Текст книги "Бог здесь был, но долго не задержался (сборник рассказов)"

Автор книги: Ирвин Шоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

Веки у Маннихона задергались в мелких спазмах, и ему вдруг стало трудно дышать.

– Вы не против, если я сяду?

Только что он позвонил в квартиру Тагеки, и японец сам открыл ему дверь. Хватаясь руками за стены, чтобы не упасть, Маннихон прошел в гостиную, где и сел весьма неуверенно на капитанский стул. Крокетт развалился на кушетке со стаканом виски на груди. По выражению его лица, Маннихону не удалось определить, в каком тот пребывает состоянии – печален, счастлив или попросту пьян.

Тагека появился в комнате вслед за Маннихоном и поинтересовался на правах хозяина:

– Не принести ли чего-нибудь! – пива, соку?

– Нет, ничего не надо, благодарю вас,– отказался Маннихон.

Впервые со времени знакомства Тагека с ним подчеркнуто вежлив. Значит, надо приготовиться к чему-то ужасному – в этом нет никаких сомнений.

– Что сообщил нам доктор Квелч?

– Просил передать тебе приветы.– Тагека уселся между Крокеттом и Маннихоном на скамью сапожника и запустил палец в дырку пряжки с серебряной чеканкой на поясе джинсов.

– Что еще? – спросил не удовлетворился этим Маннихон.

– Первый эксперимент завершен. Квелч собственноручно произвел подкожные впрыскивания раствора восьми пациентам: пятерым белым, двоим чернокожим и одному желтому. У семерых пациентов не наблюдалось никакой реакции. Вскрытие восьмого...

– "Вскрытие"! – Легкие Маннихона выбрасывали воздух упругими струями.– Значит, мы убили человека!

– Ах, не теряй рассудка, Флокс! – послышался усталый голос Крокетта,– стакан с виски то опускался, то поднимался у него на груди.-Ведь это произошло в Сан-Франциско, за две тысячи миль от нас.

– Но ведь это мой раствор, я...

– Это наш раствор, Маннихон,– спокойно поправил его Тагека.– А если считать Квелча, то всего нас четверо.

– Мое, твое, наше – какая разница! Этот несчастный китаец мертвый лежит на мраморной плите в...

– Просто не понимаю, как с твоим темпераментом, Маннихон, ты стал исследователем,– охладил его пыл Тагека.– Твое место в психиатрии. Если ты намерен заниматься с нами бизнесом, нужно научиться себя сдерживать.

– "Бизнесом"! – возопил возмущенный Маннихон и с трудом, пошатываясь, встал на ноги.– Какой же это бизнес? Да как вы смеете так все это называть?! Убить больного раком китайца в Сан-Франциско! Ничего себе! -Голос его полнился непривычной иронией.– Мне приходилось слышать о наглом, преступном стяжательстве, и это как раз тот случай!

– Чего ты хочешь? Будешь слушать, что тебе говорят, или произносить здесь торжественную речь как на панихиде? бесстрастно произнес Тагека.– У меня есть для тебя куча весьма ценной и интересной информации. Но еще у меня неотложная работа и я не могу попусту тратить время. Так-то оно лучше... присядь-ка.

Маннихон сел.

– И сиди, не вставай! – потребовал Крокетт.

– Так вот, что я говорил? Вскрытие показалось,– продолжал Тагека,-что пациент умер естественной смертью. Никаких следов необычного вещества в его органах не обнаружено. Смерть тихая спокойная и наступила, как полагают, в результате внезапной вторичной реакции отторжения на канцерогенные вещества в области предстательной железы. Но нам-то все известно, само собой.

– Боже, да я ведь убийца! – воскликнул Маннихон, горестно обхватив голову руками.

– Нет, не могу я выносить подобный язык в своем доме, Горшок! -отреагировал Тагека.– Может, лучше нам все же отказаться от его услуг?

– Флокс, если ты хочешь вернуться в свой отдел моющих средств и растворителей,– тихо произнес Крокетт не поднимаясь с кушетки,– скатертью дорога. Тебе известно, где дверь.

– Именно это я и намерен сделать! – Маннихон встал и пошел к выходу.

– Зря ты это, парень,– теряешь большую часть из миллиона долларов,-донесся до него ровный голос Крокетта.

