Текст книги "У Адских Врат"

Автор книги: Итан Блэк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц)

Глава 4

– Пираты? – Хохот Микки раздается из трубки установленного в машине Воорта телефона.

– Я же тебе сказал, это его книги. Не мои.

– Клад? – Микки саркастически хихикает, но по крайней мере слушает. – Может, Колин утонул потому, что Синяя Борода заставил его прогуляться по доске?

Воорт вздыхает:

– Помнишь кузенов Беттини?

– Которые хотели ограбить банк «Леуми»?

– Да, только их тоннель вел в пиццерию по соседству.

– Они поссорились еще на полдороге, – вспоминает Микки. – Механик застрелил парикмахера. К чему ты клонишь?

– Не важно, веришь ли ты в клад на дне реки. Важно, во что верят они.

– Кто? Русалки?

Воорт жмет на тормоз и смотрит вперед, вглядываясь в длинную ленту дороги: сплошь сталь и выхлопные газы. Он на самой большой в мире парковке – Лонг-Айлендской магистрали. Правильнее ее было бы назвать Черепаший путь. Времятеряловка.

В пробке столько машин, что, если бы они вдруг исчезли, работа по их замене подстегнула бы экономику всей страны.

– Черт меня побери! – гогочет Микки.

По крайней мере он на работе, думает Воорт. Мучается похмельем, но работает. Хотя бы разбирает бумаги, делает заметки, готовится.

– Говоришь, квартиру обыскали? Ты уверен, Кон?

– Мне так кажется. Папка с материалами исчезла. И, Мик, он был неряхой.

Они оба знают, что труднее всего незаметно обыскать грязную квартиру, где пыль накапливалась долгое время. В кино умники полицейские используют разные уловки, чтобы позже определить, входил ли кто-то в помещение. Приклеивают волосок между дверью и косяком. Рассыпают по полу пудру, на которой останутся следы.

В реальной жизни копы, работающие под прикрытием, учатся быть неряхами.

«Пусть везде будут пыль и грязь. И что станет делать взломщик? Займется уборкой?» – говаривал дядя Вим.

– Поверь мне, Мик. На комоде лежал слой пыли в четверть дюйма толщиной, но ботинки сверкали. На ручках ящиков пыли нет, а на столе и в самих ящиках – полно.

– Клад. Ну да, как же.

Поток машин невероятно ускоряется – аж до пяти миль в час. Двигаясь рывками, Воорт подползает к контрольным постам возле тоннеля Мидтаун, где вся масса машин втискивается в единственную открытую полосу.

«А еще меня беспокоит тот бродяга. То, как он оглядывался».

– Как голова после вчерашней ночи? – спрашивает Воорт.

– Допиваю третий галлон томатного сока. Послушай, Воорт, твоей невесте не хватает секса. Утром она была так холодна, что кондиционера не надо.

– Зато вчера вечером ты разозлил ее так, что нам не требовалось отопление.

Воорт слышит шелест бумаг.

– Кстати говоря, Кон, чем именно я занимаюсь в деле Озавы? Тут Ева заглянула и спросила.

Воорт вздыхает:

– У Фрэнка Озавы, судьи Верховного суда штата, есть племянник, которого арестовали за то, что он на прошлой неделе зарезал проститутку в Южном Мидтауне. Полицейские нашли у нее в сумочке его кредитные карточки, а под ногтями – частицы его кожи. Шея у него была расцарапана. Но Дж. Л. Корриган, замечательный адвокат Озавы, утверждает, что парень трахнул ее и ушел, а она привела в отель кого-то другого, и вот этот другой ее и прирезал. Карточки она, мол, стащила. А поцарапала его во время секса.

– Значит, нам надо, чтобы племянника кто-то видел у отеля.

– Или в квартале – в нужное время. Нам нужен свидетель, – говорит Воорт. – Я везде оставлял наш телефон.

– Да, что-то такое припоминаю. Воорт, ты действительно считаешь, что тебе стоит браться за новые дела в одиночку? У нас их и так много. Кстати, есть новости, приятель, рынок поднялся на сто пятьдесят пять пунктов. По слухам, «Ай-би-эм» собирается приобрести «Зефир».

