Текст книги "Одинокие сердца"
Автор книги: Итсасо Лосано Мадарьяга
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)
29
Виолетта все утро была угрюмой, а теперь с воинственным видом расхаживала среди розовых кустов, усыпанных цветущими бутонами. Сегодня вечером сюда должен приехать Арчи. Виолетта попросила Одри встретить дядю на железнодорожной станции. Она надеялась, что будет чувствовать себя более подготовленной к встрече с ним, если станет ждать его, сидя на веранде с целым чайником свежезаваренного чая. Виолетта догадывалась, с чем ей предстоит сегодня столкнуться. Все то, на что она пыталась закрыть глаза, теперь приближалось к ней – медленно, но неумолимо. Арчи расскажет ей то, о чем она и так знает, причем уже давно. И как ей было об этом не знать? Ну конечно же, она об этом знала. В течение всего этого времени ей было гораздо легче притворяться, что она даже не догадывается об истинной подоплеке происходящих событий, однако действительность, как обычно, в конечном счете даст о себе знать. Она даст о себе знать прежде всего устами Арчи. Много ли из того, что расскажет Арчи, ей пока еще неизвестно? И окажется ли реальность еще более мрачной, чем она предполагает?
– Я принесла тебе чай.
Виолетта только сейчас заметила, что рядом с ней идет Одри, держа в руках чашку чая.
– Что?.. A-а, да, спасибо.
Виолетта взяла чашку и на ходу отхлебнула из нее.
– Не знаю, как твоей тете удается выращивать розы таким вот образом. Это просто невероятно. Наверное, благодаря местному климату.
– Мама…
– В «Винди-Коттедже» они не такие красивые – по крайней мере, в моем саду. А жаль!
– Мама…
– Посмотри, какие у них отростки… А бутончики какие ровные… Невероятно!
– Мама!
– Какого черта тебе от меня нужно, Одри?! – вдруг взорвалась Виолетта, удивив и дочь, и саму себя. – Извини, я не хотела…
– Я знаю, это из-за дяди Арчи и из-за того, что он может тебе рассказать.
– Не совсем так. Мне и сейчас уже известно многое из того, что собирается сообщить твой дядя.
Одри опешила. Она не знала, что и сказать. Виолетта залпом выпила весь чай. Хорошо еще, что она питает пристрастие к чаю, а не к алкоголю… Одри начала понимать, что сейчас происходит с ее матерью, и подумала, что лучше оставить ее в покое, поскольку Виолетта, похоже, отнюдь не горит желанием разговаривать.
– Ну ладно, мне сейчас нужно еще кое-чем заняться. Я, наверное, пойду прогуляюсь, прежде чем поеду встречать дядю.
Одри повернулась, чтобы уйти.
– Одри!.. Извини, но я предпочитаю пока ни о чем тебе не рассказывать. Я все еще надеюсь, что ошиблась.
– Относительно Сэма?
Виолетта кивнула. Одри захотелось сказать что-нибудь еще, но ей не пришло в голову ничего, что не показалось бы в данной ситуации нелепым. В конце концов, речь шла о родном сыне Виолетты. Одри не могла даже представить себя на ее месте. Для нее Сэм был всего лишь старшим братом, которого она, начиная с детских лет, видела довольно редко. Что она могла о нем знать?
– Если я тебе понадоблюсь, ты можешь найти меня в доме.
Вот и все, что она додумалась сказать. Одри осознавала, что в ее словах нет почти никакого смысла, но это не имело значения. Мать нуждалась в том, чтобы побыть одной, и она это понимала.
Душевные терзания Виолетты не остались незамеченными даже для Мисс Марпл, которая всегда тонко чувствовала, когда ей следует подлизаться к своей хозяйке, а когда лучше держаться от нее подальше. Шарлотта тоже решила не докучать Виолетте своим присутствием и ушла из «Роуз-Гарден», сказав, что ей нужно заглянуть к соседке, чтобы осмотреть ее сад и затем дать пару-тройку советов за чашкой чая в новой оранжерее. Еще она сказала Виолетте и Одри, что они могут приготовить себе бутерброды с сыром, что кухня в их полном распоряжении и что она, Шарлотта, вернется домой к ужину.
