Текст книги "Бандитский подкидыш (СИ)"

Автор книги: Ирина Шайлина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

Глава 22. Катя

Я даже сначала не сопоставила собаку и пирог. Смотрю на мохнатый бок, он мерно вздымаестя – спит пёс. Очень крепко спит, так, что в это не верится, эта животина даже на детей зубы скалила.

– Это чего это? – так и не догоняла я.

– Ты его покормила, – сказал мальчик, который судя по всему был куда умнее меня. – А потом он уснул. Ты его отравить решила?

И смотрит на меня снизу вверх, склонив голову набок. В глазах – любопытство и лёгкое непонимание.

– Нет, – продолжала не понимать я. – Пирог не я пекла… Твоя сестра красивая.

Штефан по своей привычке сплюнул под ноги через щель между зубов, вытер рот рукавом. Мне поневоле становилось интересно, кого он так усиленно копирует? В тот момент ещё не было страшно.

– Не знаю, че она там придумала, – наконец решил ребёнок. – Но ты лучше скорее к Расулу беги, он её приструнит.

– Так уехал…он.

И вот тогда стало страшно. Когда страшно, нужно что-то делать. Если грозит опасность – спасаться. А меня словно парализовало. Ноги сложились и осела прямиком на ледяной бетон попой. Села значит, сижу, глазами хлопаю. Думаю, и медленно так думаю, словно мысли в голове отказываются ворочаться.

Значит так. В пироге снотворное? И спать сейчас должна я. Но пёс, пусть и крупный, худой такой, что ребра все торчат. Я бы ещё не уснула. Наверное, она ждёт. Она ждёт, а я время теряю, и Лев там совсем один.

И так страшно, что нет никаких сил подняться. Маленький Штефан тянет меня наверх за рукав куртки, ткань натягивается, скрипит. А самое страшное – зачем она это сделала? Чего ждёт?

– Мне что-то страшно, – сказал Штефан напоминая вдруг, что никакой он не мужичок. Мальчик просто. Маленький. – Так тихо.

Тихо потому, что мужики почти все уехали. И защитить меня будет некому. Да и не верю я больше никому. Давид далеко. Закипает злость на него, она помогает мне встать. И осознать, что верить я могу только себе. А ещё может маленькому Штефану.

– Всё хорошо же, – улыбаюсь я через силу и шагаю тихо, чтобы ничего не выдало моих шагов. – Расул приедет и за косы её оттреплет.

Неуверенно улыбается. Сейчас я рада тому, насколько велик и несуразен этот дом. Вхожу в одну из дверей, подальше от кухни, на которой всегда кто-то есть, там любят толпиться бабы. Скольжу тёмным коридором. Наша комната на первом этаже, что раньше меня злило – и машины во дворе слишком сильно слышно, и детей, и собаку. А теперь я рада этому.

И только у двери в комнату на мгновение задерживаю дыхание. И думаю – только бы Лев был там. Спал, раскинув руки, в этой древней кроватке. Ему жарко, пушистые лёгкие волоски на макушке чутка вспотели. Ресницы подрагивают в такт неведомому сну. Иногда губ едва касается лёгкая улыбка. Такой родной. Так на папу своего похож. Сердце стягивает мучительной болью – все равно, на кого похож. Пусть даже на свою бесчеловечную мать. Только бы спал в своей кроватке…

Толкаю дверь. И только тогда понимаю, что не дышала добрых две минуты, пока шла, пока стояла не решаясь войти. В глазах темнеет, шумно вдыхаю воздух. Бросаюсь к своей кроватке. Господи, спасибо! Мой малыш спит.

Собрать рюкзак – полторы минуты. Документы поддельные, деньги, смесь, подгузники, минимум одежды. Все это просто запихиваю, некогда складывать. Это место на меня давит, пугает, я не могу больше здесь, я не знаю, что от него ждать. Обуваю кроссовки. Льва тепло не одеваю – времени мало, да и боюсь что проснётся. Заворачиваю в одеяло, прижимаю к себе. Мой. Никому не отдам.

– Иди, – командует маленький мужчина и защитник. – А я изнутри запру, потом в окно вылезу.

Иду по коридору и вспоминаю папу. Виталика. Всех. Которые не верили, что я могу принимать самостоятельные решения. Я и готовить то толком не умела. Не считая блажи с дачей и авантюры с Виталиком я всю жизнь жила с родителями. А сейчас рискую всем ради чужого ребёнка. Виталик бы сказал, что я дура. А моя покойная мама, может, гордилась бы мной.

