Текст книги "О мире, которого больше нет"
Автор книги: Исроэл-Иешуа Зингер
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)
Люди не чинят крыши своих домов, потому что со дня на день придет Мессия
Пер. И. Булатовский
«Мессия придет в 5666 году»[425]425
Мессия придет в 5666 году. – В соответствии с еврейским летоисчислением указан год от сотворения мира. Соответствует 1906 г. Такого рода эсхатологические настроения действительно были широко распространены в 1905–1906 гг.
[Закрыть] – такая весть стала распространяться повсюду. Эта мысль овладела мужчинами и женщинами, старыми и малыми. Во-первых, в погромах, революции и войне распознали «хевле-мешиех»[426]426
Родовые муки Мессии (древнеевр.). Каббалистический термин, описывающий войны и гонения, предшествующие пришествию Мессии.
[Закрыть], страдания, связанные с приходом Мессии. Во-вторых, видели знаки: красные всполохи в ночных небесах, которые предвещали не что иное, как пришествие Мессии. В-третьих, было ясно как дважды два, что война между Россией и Японией – это на самом деле война между Гогом и Магогом[427]427
Война между Гогом и Магогом. – Гог и Магог – дикие народы, упомянутые в Писании. В иудейской эсхатологии война Гога и Магога предшествует пришествию Мессии.
[Закрыть], которая должна разразиться прежде, чем придет Мессия. В-четвертых, и в стихах Торы, и в толкованиях Геморы было множество намеков на 5666 год, как на год избавления. Величайшим специалистом в отыскивании подобных намеков был мой отец. Стоило ему прикоснуться к какой-нибудь книге – к Торе, Геморе, Зогару или любым другим каббалистическим книгам, он повсюду находил и вычислял согласно гематриям, что Мессия придет в 5666 году. Отец, легковерный энтузиаст, сиял от радости, рассказывая маме о новых обнаруженных им намеках, в которых не может быть ни малейшего сомнения. Мама, выросшая в миснагедской семье, не возражала ему, но ее большие, серые, проницательные глаза охлаждали отцовский пыл. Поэтому отец бежал в бесмедреш, чтобы там рассказать о своих очередных открытиях.
– Люди добрые, ясно как Божий день, что конец времен близок, – говорил он, предъявляя стихи и толкования, которые, как ни пересчитывай, как ни читай, хоть задом наперед, указывали на 5666 год. Знатоки Торы смотрели в книги и видели воочию, что это так и есть. Простые люди верили на слово.
Однажды Мендл-большой вернулся из Гера и рассказал, что сам герский ребе упомянул о приближении Мессии. Случилось это так: одного из самых преданных ребе хасидов, человека ученого, забрали в русскую армию и послали на японский фронт. Хасид ни разу не притронулся к горячей пище, сидел на хлебе и воде, чтобы не есть трефного. Однако это было еще не все. Когда этот молодой хасид пал на поле боя, обнаружилось, что под солдатской одеждой он все это время носил тахрихим и талес, чтобы в случае гибели быть погребенным в святом одеянии. Какие-то солдаты-евреи, бывшие на фронте, передали это известие в Гер. Когда герский ребе услышал об этом, он заплакал и сказал, что «наступили времена Мессии»[428]428
Времена Мессии – обиходное выражение, аналогичное русскому «конец света» или «последние времена настали».
[Закрыть].
Какое именно отношение тахрихим этого хасида имел к Мессии, было не совсем ясно. Однако было достаточно того, что герский ребе так сказал. Эти слова ребе стали распространяться по всем еврейским общинам. Другие цадики тоже обронили слово-другое о конце времен. В поражениях русской армии на фронте тоже усматривали мессианские намеки. Прихожане нашего бесмедреша перестали учить Тору и торговать, они только и делали, что вели разговоры об избавлении. Утром, днем, но особенно вечером, между минхой и майревом, они сбивались в кружок и при тусклом свете керосиновых ламп, освещавших бесмедреш, толковали только об одном – о пришествии Мессии. Его ждали со дня на день, с минуты на минуту. Все постоянно к чему-то прислушивались, ловили каждый шорох, словно это был шойфер Мессии[429]429
Шойфер Мессии – о пришествии Мессии должен возвестить пророк Илия с помощью трубления в огромный шойфер.
[Закрыть]. Некоторые так сжились с мыслью о скором избавлении, что совсем забросили свои дела, лавки и дома. Помню, как однажды вечером, между минхой и майревом, один из прихожан, Иешуа-стекольщик, сказал, что не будет чинить к зиме крышу своего дома, потому что ему жаль времени и денег.
– Все равно мы скоро вернемся в Землю Израиля. Чего же мне понапрасну забивать себе голову этой ерундой? – сказал он.
Только один человек, старый Берл, которому было, как говорили, уже далеко за восемьдесят, посмеялся над Иешуа-стеколыциком.
– Тебе еще не раз придется крыть крышу, прежде чем придет Мессия, – заявил старик. – Когда я был мальчиком, все кругом тоже твердили, что скоро придет Мессия, после чего я успел отслужить двадцать пять лет у фонек[430]430
…успел отслужить двадцать пять лет у фонек. – Начиная с 1827 г. евреи подлежали рекрутской повинности. В русской армии до реформ Александра II служили двадцать пять лет.