Одри, привыкшая в свое время почти целыми днями просиживать за работой в своем кабинете в музее, не знала, чем ей здесь заняться. Она еще никогда не чувствовала себя такой бесполезной и ненужной, как сегодня, потому что ей было абсолютно нечего делать. Читать не хотелось, тем более что ей не удавалось в достаточной степени сосредоточиться, и она не могла прочесть и одного абзаца, не отвлекаясь при этом на бесчисленные посторонние мысли, а потому приходилось перечитывать один и тот же абзац по нескольку раз, отчего чтение не только не приносило удовольствия, но и, наоборот, сильно раздражало. Отсутствие необходимости работать приводило Одри в замешательство. Она вдруг осознала, что в течение многих лет ее единственным видом деятельности являлась работа и что у нее не имелось никакого хобби – кроме, разве что, чтения книг и журналов, посвященных моде и художественному оформлению. Одри снова и снова мысленно повторяла себе, что находится сейчас на отдыхе. Взяв листок бумаги и карандаш, она попыталась составить список того, что могло бы ее заинтересовать, но в голову так ничего и не пришло. Одри решила было пойти погулять по окрестным захолустным улочкам, но тут же передумала: она заблудится, потому что привыкла к широким асфальтированным дорогам, тротуарам, многочисленным дорожным знакам и указателям. Кроме того, что интересного может быть в том, чтобы гулять одной? Одри осознала, что не раз в своей жизни представляла себе, как бы она сделала вот это или вот это, но на практике ничего такого никогда не делала. Многие события ее жизни происходили лишь в ее воображении. Сейчас Одри хотелось только одного – чтобы наконец приехал дядя Арчи и тем самым решились хоть какие-то из ее проблем.
Она стала ходить по комнатам, останавливаясь посмотреть, как солнечные лучи освещают каждую из них, и почувствовать, как они создают в доме ощущение тепла. Несмотря на то что здесь не было красивой мебели, чувствовалось, что тетя Шарлотта все же подобрала предметы обстановки со вкусом. Все они казались старинными, как будто каждый предмет мебели и каждая лампа пережили уже много-много хозяев, однако ни потертыми, ни старомодными их назвать было нельзя. У Одри возникло ощущение, что интерьер является частью жизни ее тети и что у каждой вещи здесь имеется своя история. Этот дом был Шарлоттой, а Шарлотта была этим домом. Получалось, «Роуз-Гарден» представлял собой нечто большее, чем просто дом. В его стенах чувствовалась жизнь, чувствовалось тепло. Одри не могла толком объяснить почему.
Она вошла в гостиную и, остановившись у книжного шкафа, стала перебирать книги. К своему удивлению, Одри заметила, что тетя интересовалась не только растениями. На полках шкафа стояли романы, интересные монографии, исследования, посвященные биографиям выдающихся людей, научные труды, старинные книги, не переиздававшиеся уже, наверное, много-много лет, сборники рецептов – такие старые и ветхие, что становилось страшно, как бы они не рассыпались в прах, если начать листать их страницы. Внимание Одри привлекла очень потрепанная книга, похожая на молитвенник. Она была маленькой – карманного формата, – с холщовым переплетом и кожаным корешком. На обложке позолоченными буквами было написано: «Собственная жизнь». Эту книгу, написанную Джоанной Филд, впервые издали в 1934 году, и данный экземпляр как раз и принадлежал к первому изданию. Одри открыла книгу на первой попавшейся странице и прочла: «Если бы нам было известно, благодаря чему мы почувствуем себя счастливыми, то мы бы тогда, наверное, знали, что нам необходимо для того, чтобы жить собственной жизнью». Одри резко захлопнула книгу. Надо же – эльфы, похоже, есть не только в Бартон-он-де-Уотере. Прочитанные только что слова эхом отдавались в ее мозгу, как будто кто-то снова и снова произносил их вслух. Одри опять стала рыться на полках, задирая голову, чтобы прочесть надписи на корешках книг, стоящих на самом верху. Она почти не вникала в то, что читала, ей просто хотелось отогнать странное ощущение: Одри казалось, что она открыла окно во время бури и ей с силой ударил в лицо порыв ветра.
«Если бы нам было известно, благодаря чему мы почувствуем себя счастливыми, то мы бы тогда, наверное, знали, что нам необходимо для того, чтобы жить собственной жизнью».
