Текст книги "Жизнь и страх в «Крестах» и льдах (и кое-что ещё)"

Автор книги: Исаак Гилютин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 22 страниц)

Заметки на полях из моих личных наблюдений

1) Не могу не поделиться удовольствием, которое мы имели по ночам во время пребывания в базовом лагере. Я уже упоминал, что там у нас всё время стояла на треноге 60-кратная подзорная труба, которая до выхода команды на маршрут была предназначена для наблюдения за состоянием маршрута (снежных лавин и камнепадов), а после выхода – за передвижением команды по маршруту восхождения. Но первые три недели, т. е. до начала трагедийных событий, эта труба служила также и средством развлечения – в ясные лунные ночи, глядя в неё, мы наблюдали Луну. Для нас это зрелище было сродни космонавтам, созерцающим планету Земля с её околоземной орбиты. Мы правда ясно видели на поверхности Луны кратеры и глубокие линии, напоминающие реки, из которых ушла вода. К сожалению, разрешающей способности трубы не хватило, чтобы мы могли рассмотреть следы пребывания на ней Нила Армстронга и Базза Олдрина, которые гуляли там годом раньше, 21 июля 1969 года.

2) Читатель, возможно, уже догадался, что мужчины в таких экспедициях, как правило, не бреются в течение всего периода экспедиции, т. к. несмотря на все меры предосторожности, лицо всё равно сильно обгорает и брить его в таком состоянии довольно больно, да и было бы неправильно оголять его перед такой сильной солнечной радиацией. Таким образом, за месяц вырастает вполне приличная борода, которая в условиях базового лагеря не очень мешает. Но вот во время восхождения на морозе и сильном ветре, которые почти всегда присутствуют на такой высоте, пар изо рта конденсируется на бороде и превращается в ледовую корку, которая трётся об обожжённое лицо и постоянно доставляет очень неприятные ощущения. В современном мире уже давно появились специальные маски для лыжников и альпинистов-высотников, но в то время таковых не существовало и потому описываемые здесь ощущения лишь добавляли «прелести» к таким восхождениям.

3) Я совершенно не запомнил, как и сколько времени потребовалось нашей тройке спуститься из пещеры в базовый лагерь. Да это и понятно: хорошо запоминаются трудные или опасные события, а если всё прошло гладко, «без сучка и без задоринки», – что же там запоминать? Зато хорошо запомнил, что в базовом лагере к моменту нашего прихода уже было тревожное настроение: накануне Митя и остальные обитатели лагеря видели в 60-кратную подзорную трубу как кто-то кого-то тащил на своих плечах от лагеря № 6 к пещере в лагере № 5. Тем не менее, Митя при нашем с Мишей появлении не переставал говорить, обращаясь к нам:

– Вы, парни, хоть понимаете какие вы супермены (его слова я привожу здесь дословно)? Вы же взошли не куда-нибудь, а на вершину самого Хана!

Несмотря на то, что сам Митя был далеко неординарным человеком, взойти на Хан было его многолетней мечтой, которую ему так и не удалось осуществить. Я же с трудом понимал о чём он говорит – очень хотелось пить, есть и спать, и больше ничего. Когда пришло время отойти к такому желанному сну в условиях базового лагеря, выяснилось, что все мои вещи в рюкзаке, включая спальник, абсолютно мокрые. Пришлось проситься к Эпштейну в спальник, чтобы хоть как-то согреться и уснуть. На следующее утро мы с Мишей устроили себе баню – нагрели ведро воды с помощью трёх примусов и полили друг на друга – блаженство непередаваемое.

4) 6 августа спасатели на самодельных носилках доставили Толю Носова, невольного виновника всех наших проблем, в базовый лагерь. Сильно обгоревший и обросший, он был похож на 100-летнего старика и запомнился мне только тем, что уже на следующий день ковылял по лагерю, с трудом передвигая ноги и опираясь на два ледоруба, но при этом он постоянно произносил вслух одну и ту же фразу: «верните мне мою палатку». Сначала я не мог понять, о чём это он? Но вскоре мне объяснили, что тело Грифа, которое осталось на высоте 6,000 метров, завернули как раз в палатку, которая была Толиной собственностью. Вот только теперь мне стал понятен смысл Толиной фразы и тогда я понял, что он потерял не только телесное здоровье, но также и умственное. Вы только подумайте: там наверху лежит труп врача, который погиб, торопясь к нему на помощь, а у него в голове, кроме его палатки, никаких других мыслей нет! Выслушивать эту его белиберду было омерзительно, но и вступать в разговор с умственно больным человеком было бесполезно.

