Текст книги "Богом данный (СИ)"
Автор книги: Ирина Шайлина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)
Глава 9. Богдан
Теперь мне казалось, что дом и правда шепчет. О ней. Я не разбирал слов, но я всегда его понимал, мы с ним связаны кровью и самой моей жизнью. Время – почти рассвет. В это время я всегда пытаюсь уснуть. Но я закрываю глаза и слушаю. Ещё прислушиваюсь к своим ощущениям, пальцы чуть подрагивают – мне продолжает казаться, что я чувствую кожей её пульс.
– Сумасшедшая, – категорично заявил Сергей. – Её нужно пристрелить, как взбесившееся животное.
Я прикурил очередную сигарету, уже во рту вяжет горечью, но хочется вдыхать дым, мять в руках фильтр, откинулся в кресле. Думаю о том, что стоит лишь сказать, и на приземистом столике появится график. Я буквально слышу, как позвякивает в бокале лёд. Но… я так не хочу быть слабым, хотя и понимаю – однажды я просто сломаюсь.
– Она такая молодая, – говорю я не глядя на Сергея. – Чудная. Красивая. Тебе её не жаль?
– Жаль, но…
И замолчал. Он знал, когда лучше промолчать и я очень ценил в нем это качество. Если я решил ошибаться и танцевать на граблях, никто мне не указ – каждый сам решает, каким способом ему ломать свою жизнь. А я представляю, как ледяной алкоголь обжигает горло, согревает желудок. Нужно просто пить, целенаправленно и много, тогда головная боль захлебнется, сдастся и мозг просто выключится. Утром будет похмелье, но это же только утром. Неизбежная расплата за сон.
– Когда кончится осень? – спросил я.
– Немногим больше месяца осталось…
Чуть больше тридцати дней и зима укутает все вокруг снежным одеялом. Белые шапки будут сползать с крыши, а люди будут счищать, сбрасывать снег на землю, нисколько не ценя усилий зимы. И мне станет легче. Перестанет казаться, что в сутках сотни часов. И девушки в моем доме возможно, больше не будет. Хочу ли я этого?
– Я буду спать, – сказал я.
Сергей кивнул и вышел. Я поднялся с кресла, прошёл в комнату. Я занимал башню, если можно так её назвать. Не знаю, что взбрело моему предку в голову, когда он решил пристроить её к дому. Но мне нравилась её громада, нравилась округлость стен, покой, который они обещали. Я не буду думать о девушке, я просто закрою глаза и усну, как бы это не было невозможно.
Подошёл к окну, распахнул шторы. Рассвет только начинался, напоминая о себе серым зыбким маревом, которое скоро заполонит все вокруг, и лишь потом, словно нехотя уступит место солнечным лучам. Сад спал, город светился на горизонте – здесь, у себя дома можно было легко поверить, что его вовсе там нет. Что там лес, в нем волки и медведи, бандиты с большой дороги, может даже Робин Гуд, и конечно же – юная аристократка попавшая в беду. Почему аристократка? Ирма с детства вбивала мне в голову, что чистоту рода необходимо сохранить, словно мало её испачкала моя мать, последняя Черкесова, родившая меня неизвестно от кого.
Ирма… нужно буде позволить ей приехать зимой, когда все наладится, когда зверь в голове нажрется мной, когда девушки в доме не станет. Мезальянс, сказала она тогда, увидев Ванду. Я представил, каким будет её лицо, если она вдруг увидит её полную копию – и рассмеялся. Смех в тишине большого тёмного дома пришёлся, как нельзя кстати – органично вписался.
Я закрыл шторы и все же лёг. Я не верил в то, что смогу так просто взять и уснуть. Вот она бы смогла помочь, та девушка. Она бы просто легла рядом, и демон в моей голове бы успокоился, заурчал сыто… Пальцы снова чуть дрогнули – вспомнили, как сжимали её горло. Тонкое такое, беззащитное… Я точно сошёл с ума. Интересно, когда это случилось? Тогда ли, когда больная мать из последних сил сражаясь с болезнью за руку водила меня смотреть на дом? Тогда ли, когда она умерла, оставив меня наедине со своим телом, и одного, в квартире, в городе, во всем мире? А может в одну из ночей, когда я твердил себе свое имя, чтобы не забыть? Или…в те мучительные часы, когда я боролся за свою жизнь, а дом пил мою кровь каплю за каплей, взамен даря успокоение? Наверное, неважно, нужно просто смириться с фактом. И с тем, что я подкладываю ладонь под щеку, словно маленький ребёнок, ловя отголоски биения жизни той девушки, закрываю глаза и правда – засыпаю.