Одри продолжала рыться на полках, не зная толком, что же она ищет, и лишь пытаясь тем самым отвлечься от этих слов. Ее внимание привлекла книга большого формата, посвященная старинной мебели. Одри показалось, что она наконец наткнулась на то, чем ей будет интересно заняться. Порывшись еще на той же полке, девушка обнаружила несколько книг об антиквариате и о декоративных стилях. Одри взяла их и уселась на стоящее у окна кресло с высокой спинкой. Чего еще желать: чудесный день, солнце, сияющее в ясном, безоблачном небе и купающее все вокруг в теплых лучах, стопка интересных книг и… Да, Одри пришлось признать, что ей сейчас недоставало только одного – чашки свежезаваренного чая. Она положила книги на пол и направилась на кухню.
Несколько минут спустя она уже снова сидела в кресле под теплыми лучами июльского солнца, а на круглом столике рядом с креслом стоял красивый фарфоровый чайник, наполненный ароматным чаем. Ну вот, теперь все в порядке.
Одри настолько увлеклась чтением, что потеряла чувство времени. Она даже не услышала, когда пару часов спустя стала возиться на кухне мать, и заметила ее только тогда, когда Виолетта зашла в гостиную с подносом, на котором лежали бутерброды с сыром и немного фруктов.
– Я подумала, что ты, наверное, проголодалась. До ужина ведь еще долго.
– Спасибо. Я и в самом деле уже начинаю испытывать голод.
Мать с дочерью замолчали и начали жевать бутерброды. Через некоторое время молчание стало слишком неловким. Наконец Одри решила заговорить первой:
– Тебе уже лучше?
По появившемуся на лице Виолетты выражению она поняла, что это был не очень-то уместный вопрос. Одри уже открыла рот, чтобы рассказать что-нибудь о книгах, которые она листала, но Виолетта вдруг спросила:
– А ты чем занималась? Читала?
Одри с облегчением вздохнула.
– Да. Я нашла здесь книги о декоративных стилях и об антиквариате. К сожалению, я уже очень давно всем этим не занималась. Это было… – Одри попыталась подыскать подходящее слово.
– Интересно? – попробовала подсказать Виолетта.
– Занимательно, – сказала Одри и, сама не понимая, что говорит, добавила: – Думаю, теперь я знаю, почему уволилась с работы.
Эти слова удивили и мать, и ее саму.
– Ага. – Вот и все, что смогла произнести в ответ Виолетта.
– А в котором часу приезжает дядя Арчи? – Одри вдруг очень захотелось сменить тему разговора.
– Думаю, он сядет на поезд на станции Чаринг-Кросс в три часа и прибудет на вокзал Кентербери-Уэст где-то без четверти пять. Так что желательно приехать на станцию примерно в это время.
– Хорошо. Я собиралась заехать сначала в книжный магазин. – Эта мысль пришла в голову Одри только что и показалась ей замечательной. – Так что я скоро поеду.
– Вот и прекрасно.
Мать и дочь снова стали есть бутерброды молча: Виолетта погрузилась в собственные размышления, а Одри, сидя в кресле, старалась быть как можно незаметнее.
Немного позже Одри уже ехала в сторону центра Кентербери, чувствуя, как в ее мозгу снова и снова звучат прочитанные слова. Она вдруг осознала с удивительной ясностью, что ей нужно для того, чтобы быть счастливой. А еще она осознала, зачем поехала в книжный магазин, и, уже выбирая место, где бы припарковать автомобиль, начала что-то радостно напевать.
30
Одри почти не помнила, как выглядит дядя Арчи. В ее памяти он сохранился в образе очень серьезного и сдержанного человека, всегда старавшегося оставаться на заднем плане. Увидев, как он выходит из поезда, и присмотревшись к нему, Одри удивилась спокойному выражению его лица. Она попыталась отыскать в глубине ярко-голубых глаз след безграничной тоски, но натолкнулась на чистый и безмятежный взгляд человека, который много в своей жизни видел, много страдал и сумел с этим примириться.
– Одри! Вот так сюрприз!
