Текст книги "Эмигранты. Поэзия русского зарубежья"

Автор книги: Иван Бунин

Письмо

 
Так писем не ждут,
Так ждут – письма.
Тряпичный лоскут,
Вокруг тесьма
Из клея. Внутри – словцо.
И счастье. И это – всё.
 

 
Так счастья не ждут,
Так ждут – конца:
Солдатский салют
И в грудь – свинца
Три дольки. В глазах красно́.
И только. И это – всё.
 

 
Не счастья – стара!
Цвет – ветер сдул!
Квадрата двора
И черных дул.
(Квадрата письма:
Чернил и чар!)
Для смертного сна
Никто не стар!
Квадрата письма.
 

11 августа 1923

Минута

 
Минута: минущая: минешь!
Так мимо же, и страсть и друг!
Да будет выброшено ныне ж —
Что завтра б – вырвано из рук!
Минута: мерящая! Малость
Обмеривающая, слышь:
То никогда не начиналось,
Что кончилось. Так лги ж, так льсти ж
 

 
Другим, десятеричной кори
Подверженным еще, из дел
Не выросшим. Кто ты, чтоб море
Разменивать? Водораздел
 

 
Души живой? О, мель! О, мелочь!
У славного Царя Щедрот
Славнее царства не имелось,
Чем надпись: «И сие пройдет» —
 

 
На перстне… На путях обратных
Кем не измерена тщета
Твоих Аравии циферблатных
И маятников маята?
 

 
Минута: мающая! Мнимость
Вскачь – медлящая! В прах и в хлам
Нас мелящая! Ты, что минешь:
Минута: милостыня псам!
 

 
О как я рвусь тот мир оставить
Где маятники душу рвут,
Где вечностью моею правит
Разминовение минут.
 

12 августа 1923

Клинок

 
Между нами – клинок двуострый
Присягнувши – и в мыслях класть..
Но бывают – страстные сестры!
Но бывает – братская страсть!
 

 
Но бывает такая примесь
Прерий в ветре и бездны в губ
Дуновении… Меч, храни нас
От бессмертных душ наших двух!
 

 
Меч, терзай нас и, меч, пронзай нас,
Меч, казни нас, но, меч, знай,
Что бывает такая крайность
Правды, крыши такой край…
 

 
Двусторонний клинок – рознит?
Он же сводит! Прорвав плащ
Так своди же нас, страж грозный,
Рану в рану и хрящ в хрящ!
 

 
(Слушай! если звезда, срываясь…
Не по воле дитя с ладьи
В море падает… Острова есть,
Острова для любой любви…)
 

 
Двусторонний клинок, синим
Ливший, красным пойдет… Меч
Двусторонний – в себя вдвинем.
Это будет – лучшее лечь!
 

 
Это будет – братская рана!
Так, под звездами, и ни в чем
Не повинные… Точно два мы
Брата, спаянные мечом!
 

18 августа 1923

Отрывок

 
…Глазами казненных,
Глазами сирот и вдов —
Засады казенных
Немыслящихся домов.
Натянутый провод
Веревки, рубахи взлет.
И тайная робость:
А кто-нибудь здесь… живет?
 

28 августа 1923

Крик станций

 
Крик станций: останься!
Вокзалов: о жалость!
И крик полустанков:
Не Дантов ли Возглас:
«Надежду оставь!»
И крик паровозов.
 

 
Железом потряс
И громом волны океанской.
В окошечках касс,
Ты думал – торгуют пространством?
Морями и сушей?
Живейшим из мяс:
Мы мясо – не души!
Мы губы – не розы!
Отнас? Нет – понас
Колеса любимых увозят!
С такой и такою-то скоростью в час.
 

 
Окошечки касс.
Костяшечки страсти игорной.
Прав кто-то из нас,
Сказавши: любовь – живодерня!
«Жизнь – рельсы! Не плачь!»
Полотна – полотна – полотна…
(В глаза этих кляч
Владельцы глядят неохотно.)
 

 
«Без рва и без шва
Нет счастья. Ведь с темпокупала?»
Та швейка права,
На это смолчавши: «Есть шпалы».
 