Три часа сна это не много, но и не мало, совсем не мало. Проснувшись я пью обязательный кофе, крепкий, как деготь, такой крепкий, что я почти не чувствую его вкуса – только горечь. Я сижу в халате, наброшенным на голове тело, с волос капает вода. Я бунтую против порядка, навязанного Ирмой, смешно – в тридцать четыре то года. Пытаюсь погрузиться в работу, но уйти в неё с головой не выходит, экран ноутбука мерцает, вызывая всполохи головной боли, сосредоточиться не получается.
– Егор, – прошу я, у Сергея выходной сегодня. – Мне нужно найти ломбард, точнее, смычок, который в этот ломбард сдали.
– Смычок?
– Да. Сдали его около полугода назад. Достаточно нестандартная штука, ищи наверное ювелирную или антикварную скупку. Надеюсь на результаты сегодня.
Егор кивнул. Результаты были уже через два часа. Елизавета Муромская и правда принесла смычок в ломбард на Линейной улице. У меня даже копия квитанции, сумма – двадцать три тысячи рубля. Магазинчик не мой, но насрать.
– Сам, – сказал я, поднимаясь. – Сам поеду.
Ломбард находится в подвале. В коридоре почти темно, только впереди чуть пробивается свет из-за приоткрытой двери. Иду, слышу, как за спиной щёлкает, закрываясь замок – пока мы здесь контора не работает.
Я первый раз вижу этого человека, мне нет до него никакого дела. Сидит, сгорбившись на стуле, розовая лысина отражает свет лампы. Позади него жмётся к стене девочка, что работает за кассой. В их паре примечательна только лысина, я принимаюсь осматривать витрины. За стеклом дешёвые кольца – многие из них обручальные. Кучка бросовой, искусственно поблескивающей ювелирки. Наверное, девушка и правда не знает наш город, если пришла именно сюда.
– Смычок цел? – спросил я.
Закурил, вентиляция здесь так себе, сизый дым скопился туманом под потолком. После моего вопроса лысина из розовой стала интенсивно красной, мужичок поднял голову, заморгвл часто, словно глаза слепит ярким светом.
– Я не хотел брать… да и кому он нужен, смычок? И не продать никому, если бы со скрипкой, я бы заплатил дороже, но она сказала, что скрипку уже давно продали…
– Цел?
– Камни… я их извлёк. Кость тоже, прекрасная обработка, видно руку мастера…
Егор пнул стул, на котором мужик сидел, девушка взвизгнула, а тот торопливо поднялся. Прошёл в соседнюю комнату, один из моих парней за ним. Вышел он уже со смычком, вложив его в мою ладонь, даже поклонился. Я рассматривал смычок. Гладкое дерево, хозяйка скрипки не солгала – старина. Пустые ячейки из под камня, отсутствие фурнитуры и декора. По сути – красивая деревяшка, наверняка с историей.
– Два дня, – сказал я. – У тебя два дня, чтобы вернуть все в прежний вид.
– Те камни, – просипел мужик, – я их перепродал… Но они мелкие были и недорогие
– Значит поставишь другие, – хмыкнул я. – Те, что покрасившее. Дорогие. Ты же все равно неплохо наварился на сделке?
Мужик угрюмо кивнул и снова склонил голову. Я все ещё изучал смычок. В месте, откуда извлечена фурнитура лёгкий скол – старое дерево такого может и не простить.
– Я передумал, – решил я. – Давай показывай, что есть, камушки мы сами выберем, а работу я тебе не доверю.
Камни он отдавал с неохотой. Я намётанным взглядом выбрал те, что хорошо встали бы в пазы, а так же выгодно оттенили красоту дерева. Они лежали рассыпавшись яркими осколками по столу, хорошие камни, не то, что на витрине. Фурнитуру старый козёл переплавил не всю. Провожал он нас явно с радостью, хоть и потерял порядочную сумму в деньгах.