Вокруг ласковых глаз Арчи виднелась паутинка из мельчайших морщинок. Одри почувствовала смущение, какое чувствует пятнадцатилетняя девочка, встречающая дальнего и мало знакомого ей родственника. Лицо дяди – с золотистой кожей – расплылось в широчайшей улыбке. Его седые волосы, смазанные бриллиантином, были зачесаны назад. Судя по пышущей здоровьем внешности, дядя Арчи проводил много времени на свежем воздухе. Одет он был хотя и просто, но элегантно: симпатичные бежевые хлопковые брюки и веселенькая клетчатая рубашка с короткими рукавами. Одри ожидала, что встретится с серьезным, мрачноватым человеком, обремененным тяжестью случившейся в его жизни трагедии, а встретилась с мужчиной, который, казалось, приехал пообедать с далай-ламой. Одри не знала, что и думать.
Когда она – как ей самой показалось, с большой задержкой – смогла как-то отреагировать на слова дяди, ее реакция свелась до самой банальной приветственной фразы:
– Дядя Арчи! Ты хорошо доехал?
Арчибальд еще раз улыбнулся и ответил, одной рукой держа чемодан, а другой обняв племянницу за плечи:
– Замечательно, Одри. Большое спасибо.
Позволив дяде вести себя к выходу, Одри почувствовала себя пятнадцатилетней девочкой. Ситуация полностью вышла из-под ее контроля. Одри даже чуть было не отдала дяде ключи от машины, чтобы он сел за руль, но вовремя опомнилась. Когда они оба уселись в автомобиль и пристегнули ремни безопасности, Арчи спросил:
– Как себя чувствует твоя мама?
Этот вопрос явно был задан не только из вежливости. Одри решила ответить откровенно:
– Утром она то и дело рычала, как раненый зверь.
Арчи улыбнулся. Одри его реакция на ее слова показалась не очень уместной – если учесть то, о чем он приехал поговорить с Виолеттой.
В голову лезли мысли о «Виллоу-Хаусе» и о Сэме, а потому Одри стала разглядывать с преувеличенным вниманием пейзаж. «Вот что происходит с человеком, когда он встречает тех, кто был для него частью его детства, – подумала она. – Он начинает вести себя как ребенок». Одри была рада тому, что дяде не пришло в голову затеять разговор на какую-нибудь банальную тему – например, о погоде, о красоте города, в котором они сейчас находились, о том, как много лет они не виделись…
– Я уже давно не приезжал в Кентербери. Надеюсь, этот город остался таким же красивым, каким он мне запомнился.
«Черт побери!»
– Мне хотелось бы успеть посетить собор. Он производит сильное впечатление, – добавил Арчи, глядя на бегущее ему навстречу дорожное полотно. Он на несколько секунд задумался, словно вспоминая какое-то событие, связанное с Кентербери, а затем продолжил: – В последний раз, когда я сюда приезжал, возле собора давали концерт. Какое же тогда звучало произведение?.. Ах да, «Мессия»[14]14
«Мессия» – оратория Георга Фридриха Генделя.
[Закрыть]. – Арчи снова на несколько секунд погрузился в воспоминания. – Впечатляюще, – затем сказал он. – Когда находишься в таком месте, очень многое удается понять.
Одри, услышав эти слова, вздрогнула. Когда она заходила в собор, ее посетили примерно такие же мысли. У нее тогда возникло ощущение, что она понимает окружающую действительность намного лучше, и на душе стало легко.
– Но ведь именно так и должен чувствовать себя человек в соборе. Их ведь для этого и строят!
Ее реплика даже ей самой показалась слишком уж циничной – как будто она, Одри, с пренебрежением относилась к подобным разговорам о самоанализе. Арчи, снова расплывшись в широкой улыбке, посмотрел на племянницу:
– Может, ты и права.
К счастью, дорога до «Роуз-Гарден» была отнюдь не долгой, и вскоре Одри, с облегчением вздохнув, сказала:
– Ну вот мы и приехали!
Арчи, уже начавший отстегивать свой ремень безопасности, бросил взгляд на вход в дом.
– Ого! – восторженно воскликнул он. – Красотища!
Одри тоже посмотрела на вход, однако все ее мысли сейчас были заняты тем, как бы побыстрее туда войти. Ей вспомнилось, что, когда она приехала с матерью в «Роуз-Гарден», ее тоже ошеломил своей красотой этот украшенный цветами вход, но теперь Одри было не до него: слишком уж сильно хотелось побыстрее войти в дом.
– Да, тут красиво, – сказала она, не выходя, а почти выпрыгивая из машины.
Ей навстречу уже бежал Лорд, встречая ее радостным лаем (по крайней мере, Одри показалось, что пес своим лаем выражает радость).