[Закрыть], а он так и не…
Но завсегдатаи бесмедреша не хотели ничего слышать.
– Что он понимает в таких вещах? – говорили они, досадуя на то, что старый Берл хочет лишить их надежды.
Люди были невысокого мнения о старом Берле. Из-за того что Берл двадцать пять лет служил у фонек, ученостью он похвастаться не мог: разве что умел молиться с грехом пополам. К тому же его белая борода была немного закруглена по краям, так что можно было заподозрить, что он ее слегка подстригает. Кроме того, старый Берл всегда потешался над тем шумом, который поднимали евреи, чьи сыновья должны были идти на службу к фонькам. Тоже мне солдаты! – поднимал он на смех тех, кому предстояло отслужить в армии всего-то четыре года[431]431
…отслужить в армии всего-то четыре года. – В 1906 г. произошло очередное сокращение срока службы в русской армии: в пехоте стали служить три года, в остальных родах войск – четыре.
[Закрыть]. Даже над русско-японской войной он смеялся, у него выходило, что это вовсе никакая не война и она не идет ни в какое сравнение с турецкой войной, на которой он, Берл, воевал и получил медали за свое геройство. Ко всему прочему у Берла был сын в Америке, о котором рассказывали, что он бреет бороду и ведет себя как гой. Фотография этого сына, и в самом деле без бороды и в гойской одежде, висела на стене в комнатке Берла. Из-за всего этого люди и слушать не желали старого николаевского «кашееда»[432]432
Кашеед – прозвище русских солдат.
[Закрыть], сомневающегося в скором пришествии Мессии. Все книги, все цадики, все «добрые евреи» говорили другое – и им было гораздо больше веры.
В том, что Мессия придет именно в 5666 году, никто не сомневался. Однако простые люди хотели знать, как именно Он придет, как именно все отправятся в Землю Израиля, когда именно воскреснут мертвые и какой именно будет жизнь в Земле Израиля. Обо всем этом они спрашивали моего отца. Весь разгоряченный, сияющий, мой отец в своих страстных речах расписывал все это собравшимся в бесмедреше жителям Ленчина. Ему не все было ясно с деталями пришествия, потому что в книгах встречалось много разных мнений на этот счет, и трудно было решить, чье мнение правильное. Некоторые считали, что с неба опустится большое облако, на которое усядутся все евреи и улетят в Землю Израиля. Другие полагали, что все окажутся там благодаря «кфицас а-дерех». Как бы там ни было, евреи окажутся в Земле Израиля в два счета. Разрушенный Храм, который стоит целехонек на небесах, тут же опустится в Иерусалим. Снова начнутся богослужения, снова будут коэны, левиты и жертвоприношения. Все праведники сойдут с небес на землю и будут восседать с коронами на головах, наслаждаясь светом Шхины[433]433
Шхина – Божественное присутствие, эманация Всевышнего в мире.
[Закрыть], и вся Тора станет совершенно ясна каждому, не останется больше трудных вопросов, сомнений и разномыслия, потому что Бог, благословен Он, сам будет учить Тору с евреями.
Лицо моего отца пылало, его голубые глаза воодушевленно сияли в темном бесмедреше.
Я, слушая отцовские речи, был воодушевлен гораздо меньше. Простые люди тоже были не особенно воодушевлены. Измученные тяжелым трудом и бедностью, они хотели другого избавления. Они хотели мяса Шорабора[434]434
Шорабор (дикий бык, древнеевр.) – гигантский бык, созданный в сумерках шестого дня творения. Его мясо праведники будут вкушать на пиру после прихода Мессии.
[Закрыть], «вина сохраненного»[435]435
Вино сохраненное – вино, которое с шестого дня творения сохраняется для пира праведников в мессианские времена.
[Закрыть], золота, серебра и драгоценных камней, калачей, растущих на деревьях, гойских королей, князей и принцесс, которые будут им прислуживать, и карет, и лошадей, и музыки, и пиршеств, и долгих теплых дней, каждый из которых будет тянуться тысячу лет[436]436
…дней, каждый из которых будет тянуться тысячу лет. – Парафраз стиха: «Ибо тысяча лет в глазах Твоих, как день вчерашний, когда минул он, и как стража ночная» [Пс. 90 (89), 5].
[Закрыть]. Картина того, как праведники сидят и учат с Господом Тору, в которой нет ни трудных вопросов, ни сомнений, вовсе не была для них наградой за вечные муки и унижения изгнания.
– А что, ребе, никакого Шорабора, никакого «вина сохраненного», ничего вкусного совсем не будет? – спрашивали они разочарованно.
Мой отец, как и подобает человеку ученому, посмеивался над фантазиями простых людей, для которых главным было материальное, еда и питье, и успокаивал их.
– Разумеется, разумеется, будут всевозможные яства, – уверял он их, – но это будет ничто по сравнению с великим духовным наслаждением от лицезрения света Шхины. Нашими обычными чувствами не постичь, как велико будет это наслаждение.
