Текст книги "Бандитский подкидыш (СИ)"

Автор книги: Ирина Шайлина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

Глава 25. Давид

Сил было больше, чем месяц назад, возможно, больше чем когда-либо – отчаяние неплохо мотивирует. Но я по прежнему чувствовал себя беспомощным. Смотрю на свои руки. Костяшки пальцев сбиты – лупил кулаками об стену так, что на ней оставались алые пятна моей крови, которые высыхая медленно бурели.

– Везде проверили? – хрипло спросил я.

– Да, – кивнул Саша. – Ищем, везде ищем.

– Плохо! – заорал я.

Я и сам был готов бежать по следу, только вот беда – следа не было. Она шла обочиной, это мы поняли. Кусты за последним домом чуть примяты. Хозяева сказали, что собака лаяла ночью. Тут Катя была, куда делась – непонятно. Все обыскали, но моя Катя словно растворилась. Это она умела. Её искали и мои люди, и люди Расула, который таким образом пытался вернуть моё расположение. Но безуспешно. Оставалось надеяться только, что она так же недоступна и для моих врагов.

– Дача?

– Ничего.

Я и сам туда полетел. Сразу, как только узнал. Избивал Расула уже потом. Но и правда – ничего. Но я готов искать дальше и дальше, но сейчас меня тянет туда словно магнитом. Уступаю себе, возвращаюсь.

Дача тёмная, неприютная, всеми брошенная. Словно тепло и уют давала дому Катя, а как она ушла, то и тепло все вместе с ней. Теперь в дом даже входить не хотелось, но я вхожу. На крыльце натоптано, но это уже мои люди постарались.

Осмотрелся. Всё валялось, но валялось оно и прежде, ни о чем не говорит, эту дачу не раз перевернули. Осень, в доме холодно. Подошёл к печи, открыл заслонку. Там – безукоризненно чисто, выскоблено просто. Бывает ли в печках такой порядок? Понятия не имею. Но сейчас эта мысль царапнула. Но как-то не глубоко, слишком несерьёзный повод.

Прошёлся по комнате. Выглянул в сад, жалкий и голый. Из-за тех деревьев я тогда смотрел на Катю. Тогда она делала этот дом живым. Чужая совсем, тогда, а я доверил ей самое важное что у меня было, что есть сейчас. Снова захотелось выть. И кажется вдруг, что все эти разборки, дележка бизнеса, все, что таким важным казалось – ерунда. Стоило ли вообще об этом думать? И успокаивать себя тем, что один раз Катя справилась, справится и второй не получалось. Глупо все и дурацко. Найти нужно, как можно быстрее, а потом никому больше не доверять.

– В город, – бросил я выходя из дома.

Можно было добавить, чтобы искали лучше, но я знал – ищут. Никого и никогда, наверное, так не искали, как сейчас ищут Катю с моим сыном.

Я увидел это уже на крыльце. Совершенно неприметная деталь, просто споткнулся взглядом. Ниточка пуховая. Тонкая, почти прозрачная, на ветру дрожит. Коснулся. Намотал на палец. Белоснежная. Оставленная тут недавно. И недавно же мной виденная, такая же. Утеплитель из разодранной Катиной куртки. Бессилие моментально сменилось яростью, такой яркой, что самого ошеломила, дышать спокойно не давая, требуя выхода наружу.

В прошлый раз в этот дом, который я когда-то купил для нашей молодой семьи, я проник почти вором. Уничтоженный, раздавленный, истекающий кровью. Сейчас я вошёл хозяином. Толкнул дверь ногой. Нет, не хозяином выходит, у себя дома так себя не ведут. У меня не получалось уважать это место. Катя оживляла собой дома, моя же жена вытягивала из них силу.

Поднялся наверх. Ни один человек не вышел навстречу. Боятся все, даже прислуга. Вошёл в комнату жены. Полдень. Спит. Так спокойно, как спать может только человек с чистой совестью. Но у неё то совести никогда не было, от этого ее сон ещё более сладок.

– Давид, – улыбнулась она. – Документы на развод решил принести лично?

И потянулась. На ней чёрное кружевное нечто. Сомневаюсь, что спать на жёстком кружеве удобно, скорее просто ждала меня, обставив событие как можно театральнее.

Я сдернул с неё одеяло. Обнажились длинные молочно белые ноги. Она улыбнулась – именно такой язык любви она только и понимала. Она не умела играть честно ни в жизни, ни в постели. Ей нужна была боль и кровь. Я не готов платить своей кровью за её удовольствие. Теперь я знаю, насколько иначе бывает. Мне есть с чем сравнить.

Обхватил её горло ладонью. Именно так, как мечталось. Пульс бешено бьётся под моей ладонью, а у этой стервы на губах улыбка. Ещё немного надавить сжимая плоть и воздуха на улыбки ей не останется. Не останется даже на жизнь. Но я не задушу её, я это знаю, она знает. Тяну мгновение, борясь с искушением, затем убираю руку. Для надёжности даже в карман пальто прячу – так велик соблазн.

– Мур, – снова улыбается. – Соскучился?

– Где они? – устало спрашиваю я.

Сейчас я не намерен играть в игры. Раньше легко игралось, но теперь на кону нечто слишком важное. Я не готов рисковать ими.

– Так сразу? А поговорить?

Привстает на коленях. Тянется ко мне. Пробегает я пальчиками по рукаву пальто. Белое на чёрном. Могло бы быть красиво, но нет. Тонкие нежные пальцы не вызывают желания их целовать. Я бы с большим удовольствием услышал их хруст.

– Если я сейчас уйду, – говорю я. – Я не вернусь. В этом дерьме ты останешься одна.

Я блефую. Я не уйду пока есть хоть подозрение, что у неё Лев и Катя. Но она, не способная на любовь, не понимает всей её силы. Она верит и пугается. Боится пережать и остаться ни чюс чем.

– Не спеши, – просит она почти ласково. – Тем более мы теперь играем по моим правилам.

Глава 26. Катя

Лев, сразу подумала я. Так сладко спит, под щекой ладошка. Сами щеки округлые, нежные-нежные, ничего нежнее я никогда не касалась. Лев – самое главное. Крыльцо скрипнуло, секунда, а я столько всего подумать успела. О Льве. О том, что оконные рамы старые, десятки раз белой эмалью крашеные, все эти слои краски давно закаменели, едва форточка открывается. И думать нечего сбежать в окно. Так мой милый домик стал моей же ловушкой.

Встаю. Раздеваться я полностью не стала, так как в доме ещё прохладно. И Левка спит в комбинезончике. Сую ноги в кроссовки, ребёнка заворачиваю в одеяло, он кряхтит сонно. Что бы там ни было, я готова. Лучше так.

Свет включился резко, ударяя по глазам, ослепляя, выжимая слезы. Зажмурилась, потом потихоньку глаза открыла. Мужчина стоял небрежно прислонившись к стене. Высокий, головой чуть не в потолок упирается. Не такой мощный, как Давид, скорее изящный, но сила в нем чувствуется немалая. Смотрит на меня. Я не чувствую в его взгляде прямой угрозы, хотя знаю, что пришёл по мою душу. А ещё он красив. Тонкие черты лица, тёмные волнистые волосы, неожиданно светлые глаза.

– Да откуда же вы беретесь? – растерянно пробормотала я.

Мужчина, наверное, ожидал, что я испугаюсь и явственно удивился.

– Кто? – переспросил он.

– Мужики красивые, – с готовностью пояснила я. – Я уж скоро, как три десятка лет живу, а столько красивых мужиков, как этой осенью, отродясь не встречала.

Он приподнял брови, разом неуловимо сделавшись похожим на Давида. Самую капельку. Я чувствовала в нем жестокость, в этом мужчине. А ещё то, что он не сможет сделать мне больно. Но не сейчас, я его обезаружила.

– Пожалуй, я начинаю понимать Давида, – сказал мужчина. – Я вижу, вы уже готовы? Тогда следуйте за мной.

Спорить с ним было бесполезно, поэтому я пошла. Он мне даже дверь придержал, когда я выходила. Я ещё подумала – может, не так страшно все, как казалось? А ещё подумала – дура я, бестолковая. Конечно, они поехали меня на дачу искать, лучше бы и дальше в лесу сидела. Леса мне теперь очень нравятся, прятаться в них удобно.

На улице темно совсем, хотя утро уже занялось утро. Холодно. Я стараюсь идти медленнее, словно тяну время, словно Давид возьмёт и прилетит нам на помощь прямо сейчас. И с горечью понимаю – он может вообще ещё ничего про нас не знать. Осматриваюсь. Их несколько, мужчин. Красавец идёт позади меня, я чувствую на себе его взгляд. Один рядом со мной, караулит, чтобы не сбежала, ведет меня к большой машине, такой чёрной, что норовит слиться с темнотой вокруг.

– Ребёнка давай, – вдруг произнёс хриплым голосом тот, что рядом шёл.

Я напряглась, споткнулась, едва не ввронив ребёнка. Тот устало вздохнул во сне – не давали ему спокойно выспаться сегодня.

– А ты отбери, – вздернула подбородок я, и Льва крепче к себе прижала.

И тут же испугалась сама – вдруг и правда, отбирать полезет? Лев проснётся, испугается тут же, заплачет. А я меньше всего хочу чтобы боялся, чтобы больно ему было! А они такие сильные, эти мужчины. Если будет отбирать сама отдам, уповая на то, что ребёнку Давида повредить не посмеют. Отдам, а сама будут сменить вслед, словно собачка, скулить и преданно в глаза заглядывать, упрашивая, умоляя не пугать мою кроху…

– Не трожь ее, – велел сзади красавец и я выдохнула.

Автомобильная дверца открылась передо мной, потом закрылась, отсекая мирные шумы, которыми было полно тёмное осеннее утро. Один из мужчин сел рядом со мной, два – спереди. Замки щёлкнули, блокируясь. Ничего хорошего, я теперь, и не ждала. Страх бился где то глубоко внутри меня, наружу я его не выпускала ради Льва. Для него я должна быть сильной.

Лев проснулся, когда машина тронулась. Распахнул удивлённо глаза, дернулся из моих рук, маленький бунтарь. Лицо скривилось – снова не дали нормально поспать. Снова куда несут, везут куда-то.

– Тише, – попросила я его в тёплое розовое ушко. – Тише, сейчас совсем не время. Давай не будем испытывать терпение незнакомых дядь.

И поймала на себе взгляд ребёнка. Такой удивительно понимающий! Я в который раз уверилась в том, что этот ребёнок – самый умный. Уж явно в сто раз умнее меня, только говорить пока не может, в силу физеологических особенностей младенческого тела. Но вот, как только научится, так всем покажет! Лев вздохнул, и снова заерзал, только теперь уже устраиваясь поудобнее. Ухватил пухлой ладошкой прядь моих волос с таким решительным видом, что сразу становилось понятно – слазить с моих коленей просто так он не намерен.

– Долго нам ещё? – спросила я, когда солнце окончательно встало, а мы все петляли по кривым улочкам центра.

– Много будешь знать, скоро состаришься, – нелюбезно ответил тот мужик, что Льва отобрать хотел.

– Не больно и знать хотелось, – обиделась я.

Остановились мы перед пряничным домиком. Такой знаете, как игрушка. Красивый и не настоящий. В таких должна принцесса жить, такая, чтобы по утрам открывала окно, запевала, а к ней все городские мыши и голуби спешили. И здесь живёт монстр?

И меня даже не в подвал отвели. Во вполне себе светлую и уютную комнату. Потолки высокие, лёгкие занавески. Ручек вот на окнах нет, не открыть никак, во дворе дежурит охрана, под потолком камера, а так нормально. Жить можно. Главное, чтобы не отбирали Льва.

– Ребёнок, – сказала я. Это я раньше стеснялась, а теперь никак нельзя, решительной надо быть. – Есть хочет, а у нас бутылочка осталась там.

И правда осталась – вымытая и оставленная сушиться на чистом полотенчике. Мужчина, ещё один, совершенно незнакомый, посмотрел на меня так, словно я с ума сошла. Но несколько чистых бутылочек и кучу барахла для младенцев привезли уже через полчаса. Все в заводских упаковках, запаянное, но я все равно долго отмывала в прилегающей к комнате ванной. Паранойя, она такая. Мыла кстати, со Львом на руках, все выпустить боялась. Так отвернешься, а его забрали. Я надеялась, что ему ничего не сделают, но как перестать бояться? Как Давиду потом в глаза смотреть?

Лев таким раскладом дел быть доволен – болтаться на руках ему нравилось. Но когда положила на кровать, тоже обрадовался. Упираясь затылком и пятками попытался сделать мостик – сильный. Проголодался так, что бутылочку держал сам, шумно дыша, останавливаясь порой переводить дыхание. Потом так и уснул, с бутылочкой в руках.

Я подошла к окну и выглянула. Дорожки мощеные красивой плиткой. Всё ещё зелёный газон. Перекопанные на зиму клумбы, многие бережно закрыты, чтобы не померзли саженцы. Так уютно, что охрана кажется нелепой и лишней. Опустилась на кровать рядом со Львом. Только сейчас, когда он уснул, позволила себе расклеиться. Так устала, так устала. Неимоверно. Еду принесли, но аппетита нет. Заставила себя проглотить красивый бутерброд и запила его водой.

Спать нельзя, нужно быть на страже. Но ночь была такой тяжёлой и бессонной, что глаза закрывались помимо воли. Я боролась с собой до последнего, но усталость была сильнее меня. И даже засыпая, я держала руку на круглом, мерно вздымающемся детском животике. Будь моя воля, я бы свернулась вокруг него, как кошки вокруг своих котят.

Проснулась я рывком, от тревоги. Рука немного затекла, но все же она там же, где была – на детском пузе, только вбок съехала. Лев дышит спокойно, спит, тоже устал бедный. Который час так сразу понять не могу, понимаю только, что не отдохнула вовсе. А ещё то, что на меня смотрят. Она смотрит.

Я чуть повернулась, ребёнка ближе к себе подтянула, ответила прямым взглядом в упор. Красивая, гадина. Высокая. Фигура такая, что любая модель умерла бы от зависти – вроде и худая, а вроде и все при ней. Всё, что нужно. Виталику бы она точно понравилась, свести их может… да, Катя, тебя явно переглючило от напряжения.

– Он такой красивый, – улыбнулась визитерша. – Не правда, ли? Хотя разве мог у меня и Давида родиться не такой красивый ребёнок? Бред.

И наклонилась, потянулась к нему. У меня внутри все взыграло. Думаю, плевать, что она меня выше и фигуристее. Будет Льва трогать – все волосы повыдергиваю. Благо она не мужик с автоматом, в ярости я её одолею, а я в ярости сейчас.

– Не трогай, – предупредила я. – Давид его мне доверил, я никому его не отдам.

– Смешная ты, – протянула она в ответ.

Выпрямилась, отбросила за плечи упавшие вперёд волосы. Глазами тёмными сверкнула.

– Зато мне плевать красив он или нет, – погладила я маленькое любимое пузо. – Даже если бы он был обезьянкой маленькой. Я никому его в обиду не дам.

– Идеалистка, – с улыбкой вздохнула, словно сожалея она. – А вот теперь мы будем говорить про Давида. Понравилось тебе с моим мужем спать?

Я вспыхнула. Как ни крути, она права – её муж. А я любовница просто. Господи, разве я думала когда-то, что до такого докачусь? Смотрю на неё, красная вся, а она довольна. Ей нравится меня смущать. А ещё кажется, что ей надоело быть милой, до этого, она похоже, старалась произвести впечатление.

– Аделина, – одернул её давешний красавец, входя. – Оставь её в покое. Я сам. Иди пока, золотко.

Золотко послушно вышло, сексуально покачивая роскошным бёдрами. Впрочем, мужчина все равно не на неё смотрел. На меня.

Глава 27. Катя

Иногда я закрывала глаза и думала о том, что там. Снаружи. В обычном мире, где не водятся такие вот холеные красивые стервы, нет бандитов, никто не хочет никого убить, если только начальника, когда премии лишит, и то – мысленно и строго в шутку.

Анька наверное так же, как и всегда ходит на работу. Я ей звонила, когда ещё могла, когда был у меня телефон, просила прикрыть. Отбрехалась, что у меня роман. Роман романом, а работы у меня теперь, думаю, нет. И Анька сидит, пьёт чай, шуршит шоколадными обертками воровато, мне завидует – у меня то приключение, может я вовсе на море улетела. А на самом деле я в плену.

В хорошем таком плену – кормят вкусно и вовремя, Льву притащили дорогущий развивающий коврик, на котором он с удовольствие играл, разглядывая все причуды, трогая их пухлыми пальчиками, и все пытаясь попробовать на вкус. Все тут хорошо, если забыть вдруг о том, что это не санаторий, а тюрьма.

А ещё ко мне приходит она. Если честно, меня даже обижало, что её зовут так. Аделина. Я вот просто Катька. Даже в поддельном паспорте Таня, словно нельзя меня было Изабеллой обозвать. Моё настроение стремительно меняется по сто раз в день, от умиления Левкой, до такой вот глупой обиды, которая вызывала непрошенные слезы.

– Как настроение у тебя? – спрашивала она входя.

Она, это женщина с большой буквы, а не какая-то там Катька. Приходит и смотрит сверху вниз, потому что высокая. Смотрит, как на диковинную зверушку. Вроде, как интересно, но в руки взять противно. Примерно так же она смотрит на своего сына. Но она признает, что он хотя бы куда более красив, чем я. Это ей приятно, не могла же она родить страшного ребёнка.

– Замечательно, – в тон отвечаю я. – Крепко спала, плотно покушала, хорошо покакала.

Она морщится – фу, гадость. Принцессы не какают. А Аделина не принцесса даже, а целая королева. Смотрю на неё. Всегда одета красиво так. Волосы тёмные блестят. Глаза серые, но такие тёмные, что кажутся чёрными. Мне больно представлять её и Давида вместе, но остановиться я не могу. Её тело, такое женственное и изящное, его такое сильное, смуглое. Я должна признать – они просто созданы друг для друга.

– Ты некрасивая, – говорит Аделина усугубляя мои терзания. – Ты почти плоская. Твои волосы… Они кудрявые и практически рыжие.

– Ещё у меня коленки, – добавляю я. – Торчат. И копчик. И локти.

Она закатывает глаза – я кажусь ей неразумной и бестолковой. Лев в это время лежит на пузе на своём коврике. Он не умеет ползать, но если видит впереди себя что-то интересное, то тянется к нему изо всех сил, смешно пыхтя и собирая зрачки в кучу у переносицы. Вот и сейчас пытается достать до зелёного шарика. С ним у нас грустная история, если достанет, будет психовать – шарик в рот не лезет никак, не помещается и все.

– Что Давид в тебе нашёл? – спрашивает она. – Скажи, мне интересно просто, как после меня можно спать с тобой?

Мне хочется сделать ей больно. С тоской вспоминаю о милой железяке брошенной за моей дачей. Вот бы мне её сейчас!

– У Льва уже два зуба, – отвечаю не в тему. – Если хочешь, я покажу.

