355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Исаак Гилютин » Жизнь и страх в «Крестах» и льдах (и кое-что ещё) » Текст книги (страница 15)
Жизнь и страх в «Крестах» и льдах (и кое-что ещё)
  • Текст добавлен: 3 января 2022, 17:04

Текст книги "Жизнь и страх в «Крестах» и льдах (и кое-что ещё)"


Автор книги: Исаак Гилютин



сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 22 страниц)

Второй и третий спортивные сборы в а/л «Безенги», 1965–1966

После очень успешного летнего сезона прошлого года я без особого труда, не считая, конечно, изнурительных тренировок, попал в а/л «Безенги» второй раз. С точки зрения количества и качества восхождений этот сезон был не менее удачным, чем предыдущий: хотя было сделано всего четыре восхождения, но при этом два руководства – на Коштан-Тау (4А) и на Шхару (4Б), к тому же оба пяти тысячника. Тем не менее на этом сборе произошло два события, о которых я и хочу здесь рассказать – одно трагическое, а другое несправедливое и чуть не стоившее мне полного отлучения от альпинизма.

В первые дни сбора, как и всегда, наши тренеры прочитали нам в лагере стандартный курс лекций (первая медицинская помощь в горах, анализ несчастных случаев в горах и пр.), затем мы прошли скальные и снежно-ледовые занятия уже в высокогорье. Но поскольку мы уже были на пути к первому спортивному разряду, нам полагалось более детально освоить технику транспортировки пострадавшего по различным участкам горного рельефа. Самыми технически трудными для транспортировки считаются скальные участки. Вот потому недалеко от лагеря нам устроили демонстрацию этого процесса во всех его деталях, а когда были вызваны два добровольца на роль сопровождающих пострадавшего, я, естественно, с радостью вызвался быть одним из таких «подопытных кроликов»:

https://tinyurl.com/5n83m6m5

Не подумайте, что это лёгкая работа. Во-первых, если акья с пострадавшим прикреплена к основной верёвке, то сопровождающие пристёгиваются просто к акье да так, чтобы не сковывать их движения. У них нет отдельной от акьи страховки. Во-вторых, их работа состоит в том, чтобы оттаскивать акью от скалы на себя, упираясь в скалу ногами под акьёй, иначе акья цепляется за выступы и неровности скалы и может перевернуться со всеми вытекающими от этого последствиями. В данном случае, чем круче и глаже скала, тем легче сопровождать акью. Когда скала с отрицательным углом наклона, тогда акья движется вниз свободно, но в этом случае ноги сопровождающих теряют опору о скалу и им приходится буквально висеть на руках, держась за бортик акьи. Но если скала меньше 90o, тогда чем меньше крутизна скалы, тем труднее приходиться сопровождающим оттаскивать акью от скалы. К слову сказать, через несколько лет, после того как на подобной демонстрации акья таки перевернулась и в результате были настоящие пострадавшие, федерация альпинизма запретила помещать живого человека в акью с демонстрационными целями. Вместо человека стали использовать манекен в виде деревянной чурки весом в 70–80 кг.

А всего через две недели, когда я вернулся в лагерь после очередного восхождения, я узнаю, что в лагере траур по погибшему Валере Станкевичу. Как выяснилось, он погиб уже при спуске с Западной вершины Мижирги по маршруту 5А к. т., успешно взойдя на Восточную Мижирги по Северной стене (5Б). У него произошёл обрыв самостраховки. А ведь он был куда более квалифицированным спортсменом, чем я! Несмотря на то, что Валера не был моим другом, но тот факт, что я совсем недавно работал с ним, в полном смысле слова, плечом к плечу, мягко говоря, не мог оставить меня равнодушным к этой трагедии. Но, по неписанным законам альпинизма, если ты собираешься им заниматься всерьёз и надолго, то научись держать себя «в руках» в любой ситуации, коих, почти наверняка, тебя ожидает впереди ещё немало.