Простые люди, и я среди них, вздохнули с облегчением. Я был готов отдать праведникам все их наслаждение от изучения Торы и лицезрения Шхины, только бы мне оставили возможность наслаждаться властью над несколькими слугами-гоями, которые будут меня бояться. За все годы унижений, которые я вытерпел от крестьянских мальчишек, за все их насмешки, за дразнилку «жид-жид-халамид», за все годы страха перед стражниками и начальниками мне очень хотелось превратить всех этих людей в моих слуг, чтобы они увидели величие народа Израиля. Кроме того, у меня руки чесались от желания отомстить тем злодеям, которые мучили стариков, детей и женщин в еврейских городах и местечках России.
Я был так захвачен пришествием Мессии, что думал об этом день и ночь. Качая в колыбели моего младшего брата, я представлял себе, что колыбель – это повозка, на которой сидят папа, мама, сестра и братик вместе с двумя умершими сестренками, которые восстали из мертвых, а я при этом – балагола, который везет их всех в Страну Израиля. Я так сильно раскачивал колыбель, что иногда даже опрокидывал ее и вываливал младенца на пол. Мама смотрела на меня своими большими серыми глазами и заявляла, что не иначе как я, вредитель эдакий, вовсе чокнулся… Моя сестра, такая же фантазерка и энтузиастка, как наш отец, еще больше распаляла мое воображение своими баснями, историями и мечтами о сладкой жизни, которая наступит тогда, когда шойфер Мессии будет звучать три дня подряд, разнося весть о том, что евреи возвращаются в свои пределы.
Как благочестивые евреи – в бесмедреше, так подмастерья собирались за местечком, судачили и ждали своего, совсем другого Мессию.
Еврейские лесоторговцы привезли в Ленчин несколько десятков молодых рабочих-гонтовщиков. За местечком для них построили длинные навесы, под которыми они стали пилить бревна, резать, строгать и шкурить гонт. Гонтовщики привлекли к себе местных подмастерьев, молодежь из портновских и сапожных мастерских, и начали отваживать их от еврейства. Ленчинские подмастерья бросили молиться, начали бриться, носить бумажные воротнички и манишки, украшать шляпы шелковыми лентами, укорачивать капоты до колена. Кроме того, гонтовщики собирались по субботам, пили пиво, танцевали и пели озорные песни. Еще они распространяли всякие книжки и листовки на идише. Среди песенок, которые они пели, была одна, высмеивавшая хасидов, которые радовались арестам забастовщиков. Я помню только один куплет из этой песни:
Вторая песенка была о самом царе:
Вчера он правил тележкой с углем,
А нынче сделался польским царем,
Вчера он правил тележкой дерьма,
А нынче набиты его закрома…[439]439
А нынче набиты его закрома. – Подстрочный перевод: «Вчера он правил тележкой с углем, / Сегодня он польский король; / Вчера он правил тележкой с навозом, / Сегодня он капиталист…».
[Закрыть].
Молодые гонтовщики все время распевали такие песни, так что ленчинские обыватели тряслись от страха, как бы чего не случилось с общиной. Гонтовщики шутили с девушками и уговаривали их пойти с ними погулять и потанцевать. Еще они устраивали всякие шалости и проделки. Как-то раз они одурачили одного деревенского еврея, торговца щетиной, глуповатого и забитого вдовца, сказав ему, что у них есть для него пара. Однако вместо невесты свели его с переодетым в женское платье юным гонтовщиком. Они дали одураченному торговцу прозвище Лейпцигская Невеста, которое к нему так и прилипло. В другой раз они вымазали чернилами белые платья нескольких ленчинских девушек из хороших семей, когда те со свечками стояли около хупы своей подружки. В третий раз дело кончилось бедой. Днем в субботу, когда у гонтовщиков была гулянка, один из этих шутников выбил из-под своего приятеля табуретку. Тот упал так неудачно, что сломал позвоночник и вскоре умер.
В нашем местечке приезжие гонтовщики настраивали против Бога и царя не только парней, но и молодых отцов семейств. Так они взяли в оборот одного благочестивого местного гонтовщика и так его «просветили», что молодой человек уехал в Америку, откуда прислал свою фотографию. На фотографии было видно, что он бреется. Вдобавок он не постыдился написать жене и детям, что работает по субботам. Но хуже всего было то, что его жена уехала в Америку к этому осквернителю субботы.
Безнравственность и распущенность распространились и среди мужиков, причем способствовал этому не кто иной, как владелец местечка, судья Христовский.
Дело было так. Этот помещик, вдовец, влюбился в Варшаве в одну цирковую артистку и женился на ней вопреки воле своей матери и других родственников, знатных шляхтичей. Циркачка привезла к помещику всю свою родню – сплошь таких же, как она, циркачей, а вместе с ними – всяких актеров и шутов. Народ этот любил дурачиться, устраивать разные штуки и безобразия. Они построили себе балаган со всякими цирковыми затеями и забавами, на которые приходили поглазеть крестьянские дети. Местный поп гневался на помещика Христовского и из-за его брака, и за то, что тот отваживает набожную молодежь от церкви, завлекая всякими фокусами и шутовством. Однако помещик-безбожник лишь посмеивался над поповскими проповедями и нравоучениями. Поговаривали также, что судья Христовский заодно с теми, кто выступает против царя, и поэтому привез тогда из Варшавы художников.