Маннихон резко остановился – и повернул назад; снова сел на капитанский стул, выдавил:

– Ладно, выслушать готов все, пусть самое плохое.

– Три дня назад я был в Вашингтоне,– начал Крокетт.– Зашел к одному старому другу, Саймону Бансуонгеру,– вместе учились в Бостоне. Ты, конечно, о нем не слыхал. Да не только ты,– никто о нем ничего не слыхал. Потому что он работает в ЦРУ и там – большой человек. Очень большой. Я вкратце изложил ему суть нашего проекта. Мое сообщение сильно его заинтересовало; пообещал мне созвать совещание в своей конторе, пригласить на него кое-каких своих парней для брифинга и выработки предложений.– Крокетт посмотрел на часы.-Будет здесь с минуту на минуту...

– ЦРУ? – Теперь уже Маннихон абсолютно ничего не понимал.– Зачем вам все это нужно? Ведь они посадят нас всех за решетку.

– Как раз наоборот,– возразил Крокетт.– Спорю с тобой на пару "Александеров" – вот увидишь, он явится сюда с хорошим, многое сулящим предложением.

– Но что им от этого? – Маннихон не сомневался: вся эта морока постоянное недосыпание сказались на рассудке Крокетта – пробили в нем не подлежащие ремонту бреши.– Что они хотят получить от "раствора Маннихона"?

– Помнишь первый день, Флокс, когда ты пришел ко мне? Крокетт все же поднялся с кушетки, в носках прошлепал к бару и налил себе еще один "Джэк Дэниел".– Я сказал тогда: мы пытаемся ответить на один вопрос и не можем. Помнишь?

– Более или менее,– признался Маннихон.

– Помнишь, в чем заключался этот вопрос? – Крокетт попивал плещущуюся в стакане вязкую жидкость.– Я освежу твою память, восстановлю клетки, реактивирую старые, поизносившиеся нервные узлы. А вопрос такой: "Что такое, черт подери, желтые, которые заполонили всех нас, как кролики Австралию?" Помнишь?

– Да, помню. Но какое отношение имеет ЦРУ к...

– ЦРУ, приятель, знает точно, что такое желтый цвет и что нас заполонило.– Помолчал, бросил кубик льда в стакан и размешал.– Речь – о китайцах, приятель.

Раздался звонок в дверь.

– Должно быть, это бансуонгер.– Кокетт пошел открывать.

– В последний раз выполняю работу вместе с таким подлецом, как ты, Маннихон,– ледяным тоном бросил Тагека.– Ты психически неуравновешенный тип.

В комнату Крокетт вернулся вместе с человеком, чья внешность говорила, что он неплохо зарабатывал бы на жизнь, играя женские роли в те старые дни, когда повсюду царил водевиль. Тонкий и гибкий, как тростинка, с прекрасной белокурой шевелюрой, маленьким ртом и румяным лицом.

– Сэр, хочу представить вам своих партнеров,– обратился к нему Крокетт.

Первым представил Тагеку – тот отвесил вежливый поклон,– потом Маннихона, который, пожимая Бансуонгеру руку, не мог заставить себя посмотреть ему прямо в глаза. Рука твердая, совсем не соответствующая женственному облику.

– Мне "Джэк Дэниел", Горшок! – попросил гость.

По-видимому, любимый напиток в колледже в старом Бостоне; голос скрипучий, жесткий, как кремень.

Со стаканом в руке Бансуонгер сел на один из надраенных щеткой, выскобленных столов из сосновых досок, вызывающе скрестив ноги.

– Так вот, ребята, в моей конторе считают, что вы провели небольшое, но классное творческое исследование,– начал он.– Мы сами поставили ряд тестов, и все они подтверждают вашу документацию на сто процентов. Вы разговаривали с Квелчем?

– Да, сегодня,– кивнул Тагека.– Результаты положительные.

– Ребята в конторе сказали мне, что ни капли и не сомневались,-подхватил Бансуонер.– Какой смысл толочь воду в ступе? Он нам нужен -раствор. Мы уже определили предварительные зоны – цели. Источник Янцзы, три-четыре озера на севере, два-три притока Желтой реки,– в общем, такие вот места. У вас нет случайно под рукой карты Китая?