Конечно, трагедия с Валерой потрясла весь наш Ленинградский сбор, но уже через несколько дней сбор продолжил свою работу в соответствии с намеченным планом. Мне лично предстоит руководство ещё тремя участниками на вершину Шхара Главная (высота 5,203 м) по маршруту 4Б к. т. Восхождение это прошло гладко, что называется, без сучка и без задоринки, и потому там не было ничего такого, чтобы имело смысл здесь рассказывать. Тем не менее, именно это, удачное во всех отношениях восхождение, имело далеко идущие негативные последствия для меня.

Начну с того, что начальником сбора в этом году опять был Митя (Дмитрий Евгеньевич) Хейсин, а старшим тренером, как и в прошлом году, его друг Артём Георгиевич Варжапетян. Им обоим я уже пропел дифирамбы в главе, посвящённой предыдущему летнему сезону. А в этом сезоне и, конкретно, на этом восхождении вот что произошло:

Когда моя группа достигла «Австрийских ночёвок», что в шести часах ходу от лагеря, мы встретили там группу, которая под руководством Артёма только что поднялась и спустилась как раз по нашему маршруту. Я спросил у Артёма: каково состояние всего маршрута на данный момент и нужны ли на нём кошки. Артём очень уверенно ответил: «нет, не нужны; оставьте их здесь под камушком». Тогда я сказал своим ребятам, чтобы они оставили свои кошки прямо здесь на ночёвке, но свои кошки всё-таки оставлять не стал – так, на всякий случай. На разборе восхождения, который проводил сам Митя в присутствии Артёма, как-то случайно выяснилось, что три пары кошек были оставлены на ночёвке. Конечно, формально это было нарушением правил техники безопасности в горах, о которых, безусловно, на разборах следует обращать серьёзное внимание всех участников сбора. Я оправдался тем, что «кого же мне следует слушать, если не Артёма – старшего тренера нашего же сбора?». На этом разбор закончился, всем было засчитано восхождение, а мне руководство. Мы разъехались по домам и, казалось, ничто не предвещало бури.

Но, месяц спустя уже в Ленинграде во Дворце Профсоюзов, где Митя отчитывался о результатах сбора, он, к удивлению всех присутствующих, зачитал список (который сразу получил название «чёрного списка») из восьми человек, которым закрывается путь ко всем последующим спортивным сборам. Это, в свою очередь, означало практически полную остановку в спортивном росте. Для меня это было бы полным крушением моих новых надежд. В то время я ещё не ходил на собрания ДСО «Труд», где, как правило, собирались уже серьёзные спортсмены, ко мнению которых прислушивались, а я себя к таковым отнести никак не мог. Когда через несколько дней до меня дошло это известие, я был вне себя от ярости и сразу же поехал в ДСО «Труд» узнать, за что мне выпала такая честь – попадание в «чёрный список»? Милейший С. М. Керш показал мне этот список, и я понял, что у каждого, кто в него попал, была своя индивидуальная провинность. Из восьми наказанных мне известны только трое. Похоже, что остальные пятеро действительно были отлучены от альпинизма за реальные провинности или же сами «завязали» с ним навсегда после этого инцидента. А известные мне трое – это всё тот же Боб Бененсон, Игорь Виноградский и я.

Что касается Бененсона, который уже давно проживает в Нью-Йорке, то я только что (на дворе август 2018 года) переговорил с ним по телефону и вот что он мне рассказал:

На базе а/л «Безенги» в городе Нальчик несколько парней с нашего сбора не то до его начала, не то после окончания, были замечены недостойным поведением. Начальство лагеря доложило об этом Мите как начальнику сбора. Вот всех их, в том числе и Боба, Митя включил в «чёрный список». Когда Боб попытался объяснить Мите, что в то время его там вообще не было, ответ Мити был ну очень интересным: «но, если бы ты там был, ты повёл бы себя также, как и они». Неправда ли – очень убедительная логика, особенно для доктора физ. – мат наук и профессора?