– Привет, волкодав! – Повернувшись к дяде, который, уже выйдя из машины, направился к багажнику, чтобы забрать свой чемодан, Одри сказала: – Мама, наверное, где-то в доме.
На самом деле она прекрасно знала, где сейчас находится мать.
– Арчи! Вот так радость! Я даже не спрашиваю, как ты себя чувствуешь, потому что и так видно, что замечательно! – Виолетта, стараясь улыбаться как можно радостнее, торопливым шагом шла по подъездной дорожке к Одри и Арчибальду. Остановившись в паре метров от Арчи, она окинула его взглядом с головы до ног: – Да, сэр, замечательно! – И без дальнейших разглагольствований крепко и от души обнялась со своим зятем. – Ты заинтриговал меня своим приездом, хотя я кое о чем уже догадываюсь.
«Прекрасно, – подумала Одри. – Продолжай в том же духе, мамуля, тебе это нужно».
Одри видела, как мать и дядя Арчи обняли друг друга за талию и пошли к дому. Виолетта, положив голову на плечо Арчибальда, стала ему о чем-то оживленно рассказывать. Арчи смотрел на нее и улыбался с таким видом, как будто не было никаких проблем – а если и были, то все их можно было решить без особого труда. Одри приходилось признать, что Арчибальд производит впечатление исключительно порядочного и надежного человека. Она вспомнила о тете Дженни и о том, как много этот мужчина для нее сделал.
Как Одри и ожидала, на веранде был приготовлен чай со свежеиспеченными булочками. Мать, по-видимому, своевременно решила, что лучше не сновать туда-сюда по тропинкам сада, как голодная гиена, а заняться чем-то полезным. Когда Одри зашла на веранду, Шарлотта, Виолетта и Арчи уже садились за стол. Виолетта по-прежнему оживленно о чем-то рассказывала.
– Присоединяйся к нам, дорогая, – сказала она.
Одри вовсе не была уверена в том, что мать и в самом деле хочет, чтобы она сейчас находилась здесь. Виолетта, скорее всего, еще не готова к предстоящему серьезному разговору с Арчибальдом. Арчи вел себя абсолютно безмятежно и с восторженным видом глазел по сторонам, как будто приехал сюда не обсуждать щекотливые вопросы, а просто поразвлечься. Шарлотта вот-вот должна была уйти на кухню, потому что после обмена любезностями с приехавшим гостем ей еще предстояло приготовить обещанный ужин. Сейчас, пожалуй, настал момент оставить мать наедине с дядей Арчи – как раз перед ужином, когда они идут пить херес. Одри нерешительно села за стол.
– Ну давай, рассказывай, – попросила Виолетта. – Что там за ерунда происходит с «Виллоу-Хаусом»?
«Вот это мне нравится, – подумала Одри, нервно заерзав на стуле. – Давай и дальше полагайся на свою тонкую интуицию, у тебя это неплохо получается».
Арчи отхлебнул чай из чашки и улыбнулся. Одри захотелось согнать с его лица улыбку хорошей пощечиной.
– Ох, Виолетта, Виолетта. Тебе не следовало расставаться со своим домом.
Виолетта с раздосадованным видом посмотрела на свои ногти.
– Я и сама это знаю. Однако…
– Не переживай. Я вполне могу оспорить толкование завещания Сэмюеля.
Виолетта и Одри изумленно посмотрели на Арчи.
– Что?.. – Вот и все, что смогла произнести Виолетта.
– Я считаю, что при оформлении наследства были совершены неправомерные действия, – сказал Арчи абсолютно спокойным тоном. – Я могу заявить, что имели место нарушения, что наследство было оформлено с недопустимой поспешностью, что ты тогда не осознавала значения своих действий и не могла руководить ими в силу огромного душевного волнения, вызванного смертью супруга – который к тому же являлся моим другом и коллегой, а потому я, тоже испытывая сильное душевное волнение из-за его кончины, был не в состоянии должным образом проследить за правильностью толкования его завещания, хотя, конечно, и пытался добросовестно выполнить последнюю волю Сэмюеля.
