Текст книги "Эмигранты. Поэзия русского зарубежья"

Автор книги: Иван Бунин

«Интриги бирж, потуги наций…»

 
Интриги бирж, потуги наций.
Лавина движется вперед.
А всё под сводом Прокураций
Дух беззаботности живет.
 

 
И беззаботно так уснула,
Поставив туфельки рядком,
Неомрачимая Урсула
У Алинари за стеклом.
 

 
И не без горечи сокрытой
Хожу и мыслю иногда,
Что Некто, мудрый и сердитый,
Однажды поглядит сюда,
 

 
Нечаянно развеселится,
Весь мир улыбкой озаря,
На шаль красотки заглядится,
Забудется, как нынче я, —
 

 
И всё исчезнет невозвратно
Не в очистительном огне,
А просто – в легкой и приятной
Венецианской болтовне.
 

1924

Из дневника

 
Должно быть, жизнь и хороша,
Да что поймешь ты в ней, спеша
Между купелию и моргом,
Когда мытарится душа
То отвращеньем, то восторгом?
 

 
Непостижимостей свинец
Всё толще над мечтой понурой,—
Вот и дуреешь наконец,
Как любознательный кузнец
Над просветительной брошюрой.
 

 
Пора не быть, а пребывать,
Пора не бодрствовать, а спать,
Как спит зародыш крутолобый,
И мягкой вечностью опять
Обволокнуться, как утробой.
 

1925

Перед зеркалом

Nel mezzo del cammin di nostra vita. [2]2
  На середине пути нашей жизни (итал.).


[Закрыть]

 
Я, я, я. Что за дикое слово!
Неужели вон тот – это я?
Разве мама любила такого,
Желто-серого, полуседого
И всезнающего, как змея?
 

 
Разве мальчик, в Останкине летом
Танцевавший на дачных балах,—
Это я, тот, кто каждым ответом
Желторотым внушает поэтам
Отвращение, злобу и страх?
 

 
Разве тот, кто в полночные споры
Всю мальчишечью вкладывал прыть, —
Это я, тот же самый, который
На трагические разговоры
Научился молчать и шутить?
 

 
Впрочем – так и всегда на средине
Рокового земного пути:
От ничтожной причины – к причине,
А глядишь – заплутался в пустыне,
И своих же следов не найти.
 

 
Да, меня не пантера прыжками
На парижский чердак загнала.
И Виргилия нет за плечами, —
Только есть одиночество – в раме
Говорящего правду стекла.
 

1924

Окна во двор

 
Несчастный дурак в колодце двора
Причитает сегодня с утра,
И лишнего нет у меня башмака,
Чтобы бросить его в дурака.
………………………………………
 

 
Кастрюли, тарелки, пьянино гремят,
Баюкают няньки крикливых ребят.
С улыбкой сидит у окошка глухой,
Зачарован своей тишиной.
………………………………………
 

 
Курносый актер перед пыльным трюмо
Целует портреты и пишет письмо,—
И, честно гонясь за правдивой игрой,
В шестнадцатый раз умирает герой.
………………………………………
 

 
Отец уж надел котелок и пальто,
Но вернулся, бледный как труп:
«Сейчас же отшлепать мальчишку за то,
Что не любит луковый суп!»
………………………………………
 

 
Небритый старик, отодвинув кровать,
Забивает старательно гвоздь,
Но сегодня успеет ему помешать
Идущий по лестнице гость.
………………………………………
 

 
Рабочий лежит на постели в цветах.
Очки на столе, медяки на глазах.
Подвязана челюсть, к ладони ладонь.
Сегодня в лед, а завтра в огонь.
………………………………………
 

 
Что верно, то верно! Нельзя же силком
Девчонку тащить на кровать!
Ей нужно сначала стихи почитать,
Потом угостить вином…
………………………………………
 

 
Вода запищала в стене глубоко:
Должно быть, по трубам бежать нелегко,
Всегда в тесноте и всегда в темноте,
В такой темноте и в такой тесноте!
 

1924

Баллада

 
Мне невозможно быть собой,
Мне хочется сойти с ума,
Когда с беременной женой
Идет безрукий в синема.
 

 
Мне лиру ангел подает,
Мне мир прозрачен, как стекло,
А он сейчас разинет рот
Пред идиотствами Шарло.
 