Что же касается Игоря Виноградского, то в один из моих многочисленных приездов в Питер уже в 2000-х годах, я спросил его, что он помнит об этом эпизоде. К моему удивлению, он сказал, что тоже был в этом списке, но за что попал туда, уже не помнит. Обсудив это с Игорем, мы тогда пришли к общему выводу, что да, Митя при всех его несомненных достоинствах, иногда становился в позу «фюрера», т. е. позволял себе наказывать людей, которые ему по каким-то причинам просто были не симпатичны. Справедливости ради следует заметить, что через четыре года после этого события, в 1969 году, Митя взял меня в экспедицию на пик Энгельса (6 к. т.), а также включил меня, как впрочем и Игоря Виноградского, в состав штурмовой группы для восхождения на Хан-Тенгри с Севера (тоже 6 к. т.) в рамках чемпионата СССР 1970 года. Об этих двух экспедициях, и особенно о второй имеется много публикаций, как печатных, так и электронных, но о них я расскажу в соответствии с хронологией чуть позже. Больше того, когда в 1987 году я первый раз вернулся из эмиграции в свой родной Ленинград, Саша Эпштейн передал мне Митину просьбу о встрече со мной «в любом удобном мне месте и в любое удобное мне время». Мы тогда действительно повидались с ним в Сашиной квартире к обоюдной радости.

Однако вернёмся в 1965 год. Конкретно мне вменялось в вину «оставление трёх пар кошек на «Австрийских ночёвках» во время восхождения на вершину Шхара по 4Б к.т., когда этого делать не следовало. С этого момента мысль о том, что фортуна опять от меня отвернулась, не покидала меня. Первым делом я позвонил Артёму Варжапетяну и попросил у него защиты – ведь это его совету старшего тренера нашего сбора я последовал. Ещё хорошо, что я тогда, несмотря на совет Артёма, решил оставить свои кошки при себе, так, на всякий случай. Если бы я этого не сделал, у Мити было бы больше оснований для ещё более серьёзного наказания. Артём в ответ промямлил что-то формальное и я понял, что он не будет ввязываться в это дело и защищать меня перед своим другом Митей. Тогда я начал лихорадочно перебирать в своей памяти всех, кто был на нашем сборе и кто, по моим понятиям, мог бы восстановить справедливость. Я не нашёл никого лучше, чем Коля Романенко. Интересно, что в то время меня с ним абсолютно ничего не связывало – он был старше меня, уже сильным мастером спорта и, несмотря на то что мы уже второй год подряд были на одном сборе, по уровню подготовки мы были с ним «в разных весовых категориях». Т. е. для меня он выглядел старшим товарищем, на которого я смотрел с восхищением, и не более того. Так почему же я выбрал для помощи Колю, а не кого-нибудь другого? Дело в том, что Коля всем своим поведением «излучал» доброжелательность, надёжность, уверенность и, в то же время, ярко выраженное отношение к справедливости. Недаром, Коля был членом комиссии ДСО «Труд» по этике. И надо сказать, что интуиция меня не подвела.

Я узнал номер его домашнего телефона и позвонил, прося о встрече. Коля, даже не спросив зачем он мне понадобился, пригласил меня к себе домой, где я ему и рассказал о своей проблеме. Коля внимательно меня выслушал и пообещал разобраться. Очень скоро я узнал, что моё имя было вычеркнуто из «чёрного списка», как несправедливо туда попавшее. Я уверен, что кроме Коли, никто другой не стал бы тратить на меня время. Вот так неожиданно возникшая проблема, можно сказать «на пустом месте», так же неожиданно и разрешилась. К сожалению, жизнь Коли трагически оборвалась 5 декабря 1973 г. в Кавголово во время лыжной тренировки при тридцатиградусном морозе вследствие переохлаждения в сочетании с сердечной недостаточностью. Вся их команда бегала там 20 км дистанцию. И несмотря на то, что произошло это не в горах, а почти в центре цивилизации (всего в 30 км от Ленинграда) его не удалось спасти. Здесь хочется ещё раз вспомнить пословицу, говорящую о том, что «хорошие люди долго не живут».

