Текст книги "Богом данный (СИ)"
Автор книги: Ирина Шайлина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)
– Горячая…
Я не просто горячая, я сгораю заживо. Мне страшно. Он отпускает мою руку, я вцепляюсь ею в обивку кресла, ногти коротко сострижены и пальцы беспомощно скользят. А его руки на моих ягодицах. Я раздвигаю ноги шире и сама же этого стыжусь – словно выпрашиваю секса. Но зато он не медлит больше. Входит в меня одним резким движением, скользит внутрь, в самый эпицентр огня, что сжирает меня заживо. Движение, ещё одно движение. Кресло чуть поскрипывает под нами, и миллиметр за миллиметром отступает назад, не выдерживая напора Черкеса. Я почти смирилась с тем, что сейчас меня похоже просто разорвёт на части, но силой воли все ещё удерживаю себя на грани сознания.
– Не сопротивляйся уже, – говорит он, в его голосе нетерпение. – Давай, кончи. Мне нужно это видеть.
Зачем, какого хрена? Я даю себя, пользуйся, разве тебе этого недостаточно? Видимо, нет. Палец ложится на клитор, я вскрикиваю – это уже слишком. Уверенные движения внутри меня, движения пальцев, его дыхание… с каждым мгновение меня уносит все дальше, туда, откуда возврата, похоже, нет. Это не оргазм даже. Я не знаю, как описать. Это – как маленькая смерть. Я даже не понимаю, было ли мне хорошо. Что-то взрывается внутри самой моей головы, огненными волнами расплескивается по всему телу, горячо пульсирует в паху в такт его движениям. Они становятся все более резкими и быстрыми, а я так точно перестала дышать – умерла.
Потом, когда все это заканчивается, я сползаю попой на пол – Черкес перестал меня придерживать. Босой стопой попадаю в его, все ещё тёплую, сперму – дом наверняка разочарован, но свой биоматериал Черкес бережет. Сам Черкес курит, а я на непослушных руках и ногах, которые трясутся предательски ползу к секретеру у стены. На нем стоит зеркало. Беру его, круглое, тяжёлое, в массивной оправе, вглядываюсь в мутное отражение и улыбаюсь.
– Ты что делаешь? – удивляется Черкес.
– Проверяю симметричность улыбки. Мне кажется, у меня был инсульт. Что-то определённо лопнуло в моей голове.
Он смеётся, а я смотрю на себя. Всё нормально с моей улыбкой, вымученная только, и глаза блестят, шальные. Где там мой халат, моя броня? Закутываюсь. Мои мозги постепенно проясняются. Черкес не смотрит, а я думаю, что не факт, что старуха меня покормит. А мне терять уже нечего, и так пала дальше некуда, мне кажется, я даже кричала… Ем яичницу, пью давно остывший кофе, а затем снимаю с круассана хрустящую, в пятнах масла бумагу и заворачиваю в неё кусочки ветчины, пирожок, сосиску в потёках подтаявшего сыра.
– Зачем тебе это? – снова не понимает Черкес.
Он застегнул свои брюки, возвышается надо мной, подсвеченный не по осеннему ярким солнцем.
– Для кота, – объясняю терпеливо я. – У нас с ним бартер, он приносит мне дохлых мышей, а я ему вкусняшки. Можно, я пойду?
Глава 15. Богдан
Кофе был удивительно вкусным, пусть и холодный. Я держал его на языке и лишь потом проглатывал. Воздух удивительно прозрачный, струйки сизого дума медленно расплываются в нем, так… красиво. На улице снег. Не знаю, растает ли он, не знаю, он ли причиной моей бодрости, сон, секс… но мне нравится то, что происходит. Девушка сидит со своей хрустящей бумажкой, а оттуда торчит кончик сосиски. Чудная она. Я поднялся прошёл к окну. Хорошо. Редкое настроение, когда хочется весь мир обнять. А она стоит и не решается уйти без моего позволения.
– Смотри, – сказал я ей. – Снег.
Она послушно подошла, встала рядом. От открытого окна сквозит, с лязгом захлопнул тяжелую раму. Снега совсем ещё немного, через него торчат колючие пики подмерзшей травы, следы Вельзевула продавили его и выделяются яркими темными цепочками.