Воорт с досадой слышит, как у Микки учащается дыхание.

– Рынок достиг нижней точки. Теперь пора возмещать убытки.

Воорт вешает трубку.

Нью-Йоркский морской порт у Саут-стрит был в XIX веке одним из самых процветающих районов города. Весь манхэттенский Ист-Сайд от Баттери-парк до Двадцать третьей улицы состоял из причалов и кораблей. Клиперы, груженные товарами из сотни стран – вином, одеждой, пряностями, икрой, – ходили до Верразано-Нэрроуз и обратно. Быстрые лихтеры – рабочие лошадки парусного флота – перевозили товары через залив: одни на склады, другие со складов. Бриги и шхуны ждали, когда освободится местечко у причала, а бары на берегу процветали, служа временными пристанищами для моряков и дешевыми борделями.

Полицейский Воорт, приписанный к морскому порту, был одним из самых занятых людей в городе.

Теперь, выйдя из такси – «ягуар» он оставил дома, – Воорт стоит возле одной из тех стандартных застекленных «коробок», что усеивают американские порты. Нынешний морской порт мог бы с тем же успехом называться Фэнл-холл в Бостоне или балтиморским Харбор-плейс. Вместо моряков – туристы из Берлина, Токио, Сан-Франциско. Здесь сувенирные лавки, там ларек с бельгийскими вафлями, киоск мороженого, пицца-на-скорую-руку.

Наконец Воорт находит библиотеку на узкой мощенной булыжником улочке, протянувшейся с севера на юг прямо за рядом трехэтажных особняков судоходной компании, образующим западную стену морского порта. На двери – нацарапанная от руки записка: «Дьюк и мистер Т желают пиццу-кальцоне. Будем в десять. Ждите здесь – или вам же хуже».

Почему-то даже информационные объявления в Нью-Йорке похожи на угрозы.

«Тот бродяга в Литтл-Нек двигался как-то очень быстро. Просто исчез».

Сидя на крыльце под сентябрьским солнышком, Воорт пытается определить, что еще насторожило его в том типе. Вспоминает, как когда-то папа готовился к секретной операции. Билл перемазался хуже, чем мальчишка после игры в футбол, а пахло от него, как от мусорного бака в августе. С фальшивой бородой он смахивал на члена «семьи» Чарльза Мэнсона – Конрад видел их по телевизору.

«Похож я на бомжа, Конрад?»

И да, и нет.

«Что неправильно, Шерлок?»

Ты выглядишь слишком гордым.

Папа усмехается и ерошит сыну волосы. Потом объясняет:

– Обычные люди на улице смотрят тебе в глаза как равные или прячут взгляд. Бродяги заглядывают в лицо, желая чего-то или хитря, нервничая или стесняясь.

«Одет тот человек был правильно, – думает теперь Воорт. – А вот смотрел он на меня как-то не так. Или это воображение разыгралось?»

К дому приближаются две фигуры: высокий, сутулый, худой человек и чихуахуа, идущий рядом с хозяином без всякого поводка. Парень уминает сочную пиццу-кальцоне в салфетке. Пес, заметив, что Воорт загораживает ему дорогу к крыльцу, угрожающе рычит.

– Я – детектив Конрад Воорт.

Парень театрально хватается за грудь. Из-за оставленной им записки и глупой ухмылки у Воорта складывается впечатление, что для него все – повод для шутки.

– Не видел я эту девочку, – выдыхает сутулый. – Понимаете, шел дождь.

– Мы можем зайти внутрь, сэр?

Сутулый оседает на порог.

– Лепке… Лепке… Федералы сжимают кольцо. Я спрятал бабло на кладбище.

– Гав, – благодарно отвечает Дьюк. Или собака – это мистер Т?

– Дело важное, – терпеливо говорит Воорт, пока сутулый отпирает библиотеку. На вид шутник молод, лет двадцати шести, но черные волосы над высоким лбом уже редеют. На воротничке белой рубашки – пятно томатного сока. Судя по рябоватой коже и морщинам, жизнь его проходит между работой и DVD-проигрывателем.