24 сентября 1923

Ночные места

 
Темнейшее из ночных
Мест: мост. – Устами в уста!
Неужели ж нам свой крест
Тащить в дурные места,
 

 
Туда: в веселящий газ
Глаз, газа… В платный Содом?
На койку, где все́ до нас!
На койку, где не́ вдвоем
Никто… Никнет ночник.
Авось – совесть уснет!
(Вернейшее из ночных
Мест—смерть!) Платных теснот
Ночных – блаже вода!
Вода – глаже простынь!
Любить – блажь и беда!
Туда – в хладную синь!
Когда б в веры века
Нам встать! Руки смежив!
(Река – телу легка,
И спать – лучше, чем жить!)
 

 
Любовь: зноб до кости!
Любовь: зной до бела!
Вода – любит концы.
Река – любит тела.
 

4 октября 1923

«Брожу – не дом же плотничать…»

 
Брожу – не дом же плотничать,
Расположись на росстани!
Так, вопреки полотнищам
Пространств, треклятым простыням
 

 
Разлук, с минутным баловнем
Крадясь ночными тайнами,
Тебя под всеми ржавыми
Фонарными кронштейнами —
 

 
Краем плаща… За стойками —
Краем стекла… (Хоть краешком
Стекла!) Мертвец настойчивый,
В очах – зачем качаешься?
 

 
По набережным – клятв озноб,
По загородам – рифм обвал.
Сжимают ли – «я б жарче сгреб»,
Внимают ли – «я б чище внял».
 

 
Всё ты один, во всех местах,
Во всех мастях, на всех мостах.
Моими вздохами – снастят!
Моими клятвами – мостят!
 

 
Такая власть над сбивчивым
Числом у лиры любящей,
Что на тебя, небывший мой,
Оглядываюсь – в будущее!
 

16 октября 1923

«Живу – не трогаю…»

 
Живу – не трогаю.
Горы не срыть.
Спроси безногого,
Ответит: жить.
 

 
Не наша – богова
Гора – Еговова!
Котел да логово, —
Живем без многого.
 

1 декабря 1924

«Существования котловиною…»

 
Существования котловиною
Сдавленная, в столбняке глушизн,
Погребенная заживо под лавиною
Дней – как каторгу избываю жизнь.
 

 
Гробовое, глухое мое зимовье.
Смерти: инея на уста-красны —
Никакого иного себе здоровья
Не желаю от Бога и от весны.
 

11 января 1925

«Что, Муза моя? Жива ли еще?..»

 
Что, Муза моя? Жива ли еще?
Так узник стучит к товарищу
В слух, в ямку, перстом продолбленную
– Что Муза моя? Надолго ли ей?
 

 
Соседки, сердцами спутанные.
Тюремное перестукиванье.
 

 
Что Муза моя? Жива ли еще?
Глазами не знать желающими,
Усмешкою правду кроющими,
Соседскими, справа-коечными
 

 
– Что, братец? Часочек выиграли?
Больничное перемигиванье.
 

 
Эх, дело мое! Эх, марлевое!
Так небо боев над армиями,
Зарницами вкось исчерканное,
Ресничное пересвёркиванье.
 

 
В воронке дымка рассеянного —
Солдатское пересмеиванье.
 

 
Ну, Муза моя! Хоть рифму еще!
Щекой – Илионом вспыхнувшею
К щеке: «Не крушись! Расковывает
Смерть – узы мои! До скорого ведь?»
 

 
Предсмертного ложа свадебного —
Последнее перетрагиванье.
 

15 января 1925

«В седину – висок…»

 
В седину – висок,
В колею – солдат,
– Небо! – морем в тебя окрашиваюсь.
Как на каждый слог —
Что на тайный взгляд
Оборачиваюсь,
Охорашиваюсь.
 

 
В перестрелку – скиф,
В христопляску – хлыст,
– Море! – небом в тебя отваживаюсь.
Как на каждый стих —
Что на тайный свист
Останавливаюсь,
Настораживаюсь.
 

 
В каждой строчке: стой!
В каждой точке – клад.
– Око! – светом в тебе расслаиваюсь,
Расхожусь. Тоской
На гитарный лад
Перестраиваюсь,
Перекраиваюсь.
 

 
Не в пуху – в пере
Лебедином – брак!
Браки розные есть, разные есть!
Как на знак тире —
Что на тайный знак
Брови вздрагивают —
Заподазриваешь?
 