– Красиво, – ответила она. – Только грустно.
И бумага с едой в её руках хрустнула, на меня пахнуло беконом, жрать захотелось и ещё не отпускать эту девушку. Только, что с ней делать? Трахать? Поставить в углу и любоваться, приказа изображать статую? Беседовать? Она какая-то одновременно нужная и лишняя, одним словом – непонятная. Сейчас при ярком свете дня, который сотнями искр отражался от снега, все происходящее вчера казалось бредом, виделось, сквозь дымку тумана. Я закрыл глаза. Платье было, я клянусь. Я мог сказать, когда Ванда его купила. Около полугода до своего исчезновения. Стоило оно бешеных денег, кружево ручной работы, мне нравилось, как оно соблазнительно обнимало её грудь, порой показывая розовые ареалы сосков, поддразнивая. Я мог вспомнить, как это невесомое кружево рвалось ночью в моих пальцах. Я готов поклясться, что платье пахло грейпфрутом. Только… нет его, этого платья. На мгновение я даже пожалел, что не позволил установить камеры в этой части дома, сейчас я бы все отдал за то, чтобы узнать, кто же из нас сошёл с ума, я, или эта девушка.
– Я люблю снег, – продолжил я. – Он чистый. Он прячет всю грязь.
Какой содержательный разговор! А девушка смотрит на меня, и готов поклясться – её глаза смеются, хотя она боится меня, в этом я тоже могу поклясться.
– Непросто любить то, что видишь лишь через окна, – пожала плечами она. – Я пойду, у меня кот голодный. Можно?
Я киваю, пусть идёт, если уж я все равно не придумал, что с ней делать, с моей покупкой. Но возле самых дверей останавливаю её вопросом.
– А чего бы тебе хотелось?
Она остановилась, но так и не обернулась, и я лицезрею её затылок, наскоро заплетенную косу, из которой торчат пряди.
– Если честно, мне бы хотелось быть за тысячи километров отсюда, и даже неважно где. Я бы хотела играть на скрипке. Мне бы хотелось быть одной и не бояться звука шагов по коридору, не думать о том, что моя жизнь зависит от чужой прихоти. Но это же невозможно, правда? Поэтому мне бы просто хотелось ходить по снегу.
Дверь открылась, я знаю, что там стоит кто-то из парней, её проводят до комнат, закроют. Я сажусь есть. Не прошу разогреть, принести новое, доедаю почти все, что девушка не утащила своему коту. У меня прекрасный аппетит, и даже сотни тысяч одновременно роящихся в голове мыслей не могут его испортить. Я думаю о том, что она со мной играет. Я не знаю правил этой игры, но это в любом случае…интересно. Думаю о том, что походить по снегу это такая малость. А ещё о том, что там наверняка холодно, а у моей игрушки толком одежды нет, это нужно исправить. А ещё, самую малость я думаю о том, что мне хочется её целовать, просто попробовать на вкус, я этого так и не сделал. А ещё мой эксперимент с оргазмом ни к чему и не привёл, разве только девчонка смотрела на меня широко раскрытыми испуганными глазами. Она не кончала так же, как Ванда. Но она же играет…
– Кто-нибудь, – крикнул я и двери сразу же открылись. – Уберите мне уже тарелки и готовьте машину, я по магазинам поеду.
Я не любил любые скопления людей, я не любил людей вообще. У меня есть консультант, который обеспечивает мне бесперебойное поступление дорогих рубашек и костюмов идеально подогнанных по фигуре. Но сейчас мне хочется бродить по залам, разглядывать витрины бутиков, манекены разряженные в платья и пушистые боа. У Сергея сегодня выходной и это мне нравится, я не хочу видеть молчаливое осуждение в его взгляде. Я и сам понимаю, что готовлюсь танцевать на граблях, но мне весело. Я, мать вашу, еду в магазин! Благо один из торговых центров принадлежит мне, и там уже закрыли два верхних этажа, чтобы я мог прогуляться в одиночестве.
– Доволен? – спросила Агафья, нарочито громко собирая посуду.
А я и правда доволен. Я словно сытый, к тому же, что немаловажно – выспавшийся кот.