В результате Колиного вмешательства я опять без труда попал на такой же сбор в следующем, 1966 году. Этот сбор был не очень продуктивный из-за длительных спасательных работ на склоне вершины Джанги – Тау, где чехословацкая двойка была сорвана воздушной волной от ледового обвала, в результате которого один из них был убит, а второй сильно поломан. Эти спасательные работы запомнились мне ещё и тем, что во время их проведения разбился вертолёт, который прилетел, чтобы забрать труп и пострадавшего:

https://tinyurl.com/bde5etw8

В результате за этот сбор я сделал всего три восхождения, в том числе свою первую пятёрку – пик «Урал» (5А к. т.).

Вечерняя аспирантура в «Электроприборе», 1966–1967

В августе 1965 года под прямым воздействием постоянных технических дискуссий с другом Лёвой я принимаю решение поступать в аспирантуру «Электроприбора». В это время я всё ещё ощущаю какую-то неполноценность, оставшуюся со мной со времён детства и юности, хотя уже не в такой степени, как это было тогда. Теперь мне время от времени приходила в голову мысль, что аспирантура – это уже через чур, не для моего уровня знаний и способностей. Но сейчас я, наверное, сильно удивлю читателя, сообщив, что своё решение по поводу аспирантуры я принял в большой степени под влиянием своих успехов в альпинизме. Поверьте, я совсем ничего не сочиняю. В то время я мысленно часто анализировал влияние альпинизма на мою психику: когда я первый раз приехал в а/л «Баксан» и заработал значок «Альпинист СССР», мне казалось, что это может каждый; вот если бы я заработал 3-й разряд – это было бы что-то, но для меня это очень мало вероятно; когда на следующий год я-таки заработал 3-й разряд, теперь я также начал думать о 2-м разряде, как годом раньше думал о 3-м; и так продолжалось все эти годы. Теперь я уже реально приблизился к 1-му разряду. И вот вам результат психологического эффекта спорта вообще и альпинизма, в частности: если у меня получилось в спорте то, о чём я не мог даже мечтать, то почему то же самое не может произойти и в науке? Понятно, что и в науке надо будет много работать, но мне ведь не привыкать?

Таким образом, спорт дал мне уверенность в моих силах, чего я как раз был лишён с самого детства. Я и сейчас считаю, что всему хорошему из того, что мне удалось достичь в жизни, я обязан спорту. Без него мои успехи были бы гораздо скромнее. И уж совершенно бесценным был мой альпинистский опыт, как физический, так и психологический, в тот год, когда я волею судьбы оказался в Мордовской ИТК (Исправительно-Трудовой Колонии), которой будет посвящена вся третья часть этой книги.

Решение о поступлении в аспирантуру было не совсем на пустом месте. Во-первых, у меня уже было две опубликованных статьи, одна из которых была посвящена теме, которой я и собирался заниматься в аспирантуре. Во-вторых, моя довольно успешная общественная работа в качестве председателя СМС давала определённый плюс, как я это понял в случае с моим предшественником на этой должности, которого я и заменил двумя годами ранее. И, наконец, я уже начал готовиться к двум вступительным экзаменам – узкая специализация (теория автоматического управления) и иностранный язык (английский).