 
Не в чаю спитом
Славы – дух мой креп.
И казна моя – немалая есть!
Под твоим перстом
Что Господень хлеб
Перемалываюсь,
Переламываюсь.
 

22 января 1925

«Променявши на стремя…»

 
Променявши на стремя —
Поминайте коня ворона!
Невозвратна как время,
Но возвратна как вы, времена
Года, с первым из встречных
 

 
Предающая дело родни,
Равнодушна как вечность,
Но пристрастна как первые дни
Весен… собственным пеньем
 

 
Опьяняясь как ночь – соловьем,
Невозвратна как племя
Вымирающее (о нем
Гейне пел, – брак мой тайный:
Слаще гостя и ближе, чем брат…)
Невозвратна как Рейна
Сновиденный убийственный клад.
Чиста-злата – нержавый,
Чиста-серебра – Вагнер? – нырни!
Невозвратна как слава
Наша русская…
 

19 февраля 1925

«Рас—стояние: версты, мили…»

 
Рас—стояние: версты, мили…
Нас рас—ставили, рас—садили,
Чтобы тихо себя вели
По двум разным концам земли.
 

 
Рас—стояние: версты, дали…
Нас расклеили, распаяли,
В две руки развели, распяв,
И не знали, что это – сплав
 

 
Вдохновений и сухожилий…
Не рассорили – рассорили,
Расслоили…
                       Стена да ров.
Расселили нас как орлов-
 

 
Заговорщиков: версты, дали…
Не расстроили – растеряли.
По трущобам земных широт
Рассовали нас как сирот.
 

 
Который уж, ну который – март?!
Разбили нас – как колоду карт!
 

24 марта 1925

«Русской ржи от меня поклон…»

 
Русской ржи от меня поклон,
Ниве, где баба застится.
Друг! Дожди за моим окном,
Беды и блажи на сердце…
 

 
Ты, в погудке дождей и бед
То ж, что Гомер – в гекзаметре.
Дай мне руку – на весь тот свет!
Здесь – мои обе заняты.
 

7 мая 1925 Прага

«От родимых сёл, сёл!..»

 
От родимых сёл, сёл!
– Наваждений! Новоявленностей!
Чтобы поезд шел, шел,
Чтоб нигде не останавливался,
 

 
Никуда не приходил.
В вековое! Незастроенное!
Чтобы ветер бил, бил,
Выбивалкою соломенною
 

 
Просвежил бы мозг, мозг
– Всё осевшее и плесенное! —
Чтобы поезд нёс, нёс,
Быстрей лебедя, как в песенке…
 

 
Сухопутный шквал, шквал!
Низвержений! Невоздержанностей!
Чтобы поезд мчал, мчал,
Чтобы только не задерживался.
 

 
Чтобы только не срастись!
Не поклясться! не насытиться бы!
Чтобы только – свист, свист
Над проклятою действительностью.
 

 
Феодальных нив! Глыб
Первозданных! незахватанностей!
Чтобы поезд шиб, шиб,
Чтобы только не засматривался
 

 
На родимых мест, мест
Августейшие засушенности!
Всё едино: Пешт, – Брест —
Чтобы только не заслушивался.
 

 
Никогда не спать! Спать?!
Грех последний, неоправданнейший.
Птиц, летящих вспять, вспять
По пятам деревьев падающих!
 

 
Чтоб не ночь, не две! – две?! —
Еще дальше царства некоего —
Этим поездом к тебе
Всё бы ехала и ехала бы.
 

Конец мая 1925

Маяковскому

 
Чтобы край земной не вымер
Без отчаянных дяде́й,
Будь, младенец, Володимир:
Целым миром володей!
 

 
Литературная– не в ней
Суть, а вот – кровь пролейте!
Выходит каждые семь дней.
Ушедший – раз в столетье
 

 
Приходит. Сбит передовой
Боец. Каких, столица,
Еще тебе вестей, какой
Еще – передовицы?
 

 
Ведь это, милые, у нас,
Черновец – милюковцу:
«Владимир Маяковский?
Да-с. Бас, говорят, и в кофте
 

 
Ходил…»
             Эх кровь-твоя-кровца!
Как с новью примириться,
Раз первого ее бойца
Кровь – на второй странице
(Известий).
 

«В гробу, в обыкновенном темном костюме, в устойчивых, грубых ботинках, подбитых железом, лежит величайший поэт революции».