– Одного раза ему мало, – продолжает она, нисколько не обращая на меня внимания. – В прошлый раз голову по кускам собрали, да видно не все мозги на место засунули… хотя их и раньше немного было. Подумать только, найти такую же девицу и опять же в те игры!
– Ты не думаешь, что это Ванда? – лениво спросил я, выпуская струю дыма.
– Надо же, – уперла она руки в бока. – Ему интересно, что я думаю! Я считаю, что Ирме надо звонить, а кошку эту блудливую с котом её вместе, выкинуть за порог и забыть! Хотя кому я говорю, станешь ли слушать…
Агафья мне надоела. Вместе со всеми её страхами, причитаниями. Машины уже подали, я гашу сигарету прямо в тарелке из под яичницы, ловлю ещё один гневный взгляд. Этим меня не пронять – веселье бурлит в крови, а я, черт побери, выспался, и снег выпал, и не тает! Дом только молчит, словно обиделся, или выжидает, но сейчас это волнует меня меньше всего.
– Дорогая, – говорю я и поправляю галстук. – Ты же хорошо выполняешь свои обязанности? У твоей подопечной синяк, а это мне очень не нравится. Я надеюсь, ты хорошо с ней обращаешься. Если ты вдруг устала, или не справляешься, ничего страшного, я назначу тебе хорошую пенсию и куплю премиленький домик в пригороде.
У неё даже пучок задрожал от волнения и негодования, худые морщинистые щеки подернулись нервным румянцем. Ничего не ответила, трахнула своими тарелками о поднос и ушла наконец. Я закурил ещё одну сигарету и насвистывая отправился по магазинам. Я куплю ей такое же платье, если оно не найдётся, то сошьем на заказ. Распоряжусь, чтобы его повесили на плечики в её шкафу. А потом…посмотрим, кто из нас сошёл с ума.
Мои шаги отдаются гулким эхом по пустым коридорам. Люблю магазины, когда в них нет никого, кроме меня, я настоял на том, чтобы и охрана осталась снаружи. Не думаю, что меня подстерегает опасность в моем же торговом центре в закрытых секциях. Неторопливо шагаю и разглядываю витрины. Когда последний раз так? Наверное, с Вандой. Сейчас я думаю не о ней. Или о ней? Смотрю на красное платье. Мне кажется, ей, моей таинственной покупке в нем будет отлично. Красное платье, красные губы, атласная кожа, тёмные пряди волос. Киваю, и девушка, которая меня сопровождает, стараясь быть максимально незаметной входит в бутик, появляется оттуда с уже шуршащим бумагой пакетом.
Рассматриваю белье. Мне хочется взять все, просто сгрести охапкой, а потом заставить её примерять каждое, затем снимать, срывать, оставляя красные полоски на коже, зализывать их, чтобы не больно…
– Вам бы такое понравилось? – спрашиваю я у тени за спиной.
– Мне? Да… – смутилась девушка. – У нас отличный выбор на любой вкус…
Я поморщился – рекламных слоганов мне только не хватало. Иду к рядам, где белье висит на плечиках. Беру нежно белое, в нем она будет казаться девственной. Чёрное, оно непременно должно быть. Отказываюсь от чулков – сейчас они кажутся мне пошлыми. Может, потом… у меня много времени будет на мою игрушку, тем более – снег лёг. Если снег не растёт, значит шёпоты дома стихнут, он мирно уснёт под пушистой снежной шапкой, а вместе с ним уснёт и моя боль. Ненадолго, но она отступит. Она сдаётся раз за разом, хотя меня предупреждают о том, что однажды этого не случится, и тогда мой мозг неторопливо сожрёт сам себя. Что же, приятного аппетита…
– То медовое, – показываю я.
Сегодня мне хочется и нежных цветов и агрессивных. Я хочу посмотреть какова она в разных амплуа. Она любит играть, эта девочка, пусть играет на здоровье, а я полюбуюсь. Я перехожу из бутика в бутик, добираюсь до отдела с мехом. Этот магазин один из лучших в нашем городе, большинство смертных в нем просто не бывает – на входе буквально фейс контроль в лице огромного бугая, которого сейчас, разумеется, нет. Я не планировал покупать шубу, я вообще ничего не планировал, но сейчас вхожу. Провожу ладонью по тёплому меху – приятно. Ирме бы поплохело при виде на цены. Хотя точнее, она бы просто поджала осуждающе губы – пошло тратить столько денег только для того, чтобы повесить на себя кусок меха. Она очень рациональна, моя тётушка.