– Черт, ворота же заперты, – выдыхаю я, выйдя на улицу. Да и страшно мне идти через освещенный фонарём двор наперепез. В доме всегда кто-то не спит. Но рядом, за моей спиной, прячется в тени храбрый маленький мальчик. Поворачиваюсь к нему. – Покажи свой выход.

– Расул убьёт, – качает головой он.

– Дину он убьёт, – уверенно отвечаю я. А потом добавляю: – А Давид вообще все здесь с землёй сравняет если его сына не уберечь.

Наверное я многого не знаю о мужчине, которого ко мне привела судьба. Для меня он ласков. Его глаза такие тёмные и опасные, но мне они улыбаются, собирая в уголках тонкие паутинки морщинок. Его сильные руки могут быть такими нежными… Наверное не только. Потому что люди его боятся. Даже шестилетний мальчик, выросший в таком странном месте и видевший, думаю, куда больше меня, поверил мне сразу.

– Только тихо, – шепчет он. – Пошли за мной.

Крадемся вдоль дома и гаражей. Задняя часть двора порядком захламлена. Посередине – почти разобранная машина. В солнечные дни на её капоте спит рыжая кошка. Под ноги попало колесо, едва не споткнулась. Сломанный велосипед. Куча прогнивших уже деревянных поддонов. А ещё знакомый запах масла и пороха. Так пахло от пистолета, который у меня забрал Давид. Сейчас я по нему очень скучаю. И по Давиду, и по пистолету…

– Сейчас, – пропыхтел Штефан откуда-то из-за груды железа. – Дырка только маленькая, поэтому и не заварили до сих пор.

Мне снова не к месту вспомнился Виталик – и думается же о всякой ерунде в стрессовые ситуации! Так вот, мой бывший был уверен в том, что природа матушка явно обделила меня формами. Провожал взглядами тех, кому этих самых форм от природы досталось больше. Признаться, я и сама о своей субтильности немного печалилась. А оказывается, стоило только подобрать подкидыша и связаться с его папой бандитом, чтобы осознать, насколько моя фигура удобна. Вот Леночка, на которую Виталик заглядывался, со своими формами бы явно в дырку не пролезла…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍– Давай, – позвал мальчик. – Но только я Расулу расскажу сразу, как приедет.

– Хорошо.

С этим я была согласна. Расскажет Расулу, тот скажет Давиду, нас со Львом снова найдут и спасут. Из меня то спасительница так себе, одна радость, в дырки заборные пролажу…

Я, осторожно придерживая сладко сопящего Льва уже подлезла под кусок металла, который загораживал мой аварийный выход, когда мы услышали звук двигателя. Кто-то ехал. Машина, даже несколько судя по звукам.

– Расул! – выдохнул Штефан. – Теперь не страшно!

Я больше чем уверена была в том, что Дина импровизирует, поэтому сейчас искренне обрадовалась. Всё же бежать ночью в никуда с малышом страшно. А так глава семейства сейчас быстро наведёт порядок и защитит нас. Полезла назад. Иду. Чувствую облегчение. Даже отпускает немного, потряхивает отходняком. Из-за него быстро идти не получается, и к переднему двору, с фонарём посередине, мы подходим, когда ворота уже распахнуты.

– Нет, – шепчет Штефан. – Не Расул это. Машины другие.

Я не отличала большинства машин друг от друга, но тревога передалась и мне. Остановилась. Штефан потянул меня назад за куртку и я послушно отступила ещё дальше, в глубь безопасной темноты.

– Это она, – констатирую я.

И сразу вдруг поняла, какой маленькой и незначительной оказалась Дина. А про меня и говорить нечего. Любая девушка меркнет рядом с этой женщиной. Головорез в дорогом пальто открыл ей дверь машины. Показалась точеная ножка…

Она высокая. Красивая. Статная. Она никуда не спешит. Смотрит на дом чуть прищурив красивые глаза. Холодно. Первые снежинки редко сыплются из тёмного неба, падают на её блестящие волосы. Мне кажется даже снег пошёл именно сейчас, чтобы ещё сильнее подчеркнуть царственную красоту этой женщины.

– Кто? – спрашивает Штефан и все тянет меня назад.