(«Однодневная газета», 24 апреля 1930 г.)

 
В сапогах, подкованных железом,
В сапогах, в которых гору брал —
Никаким обходом ни объездом
Не доставшийся бы перевал —
 

 
Израсходованных до сиянья
За двадцатилетний перегон.
Гору пролетарского Синая,
На котором праводатель – он.
 

 
В сапогах – двустопная жилплощадь,
Чтоб не вмешивался жилотдел —
В сапогах, в которых, понаморщась,
Гору нес – и брал – и клял – и пел —
 

 
В сапогах и дои безотказу
По невспаханностям Октября,
В сапогах – почти что водолаза:
Пехотинца, чище ж говоря:
 

 
В сапогах великого похода,
На донбассовских, небось, гвоздях.
Гору горя своего народа
Стапятидесяти (Госиздат)
 

 
Миллионного… – В котором роде
Своего, когда который год:
«Ничего-де своего в заводе!»
Всех народов горя гору – вот.
 

 
Так вот в этих – про его Рольс-Ройсы
Говорок еще не приутих —
Мертвый пионерам крикнул: Стройся!
В сапогах – свидетельствующих.
 

Любовная лодка разбилась о быт.

 
И полушки не поставишь
На такого главаря.
Лодка-то твоя, товарищ,
Из какого словаря?
 

 
В лодке да еще в любовной
Запрокинуться – скандал!
Разин – чем тебе не ровня? —
Лучше с бытомсовладал.
 

 
Эко новшество – лекарство,
Хлещущее что твой кран!
Парень, не по-пролетарски
Действуешь – а что твоя пан!
 

 
Стоило ж в богов и в матку
Нас, чтоб – кровь, а не рассвет! —
Класса белую подкладку
Выворотить напослед.
 

 
Вроде юнкера, на То́ске
Выстрелившего – с тоски!
Парень! не по-маяковски
Действуешь: по-шаховски.
 

 
Фуражечку б на бровишки
И – прощай, моя джаным!
Правнуком своим проживши,
Кончил – прадедом своим.
 

 
То-то же как на поверку
Выйдем – стыд тебя заест:
Совето-российский Вертер.
Дворяно-российский жест.
 

 
Только раньше – в околодок,
Нынче ж…
             – Враг ты мой родной!
Никаких любовных лодок
Новых – нету под луной.
 

 
Выстрел – в самую душу,
Как только что по врагам.
Богоборцем разрушен
Сегодня последний храм.
 

 
Еще раз не осекся,
И, в точку попав, – усоп.
Былостало быть сердце,
Коль выстрелу следом – стоп.
 

 
(Зарубежье, встречаясь:
«Ну, казус! Каков фугас!
Значит – тоже сердца есть?
И с той же, что и у нас?»)
 

 
Выстрел – в самую точку,
Как в ярмарочную цель.
(Часто – левую мочку
Отбривши – с женой в постель.)
 

 
Молодец! Не прошибся!
А женщины ради – что ж!
И Елену паршивкой —
Подумавши – назовешь.
 

 
Лишь одним, зато знатно,
Нас лефовец удивил:
Только вправо и знавший
Палить-то, а тут – слевил.
 

 
Кабы в правую – свёрк бы
Ланцетик – и здрав ваш шеф.
Выстрел в левуюстворку:
Ну в самый те Центропев!
 

Зерна огненного цвета

Брошу на ладонь,

Чтоб предстал он в бездне света

Красный как огонь.

 
Советским вельможей,
При полном Синоде…
– Здорово, Сережа!
– Здорово, Володя!
 

 
Умаялся? – Малость.
– По общим? – По личным.
– Стрелялось? – Привычно.
– Горелось? – Отлично.
 

 
– Так стало быть пожил?
– Пасс в нек’тором роде.
…Негоже, Сережа!
…Негоже, Володя!
 

 
А помнишь, как матом
Во весь свой эстрадный
Басище – меня-то
Обкладывал? – Ладно
 

 
Уж… – Вот те и шлюпка
Любовная лодка!
Ужель из-за юбки?
– Хуже́й из-за водки.
 

 
Опухшая рожа.
С тех пор и на взводе?
Негоже, Сережа.
Негоже, Володя.
 