На ярмарках в местечке теперь нередко случались драки и вспыхивали бунты. Не обошлось и без смертоубийства. Один раз крестьянский парень зарубил топором своего отца за то, что тот, лесной сторож, не позволил ему украсть тележку дров. Совершив кровавое дело, убийца спрятался в картофельном погребе у себя во дворе. Потом еще какие-то крестьянские парни убили в лесу еврейскую семью. Ночью они залезли в дом учетчика реб Мойше Крука и топорами зарубили его вместе с женой. Это убийство повергло в ужас евреев в местечке и в окрестных деревнях… Все хорошо знали старого реб Мойше и его жену, тихих, спокойных людей, которые жили друг с другом как голубки. Убийц быстро поймали, потому что следы их сапог отпечатались в земле. Однако страх был так велик, что однажды, когда в местечке появилось несколько десятков работавших в соседнем форте русских рабочих в красных рубахах (их у нас называли кацапами), обыватели принялись заколачивать ворота и двери, решив, что началось… Лавочники, которые ездили за товарами в Варшаву, привозили невероятные вести о демонстрациях и баррикадах; о юношах и девушках, которые ходят с красными флагами и распевают песни против царя; о солдатах, которые закалывают людей на улицах; о деве в красном платье, которая стоит во главе всех бунтовщиков; о «заединщиках»[440]440
Заединщики (букв. ахдус-лайт, то есть «люди единства», идиш) – так называли революционеров, проповедовавших единство трудящихся вне зависимости от их национальности.
[Закрыть], которые хоронят своих павших не в тахрихиме, а завернув в красное знамя; о безбожниках, которые говорят, что в человеке нет души, одно электричество, и когда оно заканчивается, человек умирает; о других безбожниках, утверждающих, что Мессия – это не потомок царя Давида, сына Иессеева, а доктор Герцль и что его люди поведут евреев в Землю Израиля.
Люди, слыша об этих страшных делах, еще плотнее жались друг к другу в бесмедреше между минхой и майревом. Из сумрачного дома Божьего доносились охи и вздохи. У моего отца не осталось сомнений в том, что Мессия придет в 5666 году.
– Люди добрые, это настоящие хевле-мешиех, – с надеждой говорил он. – В этом году, если на то будет воля Божья, мы будем избавлены.
Люди смотрели на каждое облако, как будто оно вот-вот прорвется посередине, и глас небесный возвестит из него о конце времен.
Омраченный Рошашоне: Мессия не пришел
Пер. И. Булатовский
Наступил последний месяц 5666 года. Шойфер затрубил[441]441
Шойфер затрубил… – В шойфер трубят на протяжении всего месяца элул, предшествующего Рошашоне.
[Закрыть], но не шойфер Мессии, а шойфер, в который обычно трубил в бесмедреше реб Борех-Волф, ленчинский балткие.
Напряжение росло с каждым днем. Мой глубоко верующий отец не терял надежды. Время еще оставалось. Каждый день, каждый час, каждую минуту мог объявиться Мессия. Дни тянулись как вечность. Накануне Рошашоне евреи неотрывно вглядывались в небо, прислушивались к любому шороху. Люди верили, что, как часто бывает с желанными гостями, имеющими обыкновение являться в последнюю минуту, когда хозяева уже все глаза проглядели, так же будет и с самым желанным гостем – Мессией, который придет в последнюю минуту 5666 года. Даже придя в бесмедреш на минху перед Рошашоне, жители Ленчина ждали до тех пор, пока не взойдут три первых звезды[442]442
…пока не взойдут три первых звезды. – Появление трех звезд на вечернем небе означает окончание одних суток и начало следующих.
[Закрыть], потому что это все еще был старый 5666 год и чудо еще могло произойти. Но вот звезды показались на небе, на будничном небе, которое выглядело так же, как оно выглядело каждый вечер. В поле рядом с бесмедрешом свинопас Грушка гнал домой своих хрюшек. Все было буднично, привычно и серо, как в любой из дней изгнания. Мой отец в последний раз бросил взгляд на небо и сломленным голосом велел начинать майрев. Хазан, как и положено в Рошашоне, затянул «Ки хем хаейну»[443]443
Ибо они <заповеди> – жизнь наша (древнеевр.). Из вечерней молитвы в Рошашоне.
[Закрыть], а мальчики помогали ему своими стройными «ай-яй-яй-яй-яй». Но в этом пении не было вкуса настоящего праздника. Как не было его и в том, как люди после молитвы желали друг другу хорошего года. Даже в новогодней «птичке»[444]444
«Птичка» – праздничная булочка в форме птички.
[Закрыть], которую во время праздничной трапезы макали в мед[445]445
…макали в мед – во время праздничной трапезы на Рошашоне принято обмакивать еду в мед, чтобы сделать наступающий год сладким.