– О Боже! – восклицает парень, когда они входят в крохотное помещение библиотеки. – Я оставил тело рядом с письменным столом, но его нет. Только не говорите, что доктор Икс еще жив!

Воорт отбрасывает вежливость.

– Сэр, вчера утонул человек. Это не кино. И не несчастный случай. Хватит дурью маяться.

– Простите. – Внезапно библиотекарь становится похож на послушного ребенка. Покраснел до корней волос. – Сюда никто никогда не ходит. А когда кто-то появляется, меня несет. Кто утонул?

Пес сворачивается калачиком на подушке, уложенной на свободном пятачке на нижней полке. Воорт осматривает библиотеку. Три прохода длиной в пятнадцать футов, вдоль них – забитые книгами полки. Дощатые полы, один-единственный скрипучий стол и стойка библиотекаря. Стульям с жесткими спинками на вид около двух десятков лет. На стене над каталогом (по десятичной системе классификации Дьюи) висят картины маслом, изображающие буксиры. Под потолком крутится вентилятор. Полное отсутствие электроники и запах бумаги, от времени ставшей темной и ломкой.

– Приходилось слышать о корабле под названием «Гусар»?

– Опять?!

На лице написано столь искреннее изумление, что Воорт понимает: на этот раз парень не шутит.

Библиотекарь хмурится:

– Вы уже четвертый, кто за месяц спросил меня об этом старом кладе.

Клуб Джона Пола Джонса (названный в честь героя Войны за независимость) – это престижная новая пристань для яхт возле Бруклинского моста – только для избранных. Небольшой каменный мол защищает стоящие на якоре яхты и роскошную плавучую баржу, на которой и расположился клуб, а также пришвартованные рядом знаменитейшие портовые рестораны: «Манхэттенс уотер клаб» и «Бруклинс ривер кафе». Клуб щедро оплатил девяносто девять лет аренды.

Тед Стоун – член этого клуба. До причала можно быстро доехать на такси от его пентхауса и офиса, расположенных по соседству с ООН.

В данный момент весьма довольный Тед вместе с красавицей дочерью, четырнадцатилетней Кандейс, потягивает свежевыжатый апельсиновый сок с мякотью в гриль-баре и смотрит в венецианское окно. Служащие готовят его сорокадвухфутовую яхту к выходу, чтобы он отвез Кандейс в Куинс на вечерние матчи Открытого чемпионата США по теннису. Тед всегда радуется, делая что-то вместе с Кандейс.

А вот при виде Леона Бока, появившегося в дверях бара, он совсем не радуется.

– Папа, я жду не дождусь, когда же увижу матч Алон – Девиль!

Бок останавливается под картиной «Эндевор», грозный, как стихия. На нем выцветшие джинсы и желтая ветровка.

– Мистер Стоун, на два слова.

У причала – игрушки членов клуба: пятидесятифутовая «Кантер Атлантик» и «Грэнд Бэнкс 42 классик». «Гаттерас 76» в прекрасном состоянии и стремительная «Ферретти 53». В моменты редких приступов пессимизма Теду кажется, что эти суда – лишь спасательные шлюпки, обслуживающие остров. Он вспоминает старые кинохроники Гаваны в ночь прихода к власти Кастро, когда люди, владевшие яхтами вроде этих, хлынули на причалы, прихватив ценные бумаги и драгоценности, запустили мощные двигатели и бежали.

– Одну минуту, милая. Мне надо поговорить с этим человеком.

– Мы же пропустим начало.

– Ерунда. На «Кандейс» мы можем делать тридцать узлов.

Тед целует гладкий лоб, любуясь ее свежестью, волнением, умным взглядом, юностью. Бок, заметив, что Стоун встал, выходит из бара в главный зал, где можно поговорить без помех.

Помещение оформлено в пастельных тонах. На картинах – клиперы, пароходы, роскошные старые яхты Дж. П. Моргана и Малколма Форбса. Ковер такой толстый, что на нем можно спать. Кожаные кресла. Пальмы в кадушках колышутся от дуновения бесшумно работающего кондиционера. Комната залита косыми лучами естественного света.

Бок – большой, спокойный, внушительный – ждет.

