жены – Гий Лидии Ивановны с остатком вклада свыше семнадцати тысяч рублей. Описано имущество на сумму около тридцати тысяч рублей, в том числе: автомашина «Волга», кооперативный гараж, моторная лодка, румынский гарнитур стоимостью пять тысяч семьсот рублей и многое другое.
Изъятые ценности, наличие большого количества дорогого имущества говорили сами за себя. Семья Гия жила явно не по средствам. Помимо этого, Гий приобрел для дочерей две кооперативные квартиры: одну в Тернополе, вторую в Киеве. А для получения многокомнатной квартиры в городе Киеве Гий записал в состав своей семьи дочерей, зятя и даже внуков, которые проживали в Тернополе.
Самого хозяина в тот день дома не оказалось, он поправлял свое «пошатнувшееся» здоровье в одном из лучших санаториев Советского Союза.
И вот пришел час, когда ко мне в кабинет ввели задержанного Гия. Выглядел он лет на пятьдесят пять, был выше среднего роста, с темно-коричневым припухшим лицом, со следами крымского загара, тупым коротким носом, маленькими, как у барсука, глазами, оттопыренными губами, подчеркивавшими надменность и высокомерие.
Войдя в кабинет, Гий не поздоровался, злобно заскрипел зубами:
– Я взяток не брал. За незаконное задержание вы ответите по всей строгости закона.
– Здравствуйте, Петр Емельянович, – перебил я его. – Культурные люди должны прежде всего здороваться.
– Не желаю из-за вас… – продолжал Гий.
– Садитесь. Успокойтесь.
Но он кричал, продолжая размахивать руками.
Понадобилось немало усилий, чтобы остановить его.
Наконец-то он сел, злобно уколов меня зеленоватыми, бегающими глазами.
«Откуда у него столько злобы? – подумал я. – Неужели он надеется выкрутиться, как уходил от ответственности добрый десяток лет?»
Первым делом я решил убедить его в том, что утаивание правды бесполезно, что только раскаяние – верный путь защиты.
Что ему было надо? Ведь у него было все: хорошая должность, приличная зарплата (получал он до восьмисот рублей в месяц), прекрасная квартира, обставленная по последней моде, обеспеченная семья, автомашина, гараж… От государства взял все, а чем ему отблагодарил?
Поначалу я решил не вступать в полемику с Гием, дать ему высказаться до конца, выслушать весь арсенал его возражений. Допрос – не простое следственное действие, это состязание двух сторон процесса. И при допросе один пропущенный вопрос, поспешность, неверный тон могут сбить с пути, завести в тупик. Потом придется терять уйму времени, чтобы восполнить упущенное.
Допросы шли изо дня в день. За пять дней было исписано свыше восьмидесяти листов бумаги. Но Гий по-прежнему все упорно отрицал, стараясь все запутать и ускользнуть от прямых ответов. На многие вопросы отвечал поверхностно, умышленно упуская из виду детали сделок, жалуясь на головные боли и провалы в памяти.
Протоколы его допросов пестрели противоречиями, которых Гий не замечал, делая вид, что из-под его пера выходит одна только правда. Но то была одна ложь.
– Вы меня не учите, я сам грамотен и умею постоять за себя. Будьте спокойны, – отвечал Гий на мои дополнительные вопросы.
По поводу кинокамер, фотоаппаратов, магнитофонов, радиоприемников отвечал, что он их купил в Москве, прямо на улицах, у неизвестных лиц.
А на вопрос – зачем купил три одинаковые кинокамеры – ничего не ответил.
Связи с Бассом категорически отрицал:
– Вы уничтожили меня как ученого, как хирурга и как человека!
– Зря вы на меня в обиде. Я выполняю свой служебный долг. За преступление нужно отвечать. Пришло время. Наберитесь мужества и начните рассказывать.
– Ни за что!.. Я не виновен, – кричал Гий. – Вы, вы меня уничтожили!..
– Гий, вы сами себя уже давно уничтожили, встав на путь преступления.