– Его мама, – отвечаю я.

Смотрю на Льва. Он спит. И я боюсь вдруг, что он интуитивным чутьем почувствует, что его мать рядом. Проснётся. Закричит требовательно.

– Дверь в комнату закрыта, – громко говорит Дина. – Надо ломать.

Я бегу. Тихо бегу, осторожно, нельзя шуметь. Нельзя разбудить дитя. Позволить отнять его у меня.

– Быстрее, быстрее, – торопит Штефан.

Лезет первым. Лаз тёмный, ни черта ничего не вижу, да и не имеет значения. Осторожно даю ему ребёнка. Боюсь, что уронит, но он растёт в большой семье, он лучше меня знает, что такое младенцы. А потом в тёмное никуда лезу я. Куртка цепляется за выступ металла и рвётся с противным скрежетом. Я боюсь, что его услышат, но успокаиваю себя тем, что мы далеко.

– Вот и все, – растерянно говорю я.

Надеваю рюкзак обратно. Беру ребёнка. Смотрю на Штефана. И что теперь делать?

– Беги теперь, – подсказывает ребёнок. – Быстрее.

Глава 23. Давид

Глаза закрываю и все равно перед глазами дверь. Простая деревянная дверь, с замком, который врезали по моей просьбе. Замок сломан, вокруг него неровными пиками торчит деревянная щепа. Она мешает, дверь не закрывается полностью, и от этого вид имеет ещё более бесприютный, чем есть. Безнадежный.

Там, в комнате, кроватка. Простыни смяты, словно на них только вот спал мой ребёнок. На узкой постели, которая ещё недавно вмещала и меня и Катю пусто. На подушке вмятина от головы, или мне так кажется? И пахнет. Пахнет Катей. Тонкий, въевшийся под корку женский аромат. Детским кремом пахнет. Невыносимо просто.

И хочется орать. Выть. Крушить все вокруг. Скулить, как щенку, только оторванному от тёплой мамкиной сиськи. Столько всего хочется, что бессильно сжимаются кулаки. На улицу иду. Меня ведут молча слышен только шелест шагов по бетонному настилу.

Отбрасываю в сторону железный лист. Наклоняюсь. Смотрю в дырку. Маленькая. Нервные металлические края. На одном из них обрывок Катиной куртки с белесыми волокнами дорогого утеплителя. Не знаю, где сейчас моя Катя, но возможно ей там холодно, от осознания этого выворачивает наизнанку. Я не хочу, чтобы она мерзла. Мне сейчас её хочется взять, и просто засунуть себе за отворот куртки, ближе к своей груди, спрятать её целиком, чтобы никто никогда не нашёл и не обидел.

– Где Дина? – спрашиваю я.

Они молчат. Потому что я и сам знаю ответ. Сбежала, вместе с моей женой. Там, в лагере женщин, которые меня ненавидят, стало на одну больше. Молчат мужики и потому что боятся, на первого, кто откроет рот, обрушится моя ярость. В этом они тоже правы. Я едва сдерживаюсь.

Поворачиваюсь к мальчику. Мелочь такая, по колено мне. Единственный, кто заступился за тех, кто мне так дорог.

– Когда все это закончится, – спрашиваю я у мелкого беззубого пацана. – Пойдёшь ко мне?

Он краснеет вдруг, что неожиданно, при его смуглой коже. Сильно, просто заливается краснотой, от самой тощей шеи, торчащей из расстегнутого воротника куртки, до набекрень надетой шапки. Кивает, от чего шапка ещё больше на лоб съезжает. Улыбается щербато и радостно.

– Пойду, – решительно кивает пацан. – Вы её только быстрее ищите.

Киваю и я. Хороший парень вырастет. Головастый. Будет Льву правой рукой. И все будет хорошо. Своего сына и свою женщину я найду.

Расул провожает меня сплевывая кровь. Возможно – разбитые зубы. Идёт тяжело. Потому что ко мне вернулась сила. Ощущение власти. Даже – всемогущества. Я бил его долго, с упоением, вымещая на нем всю свою ярость, боль и разочарование. Его люди стояли в сторонке отводя взгляды и не смея вмешаться.

– Давид, – говорит он мне в спину.