 
А впрочем – не бритва —
Сработано чисто.
Так стало быть бита
Картишка? – Сочится.
 

 
– Приложь подорожник.
– Хорош и коллодий.
Приложим, Сережа?
– Приложим, Володя.
 

 
А что на Рассее —
На матушке? – То есть
Где? – В Эсэсэсере
Что нового? – Строят.
 

 
Родители – родят,
Вредители – точут,
Издатели – водят,
Писатели – строчут.
 

 
Мост новый заложен,
Да смыт половодьем.
Всё то же, Сережа!
– Всё то же, Володя.
 

 
А певчая стая?
– Народ, знаешь, тертый!
Нам лавры сплетая,
У нас как у мертвых
 

 
Прут. Старую Росту
Да завтрашним лаком.
Да не обойдешься
С одним Пастернаком.
 

 
Хошь, руку приложим
На ихнем безводье?
Приложим, Сережа?
– Приложим, Володя!
 

 
Еще тебе кланяется…
– А что добрый
Наш Льсан Алексаныч?
– Вон – ангелом! – Федор
 

 
Кузьмич? – На канале:
По красные щеки
Пошел. – Гумилев Николай?
– На Востоке.
 

 
(В кровавой рогоже,
На полной подводе…)
– Всё то же, Сережа.
– Всё то же, Володя.
 

 
А коли всё то же,
Володя, мил-друг мой —
Вновь руки наложим,
Володя, хоть рук и —
 

 
Нет.
              – Хоть и нету,
Сережа, мил-брат мой,
Под царство и это
Подложим гранату!
 

 
И на раствороженном
Нами Восходе —
Заложим, Сережа!
– Заложим, Володя!
 

 
Много храмов разрушил,
А этот – ценней всего.
Упокой, Господи, душу
Усопшего врага твоего.
 

Август 1930

Савойя

Страна

 
С фонарем обшарьте
Весь подлунный свет!
Той страны – на карте
Нет, в пространстве – нет.
Выпита как с блюдца,—
Донышко блестит.
Можно ли вернуться
В дом, который – срыт?
 

 
Заново родися —
В новую страну!
Ну-ка, воротися
На спину коню
 

 
Сбросившему! Кости
Целы-то хотя?
Эдакому гостю
Булочник ломтя
 

 
Ломаного, плотник —
Гроба не продаст!
…Той ее – несчетных
Верст, небесныхцарств,
 

 
Той, где на монетах —
Молодость моя —
Той России – нету.
– Как и той меня.
 

Конец июня 1931

Мёдон

Родина

 
О, неподатливый язык!
Чего бы попросту – мужик
Пойми, певал и до меня:
– Россия, родина моя!
 

 
Но и с калужского холма
Мне открывалася она—
Даль – тридевятая земля!
Чужбина, родина моя!
 

 
Даль, прирожденная как боль,
Настолько родина и столь
Рок, что повсюду, через всю
Даль – всю ее с собой несу!
 

 
Даль, отдалившая мне близь,
Даль, говорящая: вернись
Домой! Со всех до горних звезд
Меня снимающая мест.
 

 
Недаром, голубей воды,
Я далью обдавала лбы.
 

 
Ты! Сей руки своей лишусь —
Хоть двух! Губами подпишусь
На плахе: распрь моих земля —
Гордыня, родина моя!
 

12 мая 1932

«Никуда не уехали – ты да я…»

 
Никуда не уехали – ты да я —
Обернулись прорехами – все моря!
Совладельцам пятерки рваной —
Океаны не по карману!
 

 
Нищеты вековечная сухомять!
Снова лето, как корку, всухую мять!
Обернулось нам море – мелью:
Наше лето – другие съели!
 

 
С жиру лопающиеся: жир – их «лоск»,
Что не только что масло едят, а мозг
Наш – в поэмах, в сонатах, в сводах:
Людоеды в парижских модах!
 

 
Нами – лакомящиеся: франк за вход.
О, урод, как водой туалетной – рот
Сполоснувший – бессмертной песней!
Будьте прокляты вы – за весь мой
 

 
Стыд: вам руку жать – когда зуд в горсти:
Пятью пальцами – да от всех пяти
Чувств – на память о чувствах добрых —
Через всё вам лицо – автограф!
 