Рассказывает о детективе.

И под конец добавляет:

– Не хочу ничего предпринимать без вашего одобрения.

– Правильно, что ты пришел сам. Терпеть не могу телефоны, даже если они защищены. Хоть и можно заблокировать прослушку, но со временем изобретут что-то, что поможет пробить защиту и все услышать.

– Детективы тоже люди, с ними тоже происходят несчастные случаи.

Стоун сосредоточенно хмурится, говоря себе, что здесь нет хорошего варианта – только разные степени риска. Медленно качает головой:

– Если полиция усомнится, что это несчастный случай, против нас выступит целая армия. А мне здесь жить. Это ты можешь отправиться домой – откуда бы ты там ни был.

– Тогда есть другие способы.

Бок обдумывает варианты. Стоун смотрит, как Кандейс расхаживает перед венецианским окном. Яхта готова. Девочка хочет ехать. Ему нравится, что теннисный матч кажется ей таким важным.

Бок тихо рассказывает Стоуну, как он однажды нейтрализовал одного журналиста в Испании.

– Он потом покончил с собой.

– Надо думать!

– Ну-ну, я же не делал этого лично. Заплатил кое-кому.

– Но я не хочу, чтобы он покончил с собой, – говорит Стоун. – Эффект может быть тот же, что при убийстве. А если он все записывает? А если он оставит записку? Нет, ты говорил, что у него есть друзья в управлении и родственники. Чиновники, – добавляет он пренебрежительно, – выходят из себя, когда что-то может их лично коснуться. Это у них в крови. Мне нужно, чтобы он заткнулся, но остался жив – по крайней мере пока. Внешне живой. Внутри мертвый.

– Мистер Стоун, я не волшебник.

– Уверен, ты что-нибудь придумаешь.

Бок на мгновение задумывается.

– Можно разыграть вариацию на испанскую тему, – предлагает он.

– Иисусе, – в ужасе выдыхает Тед. – Но разве у него нет напарника?

– Пока нет.

Стоун с шумом выдыхает:

– Ну хорошо. Но только если он доберется до Макгриви.

– Как говорил Уайлд: «Умеренность губительна. Успех сопутствует только излишеству».

– Может быть, он не узнает о Макгриви или узнает через несколько дней – в этом случае разницы не будет. Поэтому, если пройдет неделя, а он не тронет Макгриви, временно забудь о нем.

Стоун машет рассерженной Кандейс, появившейся в дверях:

– Еще полно времени, милая.

Отечески улыбаясь, он возвращается в гриль-бар.

– Я никогда не насмотрюсь на теннис, – говорит отцу Кандейс.

– Всегда хочется еще и еще, – отвечает ей папа.

– Расскажите мне о «Гусаре».

Воорт склоняется над столом библиотекаря (табличка на письменном столе гласит, что его зовут Лайл Б. Московитц), разглядывая карты и статьи о старом корабле с сокровищами.

Дьюк лежит на пристроенной на книжной полке подушке, наблюдая за Воортом одним выпуклым глазом. На картинах буксиры курсируют по гавани. Лайл Б. Московитц, перестав валять дурака, оказался довольно приятным, хоть и несколько занудным парнем.

– Детектив, знаете что-нибудь о Нью-Йорке времен Войны за независимость? Большинство людей не знает, – смеется он.

– С удовольствием узнаю, – отзывается Воорт, не упоминая о еженедельных уроках в детстве, документах в домашней библиотеке, семейных дневниках и экспонатах в застекленных витринах.

– Ну хорошо, – начинает Лайл, вытянув руки, словно создавая в уме воображаемую картину. Его глаза сияют. – Двадцать третье ноября 1780 года. Нью-Йорк оккупирован. Британские войска расквартированы в частных домах. Британские орудия заполняют гавань. Военнопленные американцы заперты на кораблях, привязанные, как животные, больные, скованные, умирающие. Каждое утро здоровые пленники перевозят умерших на берег залива Уоллэбаут и хоронят в неглубоких могилах. Считается, что одиннадцать тысяч заключенных умерли от оспы, желтой лихорадки и дизентерии. Черт, да за всю войну в боях погибло всего семь тысяч американцев.