Я качаю головой молча, я не хочу слышать, что он скажет. Иду по двору. Мощные железные ворота стоят нараспашку, словно отыгравшие уже свою роль, ненужные. Там, за ними, голые деревья. Мерзлая земля, на ней чуть припорошенная инеем блеклая трава. Светло-голубое, чистое, совершенно равнодушное небо. И пусто так, гулко, что внутри меня, что снаружи. Ну, где ты? – спрашиваю я мысленно, зная, что ответа не дождусь. И ору вдруг:

– Ка-а-атя!

Громко ору, так, что снялась с деревьев и полетела прочь, сердито гаркая и хлопая крыльями, роняя перья, чёрная стая ворон. И я думаю – вдруг услышит меня. Выйдет на встречу. Сдует привычно волнистую прядь с лица. И скажет сердито – ну, почему так долго? А Лев на её руках улыбнётся, показывая единственный зуб.

За руль сажусь сам. Меня так распирает изнутри, что нужно выместить все это хоть куда-то. Давлю на газ. Я уверен в себе, в своих силах. Но иногда представляю, как руль норовисто выскальзывает из под пальцев, бетонное ограждение, которое мчится навстречу, удар. Со всем этим нужно что-то делать. С этой долбаной ситуацией. И покоя сейчас точно не будет. Если только когда когда Катя будет спать рядом, обнимая сквозь сон, и чтобы у меня внутри было сладко-сладко, до истомы, до боли…

Машину бросаю перед выходом. Мои люди выскакивают сразу же, словно пытаясь закрыть меня собой. Но я не боюсь сейчас. За себя не боюсь. Мне кажется даже, что я неуязвим. Что в этом моё наказание.

Вхожу. Охрана выбегает навстречу и растерянно замирает. Они не знают, что делать, по факту я все ещё являюсь их хозяином. И намерен им остаться дальше.

– Здравствуйте, – говорит один из них. – Мы…

Я киваю, обрывая его речь, и иду дальше. Мимо молчащих сотрудников. Многие из них рядовые совсем и понятия не имеют о том, что происходит. Они просто работают. Но сейчас напряжены все. Биометрию в системе защиты специального лифта не изменили, скорее всего просто не смогли. Настраивал мне её один гениальный мальчик которого жена просто не сумела бы найти. Я умел защищать нужных мне людей. Раньше.

Здание высокое, но лифт поднимает меня наверх за считанные секунды. Я уверен, что моя жена здесь. Я чувствал её запах, так же, как запах Кати. Только от Кати яблоками пахло, ванилью, ребёнком. Моим ребёнком. От моей жены пахло холодными духами, самыми любимыми. Когда-то их аромат меня завораживал, а сейчас пробирается вглубь моих лёгких вызывая отвращение, словно застарелая пыль.

Она стоит у окна. Высокая. Платье чёрное, траур не состоялся, но она похоже уже на него настроилась. Тонкую шею обвивает нить матового жемчуга, купленного на мои деньги. Тёмные волосы убраны в небрежный пучок, в котором мерцают такие же жемчужины.

Я сажусь на свое кресло. На. Моё. Кресло. Хозяина. Я не боюсь. Никогда не боялся. Не буду. Только где-то в глубине тревожно дрожит мысль о тех, кого люблю. Но я не могу позволить себе быть слабым.

– Ты не убьёшь меня, – говорит женщина, с которой я был связан узами брака. – Ты не сможешь. Не имеешь права. Ты сам это понимаешь. Мы повязаны Давид. Навечно. Слишком много обязательств, слишком большие деньги.

Я улыбаюсь. Мне нравится, что эта бесстрашная стерва меня боится. Я наслаждался её страхом. Пил его.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍– Ты права, – улыбнулся я. – Я не могу и не буду тебя убивать.

Она выдохнула и согнала со лба тревожную морщинку. И правда, чего это она, все приходит и уходит, а лоб должен быть безукоризненным. Наверное, уже на комплекс процедур записалась – ещё бы, столько тревог, а выглядеть нужно всегда прекрасно.

– Давид, – произнесла она. – Ты прав. Это просто недоразумение. Мы все это оставим позади.

И правда, попытка убийства мужа не удалась, сын неизвестно где…так, недоразумение все.

– Убивать не буду, – продолжил я. – Дорогая, ты пересмотрела сериалов. Мы же цивиллизованные люди. Я просто подал на развод.