Однако в начале сентября 1965 года, в который уже раз меня на целый месяц посылают в колхоз убирать созревший урожай, уже не помню, чего именно, наверное, картошки. При том, что в последнюю неделю сентября начинаются вступительные экзамены в аспирантуру. Я сказал об этом заместителю начальника отдела, но он развёл руками, давая понять, что замены мне всё равно нет, а план на «временных колхозников» спущен парткомом. Ещё добавил: «может там в колхозе договоришься с местным начальством и тебя отпустят раньше». Через две недели нашей колхозной работы, когда оставалось всего несколько дней до экзаменов, я подошёл к начальнику, который руководил всем отрядом в 150 человек, посланных от «Электроприбора», с просьбой отпустить меня на экзамены. Он ответил, что это не в его власти и что освободить меня может только сам председатель колхоза, в котором мы трудились. Тогда я отправился искать председателя. Его ответ тоже был вполне ожидаемым и, главное, вполне логичным: «если ты уедешь, а кто же тогда будет собирать урожай?»

Всё это происходило в воскресенье, когда у нас был выходной от работы. Получив такие ответы от начальства, я понял, что, несмотря на все затраченные мною усилия и время подготовки, в аспирантуру мне в этом году не поступить. А кто знает, что ещё произойдёт за год, который я теперь потеряю – ведь в следующем году может опять произойти то же самое. И главное, что никто не виноват и никакого злого умысла по отношению ко мне не усматривается – так уж сложилась судьба. Я в совершенно расстроенных чувствах хожу по дороге взад и вперёд, усиленно ищу выход из создавшегося положения. Наконец, выход найден – надо заболеть и тогда идти к доктору, который находится в десяти километрах от нашей деревни, в районном центре Лодейное поле. Причём, сделать это можно только сегодня, завтра уже будет поздно – рабочий день и меня никто к врачу не отпустит. Сразу возникает вопрос: а как заболеть, если я здоров? Продолжаю ходить с одной лишь мыслью – заболеть. Ещё через час мне начало казаться, что у меня действительно температура и даже болит голова, что, впрочем, не удивительно – она усиленно занята решением сложнейшей задачи. Тогда решаю: была-не была, терять мне нечего – пойду в Лодейное поле искать врача. Уже к вечеру добрался я до районного медицинского пункта и постучал. Открывает мне санитарка с ведром и тряпкой в руках. Спрашивает:

– Тобе чево?

Потухшим голосом, уже войдя в роль больного, отвечаю:

– К доктору я, заболел.

– Тыды постой тута в сенях, а я позову дохтура.

Через десять минут зовёт меня в хату, где в просторной горнице напротив входной двери за столом сидит молодой доктор в медицинской шапочке. Комната освещается тусклой лампочкой под потолком и настольной лампой по левую руку доктора. Доктор спрашивает:

– Ваша фамилия, имя и отчество?

Отвечаю:

– Гилютин Исаак Борисович.

Не успел я закончить своё отчество, как доктор потянулся к своим очкам (очевидно, он был сильно близорук), после чего попросил меня повторить моё имя ещё раз.

Когда я повторил, он поднялся из-за стола и подошёл ко мне уже совсем с другим вопросом:

– Исаак, ты что меня не узнаёшь? Я Боря Агов.

От такого поворота событий я потерял дар речи. Мы с Борей учились в одном классе последние два года школы. Только теперь я вспомнил, что в классе всем было известно, что Боря будет поступать в медицинский институт. Но узнать его в роли настоящего доктора, да ещё в медицинской шапочке, было совсем не просто. К тому же я был в подавленном состоянии – мне нужно освобождение от работы, а уверенности, что мне удастся показать повышенную температуру тела у меня не было.

Но теперь, когда произошла такая неожиданная встреча, необходимость в повышенной температуре отпала сама собой, как, впрочем, и само её измерение. Я совершенно честно рассказал Боре о причине, которая привела меня к нему. Он попросил санитарку приготовить нам чай и что-нибудь ещё к нему, а затем заверил меня, что всё сделает в лучшем виде. Мы провели за разговорами часа два. Он рассказал мне, как оказался на этом месте. В отличие от нас – технарей, медиков и педагогов, после окончания института почти не оставляли в Ленинграде. Недостаток этих специалистов всегда остро ощущался на периферии. В то же время все окончившие институт обязаны были отработать три года там, куда их направит институтская комиссия по распределению, т. е. туда, где ты более всего нужен государству. Это прямое следствие бесплатного образования и плановой государственной экономики. Боре ещё повезло, что он был послан в Лодейное поле – всего каких-то 100 км от Ленинграда.