– Нет, к сожалению,– отвечал Тагека.

– Жа-аль,– протянул Бансуонгер.– Помогла бы нашим ребятам составить себе полную картину.– И посмотрел по сторонам.– Как у вас здесь приятно. Вы и представить не можете, сколько дерут за более или менее удобное жилье в Вашингтоне. Само собой разумеется, русские нам помогут. Мы уже их прозондировали. В таком случае все становилось куда благопристойнее, уменьшается риск. Продолжительная граница с Сибирью, все эти снующие туда-сюда делегации... В этом-то вся и прелесть – никакого шума, никакого грохота. Мы как раз долгие годы искали – что осуществить без лишнего шума. Но ничего удовлетворительного не подворачивалось. Ваши ребята проводят все тесты сами, до конца? Что-то не заметил этого в вашей документации, просмотрел правда, торопливо, но все равно, нужно сказать, удивился.

– До какого конца? – робко поинтересовался Маннихон.

– Флокс! – устало одернул его Крокетт.

– Маннихон! – предостерег Тагека.

– Вплоть до эффективной реакции с самым низким процентом содержанием раствора в воде,– пояснил Бансуонгер.

– Мы, сэр, особо не перенапрягались,– сказал проинформировал его Крокетт.– Работали только по ночам.

– Поразительная эффективность! – Бансуонгер сделал маленький глоток виски из своего стакана.– Мы провели кое-какие испытания. Одна двухмиллиардная в каждом объеме питьевой воды. Одна трехмиллиардная в каждом объеме соленой воды.– И засмеялся звонко, словно девушка, вспомнившая вчерашний веселый вечерок.– Мы обнаружили любопытный побочный эффект: раствор вылечивает желтуху. Можете создать свою компанию – фармацевтическую – заработать на этом внушительную сумму. Само собой разумеется, необходимо разрешение врачей. Вы должны добиться, чтобы никто не использовал его на представителях Востока, иначе успех дорого нам всем обойдется, черт подери! Но это так, просто деталь. А теперь,– он переменил положение ног, перейдем к практическим вопросам. Мы выплачиваем вам ровно два миллиона долларов -из особых фондов. Так что вам ничего не придется платить этим ребятам из налогового управления – ни цента. Ни письменных документов, ни записей. Игра стоит свеч,– без крохоборства.

Маннихон снова тяжело задышал.

– Что с вами, сэр? Все в порядке? – В голосе Бансуонгера прозвучала непритворная тревога.

– Да-да, в порядке.– Но все никак не мог успокоить дыхание.

– Само собой разумеется,– продолжал Бансуонгер, все еще с подозрением поглядывая на Маннихона,– если мы когда-либо его применим, вы можете рассчитывать на выплату гонораров. Но мы не гарантируем, что применение состоится. Хотя, если судить по тому, как нынче развиваются события...– И не договорил до конца.

А в сознании Маннихона мелькали в эту минуту разноцветные "Феррари", соблазнительные девушки в облегающих ярких брючках...

– Еще одно, и я ухожу,– вел свою речь Бансуонгер.– Завтра улетаю с визитом в Венесуэлу. Слушайте меня внимательно.– Взгляд его напоминал Маннихону точно наведенный на жертву прицел.– Мне причитается двадцать процентов от общей суммы – одна пятая, за оказанные услуги.– Он оглядывал лица присутствующих.

Крокетт кивнул; Тагека тоже; Маннихон вслед за ними, но не сразу.

– Лечу в Каракас,– весело уточнил Бансуонгер и допил свой стакан.

Все, по кругу, обменялись рукопожатиями.

– Завтра сюда к вам придет один парень,– предупредил Бансуонгер,– с уловом. Наличными, само собой. Когда вам удобнее, в какое время?

– В шесть утра ответил Тагека.

– Решено.– Бансуонгер торопливо отметил это в записной книжке с обложкой из крокодиловой кожи.– Очень рад, что ты зашел ко мне, Горшок. Не провожайте.– И удалился.