Прошло еще несколько дней напряженной работы, и я решил перейти в наступление.
Начал я с того, что упрекнул Гия в нетактичном поведении на допросах, в невыдержанности, лжи и тут же зачитал некоторые выдержки из его показаний, а также свидетелей, подтвердивших его знакомство с Бассом. Напомнил о том, что Басс заказывал для Гия и его семьи костюмы в ателье № 32 в Черновцах, куда ездили в одной машине Басс, Гий и его жена. Доказал, что кинокамеры, фотоаппарат японской фирмы он не покупал, а вручены они ему жителями Тернополя Гримблатом и Кабанцом как взятки.
Гий замахал руками.
– Нет, нет, только не это.
Но я продолжал дальше:
– Малогабаритный японский телевизор вручил вам Хомчук, магнитофон «Телефункен» – Сорокин.
Он вскочил, прошелся по кабинету, затем понял, что запираться нет смысла, я располагаю неопровержимыми фактами, уликами, документами, так называемыми «немыми» свидетелями, и решил сдаться.
– Ладно, пишите. Было всего два случая – гонорара! – выдавил, тяжело вздыхая.
– Всего два? А может, двадцать два?
– Что вы, что вы, господь с вами, – замахал руками.
– Господь не поможет, придется рассказывать.
Гий попросил воды. Я подал ему полный стакан. Он выпил, сел, расстегнул ворот рубашки, глубоко дыша, уставился на меня жалобными глазами. Нужен был еще небольшой толчок с тем, чтобы окончательно убедить его в бессмысленности запирательства.
– Сегодня вам будет предъявлено обвинение, постановление уже составлено, – спокойно сказал я ему.
– Обвинение? – встревожился Гий. – Без моего признания?
– Конечно.
– Тогда пишите, все расскажу начистоту.
– Вот бумага, пишите сами. Только правду.
Я дал ему чистые листы бумаги, а сам подошел к окну.
Было воскресенье. Солнечный день. Тишина. Не шелохнется ни один лист на деревьях. Люди толпами сновали по улице. Их разноцветная одежда, сливаясь в едином потоке, напоминала огромный движущийся ковер. Люди отдыхали, веселились. А я томился в душном кабинете. Я умышленно не подходил к Гию. Пусть сам пишет. Заговорила ли совесть? Правду говорят: совесть не едят, с ней живут. Есть ли она вообще у него?
Сидел он молча. Несколько раз брался за ручку, вертел ее в руках и снова ложил на стол.
– Сегодня не могу. Завтра, – наконец произнес он, повернувшись ко мне.
Я по опыту знал, если он сегодня не напишет, то завтра не жди. Уже будет поздно. Отпускать его было нельзя. И я стал ему объяснять:
– Дело ваше, когда писать. Промедление не в вашу пользу. Так или иначе – писать придется, так что лучше сегодня.
Наконец Гий взялся за ручку. Писал долго, обдумывая каждое слово, каждое предложение.
На первом листе он написал:
«Я с Бассом познакомился в 1959 году. Позже он обратился ко мне с просьбой оказать ему помощь в поступлении в институт Эпельман Софие из гор. Черновиц. Когда она сдавала экзамены, моя поддержка заключалась лишь в том, что я говорил: данного абитуриента необходимо поддержать, благосклонно к нему отнестись, т. е. не срезать. После зачисления Эпельман в институт в конце августа или в начале сентября Басс вручил мне в подъезде моего дома пакет. Проверив дома содержимое его, я обнаружил десять тысяч рублей… Вручая пакет, Басс сказал: „Это в знак благодарности за прием в институт…“».
С горем пополам Гий дописал вторую страницу, расписался и поставил дату.
– Все. Разоружился, – вздохнул он, – словно камень сбросил.
Он указал в заявлении лишь две взятки, причем оба эти случая не были известны следствию.
– И это все?! Нет. Такое раскаяние в вашем деле ничего не стоит, – возвратил я Гию его заявление. – Напишите, за что вам давали «гонорар». Ведь это чистой воды взятки.