Итак, вдоволь наговорившись, Боря вручает мне справку об освобождении от работы, затем вызывает карету скорой помощи, которая уже глубокой ночью доставляет меня в деревню, где проживает мой трудовой отряд. Утром, предъявив справку начальству, я благополучно отправился домой в Ленинград. Поневоле хочется сделать резюме из этого эпизода: когда чего-то очень хочется, надо сделать всё возможное, и даже невозможное, и тогда может и вправду получится. Если же всё-таки не получится, то, по крайней мере, не о чем будет сожалеть.

Таким образом, благодаря Боре Агову я вовремя появился в аспирантуре и успешно сдал вступительные экзамены (по специальности и иностранному языку) в вечернюю аспирантуру. Вечерняя – это значит без отрыва от производства и на четыре года в отличие от дневной, которая была рассчитана на три года. Теперь мне надо было найти себе официального руководителя моей будущей диссертации. А это ведь тоже не такая тривиальная задача, как может показаться. После официального зачисления в аспирантуру, её заведующий спросил есть ли у меня на примете руководитель, на что я ответил, что об этом вообще не задумывался. Тогда он, основываясь на моей тематике, которую я указал в своём заявлении с просьбой о приёме, предложил мне поговорить со Смоловым В. Б., который уже много лет сотрудничал с нашей аспирантурой. Но главная работа Владимира Борисовича была в ЛЭТИ, где он, д.т.н. и профессор, много лет заведовал кафедрой вычислительной техники (ВТ). Как позже оказалось, он ещё курировал кафедры ВТ во всех ВУЗах Ленинграда, где таковые были, а также был членом ВАКа (Высшая Аттестационная Комиссия), которая утверждала диссертации после их защиты в Диссертационных Советах ВУЗов. Думаю, что иметь руководителем учёного (а одновременно и администратора) такого уровня, хотел бы любой аспирант. И я, конечно, не исключение, но для меня такая возможность казалась из области «этого не может быть, потому что этого не может быть никогда».

Тем не менее, пользуясь своим уже оправдавшим себя в альпинизме жизненным правилом «делай по максимуму и не упускай никаких возможностей, а там как получится», я записался на разговор к Владимиру Борисовичу в ближайший день его посещения аспирантуры, уверенный, что ничего путного из этого получиться не может. Во время разговора я показал ему свои две уже опубликованные статьи и рассказал, чем собираюсь заниматься в аспирантуре и чего хочу добиться в диссертации. К моему великому удивлению, Владимир Борисович, выслушав меня, и не задавая больше никаких вопросов, тут же даёт своё согласие быть моим руководителем. Все мои друзья, с которыми я поделился этой новостью, «обалдели» от такого поворота событий. Что уж тут говорить обо мне самом. Таким образом, в мои аспирантские годы у меня оказалось два руководителя, один формальный, другой, Лёва, «на общественных началах». Раз в месяц я посещал Смолова В. Б. на его кафедре в ЛЭТИ, чтобы показать, что я проделал, чего достиг за прошедший месяц и в каком направлении собираюсь продолжать работать. Он всегда одобрительно отзывался и, очевидно, этого было достаточно, чтобы он раз в полгода докладывал в аспирантуру, что я активно работаю над своей диссертацией. Куда важнее для меня и моей диссертации были постоянные обсуждения всех технических вопросов и проблем с Лёвой Шахмундесом, моим другом и по сути дела, зачинщиком того, что я вообще оказался в аспирантуре. Уверен, если бы не Лёва, мне самому такая мысль не могла бы прийти в голову всё по той же причине, которую я не раз обсуждал на страницах этой книги.