 
За что свой незаметный век
Влачит в неравенстве таком
Беззлобный, смирный человек
С опустошенным рукавом?
 

 
Мне хочется сойти с ума,
Когда с беременной женой
Безрукий прочь из синема
Идет по улице домой.
 

 
Ремянный бич я достаю
С протяжным окриком тогда
И ангелов наотмашь бью,
И ангелы сквозь провода
 

 
Взлетают в городскую высь.
Так с венетийских площадей
Пугливо голуби неслись
От ног возлюбленной моей.
 

 
Тогда, прилично шляпу сняв,
К безрукому я подхожу,
Тихонько трогаю рукав
И речь такую завожу:
 

 
«Pardon, monsieur [3]3
  Простите, сударь (фр.).


[Закрыть], когда в аду
За жизнь надменную мою
Я казнь достойную найду,
А вы с супругою в раю
 

 
Спокойно будете витать,
Юдоль земную созерцать,
Напевы дивные внимать,
Крылами белыми сиять, —
 

 
Тогда с прохладнейших высот
Мне сбросьте перышко одно:
Пускай снежинкой упадет
На грудь спаленную оно».
 

 
Стоит безрукий предо мной
И улыбается слегка,
И удаляется с женой,
Не приподнявши котелка.
 

1925

Звезды

 
Вверху – грошовый дом свиданий.
Внизу – в грошовом «Казино»
Расселись зрители. Темно.
Пора щипков и ожиданий.
Тот захихикал, тот зевнул…
Но неудачник облыселый
Высоко палочкой взмахнул.
Открылись темные пределы,
И вот – сквозь дым табачных туч —
Прожектора зеленый луч.
На авансцене, в полумраке,
Раскрыв золотозубый рот,
Румяный хахаль в шапокляке
О звездах песенку поет.
И под двуспальные напевы
На полинялый небосвод
Ведут сомнительные девы
Свой непотребный хоровод.
Сквозь облака, по сферам райским
(Улыбочки туда-сюда)
С каким-то веером китайским
Плывет Полярная Звезда.
За ней вприпрыжку поспешая,
Та пожирней, та похудей,
Семь звезд – Медведица Большая —
Трясут четырнадцать грудей.
И, до последнего раздета,
Горя брильянтовой косой,
Вдруг жидколягая комета
Выносится перед толпой.
Глядят солдаты и портные
На рассусаленный сумбур,
Играют сгустки жировые
На бедрах Etoile d’amour [4]4
  Звезда любви (фр.).


[Закрыть],
Несутся звезды в пляске, в тряске,
Звучит оркестр, поет дурак,
Летят алмазные подвязки
Из мрака в свет, из света в мрак.
И заходя в дыру всё ту же,
И восходя на небосклон, —
Так вот в какой постыдной луже
Твой День Четвертый отражен!..
Не легкий труд, о Боже правый,
Всю жизнь воссоздавать мечтой
Твой мир, горящий звездной славой
И первозданною красой.
 

1925

Петербург

 
Напастям жалким и однообразным
Там предавались до потери сил.
Один лишь я полуживым соблазном
Средь озабоченных ходил.
 

 
Смотрели на меня – и забывали
Клокочущие чайники свои;
На печках валенки сгорали;
Все слушали стихи мои.
 

 
А мне тогда в тьме гробовой, российской,
Являлась вестница в цветах,
И лад открылся музикийский
Мне в сногсшибательных ветрах.
 

 
И я безумел от видений,
Когда чрез ледяной канал,
Скользя с обломанных ступеней,
Треску зловонную таскал,
 

 
И, каждый стих гоня сквозь прозу,
Вывихивая каждую строку,
Привил-таки классическую розу
К советскому дичку.
 

1925

Бедные рифмы

 
Всю неделю над мелкой поживой
Задыхаться, тощать и дрожать,
По субботам с женой некрасивой
Над бокалом, обнявшись, дремать,
 

 
В воскресенье на чахлую траву
Ехать в поезде, плед разложить,
И опять задремать, и забаву
Каждый раз в этом всем находить,
 

 
И обратно тащить на квартиру
Этот плед, и жену, и пиджак,
И ни разу по пледу и миру
Кулаком не ударить вот так, —
 

 
О, в таком непреложном законе,
В заповедном смиренье таком
Пузырьки только могут в сифоне —
Вверх и вверх, пузырек с пузырьком.
 