Я прохожу в самый центр комнаты. Там на постаменте главное великолепие, самый изумительный экземпляр, я даже невольно за любовался качеством и красотой меха, работы. Шуба кажется невесомой, прямая, длиной почти в пол. Глажу мех – гладкий, коричневый, но почти чёрный, чуть переливается под светом ламп, словно драгоценный камень.
– Баргузинский соболь, – информирует сзади моя тень. – Лучше в нашем городе нет. Цельные шкурки, качество, одна из лучших…
Я поднимаю палец – хватит уже говорить. Я и так вижу, что мех прекрасен. Киваю – берём. Это Ирма может поджать губы и отказаться от вульгарного, по её мнению, подарка, а девушка не может. Она целиком моя, так же, как эта шуба. Забавно, так приятно владеть человеком, почему я раньше до этого не додумался? И тут же сам себе отвечаю – другие меня не интересовали.
Девушка отходит в сторону и говорит по телефону, а затем приносят платье. Оно нашлось, правда, не в моем торговом центре, однако доставили оперативно. Я торопливо снимаю с него чехол – абсолютно такое же, словно и не рвал кружево ночью.
– Мне нужны духи с запахом грейпфрута, – вспоминаю я. – Приведите платье в порядок, мне кажется, оно несколько помято, а затем надушите.
Представляю выражение лица девушки, когда она откроет свой шкаф и увидит на плечиках это платье. Ради этого я даже готов установить ещё одну камеру, все, что были она самым бессовестные образом перебила, а я позволил ей это сделать – чем бы дитя не тешилось.
Через час я чувствую себя несколько утомлённым зато вполне довольным собой. За ужином в ресторане, ко мне подходит человек из охраны и шёпотом сообщает, что встречи со жаждет Виктор. Я киваю – почему бы и нет? Я благодушен, я чувствую запахи и вкусы, а этот мир впервые за долгий срок не вызывает у меня отвращения.
– Здравствуй, – Виктор присваивается за мой стол, а официант ставит перед ним бокал. – Ты ещё не наигрался?
Я представляю, как она лежит голой на этой шубе, ноги чуть разведены, глаза закрыты, на губах лёгкая улыбка… нет, определено не наигрался. В ней столько загадок, я намерен разгадать каждую из них, даже если разочаруюсь по итогу.
– Если ты рассчитываешь, что я отдам её тебе, когда она мне надоест, я тебя огорчу, – сообщил я.
Черт, этот бифштекс определённо вкусен, а мир нравится мне все больше.
– Но почему?
В голосе Виктора мне чудится обида. Детская такая, словно сейчас разревется и убежит жаловаться маме, хотя я знаю, кто его мать – собирал информацию ещё до того, как мне стало скучно жить. Она живёт в соседнем городе, в самом историческом центре, в коммуналке, в которой потолки поражают лепниной на высоте пяти метров, а на кухне кран течёт, тараканы бегают и к туалету вечная очередь. Она пьёт. Виктор пытался вытащить её из этого дерьма, но она не желает. Иногда я думаю, что моя мать могла бы жить также если бы не умерла – непросто быть матерью одиночкой с копеечной зарплатой. Но хочется думать, что она была сильнее, хотя бы в память о своём роде, в который так верила.
– Потому что она моя, – спокойно объяснил я. – Я её купил. Мяса не хочешь? Оно определено удалось.
Виктор насупился – точно деньги не вернул, и вряд-ли уже вернёт, деньги если делают ноги, то быстро и далеко. А я радуюсь, что в моей девушке ещё одной загадкой больше – если конечно она украла эти деньги, которые сами по себе нахер мне не нужны, свои бы потратить. Но я верю в святость сделки, я её купил, значит, она моя. Всё просто.
– Ты лучше кофе попей, – советую я. – Божественно.
Делаю глоток и закрываю глаза. И правда – чудесно. Учитывая, что Виктор сидит насупившись, сверлит меня взглядом мрачным и бокал с виски сжимает нервно. Только настроение портит. То ли дело – кофе.