Оставалось сделать кое-что еще: раз им собираются заплатить наличными,– определить размеры компенсации, которую получает Тагека за эксклюзивные права в бассейне Карибского моря, а Маннихон – за десятилетнюю долю в странах Северной Европы. Все подсчеты не заняли много времени,-Тагека оказался таким же способным математиком, как и патологоанатомом.

Крокетт и Маннихон вместе вышли из квартиры Тагеки. У Крокетта было назначено свидание в ближайшем баре с третьей, и последней, женой мистера Полсона, и он поторопился распрощаться, усаживаясь в свою "ланчию":

– Ну пока, Флокс! Неплохо мы поработали сегодня днем.– И, что-то мурлыча себе под нос, дал газ и резко рванул вперед.

Забравшись в "Плимут" Маннихон посидел немного за рулем: что делать в первую очередь? Наконец принял твердое решение: первое нужно делать первым. На скорости шестьдесят миль в час погнал домой – сообщить миссис Маннихон, что подает на развод.

А на чердаке в своей квартире сидел на скамье сапожника Тагека, рисуя кисточкой в альбоме аккуратные идеограммы. Потом нажал зуммер вызова. Вошел дворецкий – негр, в желтом в полоску жилете, безукоризненной белой рубашке, с тяжелыми золотыми запонками на манжетах.

– Джеймс,– обратился к нему Тагека Ки,– завтра утром пойдешь и купишь для меня по пятьсот граммов диоксотетрамеркфеноферрогена четырнадцать, пятнадцать и семнадцать. И еще пятьсот белых мышей. Нет, лучше тысячу.

– Слушаюсь, сэр,– ответил Джеймс.

– Да, Джеймс,– Тагека Ки небрежно помахал кистью в сторону дворецкого,– а теперь, будь любезен, соедини меня с японским посольством в Вашингтоне. Буду разговаривать с послом лично.

– Слушаюсь, сэр,– И Джеймс поднял трубку телефона.

НЕУДАЧНАЯ СУББОТА, БЕЗ ВЕЧЕРИНКИ

В последние недели у него со сном творилось что-то странное из туманных закоулков подсознания возникали девушки, улыбались ему, манили за собой, бросали на него соблазняющие, призывные взгляды, приглашали куда-то, озорно подмигивая, даже чуть не обнимали...

На городских улицах, на палубах больших пароходов, в затянутых атласом уютных будуарах, на высоких мостах – всюду, где бы он ни оказывался, за ним постоянно следовали эти фигуры-призраки. Порой казалось – они знакомы ему, вот-вот он их узнает, но, увы, они тут же ускользали прочь, за пределы сна... А он, как всегда, долго лежал с открытыми глазами, один, беспокойно ворочался – сон не шел. Эти преследовавшие его странные фигуры словно сестры-близнецы – все гораздо выше его; пропадая из поля зрения, они уносились куда-то вверх, в недостижимые высоты...

Проснувшись вспомнил вдруг Кристофер Бэгшот, что за несколько мгновений до того, как открыл глаза, услыхал чей-то голос: "Сегодня ночью ты должен заняться любовью с девушкой ростом не ниже пяти футов восьми дюймов!" Впервые за несколько недель ему приснился чей-то голос – это уже определенное достижение, прорыв.

Часы на ночном столике показывали двадцать минут восьмого,– будильник зазвонит через час. Что-то сегодня такое ждет его важное, значительное,– он уставился в потолок, будто надеялся найти там ответ... И внезапно сообразил: ах да, сегодня же суббота!

Вылез из кровати и скинув пижамную куртку, занялся гимнастическими упражнениями. Пятнадцать отжиманий, десять раз встать из сидячего положения... Рост у него небольшой, всего пять футов шесть дюймов, но зато он крепко сбит. У него красивые черные глаза – как у марокканского мула,-длинные, пушистые ресницы; прямые, густые, мягкие черные волосы – так нравилось гладить его девушкам... Девушкам невысокого роста. Живи он в другой век, когда все вокруг, и мужчины и женщины, будут выглядеть так, словно воспитаны в штате Техас или Калифорния, рост честно говоря, его вовсе не волновал бы. Любил бы себе например, маленьких девушек – таких обожал, например, французский король Генрих IV. А ведь он кое-что смыслил в этом и вообще отличился – придумал знаменитую крылатую фразу – "Париж стоит мессы". Как быстро минуют столетия!