1926

Скала

 
Нет у меня для вас ни слова,
     Ни звука в сердце нет,
Виденья бедные былого,
     Друзья погибших лет!
 

 
Быть может, умер я, быть может
     Заброшен в новый век,
А тот, который с вами прожит,
     Был только волн разбег,
 

 
И я, ударившись о камни,
     Окровавлен, но жив,—
И видится издалека мне,
     Как вас несет отлив.
 

1927

Веселье

 
Полузабытая отрада,
Ночной попойки благодать:
Хлебнешь – и ничего не надо,
Хлебнешь – и хочется опять.
 

 
И жизнь перед нетрезвым взглядом
Глубоко так обнажена,
Как эта гибкая спина
У женщины, сидящей рядом.
 

 
Я вижу тонкого хребта
Перебегающие звенья,
К ним припадаю на мгновенье —
И пудра мне пылит уста.
 

 
Смеется легкое созданье,
А мне отрадно сочетать
Неутешительное знанье
С блаженством ничего не знать.
 

1928

Я

 
Когда меня пред божий суд
На черных дрогах повезут,
 

 
Смутятся нищие сердца
При виде моего лица.
 

 
Оно их тайно восхитит
И страх завистливый родит.
 

 
Отстав от шествия, тайком,
Воображаясь мертвецом,
 

 
Тогда пред стеклами витрин
Из вас, быть может, не один
 

 
Украдкой так же сложит рот,
И нос тихонько задерет,
 

 
И глаз полуприщурит свой,
Чтоб видеть, как закрыт другой.
 

 
Но свет (иль сумрак?) тайный тот
На чудака не снизойдет.
 

 
Не отразит румяный лик,
Чем я ужасен и велик:
 

 
Ни почивающих теней
На вещей бледности моей,
 

 
Ни беспощадного огня,
Который уж лизнул меня.
 

 
Последнюю мою примету
Чужому не отдам лицу…
 

 
Не подражайте ж мертвецу,
Как подражаете поэту.
 

1928

«Сквозь уютное солнце апреля…»

 
Сквозь уютное солнце апреля —
Неуютный такой холодок.
И – смерчом по дорожке песок,
И – смолкает скворец пустомеля.
 

 
Там над северным краем земли
Черно-серая вздутая туча.
Котелки поплотней нахлобуча,
Попроворней два франта прошли.
 

 
И под шум градобойного гула —
В сердце гордом, веселом и злом:
«Это молнии нашейизлом,
Это нашавесна допорхнула!»
 

1937

Марина Ивановна Цветаева
1892–1941

«Есть час на те слова…»

 
Есть час на те слова.
Из слуховых глушизн
Высокие права
Выстукивает жизнь.
 

 
Быть может – от плеча,
Протиснутого лбом.
Быть может – от луча,
Невидимого днем.
 

 
В напрасную струну
Прах – взмах на простыню.
Дань страху своему
И праху своему.
 

 
Жарких самоуправств
Час – и тишайших просьб.
Час безземельных братств,
Час мировых сиротств.
 

11 июня 1922

«Когда же, Господин…»

 
Когда же, Господин,
На жизнь мою сойдет
Спокойствие седин,
Спокойствие высот.
 

 
Когда ж в пратишину
Техпервоголубизн
Высокое плечо,
Всю вынесшее жизнь.
 

 
Ты, Господи, один,
Один, никто из вас,
Как с пуховых горбин
В синь горнюю рвалась.
 

 
Как под упорством уст
Сон – слушала – траву…
(Здесь, на земле искусств,
Словесницей слыву!)
 

 
И как меня томил
Лжи – ломовой оброк,
Как из последних жил
В дерева первый вздрог…
 

 
___________________
 

 
Дерева – первый – вздрог,
Голубя – первый – ворк.
(Это не твой ли вздрог,
Гордость, не твой ли ворк,
Верность?)
                      – Остановись,
Светопись зорких стрел!
В тайнописи любви
Небо – какой пробел!
 

 
Если бы – не – рассвет:
Дребезг, и свист, и лист,
Если бы не сует
Сих суета – сбылись
Жизни б…
                      Не луч, а бич —
В жимолость нежных тел.
В опромети добыч
Небо – какой предел!
 