Из глубин тёмных глаз выплеснулась ненависть. Моя жена жила в святой уверенности, что таких, как она не бросают. Что же, значит, я буду первым.

Глава 24. Катя

Мерзлая трава хрустела под ногами. Она хрустит, а у меня по коже мурашки. Я их чувствую. И мне не жутко даже. Я привыкла словно. Хотя я знаю – она близко. Так близко, что я кажется чувствую её дыхание за своей спиной. И поэтому хрустеть травой я стараюсь, как можно тише. Но трава совершенно меня не слушается, я иду на цыпочках. На руках Левка, такой тяжёлый уже, словно на дрожжах растёт, ноги немеют от неудобной хотьбы, а я лишь ребёнка крепче к себе прижимаю.

– Какие мы с тобой бесприютные, – прошептала я.

Лев только вздохнул во сне. Не боялась я больше и того, что в самый неподходящий момент он заплачет. Отбоялась наверное. Мы же с ним команда. Мы заодно. И Львенок меня не подведёт.

– Правда же, маленький?

Когда шла по улице расслабиться не могла ни на мгновение. Дурацкая же деревня! Неправильная. Деревня должна быть вольной. Палисадники. Заборы красивые, заборы кривые. Разные. Высокие дома, низкие. А здесь все выверено до миллиметра. Там, сзади остался дом в котором мама Льва и мне кажется что я слышу злые голоса. Хруст двери, которую ломают. Двери в мою комнату. Наверное, обман слуха, я очень быстро иду по обочине, только трава и хрустит под ногами.

Но все равно я знаю что если не успею укрыться на этой голой улице, то шанса убежать у нас с Левой не будет. Я не паникую, я держу себя в руках, но иду очень быстро.

Улица не такая длинная, как мне казалось, я все же дошла до её конца и с облегчением нырнула за угол забора. И сразу так хорошо стало. Мы с Левой уйдём, нас не догонят. А ещё мы выбрались из этого дома, который так давил на меня, что казалось – сожрать хотел. И меня и Львенка.

– Да тише ты, свои все, – сказала я собачке, которая сердито затявкала из-за забора. Потом посмотрела на Льва. Темно, из под одеяла только носик и торчит. – Теперь все хорошо, мой сладкий. В лесах мы с тобой бегать умеем.

Вот лес меня не пугал. Привидений я теперь не боюсь. Выросла резко. Боюсь людей, но люди не такие дураки, чтобы ночью глубокой осенью в лесу ходить. К тому же я поняла – не все встреченные в лесу бандиты с тёмными глазами – мерзавцы. Так и судьбу встретить можно.

Так что шагала я спокойно, правда старалась далеко от дороги не отходить, заплутаю ещё. Удивительно, но у меня и правда было замечтальное настроение – я же ушла оттуда. Все хорошо теперь. Когда по дороге на скорости пролетали машины, я отступала в темень кустов. Такси бы вызвать, да это тоже страшно.

Мы шли час. Наверное на машине ушло бы минут десять пятнадцать. А может и меньше – у меня ребёнок на руках, который уже ерзает и точно проснуться хочет. Надо что-то решать, жить в лесу мы точно не сможем. Я не знаю где север, какие грибы есть можно, и вообще может померзли уже грибы, трава вон замёрзла.

И я приняла решение. На той самой развилке. Я пойду на нашу дачу. Там холодно да, зато печка есть. И дрова даже, их накололи ещё несколько лет назад, да так и стоят. Переночуем. А Давид будет знать, где нас искать. А дорогу до дачи я найду, я говорила уже, недалеко…

Время потихоньку шло к утру и машин становилось все больше, правда темень и автобусов пока нет. Я выждала, пока на дороге появится максимально старый тарантас и вышла голосовать, искренне надеясь, что уж в этой машине холеной нашей мамаши не будет. Машина заскрипела завизжала так, что Лев проснулся до конца, заплакал, потом все же остановилась.

– Вы чего это? – удивился дед за рулём. – Ночь ещё.

– На дачу ехали, – врать я умела хорошо. – А машина заглохла.

Дед потёр макушку, посмотрел на меня с сомнением.

– Так давайте я помогу.

– Не надо, – отмахнулась я. – Там муж остался.

