Текст книги "Там, где горит свет (СИ)"
Автор книги: Ирина Шевченко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)
– Разбудил? – Тьен закрыл лицо ладонями. Голос прозвучал сдавленно и глухо. – Извини.
– Страшный сон?
– Вроде того.
От коснувшейся плеча ладони по телу прошло умиротворяющее тепло. Так неожиданно, что он вздрогнул, и Софи, почувствовав это, отпрянула. Внутри снова похолодело.
– Принести тебе что-нибудь? Воды?
– Нет, не надо.
Осторожно, проверяя странное предчувствие, он дотронулся до ее руки. Тепло. И светло. Яркий свет, исходивший от нее, проникал прямо в душу, изгоняя из нее тьму.
– Тогда я пойду?
Она попыталась отнять у него руку, но парень лишь сильнее сжал ее ладонь, притянул к лицу и прижался к ней лбом.
– Подожди. Задержись на минутку.
На две, на три – тьма не хотела оставлять его так легко.
– Я хотел попросить прощения за книгу. Просто не знал, как объяснить насчет куртизанок, и...
Нет, он не раскаивался, но сейчас готов был говорить все, что угодно, только бы она не уходила. И он говорил. Держал ее руку и втягивал в себя ее свет, грелся ее теплом, впервые в жизни по-настоящему чувствуя себя вором. Пил ее, словно воду...
Вода! Две горизонтальные волнистые линии – это вода. Две прямые – земля. Волнистые, но вертикально – воздух. Одна ломаная, словно острые зубцы или застывшие языки пламени – огонь.
– Тьен, пусти, пожалуйста. Мне больно.
Последний глоток света. Глубокий вдох, чтобы голос не задрожал от волнения.
– Хочешь, в следующий выходной опять куда-нибудь сходим? Только не к поэтам.
– В галерею? – нерешительно предположила Софи.
– В музей.
Глава 11
До утра он не сомкнул глаз. Думал. Пытался понять.
Что это было? Обычный кошмар? Воспоминание? Сердце подсказывало, что последнее. И тогда это объясняло бы … Это объясняло бы, почему его так страшат полеты, и больше ничего. Ни намека на природу происходящих с ним странностей, а ведь это странно – видеть в другом человеке внутренний свет и вытягивать этот свет, наполняя им свою душу. Но полегчало. Посветлело.
Ночь за окнами уступила место серому утру, и фабричный гудок позвал к станкам новую смену, а Тьен так и не надумал ничего нового. Лежал, прикрыв глаза, слышал, как вышла из своей комнаты Софи, выскочила на двор, а после, негромко звеня посудой, завозилась в кухне.
– Доброе утро.
Не выдержал, встал. Захотелось увидеть ее, проверить, не примерещилось ли. Бывает же: просто настроение дурное, а тут – заботливый голос с нотками тревоги, теплая рука…
Но нет, не показалось.
– Доброе.
Девчонка светилась. Не все время, но если поглядеть как-то так, не прямо, а будто сквозь, становилось видно окружавшее ее сияние. Рука непроизвольно потянулась вперед, и пальцы сомкнулись на худеньком запястье.
– Ай! Ты чего?
– Ничего, прости.
Ничего. Совсем. Он видел ее свет, но теперь не мог взять ни капли. Может, делал что-то не так. А может, уже не нуждался так остро в приливе чужого тепла, как это было ночью, когда перед глазами еще стояли зловещие тени в сполохах пламени.
– Подморозило, – сказал он, вернувшись из уборной. Тепло оказалось недолгим. – Ты бы малого не тащила. Пусть остается, выспится.
Софи замотала головой – вспомнила, как было в прошлый раз.
– Обещаю, мы и во двор не выйдем, пока ты не вернешься.
Неизвестно почему, но она поверила.
Люк тоже светился. Его сияние было другим, чище и теплее, чем у сестры. И его не нужно было пить. Достаточно притронуться, и губы мимо воли складывались в улыбку, а тревоги казались далекими и несущественными. Тьен подумал, что так, должно быть, светятся дети. Весь день он старался держаться к малышу поближе и почти не думал о неудачных полетах и испещренной таинственными знаками плите.
– Скользко, – пожаловалась возвратившаяся из лавки Софи. – Хоть на каток не ходи.
– Как это – не ходи? – возмутился вор. – Мы уже собрались!
Ему не терпелось вырваться из дома и посмотреть на других людей. Увидеть, пощупать, попробовать.
– Мы соблались, да! – подтвердил решительно напарник. – На каток!
Святочное дерево в центре ледового круга еще пестрело лентами и игрушками, а праздничную иллюминацию уже сняли. Но сегодня Тьен этого не заметил: для него площадь горела сотнями огоньков, и стоило немалых усилий не уподобиться гоняющемуся за солнечными зайчиками щенку, перебегая от прохожего к прохожему с высунутым от предвкушения игры языком.
Для первого опыта юноша решил удовольствоваться узким кругом знакомых.
Непоседливая и смешливая Амелия совсем недалеко ушла от ребенка. Щедро рассыпаемые ею лучики только дивом не топили лед под ногами и вызывали улыбки на лицах тех, кого ненароком касались. Тьен пригласил ее сделать круг и, сжимая в ладони мягкую рукавичку, сам чувствовал себя мальчишкой, никогда не знавшим грязи слободских улиц.
С Анной было иначе. Ее свет приманивал взгляды, словно любопытных мотыльков, дразнил игривыми переливами и тут же отпугивал, плотным коконом смущения скрывая девушку от каждого, кто пытался приблизиться. Чтобы пробиться сквозь этот кокон, мало было держать ее за руку, прогуливаясь по площади или кружа на льду.
– Здесь есть сувенирная лавка, видите дверь? – Тьен указал на дом, где в нижнем этаже примостился скромный магазинчик. – Работает допоздна. Хотите, зайдем?
– Мы уже были там с Ами. Внутри нет ничего интересного.
– Есть, вы просто не заметили.
Неизбалованный визитами покупателей продавец с радостным приветствием бросился навстречу, и вор молча швырнул на прилавок монетку: пусть просто не мешает.
– И что же тут есть? – Анна рассеяно осматривала заставленные статуэтками и лаковыми картинками полки. Ненадолго задержалась на витрине с дешевыми украшениями.
– Здесь есть черный ход, – шепотом сообщил ей парень.
Если ему доводилось более или менее часто бывать в каком-нибудь месте, он привычно намечал для себя возможные пути отступления. Но сейчас сувенирная лавка пригодилась не для ухода от жандармов – всего лишь для того, чтобы сбежать из-под отеческой опеки папаши Ламиля, подальше от насмешливых и всевидящих глаз хитрюги Амелии и недовольных взглядов Софи.
Тьен открыл спрятавшуюся за ширмой дверку и за руку вывел ничего не понимающую девушку в узкий темный проулок. А там напористо и резко, не размениваясь на ненужные слова, прижал к шершавой кирпичной стене и поймал губами запоздалый испуганный возглас. Минутное противостояние, и она сдалась: изогнулась в его объятьях, подавшись вперед всем телом, руки, поначалу отталкивавшие его, теплым шарфом обвили шею, а губы сами тянулись навстречу, требуя поцелуев, еще и еще. Но главное, ее свет стал ярче и сильнее, словно костер, в который подбросили углей.
– Нужно возвращаться. – Не она, он сам об этом вспомнил, когда пальцы нащупали и расстегнули уже третью по счету пуговицу на ее шубке. Хватит. А то неизвестно, до чего доэкспериментироваться можно, и плевать, что вокруг зима, мороз, холодные стены и обледенелый булыжник…
– Да, конечно. – Анна смущенно отвернулась, привела в порядок одежду. Сияние вокруг нее постепенно делалось вновь робким и ровным.
В лавке Тьен купил ей браслетик из бирюзы и решил, что в ближайшие дни на каток ему лучше не ходить.
А дома Софи устроила ему настоящий скандал. Не сразу: сперва ужином накормила (тарелку перед ним с такой силой на стол швырнула, что странно, как та не разбилась), малого спать уложила, а потом уже началось. Ворвалась без стука к нему в комнату, налетела. Все про него с Анной припомнила, с первого дня, когда Тьен с ними на площадь пошел, и до сегодня. Не кричала, так то лишь потому, что боялась брата разбудить, а так – чистая ведьма, могла бы, взглядом в труху развеяла бы.
– Ревнуешь, что ли? – усмехнулся вор.
Манон бывало устраивала Лансу подобные разносы. Так у той и повод был, и право – третий год, никак, с этим обалдуем белобрысым живет-мается. А мелкой какое дело?
– Я? Тебя? – еще больше распалилась в ответ на шуточное предположение девчонка. – Другой ерунды не придумал? Совсем не понимаешь, да?
– Не понимаю, – рассеянно признался Тьен, тем временем глядя вприщур на рассвирепевшую хозяйку. Ее свет больше не был теплым и манящим, скорее, так светится изнутри налившаяся грозой туча, готовая вот-вот разразиться молниями. А еще…
– А ты подумай! – сердито топнула ногой Софи. Сверкнула первая молния. – Подумай. Кто тебя на каток привел? Кто тебя с ней познакомил? Чей ты кузен? Глаза б мои тебя не видели, родственничек! Кого в итоге виноватой назначат, если что-то случится? В общем, делай, что хочешь и с кем хочешь, но не с моими подругами! Их у меня не так много, чтобы из-за всяких там… чтобы из-за всяких там с ними ссориться!
– Объяснила, ничего не скажешь, – пробормотал парень, пытаясь сконцентрироваться на странности, привлекшей его внимание. Свечение вокруг девочки было не цельным. Ночью он не заметил, да и потом тоже, но то тут, то там видны были темные прорехи, как будто кто-то загребущей лапой вырывал у Софи ее свет. Болезни, тревоги, потеря близких – все это не могло не отразиться на ней...
Но откуда ему знать, что эти пятна – следствие пережитых невзгод, как и то, что внутреннее свечение, которое он вдруг стал различать, – не обман зрения или, и того хуже, не помешательство?
– Куда ты смотришь? – насторожилась Софи.
– Никуда, – выдавил он сипло. Но глаз не отвел.
«Дыры» в окружавшем ее ореоле были не новыми, они уменьшались, снова наполнялись светом. Все, кроме одной: темный луч, прошивший сияющую оболочку и вонзившийся в тело чуть ниже ключицы. А если взглянуть на девочку со спины, наверняка найдется такая же свежая отметина…
Лоб покрыла испарина. Рука непроизвольно потянулась к груди, нырнула за воротник и нащупала едва различимый на гладкой коже бугорок.
– Что случилось? – забеспокоилась Софи. – Тебе нехорошо?
– Да… Что-то стало…
– Воды?
– Нет, не нужно. Просто иди. И я… Я понял насчет Анны. Не волнуйся.
Чтобы унять озноб, он вынул из шкафа купленную впрок бутылку бренди и отхлебнул за раз добрую четверть. Не помогло.
Укутался в одеяло и сел на полу у очага. Стало еще хуже: вспомнил, как проснулся на этом же месте в первое утро. Софи притащила его от реки, а потом слегла на несколько дней…
– Бесовщина какая-то, – прошептал он, дробно отстукивая зубами. – Бред.
Бред был бы хорошим объяснением. Да, он простудился или подцепил от кого-то заразу, не сегодня, еще вчера, и теперь у него лихорадка, жар и галлюцинации – кажется, это именно так называется. И нет никакого сияния – люди, поди, не лампочки! И не умеет он забирать чужой свет и чужую жизнь.
…а цветы, что стояли в комнате, все до единого засохли. И в углу валялся трупик не вовремя покинувшей свое убежище мыши…
Рассаду Софи посадила уже новую. Расставила горшочки в пустой, редко отапливаемой гостиной и бегала утром и вечером проверять свежие всходы.
Тьен пробрался в холодную комнату в полной темноте, и лишь прикрыв дверь, зажег принесенную с собой свечу. Но еще до того, как огонек озарил уставленный горшками и ящичками с землей стол, он успел различить слабое мерцание: как и все живое, растения имели свой внутренний источник света. Не душу, наверное, но силу, энергию… А там, может быть, и душу. Кто знает.
Выбрав самый крупный росток, уже выпустивший два маленьких листика, юноша достал из-за пояса прихваченный с кухни нож. Стиснул зубы и медленно провел лезвием по ладони. Больно! Но другого способа убедиться в собственном помешательстве он не придумал.
Ничего, сейчас заляпает все тут кровью, потопчется босыми ногами по холодным доскам, чтобы уж наверняка на неделю свалиться с лихоманкой, и точно поймет, что все это бред!
Ладонь защипало, кровь тонкой струйкой потекла в рукав. Тьен поднес к свежему порезу цветок… Видел бы кто со стороны, сразу понял бы – идиот! Он уже готов был рассмеяться, но рана вдруг перестала пульсировать.
Вор громко сглотнул. Свечение вокруг выбранного им цветка обернулось туманом и, как дым в узкую щель, втянулось в рассеченную ладонь. Кровь остановилась, а края раны сами собой сошлись, оставив лишь темную полосу.
Вместо зеленого побега из горшочка с растрескавшейся землей торчала короткая сухая палочка.
…Этой ночью он снова не спал. Боялся. Снов, полетов, возвращения крылатых теней. Себя…
Тьен заболел. Сам сказал.
– Не входи! Я заболел!
Проснувшись, Софи услышала, как он ходит по комнате, хотела заглянуть, но резкий окрик остановил в дверях.
– Не входи, – повторил постоялец тише. – И малого ко мне не пускай. Заразитесь еще.
– Сделать тебе чай? Мед есть, липа…
– Нет, ничего не нужно.
Она думала и сегодня оставить с ним Люка, но теперь о таком, конечно, и не заикнулась. Приготовила завтрак, собрала еды с собой, разбудила брата, накормила и повела в лавку. Им не привыкать. Плохо только, что за два дня тепла, снег успел растаять, на салазках братишку не прокатишь, а за вчера мокрые улицы обледенели, и пришлось время от времени нести сонного малыша на руках, осторожно переставляя ноги, чтобы не поскользнуться. Но добрались кое-как.
На работе захворавшего квартиранта вспоминала не раз. Даже хотела сбегать в обед, поглядеть, как он там, но пришлось бы просить господина Гийома присмотреть за Люком, а она так прежде никогда не делала – неудобно. Да и Тьен, поди, не малое дитя, воды как-нибудь сам себе вскипятит и обед разогреет…
К жаркому, что она оставила на плите, он и не притронулся. Суп тоже не ел. В хлебницу и не заглядывал. Вернувшись, Софи проверила шкафы и кастрюли, и убедилась, что парень, скорее всего, и на кухню сегодня не выходил. Нельзя же так! Во время болезни силы особенно нужны. А где их взять, если целый день на одной воде сидеть? Если он хоть воду пил.
– Тьен? – она тихонько постучала в дверь его спальни. – Можно я зайду?
– Нет. Иди к себе.
Голос у него был до того слабый и несчастный, что Софи и не подумала слушаться. Ишь, гордец нашелся!
– Помирать собрался? – Девочка решительно вошла в комнату. – А мне за свой счет тебя потом хоронить и заупокойную заказывать?
Парень на грубую шутку не отозвался. Сидел на кровати, ссутулившись и спрятав лицо в ладонях. Плечи мелко подрагивали, словно он плакал, но когда Софи приблизилась еще на шаг, вор резко вскинул голову, и она увидела совершенно сухие, болезненно-тусклые глаза.
– Я же просил.
Выглядел он совсем плохо. Бледный, даже губы побелели. Волосы на лбу слиплись от пота, и рубашка взмокла подмышками и на груди. Трясется весь.
– Тебе лежать надо. Давай, постель перестелю и…
– Не подходи! – выкрикнул он, стоило ей сделать еще шаг. На выставленной вперед ладони виднелись длинные царапины, а рукав весь был в бурых пятнах.
– Ты поранился? – спросила Софи, когда всполошенное его криком сердце перестало подпрыгивать в груди.
– Я? – Тьен опустил сжавшуюся в кулак руку. – Да, несильно. Только не подходи, пожалуйста. Не хочу, чтобы ты заразилась.
– Глупость какая, – отмахнулась она. – Зараза так быстро не липнет. Сейчас постель тебе расстелю, чай принесу и уйду.
На полу валялись исчерченные непонятными знаками листы бумаги. На некоторых, кроме чернил, темнели пятна крови, но она не собиралась ни о чем расспрашивать. Жар разум мутит, и не такое случается. Мама в последние дни все шила что-то, говорила, ей, Софи, приданое… Наволочка старая, вся в стежках. Выкинуть рука не поднимается, так и лежит в комоде, в нижнем ящике…
– Тьен. – От воспоминаний стало тревожно, а в глаза словно песка насыпали. – Что у тебя болит? Ты… – Она потянулась потрогать лоб, но он отстранился. – С-совсем плохо? Может… Может, доктора позвать? Он тут недалеко живет. Я сбегаю, ага? У меня и деньги есть. Ты только приляг, пожалуйста. И чаю выпей, тебе надо. И…
– Не надо доктора, – тихо вымолвил больной. – Само пройдет, не впервой.
– Хочешь, воды тебе согрею? Обмоешься. Поешь потом. Поешь же?
– Хорошо. Только… Скажи, вот так… – Он осторожно, словно она была сделана из стекла, взял ее руку. – Вот так не больно? Или… я не знаю, как…
– Тепло. – Она зажмурилась, сдерживая вызванные грустными воспоминаниями и смутным тревожным предчувствием слезы.
– А так? – Ладонь к ладони, пальцы сплелись, и сквозь кожу чувствуется биение чужого сердца. – Если так, то…
– Тепло, – повторила девочка, с силой вцепляясь в его руку. – И ты… Ты не горячий совсем. Видно, хворь потом вышла, отлежаться только надо, поспать…
Раньше такого не случалось. И болел, бывало, особенно в детстве. И дрался – куда же без этого? Как положено, харкал мокротой или с неделю отсвечивал фингалом под глазом. Зуб тот же, не врос ведь, хоть и вкручивал поначалу в десну, веря в слышанные когда-то побасенки.
Что же изменилось?
С ночи и до позднего вечера Тьен метался по комнате, терзал бумагу, в хитросплетении неведомо откуда всплывших в памяти символов пытаясь отыскать разгадки, и даже, как в той глупой присказке, бился головой о стену – все впустую.
Полегчало лишь с приходом Софи.
Он не хотел впускать ее. Боялся снова обидеть случайным прикосновением. Или не случайным. Ведь так тяжело удержаться, когда тебя манит ласковый и теплый свет…
А она все равно пришла. Он отбирал ее силы, ее жизнь, а она жалела его, волновалось, как о родном. И от этого становилось еще хуже… и лучше.
Он сидел на постели, и навалившиеся после часов бесплодных раздумий слабость и апатия, не давали лишний раз шевельнуть рукой, а она притащила с кухни табурет, взгромоздила на него большой жестяной таз и наносила теплой воды. Как с маленького стащила рубаху, и пока он вяло плескался, смывая пот с лица и кровавые потеки с рук, перестелила постель и собрала разбросанные по комнате вещи. Потом принесла поесть. Мясо казалось безвкусным, каша становилась поперек горла вязким комом, а чай отчего-то вонял затхлым болотом, но он, борясь с тошнотой жевал и глотал, жевал и глотал, потому что она сидела рядом… А когда сбегала, посмотреть, как там Люк, которому рано было спать и которого по его, Тьена, милости лишили сегодня и ледовой горки, и сестры, парень сплевывал тошнотворную жвачку на обрывок газеты и швырял под кровать, к выпачканным в крови салфеткам и трем убранным подальше от глаз Софи горшочкам с загубленной рассадой…
А после сам не заметил, как уснул, успокоенный добрым светом…
На следующий день была намечена встреча с Лансом. Тьен сам выбрал место и время, но соблазн не пойти был велик. Остаться дома, отлежаться, выспаться, стараясь не думать больше ни о чем. И не ходить в комнату с молоденькими примулами и фиалками. Вчерашних изысканий хватило: забирать силу – да, отдавать – хоть от натуги лопни, нет. Не вышло ни с цветами, ни с Софи.
Полдня провалявшись в кровати, к обеду он все же заставил себя встать. Умылся, переоделся, поел, сколько смог, и вышел в город. Шут должен был подойти к центральному почтамту в шесть вечера, но сидеть до того времени дома, дожидаясь прихода Софи, Тьен не хотел.
Прогулялся по парку, заглянул в несколько магазинов. Горбунья Нэн, будь она жива, сказала бы, что в церковь надо, у бога помощи попросить, но в это он с малолетства не верил. Не в то, что бог есть, в этом-то как раз не сомневался, а в то, что бог есть в церкви. Что ему делать в душном полумраке, просмердевшем смешанным с благовониями старушечьим потом? А вот что там действительно хорошо, так это по карманам шерудить, но настроение было нерабочее.
Исходив прилегавшие к городскому центру улочки вдоль и поперек и вдоволь налюбовавшись на грязные дома и расфуфыренных мещанок, он убил кое-как два часа и явился к почтамту в срок, чего никак нельзя было сказать о досточтимом Ланселоте Крайо, опоздавшем ровно на двадцать две минуты.
– Тебе часы подарить? – проворчал Тьен вместо приветствия, при этом рассматривая старого приятеля по-новому, так, как недавно научился.
Шут светился почти как ребенок, озаряя мир вокруг ровным и чистым сиянием, в котором давно и бесследно потонули темные пятна былых неурядиц.
– Подари, – не отказался он. – А заодно можешь и работенку новую подыскать.
– А с этой что не так? – забеспокоился Тьен. Думал, хоть за друга спокоен будет, а тут такие заявления.
– Скучно, брат, – посетовал белобрысый. – Рассказать не могу, как скучно! – За разговором они пошли вдоль по улице, намереваясь остановиться хоть в чайной, хоть в рюмочной, и прохожие теперь озирались на размахивающего руками Ланса. – Ходишь туда-сюда, бродишь. Продашь что-нибудь, не продашь – не известно. А наслушаешься бывает! А то и побить могут.
– Побить? – нахмурился вор: с Шутом никогда не разберешь, взаправду говорит или заливает опять. – За ухваты, что ли?
– Угу, за ухваты. Ухватил тут одну, а у нее, оказывается, муж в комнате дрыхнет.
– Кому что, а тебе все бы баб тискать.
– А я виноват, что она мне открыла в лифчике на босу ногу?
Тьен попытался себе это представить, но воображение подвело.
Присели в маленьком кабачке. Взяли по пинте пива и копченых колбасок. Платил за все известно кто.
– На работе пока продержись, – увещевал товарища вор. – За руками следи и за языком тоже. Для дела надо, я ж объяснял. Погоди, пока центральные районы тебе доверят.
– Что за дело хоть? Ты ж ведь так и не сказал.
– Заказ один есть, – туманно начал Тьен. – Стоящий. Но подойти нужно серьезно.
– Хату брать будем? – пригнувшись к столу и оглядываясь по сторонам прошептал господин коммивояжер.
– Когда б это я домушником заделался? Нет, конечно. Человечка одного обработать надо. Но сперва прощупать хорошенько. Посмотреть, где и с кем живет. А там и дальше определимся.
– А что за человек-то?
– Инженер, – глазом не моргнув, выдал вор. – Конструирует армейские машины. Кое-кто хорошо заплатит, если мы у этого хмыря чертежи изымем. Но взять его нелегко. Дом охраняется, контора тоже. По дороге разве что перехватить…
Он такое в одной книжке читал. Только там за главного героя не вор был, а сыщик. А вор – дурак дураком, в конце, когда его все же застрелили, и жалко не было.
– Но адрес пока не скажу, – закончил рассказ Тьен. – Надо, чтоб тебя в том районе знали, чтоб и не подумали после. Ясно?
– Ясно. – Шут вдруг посмурнел. – Так мы теперь на иностранную державу работаем? Шпионы типа? Я, знаешь, на такое не подряжался. Я хоть и вор, конечно… бываю иногда. Но вообще я, может быть, этот… как его… полиглот!
– Патриот, – поправил его с усмешкой друг. – Я, наверное, тоже. Так что иностранные державы тут ни при чем. Конкурирующая фирма. Хотят себе новейшие разработки заиметь и контракт с министерством. Там, знаешь, какие деньжища вертятся!
– Какие?
Тьен сказал навскидку, и пришлось еще пинту брать – Ланса от изумления отпаивать.
– А что там «мертвяк»? – словно невзначай поинтересовался он.
– Да ничего, – пожал плечами белобрысый. – Недели две уже ни слуху, ни духу. Как в воду канул.
Примерно после того дня, как повстречался с Софи.
Занятно… было бы, не будь так страшно. С чего бы вдруг? Увидел девчонку, метку на ней – мысленно Тьен называл следы в сиянии людей метками – понял, откуда та взялась и догадался, что он жив… И все?
– Ланс, хочешь заработать по-быстрому?
– Кто ж не хочет?
– Значит, слушай сюда, – вор притянул приятеля за шею. – И не думай, что я шучу. Встретишь этого типа, сразу иди к нему. Прямо к нему, даже по сторонам не озирайся…
Было уже: глаза на секунду отведешь, а его и след простыл.
– …подходи и требуй с этого хмыря обещанную награду.
– К-какую награду? – Шут икнул.
– То, что он за меня живого обещал. Помнишь?
– Ты что? Хочешь этого жука на деньги развести?
– Нет. Поговорить с ним хочу. И тебе какая-никакая выгода.
Засим пришлось брать еще пинту.
– Слышь, Валет, – захмелевший порядком Ланс с усилием сфокусировал взгляд на лице приятеля. – Запамятовал совсем: козырь твой в слободе объявился.
– Какой он мой? – отмахнулся Тьен. Шулер с его девкой, как и пробившая грудь пуля, казались теперь досадным недоразумением, не стоящим воспоминаний. – Да и я какой теперь валет? Не в колоде же.
Звание, которое с гордостью носил как имя, в числе многого другого утратило ценность.
– Верно, – подумав, согласился коммивояжер. – Не валет. А козырь – он козырь. Говорят, свою банду собирает. Для серьезного дела. Добровольцев ищет.
– Не лезь в это, – сурово наказал Тьен.
– Я и не думал. Ну его, с той сволотой связываться. У нас же свое серьезное дело, да? Мы этого инженеришку…
– Обязательно. Так что не засиживайся, тебе на работу завтра. И я пойду. Манон привет.