– Да, но…
– Те, кто купил «Виллоу-Хаус», хотят создать на его базе клуб со спортивным комплексом или что-то в этом роде. Довольно шикарный, надо сказать, клуб. Однако этот проект пока что приостановлен. Есть также и другой вариант – гостевой дом категории «Ночлег и завтрак». Тоже, видимо, весьма шикарный. Однако по данному проекту вообще никаких активных действий пока не предпринимается. Есть много проблем с тем, каким образом будет перестраиваться и переоборудоваться здание, отсутствуют необходимые финансовые средства – ну, ты и сама вполне можешь себе представить, какие в подобных случаях могут возникнуть проблемы. – Арчи на несколько секунд замолчал, словно задумавшись над своими словами и над тем впечатлением, которое они производят на его – очень внимательно слушающих – собеседниц. – Поступило также предложение о покупке земли…
– Я ни за что ее не продам! – выпалила Виолетта, вскакивая, словно подброшенная пружиной, со стула.
Накопившееся в ней напряжение искало выход.
– Я в тебе нисколько не сомневался. Просто счел своим долгом сообщить об этом.
– И от кого же поступило такое предложение? – спросила Виолетта, хотя уже и так догадывалась, каким будет ответ Арчи.
– Мне его передал лично Сэм. Однако он говорил не только от своего имени, но и от имени своих коллег. – На несколько секунд воцарилось напряженное молчание. – Он попросил меня, чтобы я поговорил с тобой.
– Значит, клуб… – пробормотала Виолетта.
– Это тоже их затея.
– У меня есть возможность вернуть себе «Виллоу-Хаус»?
– Да, если на это согласится Сэм.
– Все дело в деньгах.
– Разумеется.
– Прекрасно.
Виолетта медленно села на стул.
Она давно подозревала нечто подобное, и ей уже приходила в голову мысль попытаться вернуть себе дом. А теперь выяснилось, что это возможно сделать.
Одри посмотрела на мать с ободряющей улыбкой.
– Я знал, что ты обо всем догадывалась, – сказал Арчи.
– А когда обо всем этом узнал ты?
– Я уже давно кое о чем догадывался, и мои предположения постепенно подтверждались.
Виолетта молча смотрела на натертые до блеска плиты пола.
– У них сейчас финансовые проблемы. Некоторые инвесторы решили больше не участвовать в этом проекте.
– А Сэм?
– Его положение в адвокатском бюро, я думаю, очень сильно пошатнулось.
– Как ты полагаешь, они согласятся взять деньги обратно и вернуть мне дом?
– Они могут согласиться на restitutio in integrum.
Виолетта удивленно уставилась на Арчибальда:
– На что?
– На восстановление первоначального правового положения, – пояснил Арчи.
Виолетта по-прежнему удивленно смотрела на него: ей хотелось услышать что-то более внятное.
– На аннулирование договора купли-продажи, – добавил Арчи.
– А это возможно? – спросила с замирающим сердцем Виолетта.
– Мы можем попробовать, хотя это и трудно. У них проблемы с проектом и с получением разрешения на проведение работ. Кроме того, в их действиях не все чисто.
– Что ты имеешь в виду?
– То, что можно назвать сокрытием намерений. Это когда представляют один проект, а в действительности собираются реализовать совсем другой.
– О чем ты говоришь?
– Дело в том, что у них, похоже, нет единства мнений относительно затеянного ими проекта. Но как бы там ни было, если ты категорически откажешься продавать землю, они, скорее всего, и сами захотят вернуть тебе дом и получить деньги обратно.
Арчи решил не упоминать о Джеймсе Притчарде, подумав, что с его стороны это было бы непрофессионально. Как он раздобыл информацию по интересовавшим его вопросам – его личное дело, тем более что он раздобыл ее абсолютно законным способом. Во всей этой возне вокруг «Виллоу-Хауса» с самого начала было «не все чисто», однако все они – и он, и Виолетта, и Одри – были слишком потрясены смертью Сэмюеля, чтобы обратить на это внимание. Да, даже он, Арчи, не обратил на это внимания – он, считавший своим моральным долгом помочь разумно распорядиться наследством, оставшимся после смерти Сэмюеля – его лучшего друга (с которым он делил все радости и горести еще со студенческих лет), брата его жены и коллеги по адвокатскому бюро.