– Для меня гонорар, а для вас взятки, – недовольно буркнул. – Я не юрист.
Тем временем подошел обед. Я вызвал дежурного и предложил отвести Гия в камеру и накормить. Уходя из кабинета, Гий прихватил с собой и свое заявление. Это была моя оплошность. Ровно через час привели Гия.
– Дайте ваше заявление, – сказал я.
– А я его порвал, – ехидно улыбнулся Гий. – Вы же сами сказали, что оно – филькина грамота. Ну я его и на кусочки…
– Ну что ж, порвали так порвали, – сдерживая свое разочарование, ответил я. – Однако вам придется признаваться во всем и сразу.
Гий на мгновение задумался, уткнувшись лицом в ладони. В такой позе он находился несколько минут, затем попросил:
– Дайте бумаги.
…Писал он второе заявление еще дольше, лицо выражало муку и страдания. Вспомнил только шесть случаев получения «гонорара». Названные два эпизода в первом заявлении опустил. О них я не напоминал. Достаточно было, что я их хорошо запомнил.
Вскоре все факты получения Гием взяток, указанные в заявлении, подтвердились.
В дальнейшем Гий замкнулся и сожалел о том, что признался.
– Мне достаточно того, что написал на свою голову, – злился он.
Время шло, всплывали новые эпизоды взяточничества, которые он категорически отрицал, но после проведенных очных ставок частично признавал:
– Давали «гонорар». Я отказывался, так они насильно совали деньги в карманы, в ящики письменного стола, в багажник автомобиля…
На очной ставке с Бассом Гий не выдержал:
– Ты меня погубил! Я ведь ученый! – закричал он.
Басс, прищурив глаза, спокойно уточнил:
– Ученый жулик!
У Гия не выдержали нервы, он кинулся к Бассу и хотел схватить его за горло.
– Ты, бандит! Уничтожил меня!
Басс легко оттолкнул его.
– Ах, так? Тогда я тебе напомню. Деньги от Витару – три тысячи… Брафельда – четыре тысячи. Ну, еще подсыпать?.. Могу дополнить!
Сказанное, словно молния, поразило Гия, и они стали друг друга топить, называя новые факты взяточничества. Я только успевал записывать. И о том, как Гий у своего бывшего соученика по институту Фермова выудил вьетнамский серебряный сервиз за устройство его дочери в институт, и как бывший начальник областного управления лесного хозяйства Кузьмичев за прием в институт своей дочери вручил Гию инкрустированное золотом и серебром ружье стоимостью свыше тысячи рублей, изготовленное по спецзаказу на тульском оружейном заводе… И о том, как Кабанцев, фотограф из Тернополя, за прием его сына в институт передал Гию кинокамеру, фотоаппарат и кинопроектор японского производства. А житель Тернополя Хомчук за прием в институт дочери вручил Гию в виде взятки малогабаритный телевизор японской фирмы.
Само собой разумеется, признание обвиняемых – это еще не конец дела, а по существу начало его. Необходимо было все эти факты проверить, допросить взяткодателей и подкрепить все это вескими доказательствами…
Простейшей, без новизны и перспективы, была его докторская диссертация. Как она прошла комиссии? Гию везло. Да и не только ему. Его жена тоже стала в стенах института кандидатом медицинских наук. Старшая дочь училась в аспирантуре, осталось совсем мало до получения ученой степени.
Младшая дочь тоже стремилась к этому, но ей помешали, арестовав папу. Хороша семейка: сутяги и крохоборы. Супруга при допросе все рассказала о взяточничестве ее мужа, а спустя два дня стала писать заявления в разные инстанции, жаловалась на следователя, который якобы силой заставил ее дать такие показания.
Младшая дочь Елена на допросе оскорбляла следователей. Старшая – Анна во время обыска пыталась спрятать золотые изделия, а когда ее разоблачили, закатила истерику и стала бить хрустальные вазы, обвиняя в этом работников милиции.