 
День. Ломовых дорог
Ков. – Началась. – Пошла
Дикий и тихий вздрог
Вспомнившего плеча.
 

 
Прячет…
              Как из ведра —
Утро. Малярный мел.
В летописи ребра
Небо – какой пробел!
 

22–23 июня 1922

«Думалось: будут легки…»

 
Думалось: будут легки
Дни – и бестрепетна смежность
Рук. – Взмахом руки,
Друг, остановимте нежность.
 

 
Не – поздно еще! [5]5
  Ударяется и отрывается слог. Помечено не везде


[Закрыть]
В рас – светные щели
(Не поздно!) – еще
Нам птицы не пели.
 

 
Будь на – стороже!
Последняя ставка!
Нет, поздно уже
Друг, если до завтра!
 

 
Земля да легка!
Друг, в самую сердь!
Не в наши лета
Откладывать смерть!
 

 
Мертвые – хоть – спят!
Только моим сна нет —
Снам! – Взмахом лопат
Друг – остановимте память!
 

9 июля 1922

«Руки – ив круг…»

 
Руки – ив круг
Перепродаж и переуступок!
Только бы губ,
Только бы рук мне не перепутать!
 

 
Этих вот всех
Суетностей, от которых сна нет.
Руки воздев
Друг, заклинаю свою же память!
 

 
Чтобы в стихах
(Свалочной яме моих Высочеств!)
Ты не зачах,
Ты не усох наподобье прочих.
 

 
Чтобы в груди
(В тысячегрудой моей могиле
Братской!) – дожди
Тысячелетий тебя не мыли…
 

 
Тело меж тел,
– Ты, что мне пропадом был двухзвёздным!..
Чтоб не истлел
С надписью: не опознан.
 

9 июля 1922

Берлину

 
Дождь убаюкивает боль.
Под ливни опускающихся ставень
Сплю. Вздрагивающих асфальтов вдоль
Копыта – как рукоплесканья.
 

 
Поздравствовалось – и слилось.
В оставленности златозарной
Над сказочнейшим из сиротств
Вы смилостивились, казармы!
 

10 июля 1922

«Вкрадчивостию волос…»

 
Вкрадчивостию волос:
В гладь и в лоск
Оторопию продольной —
 

 
Синь полунощную, масть
Воронову. – Вгладь и всласть
Оторопи вдоль – ладонью.
 

 
Неженка! – Не обманись!
Так заглаживают мысль
Злостную: разрыв – разлуку —
Лестницы последний скрип…
 

 
Так заглаживают шип
Розовый… – Поранишь руку!
Ведомо мне в жизни рук
Многое. – Из светлых дуг
 

 
Присталью неотторжимой
Весь противушерстный твой
Строй выслеживаю: смоль,
Стонущую под нажимом.
 

 
Жалко мне твоей упор-
ствующей ладони: в лоск
Волосы, – вот-вот уж через
 

 
Край – глаза… Загнана внутрь
Мысль навязчивая: утр
Наваждение – под череп!
 

17 июля 1922

«Леты подводный свет…»

 
Леты подводный свет,
Красного сердца риф.
Застолбенел ланцет,
Певчее горло вскрыв:
 

 
Не раскаленность жерл,
Не распаленность скверн —
Нерастворенный перл
В горечи певчих горл.
 

 
Горе горе! Граним,
Плавим и мрем – вотще.
Ибо нерастворим
В голосовом луче
 

 
Жемчуг…
               Железом в хрип,
Тысячей пил и свёрл —
Неизвлеченный шип
В горечи певчих горл.
 

11 августа 1922

«Это пеплы сокровищ…»

 
Это пеплы сокровищ:
Утрат, обид.
Это пеплы, пред коими
В прах – гранит.
 

 
Голубь голый и светлый,
Не живущий четой.
Соломоновы пеплы
Над великой тщетой.
 

 
Беззакатного времени
Грозный мел.
Значит Бог в мои двери —
Раз дом сгорел!
 

 
Не удушенный в хламе,
Снам и дням господин,
Как отвесное пламя
Дух – из ранних седин!
 

 
И не вы меня предали,
Годы, в тыл!
Эта седость – победа
Бессмертных сил.
 

27 сентября 1922

«Спаси Господи, дым!..»