[Закрыть], не было сладости. Люди были разочарованы, подавлены. Но сильнее всех был разочарован и подавлен мой отец. Ему было стыдно: стыдно перед обывателями, передо мной, перед мамой, перед самим собой.
Я же был рассержен, обижен. Не будет Земли Израиля, не будет Шорабора и Левиафана[446]446
Левиафан – мифическое морское чудовище, гигантская рыба, мясо которой праведники будут вкушать на пиру после прихода Мессии.
[Закрыть], не будет рабов и слуг… Будут только пески Ленчина. Будет загаженный пустырь, на котором пасутся свиньи под надзором Грушкиного сына, того самого, который осквернил маленький свиток Торы. Будут только вечные мужики да крестьянские мальчишки со своими собаками – нашими главными врагами. Хазан в бесмедреше заливался рыдающим голосом, выпевая «у-вхэйн тэйн пахдэхо»[447]447
И посему обрати страх Свой (древнеевр.). Из вечерней молитвы в Рошашоне.
[Закрыть], но я больше не верил тому, что Бог нашлет страх на все народы, а во славу свою – пошлет Мессию, потомка Иессева, вскорости, в наши дни. Во время Шмоне эсре меня одолевали грешные мысли. Когда настала очередь трубления в шойфер и следовало сказать «Йехи роцойн»[448]448
Да будет Тебе угодно (древнеевр.). Начало и название краткой молитвы, предшествующей трублению в шойфер, в которой молящиеся просят Всевышнего с помощью ангелов, чьи имена представляют собой различные аббревиатуры, воспринять их трубление. В разных нусехах эти имена-аббревиатуры разные. Видимо, существовала традиция, предупреждающая молящегося о том, что в качестве одной из таких аббревиатур он может случайно произнести имя грозного Князя Огня.
[Закрыть] ангелам, чтобы они отнесли трубные звуки к престолу славы Господней, дурное побуждение заставило меня совершить ужасную вещь. Дело было вот в чем. В моем махзоре было напечатано предостережение: при чтении «Йехи роцойн» необходимо проявить осторожность, чтобы не назвать по имени Князя Огня[449]449
Князь Огня. – У всякой стихии есть свой ангел-покровитель, в том числе и у огня. Князем Огня средневековая еврейская мистика считала одного из главных ангелов, как правило Михаила или Гавриила.
[Закрыть], ангела – повелителя пламени, потому что, если назвать его по имени, можно, не дай Бог, разрушить весь мир. До сих пор я помню это предостережение: «Гизогэйр ве-гизогэйр шэ-ло легазкир эс шэйм сар го-эйш, га-мэлэх га-нойро… шэ-ло легахрив эс го-ойлом»[450]450
Остерегайся весьма упоминать имя Князя Огня, Царя Грозного… чтобы не разрушить мир (древнеевр.).
[Закрыть]. Меня же давно тянуло все-таки назвать по имени этого огненного ангела. Весь мир был у меня в руках: я мог оставить его стоять, как он стоит уже пять тысяч шестьсот шестьдесят шесть лет и один день, а мог разрушить его в один миг, произнеся трудное имя ангела огня. Но я изо всех сил старался этого не делать. Несмотря на все мое желание увидеть, как рушится мир, я знал, что и мне придется сгореть вместе со всеми в мировом пожаре, и берег свою жизнь. Однако в Рошашоне 5667 года моя вера в то, что написано в святых книгах, сильно пошатнулась. Все книги содержали намеки на пришествие Мессии, а Он не пришел. Из-за этого и жизнь больше не казалась такой хорошей и сладкой, как прежде. И я решился. Я уже не так сильно верил в предостережение, но все-таки еще опасался нарушить его. Тихо, чтобы никто не услышал, полный и страха, и любопытства, я назвал по имени ангела огня и в ожидании худшего зажмурился, чтобы не видеть, как мир рушится в страшных раскатах грома небесного. Я подождал немного, видя перед своими закрытыми глазами алое пламя. Открыв глаза и увидев, что все так, как было прежде, я облегченно вздохнул, будто избежал ужасной катастрофы. Я был цел, евреи в синагоге тоже были целы. Только моя вера в святые книги не уцелела. Мои прежние сомнения из трещинок превратились в глубокие разломы. Я впервые посмотрел на благословляющих коэнов, хотя меня предостерегали от этого, говоря, что я могу ослепнуть[451]451
Я впервые посмотрел на благословляющих коэнов, хотя меня предостерегали от этого, говоря, что я могу ослепнуть. – Община выслушивает благословение коэнов с закрытыми глазами. По распространенному представлению, тот, кто взглянет в это время на коэна, – ослепнет.
[Закрыть].
