Текст книги "Простор"

Автор книги: Исмаил Гезалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
ПОЧЕМУ ВЫ ЗДЕСЬ?

1

Тракторы давно уже вернулись в совхоз. Трактористы снова стали строителями и ремонтниками.

В полях поднялась пшеница первого целинного сева. Июльское солнце выжигало землю. Дули жаркие, сухие ветры. Только берег озера был окаймлён густой зеленью. Птицы щебетали в траве.

Молодёжь купалась в озере утром, в обед, вечером. Освежившись, люди торопливо принимались за дело: учились работать на комбайнах, строили дома, готовились к жатве. Новые хлопоты, новые тревоги, новые успехи – жизнь била ключом…

Иногда к вечеру сердце вдруг изменяло ритм, билось с перебоями; тогда Соловьёв догадывался – это усталость, и успокаивал себя тем, что сегодня он обязательно ляжет спать пораньше. Но вечером выплывало срочное дело – выслушать жалобу, дать совет, решить какой-нибудь хозяйственный вопрос. После этого он не мог заснуть – перед глазами, дрожа и расплываясь, появлялись лица, мелькали, как эпизоды в кинокартине, события дня и встречи. Прежде, даже в самые трудные времена, стоило Соловьёву положить на что-нибудь голову, и он мгновенно засыпал. А сейчас мозг и сердце не хотели отдыхать.

– Переутомление, – объяснял сам себе Соловьёв, чтобы отогнать другую беспокойную и обидную мысль: старость, болезни…

Ведь об этом нельзя и думать, пока совхоз не окрепнет. Мухтаров когда-то сказал: «У вас кровь старой гвардии, вы ещё горы можете свернуть!»

«Лишь бы сердце не сдало, – с тоской думал Соловьёв, – а я-то выдержу».

Тревога не была напрасной: стоило поволноваться, сделать резкое движение – и тупая боль охватывала грудь. А порой казалось, что в сердце впиваются иголки.

Надо думать о воде, о свете, о машинах, о застрявшем где-то оборудовании и продуктах. У каждого человека своя забота, своё дело, а он директор и должен заботиться обо всём, обо всех делах.

Перед домами зеленели молодые деревца. За ними ухаживали: поливали, рыхлили землю, обносили заборчиками. Но пресной воды не хватает. Буровое оборудование, обещанное областными организациями, ещё не прибыло. Надо писать письма в Иртыш, отношения в Павлодар, слать телеграммы, просить, заклинать, грозить.

Перед мастерской стояли запылённые, грязные тракторы и машины, ожидая осмотра и регулировки. Днём и ночью гудела мастерская – жатва не за горами. Надо ухаживать за посевами, готовиться к уборке, доставать стройматериалы. Имангулов клянёт снабженцев, а Соловьёву приходится выяснять, в чём дело.

Однажды приехал Мухтаров.

– Был у ваших соседей, в «Жане турмысе». Решил заодно и вас навестить. Хочу посмотреть клуб.

– Да он ещё не готов, – ответил Соловьёв, – достраиваем.

– Всё равно надо посмотреть.

Клуб возводили силами комсомольцев, которые приходили на стройку после работы и оставались здесь до темноты. Но в последнее время Соловьёв перебросил строителей на хозяйственные и жилые объекты. Нужны навесы на токах, ссыпные пункты, кладовые, школа, амбулатория. Поэтому отделочные работы в клубе были приостановлены.

– Вы, Игнат Фёдорович, не правы, – сказал Мухтаров, – клуб не менее важен, чем жилой дом. Пойти вечером некуда, собрание провести негде, кружков не организуешь, самодеятельность не развернёшь. Что остаётся людям? В карты играть? Водку пить? Сплетничать? Понимаете, что такое клуб?..

Справедливо говорит Мухтаров: с клубом, конечно, прошляпили. И дел-то на десять дней: настелить полы, провести свет, покрасить стены. Но всё это не так просто. Сил не хватает. Правда, ошибка есть ошибка. Её надо исправлять.

И всё же, как ни трудно бывало временами, Соловьёв чувствовал, что живёт полной жизнью. Так путешественник, долгие годы искавший земли, не открытые ещё никем, вдруг видит: вот она, заветная цель, его мечта и надежда. Забыта и старость и пережитые мученья.