Смычок принесли через три дня. Работа безукоризненна – каждый камень на своём месте. Я поглаживаю гладко дерево и думаю – что я делаю? Что мне теперь с этим смычком делать? Пойти и подарить? Как-то… глупо, смешно даже. И жгучее желание этот смычок просто сломать о колено, как палку, забросить в камин и забыть. И я уже почти покорил я этому желанию а потом… осторожно завернул в хрусткую бумагу и убрал. Будет время, решу.
Я прислушался к дому – последние дни он был удивительно тих. Обычно в преддверии первых настоящих морозов он начинал поскрипывать, стонал протяжно, жалуясь на жизнь. Это слышали даже те, кто не был связан с ним, порой Сергей ночью вскидывал голову, прислушиваться к тишине и поеживался. Чертовщина, угу.
Тишина пугала. Мне даже уже хотелось, чтобы моя пленница поймала очередное животное и принялась лупить в дверь кочергой. Тогда я увидел бы её, и мог бы не считать себя слабым. Я бы пошёл с ней в сад, трава побитая морозом бы хрустела под ногами. Я бы повёл её к той стороне сада, которую она ещё не видела. Там – рябины. Десятки деревьев, уже лишённые листвы, но увешанные ярко красными гостями ягод. Агафья бранится, что к холодной зиме… Отчего-то мне кажется, что девушка обязательно разгрызла бы одну ягоду морщась и жмуря глаза. А потом набила бы ими карманы. Чтобы она стала с ними делать? Может, на нитку бы надела?
Но дом молчит и девушка молчит тоже. Я не хочу уже даже спать, это состояние мне знакомо, повторяется из года в год, каждую осень. Мной овладевает ленивая апатия, которая чередуется вспышками активности и яростью. Мои люди стараются обходить меня стороной в это время, даже Сергей.
– Уже ноябрь, – сказал он мне сегодня, словно пытаясь подбодрить. – Скоро снег.
В последние два дня я и не пытался спать. Читал, до боли в глазах, до невольных слез, порой глотая слова друг за другом и даже не понимая, не запоминая прочитанного. В два часа ночи погнал за двести километров вглубь области проверять недавно купленное предприятие. Там люди жили по нормальному режиму дня, и боюсь моё появление вызвало пару инфарктов. Но зато – не воровали. Теперь и не будут.
Следующую ночь я провел в своём же стриптиз баре. Девочки меня интересовали постольку поскольку, я сидел в своей отдельной ложе и гипнотизировал взглядом стакан с виски. Там, внизу извивались под музыку женские тела. Любая из этих девушек поступая сюда на работу грезила о большой и светлой со мной любви. Грезила недолго. Отчасти потому, что я появлялся здесь лишь пару раз в месяц, порой отчаянно надирался, несколько раз избил управляющего, если были поводы… Но это – осенью. Теперь с тоской на меня смотрели только новенькие, а те, что работали дольше вежливо здоровались и обходили стороной.
Я нарушил традицию – пришёл и сегодня. Они явно не ждали меня так скоро и растерялись, но в заведении все было на уровне, а я не агрессивен, я меланхоличен. Поднялся, снова на столе виски – вчера я не пил. Чувствую, что пить нужно, нельзя столько не спать, это плохо, Агафья на меня смотрит испуганно, возьмёт и правда Ирме позвонит… но пить я не хочу. Я хочу грустить.
Перегнувшись через ограждение я посмотрел в зал. Тем, кто тратит там деньги нет до меня никакого дела. Большая часть из них даже о моем существовании не знает, так и должно быть. Я даю им алкоголь, баб, отвратительную музыку, которой они так жаждут, позволяю покупать лёгкие наркотики. За это они несут сюда деньги. Бартер, и все же тоска, даже поговорить не с кем, не с Сергеем же… Он молчит, но я читаю в его взгляде осуждение, это бесит, а ещё я боюсь сорваться и сделать то, о чем буду жалеть. Он не хочет, чтобы Лиза была в моем доме. Но дом то мой…
– Вон ту, – сказал я. – Рыжую.
В общем мне плевать было на то, какого цвета будет шевелюра, просто эта огненная девица самая заметная. Официант пробирается через зал, подзывает девушку, та сразу же спрыгивает со сцены, вызывая гвалт возмущения в зале. Но на замену уже спешат другие девочки…
– Вы меня звали?