 
Спаси Господи, дым!
– Дым-то, Бог с ним! А главное – сырость!
С тем же страхом, с каким
Переезжают с квартиры:
 

 
С той же лампою-вплоть,—
Лампой нищенств, студенчеств, окраин.
Хоть бы деревце хоть
Для детей! – И каков-то хозяин?
 

 
И не слишком ли строг
Тот, в монистах, в монетах, в туманах,
Непреклонный как рок
Перед судорогою карманов.
 

 
И каков-то сосед?
Хорошо б холостой, да потише!
Тоже сладости нет
В том-то, в старом – да наминадышан
 

 
Дом, пропитан насквозь!
Нашейзатхлости запах! Как с ватой
В ухе – спелось, сжилось!
Не чужими: своими захватан!
 

 
Стар-то стар, сгнил-то сгнил,
А всё мил… А уж тут: номера ведь!
Как рождаются в мир
Я не знаю: но такумирают.
 

30 сентября 1922

Хвала богатым

 
И засим, упредив заране,
Что меж мной и тобою – мили!
Что себя причисляю к рвани,
Что честно мое место в мире:
 

 
Под колесами всех излишеств:
Стол уродов, калек, горбатых…
И засим, с колокольной крыши
Объявляю: люблюбогатых!
 

 
За их корень, гнилой и шаткий,
С колыбели растящий рану,
За растерянную повадку
Из кармана и вновь к карману.
 

 
За тишайшую просьбу уст их,
Исполняемую как окрик.
И за то, что их в рай не впустят,
И за то, что в глаза не смотрят.
 

 
За их тайны – всегда с нарочным!
За их страсти – всегда с рассыльным!
За навязанные им ночи,
(И целуют и пьют насильно!)
 

 
И за то, что в учетах, в скуках,
В позолотах, в зевотах, в ватах,
Вот меня, наглеца, не купят —
Подтверждаю: люблюбогатых!
 

 
А еще, несмотря на бритость,
Сытость, питость (моргну – и трачу!),
За какую-то – вдруг – побитость,
За какой-то их взгляд собачий
 

 
Сомневающийся…
                      – не стержень
ли к нулям? Не шалят ли гири?
И за то, что меж всех отверженств
Нет – такого сиротства в мире!
 

 
Есть такая дурная басня:
Как верблюды в иглу пролезли.
…За их взгляд, изумленный на́-смерть,
Извиняющийся в болезни,
 

 
Как в банкротстве… «Ссудил бы… Рад бы —
Да…»
             За тихое, с уст зажатых:
«По каратам считал, я – брат был…»
Присягаю: люблюбогатых!
 

30 сентября 1922

Рассвет на рельсах

 
Покамест день не встал
С его страстями стравленными,
Из сырости и шпал
Россию восстанавливаю.
 

 
Из сырости – и свай,
Из сырости – и серости.
Покамест день не встал
И не вмешался стрелочник.
 

 
Туман еще щадит,
Еще в холмы запахнутый
Спит ломовой гранит,
Полей не видно шахматных…
 

 
Из сырости – и стай…
Еще вестями шалыми
Лжет вороная сталь —
Еще Москва за шпалами!
 

 
Так, под упорством глаз —
Владением бесплотнейшим
Какая разлилась
Россия – в три полотнища!
 

 
И – шире раскручу!
Невидимыми рельсами
По сырости пущу
Вагоны с погорельцами:
 

 
С пропавшими навек
Для Бога и людей!
(Знак: сорок человек
И восемь лошадей.)
 

 
Так, посредине шпал,
Где даль шлагбаумом выросла,
Из сырости и шпал,
Из сырости – и сирости,
 

 
Покамест день не встал
С его страстями стравленными
Во всю горизонталь —
Россию восстанавливаю!
 

 
Без низости, без лжи:
Даль – да две рельсы синие…
Эй вон она! – Держи!
По линиям, по линиям…
 

12 октября 1922

Эмигрант

 
Здесь, меж вами: домами, деньгами, дымами,
Дамами, Думами,
Не слюбившись с вами, не сбившись с вами,
Неким —
Шуманом пронося под полой весну:
Выше! из виду!
Соловьиным тремоло на весу —
Некий – избранный.
 