5) Теперь у нас новая проблема – нужно транспортировать тело Грифа с высоты 6,000 метров в базовый лагерь, чтобы затем вертолётом и самолётом доставить его в Ленинград. Дело в том, что в советском альпинизме, в отличие от западного, было не принято оставлять погибших в горах и считалось делом чести доставить их тела родным по адресу проживания, чего бы это ни стоило. Понимая, что все предельно устали, Митя не хочет никому приказывать идти снова наверх, а просит только добровольцев. Мы с Мишей сразу же предлагаем себя для этой миссии. А перед тем, как опять уйти наверх 10 августа, я прошу Хейсина:

– Митя, я никогда тебя ни о чём не просил, а вот сейчас прошу: отправь Сашку вниз с первым же вертолётом, по-моему, он уже «доходит». Мне будет легче работать на горе, если я буду знать, что ты это сделаешь.

Дело в том, что Саша, который находился уже месяц на этой высоте, стал необычайно нервным, уже прилично кашлял и вообще производил впечатление не очень здорового человека. Мне это было более, чем кому-либо, очевидно, потому что мы с ним жили в одной палатке, и я хорошо знал его ещё по Ленинграду. Кроме того, я считал своим долгом позаботиться о нём по двум причинам: во-первых, он на самом деле в то время был моим другом (наш словесный выдумщик Виноградский даже придумал для нас кличку «Исаак и сын»), а, во-вторых, это благодаря мне он оказался в этой экспедиции и потому я чувствовал определённую ответственность за него и его здоровье.

Надо сказать, что Митя проникся ситуацией и выполнил мою просьбу: на следующий день, когда мы были уже на стене, я слышал и видел, что прилетал вертолёт за больными Игорем Карповым и Толей Носовым, а вернувшись через несколько дней с трупом Грифа, Саши в нашей палатке я не обнаружил. За это я был Мите безмерно благодарен – он «снял камень» с моей души.

6) Незабываемое впечатление оставили у всех нас два озера Мерцбахера, нижнее и верхнее, которые обычно преграждают альпинистам выход с Северного Иныльчека на Южный. Как читатель уже знает из прочитанного по ссылке веб сайта, нам сильно повезло тем, что ко времени нашего подхода к ним вода из обоих озёр уже прорвалась через ледовую стену Южного Иныльчека и ушла в долину. А это, между прочим, совсем не маленький объём воды высотой до 70 метров, собравшейся за весенне-летний сезон в ущелье шириной 1 км (между Сарыджаским хребтом и хребтом Тенгри-Таг) и длиной свыше 6 км. Средняя высота, на которой расположены оба озера составляет 3,300 метров над уровнем моря, а разница в высоте нижнего и верхнего озёр 300 м. До момента прорыва там собирается до 240 миллионов м³ воды, а в момент прорыва вода устремляется через подлёдные каналы со скоростью 1,000 м³/сек. Полное опорожнение двух озёр занимает несколько дней и, очевидно, представляет незабываемое зрелище. И вот мы идём по дну нижнего озера, не забывая сделать для себя исторические снимки на фоне айсбергов, опустившихся на дно озера после ухода воды:

https://tinyurl.com/2m79m38h

А вот и покорённый мною айсберг:

https://tinyurl.com/y24csub9

7) После нашего возвращения на «большую землю» произошёл ещё один, совершенно неожиданный эпизод, который коснулся лишь меня одного. Сначала вертолёт доставил нас в многолюдный лагерь в пограничном посёлке Майда-Адыр, где сошлись покорители пика Победы, Хан-Тенгри с юга и наша команда с севера. Было очень забавно смотреть на такое количество обожжённых, исхудалых и небритых мужских лиц. После всех прелестей, которые выпали на нашу долю в Майда-Адыре в виде горячих радоновых ванн, мы уже на следующий день попутными грузовиками доехали сначала до Пржевальска, а затем и до знаменитого озера Иссык-Куль. И вот тут меня ожидал сюрприз: в то время, как я со своими альпинистскими друзьями расслаблялся, что называется, по полной программе, на берегу этого великолепного озера, ко мне подходит… (кто бы вы думали? Никогда не угадаете!)… мой самый любимый брат Аркадий. Хорошо, что в этот момент я стоял на твёрдой, а, главное, плоской земле. Представьте себе мою реакцию: в Ленинграде мы с ним пересекались (именно пересекались и ничего более между нами не происходило) может быть раз в году, а, может и того реже, и то, если он заходил в гости к нашей общей сестре Нэле, в квартире которой я тогда проживал. А тут, можно сказать, на краю света, оказались в один день и час в одном и том же месте! Я ведь и понятия не имел, где он может в это время находиться. Но в отличие от меня, выяснилось, что Аркадий хорошо знал, где я проводил свой двухмесячный отпуск. Тут только я вспомнил, что со своих студенческих лет он увлёкся спортивным туризмом и это был как раз один из их походов вокруг озера Иссык-Куль. Он мне рассказал, что вся его тур группа уже много дней внимательно следит за нашими трагическими событиями и что кто-то из них как раз и подсказал ему, что мы только что прибыли на озеро. Ну как тут не поверить в мистику? Пообщавшись минут двадцать, мы разбежались по нашим делам – он в свою тур группу, а я – в свою команду. В следующий раз мы встретились с Аркадием в Ленинграде значительно раньше, чем через год: услышав от меня, что Игорь Виноградский снимал на киноплёнку эпизоды нашей эпопеи, он попросил меня показать кино всей его тур группе. Естественно, что мне не составило труда выполнить эту его просьбу.

8) Когда, после почти двухмесячной эпопеи, включая пеший переход с полными рюкзаками по 40-километровому изрезанному трещинами леднику Северный Иныльчек (причина: единственный вертолёт, который только и мог там летать, сломался), в аэропорту города Алма-Ата я взвесил и себя и свой рюкзак, я и он, соответственно, весили 55 и 40 кг. Это означало, что я потерял около 20 % своего нормального веса! Зато как легко было при таком весе ходить, особенно по равнине и без рюкзака!

9) Несмотря на то, что мы получили красивые жетоны за восхождение на Хан-Тенгри, с Чемпионата СССР нас сняли. Того требовала этика чемпионата – в случае гибели одного из членов, вся команда автоматически снимается с соревнований. Правда, в нашем случае Вадим не был членом команды, а лишь врачом экспедиции. Я думаю, в этом решении сыграла роль совокупность обстоятельств. Как бы там ни было, но вот уже второй сезон подряд оказался для нас неудачным в смысле получения звания мастера спорта. Я уже упоминал, что в предыдущий сезон для этого требовалось взойти на любую гору 6-й к.т., которой для нас должна была стать пик Энгельса на юго-западном Памире, но не стала по причине спасательных работ, которые наша тогдашняя команда вынуждена была проводить на той же стене пика Энгельса в отношении нашей другой команды ЛОС ДСО «Труд», которая выступала на Чемпионате СССР и попала под камнепад. Но в сезон 1970 года требование на это звание было сильно увеличено – теперь требовалось, как минимум, стать призёрами Чемпионата СССР в одном из четырёх альпинистских классов. Таким образом, пять человек из шести в нашей команде (кроме Саши Карасёва, который уже был мастером спорта) вынашивали серьёзную надежду на Хан-Тенгри, но она не осуществилась. Забегая вперёд, скажу, что никому из этой пятёрки впоследствии не удалось осуществить свою мечту. Все мы так и остались лишь к.м.с. (кандидатами в мастера спорта). В связи с этим хорошо известным фактом я был сильно удивлён, когда под фамилией Гутман Альберт Рафаилович на страницах «Персоналии» веб сайта «Альпинисты Северной Столицы» увидел, что носитель этого имени является мастером спорта. Во время моего следующего посещения Питера я не мог не задать Игорю Виноградскому вопрос о его друге и многолетнем напарнике по связке:

– Игорь, мне известно, что из нас пятерых так никто и не стал мастером спорта; каким это образом твой друг Алька стал им?

Ответ Игоря меня сильно развеселил и в то же время отпала нужда задавать другие вопросы на эту тему:

– Ну, понимаешь, он просто очень хотел им быть!?

А кто же из нас этого не хотел? Не правда ли – очень странный способ осуществить свою мечту, т. е. взять и объявить себя тем, кем очень хочется быть?

К слову сказать, это тот самый Алька, связка которого весь штурмовой день вверх шла последней, а вниз второй за связкой Карасёва, а запомнился он мне лишь тем, что в тот день решил немного облегчиться и оставил свою каску в палатке лагеря № 7, за что и был наказан камнем по голове, слава богу, не очень сильно.