Девушке впихнули поднос, и теперь приборы на нем тонко позвякивают – руки трясутся. Я кивнул – пусть ставит уже на стол. Она силы не рассчитала и гулко бахнула об стол, зазвенели приборы, словно я жрать просил, зачем вообще оно все… Чаще всего мой имидж людоеда меня смешил, а сейчас вот раздражал.
– Я тебя не съем, – недовольно сказал я. – Садись.
Девушка согласно кивнула и села. Руки стиснула. Мне пить не хочется, но нужно, я беру бокал, а потом ей его толкаю – пусть пьёт. Электрический, приглушенный свет отражается от её шевелюры и играет всеми красками. Я вдруг загадываю – если она брюнетка, я её трахну.
– Сними парик.
Она завозилась, а потом стянула его, положила на соседний стул. Блондинка. Волосы собраны так аккуратно, что при таком освещении вовсе лысой кажется, а это не очень возбуждает. Она пьёт, а я на неё смотрю.
– Как думаешь, стоит мне напиваться?
– А это имеет смысл? – осторожно спросила она.
– Имеет, – кивнул я.
– Тогда пейте.
Я сделал глоток и с трудом проглотил. Снова подумал о том, что дом молчит так коварно, словно в его стенах что-то замышляется. Происходит нечто такое, о чем я не знаю, и дому это нравится. Мне – нет. Но я наверное параноик, а быть может, сошёл с ума, хотя наверное, так и есть…
– Не хочу, – вздохнул я. – Видимо, старость.
Девочке наверное не больше двадцати двух, так что я для неё и правда, старик. Ванды я старше на четыре года… Интересно, сколько лет Лизе? При условии, что она Лиза.
– Если все дело в девушке, – говорит собеседница вдруг, – вам нужно просто поговорить с ней.
– Обожаю болтать с привидениями, – хохотнул я и поднялся. – Иди домой, скажи, что отпустил с сохранением зарплаты. Выспись.
Она кивнула, а я поехал говорить с привидениями. Сергея отослал прочь, у него есть кабинет в домике для охраны, я не хочу чужих ушей. Чужих глаз не хочу. Вхожу в дом, а он и правда – молчит. Он громаден, мой дом, я даже не знаю, сколько в нем комнат. И в нем только три человека, Агафья спит в комнате за кухней, сама её выбрала, я вот, и девушка…
Шагаю. Степень утомления такая, что я не пил, а словно пьян. Мне кажется, что меня несёт на волнах, что стены передо мной танцуют, хотя хрен их знает, может, и правда танцуют. Добираюсь до нужного мне крыла. Ключ торчит из за эмочной скважины, он такой длинный, как будто из советских мультиков. Открываю.
Замки и двери отродясь не скрипели, везде установлены лучшие механизмы, а теперь вот открывается с протяжным зловещим скрипом. Я понимаю, что дом хочет предупредить девушку о моем вторжении и обижаюсь – он же мой дом! Предатель…
А девушка сидит прямо в коридоре на полу, вытянув голые ноги. Думаю – мёрзнет. Система тёплого пола проведена по всему дому, но прогреть качественно такую махину сложно. Надо бы… поругать её. На коленях лежит кот. В коридоре почти темно, только несколько ночников горит, и кот чёрный, как деготь, только глаза недовольно светятся. Девушка повернула ко мне голову, прядь тёмных волос, заправленных за ухо соскользнула, и скрыла от меня часть её лица.
– Какой она была, та девушка?
Я задумываюсь, словно этот вопрос и правда очень важен, и ответить на него нужно максимально верно.
– Сначала она казалась идеальной… – девушка ждёт, и я продолжаю. – А потом сумасшедшей.
Мы замолчали и дом молчит, слушает, ждёт. Кот распушил шерсть на хвосте, напрягся, словно готовясь одним броском взметнуть в сторону свое тело, скрыться, сбежать.
– А я?
– А ты сначала кажешься сумасшедшей.
– А потом?