– Мне сегодня приснился такой сон! – поделился он со своим соседом и приятелем Стэнли Ховингтоном (ростом пять футов десять дюймов).

Происходило это на остановке автобуса, следующего через весь город, на углу 79-й улицы. В Нью-Йорке выдался холодный, солнечный октябрьский денек. Вон два пацана, каждому не больше пятнадцати, направляются в Центральный парк; у одного в руках мяч; оба ростом футов шесть. А длинноногие, симпатичные девушки, с приколотыми к платью хризантемами, болеют сейчас по всей стране за своих – в Принстоне, Огайо, в Южной Калифорнии... Крепкие, бесстрашные ребята носятся по зеленому газону...

– Мне тоже сегодня ночью приснился сон! – подхватил Стэнли.– Попадаю я аккурат в засаду в джунглях. Все это проклятое телевидение, черт бы его побрал!

– В моем сне,– продолжал Кристофер, не проявляя никакого интереса к ночным проблемам Стэнли (у него хорошая работа, в модном магазине Блумингдейла, но одно неудобство – приходится вкалывать, как и ему, Кристоферу, по субботам),– упрямо продолжал Кристофер,– чей-то голос сказал мне: "Сегодня ночью ты должен заняться любовью с девушкой ростом не ниже пяти футов восьми дюймов!"

– Ты узнал, чей это голос?

– Нет, ничего не вышло. Но дело не в этом.

– Нет, как раз в этом! – возразил Стэнли.– Важно знать, кто это сказал. И почему.

Стэнли – хороший друг, но слишком рассудительный, просто беда.

– Пять футов восемь дюймов... В этом что-то есть, какая-то загадка, и нужно найти к ней ключ...– бормотал Стэнли.

– Мое подсознание будто говорит мне, отозвался Кристофер,– что у него есть для меня какое-то сообщение. Вот в чем дело.

Подошел автобус, они сели, и им удалось найти свободные места в самой глубине салона – суббота ведь.

– Ну и какое же это сообщение? – поинтересовался Стэнли.

– Что в глубине души я чувствую себя обделенным.

– Из-за девушки ростом пять футов восемь дюймов?

– Все это вполне разумно.– Кристофер сохранял самый серьезный вид в качающемся из стороны в сторону автобусе.– Всю жизнь,– ему двадцать пять,– всю свою жизнь я был коротышкой. И горжусь этим, чтоб ты знал! Сама мысль, что я выгляжу каким-то дураком, мне противна!

– Сталин нисколько не выше тебя,– успокоил его Стэнли.– И его нисколько не волновало, каким дураком он выглядит.

– В том-то и опасность! – горячо согласился Кристофер.-Наполеоновский комплекс: он ведь очень маленького роста. Это еще хуже!

– Ну и чего, по-твоему, ты лишен? Как зовут эту девушку, которая от тебя без ума?

– Джун,– удовлетворил его любопытство Кристофер.

– Ничего не имею против июня, имя как имя,– защитил свою реальную подружку Кристофер.– Но известно тебе, какой у нее рост?

– Кажется, ты зациклен на этой теме.

– Пять футов три дюйма. Самая высокая из всех моих девушек!

– Ну и что с того? Ты что с ней в баскетбол играть собираешься? -засмеялся Стэнли собственной шутке.

– – – – 1 Джун (англ. june) – июнь.

– Ничего смешного.– Серьезно настроенного Кристофера слегка разочаровало такое отношение друга к его проблеме.– Вот что я думаю по этому поводу. В сегодняшней Америке, нашего века, по черт знает каким причинам все почти красивые девушки – настоящие красавицы,– ну, те, кого видишь в кино, модных журналах, газетах, на приемах,– очень высокие, крупные.

– Может, ты и открыл что-то для себя,– задумчиво откликнулся Стэнли,– чему я прежде не придавал особого значения... ни с чем этого не связывал.

– Для меня это как новый природный ресурс Америки,– рассуждал Кристофер,– часть нашего родового наследства, говоря высокопарно. Только лично я от этого ничего не подумаю, я одурачен. Ну, все равно что основная масса чернокожих: видят все по телевизору, рекламу в глянцевых журналах -элегантные спортивные автомобили, новейшие радиоприемники, приглашения в круизы по Карибскому морю,– но всем этим только любуются – недоступно. Поверь, это учит состраданию.