– «Гусар», – напоминает Воорт.

– Встречайте корабль. – Лайл делает шаг назад и кивает мимо стеллажей на реку – словно, стоит выйти из дому, и увидишь убранные паруса и мачты, услышишь скрип дерева и звон кандалов. – Сто четырнадцать футов в длину. Тридцать четыре в ширину. Двадцать шесть пушек. Трехмачтовый военный фрегат «Гусар».

– Перевозивший заключенных, – добавляет Воорт, помнящий из старых семейных дневников, что по крайней мере полдюжины Воортов-солдат пропали во время Войны за независимость.

– И золото, – шепчет Лайл. – Девятьсот шестьдесят тысяч гиней короля Георга III. Предназначенные для войск в Ньюпорте на Род-Айленде. В пересчете на наши деньги это около шестисот миллионов долларов.

Воорт свистит. Это серьезно.

– Теплый, солнечный день. Голубое небо. – Лайл раскидывает руки, изображая плывущий корабль. – Адские Врата тогда были другими. Рифы были опаснее. Скалы выступали из воды, как на этой старой литографии.

Он показывает статью со старым черно-белым рисунком, на котором деревянный корабль терпит крушение в неистовый шторм. Парус изорван. Вид у моряков перепуганный. Корпус ударяется о грозного вида скалу, которая, кажется, вырастает прямо из моря.

– Погодите минуту, – говорит Воорт. – Так это в Нью-Йорке?

– А вы себе представляете, сколько кораблей ушло на дно в нескольких милях отсюда? – хмыкает Лайл. – Забавно, но, когда речь идет о кладах, люди думают о южных морях. Пальмах. Гротах. Кто, черт побери, вспоминает о Южном Бронксе?

– Продолжайте.

– Где-то около полудня течение несет «Гусара» к порту. Он налетает на Пот-Рок. В пробоину хлещет вода. Узники умоляют, чтобы их расковали. Но британцы полагают, что сумеют удержать «Гусара» на плаву. Капитан, – Лайл тычет в карту гавани тощим указательным пальцем, – старается добраться до Порт-Морриса, чтобы сесть на мель.

– Не вышло.

– Просчитались.

– Они освободили пленников.

– К сожалению… Да и глубина восемьдесят футов. Бритты спаслись, но заключенные отправились на дно, как и, по американской версии, золото.

– А какова британская версия?

– Что его забрали до того, как «Гусар» отошел от берега. Что его отправили сушей на Род-Айленд.

– Тогда почему вы смеетесь?

– Потому что британская версия лжет, – отвечает Лайл. – Если все было так, какого черта они две недели отчаянно старались поднять «Гусара»? Что на нем было такого важного? Пушки? Возможно, если бы не последующие события. Пленные? Верно.

– Подъем затонувшего судна был в те времена нелегким делом.

– Вот именно! – восклицает Лайл Московитц, этот источник знаний. – Тогда не было кислородных баков. Воздушных шлангов. Не умели защищаться от декомпрессии. Мы в водолазных колоколах опускаемся на восемьдесят футов. Они в основном переворачивали ванны, наполненные воздухом. Ныряльщик отправляется под воду. Он дышит внутри ванны. Выплывает, чтобы порыться в обломках. Нырять предоставляют рабам или заключенным, ведь в половине случаев они тонут или умирают от азотных пузырьков в крови.

– Значит, золото так и не нашли. И «Гусара» ищут до сих пор.

– Не-а. До времен Томаса Джефферсона.

– Президента Томаса Джефферсона? Ведь его правление длилось с 1801-го по 1809-й.

– Вы могли бы спросить, – ухмыляется Лайл, на мгновение делаясь даже как-то симпатичнее, – почему он выжидал и стал субсидировать экспедицию только после того, как ушел с должности. Почему он не сделал этого, пока был президентом. Черт, ведь Льюиса и Кларка он в 1804 году посылал в Орегон за государственный счет? Но когда дошло до «Гусара», он ждал.

– Значит, и награду он получил сам? – заканчивает Воорт. У него возникло ощущение, что все только начинается.