Со смертью Сэмюеля в жизни Арчибальда закончилась целая эпоха, и он оставшись и без Дженни, и без Сэмюеля – почувствовал себя ужасно одиноким. У него не осталось по-настоящему близких ему людей. К счастью, время залечило его раны и он смог жить дальше. Что помогло ему выстоять – так это возникшее у него подозрение о том, что в отношении оставшегося после смерти его друга наследства были допущены злоупотребления, и уверенность в том, что ему необходимо с этим разобраться. Арчи просто обязан был в этом разобраться – ради своего умершего друга. Арчибальд терпеливо занимался этим в течение двух лет после смерти Сэмюеля и в конце концов нашел то, что было необходимо ему для того, чтобы оспорить продажу дома. Виолетте нужно было просто заявить, что, подписывая договор купли-продажи, вследствие недавней кончины своего мужа она находилась в таком состоянии, в котором не осознавала значения своих действий и не могла руководить ими. В общем-то, так оно и было.
Если бы Виолетта не находилась тогда в подавленном состоянии, Сэму не удалось бы убедить мать совершить такой необдуманный поступок. «Воспоминания тебя убьют, – говорил ей Сэм, – ты в них попросту утонешь», – и Виолетта, которой нужно было за что-то ухватиться, ухватилась за эту соломинку и поставила подпись на договоре купли-продажи, который отделял ее от предыдущей жизни, от прошлого, от всего того, чем она была и что любила.
Каждый из близких Сэмюеля переживал его смерть по-своему. Арчи был завален делами в адвокатском бюро, в котором ему теперь приходилось трудиться уже без своего компаньона. Многие дела были срочными, а ему еще нужно было срочно научиться жить и работать без обожаемого им друга.
Одри в то время замкнулась в себе: она останавливалась где-нибудь в углу, опершись на дверной косяк, или у стены, кусая до крови ногти, но при этом была не в силах обронить хотя бы слезинку или подойти к матери и обнять ее. Когда девушка подписывала договор купли-продажи, она делала это с таким видом, как будто хотела, чтобы все побыстрее закончилось и она смогла разделаться со своими детскими воспоминаниями и благодаря этому уже не мучиться от тоски по своему отцу. Ей нужно было забыться, вернуться к привычной жизни, к рутине, снова приступить к работе, чтобы все по-прежнему шло своим чередом и чтобы она смогла как-то отвлечься от происшедшего трагического события. Жизнь продолжается, и кажется, что ничего особенного, в общем-то, не произошло, но в один прекрасный день ты, встав с постели, вдруг чувствуешь внутри себя бездонную пустоту и осознаешь, чем это вызвано: тот, кого ты любил, уже никогда больше не появится, ты его никогда больше не увидишь и не услышишь. Его уже нет в живых, и тебе приходится учиться жить с пустотой, которая возникла в твоей душе после его смерти.
Сильнее всего смерть Сэмюеля отразилась на Виолетте. О том, что ее супруг умер, она узнала от Арчи. Он увидел друга лежащим на полу в его кабинете, когда зашел к нему о чем-то проконсультироваться. Рядом с Сэмюелем на полу лежала фотография его семьи. С висевшего на стене фотопортрета на него смотрел холодным взглядом его отец… Арчибальд закрыл глаза, пытаясь отогнать от себя воспоминания об этой жуткой сцене.
В тот момент, когда это произошло, Сэмюель находился в кабинете один: Арчи еще не вернулся с судебного заседания, а Фиона поехала отвезти какие-то документы. Когда Арчи рассказал о случившемся Виолетте, та опустилась на ближайший стул и – без истерики – несколько секунд сидела абсолютно неподвижно и молча. Затем она стала безутешно плакать, а после замкнулась в себе, хотя и не так, как ее дочь: Виолетта попросту не хотела ни с кем разговаривать, потому что ей необходимо было побыть одной, чтобы перебороть терзающую ее душевную боль. Впрочем, Виолетта все же выполнила обязанности вдовы, однако большинство связанных со смертью Сэмюеля хлопот легло на плечи Сэма – спокойного, уравновешенного, бесчувственного и расторопного. Настоящий Сеймур старой закалки – дедушка мог бы им гордиться. После того как было озвучено завещание Сэмюеля, Сэм провернул дела по купле-продаже дома в удивительно короткие сроки, однако никто из близких Виолетте людей никак на это не отреагировал. Да и кто стал бы отговаривать ее в подобной ситуации? Разве она смогла бы жить одна – наедине с воспоминаниями – в таком большом и теперь уже опустевшем доме? Разве смогла бы она не мучиться при этом от исчезновения того, кто до недавнего времени был всей ее жизнью?