 
Боязливейший, ибо взяв на дыб —
Ноги лижете!
Заблудившийся между грыж и глыб
Бог в блудилище.
 

 
Лишний! Вышний! Выходец! Вызов! Ввысь
Не отвыкший… Виселиц
Не принявший… В рвани валют и виз
Беги – выходец.
 

9 февраля 1923

Душа

 
Выше! Выше! Лови – летчицу!
Не спросившись лозы – отческой
Нереидою по – лощется,
Нереидою в ла – зурь!
 

 
Лира! Лира! Хвалынь – синяя!
Полыхание крыл – в скинии!
Над мотыгами – и – спинами
Полыхание двух бурь!
 

 
Муза! Муза! Да как – смеешь ты?
Только узел фаты – веющей!
Или ветер станиц – шелестом
О страницы – и, смыв, взмыл…
 

 
И покамест – счета – кипами,
И покамест – сердца – хрипами,
Закипание – до – кипени
Двух вспененных – крепись – крыл.
 

 
Так, над вашей игрой – крупною,
(Между трупами – и – куклами!)
Не обшупана, не́ куплена,
Полыхая и пля – ша —
 

 
Шестикрылая, ра – душная,
Между мнимыми – ниц! – сущая,
Не задушена вашими тушами
Ду – ша!
 

10 февраля 1923

Расщелина

 
Чем окончился этот случай
Не узнать ни любви, ни дружбе.
С каждым днем отвечаешь глуше,
С каждым днем пропадаешь глубже.
 

 
Так, ничем уже не волнуем,
– Только дерево ветви зыблет —
Как в расщелину ледяную —
В грудь, что так отебя расшиблась!
 

 
Из сокровищницы подобий
Вот тебе – наугад – гаданье:
Ты во мне как в хрустальном гробе
Спишь, – во мне как в глубокой ране
 

 
Спишь, – тесна ледяная прорезь!
Льды к своим мертвецам ревнивы:
Перстень – панцирь – печать – и пояс.
Без возврата и без отзыва.
 

 
Зря Елену клянете, вдовы!
Не Елениной красной Трои Огнь!
Расщелины ледниковой
Синь, на дне опочиешь коей…
 

 
Сочетавшись с тобой, как Этна
С Эмпедоклом… Усни, сновидец!
А домашним скажи, что тщетно:
Грудь своих мертвецов не выдаст.
 

17 июня 1923

«На назначенное свиданье…»

 
На назначенное свиданье
Опоздаю. Весну в придачу
Захвативши – приду седая.
Ты его высоко́ назначил!
 

 
Буду годы идти – не дрогнул
Вкус Офелии к горькой руте!
Через горы идти – и стогны,
Через души идти – и руки.
 

 
Землю долго прожить! Трущоба —
Кровь! и каждая капля – заводь.
Но всегда стороной ручьевой
Лик Офелии в горьких травах.
 

 
Той, что, страсти хлебнув, лишь ила
Нахлебалась! – Снопом на щебень!
Я тебя высоко́ любила:
Я себя схоронила в небе!
 

18 июня 1923

Рельсы

 
В некой разлинованности нотной
Нежась наподобие простынь —
Железнодорожные полотна,
Рельсовая режущая синь!
 

 
Пушкинское: сколько их, куда их
Гонит! (Миновало – не поют!)
Это уезжают-покидают,
Это остывают-отстают.
 

 
Это – остаются. Боль как нота
Высящаяся… Поверх любви
Высящаяся… Женою Лота
Насыпью застывшие столбы…
 

 
Час, когда отчаяньем, как свахой,
Простыни разостланы. – Твоя! —
И обезголосевшая Сафо
Плачет, как последняя швея.
 

 
Плач безропотности! Плач болотной
Цапли, знающей уже… Глубок
Железнодорожные полотна
Ножницами режущий гудок.
 

 
Растекись напрасною зарею,
Красное, напрасное пятно!
…Молодые женщины порою
Льстятся на такое полотно.
 

10 июля 1923

Брат

 
Раскалена, как смоль:
Дважды не вынести!
Брат, но с какой-то столь
Странною примесью
 

 
Смуты… (Откуда звук
Ветки откромсанной?)
Брат, заходящий вдруг
Столькими солнцами!
 