1932–1935

«Вскрыла жилы: неостановимо…»

 
Вскрыла жилы: неостановимо,
Невосстановимо хлещет жизнь.
Подставляйте миски и тарелки!
Всякая тарелка будет – мелкой,
Миска – плоской.
                         Через край – и мимо —
В землю черную, питать тростник.
Невозвратно, неостановимо,
Невосстановимо хлещет стих.
 

6 января 1934

«Тоска по родине! Давно…»

 
Тоска по родине! Давно
Разоблаченная морока!
Мне совершенно всё равно —
Гдесовершенно-одинокой
 

 
Быть, по каким камням домой
Брести с кошелкою базарной
В дом и не знающий, что – мой,
Как госпиталь, или казарма.
 

 
Мне всё равно, каких среди
Лиц ощетиниваться пленным
Львом, из какой людской среды
Быть вытесненной – непременно —
 

 
В себя, в единоличье чувств.
Камчатским медведем без льдины —
Гдене ужиться (и не тщусь!)
Гдеунижаться – мне едино.
 

 
Не обольщусь и языком
Родным, его призывом млечным.
Мне безразлично – на каком
Непонимаемой быть встречным!
 

 
(Читателем, газетных тонн
Глотателем, доильцем сплетен)
Двадцатого столетья – он,
А я – до всякого столетья!
 

 
Остолбеневши, как бревно,
Оставшееся от аллеи —
Мне все – равны, мне всё – равно,
И, может быть, всего равнее —
 

 
Роднее бывшее – всего.
Все признаки с меня, все меты,
Все даты – как рукой сняло:
Душа, родившаяся – где-то.
 

 
Так край меня не уберег Мой,
что и самый зоркий сыщик —
Вдоль всей души, всей – поперек!
Родимого пятна несыщет!
 

 
Всяк дом мне чужд, всяк храм мне пуст,
И всё – равно, и всё – едино.
Но если по дороге – куст
Встает, особенно – рябина…
 

3 мая 1934

Читатели газет

 
Ползет подземный змей,
Ползет, везет людей.
И каждый – со своей
Газетой (со своей Экземой!)
 

 
Жвачный тик,
Газетный костоед.
Жеватели мастик,
Читатели газет.
 

 
Кто – чтец? Старик? Атлет?
Солдат? Ни черт, ни лиц,
Ни лет. Скелет – раз нет
Лица: газетный лист!
Которым – весь Париж
С лба до пупа одет.
Брось, девушка!
                       Родишь —
Читателя газет.
 

 
Кача – «живет с сестрой»,
ются – «убил отца!»
Качаются – тщетой
Накачиваются.
 

 
Что́ для таких господ —
Закат или рассвет?
Глотатели пустот,
Читатели газет!
 

 
Газет: читай: клевет,
Газет: читай: растрат,
Что́ ни столбец – навет,
Что́ ни абзац – отврат…
 

 
О, с чем на Страшный Суд
Предстанете: на свет!
Хвататели минут,
Читатели газет!
 

 
– Пошел! Пропал! Исчез!
Стар материнский страх.
Мать! Гуттенбергов пресс
Страшней, чем Шварцев прах!
 

 
Уж лучше на погост —
Чем в гнойный лазарет
Чесателей корост,
Читателей газет!
 

 
Кто наших сыновей
Гноит во цвете лет?
Смесители кровей,
Писателигазет!
 

 
Вот, други, – и куда
Сильней, чем в сих строках! —
Что думаю, когда
С рукописью в руках
 

 
Стою перед лицом —
Пустее места – нет! —
Так значит – нелицом
Редактора газет-
 

 
ной нечисти.
 

1–15 ноября 1935

Ванв

«Когда я гляжу на летящие листья…»

 
     Когда я гляжу на летящие листья,
     Слетающие на булыжный торец,
     Сметаемые – как художника кистью,
     Картину кончающего наконец,
 

 
     Я думаю (уж никому не по нраву
     Ни стан мой, ни весь мой задумчивый вид),
Что явственно желтый, решительно ржавый
Один такой лист на вершине – забыт.
 

Октябрь 1936

«Мне Францией – нету…»

 
Мне Францией – нету
Щедрее страны! —
На долгую память
Два перла даны.
 

 
Они на ресницах
Недвижно стоят.
Дано мне отплытье
Марии Стюарт.
 

1 июня 1939