– А потом ещё не наступило…
Глава 10. Лиза
Я знала, что сегодня он не придёт. Как бы не звучало парадоксально, но он… боится меня. Даже не меня, а того, каким слабым он кажется передо мной. Потом он придёт, обязательно… Но не сегодня. Дверь моей тюрьмы захлопнулась, заперся замок. Я хотела сразу идти в свой замшелый подвал, меня так манили его тайны, но только сейчас поняла – устала. Эйфория от маленькой, но такой важной победы схлынула, навалился страх, а ещё понимание того, что я дура. Пусть умная, но все равно дура, ещё один парадокс. Ноги трясутся, горло саднит, голова кружится. Полезу вниз, просто сломаю шею, возможно дому даже понравится это. Я слышала, что в старину при постройке дома приносили жертвы. Могли заковать живого человека, вмуровать его в фундамент… этому дому сколько лет, двести, триста? Не удивлюсь, если стоит на чьих-то костях.
Я доползла до постели. Рухнула в неё, с трудом сняв с себя кроссовки. Плевать, что день, что после сна я почувствую себя разбитой, спать – единственное, что я сейчас могу. Пришёл кот. С некоторых пор я стала оставлять дверь для него открытой, так ему было значительно проще. Вспрыгнул на постель, посмотрел на меня изумрудными глазами, склонив голову. А потом… лёг своей пусть и тощей, но весьма тяжёлой тушкой прямо на мою шею, получился живой и тёплый шарф. Так мы и уснули.
На следующий день Черкеса не было. Я поняла это, едва глаза открыла, а проспала я половину вчерашнего дня и всю ночь. Ещё очень рано, только светает. Кота нет, ушёл. Голову повернула и остолбенела.
– Вы собираетесь меня убить? – осторожно спросила я.
Старуха стояла над моей постелью…с ножом в руке. Вообще, выглядело очень жутко – серый рассвет струится из окон, старуха в чёрном фартуке, лицо непроницаемое, глаза чёрные совсем… вообще удивительно, я четверть века прожила спокойно, а теперь, что ни день, то новые попытки сжить меня со свету.
– Не я тебя притащила, – почти любезно ответила старуха. – Ни мне тебя убивать.
– Спасибо, – поблагодарила я. – Это очень мило с вашей стороны. А может тогда ножик уберёте?
– Глаза закрой.
Я закрыла – интересно же, что происходит. И тихонечко приоткрыла, поглядываю – темно ещё, старуха в полумраке не заметит жульничества. Она же сосредоточилась, и принялась ножом над моей постелью, надо мной водить. И смешно, и страшно. Пожалуй, если устроить здесь конкурс на самого сумасшедшего человека, то битва за первое место будет жесткой – тут все чокнутые.
– Всё? – не удержалась от вопроса я. – А что вы делаете?
– Скверну прогоняю.
– Получилось?
Старуха шагнула назад, мне сразу дышать легче стало, все же не очень приятно, когда рядом псих ножом машет.
– Нет… внутри она. Вырезать если только.
Я поежилась и на нож покосилась – не нужно ничего из меня вырезать, и скверну тоже… была, пусть и дальше будет, мне и скверной жилось неплохо. Раньше.
– Черкес уехал?
– Богдан Львович, – старуха убрала ножик в необъятный карман и пошла прочь. – Если захочет что сказать, сам скажет. И кота не корми, пусть мышей ловит.
И ушла. Но я поняла – нет его. Старуха при нем опасалась, ко мне не лезла, а тут осмелела, скверну вырезать явилась. Значит – в бой. То есть подвал. Мне кажется, он прячет уйму секретов Черкеса, а мне до дрожи, до ужаса хочется знать их. Всё. Мне хочется проникнуть в самое нутро этого дома, в самую душу его хозяина. Мне кажется, единственный шанс выжить в этом дурдоме – знать.
На завтрак у меня горка сырников, обязательная каша – остыть не успела, значит старуха появилась не так давно. Кофе, апельсиновый сок. Я есть не хочу, но уговариваю себя – нужны силы. Горло все ещё саднит, умываясь я полюбовалась на синие отпечатки на нем, есть больно, но я жую сырник, расправляюсь с кашей, торопливо дую на кофе…
– Да, я знаю, что дура, – отвечаю я коту, который осуждает меня одним лишь взглядом. – Но ты знаешь, тут каждый хочет меня убить. А мне жить хочется… очень, как оказалось. И сидеть ждать смерти я не буду, я ещё побарахтаюсь.