После Дней трепета в местечке началось трудное время. Осенние дожди полили с низкого свинцового неба, цеплявшегося за вершины деревьев. Иешуа-стекольщик, который прежде не хотел чинить свою крышу, веря в скорое пришествие Мессии, теперь под дождем латал в ней дыры гонтом. Он вставлял новые стекла или чинил старые в обывательских домах. Бедняки затыкали разбитые окна тряпками. Несколько парней, которым предстояло идти в армию, читали ночью в бесмедреше псалмы и пели:
Лучше безруким родиться бы мне,
Чем ради фонек страдать на войне,
Ой-вей, спасения нет,
Лучше бы мне не рождаться на свет…[452]452
Лучше бы мне не рождаться на свет… – Подстрочный перевод: «Лучше было бы родиться без руки, / Чем служить „фоняцкой“ стране; / Ой, горе, я уже пропал, / Лучше мне было бы не родиться…».
[Закрыть].
Деревенские призывники, которых у нас называли лосовниками[453]453
От польск. losować – тянуть жребий. Так как потенциальных призывников было больше, чем нужно, то при призыве в царскую армию все молодые люди, достигшие призывного возраста, тянули жребий, кому служить, а кому – нет.
[Закрыть], пьянствовали, гуляли и цеплялись на улицах к евреям, которые, горбясь, шли в бесмедреш или из него. На местечко навалилась тяжкая меланхолия, которая казалась еще тяжелее и невыносимее после недавних светлых надежд. Согбеннее всех был мой отец. Разумеется, он продолжал верить в Мессию, как прежде, но то, что избавитель не явился в 5666 году, в год «хевле-мешиех», в тот год, на который указывали все намеки, сильно его мучило.
– Ой, Господи, Отец Милосердный, сколько же нам еще страдать? – спрашивал он у клочковатых небес, из которых не переставало лить.
С доходами тоже было плохо, хуже не бывает. Все надежды на то, что население Ленчина увеличится за счет новых переселенцев из деревень, не сбылись. Как только из деревень в местечко переезжало несколько новых семей, так сразу же несколько других уезжало из местечка. Также ничем не кончились вечные надежды на то, что через Ленчин проведут железную дорогу и евреи станут селиться рядом с линией, что для нас станет источником доходов. И, как будто этого всего было мало, местный богач реб Иешуа-лесоторговец переехал в Новый Двор. Вероятно, после убийства реб Мойше Крука и его жены богач побоялся остаться в местечке, которое охранял всего лишь один полицейский. Поэтому он взял жену и детей, невестку и зятьев и перебрался в более многочисленную общину. Я до сих пор помню, каким потерянным выглядел мой отец, когда богач с зятем, оба в новых енотовых шубах и высоких калошах, пришли к нему попрощаться перед отъездом.
– Местечко расползается, – печально сказала мама.
Вслед за богачом разъехались другие, кто в Новый Двор, кто в Закрочим, кто в Варшаву.
Мы остались один на один с нашей тоскливой жизнью. Отец с головой ушел в свои толкования. Он взялся за огромный труд. Так как при обсуждении многих мест в Геморе тосафисты спорят с Раши, задают трудные вопросы и вступают с ним в противоречие, мой отец решил разрешить эти противоречия по всему Талмуду. Работа была тяжелой, большой, но отец был счастлив этим своим предприятием. Для этого у него была своя причина.
– Когда я окажусь на том свете и ангелы-мучители бросят меня в геенну за мои великие грехи, – говорил отец, – Раши будет моим заступником за то, что я за него ответил, и его заслуги будут мне защитой.
Несмотря на то что я был маленьким мальчиком, мне было смешно слышать, как отец говорит о своих великих грехах.
Мама не рассмеялась, она только посмотрела на отца своими большими серыми всевидящими глазами и сказала резко:
– Раши сам за себя постоит. Ты бы лучше подумал о хлебе насущном. Это тоже заповедь…
– Всевышний поможет. Все, с Божьей помощью, уладится, – ответил мой отец, никогда не терявший своего упования.
Вскоре нам немного полегчало.
От бабушки Темеле, матери моего отца, которая жила в Томашове Люблинской губернии, пришло письмо о том, что отец должен срочно к ней приехать, потому что она продала свой дом и лавку и хочет при жизни выделить отцу долю наследства, которая ему причитается.
– Лебни гаякар, гаров гацадик у-бен кдойшим[454]454
Моему дорогому сыну, раввину праведному и сыну святых (древнеевр.).
[Закрыть], – титуловала бабушка на святом языке своего собственного сына и сразу же переходила на свой домашний маме-лошн[455]455
Материнский язык (идиш). Распространенное название идиша. Здесь, однако, игра слов, «материнским языком» назван идиостиль, которым мать пишет письма сыну.
[Закрыть] – смесь идиша, отдельных слов святого языка и бесконечных благословений и благопожеланий. Подписалась она снова на святом языке, не забыв прибавить свой титул: мимени гаробонис Теме-Блюме бас кдойшим…[456]456
От раввинши Теме-Блюмы, дочери святых (древнеевр.).
[Закрыть].
Бабушка Темеле очень гордилась и тем, что ее муж был даеном, и тем, что она сама была очень родовита. Один ее дед был знаменитый раввин реб Дов-Бериш Майзельс[457]457
Дов-Бериш Майзельс (1798–1870) – главный раввин Кракова, затем Варшавы. Польский патриот, активно поддержал Польское восстание 1863–1864 гг.
[Закрыть], в честь которого в Кракове даже назвали улицу; другой дед был раввином в Кременце[458]458
Кременец – уездный город Волынской губернии. В нем, по переписи 1897 г., проживало 17 600 человек, из них 6500 евреев. В первой половине XIX в. раввином Кременца был Довид-Цви Ойербах.
[Закрыть]; один прадед был раввином в Станиславе[459]459
Станислав – окружной город в Галиции (современное название – Ивано-Франковск). В середине XIX в. в нем проживало около 6000 евреев, что составляло примерно половину населения города. В первой половине XIX в. раввином Станислава был Арье-Лейб Горовиц (1758–1844).
[Закрыть], другой – в немецком городе Бамберге[460]460
Бамберг – окружной город в Баварии. В нем проживала одна из старейших еврейских общин Германии.
[Закрыть]; прапрадед, Турей Захав (Таз)[461]461
Турей Захав (Таз) – прозвище Довида бен Шмуэла га-Лейви (1586–1667) – крупнейшего галахического авторитета XVII в. Был раввином во многих крупных общинах Польши, в конце жизни – раввином Львова. Акроним Таз – сокращение названия его главного сочинения «Турей захав» («Золотые столбцы»), комментария к «Шулхан ореху» Йосефа Каро.
[Закрыть], был раввином Лемберга[462]462
Лемберг – немецкое и еврейское название Львова.
[Закрыть], и так далее и так далее…
Знатным происхождением гордился и ее муж, томашовский даен, чей отец был раввином в Конске[463]463
Конск – уездный город Радомской губернии. В нем, по переписи 1897 г., проживало 8960 человек, из них 4450 евреев.
[Закрыть]; дед, реб Мойше Хариф[464]464
Моше Хариф – неясно, о ком идет речь. Прозвище «Хариф (Острый <умом>)» носили многие раввины и талмудисты.
[Закрыть], – раввином в Варшаве; прадед – в Штетине[465]465
Штетин – центр Померании в составе Пруссии (в настоящее время Щецин, Польша).
[Закрыть]; другой прадед – в Шварце-Туме[466]466
Черная нечисть (идиш) – ироническое название г. Белая Церковь Киевской губернии.
[Закрыть], и так далее и так далее…
Хотя бабушка Темеле всю жизнь занималась торговлей, зарабатывая на своих домочадцев, она никогда не забывала ни о своей родовитости, ни о родовитости своего мужа. Поэтому бабушка никогда не упускала возможности титуловать себя и своего сына соответственно происхождению. Во всех ее письмах обычно было почти одно и то же: титулы, благословения и благопожелания. Иногда к благословениям прибавлялись несколько слов о том, что она послала «хамише рубл кесеф»[467]467
Пять рублей серебром (древнеевр.).
[Закрыть] или «асоре рубл кесеф»[468]468
Десять рублей серебром (древнеевр.).
[Закрыть], что означало пятерку или червонец. Однако для бабушки Темеле это было так, к слову. Главное было – титулы и родовитость. На этот раз в письме, полном, как обычно, титулов, было написано, что речь идет о большей сумме и отец должен немедленно приехать в Томашов «мипней кама ве-хама тэомим»…[469]469
В силу ряда причин (древнеевр.).
[Закрыть].
Отца не пришлось долго уговаривать. Он всегда был готов пуститься в путь, чтобы освободиться от ярма зарабатывания денег и от вечных маминых упреков. Поскольку не нашлось ни одного балаголы, который отвез бы отца на станцию за десять верст от местечка, пришлось нанять крестьянина, который как раз ехал туда на телеге, запряженной парой. По дороге отец чуть было не лишился жизни, не сумев удержать лошадей, испугавшихся гудка локомотива.
Как вышло, что отцу пришлось править лошадьми? Дело было так. Крестьянину, который его вез, до смерти захотелось выпить водки. Поэтому он зашел в корчму, а телегу оставил на отца, попросив недолго подержать вожжи и присмотреть за лошадьми, потому как они у него пугливые. Отец не понял ни одного слова на мужицком наречии и, кивая головой в ответ на речь необрезанного, произнес единственное, что знал по-мужицки: «Так, так, пане»[470]470
Да, да, господин (польск.).
[Закрыть]. Мужик засиделся в шинке, выпивая и слушая байки других крестьян. Мой отец оставался в телеге и, вероятно, задумался о толковании трудного вопроса, заданного тосафистами Раши, как вдруг приближающийся поезд издал громкий гудок. Крестьянские лошади, дикие, непривычные к железной дороге и гудкам локомотивов, испугались и понесли. Отец не знал, ни что такое вожжи, ни как с ними управляться, ни тем более как удержать взбесившихся лошадей. Поэтому он принялся кричать «Шма Исроэл!»[471]471
…принялся кричать «Шма Исроэл!» – Символ веры «Шма» произносят в минуту смертельной опасности.
[Закрыть], но лошадей это не остановило, и они полетели дальше. Так, в панике, они и неслись по дорогам и полям до тех пор, пока телега не зацепилась дышлом за дерево и не остановилась.