– Да-а... высокие, крупные – верно,– подтвердил Стэнли.– Посмотри на Уилта Чемберлена...

Кристофер сделал нетерпеливый жест:

– Нет, ты меня не понял!

– Понял, понял! Но не исключено – все это лишь продукт твоего воображения. В конце концов, нельзя судить только по основной массе, признай, ради Христа. меня были девушки всех размеров, и... если уж на то пошло, когда дело доходит до скрипящей кровати, рост партнерши не критерий.

– Хорошо тебе судить, Стэнли,– у тебя выбор. И я не об одной постели. Все дело в моем к ним отношении. Вот послушай. Эти... самые милашки нашего времени – я имею в виду высоких, крупных... то есть удивительно, чудесно высоких,– им-то, конечно, хорошо все известно, и такая особенность делает их куда более заманчивыми, влекущими значительными. Они чувствуют свое превосходство и не желают утрачивать свой престиж. Пусть обычные девушки по своей природе веселые и забавные,– эти куда веселее и забавнее. Те сексуальны – эти гораздо более. Обыкновенные интересно печальны – то высокие в сто раз интереснее своей печалью. Если, скажем, на вечер намечены две вечеринки, они получат приглашение, несомненно, на лучшую. Два парня приглашают на обед – пойдет с тем, кто красивее и богаче. Выбор ее не может не сказаться на ухажере – он чувствует себя суперменом: все мужчины вокруг ему завидуют; он отдает себе отчет, что его предпочла представительница привилегированного класса.

Кристофер прервал свою пространную речь, помолчал и перешел к второй ее половине:

– А представь, что коротышка идет куда-то в компании высокой, крупной, красивой девушки, так он готов к тому, что любой повеса, выше его на два вершка, думает про себя: "Запросто отобью эту высокую "мамочку" у этакой хилой креветки в любую минуту!" – и пялит на нее свои нахальные глазищи. Стоит коротышке пойти в туалет или отвернуться от своей дамы, чтобы сделать заказ официанту, как к ней немедленно поступает условный сигнал от конкурента.

– Иисусе Христе! – удивился Стэнли.– По-моему, ты уж чересчур!

– Что же здесь чересчур? – возразил с серьезным видом Кристофер.

– Стэнли вдруг просветлел лицом.

– У меня возникла идея: я знаю несколько сногсшибательных высоких девушек.

– Кто же в этом сомневается? Готов побиться об заклад! – Кристофер презирал в это мгновение друга.

– Так вот, черт подери! – продолжал Стэнли.– Я устрою вечеринку. Ты, я, два-три приятеля, еще ниже тебя ростом, четыре-пять высоких девушек, на твой вкус,– пять футов восемь дюймов и выше... Тихая такая вечеринка, все будут тихо мирно сидят или лежат, без всяких там танцев, глупых шарад и всего, что лишь отвлекает внимание.

– А-а... что у тебя намечено на сегодняшний вечер? – порывисто спросил обрадованный Кристофер.

– В том-то и дело, что сегодня вечером я занят,– разочаровал его Стэнли.– В следующую субботу...

– Но голос во сне сказал – сегодня ночью!

Друзья сидели в самой глубине автобусного салона словно воды в рот набрав и оба раздумывали над решением которое принял неуловимый призрак и передал голосом во сне.

– Ну,– вымолвил наконец с сомнением в голосе Стэнли,– может, и удастся устроить тебе встречу с незнакомкой.

– Не забывай – сегодня суббота,– напомнил расстроенный Кристофер.-Где же ты раздобудешь высокую, статную красавицу ростом пять футов восемь дюймов и выше, да еще незнакомку, в субботу вечером, в Нью-Йорке, да еще в октябре.

– Не будем гадать на кофейной гуще...– Стэнли явно не был уверен в своих возможностях.

– Только представь себе,– с горечью заговорил Кристофер,– сижу я, значит, в баре... незнакомая девушка, ищет меня глазами, садится со мной рядом за столик я говорю ей: вас, по-видимому, зовут Джейн... или там... Матильда... Смотри она на меня, и у нее на лице появляется это знакомое до боли выражение...