10) Хочется ещё раз обратиться к личности Дмитрия Евгеньевича Хейсина. Выше я уже упоминал о его лидерских качествах. Вот ещё один пример, подтверждающий это. Как только стало известно о смерти врача экспедиции Вадима Грифа, Митя приказал всем, кто вернулся с восхождения, выстроиться в шеренгу спиной к нему, наклониться и спустить трусы. Таким образом он хотел оценить величину геморроидальных узлов, а значит и дальнейшую работоспособность участника. Я понял, что Митя даже не сомневался, что после такого высотного восхождения эта благородная болезнь поразила каждого. Уж он то хорошо был с нею знаком – ведь именно она заставила его уйти вниз с высоты 5,300 м. Митя, конечно, оказался прав – все, кто были на вершине, даже самые молодые и шустрые, Миша и я, получили эту метку от великой горы на всю последующую жизнь. А до того я был уверен, что это болезнь бухгалтеров и прочих людей «сидячих» профессий и что меня то она никогда не настигнет. И я опять был не прав. А после осмотра Митя продолжал раздавать медицинские советы в виде приказов:

– Тебе сидеть 15 минут на ведре с холодной водой, тебе мазаться вот этой мазью (оказывается, что всё это ожидалось и доктор привёз с собой большую банку с геморроидальной мазью), а ты уже отыгрался, больше никуда не пойдёшь.

Вот так Митя показал себя не только лидером, но и заботливым «отцом-командиром» своих подчинённых.

В заключение этой главы мне хочется рекомендовать читателю рассказ о восхождении на Хан-Тенгри уже в наши дни (2008 г.), т. е. со всеми оплаченными удобствами и обслуживанием из того же базового лагеря на Северном Иныльчеке, но по значительно более простому маршруту через плечо пика Чапаева (5А к.т.). Несмотря на то, что современная одежда и снаряжение ни в какое сравнение не идёт с тем, чем обладали мы 40 лет назад, тем не менее рассказ этот очень правдив и легко читается, особенно сейчас, после того как вы только что ознакомились с нашей трагедией 1970 года. Но самое привлекательное в этом рассказе то, что он талантливо написан умным и интеллигентным израильтянином русского происхождения Яном Рыбаком.

Вот этот рассказ:

http://www.mountain.ru/article/article_display1.php?article_id=195

Мне особенно понравились у автора два его высказывания:

1) Философское рассуждение о сущности жизни и месте в ней каждого из нас для того, «чтобы педали велосипеда крутить без остановки, а то упадёшь».

2) Его сравнение об отношении к восхождению русских и западных альпинистов: «у русских превалирует чувство долга в то время, как у западных – азарт, амбиции, самовыражение, но никогда чувство долга. Западные альпинисты выходят из игры куда легче своих российских коллег».

Трудовые будни в ЛТА, 1970–1974

Проблемы трудоустройства после аспирантуры

В декабре 1969 года я выполнил все формальности, связанные с успешным окончанием аспирантуры, т. е. представил готовую к защите диссертацию в четырёх экземплярах, а также опубликованный реферат и 13 положительных отзывов от профилирующих организаций. Теперь предстояло найти Диссертационный Совет (ДС), который бы согласился принять диссертацию к защите. Последнее, как читатель вскоре убедится сам, оказалось совсем не простым делом и заняло больше года. А пока что пора было позаботиться о хлебе насущном, т. е. о будущем трудоустройстве, т. к. аспирантура более не имеет права меня держать, т. е. не может продолжать платить мне каждый месяц стипендию 70 рублей.

Особого выбора у меня не было: в своём бывшем вычислительном отделе № 32 «Электроприбора» меня никто не ждёт, да мне и самому там нечего делать – ведь там, как и прежде, продолжали заниматься теми же задачами, что и раньше, с которыми мне почему-то было не интересно даже тогда. На свою кафедру в ЛЭТИ Смолов В. Б. меня не зовёт, а я, естественно, его об этом и не спрашиваю. Правда, я знал, что они почти на занимались аналоговой техникой, которой была посвящена моя диссертация. Но, возможно были и другие причины, о которых я мог только догадываться. Слава богу, что после обсуждения моей диссертации на семинаре кафедры Технической Кибернетики в ЛИАПе (Ленинградский Институт Авиационного Приборостроения), её заведующий, д.т.н., профессор Игнатьев Михаил Борисович (М. Б.), пригласил меня на свою кафедру с условием, что я буду продолжать работать над усовершенствованием методов, которые я предлагал в своей диссертации. Казалось бы, что может быть лучше такого предложения? Я немедленно дал своё согласие. Речь шла всего лишь о позиции м. н. с. (младшего научного сотрудника – это самая низкая должность для специалиста с высшим образованием) до тех пор пока я официально не защищу диссертацию и она не будет утверждена ВАК’ом (Высшей Аттестационной Комиссией). Когда же это произойдёт, то я буду переведён на должность с. н. с. (старшего научного сотрудника).