– Ты и правда сумасшедший, – сказал он.
Я брови приподнял вопросительно – жду, чего дальше скажет.
– Ну-ну, – подбодрил я. – Начал, давай говори дальше. И не бойся ты так, чего потеешь? Не нужно выставлять меня головорезом, я же наиприятнейший человек.
И улыбнулся премило. Жизнь прекрасна, когда у тебя есть возможность её чувствовать, но к сожалению Виктор таких малостей ценить не умел. Я видел, что он на взводе, но каким-то чудом пытается удержать себя в руках.
– Ты пожалеешь, – буркнул он подымаясь.
– Непременно, – обещал я. – А чтобы я непросто жалел, а умывался кровавыми слезами, давай войну устроим? А что, давно в этом городе никто не воевал, у меня ребята скучают и томятся. У тебя белой перчатки нет с собой? Как жаль, и я тоже не захватил.
– Псих, – сказал он глядя на меня, никак не решаясь уйти.
Я поглядел по сторонам. Слева от тарелки лежит красиво свернутая салфетка, молочно-белая, сгодится. Я аккуратно расправил её и только потом бросил – моей ловкости бы позавидовали цирковые жонглеры. Салфетка аккуратно повисла на голове Виктора, я бы даже сказал – ему так лучше. Он определённо так красивше. Виктор наверное растерялся и не сразу её с себя снял.
– Можно сказать, я вызвал тебя на дуэль, – любезно объявил я.
Мне даже жалко его стало. Виктор же не виноват, что мне жить скучно. Да и вообще, я вурдалак и убийца, отчего бы ещё в психах не походить? Дурная слава, я вам скажу – тоже слава. А уступать свое я не намерен даже если оно мне совсем не нужно. Только если выгодно продать, а продавать мне девушку совсем не хочется.
– Егор, – кивнул я.
Тот понял меня без слов и Виктора вывели из кабинета, в котором я ужинал. Я сразу же выбросил его из головы, в ней дорогой мех и обнажённая женщина. Хотя нет, сначала нужно эту женщину одеть и вывести на улицу, и смотреть на её лицо, в её глаза. Попытаться понять, так ли ей важно просто шагать по снегу, а может, играет снова… у меня нетерпение – хочется скорее домой и изучать уже свою игрушку вдоль и поперёк, по всем параметрам. Мысленно создаю табличку – Ванда и она, эта девушка, которая либо Ванда, либо необъяснимая игра природы и точная копия другого человека, во что поверить сложно. И все, чем они похожи, чем они отличаются вносим туда. Не самое плохое развлечение для умирающего из-за скуки и сжирающего себя мозга мужчины в самом расцвете сил? Мне тоже так показалось, и я довольно потёр руки.
Ресторан, в котором я ужинал находится в старой части города, в историческом здании конца девятнадцатого века, уютной теплой парковкой здесь не пахнет, но это вполне окупается отличной кухней. Тяжёлые, кованые двери услужливо раскрываются передо мной я выхожу на улицу и замираю.
С неба вода течёт. Неторопливо, капля за каплей, а тонкая струйка стекает с карниза и задорно урча дробно стучит по асфальту. Дождь слизывает снег, оставляет в нем мокрые чёрные пятна, которые все расползаются, становятся шире, и вот уже мокрая снежная каша подкрадывается к самым моим ногам. Наклоняюсь, подхватываю её прямо с промерзлой брусчатки, комкаю в кулаке. Пальцы леденеют от холода, между ними сочится вода, впитывается в грубую ткань пальто.
– Какого хрена? – спрашиваю я у хмурого тёмного неба и даже наверх смотрю, словно жду ответа. – Какого хрена?
Я разочарован. Я чувствую, как хорошее настроение вытекает из меня капля за каплей, словно из прохудившегося сосуда. Я зол, я чертовски зол. Жалею, что отпустил Виктора так просто. Если бы я знал, что снег растает, я бы не разбрасывался салфетками, я бы с наслаждением ударил, так, чтобы мой кулак впился в его плоть, кожа окрасилась красным. Я зол, а в височках маленькими молоточками начинает постукивать боль, хотя я и стараюсь убедить себя в том, что это самовнушение, что я просто убедил себя – ляжет снег, станет лучше, что не может мой дурацкий мозг быть настолько чувствительным.