Теперь, поскольку случилось то, во что я сам не верил, моё расписание на следующие два года выглядело так: с 8:30 до 17:15 я проводил на работе, затем шёл обедать в ресторан «Приморский», который находился на углу Б. Зелениной улицы и Большого проспекта П. С., а затем в БАН (Библиотека Академии Наук) недалеко от стрелки Васильевского острова. Там я работал до закрытия в 22:00, после чего ехал домой спать. Только два дня в неделю – вторник и четверг – я покидал библиотеку в 20:30, чтобы в 21:00 прибыть в ЛИТМО на тренировку, которую я сам и проводил со студентами до 23:00. А выходные дни в основном проводил за городом. Иногда всё-таки позволял себе нарушить это расписание из-за концертов поэзии или классической музыки, которые тогда в 60-е годы были очень популярны.

У читателя может возникнуть вопрос: а каким образом я мог обедать в ресторане почти каждый день на зарплату простого инженера в 100 рублей? На самом деле жил то я вообще на 75 рублей – это то, что оставалось после вычета двух налогов (подоходного и за бездетность), а также 10 рублей, которые я отдавал сестре Неле за коммунальные платежи. Вот мой ответ: во-первых, в эти годы мой летний «отдых» в горах ничего не стоил, стоил только проезд до Кавказа. Во-вторых, в то время обед в ресторане до 6 вечера отпускался с большой скидкой. Хотите верьте, хотите нет, но мой обед из трёх блюд (суп, котлета с гарниром и компот) плюс маленькая бутылка пива стоили 1рубль 20 копеек. Мне даже не приходилось давать официантке на чай. А случилось это так: когда я первый раз отобедал в совершенно пустом ресторане и был обслужен без промедления (весь мой заказ состоял из простого обеденного меню), дал ей 20 копеек чаевых, она вернула их мне со словами:

– Вот когда защитите диссертацию и станете кандидатом наук, тогда я с удовольствием буду принимать от вас чаевые, а в настоящее время я зарабатываю много больше, чем ваша аспирантская стипендия.

Вот она знаменитая русская душа! Тогда многие профессиональные официантки были неплохими психологами. Она сразу «раскусила» меня, приняв во внимание содержание моего заказа, время посещения, возраст и тот факт, что в ожидании заказа и во время еды я безотрывно читал книгу. С тех пор я, естественно, всегда садился за её столик, а она совершенно неподдельно радостно меня приветствовала и соответственно обслуживала. Интересно, можно ли с таким встретиться в сегодняшней России? В США за свою жизнь длительностью более, чем 40 лет, мне такое не встречалось, возможно потому, что я уже давно не бедный аспирант, а когда был бедным иммигрантом, то вообще не посещал рестораны. Самое удивительное, что еда эта была очень вкусной, по настоящему ресторанной, и в то же время весьма здоровой. Уж точно не сегодняшний «Fast Food», при этом скорость обслуживания была как в «Fast Food».

Эти первые два года в вечерней аспирантуре были очень полезными. Именно тогда, в аспирантуре, к моему большому удивлению, я первый раз в жизни полюбил философию как предмет. Конечно, это потому, что лекции нам читал очень интересный преподаватель, к. ф. н. (его фамилию, к сожалению, вспомнить не могу). Под его гипнотическим влиянием я даже написал неплохой (на мой, конечно, взгляд) реферат под названием «Философское содержание модели», в котором объяснял разницу между физическим и математическим моделированием, достоинства и недостатки каждого из них, и т. д. и даже получил за него похвалу самого преподавателя. Этот реферат шёл в зачёт так называемого «кандидатского минимума», в который входили ещё два экзамена (по специальности и иностранному языку). Сдавать этот минимум можно было в любое время, но без него аспирант не мог быть допущен к защите диссертации. В эти два года я очень серьёзно занимался переводами технических статей с английского языка, который, как в школе, так и в институте давался мне с большим трудом.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю