Текст книги "Бандитский подкидыш (СИ)"
Автор книги: Ирина Шайлина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)
Глава 19. Катя
Первые дни там казались мучительными. Лев не спал, ему тоже не нравилось здесь. Просыпался ночью, всхлипывал так горько, что у меня не хватало сил на него сердиться. Да, не даёт спать, но он же не специально. У неё вообще не детство, а просто бег через полосу препятствий.
Снова плачет. На часы посмотрела – четыре утра. Но осень, в комнате так темно словно окно кирпичами заложили снаружи. Маленькое пространство я изучила вдоль и поперёк. Тянусь к люльке, он спит в ней, потому что кровать слишком узка для двоих, я параноидально боюсь задавить его во сне. Беру на руки. Тяжеленький, ещё тяжелее, чем сначала был. Укладывают к себе под бочок. Смесь тёплая, в специальном термосе. Я прочитала, что так делать нельзя, но это здорово облегчает жизнь.
Лев кричит и сучит ножками. Где-то в доме громко хлопнула дверь, мне сразу кажется, что все недовольны тут нами. Им не нравится, что Лев будит их ночами. Даже пёс на улице и тот залаял, а потом протяжно, горько завыл на одной ноте. Тоскливо так…
– Не плачь, – попросила я. – Ну, не надо, Левк. Видишь, я рядом. И папа скоро приедет.
Успокоился, взял бутылочку. Сосёт и ерзает сердито. Затихает потихоньку, хотя порой продолжает всхлипывать даже с заныьм ртом, сквозь сон, который так хрупок у него. Ручками вцепляется в ткань моей футболки и держит так крепко, будто боится, что все ушли и я уйду тоже.
– Не уйду, – шепчу я. – Куда же я уйду, ты без меня никак. И я без тебя.
Утро было серым. Лев не выспался, я тоже. Ночью так не хотелось его укладывать в люльку, так хорошо было нежиться рядом с тёплым ребёнком, но все же пришлось. Каждый раз словно открываю от себя. А ещё то, что вся прошлая жизнь была не настоящей. А настоящее сейчас вот.
Лев агукнул, схватил мой палец и потащил в рот. Он вообще все научился хватать руками, все что хочет. И казалось, именно для того, чтобы засунуть в рот. Руки у меня были чистые, кусать себя я позволила. Но что-то пошло не так.
– Лев! – поразилась я. – Мать моя женщина! Что это ещё такое? Ну-ка открой рот, немедленно!
Лев этого явно делать не хотел, шустро перекатился на живот ускользая от меня. Но я была гораздо больше и чего уж там – сильнее. Детский ротик я осторожно открыла и увидела там…на розовой чуть воспаленной десне крошечную полоску. Зуб! Мне не показалось.
– Гы! – недовольно сказал Лев и эти самым зубом цапнул меня за палец.
– Тебе же только четыре месяца! – пожурила я.
И рассердилась. Не на Льва. На его папу, за то, что не рядом. На его мать, за то, что ребёнок ей не нужен. На всех тех людей которые не то, что детский зуб – и жизни то не ценят. Рядом со Львом сейчас должны быть самые близкие люди, а есть у него только я.
В комнате мне казалось тесно, как в клетке. Вокруг все чужие и, кажется, всем не нравлюсь. И злость берет на Давида – зачем он меня сюда привёз? Даже в той квартире было лучше. Она пахла нами, отголосками короткого нечаянного счастья.
– Пойдём гулять, крокодил мой зубастый, – позвала я Льва.
Наверное, слов он еще не понимал. Но безошибочно узнавал мой голос и всегда поворачивался на него, зачастую игнорируя других людей. Мне казалось, ему нравится мой голос.
– Пфффф, – пренебрежительно ответил Львенок и выпустил изо рта пузырь.
Я подхватила его на руки, вышла во двор. Его я изучила до последней выбоинки на бетоне. Я его ненавидела, так надоел за последние несколько дней. Дети меня бояться перестали, бегали вокруг, но дичились, близко не подходили. Смотрели со стороны. Один только Штефан решался, и то только тогда, когда его сварливая мать не видела.
И сегодня я решилась. Мы достаточно далеко от города, в посёлке, названия которого я даже не знаю. Мне можно выйти погулять. Да кто меня тут найдёт? А ещё хотелось чего нибудь. Шоколадки. Кусок сыра, и есть его, не отрезая, а прямо откусывая, оставляя на ноздреватом ломте лунки своих зубов. Меня здесь кормили, да, но еда была слишком жирной, на мой вкус. Зато дикий пёс так может отъется.
Пойду гулять! Покосилась на вечно запертые ворота. Нет, они открывались. Ходили туда сюда бабы. Ездили на огромных машинах мужики, джипы эти потом стояли под окнами, не позволяя проветрить – с удовольствием фырчали двигателями пуская клубы дыма. Но как только выходила я, так сразу все заперто.
– Выйдем в большой мир?
Лев не понимал моих слов, да. Часто просто спал. Иногда улыбался мне в ответ. Но вне зависимости от того, понимал он меня или нет, мне нравилось с ним говорить. Лев – моя отдушина. Мой маленький, но самый главный союзник.
Подошла к воротам. Железные. Замок кодовый, но ещё висит амбарный, словно одного им мало. И не лень каждый раз отпирать? Побренчала. Тощий пёс на звук поднял кудлатую голову, тихонько зарычал, но признал меня и уснул дальше.
– Куда собралась? – грубо крикнул мужчина со стороны гаражей.
– В магазин хочу, – робко ответила я.
– Нечего делать там! – снова крикнул он. – Всё у тебя есть! Дома сиди!
Мне стало обидно. Я вернулась в комнату, устроила уснувшего Льва и с чувством заплакала. Дверь отворилась тихонько – Штефан. Первый раз ко мне пришёл в комнату.
– Чего плачешь? – спросил он.
– Шоколадку хочу, – подумав ответила я. – И сыр.
Не вываливать же все свои беды на ребёнка, которому не больше шести лет. Не поймёт. А вот желание иметь шоколадку в его возрасте вполне понятно.
– Вот глупая, – фыркнул он с чувством превосходства, он то мужик, мужики по шоколадкам не плачут. – Давай деньги, я сбегаю, я знаю откуда вылезти. Мы все оттуда бегаем. Только тебе не скажу, не проси, Расул не велел.
Так я стала счастливой обладательницей шоколадки. И куска сыра. И жить как будто стало немного веселее. И ела, как мечталось – откусывая от куска. Лев смотрел на меня пуская слюни и рассерженно взмахивая руками – ему тоже сыра хотелось.
– А рано тебе ещё, – ответила ему я. – Давай через полгодика. То, что у тебя появился зуб ни о чем не говорит. Пошли стирать твои вещи.
И прямо с люлькой потащила к ванной, чтобы не оставлять одного. Перебираю крошечные вещи, что с чем стирать, чтобы не полиняло и не покрасилось, Лев в коридоре у двери, в люльке своей пристегнутый, чтобы не выпал, гулит тихонько. Я работаю и слушаю. А потом замолчал. Я отбросила крошечную маечку и выглянула.
Ребенок на месте. На вытертой ковровой дорожке, до которой слава богу пока не достаёт. Молчит потому что смотрит на давешнюю красавицу, что мясо резала. С неожиданной ревностью думаю, что она даже ребёнку нравится. А она к нему руки тянет…
– Не трожь, – резко бросила я. – Не трожь моего ребёнка.
Да, я живу в этом доме. И наверное многим им обязана. Но они не считают нужным быть милыми, почему я должна? Я не хочу, чтобы какая то незнакомая девушка лапала моего Льва.
– Это мой дом, – не преминула отметить она.
– Давид вам за это платит, – заметила я.
Наверное, так и есть. Не по доброте же душевной они меня приютили. Я наклонилась, отстегнула ремень безопасности и подняла ребёнка на руки. Прижала. Тот доверчиво прислонился щекой к моей груди и уже оттуда продолжил на красавицу смотреть.
– Я знаю, что это не твой сын, – поддела она.
В её голосе читалось – от рябинки не родятся апельсинки. Гадина.
– Мой, – вздернула подбородок я.
Она шагнула ко мне ближе. Такая же диковатая, как и все тут. Тоже наверное в детстве гулять бегала через дырку в заборе и носилась от рассвета до заката где душа попросит. Такая ударит недорого возьмёт. А я драться не умею. Ломик и бугай не в счёт, там явное состояние аффекта было.
И думаю одновременно, что делать, если ударит? Льва прикрывать. Только бы не по нему. И кричать. Тот самый Расул не позволит ей нас трогать. А ещё недовольно думаю – до чего же красивая. Страстная. И глаза эти дикие, чёрные, не читаемые. Почему все вокруг такие красивые, почему я такая обычная?
– Я слышала о чем они говорили, – улыбнулась красотка. – Расул и Давид. Расул поможет, а Давид его в долю в бизнесе возьмёт. А я – гарант сделки. Давид женится на мне когда все это закончится. И этот мальчик мой будет, и его отец.
Я пыталась не верить ей. Не очень выходило, ведь по сути, где Давид, где я? Сбежать бы отсюда. Бросить и вещи не стираные, и недоеденный сыр, а главное – все свои тревоги. Только Льва забрать. Но так хочется оставить последнее слово за собой.
– А мы уже, – чётко сказала я. – Мы уже женаты.
И обошла её, пошла к себе. Почти сбежала. Она что-то в мою спину крикнула, да я не услышала – кровь в ушах стучит. Давление, наверное, поднялось, как у старушки.
– Неправда все это, – попыталась я улыбнуться Льву.
Но до самой ночи эти мысли из головы выбросить не могла. Все думала и думала. Крутила её слова и так и эдак. И уснула с тяжёлым сердцем, под привычный уже вой собаки. Не радовало даже то, что после того, как зубик показался, Лев плачет гораздо меньше и заснул быстро.
Уснула только глубоко после полуночи. Проснулась – от страха. Матрац узкой кровати прогнулся под чьим-то весом, сильное мужское тело скользнуло ко мне, обжигая холодом – с улицы только. А ещё обжигая страхом. Сразу вспомнилось, как нас загоняли. Снова нашли! Бежать надо. Куда бежать? Неважно. Лев, где Лев?
Дернулась, пытаясь высвободиться, скатиться с постели ближе к ребёнку. Вцепилась ногтями в мужское плечо, наверняка раздирая кожу до крови.
– Ти-и-ише, – попросил Давид жарким шёпотом в моё ухо. – Тише, моя дикая львица.
Глава 20. Давид
Смешно признаться, но я так мечтал об этой встрече. Не только о том, как увижу своего Льва. О ней мечтал, о Кате. Что вернусь ночью, непременно ночью – дел тьма. А ещё нужно быть осторожным, чтобы не привести за собой хвост. Катя спать будет. Сонная. Сладкая. Я её обниму, даже приставать не буду, вдохну ее запах полной грудью, усну, уткнувшись носом между торчащими лопатками, балансируя, чтобы не упасть с узкой постели.
Как-то все не так вышло. Да, Катя спала. Сонная и сладкая. Мягкая, несмотря на всю свою угловатость. Притягательная. Только уснуть рядышком не вышло. Она взъярилась дикой фурией, вывернулась из моих рук, полоснула по плечу мне, вниз по голой руке сбежала тёплая капля крови.
– Тс-с-с, – попросил я.
Чтобы точно успокоилась телефон достал, включил фонарик, осветил и себя, и Катьку, и тёмную комнату, и спящего в люльке Льва.
– Ты! – выдохнула Катя разом расслабляясь.
– Да, – с облегчением признал я.
Вот теперь то точно обнимашки будут. А так как она все же проснулась, то и не только обнимашки. Но все снова пошло не так. Катя размахнулась и…ударила кулаком меня. Кулак маленький, женский, особой боли причинить не смог, но удивился я знатно. Брови приподнял скептически.
– За что???
– За то, – злым шёпотом ответила Катя и сдула упавшую на лицо прядь, – что тебя не было рядом, когда у твоего сына появился первый зуб!
Я недоверчиво посмотрел на злую Катю. Потом на спящего Льва. Выглядел он как всегда, разве только щеки круглее стали. Уже не младенец, уже маленький бутуз.
– Но он же ещё слишком маленький! – поразился я. – Какие ещё зубы?
Катя объяснять не стала. Она…стукнула меня ещё раз. Видимо, поднаторела, теперь била увереннее, чувствительнее, я даже поморщился немного. Никогда не позволял женщинам ничего подобного. И вообще такую мелочь прихлопнул бы одной ладонью. Но это же Катя, как её прихлопнуть можно?
– А теперь за что? – со вздохом поинтересовался, потирая место удара.
– За то, что оставил нас в этом ужасном месте! Никогда больше, никогда так не делай!
Смотрю на неё. Злая. Телефон со включённым фонариком отложен в сторону, но даже в его равнодушном свете она кажется такой красивой. Родной. Настолько, что меня это даже пугает. Злится на меня, и мне это нравится тоже. Моя жена никогда не показывала своей злости. Любых своих эмоций. Равнодушной казалась. А там внутри неё…там очень страшно. Страшно и грязно. Поэтому пусть Катя лучше лупит меня своими маленькими кулаками, пусть злится на меня. Так лучше.
Но – хватит. Пока хватит. Хватаю Катьку, под себя подминаю, так, что она только пискнуть и успела. Мне кажется, ей нравится чувствовать мою силу. Покоряться ей. Обхватила мою спину ногами, на ней штаны какие-то колкие, как спит в них? А потом лизнула плечо, слизывая кровь с царапин, от чего мне совсем крышу снесло. Одна мысль только – кровать ужасно старая. Не разбудить бы ребёнка скрипом. Я не переживу просто, если он проснётся сейчас, когда Катя подо мной вся, а колючие штаны преграда легко устранимая.
Утром она стояла за дверью. Младшая сестрёнка Расула. Я не знал даже, родная ли – в хитросплетениях этой семьи было не разобраться так просто, да и неинтересно мне было. Главное то, что поддержку он обещал, а она мне сейчас нужна.
– Приехал, – улыбнулась она, как ни в чем не бывало, хотя я уверен, что подслушивала. – Здесь же слишком узкая кровать, мы тебе на втором этаже постелили, там комната лучше.
Я немного удивился. Если бы не сестрёнкой Расула была, которую я ещё тонконогим подростком видел, нагрубил бы. Но полностью злость сдержать не удалось.
– Так почему вы не дали эту комнату моей женщине и моему сыну?
Девчонка полыхнула глазами и унеслась взметнув полами юбки. Я приоткрыл дверь и заглянул обратно в комнату. Спят. У Льва на щеке отпечатался уголок пушистого одеяльца, у Катьки лица не видно за копной растрепанных после ночи волос. Мои. И будут моими.
Коридор длинный и тёмный. Я бывал здесь и раньше, Расул, несмотря на всю свою странность имел достаточно приличный вес в криминальной среде. Я знал, куда идти. Через череду пристроев первого этажа до отдельного флигеля, где у него кабинет. У дверей сопит носом парень, видимо, охранник. При виде меня встрепенулся, заглянул в кабинет, затем кивнул мне.
– Рано встаёшь, – одобрительно крякнул Расул, – кофе будешь?
Я принял крошечную чашку, не сломать бы в руках, подошёл к окну. Там – мои люди. Проснулись тоже. Саша выгнал их на бетонный двор и заставил разминаться. Шесть человек. Много это или мало? Если вспомнить сколько людей за мной шло ещё несколько недель назад – мало. Чертовски мало. Но ещё недавно я лежал один в машине, истекая кровью, один совсем, даже сына отдал. Если так подумать – то много.
– Не армия, – сказал Расул.
– Армия, – скорее из вредности ответил я. Из желания делать наоборот.
Потому что никому не мог верить. Уж явно не после того, как меня предал мой же начальник безопасности, мой друг, с которым когда-то кровь проливали, почти брат.
– Я дам тебе людей, – сказал из-за спины Расул.
– Я и так доверил тебе самое дорогое, – возразил я. – Я не буду воевать открыто. Я взрослее стал. Умнее. На мне теперь ответственность.
– Как знаешь, – кивнул Расул.
Я смотрел на двор. Кофе уже закончился. Ребята отжимаются, с неба моросит дождь, хлещет прямо по их голым плечам. Думаю о том, что уехать нужно. Что Катя не захочет отпускать. Что вообще приезжать не стоило – лишний риск. Что у Льва зуб…полумать только – зуб. Настоящий. Я сам видел, фонариком в рот светил, а Лев морщился и ругался.
– Девчонка твоя, – сказал я. – Черноглазая. Крутится возле моих.
– Бабы, – развёл руками он. – Что с них взять? Хлопот много, да и вреда особого нет.
Я мог бы поспорить, пример у меня был – жена. Когда я о ней думал, о том, что она ложилась под него, мечтала, чтобы я умер, ревности нет. Даже злости теперь, после того, как Катю встретил, не очень много. Но желание восстановить справедливость велико. А ещё понимание того, что просто так в покое уже не оставят. Либо я их, либо они меня. Иного варианта нет.
– Смотри за моими, – снова сказал я. – Цена велика.
На стол одна за другой падали пачки денег. Господи, благослови деньги! Сейчас, я как никогда был рад, что они есть. Ими я покупал людей, оружие, жизнь своему сыну.
Лев не спал остаток ночи, позволив мне урвать только час с Катей. Зато сейчас – досыпал. И Катька с ним спала. Волосы рыжеватые по подушке, в одеяло закопалась почти целиком – холодно. Когда Лев проснулся, я его подхватил, сам развёл смесь, вынес на улицу, благо дождь кончился. Не на передний двор, подальше от глаз. От любых, даже своих людей. Лев гулил, я думал о няне. О том, что вот так будет гулять воскресным утром. И мне не страшно будет – мир снова безопасен для моего сына. А у меня – Катя.
В комнату мы зашли тихо, и Лев вполне мирно настроен, но Катька проснулась сразу. Глаза распахнула сонные, молча на меня минуту смотрела, словно оценивая.
– Снова уедешь, – констатировала она. – И меня не возьмёшь.
– Не возьму, – согласился я. – Опасно там, Катька.
– Везде опасно. А тут ещё и паршиво.
Я её поцеловать хотел, а она все уклонялась. От этого на душе как-то горько. Так нельзя прощаться. Ловлю её в охапку, целую крепко-крепко – вот, как мужиков провожать надо. Сдаётся, приоткрывает губы. Солёные – ревёт опять.
– Я скоро тебя заберу, – обещаю я.
И сам в это верю.
– Да, – почти равнодушно отвечает Катя. – Всё нормально.
Ухожу. На пороге дома медлю. Затем возвращаюсь. Не в нашу комнату. Иду на бабскую половину – тут живут те, кого Расул ещё замуж повыдавать не успел. От томной старшей девицы, до пятилетней беззубой малышки. Дочери, племянницы. Наверняка и жена здесь есть, а то и жены, поди Расула пойми.
– Эй, – зову я, так как все её могу вспомнить имени. Но девушка сразу понимает, что я о ней. Улыбается, вскакивает на ноги, из комнаты навстречу мне выбегает. Ждёт, смотрит. А я…неловко могло бы быть, но если честно, плевать. – Катю не трожь, сына моего тоже. Близко не подходи.
Бабам доверия нет. Говорю жёстко, чтобы точно дошло. Девчонка мрачнеет, но тоже плевать. Мне скорее нужно свои дела делать.
Глава 21. Катя
Красавица следила за мной. Я больше чем уверена в этом, хотя и начала подозревать себя в том, что у меня просто паранойя. Дошло до того, что я боялась выходить из комнаты. Комната мне конечно, знатно надоела, но она хотя бы привычная и отдельная. Но моему зубастому ребёнку был необходим воздух, я сдавалась, одевала его потеплее и выносила на холодную улицу, подальше от чужих взглядов.
Вечером второго дня, как снова уехал Давид, ко мне прибежал Штефан. Единственный здесь, кого мне приятно было видеть. Я выдала ему сотку и он приволок мне очередную шоколадку. У меня и так уже две плитки лежало, но ребёнку нравилось бегать за шоколадом, а мне несложно.
– Ну, я пойду? – спросил он.
Я замялась. Спросить про девицу мне давно хотелось, да только неловко – они все же родня. А про родню, как про покойников, либо хорошо говорить, либо молчать. Но я решилась.
– А кто такая, – осторожно начала я, смотря на Льва, так проще, – эта красивая девушка с длинными волосами?
– Динка штоле? – удивился Штефан и сплюнул на пол через щербинку между передних зубов, а я сделала себе отметку вымыть пол. И добавил ёмко, – баба она.
От удивления и немножко несправедливости у меня даже рот округлился.
– Я тоже баба вообще-то, – обиженно заметила я.
Штефан на меня посмотрел, прямо сверху вниз окинул, оценивающе, как завзятый ловелас. Языком даже цокнул, но скорее, огорченно.
– Она мне конечно сестра. Но все равно. Баба. Гадина и вредная. А ты не баба. Ты тётенька, почти даже не старая и немножко красивая.
Смешно, но от этого немудреного детского комплимента мне стало приятно. Ещё бы, красотка то баба, а я почти не старая тётенька, и немножко красивая даже. Прелесть.
– Спасибо, – улыбнулась я.
Штефан головой покачал, видимо вспомнив, что все же баба я. А значит, по его меркам, – существо весьма неразумное.
– Не лезла бы ты к ней. Она красивая, знает, что Расул её для хорошего богатого мужа бережёт, чтобы выгодно замуж выдать, нужна она ему, вот и думает, что ей все можно. Балованая.
Я кивнула. Открыла шоколадку, похлопала по кровати рядом, чтобы сел. Сидеть здесь негде больше было, маленькая комната. Даже Льву только недавно притащили детскую кровать, может Давид сказал. В люльке спать малышу было тесно уже, он быстро рос. Мы сидели и ели себе шоколадку, я размышляя, Штефан сосредоточенно сопя, когда дверь без стука открылась.
– Значит, "своего" ребёнка трогать не разрешаешь, – Дина так сказала, что я буквально услышала эти кавычки, – а нашего к себе заманила? Против нас настраиваешь?
И встала гордо вздернув подбородок. Как ни крути – красивая. И главное, отлично это знает. Мне бы её уверенность. А я вспыхнула, потому что мы и правда только что её обсуждали, наверное, это нехорошо и гадко. Черт.
– Он просто заходит в гости, – попыталась оправдаться я, а Штефан насупился обиженно.
– Вставай, гость, – позвала Дина. – Пока я маме не рассказала.
Мальчик поднялся и вышел, правда из под руки девушки вывернулся, гордо ушёл один. А красотка так дверью хлопнула, что Лев проснулся и заплакал, не понимая, что происходит.
Ночью я спала плохо. Снилось, что уговариваю Давида забрать нас отсюда. Говорю, что будем не в тягость ему. Всегда рядом. Жарко прижимаюсь всем телом, обвиваю руками, шепчу, привожу все новые и новые доводы. Говорю, как без него скучаем. И он соглашается вдруг. И меня затапливает такая искренняя радость, невыносимая просто, что от неё я просыпаюсь. И понимаю, что ничего не изменилось. Тёмная комната, Лев спит в кроватке, в которой наверное десять поколений младенцев этой семьи спало, в постели я одна. Давида нет. И так горько становится, так обидно, что реветь снова хочется, и в этом удовольствии я себе не отказываю. Сомнительное оно кстати, это удовольствие.
На следующий день я до последнего сидела в комнате. Лев часто плакал, я испугалась, что лезет ещё один зуб. Сдалась только после обеда и на улицу все же вышла, благо там происходила занимательная кутерьма – народу куча, и мужики, и бабы, и дети, и пёс лает. Все смеются, говорят громко, на языке совсем мне непонятном, кажется даже – на смеси языков. Я в этот праздник жизни не лезла, гуляла себе тихонько за приземистым гаражом, никого не трогая. Наконец выгнали три машины и мужики загрузились в них, уехали. Бабы разошлись, дети тоже разбежались. Штефан и тот ко мне не подошёл, видимо, влетело. Пёс свернулся у конуры. Лев уснул на свежем воздухе и я пошла домой.
В дверь постучали, на этот раз. И стук был робкий, словно извиняющийся, даже Штефан, и тот увереннее.
– Войдите, – откликнулась я.
Вошла Дина. Даже имя её казалось мне грациозным. Вот она Дина, просто пантера. А я Катька, максимум кошка Мурка. Что Давид во мне нашёл? А может и правда, использует, как няньку и удобную просто женщину?
– Я тут подумала, – сказала Дина. – Ты прости меня. Я не хотела. Я же Давида десять лет знаю, ребёнком ещё была как первый раз увидела. Всё росла да мечтала, как замуж за него выйду. А теперь ещё это событие, столько нервов…
– Какое? – поневоле полюбопытствовала я.
Дина поставила на столик блюдо, сдернула с него салфетку – пирога кусок. На вид весьма аппетитный, не сладкий, с мясом.
– Замуж я выхожу. Мужики поехали сватать и торговаться. Без меня, так положено. Вот и волнуюсь.
Я поставила себя на ее место – и правда, волнительно. И переживательно. И жалко её – выходи вот так замуж, когда твоего принца уже какая-то беспородная Мурка захапала. Я её погладила по волосам. Даже приобняла. Вот она какая, бабская солидарность.
– Все будет хорошо, – неловко утешила я.
– Наверное, – всхлипнула она в моё плечо. – А пирог ты ешь… Сама я пекла весь день пироги, положено у нас так…
Отпрянула от меня и вышла. Лев спит. Есть мне не так, чтобы хочется, но угостили же, неловко. Я отломила вилкой кусочек. Разжевала. Тесто Дине вполне удалось, но начинка была в их духе – пряная и жирная. И остро пахла специями и чем-то неуловимым ещё, от чего слегка мутило. Пирог есть не хотелось и я решила не есть.
А потом подумала – ведь она увидит, что я его не съела. Обидится. А мы только начали общаться. Нет, дружить я с ней не хочу, но и иметь во врагах тоже мало приятного. Пирог надо сожрать, выкинуть не вариант – куда я его тут дену, чтобы не увидели?
А потом вспомнила. Пёс! Пес есть! Он ко мне уже привык, ждёт даже. И как будто ребра не так уж торчат. На улице темнеет, двор пуст, никто и не увидит, что я ему скормила угощение. Торопливо оделась и тенью выскользнула на улицу, пока ребёнок спит.
Бросила кусок псу, тот поймал его на лету, только челюсти и клацнули. Сама на лавочку села. Хорошо на улице, пусть и прохладно. Мирно и тихо, будто и нет никого. И обратно в дом идти не хочется, сижу смотрю, как изо рта при дыхании вырываются белые облачки пара – ночью будет мороз. Но там, в доме спит ребёнок, которого я люблю, как то незаметно полюбила. Нехотя поднялась и медленно пошла к дому.
– Катя, – свистящим шёпотом позвали меня из темноты. – Эй!
Обернулась – Штефан. Свет из окон еле на него падает, стоит, шапка сползла на одно ухо, у куртки карман отодран.
– Мне идти уже нужно, – ответила я.
– Собаку ты кормила?
За руку меня взял, повёл к будке, просто потащил, словно сильнее меня. Пёс лежал. Привычно, как всегда, свернувшись – холодно же. Но что-то было не так. Штефан подошёл близко и легонько дотронулся до мехового собачьего бока носом исцарапанной кроссовки. Пёс, рычавший на любого, даже на Расула, этого не заметил.
– Умер? – испугалась я.
– Нет, – спокойно ответил мальчик. – Спит.