– Какое выражение?

– Ну, такое... словно она говорит: "Какого черта меня дернуло зайти сюда сегодня вечером". А у меня физиономия такая кислая – смотреть противно.

– Может, ты слишком чувствительный, Крис?

– Может быть... Но ведь покуда сам не испытаешь всего, трудно сделать какой-то вывод. Жениться хочу – давно пора. На высокой красавице. Быть счастливым в браке с ней, иметь детей... ну, в общем все как полагается, как у людей.

Подумал, помолчал,– что бы такое ввернуть в разговор – какую-нибудь убедительную фразу,– принимая во внимание, что Стэнли работает в модном магазине Блумингдейла?..

– Не желаю терзаться всю жизнь из-за того, что делаю покупки в подвале универмага, так сказать по бросовым ценам. Хочу покупать на любом этаже этого треклятого универмага! И чтобы мои дети, когда им исполнится девятнадцать и они вытянутся лишь на пять футов шесть дюймов, как их папочка, разочарованно на меня глядели: "Неужели и я лет через десять останусь такого маленького роста..."

Точно так сам Кристофер когда-то поглядывал на своего отца, и на мать тоже. Отец Кристофера, надо сказать, был еще ниже сына, а о матери и говорить не приходится – не стоит вспоминать ее рост.

– А ты хоть знаком с какими-нибудь высокими, крупными девушками? -осведомился Стэнли.

Подъезжали уже к Мэдисон-авеню, и Кристофер встал.

– Ну, перебросился, парой слов?

– Само собой! – заверил его Кристофер.– Таких полно приходит в наш магазин.

Кристофер работал менеджером в магазине книги и грампластинок, его отец владел целой сетью подобных магазинов; в одном из них была секция поздравительных открыток,– только роняла по мнению сына, достоинство отца, но того-то прежде всего беспокоила прибыль. Как только отец уйдет на пенсию, давно решил Кристофер, он ликвидирует эту секцию – в первую же неделю.

У отца нет никаких комплексов из-за маленького роста. Пришлось бы ему управлять Советским Союзом – поступал бы точно как Иосиф Сталин, только еще более жестко. И все же Кристоферу грех жаловаться: он, в общем-то, сам себе хозяин, и ему нравится постоянно находиться среди книжных полок. Отец лично занимается только крупными магазинами и наносит лишь краткие, неожиданные визиты в сравнительно небольшие торговые точки – одной из них и командует Кристофер.

– Я знаю кучу высоких девушек! Поощряю систему доставки приобретенных книг на дом, и у меня полно адресов,– похвастал он Стэнли.

Стоило войти в его магазин высокой девушке – Кристофер стремился поскорее взобраться на лесенку – якобы достать книгу с самой верхней полки.

– Ну, само собой разумеется, и номера телефонов есть – тут никаких проблем.

– А ты хоть раз пытался договориться?

– Нет, не пытался.

– Чего же ты ждешь? – удивилась Стэнли.– Нужно попытаться – вот тебе мой совет. Попытайся сегодня же!

– Ладно,– вяло отозвался Кристофер.

Автобус остановился, двери отворились, и Кристофер соскочил на тротуар, помахав Стэнли на прощание озябшей рукой.

"Что ж, начнем с буквы "А",– подумал он,– тем более что сегодня я в магазине один". Трудно найти порядочного клерка, который согласится работать по субботам. Попробовал привлечь, с недельным испытательным сроком, студенток и студентов колледжей, но те, как правило обходились куда дороже по сравнению с суммой, на которую продавали, да еще устраивали такой беспорядок на полках, что ему приходилось тратить не меньше трех недель, когда они наконец, удалялись восвояси, чтобы разобраться. К тому же он нисколько не жалел, что работает по субботам, и ему не надоедало одиночество.

Одному Богу известно, сколько ему сегодня предстоит сделать звонков, и лишние уши абсолютно ни к чему. Никакой опасности со стороны отца не грозит – не нагрянет неожиданно с проверкой: по субботам и воскресеньям играет в гольф в графстве Уэстчестер. Итак, с буквы "А"...

"Андерсон Полет",– прочитал он в адресной книжке. У него особая система – возле имен своих девушек ставит обычно звездочки. Одна звездочка означает: высокая, миловидная или даже красивая, не чурается ухаживаний с его стороны, по-видимому обещая не быть слишком скупой на милости. У нее высокая грудь, прекрасной формы, и она ее не скрывает, а подчеркивает.

Джун как-то ему сказала: она, мол, на собственном опыте убедилась -девушки с такой соблазнительной грудью сами затаскивают мужчин в постель, повинуясь женскому тщеславию и потребности в саморекламе. После этого разговора с Джун Кристофер, действуя, как предатель, добавил еще одну звездочку к записи "Андерсон Полетт".

Домашнего ее адреса и номера телефона у него нет, потому что она работает ассистенткой зубного врача по соседству и обычно заглядывает во время ланча или после работы. Носит шиньон, довольно высокого роста, по крайней мере пять футов десять дюймов; любит носить обтягивающие ее великолепную грудь шерстяные свитера. Но вообще-то девушка серьезная -интересуется книгами по психологии, политике и реформам пенитенциарной системы в стране. Покупает у него сочинения Эриха Фромма, а также экземпляры "Одинокой толпы", которые дарит своим друзьям на день рождения. Ведет с Кристофером долгие, интересные беседы, стоя у облюбованного прилавка. Иногда работает и по субботам, как объяснила Кристоферу. Дантист вставляет зубы и искусственные челюсти киноактерам, телевизионщикам – вообще представителям подобных профессий – у них мало свободного времени, приходится зубами заниматься только по субботам, когда не так заняты на работе.

Полетт Андерсон, по сути, не принадлежит к чудесным, очаровательным девушкам,– не модель, ее фотографии ее не появляются на страницах газет или еще где-то, но стоит ей сделать другую прическу и снять очки, да не признаваться всем подряд, что она ассистентка дантиста,– несомненно на нее приятно посмотреть, когда она заходит к нему в магазин. Прежде всего, решил Кристофер, нужен довольно скромный старт – чтобы почувствовать, как получится. Уселся за стол рядом с кассой, в глубине магазина, и набрал номер Полетт Андерсон.

Омар Гэдсден пребывал в зубоврачебном кресле – рот открыт, под языком хромированная трубка для удаления скопившейся слюны. Время от времени Полетт,– как и полагается, в белом халате,– протягивала к нему руку, чтобы ваткой вытереть слизь с подбородка. Гэдсдена, комментатора новостей на Общеобразовательном телевидении, она не раз видела на телеэкране – еще до того, как он зачастил в кабинет к доктору Левинсону, чтобы вставить искусственную верхнюю челюсть. Ей нравились его седые, серебристые волосы, его хорошо поставленный бархатный баритон; его презрительная, вызывающая неучтивость к этим дуракам из Вашингтона и как он кривил уголки губ, выражая недовольство политикой, проводимой его телеканалом,– гораздо в большей степени, чем это допускалось руководством.

В трубке для удаления слюны раздавалось бульканье; верхние зубы, превратившиеся в остро заточенные обломки, ожидали, когда доктор Левинсон наденет на них мост,– сейчас его осторожно обтачивал дантист, перед тем как водворить на место. Да, Омар Гэдсден в эту минуту совсем не похож на уверенного, красноречивого ведущего вечерней программы, одну из самых ярких личностей на своем канале. Вот уже несколько недель, почти каждый день, он стоически выносит страдания (доктор Левинсон так старательно сверлит ему зубы), а в его благородных черных глазах отражается острая боль – след тяжких испытаний, через которые он проходит, Омар со страхом поглядывает на врача,– чем-то обрабатывает поблескивающие сводчатые искусственные челюсти, лежащие на мраморной доске высокого шкафа с инструментами, плотно придвинутого к стене небольшого кабинета.

Сейчас болезненно-скорбному виду Омара порадовались бы враги, думала Полетт, и прежде всего – вице-президент. Ей по-матерински жаль этого страдальца, хотя и самой, всего двадцать четыре. За последний месяц на очень сдружилась с комментатором; постоянно готовила ему шприцы для укола новокаином, поправляла клеенчатый фартучек, завязанный на шее, видела, как он сплевывает кровь в стоявшую рядом с креслом миску.