Где бы люди ни работали – на территории совхоза или в ста километрах от директорского вагончика, – Соловьёв был для них примером; они работали так, чтобы заслужить его одобрение. Он всегда находился там, где трудно, и в стужу, и в наводнение, и в бессонные ночи пахоты. Какой-нибудь юноша, испугавшийся суровой зимы Казахстана, натянувший на себя всё что можно, замотавший горло шарфом и весь дрожащий на ветру, с изумлением смотрел на

Соловьёва, когда тот легко шагал сквозь метель с распахнутым воротом. И, глядя на него, юноша невольно выпрямлялся. Когда Соловьёва расспрашивали о его жизни, пытаясь понять, в чём секрет его неутомимости и стойкости, он отшучивался:

– Вот закончим уборку, делать будет нечего, тогда и поговорим.

Но у него всегда были дела, всегда он о чём-то тревожился и хлопотал.

Ашраф как-то задумчиво сказал:

– Когда я смотрю на Игната Фёдоровича, я понимаю, какими были те люди, которые, закалившись в царских тюрьмах, на каторге, в подполье, подготовили и совершили революцию. Это племя пламенных и железных большевиков.

Со своей семьёй Соловьёв виделся только тогда, когда по делам ездил в Иртыш. Возил его Тарас Гребенюк, и они обычно делали так: не доезжая дома, Соловьёв выходил из машины и неторопливо шёл к дверям. На стук выбегал Витя, а за ним уже показывалась Наталья Николаевна.

– Здравствуйте! А где мой папа? – спрашивал Витя.

– А я один приехал. Здравствуй, Наташенька! Принимайте гостя.

– А кто вас привёз? – недоверчиво выяснял Витя.

– Я прилетел на самолёте.

– И вовсе нет! У вас в совхозе самолёта ещё нету!

– Посмотри на улицу – увидишь.

Витя выглядывал наружу. К этому времени Тарас, уже подогнав машину, усаживался на крыльце.

– Папка! – восторженно кричал Витя. – Где ты был?

– Да я уж давно здесь сижу. А ты меня не заметил.

После приветствий и поцелуев все шли пить чай. Разговаривая с Витей, который заметно поправился, став розовощёким, крепким мальчуганом, Тарас с благодарностью посматривал на Наталью Николаевну.

Она хлопотала по хозяйству, расспрашивая о делах, сообщая новости.

Однажды она сказала мужу:

– Ксения прислала письмо. Едет на практику. Просится к тебе.

– Вот это хорошо! У нас как раз строительная горячка!

– А ты, конечно, не переехал на новую квартиру?

– Нет, не переехал, – вздохнул Соловьёв. – Уста Мейрам и Байтенов очень хотели, чтобы я жил в доме. Говорят, что образ жизни директора имеет воспитательное значение.

– Правильно, – сказала Наталья Николаевна.

– Вот и я так думаю, – усмехнулся Соловьёв, – именно потому, что мой образ жизни имеет воспитательное значение, я и не хочу переезжать. Домов у нас ещё маловато, а есть люди семейные, которые ещё живут в палатках и вагончиках. Одному можно где угодно устроиться, а вот им…

– И то правда. Только о возрасте своём подумай.

Соловьёв сердито посмотрел на жену, но она, затаив улыбку в глазах, уже подавала его любимые пельмени с перцем. Словно невзначай она спросила:

– А школу когда откроете? Осенью?

Соловьёв понимающе улыбнулся:

– Тебе, я вижу, не терпится… Ещё надо составить список, кто будет учиться, а то, может, и не стоит затевать возню.

– Как это не будут учиться?! Ты что, шутишь? Пора уже об учителях думать, наглядных пособиях, оборудовании, а ты – список!

– Знаю, Наташенька, только трудно обо всём помнить.

– Надо мне переезжать к тебе. Тогда по крайней мере о школе ты смог бы не беспокоиться. Я взяла бы это на себя…

Ещё и не стемнело, а Соловьёв поднялся, прошёлся по комнате, заглянул в спальню.

– Шикарно вы здесь живёте!..

– Хоть раз ты можешь поспать с удобствами? – спросила Наталья Николаевна.

– Что ты! Я ведь не только директор совхоза, я ещё и городской голова нашего посёлка. Должен быть на месте каждую ночь! Поехали, Тарас!..

2

Однажды Соловьёва предупредили, что его навестят зарубежные гости.

Их оказалось двое: журналист мистер Смит и его переводчик.

Мистер Смит был долговязым, тощим и сутулым. Он смотрел приветливо, всем улыбался, тряс руки, похлопывал собеседника по плечу, осматривая его со стороны, что-то весёлое бросая своему спутнику, толстенькому, неповоротливому и мрачному. Тот бесстрастно переводил реплики своего шефа, а в паузах глазел по сторонам.

Соловьёв и Байтенов водили гостей по совхозу, отвечая на многочисленные вопросы.

Соловьёва интересовало, что скрывается за полузагадочной улыбкой журналиста, которая, казалось, никогда не покидала его длинного лица. Когда он увидел, сколько техники собрано перед ремонтными мастерскими, он спросил:

– Во все совхозы прислано столько машин?

– Да, во все.

Смит покачал головой, словно хотел сказать: это очень хорошо, если только это правда.

Байтенов спокойно заметил:

– Не имело бы смысла поднимать такие огромные пространства, если бы мы не располагали техникой.

– О да! – журналист любезно кивнул головой.

Потом пошли в столовую, где гостей встретила

Шекер-апа, накормив их вкуснейшим обедом.

– А как питаются рабочие? – поинтересовался Смит.

– Так и питаются, – ответил Соловьёв, – можете подождать обеденного перерыва и увидите, что всем будут поданы те же самые блюда.

– Я понимаю. А в другие дни?

– Вы хотите сказать, что ради вашего приезда рабочих кормят иначе, чем всегда?

– Что вы! Я просто любопытен. Я журналист и обязан спрашивать обо всём.

Гости с интересом познакомились с проектом будущего совхозного городка.

– Очень красиво, – похвалил мистер Смит. – Я, конечно, не поверил бы, что здесь, вдали от центра, это может стать реальностью, если бы не видел других строек. У вас работы ведутся быстро… М-да, очень быстро!

Это журналист сказал так, словно именно быстрые темпы были самым плохим с его точки зрения. Но он продолжал улыбаться.

– Можно мне побеседовать с молодыми рабочими в неофициальной обстановке?

– Пожалуйста, беседуйте…

Перед вечером Соловьёв зашёл в палатку трактористов.

– Вот что, ребята, с вами хочет встретиться мистер Смит. В семь приходите в столовую. Вы всё сами понимаете – не маленькие, но всё же напомнить следует: если вам и не понравится что-нибудь в его словах, будьте выдержанными, не грубите. Он гость и любую нетактичность обернёт потом против нас…

В столовой сдвинули несколько столов. Корреспондент и переводчик уселись в центре. Остальные разместились вокруг. Мистер Смит кланялся каждому входящему, с улыбкой показывая на стулья: садитесь, мол, поговорим по душам.

Переводчик сказал:

– Господин Смит хотел бы поговорить с вами о жизни в совхозе. Поскольку администрации здесь нет, он надеется, что вы стесняться не станете.

– Нам стесняться нечего, – буркнул Саша, – у нас от начальства да и от вас секретов нет.

– Мистер Смит в первую очередь хотел бы знать, как вы попали сюда: добровольно или по принудительной мобилизации. Если можно, отвечайте по кругу, – и переводчик показал на Ильхама, сидящего рядом со Смитом.

– Скажите господину Смиту, – сказал Ильхам, – что он, как журналист, должен был бы рассмотреть нас внимательнее: разве же мы похожи на людей, покорившихся грубой силе? Разве у нас вид работающих из-под палки? Разве мы чего-нибудь боимся? Запугиванием ничего не достигнешь, мистер Смит. Если человек не хочет, его и соломинку поднять не заставишь.

Едва переводчик закончил говорить, как послышался голос Асада:

– А настроение у нас такое, что можем пить кока-колу и до утра танцевать буги-вуги!

Ребята засмеялись.

– Ишь ты! Как он эти слова-то хорошо знает! – бросил Ашраф.

Это тоже было переведено мистеру Смиту, который удовлетворённо закивал головой.

– Мистер Смит интересуется, какая же сила привела вас сюда. Что заставило бросить родителей, семью, любимых девушек?

Очередь была Ашрафа. Он ответил:

– Нас привела сюда сила любви к нашему народу, к нашей Родине, к нашей партии. Мы хотим сделать жизнь счастливой и радостной. Поэтому смешно говорить о том, что мы кого-то бросили. Мы это делаем для них же – для семьи, для родных и для любимых девушек.

Со всех сторон раздались голоса:

– Правильно!

– Молодец Ашраф!

– Давай в том же духе!

Журналист улыбался, кивал головой, но улыбка его была недоверчивой. Он спросил:

– Когда же вы думаете возвращаться?

Пришлось отвечать Геярчин:

– С таким вопросом можно было бы обратиться к мистеру Смиту: ведь он находится в гостях, а вот мы – у себя дома. Здесь мы строим городок и будем в нём жить. Если господин журналист думает, что всё это пропаганда, то он не ошибается. Но это пропаганда делом. Совхоз – это наглядное пособие по социализму.

– Много ли вы здесь заработаете?

– О да! – усмехнулся Алимджан. – Несколько миллионов!

– Сколько?! – испуганно спросил переводчик.

– Несколько миллионов пудов хлеба.

Журналист первый раз поджал губы, словно решил, что над ним смеются. Лицо его стало непроницаемым. Он что-то сухо сказал, и переводчик так же сдержанно обратился к молодёжи:

– Мистер Смит всё это хорошо понимает, но ему просто жаль вас: в вашем возрасте действительно надо пить кока-колу и танцевать по вечерам буги-вуги. А здесь нет ни жилья, ни воды.

– Странный вы человек, мистер Смит, – выпалил Саша, – неужели вы не понимаете, что для налаженной жизни требуется, чтобы кто-то позаботился об этом. Если б мы приехали в благоустроенный город с театрами, кино и кафе, то не было бы никакой проблемы целины! Но ведь дело в том, что здесь ничего нет. И кто-то должен начать. Вот мы и строим своими руками свою жизнь. В этом наше счастье…

Переводчик поднялся.

– Мистер Смит очень доволен вашими ответами. Он желает успеха в вашей работе и в вашей любви.

Обе стороны были достаточно язвительны и вполне вежливы. Распрощались с улыбками, оставшись при собственном мнении.

…Когда гости сели в машину и уехали, Соловьёв задумчиво посмотрел вслед и сказал:

– Этот Смит не верит даже тому, что видит своими глазами. Увидит новую домну – скажет: пропаганда. Увидит совхоз на целине – тоже пропаганда. Увидит людей, которые счастливо живут у себя в доме – и это пропаганда. Что же тогда реальность?.. Поменьше бы таких Смитов – крепче была бы дружба с зарубежными народами!

– Ничего, наладится, – как всегда, невозмутимо сказал Имангулов. – Это тоже наладится…

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
«ИДИ К ЛЮДЯМ!»

1

После работы Шекер-апа зашла прибрать в комнате Захарова и едва занялась мытьём полов, как в дверь постучали: вошла незнакомая молодая женщина. Она смущённо огляделась.

– Простите, но мне сказали, что здесь квартира инженера Захарова.

– Правильно, дочка, правильно сказали… А ты, наверное, Лариса? Жена его?

– Вы меня знаете?

– Слышала… Вот это хорошо, что ты приехала. Давно пора!

Довольно улыбаясь, Шекер-апа засуетилась, помогла Ларисе внести вещи, быстро убрала со стола.

– Ты, дочка, устраивайся. Ведь домой приехала, не куда-нибудь, а я тебе, чайку поставлю.

Лариса быстро переоделась, повязала косынку и принялась домывать пол, наводить порядок. Шекер-апа пыталась её остановить, уговаривала отдохнуть с дороги, но Лариса смеялась:

– А я и отдыхаю. Я так устала в одиночестве, что теперь мне любая работа в охотку…

Захаров вернулся поздно. Дверь в его комнату была распахнута настежь. Он поспешно вошёл и застыл на месте: Лариса, его жена, была здесь и спокойно чистила картошку!

Увидев мужа, она кинулась к нему.

– Ваня! Дорогой мой! Здравствуй! – Она обнимала и целовала растерянного Захарова. – Милый, я так соскучилась по тебе!

– Хорошо, хорошо, только ты успокойся. Не надо так громко, – старался утихомирить её Захаров.

Заметив, что муж озадачен её внезапным появлением и даже как будто недоволен, Лариса приписала это тому, что Иван не любит неожиданностей.

– Но ведь хорошо, что я приехала? Правда? – допытывалась она. – Я всё ждала, а потом решила: у тебя столько работы, что тебе в Павлодар никак не выбраться.

– Да, работы здесь прорва, – ответил Захаров. – Положение очень тяжёлое. И ты несколько поторопилась с приездом. Я бы тебя вызвал. Му, ничего… Погостишь немного и вернёшься назад.

Лариса с изумлением глянула на Захарова.

– Вернёшься? Что это значит?.. Ваня, я ведь не в гости приехала, а к себе в дом.

– Дом у нас в Павлодаре, – уже с раздражением сказал Захаров. – Ну что ты уставилась на меня?! Я так измотался, что ничего не соображаю, а тут ещё твоё появление…

Встреча оказалась совсем не такой, как её представляла Лариса. Она поняла, что дело не в усталости и не в том, что у Ивана много работы. В его глазах она видела плохо скрытую враждебность и не хотела этому верить…

Захаров являлся домой поздно. Он с мрачным озлоблением следил, как Лариса безропотно готовила ему ужин и стелила постель.

Она почти не выходила из дому, а по вечерам садилась у окна, ожидая, когда Иван вернётся.

Шекер-апа, заметив, как осунулась Лариса за несколько дней, попыталась утешить её:

– Что ты горюешь, дочка? Ничего ведь не случилось. Ты думаешь, твой муж не хочет тебя видеть? Хочет. Думаешь, не хочет пойти с тобой погулять? Хочет. Только работы у него так много, что он и самого себя не помнит. Я всё знаю – сама ведь сколько раз плакала, когда Мейрам оставлял меня: боялась, что его убьют баи, что попадёт он под машину, что заболеет в командировке. Мало ли что! Сколько нам пришлось пережить, того вам и не представить! Ваша жизнь другая, счастливая.

– Шекер-апа, дорогая, – со вздохом ответила Лариса, – если бы только Ваня был таким же преданным и честным мужем, как уста Мейрам, я бы и горя не знала…

Однажды вечером Лариса увидела из окна, как Захаров, миновав их дом, пошёл дальше – к продуктовой лавке. Она окликнула его, но он не обернулся. Лариса выбежала из дому и догнала Захарова.

– Ваня, постой! Ты ведь говорил, что сразу придёшь домой, а сам…

– Что сам? Пошёл вот подкрепиться.

– Водкой?

Он пугливо посмотрел по сторонам.

– Знаешь, иди домой. Я сейчас вернусь, тогда и поговорим. На нас уже смотрят. Неудобно.

– А водку пить удобно?

– Раз ты следишь за мной, так я нарочно пойду и напьюсь. Дура пустоголовая!

Лариса отпрянула назад от неожиданности. Иван тотчас же повернулся и быстро ушёл, а она, собрав все силы, чтобы не расплакаться, вернулась к себе и, повалившись на кровать, разрыдалась.

Вот так же бывало и в Павлодаре, и Иван потом клялся, что не будет пить, не будет скандалить. Но всё оставалось по-старому. Значит, надо с него не клятвы требовать, а сделать что-то решительное, что-то такое, что заставит его одуматься.

Уже затемно Лариса поднялась и зажгла свет. Потом надела фартук и поставила на огонь чайник. Всё это она делала словно в каком-то тумане. Собственные поступки казались бессмысленными. Она бродила по комнате, бесцельно притрагиваясь к вещам, будто вспоминая, что же ей надо сделать.

Захаров пришёл взлохмаченный и грязный. Пьяным, тупым взглядом он окинул Ларису и угрюмо спросил:

– Я вижу, у тебя хорошее настроение?

Он явно нарывался на скандал, но Лариса промолчала. Захаров, засунув руки в карманы, скривил рот и процедил:

– Значит, следишь за мной? Шпионишь? Но имей в виду – я свободен! Это моё право! Ты понимаешь смысл этого слова? Право! Понятие историческое. Человечество тысячи лет билось за право. А ты хочешь его отнять. Не отдам! Я мужчина, а ты баба!

Что я скажу, то и будет. Почему ты не спишь? – вдруг закричал он с неистовством. – Тыщу раз говорил: не жди! Не следи! Я главный инженер! У меня нет времени на твои капризы!

Когда он замолчал, Лариса глухо спросила, сдерживая гнев:

– Ты считаешь себя мужчиной?

– А что я, не хозяин себе?!

– Не кричи на меня. Я тебя не боюсь. Понял? Право! Право! Заладил, как попугай. Так вот: ты сделал из меня домработницу, а сам ведёшь себя просто бесстыдно. И мне надоело с утра до вечера сидеть дома и ждать, когда ты явишься с очередным скандалом. Понимаешь – мне надоело?!

– Разводиться хочешь? – язвительно спросил Захаров.

– Думаешь, пропаду? Не беспокойся – мне помогут. Пойду на работу и ещё лучше, чем с тобой, жить стану!

Захаров растерялся.

– Хорошо, хорошо, только ты не плачь, – забормотал он, хотя Лариса и не думала плакать. – Давай лучше спать. А завтра во всём разберёмся.

– Иди и ложись! Тебе бы только завалиться в постель. А утром удерёшь и про всё забудешь!

Лариса выбежала из дому в тёплую тьму степной ночи. Ни в одном окне уже не горел свет. Тишина стояла такая, что Лариса испугалась: наверно, все слышали их ссору. Какой позор!

Она вернулась в комнату. Иван уже спал, отвернувшись к стене. Лариса погасила лампу, ушла на кухню и села у открытого окна.

Муж храпел так, словно его душили. Ларису охватил ужас: вот с таким человеком она связала свою жизнь!..

2

Совсем ещё девочкой, после семилетки, Лариса пошла работать на завод. Тогда она увлекалась спортом и, даже поступив в вечернюю школу, не бросила занятий в автокружке, которым руководил шофёр директора, совсем ещё молодой парень, чуть старше Ларисы. Он терпеливо и настойчиво учил её, и, когда Лариса уже водила машину на большой скорости, она вдруг заметила, с каким восхищением он смотрит на неё – не как учитель, довольный успехами ученицы, а совсем иначе.

И каждый раз, как только она вспоминала этот взгляд, ей почему-то становилось тревожно и хорошо.

Но в это время на завод пришёл работать племянник директора – Иван Захаров. Он сразу заинтересовался Ларисой, неизменно провожал домой, а на вечерах всегда танцевал только с ней.

Лариса замечала, что шофёр директора стал смотреть на неё теперь не то с грустью, не то с сожалением. Но она только и слышала и от окружающих и от Родиона Семёновича: Иван то, Иван сё, с таким не пропадёшь, он талантливый, своего добьётся. И всё в этом роде. Ивана считали простым, остроумным, компанейским парнем.

Самой Ларисе он казался тогда человеком незаурядным: он мечтал вести большую научную работу и с увлечением рассказывал о своих планах. С Ларисой он был нежен и заботлив. Она решила, что это любовь. И когда Иван сделал ей предложение, Лариса только для виду попросила не торопить её. Она уже готова была выйти за него замуж.

Свадьба была шумной и сверкающей. Родион Семёнович вдохновенно сказал:

– Вы удивительная пара! Столько молодости, энергии, чистоты чувств! Пусть никогда не омрачит вас печаль. Я хочу, чтоб ваша семья стала примером дружбы, согласия и глубокой любви!

Неужели же Родион Семёнович говорил всё это, чтобы Лариса закрыла глаза на недостатки Ивана?! Неужели же он лгал, считая, что они будут жить дружно и согласно?!

Первое время всё шло хорошо. Лариса, правда, знала, что Иван раздражителен, неуравновешен. Любой пустяк выводил его из себя, но его несдержанность и небрежную самоуверенность Лариса принимала за страстность недюжинной натуры. На людях он был неизменно внимателен к ней, и Лариса надеялась, что мягкостью и любовью она со временем преодолеет его упрямство и своеволие.

Спустя два года он стал готовиться к защите диссертации. Лариса отметила, что он стал слишком заносчив и слишком много говорил о себе: «я считаю», «я думаю», «я полагаю», «по моему мнению». Она сказала, что, не написав ещё своего труда, он не имеет права говорить так, будто бы он признанный учёный. Но Иван только покровительственно рассмеялся:

– Ты глупенькая! Это не бахвальство. Это уверенность в своих силах. Разве плохо чувствовать себя сильным?

Она промолчала.

Диссертация отнимала много времени; Иван стал возвращаться домой поздно. И постепенно как-то получилось, что он стал говорить с Ларисой мало, свысока, пренебрежительно. Потом он стал пить и являлся иногда в совершенно непотребном виде.

Ларисе сказали, что у него есть другая женщина. Она не поверила: досужие выдумки соседей, которые всё меряют на обывательский аршин. Увидели, что в семье Захаровых что-то неладно, и тотчас же объяснили на свой лад: любовница. Лариса не хотела выслеживать, дознаваться, искать подтверждений: если Ваня так низок, то ему сама жизнь вынесет приговор. Но чем смиренней она себя вела, тем наглее делался Иван.

Внезапно он объявил, что хочет ехать в совхоз и писать там диссертацию. Одним этим он разбил все подозрения Ларисы: наверное, он хочет всё изменить, наладить их жизнь, стать другим человеком. Не уехал бы он из города, если б у него кто-то был. Лариса верила, что на новом месте – в совхозе – они вернут своё утраченное счастье.

И вот все надежды рухнули. Иван ничуть не изменился, а стал ещё несносней. Для чего же она приехала к нему? Готовить обед? Стирать его бельё? Спать с ним в одной постели?

Лариса была так одинока, что ей хотелось пойти к кому-нибудь, выплакаться, спросить, что же ей теперь делать. Но здесь не было ни близких, ни друзей. В чьи двери постучаться, с кем поделиться своим горем? Каждому не раскроешь семейной тайны.

Да полно! Какая уж тут тайна! Все знают, как они живут. И разве же у них с Иваном семья? А раз нечего терять, то нечего и бояться.

3

Утром, проснувшись, Захаров торопливо поел и, даже не заметив, что глаза жены покраснели и распухли, ушёл, буркнув на ходу:

– Вернусь поздно. Деньги на столе.

Лариса решила пойти к соседке – к Наде Байтеновой. Она молода и всё поймёт.

Надя Байтенова всё видела и всё знала: не секрет же, как ведёт себя Захаров. Лариса ей нравилась, только Надя не понимала, как можно терпеть такие выходки мужа. Нелепо ждать верности от беспутного, а чуткости от себялюбца. Надя не удивилась, что Лариса пришла к ней. Она слушала смятенную и подавленную Ларису, радуясь, что в её глазах были не только слёзы – временами сквозь них пробивались гнев и решимость.

– У тебя большое горе, – сказала Надя, – тебе очень тяжело. Я знаю. Но тебе станет ещё хуже, если ты не будешь бороться.

– Бороться? – удивилась Лариса. – С Иваном?

– Нет, бороться за себя… Сидишь дома, переживаешь, никуда не ходишь, ничего не делаешь. Разве это жизнь? Это покорность, рабская покорность!

– Что же мне делать? – с отчаянием спросила Лариса.

– Надо идти к людям. Люди – это жизнь. В этом твоё спасение.

– Работать?

– Конечно!..

– Знаешь… я очень хочу работать! – вдруг обрадовалась Лариса.

– Правильно! Вот теперь ты мне нравишься. Что ты умеешь делать? Есть у тебя профессия?

Лариса растерянно посмотрела на свою собеседницу.

– Машину умею водить.

– Вот это хорошо! Ты знаешь Гребенюка?

– Нет.

– Это заведующий гаражом. Прекрасный человек. Я сегодня с ним поговорю, а завтра пойдём вместе: ему очень нужны водители.

Лариса влажными глазами посмотрела на Надю, слегка улыбнулась: ей хотелось поблагодарить, сказать что-то хорошее, но, побоявшись, что она расплачется, если заговорит, Лариса только крепко пожала Надину руку.

Вернувшись домой, она написала Родиону Семёновичу подробное письмо обо всём, что случилось в её жизни за последние годы.

4

Своей просьбой Надя Байтенова озадачила Тараса: шутка ли, жена главного инженера станет водить бензовоз или самосвал! Да Захаров такой шум поднимет – только держись! Но Надя рассказала о тяжёлой судьбе Ларисы, и Тарас подумал: «В конце концов мне-то что? Я её не звал, не упрашивал. Хочет – пусть работает, не хочет – пусть сидит дома».

Когда на следующий день Надя пришла в гараж с Ларисой, Гребенюка не было. Диспетчер, с любопытством глядя на женщин, объяснил:

– Когда Тарас Григорьевич вернётся, сказать не могу. Он срочно уехал, успел только распорядиться, чтоб новому шофёру машину дали. А вы по какому поводу?

– Вот вам и новый шофёр, – рассмеялась Надя, показывая на Ларису.