Когда крестьянин вышел из шинка и увидел, что произошло с его лошадьми и телегой, он пришел в такой гнев, что схватил дрючок и хотел на месте прибить моего перепуганного отца.
– Проклятый еврей! Я же тебе велел держать вожжи в руках! – кричал он, грозясь дрючком.
К счастью, рядом оказались несколько евреев, лесных учетчиков, которые спасли отца от разбушевавшегося крестьянина. В письме, которое отец отправил маме с тем же крестьянином, он на святом языке описал случившееся и закончил тем, что если только он, с Божьей помощью, доберется к субботе до Томашова, то скажет в синагоге гоймл[472]472
Гоймл (букв. Творящий <добро>, древнеевр.) – благословение, произносимое в синагоге в субботу после вызова к Торе тем, кто завершил трудное путешествие или избегнул опасности.
[Закрыть] и будет писать письма как можно чаще.
Однако писем, кроме этого, больше не было. Прошли дни, недели, а об отце не было ни слуху ни духу. Мама, беспокоясь и ничего не понимая, посылала письмо за письмом. Она читала псалмы, все время жертвовала по восемнадцать грошей Меиру-чудотворцу[473]473
…жертвовала по восемнадцать грошей Меиру-чудотворцу. – Коробками Меера-чудотворца назывались копилки, установленные в синагогах и частных домах для сбора пожертвований на поддержку евреев, живущих в Земле Израиля, или, позднее, на другие благотворительные цели. Меер-чудотворец – рабби Меер (ок. 110 – ок. 165), крупнейший танай. В народе рабби Меер получил прозвание чудотворца, так как Талмуд рассказывает о его способности творить чудеса. Существует ряд гипотез, объясняющих, почему копилки носили имя рабби Меера, но все они спорны.
[Закрыть], но ничего не помогало. В доме царил мрак. Мама не готовила, не ела, только плакала, читала псалмы и бегала встречать почтальона, шваба Краузе. Но шваб отвечал ей одно и то же:
– Гибт никс, рабинерше…[474]474
Нету, раввинша (искаженный нем.).
[Закрыть].
Это были для нас тяжелые недели. Мама не сомневалась, что с папой случилось самое страшное. Времена были неспокойные, кругом происходили бунты, злодейства и убийства. Мамины псалмы, которые она читала один за другим, три раза подряд, не произнося при этом ни одного постороннего слова, были полны горя и тоски. Единственным моим утешением оставалось то, что я, наконец, освободился от ярма Торы и целыми днями бегал с моими приятелями и болтался по речным берегам, лесам и полям, уходя на мили от дома.
Примерно через шесть недель отец вернулся – раскрасневшийся, веселый, полный надежд и хороших новостей о том, что «все, с Божьей помощью, уладится»…
Где он был? Почему не писал?
У отца была тысяча ответов. Во-первых, он иногда писал, но письма, видимо, не доходили; во-вторых, он был занят делами, связанными с наследством, из-за которого у него были споры, ссоры и тяжбы с братьями и другими родственниками, потому что они хотели получить долю побольше, но, с Божьей помощью, он со всеми договорился и рассчитался; в-третьих, ему надо было повидать бесчисленных друзей, старых приятелей и хасидов из томашовского штибла реб Йошеле, которые устраивали в честь него пирушки, на которых было очень весело; в-четвертых, он решил заодно уж перебраться через границу, которая находится недалеко от Томашова, и съездить в Галицию, к шинявскому ребе, которого не видел много лет, с тех пор, как уехал из Томашова. При дворе ребе ему были очень рады. Сам ребе усадил его за стол, угостил вином и «кусочками» и побеседовал с ним о Торе. Хасиды в Шиняве очень ему обрадовались, пили с ним водку, пировали и не отпускали обратно. В-пятых, он еще заехал повидать своего брата Ешайю, который бежал из русской Польши, чтобы не служить у фонек, и обосновался в Галиции, где, слава Богу, преуспел, стал богатым купцом и уважаемым человеком. Брат Ешайя, его жена, дети и родственники очень ему обрадовались, принялись устраивать в его честь пиры и приемы и никак не отпускали… Короче говоря, он никак не мог вырваться, и поэтому прошло столько времени, прежде чем он смог уехать домой… А вернулся он домой, не дай Бог, не с пустыми руками, потому что, во-первых, брат Ешайя подарил ему штраймл, какой в целом свете не сыщешь. Вот он, этот большой штраймл, отороченный черным блестящим мехом и с высоким верхом из настоящего бархата. А еще брат подарил ему талес, дорогой талес, который, наверное, стоит не меньше пятидесяти райнишей[475]475
Райниш – от «Rainische Gulden», названия старинной австрийской монеты.
[Закрыть]. Ко всему прочему, он привез еще четыре сотни рублей, свою долю денег, вырученных бабушкой Темеле от продажи лавки на рынке. Деньги, в самых крупных купюрах, бабушка Темеле сама зашила в полу капоты, чтобы воры не стащили их у него по дороге. Мама с горечью смотрела на радостного отца, который за пирушками и хасидскими застольями забыл о ее тревогах и заставил ее понапрасну страдать, но ни в чем его не упрекала:
