Текст книги "Неправильная пчела (СИ)"
Автор книги: Ирина Соляная
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)
– Со временем все получится. Мы поможем тебе открыть твой дар, – заверила ее Марианна Геннадьевна, довольная достигнутым результатом.
Старшая воспитательница и Глина медленно пошли в корпус. Они спугнули попугая, который с недовольным щелканьем вспорхнул и скрылся в ветвях. Глина размышляла, была ли в словах Марианны Геннадьевны хоть какая-то толика правды? За полгода жизни в «Божьей пчеле» Глина перестала верить и взрослым, и детям. Чем больше Глина находилась в этой странной секте, тем больше убеждалась в том, что Перевезевы ничем не отличались от той цыганки, что продала своих дочерей. Ведь за все эти полгода ни мать, ни отец ни разу не написали ей, не позвонили и не приехали навестить. Кроме «Божьей пчелы» о Глине и Маринке действительно никто не мог позаботиться.
– А какое же наказание бывает лжецам? Вы так и не сказали, – робко спросила Глина старшую воспитательницу. Та остановилась уже на пороге корпуса и одарила девочку медленным тягучим взглядом.
– Мы просто не даем им мёда, продлевающего жизнь, и возвращаем в приют на Комсомольскую. А по окончании школы, они уходят … в никуда. Ведь семьи как таковой у них нет.
***
Маринка и Глина сидели на скамейке в Зале Света. Маринка расправила пышную юбку оранжевого сарафана. Она любовалась бликами, играющими на синтетической ткани. В зале было душно от благовоний и срезанных оранжерейных цветов, но ради минуты славы Маринка терпела.
– Глина, – ласково провела шершавой ладонью Маринка по щеке сестры.
Увы, она не могла выговорить её имени, и Глина привыкла, что Переверзевы вслед за Маринкой стали звать её именно Глиной. Здесь же, в «Божьей пчеле» никакие прозвища не поощрялись, как не позволялось иметь ничего личного. Поэтому все носили одинаковые одежды и одинаковые улыбки. Игрушки и книги были общими. Все спали в большой палате, принимали по ложке целебного мёда в процедурной, ходили строем в душевую, читали в библиотеке рекомендованные книги. Только Старшие Пчёлы имели привилегии жить в личных комнатах, выезжать на прогулки за территорию «Божьей пчелы», и Маринке предстояло стать одной из привилегированных.
Каждое утро дети пели: «Мы резвые пчёлы, мы делаем мёд. С улыбкой весёлой мы смотрим вперёд. Служение людям наш подвиг простой. Мы улей свой любим и дружный свой рой». Глине не нравилась эта дурацкая песня, дурацкие правила и запреты, которые регламентировали каждый ее шаг, но Глина понимала, что если не соблюдать правила, то последует неминуемое наказание. Поэтому она бессмысленно таращила глаза, пела, вежливо общалась с воспитателями и Старшими Пчёлами. Только один раз она запустила пустую коробку в голову Валентина Петровича, как и мечтала в самом начале, но наказали за выходку не её, а Маринку. Маринку заперли в темной комнате и два дня держали там, после чего она еще неделю приходила в себя, а Глина искусала свои кулаки, твердя мысленно обещание больше не делать глупостей. В клинике четко знали слабости каждой пчёлки.
Глина обняла сестру и положила голову на её тёплое плечо. Маринке нравилось в улье, её дар здесь ценили. Только она могла скатать яркие искристые белые или розоватые бусины. Крупные, как виноградинки. Остальные пчёлки были способны только изготовить бисер, причём не каждый день. Маринка трудилась неутомимо, даже ночью она могла скатать ценную бусину. Как она это делала, Глина так и не увидела. Глина видела, как пчёлки отдают мутные розоватые бисеринки воспитателям, те радостно гладят детей и подростков по голове и дают день отдыха. Но откуда появлялись эти бисеринки – Глина рассмотреть не могла. Один раз она вспорола тряпичную куклу и грязного плюшевого медведя, порылась в старых опилках, которыми были набиты эти уродливые игрушки, но никаких бусин не нашла. За свою проделку Глина была наказана уборкой в кладовке, где долго чихала от пыли и паутины.
Сегодня все ждали праздника, ритуал посвящение в Старших Пчёлок. У Марины будет отдельная комната с игрушками, картинами на стенах. Ей разрешат в любое время смотреть телевизор и слушать музыку. Она будет наблюдать за остальными пчелками на построениях, занятиях гимнастикой и в других общих делах. Разве с таким почетом к ней, слабоумной девочке из бедной семьи, относились раньше?
Глина с горечью осознавала свое отчуждение от сестры. Маринке здесь нравилось, а Глине больше всего хотелось вернуться с ней домой, в их прежнюю жизнь. И пусть там кричит отец и бьет по столу кулаком, и пусть мама вздыхает, перебирая неоплаченные квитанции. Но там будут одноклассники, пробежки с лыжами в старом парке, шоколадка пополам с сестрой, ёлка во Дворце Шинников, караси в притоке на Песчановке.
Недавно Глина провалила очередной тест«ищейке». «Ищейками» шёпотом называли взрослых, обладавшими особыми способностями «видеть» венец, окружавший голову потенциальной пчёлки. После того, как Софья рекомендовала директору отчислить бездарную Глину, в клинику приехал старик в бархатном пиджаке с заплатками на локтях. Его блестящая оправа дорогих очков и холёные руки в перстнях запомнились Глине, потому что они не гармонировали с поношенной одеждой старика. Представившись Аркадием Аркадьевичем, он долго и безуспешно пытался разговорить Глину. Потом прогулялся с ней по зимнему саду, где украдкой шепнул девочке, что у нее огромный талант, но он пока не раскрылся, и потому он, как эксперт, сделает по её случаю отрицательное заключение, чтобы она быстрее вернулась домой. Привыкшая не доверять взрослым Глина сделала глупое лицо и промолчала. «Венца нет, – развел руками Аркадий Аркадиевич, поблескивая залысиной мощного старческого лба, – перспективы развития у девушки способности проникновения в Тонкий Мир нулевые. Есть потенциал телекинеза, но не более того». Пасечник хмуро посмотрел на эксперта и Глину, стоявшую рядом с самым тупым видом, на который была способна. Аркадий Аркадьевич уехал еще до церемонии, а Глину отвели к Маринке, ждавшей начала церемонии в Зале Света.
Вслед за сёстрами туда вошли воспитанники. Они встали с охапками оранжерейных цветов, образовав полукруг. Волосы девочек были украшены голубыми бантами. Глина увидела за их спинами улыбающихся воспитателей и директора «Божьей пчелы». Марианна Геннадьевна посадила Маринку в центре комнаты на высокий стул, а Глина встала в ряд с другими детьми. Виктор Иванович подошел к Маринке и погладил ее по голове.
– Настал праздничный день, – начал бодрым голосом Пасечник, – когда все мы высоко поднимем наши руки и помашем ярким лучам солнца. Мы все благодарны солнцу за то, что оно дарует нам тепло, свет и свою благодать. Поэтому лучшие из наших воспитанников носят оранжевые одежды.
После этих слов из полукруга вышли четверо в оранжевых одеждах. Три мальчика, почти взрослых,и одна маленькая девочка. Они взялись за руки и стали рядом с Пасечником.
– В отряд Старших Пчёлок сегодня мы принимаем Марину.
Все захлопали в ладоши, а Марина беспокойно стала оглядываться. Пасечник заметил ее волнение и успокаивающе положил руку на её плечо.
–Мы все должны стремиться быть, как наши Старшие Пчёлки. Старшие Пчёлки чаще всех получают волшебный мёд, дарующий отменное здоровье и отличное настроение. Кто хочет жить сто лет без бед?
– Мы! – хором ответили подготовленные дети.
– Но быть Старшей Пчёлкой не только почётно, но и трудно. Старшие Пчёлки много работают, но и больше всех отдыхают. Как это возможно?
– Пчёлка работает – улей отдыхает, улей работает – пчёлка отдыхает, – снова хором затянули свою бессмыслицу дети, стоявшие полукругом. В комнате сгустилась духота. Глина тревожно смотрела на Маринку, лицо сестры покраснело, а глаза беспокойно бегали.
Под торжественную музыку дети стали подходить по очереди к Маринке и складывать у ее ног букеты. Эти символические движения образовывали странный танец. Ничего не делалось просто так, все ритуалы «Божьей пчелы» были заучены и отточены. За их правильным исполнением следили Старшие Пчёлки. После того, как у ног Маринки оказалась бесформенная куча цветов, Глина стала задыхаться, а ноги подкосились. Она бросила взгляд на усталую и измученную Марину, прежде чем её саму подхватили под руки и незаметно для других вынесли в коридор. Там Глину усадили на диванчик, а под нос сунули ватку с нашатырным спиртом. Глина подняла тяжелые веки и увидела «ищейку» Софью.
– Галя, тебе придется вернуться к родителям, – сказала она, – Виктор Иванович разрешил тебе побыть на церемонии, но теперь в твоем пребывании в «Божьей пчеле» никто не нуждается.
– А как же Маринка? – слабо запротестовала Глина.
Софья перекинула толстую черную косу на спину и наклонилась к лицу Глины.
– Марина останется здесь, она – наша лучшая воспитанница. Чрезвычайно талантлива.
– Мы же не можем друг без друга…
– Можете, – спокойно ответила Софья. Ее темные глаза сверкнули.
– Я всё расскажу родителям! – мстительно сказала Глина, сжав кулаки, – мой отец повыдергает твои крашеные лохмы, ведьма!
Софья засмеялась, но Глина плюнула ей в лицо. Плевок попал на белый халат. Софья отвесила Глине пощечину, от которой та свалилась со стула. Из соседней комнаты вышли две толстые санитарки, они втащили Глину в процедурную комнату, где обычно пчёлкам давали порцию мёда. У Глины не было сил сопротивляться, но она все равно норовила лягнуть ногой хотя бы одну из этих жирных тёток. Стоявший у стола Валентин Прокофьевич качал головой и вытирал платком вспотевший лоб. Глину повалили на кушетку лицом вниз, обе руки больно вывернули за спину.
–Если бы ты не сопротивлялась, Галя, было бы лучше, – сказал Валентин Прокофьевич с сожалением. Глина почувствовала укол и провалилась в тяжелый сон.
***
Таиса Перевезева забрала Глину не из «Божьей пчелы», а из приюта на Комсомольской. Светлана Сергеевна сказала обеспокоенной матери, что Глина сбежала из клиники, и ее еле нашли на одном из московских вокзалов. При таких нарушениях воспитанницу не могли принять обратно в лицей, потому и поместили в ближайший приют. Напуганная строгостью Светланы Сергеевны Таиса мельком пробежала табель оценок Глины – сплошные двойки с редкими тройками по рисованию и русскому языку, характеристика была и того хуже. Директор лицея Пасечник Виктор Иванович писал, что Галя Переверзева склонна к бродяжничеству, употреблению спиртного, она портила мебель и другое имущество лицея, била воспитанников, воровала у преподавателей ценные вещи. Таиса смотрела на дочь и не узнавала в ней свою спокойную и тихую шестиклассницу, которую однажды отвезла в «Божью пчелу». Таиса верила и не верила написанному Пасечником. Конечно, подростки – народ не простой, но почему Глина так сильно изменилась? Все попытки поговорить с Глиной заканчивались безуспешно: дочка смотрела затравленным зверьком на мать и даже не давала себя обнять.
В поезде «Москва-Воронеж» Таиса листала красочный альбом с фотографиями Маринки и перечитывала благодарственное письмо попечительского совета «Божьей пчелы». Радуясь тому, что хотя бы старшая дочь не доставляет хлопот семье, Таиса ехала с Глиной в дневном поезде Москва-Воронеж. Она надеялась, что в родных стенах Глина станет прежней.
Глина смотрела в окно на мелькающие лесные посадки. Занесенные снегом обочины дороги говорили о том, что зима еще не скоро сдаст свои позиции. Здесь было гораздо севернее, и Глина любовалась на серебристые верхушки тополей, росших глубоко в овраге, на кружевную цепочку кустарника возле сельских переездов. На заснеженных полустанках толпились люди в пуховиках и шапках, но поезд мчался мимо, на его пути было только три коротких остановки. Глина думала о том, что ее отец рассердится и станет кричать: «Ты хуже Маринки, как тебе не стыдно! Воровка, хулиганка!» Она не сомневалась, что и мать, и отец поверят в писанину Пасечника. За эти полгода Глина убедилась, что большинство людей готовы поверить в самую чудовищную ложь, если она укладывалась в их мировоззрение. Она совсем не рассчитывала на то, что родители поверят ее рассказам о странной секте, из которой ей довелось чудом вырваться.
Отец встретил Переверзевых на вокзале. Сутулый и исхудавший Алексей Семёнович был не похож сам на себя, и Глина догадалась, что его съедает болезнь. Она сильно пожалела о том, что Валентин Прокофьевич забрал ее прозрачные бусины, они пригодились бы теперь лечить отца. Переверзев порывисто обнял дочь, и Таиса вдруг осознала, что ее младшая дочь – вылитый отец. Оба худые, с рябинками после ветряной оспы на лице, с крупными чертами лица и неопределенного цвета волосами, с болезненной бледностью кожи.
«Одну как-нибудь прокормишь», – неожиданно сказал на пороге квартиры промолчавший весь путь домой Алексей Семёнович. Таиса угодливо кивнула. Она привыкла к вечному недовольству мужа, привыкла лишний раз не попадаться ему на глаза, когда он злился. Полученных от «Божьей пчелы» денег ему на операцию хватило, но буквально вчера онколог огорошил неприятным прогнозом, и теперь Переверзева ничего не интересовало, кроме его болезни. Удивительно, что он обнял дочь на вокзале, словно действительно ждал ее приезда. Войдя в квартиру, он сразу прошел в большую комнату и затворил за собой дверь, подчеркивая свое нежелание общаться.
На Глину навалилась тяжелая тоска, хотя девочке надо было радоваться тому, что ее не наказали за отчисление из «Божьей пчелы». Глина не полюбила квартиры на Пионерской. Они переселились туда, как только работникам комбината построили дом, и успели прожить только три года до отъезда в Москву. Совсем рядом с высотным домом было расположено старое еврейское кладбище. И хотя здесь уже давно не хоронили, в окно виднелись покосившиеся некрашеные ограды, треснувшие памятники и бурьян в рост человека. Глине и Таисе не нравилось «жить с видом на Холокост» по меткой злой шутке приятеля семьи, но делать было нечего, Переверзевы, как могли, так и обустраивали уют. Дочерям отдали маленькую, но светлую комнату. В ней соорудили двухъярусную кровать, чтобы сестрам больше не пришлось делить узкий диван и одеяло, которое с вечера утаскивала младшая Глина, а под утро отбирала старшая Марина. В большой комнате Алексей и Таисия отгородили себе книжной полкой угол, и поставили там диван, устроив родительскую спальню. Оставшуюся часть комнаты отвели под «зал». Как-никак Алексей Семенович был инженером и хотел все устроить «чин по чину».
Теперь маленькая комната была совсем пустой. Родители даже скатали и убрали куда-то матрасы с двухъярусной кровати, опустошили шкаф с одеждой. Глина села на свой стульчик и обвела глазами комнату. Здесь ей было так же плохо, как и в приюте на Комсомольской. «Делать нечего, надо как-то жить», – подумала она и стала со вздохом разбирать рюкзак с вещами.
***
– Двойки почему в конце четверти? – устало спросил отец. Под его глазами были темные круги, язык заплетался, а самого Перевезева шатало. От него пахло спиртным.
– Потому что я в «Божьей пчеле» не училась, у нас там не было уроков. Я за полгода не могу программу пройти, – дерзко ответила ему Глина.
– Если бы, дрянь такая, не бродяжничала, да старших слушала, – начал отец, но Глина его перебила.
– Это всё враньё! Все, что директор написал – враньё! Это никакая не клиника и не лицей! Это самая настоящая ведьминская секта. Дети там делают какие-то волшебные таблетки, а Пасечник подмешивает их в мёд. А мёд он продает за большие деньги всяким богачам!
– Ах ты, дрянь бессовестная, – взвился отец, вытаскивая ремень из брюк. Ставшие ему широкими брюки чуть не спустились до колен. Проворная Глина выскочила из комнаты и юркнула в ванную, закрывшись изнутри на щеколду и приставив для верности швабру, – выходи, хуже будет!
Глина прекрасно знала, что хуже не будет. Отец покричит-побушует да и устанет, тогда она выйдет и прошмыгнет обратно к себе, учить ненавистную геометрию, в которой она ни бельмеса не понимает.
Глина просидела в ванной до прихода матери с работы, словно та могла вступиться за нее. Отец путано, перемежая речь матерком, который не был принят в семье Переверзевых, пожаловался Таисе на дочь, которая совсем от рук отбилась.
Таиса пошла на кухню, загремели кастрюли, зашипел кран, из которого выходил воздух. В микрорайоне воду давали только после восемнадцати часов. Глина слышала через стенку ванной, что Таиса рассказывает, что ее вызывали в школу. Классная руководительница обеспокоена поведением Глины.
– Глина наша не успевает – это полбеды. Она такие небылицы рассказывает, что у одноклассников и учителей – волосы дыбом. Не маленькая уже, а такое плетет.
– Что плетет? – тихо спросил отец.
– Что в этой клинике «Божья пчела» детей мучают рабским трудом, пытают, что она жила в приюте, где её били. Рассказывала, что у них там приняты были какие-то странные ритуалы с таблетками, которые якобы дают бессмертие. Дети смеются над Глиной, обзывают ее теперь Пчелой.
– Я думал, что у нас только одна дочь больная. Оказывается…
– Погоди, Лёша, надо разобраться!
Глина крадучись вышла из ванной и спряталась за дверью.
– Это всё твоя дурная кровь, – злобно зашипел Алексей Семёнович, – мать говорила моя, не женись, мол, на Тамаркиной сестре. Если в роду малахольные есть, дети какие будут?
Таиса виновато смотрела в стол, механически кроша капусту.
– Почему вы мне не верите? – спросила Глина, а родители ее от неожиданности вздрогнули.
– Потому что ты безответственный человек, – мать подняла на нее глаза, полные слёз, – тебя за неуспеваемость из лицея отчислили, но ты не сделала для себя выводов, ты продолжаешь лоботрясничать. Почему физику прогуливала? Тебя видела завуч за школьными гаражами с мальчишками из девятого класса. Это подходящая компания для тебя?
– Подходящая, – дерзко ответила на последний вопрос Глина, – по крайней мере, не считают меня психичкой и не лупят.
– Иди к себе! – не нашлась, что ответить дочери Таиса, – позову скоро на ужин.
Глина закрылась в комнате. «Ужин! – думала она, – жидкий суп с пшёнкой и тушеная капуста, хуже, чем в приюте на Комсомольской. И родители такие же злые, как воспитатели. А всё потому, что Глина – бездарная, даже Маринка лучше меня». Глина достала зеркальце и повертела его, стараясь рассмотреть себя со всех сторон. Длинный нос с веснушками, круглые глаза, как у кошки ночью, жидкая чёлочка, прическа-хвостик с радужной резинкой, ноги худые, сисек вообще нет.
«Никто не любит меня, я вообще по ошибке родилась, – пришло в голову Глине, – родители стыдились, что у них дочка-инвалид, вот и решились на вторую попытку. Не жизнь, а уродство сплошное».
Вскоре в комнату заглянула мама.
– Я к ужину накрыла, – сказала она и, не глядя в глаза дочери, добавила невпопад, – ты пока у бабушки поживешь, мы с отцом в больницу поедем на обследование. Завтра утром отвезу тебя.
– А школа? – спросила Глина, – через весь город пилить же…
– Ну, деваться некуда, – развела руками мама.
***
– Домой ты вообще-то собираешься? – сурово спросил с порога Переверзев Глину.
– Проходи, проходи, – засуетилась бабушка Надя, – провожая зятя в кухню, где за столом Глина решала алгебру, готовясь к экзаменам.
– Здрасьте, – хмуро сказала Глина и закрыла учебник.
– Домой, говорю, поехали, – сказал отец.
– Полгода не вспоминал, объявился, – послышался голос деда из смежной комнаты.
Переверзев промолчал. Незачем было рассказывать о том, как прошли эти полгода. Скольких трудов стоило выкарабкаться с того света, через что пришлось пройти.
– Мать сказала, что ты на работу устроился. Денег дай, – нагло ответила ему Глина, не вставая из-за стола, она явно не собиралась ехать на Пионерскую, – у бабки с дедом пенсии маленькие, мы тут на одной картошке второй месяц сидим.
Переверзев злобно посмотрел на нее и стал вынимать из брюк ремень, а баба Надя заголосила, хватая его за руки. Глина не сдвинулась с места.
– Только рыпнись, я в полицию сразу пойду, расскажу, как ты Маринку в секту продал, чтобы долги свои за лечение погасить, – сказала она спокойно.
Матерящийся отец выскочил на улицу, бабушка Надя – следом.
Глина снова раскрыла учебник, и хотя сосредоточиться на задачках не могла, делала вид, что занимается, пока ее бабушка не вернулась.
– Какая же ты стала злая, разве девочки так себя ведут, это же твой папка! – бабушка искренне пыталась пристыдить внучку, – выдумала ерунду какую-то.
– Ничего не выдумала, – буркнула Глина, с неудовольствием отмечая, что отец выглядит гораздо лучше. За два месяца лечения он порозовел и покруглел. Исчезли круги под глазами и вены на руках уже не выпирали от худобы.
Она знала, что родители ездили в Москву. Мама по телефону говорила Глине, что отец был в «Божьей пчеле», видел Маринку, и все у нее хорошо. «Значит мои рассказы только для других россказни, а родители все знают и понимают прекрасно», – злобно подумала Глина и снова уставилась в окно, – эх, взорвать бы эту проклятую клинику со всеми ее обитателями! Да как взорвешь, если отцу дали тот самый мёд? Сколько теперь Маринка будет отрабатывать?»
Глина швырнула книжку в угол и заплакала.
Через два дня к ним в очередной пришла инспектор комиссии по делам несовершеннолетних Алина Николаевна. Она бесцеремонно проверила содержимое холодильника и мусорной корзины, порылась в вещах Глины.
– Почему дома не живешь? – без лишних церемоний спросила она у Глины.
– За дедом ухаживать помогаю, – буркнула девочка, а бабушка поддакнула.
– Что с дедушкой? – дежурно спросила Алина Николаевна и села заполнять акт обследования жилищных условий.
– Альцгеймер у него, – услужливо ответила бабушка Надя, боявшаяся всех представителей власти, – иногда ничего, узнает меня или внучку, а иногда даже не понимает, что такое горшок, прости Господи. Я с ним не управлюсь одна, мы его с Галочкой вдвоем ворочаем его на кровати.
– Будешь еще драться в школе? –спросила для проформы инспектор.
– Я всё осознала, – приторно улыбнулась Глина.
– Ясно всё с тобой, – сказала Алина Николаевна, и, закончив заполнять акт, подсунула его на подпись.
Бабушка, не читая, подписала, Глина пробежала глазами документ.
– Не доверяешь? – хмыкнула Алина Николаевна.
– Нам на уроках говорили, что надо развивать правовую грамотность, – с невинным видом сообщила Глина. В акте было написано, что жилищные условия удовлетворительные, продукты питания имеются, семейные отношения спокойные.
– Почему на осень тебя оставили в школе? – спросила инспектор перед уходом, так, для проформы, и Глина ей также для проформы ответила.
– Подтянусь.
***
Глина точно узнала, когда Маринка умерла. Прошел месяц после возвращения отца из Москвы, в конце июля. Пропавшая сестра пришла к ней во сне, погладила ее по волосам и сказала: «Божьей пчелке пора на небко».
Теперь, проснувшись под самое утро, когда петухи только-только начинают хлопать крыльями, а куры ворчать своими противными голосами, Глина куталась в одеяло и смотрела в рассветное окно. Именно теперь она вспомнила все, что происходило с ней и сестрой в «Божьей пчеле». Крупные слёзы текли по щекам, стекали по обветренным губам, на подбородок и шею. Скоро одеяло, которое Глина прижимала к лицу, стало мокрым. Глина поняла, что она осталась совсем одна.
Наутро Глина рассказала свой сон бабушке, но та только шикнула на нее.
А к вечеру случилось кое-что странное, что навсегда изменило жизнь Глины навсегда: она услышала шёпот, исходивший из недр шкафа! Глина не верила в домовых, и хотя было ей всего четырнадцать лет, но опыт «Божьей пчелы» подсказывал, что всё возможно. Глина храбро решила проверить, кто говорит с ней. В шкафу пахло сухим чабрецом, который в ситцевых мешочках был разложен на полках «для духу и от моли», а ничего больше и не было. Рядком висели шифоновые и шерстяные платья времен бабушкиной молодости да дедов костюм в старой простеганной мелко по краям старой простыне. На верхней полочке накрытая пожелтевшей газетой лежала старая дедова ондатровая шапка. Выглядывали рыжие клочья её свалявшегося меха.
– Это была славная охота, утки собирались на зимовку, и Палыч браконьерил, – прошелестела шапка, – он набил сумку тушками, за каждой в болото бегала Найда. Хорошая была собака, сушками любила хрустеть. Помнишь ее, Глина?
Глина в ужасе молчала, но дверцу не захлопывала, а шапка тем временем продолжала.
– Палыч похвалился добычей, а его друг – косоглазый Миронов озлился, сдернул меня с головы Палыча да вверх подкинул. Да и выстрелил в меня дробью. Теперь во мне дырочки, ни заштопать, ни залатать. Да мех покуда густой, голова у Палыча не мерзнет.
Глина была уже не в силах терпеть, дверь захлопнула и из комнаты выбежала. Но вскоре страх сменился любопытством: что еще расскажет ондатровая шапка? Глина снова вошла в горницу, подставила табурет, добралась до верхней полки и вытащила шапку из шкафа. Рукам было тепло, шапка словно дикий зверь остро пахла, а в ладонях Глины появилась густая тягучая субстанция без запаха. Возможно, так мог бы выглядеть расплавленный янтарь. Шапка выскользнула на пол, а Глина помяла эту субстанцию, ладонями и задумчиво скатала упругий шарик, который через пару минут затвердел. Он приобрел цвет полированной липы на срезе, словно ручка бабкиного комода. «Так вот как получаются бусины!» – с удивлением осознала Глина. Все постепенно становилось на свои места. Всё, что раньше было не доступно ее пониманию, словно открылось ей.
Не зная, что с этим шариком делать, Глина догадалась, что он не целебный. Она видела, что в мед добавляют только белые или прозрачные шарики. Для чего мог пригодиться такой янтарный – следовало как-то проверить. О случившемся Галина никому не рассказала, ей не хотелось попасть обратно к Пасечнику, и она решила действовать исключительно осторожно. Шарик перекочевал в карман Глины и пригодился совсем скоро.
***
– Вот ты и попалась, овца, – сказал Звонкий, получивший кличку за брехливый язык. Он был простой шестеркой во взрослой компании, но среди ровесников задирал нос.
Глина попятилась и непроизвольно сунула руку в карман. Там она нащупала скатанный недавно шарик, который называла «Шапкин».
– Кто тебе разрешал по моей территории ходить? – спросил Звонкий, ковыряя мизинцем в зубах. Эту отвратительную привычку он явно у кого-то подсмотрел. Из-за его спины вышли две сявки поменьше ростом. В одном Глина узнала соседа бабушки Нади – Петренко Вадима. Вадиму было стыдно, но он хорохорился и задирал нос.
В переулке сгущались сумерки, до дома бабушки Нади оставалось пройти каких-то двести метров. Глина понимала, что настал тот самый час икс, которого она со страхом ждала. Звонкий, давший ей на время травматический пистолет, слишком долго ждал, что она его вернет.
– Я тут живу, – в надежде потянуть время хмуро ответила Глина.
Она оглянулась, а вдруг случайный прохожий на улице вступится за нее. Но, как назло, никого не было, да и кому надо связываться с компанией агрессивных малолеток…
– Не бреши… Ты не песчановская, а с Чижовки. Ходишь тут, воздух портишь. За воздух бабки гони, – сказал Звонкий.
– Вы ж девчонок не трогаете? – оглянулась Глина по сторонам.
– Конечно, не трогаем, только немного щупаем.
Компания молодых ублюдков стала теснить Глину к росшим возле забора кустам. Мимо шел молодой человек, и Глина закричала: « Помогите, помогите!», но тот только вжал в плечи голову и ускорил шаг. Подростки глумливо заржали.
Глина вытащила шарик и, покоряясь интуиции, не понимая для чего бросила шарик под ноги Звонкому. Раздался громкий хлопок, и вверх взвился упругий столб огня. Звонкий заорал не своим голосом, загораживая руками лицо. Одежда на нем задымилась, а руки моментально покрылись волдырями. Приятелей, как ветром сдуло, и Глина без оглядки бросилась к дому бабушки. Назавтра, возвращаясь из школы, она наткнулась у булочной на Вадима. Зыркая по сторонам, он подошел к ней и тихо сказал.
– Не знаю, что за шухер ты вчера устроила, но у Звонкого всю будку разворотило. Он в больнице. Сказал, что выйдет – уроет.
– Передавай привет дружку, – сказала Глина, – сунется ко мне – без яиц останется. У меня много взрывчатки, и тебе перепадёт.
После этого случая Звонкий и его дружки Глину не беспокоили, а она не испытывала ни малейших угрызений совести. Наоборот, она ощутила силу и задор: теперь Глина знала, для чего с ней говорят вещи. Они отдавали ей свою память, а уж как ее использовать, решать ей.
Глина стала слушать окружающие предметы, но чаще всего рассказы ее пугали. Словно всё зло мира стекалось теперь в ее руки. Шарики скатывались мелкие, темные. Один из них серого цвета Глина по недомыслию бросила в пруд, и наутро на его поверхность всплыла утопленница, иссиня-белая, сморщенная и частично изъеденная раками бабка Лёдиха, пропавшая в мае. Глина сразу сообразила, что вода и темные шарики – опасное соседство. Во второй раз Глина раскрошила фиолетовую бусину и рассыпала крошки на городской свалке. Погибли голуби, а в дальнем углу вспыхнул, а потом долго тлел пожар, разнося невыносимый смрад над микрорайоном.
Путем проб и ошибок Глина поняла, что безопаснее всего темные шарики хоронить. Одну такую бусину она скатала после того, как с ней вздумал поболтать полицейский уазик. От рассказанной истории Глину чуть не вырвало, зато она знала, где в селе Песчановка находится большой схрон якобы уничтоженного по акту героина. Этот шарик она решила похоронить по всем правилам, на кладбище на Пионерской. Подвернувшейся железкой Глина выкопала неглубокую ямку и похоронила смоляной шарик. Место запомнила. Все темные шарики она намеревалась собрать вместе, чтобы потом выкопать и применить. Она задумала разнести к чертовой матери «Божью пчелу»! Но пока у нее не было четкого плана, Глина решила копить злую силу. Рано или поздно это предстояло сделать, а пока, Глина вытерла руки влажной салфеткой из рюкзака, словно это могло ей помочь. Крошечное пятно на ладони от соприкосновения с бусиной осталось, как червоточинка на яблоке, но Глина знала, что скоро оно исчезнет, как было не раз… Глина мрачно усмехнулась: «Надеюсь, что из могил покойники не поднимутся, не авторизуются». Вода и воздух не приняли нежеланный дар, земля отвергнуть не должна была. Все мы из земли вышли и в землю уйдем.
Для себя Глина сохраняла только светлые шарики, оставшиеся от добрых историй. Похожие на речной жемчуг бусины она нанизывала на нитку и носила на шее. От оберега шло ровное тепло, он дарил спокойствие. Несколько рыжих и темно-синих бусин Глина оставила для себя, пригодились бы при встрече со Звонким и его компанией. Карманы Глины всегда были набиты секретным оружием.
***
– Это, по-вашему, нормально? Старшая дочь при живых родителях в приюте живет, младшая – у бабушки! – следователь Борис Сергеевич смотрел на Таисию Переверзеву.