У дедушки, судя по всему, были вопросы к мужу, который в темноту отправил жену с маленьким ребёнком пешком, но Лев заплакал так отчаянно, что водитель сдался и не без труда открыл нам пассажирскую дверь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Лев распсиховался. Я заворачивала его в одеяло, так как боялась, что простынет. Он не мог в нем нормально шевелиться и яростно протестовал. Теперь он владел своим телом куда лучше, чем раньше, поэтому пытался вывернуться из моих рук, вытаскивал ручки, хватался ими за мою одежду, кричал. Дед морщился, но мужественно терпел. А я спать хотела отчаянно и вообще устала до невозможности.

– У меня у самого внук, – сказал водитель, попытавшись добавить в голос умиления, вышло плохо, да и можно было не стараться, плохо слышно за криком Льва. – Когда родился?

– Несколько месяцев назад, – простонала я, понятия не имевшая когда у ребёнка день рождения, а то что написано в новых документах забыла. – Наверное, он мне за все грехи. Похоже, я очень грешна.

Дед сдвинул кустистые брови и покачал головой. Из темноты вынырнул знакомый поворот на дачу. Я думала дед нас просто на дороге высадит, но он пожалел и довёз до самого дома.

Знаете, что? Мой старый кривой домик был просто шикарен. Такой…идеальный. Такой невозможно родной. Спокойный. Ну, и пусть тесный и тёмный, зато с детства мне до последней скрипучей половицы знаком. И Давид нас тут точно быстро найдёт.

Я дождалась, пока дед уедет и залезла в кусты. Кусты тоже мой дом родной, спокойно, от кого хочешь спрятаться можно. Жду значит, смотрю на избушку с томлением во взоре – так сильно туда хочется. Но терплю, вдруг там враги прячутся. Ждут. Но здраво рассудила, что прятаться просто так враги бы от холода околели, а дым из трубы не идёт. Но полчаса я кустах продержалась, под недовольное ворчание детёныша.

– Милый дом, – выдохнула я входя.

Пылью пахнет, но даже пыль – родная. Беспорядок, видно искали что-то. Но главное – никого нет. Свет включать было страшно, но шторы закрыла и рискнула. Печка топиться не хотела никак, но я была упорна. А Льву нравилось, как я чиркаю спичками, которые упрямо гаснут, затем витиевато ругаюсь. Вскрикивал восторженно, даже в ладоши порвался хлопать. Наконец печка зажглась, чайник вскипел, смесь для ребёнка разведена.

– Хорошо-о-о, – заключила я и детёныш агукнул тоже.

Время – раннее утро. Почти ночь, которая никак не закончится, словно специально тянется и тянется. Протряхнула постель, устроилась с ребёнком. Он спать не хочет, перевернулся на пузо, гудит, гулит, кулаки свои рассматривает, в рот тянет. Слушаю, успокаиваюсь. Думаю о том, что Давиду ещё не сказали о том, что мы были вынуждены сбежать, иначе он уже бы здесь был. Он догадается проверить. Он умный. Иногда мне кажется, что он чувствует меня изнутри, и от этого – мурашки.

– Да! – крикнул Лев, поддерживая меня.

Тоже видимо, мысли мои читает, роковое семейство офигенных мужиков. А "да" он научился говорить только недавно, явно не понимая, что это такое, просто выкрикивая на разные лады и пуская слюнные пузыри. Давид снова все пропустил.

– Спи, моя радость, – сказала я ребёнку, когда он устроился щекой на одеяле и уснул. – Ты меня не слушай, когда я ворчу. Я просто устала очень. Но тебя я люблю сильно-сильно, так, что сама в шоке и ужасе от этой любви. Я не готова к ней была. Она настала слишком нежданно. Но я все равно никому тебя не отдам, слышишь?

Лев не слышал, Лев спал. Маленький мой Львенок. Сын самого главного льва, того, кто руководит прайдом. Настанет завтра и все будет хорошо, решила я. Укрыла ребёнка потеплее – старый дом ещё не прогрелся толком, и уснула тоже.

Утро наступило рано. Слишком рано. Я глаза распахнула – темно еще совсем. Конечно осень глубокая, но к семи все равно должно светать. Значит спала я совсем мало. Что меня разбудило? И Лев спит так мирно, будто подменили его.

А потом поняла, что. Шаги. Тихие, непоторопливые. Удивительно, что я вообще сквозь сон их услышала. Наверное, ждала не осознанно. Скрипнуло крыльцо и я поняла, что больше убежать никуда не успею. Отбегалась.