Кот отвернулся – вылизывать яйца гораздо увлекательнее. Я оделась потеплее – внизу холодно, да и то таинственное крыло не отапливается, по нему сквозняк гуляют. Взяла бутылочку воды, два фонарика, обещала вернуться скрипке – и я готова. Меня ждут чужие секреты и я спешу им навстречу…
Сердце так стучит, что заглушает звук моих шагов. Успокаиваю себя – он точно не придёт. И мерзкая старуха теперь только в обед припрется за подносом, к тому времени нужно будет вернуться. У меня несколько часов. Вхожу в кладовку, протискиваюсь в узкую щель моего тайного прохода.
И ладони потеют от волнения. Я чувствую себя так, словно вошла в Нарнию. Тут – волшебный мир. Страшный конечно, но полный сказок, чужих тайн. Я словно третьеклассник, которому в руки попала карта сокровищ. Это… это чудесно. Страшно чудесно.
Теперь я никуда не спешу, убеждаю себя – время есть. Спокойно, не торопясь спускаюсь по крутым ступеням. Мне хочется быть первооткрывательницей, но теперь, скользя фонариком по стенам я вижу следы людей. Не в буквальном смысле, в буквальном здесь только лапки кота в пыли, здесь давно никто не был. Но вот ход в одну из комнат дома. Он заложен вполне себе современным кирпичом, раствор потекший висит серыми сталактитами. Досадно, мне бы хотелось быть первой здесь… но ход явно заброшен, никому не нужен и приберег мою долю тайн.
За спиной что о хрустнуло, я обернулась, едва не выронив фонарик – кот, просто кот… иду дальше. Дохожу до самого узкого места, протискиваюсь, потом по ступеням наверх. Сверху струится солнечный свет, и как-бы мне не нравилось подземелье, ему я рада.
– Что день грядущий нам готовит… – пробормотала я и вступила в комнату…
Все те же облезлые обои, облупившиеся фрески, я просто иду мимо. Я хочу в тот зал, что дарит чувство волшебства с примесью страха. И вхожу в него не без трепета – боюсь разочароваться. Мой мир, суженый до прутьев клетки так узок и ограничен, что разочарование бы просто добило меня. Но… здесь и правда волшебно.
Высокий потолок, узкие окна, на которых местами и стекол нет, хозяйничает сквозняк, порой забрасывая внутрь редкие, тут же тающие снежинки – на улице явно похолодало. К окнам я не подхожу, ещё не хватало, чтобы меня заметили. Я не танцую, хотя танцевать мне хочется, я просто обещаю принести скрипку…. Не знаю, как я верну свой смычок, но я это сделаю и обязательно сыграю.
Мне хочется спешить туда, где в прошлый раз я видела отпечаток женской руки, но я суеверна. Мне хочется проникнуться атмосферой этого места и я просто ложусь на пол. Глаза открыты – смотрю в далёкой потолок. Сегодня солнца почти нет, небо заволокло свинцовыми тучами, и пылинки для меня больше не танцуют. А может – обиделись, что я не принесла скрипку…
Я вдыхаю сухой холодный воздух. Ко мне подходит, мягко ступая на лапах кот. С животными хорошо – перед ними не нужно стараться быть правильной. Переживать, что они подумают обо мне. Можно просто лежать на полу, а коту все равно, он просто уселся рядом, и даже глаза прикрыл – ему хорошо. Я даю себе ещё одну минутку.
Я никогда не хотела замуж. Не могла понять, как это вообще, быть замужем? Мы всегда были втроём. Я, мама, Василек. Я знала, что у меня и у брата разные отцы, но кто они, где они – история умалчивала. Мы были втроём против целого мира, и мы справлялись… Пока мама была жива. В нашей маленькой вселенной какой-то мужик был чем-то инородным, нарушающим гармонию. Наверное, если бы мама привела мужчину, я бы устроила бунт – детский, бессмысленный и беспощадный.
И да, я никогда не хотела замуж… Но это место, оно было непросто волшебным. Оно было… себе на уме. Сейчас, стоило мне закрыть глаза я увидела себя в свадебном платье. Стены, которые сейчас пестрили потеками, камнем, с которого осыпалась штукатурка в моем видении ровного матового цвета, а лепнина наверху украшена позолотой. Я знаю, я была против золота, но это место… оно его хочет. На полу не старый паркет гармошкой. Мрамор. Место говорит, что мрамор спрятали за дешёвым деревом, дерево нужно убрать…
В напольных вазах свежие цветы. Много, океан цветов. Тихо играет оркестр. Слышится смех гостей. Кто там, среди гостей? У меня друзей нет, раньше они не нужны были, у меня была семья… Оркестр наигрывает что-то лёгкое и светлое, потом, когда закончится торжественная часть я непременно к ним поднимусь и мы со своей скрипкой покажем, насколько сильной может быть музыка…
Я все это знаю. А пока я шагаю, белое платье струится, ласкает мою кожу. Никогда не думала о том, каким было бы моё свадебное платье, но… оно идеально. В моих руках букет. Цветов вокруг так много, что мой аккуратный свадебный букетик просто бросает им вызов своей аскетичностью. Я сжимаю его почти до хруста стеблей – волнуюсь.