Диспетчер с недоверием следил за ней, когда Лариса осматривала машину и проверяла мотор.

На следующий день утром Тарас увидел молодую женщину, одетую в синий комбинезон и белую косынку – жену главного инженера. И хотя он всё знал со слов Нади Байтеновой, он всё же с некоторым изумлением посмотрел на Ларису – такое нежное создание, а вот ведь – шофёр!

– Как вчера работалось? – поинтересовался Тарас.

– Сказать по правде – трудно.

– Подзабыли трошки?

– Нет, не то. Я дорог здесь не знаю. Не только, куда ездить, но и как именно ездить. Не знаю ещё, где на какой скорости вести машину.

– Це дило наживное, привыкнете… А машина в порядке?

– Да. В порядке.

– Никаких жалоб или претензий нет?

– Нет.

Лариса понимала, что Тарас попросту изучает её и задаёт вопросы, чтоб не разглядывать молча. В другое время Лариса смутилась бы, а может быть, и вспылила. Но сейчас она видела в Тарасе человека, который в трудную минуту протянул ей руку и выручил, взяв на работу. А Тарас думал о том, что их судьбы похожи. Но ей, конечно, трудней: она женщина, не очень-то приспособленная к тому, чтобы отстаивать своё место в жизни. И ей надо помочь.

– Сейчас вам трудновато придётся, – медленно сказал Тарас, – мотор изношен, будет барахлить, а тормоза слабы. Но как только получим новые машины – вас переведём.

– Спасибо.

Лариса пошла заправлять свой грузовик горючим. В это время подъехала машина, из кабины которой вылез пожилой шофёр и, сильно прихрамывая, направился к диспетчеру.

– На разгрузке ногу помял, – словно оправдываясь, сказал он, – скорей путёвку выписывай: поеду, может, от мотора отогреется и перестанет болеть.

– На ходу лечиться вздумал? – спросил с удивлением диспетчер, но путёвку всё-таки выписал.

Шофёр уже пошёл обратно, но Тарас, заметив, как он ковыляет, остановил его.

– Куда это ты собрался? В больницу?

– В рейс.

– А ну-ка, дай путёвку, – Гребенюк спокойно взял протянутый ему листок и положил в карман.

– Тарас Григорьевич! Да ведь план! Мне бы ещё три ездки! – умоляюще сказал шофёр.

– И не думай! Иди к Надежде Васильевне. И швыдче.

– Да ведь даже не болит, только так – покалывает.

– Кому я говорю? В больницу!

– Ну, хоть не три, а два рейса!

– Иди к доктору, а за свой план не беспокойся. Выполним!

Шофёр ушёл, а Гребенюк сердито сказал диспетчеру:

– Что ж ты, не бачишь, что человек не того?

– Да он сам попросил.

– А ты и рад!

– Но у нас нет ни одного свободного шофёра, – не сдавался диспетчер, – а план есть план.

– Что ж, по-твоему, я не шофёр? – спросил Тарас.

– Вы заведующий.

– Так вот слухай: Гребенюк, заведующий гаражом, велел тебе выписать путёвку Гребенюку-шофёру. Ясно?

– Ясно, – рассмеялся диспетчер.

Лариса, слышавшая весь этот разговор, невольно подумала, что Захаров на месте Тараса обязательно погнал бы шофёра в рейс, даже не обратив внимания на повреждённую ногу. А уж заменить больного товарища Ивану и в голову не пришло бы.

5

Захаров пропадал три дня. Он словно решил наказать Ларису. Если три дня поскучает, так будет в восторге, когда он вернётся.

Он приехал днём, когда в совхозе было жарко и пустынно. На улице, перед домом, играли дети: дочь Байтенова Джамал и сын Гребенюка Витя, который недавно, когда Тарасу дали комнату, переехал в совхоз.

Видно было, что Витя не хочет слушаться подругу, и Джамал уже прибегает к неоспоримому авторитету своей матери.

– Обедать ты будешь у нас. Так сказала мама. Она велела, чтоб ты мне во всём помогал. И вместе не так страшно. А то все с утра на работе, а я в доме одна. Мы теперь с тобой сторожа.

– Не сторожа, а охрана, – поправил Витя.

Захаров поднялся на крыльцо, но дом оказался запертым. Захаров постучал. Никто не отозвался. Захаров забарабанил в дверь – его ещё заставляют ждать!