– Домой, – говорю я и занимаю место в машине.
Радостное возбуждение схлынуло, я больше не думаю о том, как красиво смотрится обнажённая женщина на куске мехом стоимостью во многие тысячи долларов. Но о самой девушке я думаю. Думаю о том, что она моя таблетка. Наркотик. Нейролептик, в зависимость от которых я так боялся попасть.
Глава 16. Лиза
Кот словно отрёкся от меня, настолько павшей, и не приходил до самого вечера. Я разволновалась – уже привыкла к нему. Привыкла спать, ощущая тяжесть его гладкого тёплого тела, к тому, как покусывает мои руки, когда проявляю слишком много ласки по его мнению. Наконец к вечеру пришёл, даже без мыши – видимо, не очень удачный был день. Я проголодалась, но таки оставила ему половину сосиски и полоску бекона.
– Ешь, – пригласила я. – Только не бросай меня больше.
Кот съел, потом сел умываться, ничего не пропустив, ни длинных, с пушистыми мочками ушей, ни хвоста, ни уж тем более своего мужского достоинства. Я к тому времени уже намылась до скрипа, смывая с себя запах Черкеса, алкоголя, сигаретного дыма, посидела, перебрала пальцами струны скрипки и теперь категорически не знала, чем заняться. На улице начался дождик, я даже пожалела Черкеса – вспомнила, как он ждал снега. Можно было бы спуститься в подвал, но меня ещё немножко покачивало и я опасалась, что со своей незалеченной простудой просто подхвачу пневмонию. А ближе к ночи в тишине дома заскрежетал ключ – кто-то явно решил ко мне наведаться. Дверь открылась и в комнату вошла старуха, в руках поднос.
– Пустые тарелочки принесли? – спросила я. – И не лень вам?
Старуха бахнула подносом об стол и звук получился внушительным. Я потянулась и подняла ближайшую крышку. Под ней – кусок куриного филе с продольными полосками от гриля, рядом подрумяненные кружочки томатов и нежные маленькие початки кукурузы.
– Ешь, – велела мне старуха.
– С чего это такая щедрость? Там мышьяк, да?
Старуха уперла руки в бока и окинула меня мрачным взглядом. Я вспомнила, что в прошлый раз у неё в кармане был огромный нож и поежилась – нормальные люди такого с собой не таскают. Может Черкесу я уже надоела, а старуха у него специалист по грязным делам? Вот нисколько бы не удивилась.
– Если ты думаешь, что я тебя ненавижу, – сказала она вдруг, порядком меня удивив. – Ты ошибаешься. Ты мне безразлична, мало того, глаза б мои тебя не видели. Я просто вижу, куда ты хозяина тянешь, знаю это, а кроме него у меня никого нет.
– Котёнка заведите, – пожав плечами предупредила я. – Его хотя бы есть за что любить.
Кот при этих словах оторвался от вылизывания своих яиц и посмотрел на меня недоуменно, видимо размышляя, какое животное в здравом уме решится жить с этой каргой?
– Всё ерничаешь, – вздохнула старуха. – Думаешь тебя есть за что любить? Когда семнадцать лет назад моя внучка, единственный мой родной человек умирала от рака, всем было плевать. А я уже на пенсии, которая слезы одни, коммунальная комната, угол в которой я таджику сдавала, а этот урод начал пялиться на мою Настю, хотя у неё от химии уже волосы почти все повыпали. Думаешь, одна ты мучилась? Одной тебе плохо было? Да только из-за Черкесовых моя внучка умерла не в поганом хосписе, а в нормальных условиях и с хорошими обезболивающими. И если Богдан Львович сказал, что за тобой нужно смотреть, я буду, хоть ты мне и поперёк горла. Но хорошо к тебе относиться или терпеть твои шутки я не обязана. Принесли жрать – жри.
Я поневоле заткнулась. Да и что скажешь? Старая карга права, я так зациклилась на своих бедах, что забыла о том, что и у других жизнь не мёдом помазана. Но все их страдания не имеют права удерживать меня в плену купив, словно вещь! Настроение, которое и до этого было так себе стремительно упало ниже некуда, что впрочем не помешало мне поесть. Есть нужно, хотя бы для того, чтобы быть сильной. Черкес уже меняется по отношению ко мне, я надеюсь, что скоро у меня представится возможность бежать.