 
Брат без других сестер:
Напрочь присвоенный!
По гробовой костер —
Брат, но с условием:
 

 
Вместе и в рай и в ад!
Раной – как розаном
Соупиваться! (Брат,
Адом дарованный!)
 

 
Брат! Оглянись в века:
Не было крепче той
Спайки. Назад – река…
Снова прошепчется
 

 
Где-то, вдоль звезд и шпал, —
Настежь, без третьего! —
Что по ночам шептал Цезарь —
Лукреции.
 

13 июля 1923

Час души

1

 
В глубокий час души и ночи,
Не числящийся на часах,
Я отроку взглянула в очи,
Не числящиеся в ночах
 

 
Ничьих еще, двойной запрудой
– Без памяти и по края! —
Покоящиеся…
                         – Отсюда
Жизнь начинается твоя.
 

 
Седеющей волчицы римской
Взгляд, в выкормыше зрящей – Рим!
Сновидящее материнство
Скалы… Нет имени моим
 

 
Потерянностям… – Все́ покровы
Сняв – выросшая из потерь! —
Так некогда над тростниковой
Корзиною клонилась дщерь
Египетская…
 

14 июля 1923

2

 
В глубокий час души,
В глубокий – ночи…
(Гигантский шаг души,
Души в ночи.)
 

 
В тот час, душа, верши
Миры, где хочешь
Царить – чертог души,
Душа, верши.
 

 
Ржавь губы, пороши
Ресницы – снегом.
(Атлантский вздох души,
Души – в ночи…)
 

 
В тот час, душа, мрачи
Глаза, где Вегой
Взойдешь… Сладчайший плод,
Душа, горчи.
 

 
Горчи и омрачай:
Расти: верши.
 

8 августа 1923

3

 
Есть час Души, как час Луны,
Совы – час, мглы – час, тьмы —
час… Час Души – как час струны
Давидовой сквозь сны
 

 
Сауловы… В тот час дрожи,
Тщета, румяна смой!
Есть час Души, как час грозы,
Дитя, и час сей – мой.
 

 
Час сокровеннейших низов
Грудных. – Плотины спуск!
Все́ вещи сорвались с пазов,
Все́ сокровенья – с уст!
 

 
С глаз – все́ завесы! Все́ следы —
Вспять! На линейках – нот —
Нет! Час Души, как час Беды,
Дитя, и час сей – бьет.
 

 
Беда моя! – Так будешь звать.
Так, лекарским ножом
Истерзанные, дети – мать
Корят: «Зачем живем?»
 

 
А та, ладонями свежа
Горячку: «Надо. – Ляг».
Да, час Души, как час ножа,
Дитя, и нож сей – благ.
 

14 августа 1923

Наклон

 
Материнское – сквозь сон – ухо.
У меня к тебе наклон слуха,
Духа – к страждущему: жжет? да?
У меня к тебе наклон лба,
 

 
Дозирающего вер—ховья.
У меня к тебе наклон крови
К сердцу, неба – к островам нег.
У меня к тебе наклон рек,
 

 
Век… Беспамятства наклон светлый
К лютне, лестницы к садам, ветви
Ивовой к убеганью вех…
У меня к тебе наклон всех
 

 
Звезд к земле (родовая тяга
Звезд к звезде!) – тяготенье стяга
К лаврам выстраданных мо—гил.
У меня к тебе наклон крыл,
 

 
Жил… К дуплу тяготенье совье,
Тяга темени к изголовью
Гроба, – годы ведь уснуть тщусь!
У меня к тебе наклон уст
К роднику…
 

28 июля 1923

Заочность

 
Кастальскому току,
Взаимность, заторов не ставь!
Заочность: за оком
Лежащая, вящая явь.
 

 
Заустно, заглазно,
Как некое долгое là,
Меж ртом и соблазном
Версту расстояния для…
 

 
Блаженны длинноты,
Широты забвений и зон!
Пространством как нотой
В тебя удаляясь, как стон
 

 
В тебе удлиняясь,
Как эхо в гранитную грудь
В тебя ударяясь:
Не видь и не слышь и не будь —
 

 
Не надо мне белым
По черному – мелом доски!
Почти за пределом
Души, за пределом тоски —
 

 
…Словесного чванства
Последняя карта сдана.
Пространство, пространство,
Ты нынче – глухая стена!
 

4 августа 1923