Арчи в равной степени удивился бы и в том случае, если бы Виолетта предпочла сохранить за собой право собственности на дом и продолжала бы в нем жить. Однако сохранение за собой права собственности на дом отнюдь не означает, что в этом доме обязательно жить самому. Вполне возможны и другие варианты, которые следовало бы тщательно проанализировать. Именно на это Арчи тогда и не обратил внимания – на эти самые другие варианты. В ходе последующих встреч с Виолеттой ему стало ясно, что она очень сильно тоскует по «Виллоу-Хаусу» и жалеет о том, что согласилась продать дом. Арчи, пожалуй, и сам начал тосковать по этому дому. «Виллоу-Хаус» ассоциировался в его сознании с Дженни, с прожитыми совместно с нею годами, с тем днем, когда он впервые увидел, как она заходит в домашнюю библиотеку – ее шевелюру светлых волнистых волос и улыбку, озаряющую все вокруг лучезарным светом. Это было все равно что увидеть, как в комнату заходит Мэрилин Монро – настоящая, живая, осязаемая. Арчибальд все еще вздрагивал, вспоминая об этом.
Дженни. Сколько лет прошло после ее смерти, а он все еще тосковал по ней, все еще не мог привыкнуть, что рядом с ним в постели ее больше нет. До сих пор иногда, проснувшись утром, Арчи удивлялся, почему он не видит рядом на подушке ее светлых растрепанных волос. У него в мозгу возникал вопрос: «А где?..» – и тут же появлялся ответ на него. Это были самые худшие дни в его жизни, – дни, когда он чувствовал, что его жизнь превратилась в бессмысленное существование, что он не может без Дженни, что ему уже незачем жить. Это были дни, когда он не находил ответов на мучающие его вопросы и ограничивался лишь тем, что действовал, как автомат, пока ему не удавалось найти какой-нибудь стимул к жизни – пусть маленький, но все же стимул. К счастью, он его рано или поздно находил, но – о Господи! – как же все-таки сильно он тосковал по Дженни и какой мучительной была его жизнь без нее.
Одри опять оказалась на втором плане и стояла, грызя ногти. В ее глазах появился какой-то особенный блеск – как будто тема данного разговора касалась прежде всего ее. Одри словно сгорала от нетерпения вмешаться в разговор и что-то сказать, однако она этого не делала. Бедная девочка! Она всегда старалась произвести впечатление и продемонстрировать, что вполне может быть на высоте. И кто только привил ей такое стремление? Арчи помнил, как Теобальд обучал ее верховой езде – под внимательным взглядом Виолетты. Одри – тогда еще маленькая девочка – испытывала панический страх перед лошадьми, однако, чтобы угодить дедушке, старалась делать вид, что очень сильно интересуется верховой ездой. Ей, видимо, не хотелось его разочаровывать. Арчи помнил, как маленькая – восьмилетняя – Одри кричала на грани истерики: «Смотри, дедушка! Смотри! Я все правильно? Я вправду все делаю правильно?» И она, напряженная, как тетива, натянуто улыбалась дедушке, то и дело поглядывая на лошадку, на которой ехала. Виолетта, стоя у двери, наблюдала за этой сценой со смешанным чувством сострадания и восхищения. Нечто подобное она испытывала и тогда, когда Одри, окончив университет и получив диплом искусствоведа, устроилась на такую работу, от которой могла закружиться голова у кого угодно. К счастью, Теобальда тогда уже не было в живых. Он никогда не согласился бы, чтобы его внучка – да и вообще любая девушка или женщина из его семьи – устроилась на какую бы то ни было работу. Поэтому Виолетта настороженно наблюдала, как поведет себя Сэмюель. Отец Одри не мог скрыть своей гордости за дочь, хотя при этом и чувствовалось, что он очень удивлен – как будто раньше ему даже в голову не приходило, что Одри, его дочурка, сможет устроиться на работу не куда-нибудь, а в галерею Тейт. Виолетта была права, когда помогла Одри поступить в университет и тем самым отдалила ее от родного дома и от отца: Одри никогда не добилась бы того, чего она добилась, если бы вдруг узнала, что Сэмюель не одобряет ее устремлений.