Очередная бессонная ночь аукнулась, я уснула, прижав к себе кота, как и мечтала. Ему это не очень нравилось, но терпел – видимо понимал, насколько я в нем нуждаюсь. Сны мои были путанными, порой я просыпалась, смотрела в мутную темноты комнаты, не в силах понять где сон, где явь. Дверь комнаты приоткрыта – оставляю для удобства кота. Оттуда падает едва различимая полоска серого цвета, в коридоре включено несколько стенных ночников. А затем вдруг темно стало совсем, глаза открыла, не понимаю. Кота нашарила рукой – тёплый, живой, рядом, хвостом дёрнул недовольно, спать мешаю. В постели села и потом только поняла. Кто-то стоит в дверях и загораживает тусклый свет. Привидений и прочего я не боялась, но чёртов дом кого хочешь запугает, сразу мурашки по коже.
– Кто там? – воскликнула я и голос мой прозвучал довольно жалко. – Кто?
Тёмная тень отошла от дверей и двинулась ко мне. Я уже вполне проснулась и уняла панику. А затем на меня повеяло морозом, запахом виски и сигарет – Черкес. Сел на мою постель, матрас жалобно скрипнул. Думаю – Господи, надеюсь, ему не секс от меня нужен, хотя внутри живота становится предательски тепло. Я занимаюсь тем, что лгу сама себе.
– Вы пьяны? – осторожно спросила я.
– Я почти всегда пьян, – меланхолично отозвался он. – Пошли гулять. По снегу.
Я поежилась – от него так вкусно морозом пахло, а я так редко бываю на улице… И да, чтобы приручить и сломать Черкеса, нужно держать его поближе к себе, как бы он меня не пугал.
– Снег растаял…
– Детка, на улице ноябрь… там новый идёт. Я тебе шубу принёс.
И правда бросает в меня шубой, которая лёгкой грудой пушистого меха оседает у меня в руках. Я вспомнила маму – колготки, носки, сапоги обязательно…. Явно не этот случай. Чтобы свести Черкеса с ума нужно самой быть на всю голову сумасшедшей. Я надеваю шубу поверх простенький майки которой спала, встаю с постели. Шёлк подкладки скользит по коже, словно лаская её.
– Сейчас найду кроссовки, – растерянно сказала я. – Минуту.
– Блядь… а про сапоги я не подумал.
Не думаю, что он очень печалится по этому поводу. Я включаю настольную лампу – мне кажется яркий свет будет неуместен сейчас, притаскиваю кроссовки, торопливо обуваюсь. Мех невероятно красив, но с кроссовками смотрится забавно, я даже улыбаюсь.
– Я готова.
Черкес встаёт, слегка покачиваясь – и правда, пьян. Я немного волнуюсь. Он не берет меня за руку, я запахиваю шубу, просто иду рядом. Коридоры дома темны, а в этой части я совершенно не ориентируюсь. Мы выходим через главный вход, массивные двери открываются, выпуская нас на улицу. Там – чудесно. Земля кажется чёрной, небо чёрное, а с него медленно снег падает огромными пушистыми хлопьями. Я протягиваю руку, ловлю их, как в детстве, но снежинки касаются кожи и сразу же тают, застывают крошечными каплями влаги на мехе шубы. Смотрю на свою ладошку – только вода, которая скапливается на полосках, которые возможно предрекают мою судьбу.
– Грустно…
– Что грустно?
Он снова курит, смотрит в небо, запрокинув голову. Ночь тёмная, но в саду горят редкие фонари, и тёплый жёлтый свет подчёркивает его профиль, красивый идеальный нос, высокий лоб, слишком чувственные для мужчины губы… Их излом кажется мне капризным, но я нисколько не верю в то, что внешность человека определяет его поведение, особенно – после встречи с Черкесом.
– Я снежинку растопила.
Он поворачивается ко мне, теперь на меня смотрит, с недоумением, словно я диковинное, совершенно ему непонятное создание.
– Она бы все равно растаяла на земле… Ни к чему нельзя привязываться, тем более – к снежинкам.