Лайл подмигивает:

– Я всего лишь скромный библиотекарь. Но вспомните, когда Джефферсон был президентом, у него были в Лондоне шпионы и дипломаты. Он получал информацию, недоступную обычным людям. Были ли среди всего прочего и сведения о грузе «Гусара»? Никто не знает.

– Насколько я понимаю, у Джефферсона ничего не вышло.

– Как и у всех после него. В течение двух с половиной столетий каждые тридцать-сорок лет кто-то отправлялся на поиски «Гусара». В 1880 году это был Джордж Томас и его корпорация «Найденный клад». Он договорился с министерством финансов США поделить все, что найдет. В 1930-е годы – Саймон Лейк, использовавший подводные лодки. В 1990-х – Барри Клиффорд, охотник за кладами, который нашел у Кейп-Кода «Вдовушку» – пиратский корабль восемнадцатого века.

– Тоже не повезло.

– Несколько монет. Тарелка. В общем, цацки, – машет рукой Лайл, используя слово на идиш, означающее мелкие, ничего не стоящие предметы.

– Вообще-то река такая узкая, что кто-нибудь уже нашел бы обломки.

Лайл – моряк, обреченный жить на суше, – качает головой. Пес возмущенно тявкает, словно даже представитель семейства собачьих понимает, что Воорт сказал глупость.

– Течения! – объясняет Лайл. – А илистый грунт хуже, чем Смоляные ямы Ла-Бреа в Лос-Анджелесе. Не говоря уже о том, что сто лет назад на реке проводили большие взрывные работы. Были разбиты тонны и тонны камня. По словам ныряльщиков, там даже руку, вытянутую перед собой, не разглядеть, а если и разглядишь, на дне друг на друга навалено больше десятка разбитых кораблей. Добавьте бетонирование и пятьдесят тысяч тонн мусора, который сваливали с 1780 года. Машины. Грузовые контейнеры. Убитые мафиози, ха-ха! Возможно, незаконно выброшенные канистры со всякой химией. Чертовы подковы.

– Да уж, – говорит Воорт, вспоминая рассказы полицейских ныряльщиков, подтверждающие проблемы с видимостью. – Можно, я немного почитаю?

Он обдумывает услышанное, читая статьи, которые дополняют рассказ Лайла, оказавшийся не только занимательным, но и точным. Подходит пес, обнюхивает ногу Воорта, смотрит на него и словно подмигивает.

Воорт давно понял, что собаки бывают двух типов. Одни просто животные, а другие, кажется, понимают человеческую речь. Дьюк из вторых. Выпуклые глаза не отрываются от Воорта.

Оторвавшись наконец от бумаг, Воорт замечает, что Лайл играет в видеоигру на сотовом телефоне. Слышно только тихое попискивание. Воорт подходит поближе. Оказывается, эти звуки изображают лазерные взрывы, когда зенитные батареи землян на крышах Манхэттена стреляют по НЛО, атакующим Нью-Йорк.

– Лайл, а разве для поиска обломков не требуется разрешение?

– От министерства образования. На него работают государственные археологи. Но там никогда не отказывают.

– А кто еще расспрашивал вас о «Гусаре»?

Лайл останавливает межгалактическую войну. Пока непонятно, кто побеждает – Земля или чужаки.

– Во-первых, один таксист. Колин Минс. Он ходит сюда много лет. Помешан на кладах.

– Говорил он что-нибудь особенное об этом корабле, когда был здесь в последний раз?

– То, что говорит всегда. Что когда-нибудь найдет его. Этот парень живет в царстве грез, – говорит Лайл. Потом вспыхивает. – Как и я, наверное.

– Тяфффф, – говорит пес. У Воорта такое ощущение, что чихуахуа только что посоветовал парню не судить себя так строго.

– А еще кто, Лайл?

– Макмэннис? Макгаверн? Как же зовут того второго типа? – задумывается Лайл. – Погодите. Он расписался в журнале. Так полагается. Вам, кстати, тоже.

– Покажите.

Лайл ведет Воорта к небольшому деревянному пюпитру, на котором лежит большая открытая книга в твердой обложке. Посетители записывали свои имена на пожелтевших страницах с проштампованной датой.