Снова смотрит на ребёнка. Делает шаг к нему, но останавливается, чувствуя моё напряжение. Да и нет в ней таких чувств, чтобы идти наперекор всему ради своего ребёнка. Опускается в кресло.

– Когда он родился, – Аделина словно понимает, о чем я думаю, угадывает. – У меня не было молока. Лев кричал, как голодный птенец, широко открывая рот. Другие младенцы спали, я специально смотрела, а этот кричал. И я радовалась, что он не будет меня есть. А потом молоко пришло. Я проснулась, а белье на мне мокрое, все в этих разводах молока, словно я не человек, а корова дойная. Мне так противно стало. Мы лежали в частной клинике, очень дорогой, отдельная палата. Лев проснулся, словно почувствовал запах моего молока, и начал кричать так, что я думала, он умрёт сейчас. И прибежала медсестра. Сказала, что нужно приложить его к груди. Я отказалась. Я хорошо ей заплатила, и она принесла мне лекарство из-за которого молоко просто исчезло. Конечно, Давид хотел, чтобы я кормила грудью, но этого он так и не узнал. У нас с тобой теперь есть маленький секрет, словно мы подружки. Я гадкая?

– Гадкая, – соглашаюсь я.

Лев словно чувствует. Волнуется. Иду к нему, беру на руки, обнимаю так крепко, что он сердится. Он любит свободу. А ещё мне кажется, что он любит меня, хотя может я себе лгу. Может, он как его мать. В любом случае это не мешает мне любить его с такой силой, что моя любовь обезаруживает меня, лишая воли.

– Он от тебя откажется, – улыбается Аделина. – Уже почти отказался. Теперь, когда у меня его сын он будет делать все, что я захочу. И знаешь, отказ от тебя не принёс ему особых мучений.

Боль скручивает изнутри, но я стараюсь не подать виду – ей же будет приятно. Я прикрываюсь ребёнком. Я защищаю Льва, а он защищает меня. Его нежное детское тепло словно щит, за которым мне не так страшно.

– А от тебя он отказался уже давно, – пожимаю плечами я. – Обидно, да? Мы с тобой словно подружки, которых бросил один и тот же мужик.

Её лицо снова кривится, только теперь ненавистью. Я тоже гладкая, но мне становится немного легче. Да, она идеальна, женщина, которая не умеет любить, от которой зависит моя жизнь. Но она тоже не может удержать в своих руках Давида. И да, то что он откажется от меня, такой обычной такой рыжей и несуразной кажется мне почти нормой. Аделина чётко вбила в меня то, что я его не достойна. Но она?

– Зачем к тебе приходит Рафаэль?

Вопрос словно между делом. Он и правда приходит. Как бы между делом. Я понимаю почему – ему просто любопытно. Он знал Давида много лет и никак не мог поверить, что тот доверил своего сына мне. И что я бросила ради этого ребёнка все. И отдам то последнее, что у меня осталось – свою жизнь.

– Может уже второй мужчина решил, что я лучше тебя, – наугад отвечаю я.

И попадаю чётко в цель. Она боится. Она ревнует. Может даже любить умеет, его одного, по своему. Или это просто ревность? Желание обладать человеком полностью?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍– Ты смешная, – заключает наконец она, беря себя в руки.

– Дину ты куда дела?

Странно, но меня и правда волнует этот вопрос. На эту девчонку у меня куда меньше злости. Она молодая и глупая.

– Хотела замуж за красавца, – качает головой Аделина. – Вот и выйдет. Если мозгов нет, насильно умнее не сделать. А ты бы лучше о себе думала.

Поднимается с кресла, изящно словно с трона встала. Платье послушно разглаживает складки, словно само, словно понимает, что выглядеть нужно строго идеально, никак иначе.

– Какое число? – спрашиваю в её спину.

Мне необходимо знать, какое число. Всё, что я знаю, это то, что сейчас ноябрь. Мне нужно больше.

– Да какая разница? – пожимает плечами она. – Никакой.