– Хорошо, не буду, – послушно отозвалась я и вытерла руку о шубу.
Гладкий лоснящийся мех от влаги стал неприятно скольким, вообще шуба не лучшая одежда для такой прогулки, но – хозяин барин. Моё дело маленькое, велели надеть, надела.
– Пойдём, – позвал он и я пошла.
Шагаем, от фонарей все дальше, темно, только снежинки скользят с неба белыми тенями. Я поневоле вспомнила свою попытку бегства и заозиралась – где местное чудище?
– А где Вельзевул?
– Где-то, – пожал плечами Черкес. – Может следит за тобой из-за кустов.
В его голосе мне почудилась улыбка. Мы шагали молча ещё порядком, сильно удалившись от дома, дошли до забора. Посмотрела – такой мне точно не осилить, и высокий, и с колючкой поверху. Буду искать другие пути.
– Пойдём обратно?
– Пойдём.
Странная получилась прогулка, но грех жаловаться. Шубу вон выгуляла… Вернулись мы другим путем и к другому входу. Смотрю на дом – мрачная громада, ряды тёмных окон, массивная каменная башня.
– А в башне живёт принцесса? – неловко пошутила я, чтобы не молчать уже.
– В башне живёт дракон, – хмыкнул Черкес.
Могла бы и догадаться, что округлость стен его гостиной и спальни это не просто прихоть дизайна. Что же, хоть маленькое, но знание, потому как дом не спешит раскрывать мне своих загадок и хорошо изучила я только свою часть. Тот единственный раз, когда я сама пришла к Черкесу, аккурат, перед заточением, я просто заплутала. Теперь поставила себе галочку – я знаю, где обитает дракон, в самой сердцевине замка.
– Спасибо, – уже на крыльце сказала я. – прогулка была… чудесной.
Здесь над дверью висела круглая лампа, которая светила куда ярче фонарей в саду. Я вижу, что Черкес выглядит куда паршивей, чем утром, даже глаза, кажется, запали. Что его мучает так?
– Если хочешь, – говорит он после недолгого раздумья. – Можешь погулять завтра днем. Я уеду, но распоряжусь…
Я делаю крошечный шажок к нему, а потом тянусь на цыпочках и целую в колючую щеку.
– Спасибо.
А теперь не смотреть на него, глазки в пол, дверь тяну на себя и иду. Отсюда дорогу я знаю, да и уверена, кто нибудь провожатый найдётся. Так и есть, долговязый парень молча провожает меня, закрывает за мной дверь. А Черкес, я уверена, ещё стоит на крыльце, курит, недоумевает возможно и скорее всего думает обо мне. Хотя бы потому, что я чокнутая, а это ему явно нравится.
– Чудные дела творятся, – прошептала я коту.
Сбросила жаркую шубу и нырнула под одеяло, голые ноги то замёрзли. Глаза закрыла, а потом не удержалась и прижала ладонь к губам. Это он должен думать, вспоминать короткий нежданный поцелуй, а не я. Тру рот, словно пытаясь стереть ощущение поцелуя. И неожиданно для самой себя засыпаю, пригревшись.
На следующее утро я напевала и пританцовывала. Не потому, что меня так радовала ночная прогулка, или предстоящая дневная. Я видела – отношение Черкеса ко мне меняется. Теперь главное нечаянно все не испортить, но гулять я пойду точно. Нужно как следует изучить зону боевых действий. Я завтракаю – старуха явно сменила гнев на милость. Надеваю джинсы и кроссовки, и, конечно же – куртку. Моего владетеля все равно нет, предупредил же, что уедет. Значит форсить в мехах смысла нет, тем более я к ним равнодушна, а на улице тепло – снова снег тает. В полном обмундировании иду к дверям и трахаю о них кочергой. Открывает Сергей.
– Чего тебе?
– Хозяин приказал меня выгулять, – лучезарно улыбаюсь я.
Сергей вздыхает, и указывает мне вперёд, давая добро. В провожатые мне навязывает парня, которого я тоже уже видела – мне здесь многие знакомы. Я буквально притоптываю, как молодой жеребец, болезнь отпустила, я полна сил и любопытства. Хочу обойти дом кругом, осмотреть его полностью.