Я опять почувствовал себя счастливчиком, однако, как показывает мой опыт, со мной это долго не бывает. В феврале 1970 года М. Б. сказал мне, чтобы я зашёл к нему через неделю, когда можно будет начать моё оформление в качестве м. н. с. на его кафедре. Когда я через неделю посетил его, он сказал, что ему нужно ещё неделю на то, чтобы согласовать мою кандидатуру с проректором по науке, д.т.н., профессором Хрущёвым В. В. Ещё через неделю он сказал, что ему всё ещё не удалось «уломать» Хрущёва относительно моего зачисления в штат кафедры и он просит меня дать ему ещё одну неделю, за которую, как он меня заверил, он сумеет всё уладить. Когда же всё повторилось в четвёртый раз, мне стало яснее ясного, что в ЛИАП дорога мне закрыта и надо искать другие варианты моей будущей работы. А жаль. Вот что я сегодня прочёл на веб сайте ЛИАПа (http://new.guap.ru/i04/history) под заголовком «Достижения института»:

«1972 г.

Вышло Постановление ГКНТ (Государственный Комитет по Науке и Технике – И. Г.) СССР по запуску программы создания робототехнических систем и профессор М. Б. Игнатьев был назначен заместителем главного конструктора по робототехнике. На кафедре 44 развернулись работы по созданию различных адаптивных роботов. В результате реализации этой программы к середине 80-х годов СССР выпускал до 80 тысяч промышленных роботов (по данным ЦСУ). Правительство СССР высоко оценило вклад ЛИАПа, наградив Государственной премией СССР М. Б. Игнатьева и Л. П. Клауса.»

Как видите, если бы не ожесточённое сопротивление Хрущёва В. В., с большой вероятностью я был бы участником этой прорывной для СССР программы. И далее там же читаем:

«Важным достижением является разработка метода избыточных переменных для контроля, диагностики и коррекции вычислительных процессов. Метод позволяет существенно повысить надёжность и точность бортовых вычислительных систем».

Автором идеи упомянутого метода избыточных переменных является сам М. Б. Игнатьев, а его аспирант Мироновский Л. А. защитил кандидатскую диссертацию на эту тему за полгода до моего появления на семинаре их кафедры, где я докладывал свою диссертацию. Именно ему принадлежит авторство отзыва о моей диссертации, которую подписал также и сам М. Б. Приглашая меня к себе на кафедру, М. Б. увидел в моих методах контроля и диагностики отказов другое направление для достижения той же цели, что и в диссертации у Л. А. Мироновского. Как честный и преданный науке человек, он хотел развивать все подающие надежду направления. Однако проректор по научной работе ЛИАПа Хрущёв В. В. знал лучше, что и кто важнее для страны.

А теперь пора вернуться к теме моего трудоустройства. О том, что я «повисаю в воздухе», узнаёт мой друг Эдик Аронов, который сам когда-то «подвисал в воздухе» подобным же образом и которому посвящена целая глава в начале этой части книги. К этому времени Эдик стал в «Электроприборе» «большим» человеком, который распоряжался довольно значительной суммой денег для того, чтобы давать подряды – работы на сторону, за пределы «Электроприбора». Вот он то и пришёл мне на помощь в этом своём качестве заказчика с «мешком» денег. У него были какие-то рабочие контакты с кафедрой ВТ Лесотехнической Академии (ЛТА), куда он перечислил 10,000 рублей за какую-то вымышленную научно-исследовательскую работу. По договорённости за эти деньги заведующий кафедрой, профессор и доктор каких-то деревянных наук Морозов Н. А. взял меня на должность м. н. с. с окладом 110 рублей в месяц. Вот таким образом Эдик сумел «купить» для меня рабочее место. Мне было озвучено, что денег этих хватит только на один год моей зарплаты, а затем я сам должен «крутиться» и находить для себя проекты, которые кто-то будет оплачивать. Эдик мне объяснил, что на «его» деньги помимо меня в штат академии возьмут ещё двух или даже трёх «мёртвых душ», которые будут раз в месяц приходить за зарплатой. Вот таким образом я и стал полноправным сотрудником кафедры ВТ с 30 марта 1970 года. В чём именно заключалась там моя работа я расскажу чуть ниже.