– Макгриви! – объявляет Лайл, проверив записи двухнедельной давности. – Капитан буксира. Теперь вспомнил. Славный малый. Он говорил, что вместе с братом владеет небольшой буксирной компанией на Стейтен-Айленде.

– Что он хотел знать о «Гусаре»?

– Он, в отличие от вас, не задавал вопросов. Просто рылся в бумагах. Но ему нравились картины с буксирами. Об этом он и говорил. Хотел знать, кто художник.

– А четвертый посетитель?

– Парень перед Макгриви. Вот его подпись!

– Маркус Сандерс, – вслух читает Воорт, отмечая двойную спираль верхней петли в буквы «S». – Что вы помните о нем?

– Интересный такой мужик, явно богатый, весь из себя спокойный, невозмутимый. Белый. Где-то, пожалуй, под сорок. Такой типичный белый протестант англосаксонского происхождения, похож на Джорджа Буша – худой и отчужденный. Учтивый. Часы, помнится, необычные. Синие, с серебряным ободком. Вежливый, но не дружелюбный. Помнится, все время звонил по мобильнику. В тот день других читателей не было, поэтому я сказал ему: нет проблем, говорите. Все звонки были насчет билетов на теннис. Он все время говорил: «не беспокойся, милая», «не сердись, милая».

Лайл – настоящий человек-магнитофон.

– Мне кажется, он разговаривал с дочерью. Что-то такое в том, как он произносил «милая». Кстати, вы, если хотите, тоже можете пользоваться телефоном, хоть тут и библиотека.

– Рффф, – произносит пес, словно соглашаясь.

Но, поразмыслив о том, что Лайл, несомненно, слушает каждое слово, Воорт решает позвонить Хейзел с улицы. Он просит ее узнать о Кевине Макгриви (адрес: Стейтен-Айленд, Мейсон-террас, 902) и Маркусе Сандерсе, проживающем, согласно регистрационной книге, по адресу Бродвей, 1289.

– Маркус пишется через «с» или «к»?

– «С».

– Мне понадобится несколько часов. Сейчас я занята. Ты, знаешь ли, не единственный детектив, на которого я работаю. Просто мой любимчик.

Потом со своего «Палм пайлота» Воорт набирает сотовый номер одного из кузенов – капитана Грега из речных Воортов, дома которых расположены на другом берегу гавани, на Стейтен-Айленде.

– Грег слушает!

– С вами говорит комиссар.

– Привет! Мы приедем вечером. Я сегодня утром вдруг поймал большую акулу-мако, и рыбка лежит на льду. Немножко белого вина, толченого чеснока. Немножко тимьяна и шафрана. Полагаю, у нас будет шведский стол с акульими стейками, а?

– Ты сейчас работаешь?

– Мы только что поставили транспортник «Вольво» в Порт-Элизабет. Я еду домой. А что?

– Знаком с владельцами буксиров по фамилии Макгриви?

Молчание. Воорт решает, что связь оборвалась.

Потом Грег тихо спрашивает:

– Так ты этим делом занимаешься?

Воорт чувствует, как ровный пульс ускоряется, подозрения вырастают в нечто более реальное. Сухость во рту означает, что только что хождения вокруг да около превратились в настоящее расследование.

– Каким делом?

– Они мертвы, – говорит Грег. – Братья. Партнеры. Если ты об этом не знаешь, почему звонишь? Ах, треклятый Манхэттен никогда не обращает внимания на Стейтен-Айленд. Для вас мы – что Индиана. Это произошло неделю назад. – Похоже, Грег сердится. – Ты где?

– Морской порт у Саут-стрит.

– Так и знал, что инспектор не понимает, о чем говорит. – Грег бормочет что-то еще, похожее на «пошел в задницу».

– Расскажи мне о Макгриви.

– Конрад, спускайся к пристани в южной части морского порта. Жди с краю, возле высокого корабля. Я подъеду за тобой. Отвезу к человеку, который тебе все расскажет. Сукин сын, Конрад.

– Они были твоими друзьями?

– Кто-нибудь подкинет тебя обратно на Манхэттен, когда мы закончим. Бедняги.