И иду… к нему иду. Свет огромных люстр отражается тысячью осколков в позолоте, в зеркалах, в бокалах, полных шампанского, в камнях, которыми усеяны украшения гостей. Свет вынуждает меня опустить взгляд… хотя скорее всего это просто страх. Я боюсь его видеть. Поднимаю взгляд, вижу его руку, протянутую ко мне, длинные тонкие пальцы, пальцы пианиста, очень скоро я надену на одно из них кольцо и… вытряхиваю себя из навеянного комнатой кошмара.
– Дьявольское место, – почти хриплю я, поднимаясь с пола. Встать сразу не смогла, сижу, пытаясь согреться обхватив себя руками. – Не нужно… не нужно меня заманивать, это не мои мечты, а твои.
Обвожу взглядом огромный зал – все та же облезлая штукатурка, сложившийся гармошкой паркет, вместо одной из люстр из потолка торчит массивный крюк и связка проводов. Но… я знаю, каким бы оно могло быть. Ухватываюсь за ближайшую вздувшуюся паркетную доску и тяну её к себе. Доска трещит и ломается. Под ней слой трухи, я откидываю её руками и вижу мрамор. Он снежно белый, кажется, что это лёд. По нему змеятся изломанные линии серого и голубоватого цвета.
– Зачем они его спрятали? – вслух удивилась я.
И тут же узнала – одна из больших мраморных плит сильно пострадала. Мрамор слишком дорог, чтобы кто-то занимался заменой и реставрацией, поэтому те, кто планировал пользоваться зданием в отсутствии хозяев просто настелили дешёвого паркета.
– У тебя теперь есть хозяин, – громко сказала я. – Вот ему и нашептывай… И картинки показывай. А я в сказки не верю.
Кот зевнул – он то не верил в мою категоричность. А я отряхнула руки и отправилась к оркестров ой сцене, там на стене меня ждал отпечаток женской руки.
– Так, хватит, – велела я себе и стряхнула неуместную сейчас меланхолию. – Сокровища сами себя не найдут.
Если честно, найти сокровища я и не мечтала. Но… почему-то же это крыло законсервировано. Черкес любит свой дом, возможно это единственное, что он любит, а здесь… не разруха, нет. Я думаю эти стены простоят ещё не одну сотню лет. Здесь страшное запустение. Так то пусть не сокровище, но какой-то секрет меня точно ждёт.
Поэтому – вперёд. По скрипучим ступеням на оркестровую сцену, здесь она вынесена на отдельный уровень, значительно возвышающийся над полом зала. Наверное, раньше здесь было очень красиво, сейчас грязь и обломки мебели. Отсюда виден весь зал, словно на ладони. Здесь отпечаток женской руки. Я снова прикладываю сверху свою. Закрываю глаза – вдруг, дом что-нибудь подскажет? Но он своенравен. Он только пичкает меня картинками о будущем, которого никогда не будет, одни лишь пустые фантазии. Делиться сокровенным он не намерен.
– Она была ранена, – шепчу я. – Зачем она сюда поднялась? Ей было больно. Кровь… крови много. Здесь она потеряла равновесие и приснилась к стене, наверное кружилась голова. Прошла дальше, здесь тоже мазок крови…
Я шагаю по её следам. Иногда теряю капли крови, её все меньше – словно она закончилась просто. Тогда в панике мечусь вокруг, не в силах найти дальнейший путь, затем все же нахожу очередную бурую каплю, отпечаток чужой боли, и успокаиваюсь.
Девушка прошла вдоль сцены, дальше оказывается пустое помещение, может, гримерная или раздевалка. За ним ещё несколько, девушка шла, и я за ней следом. Потом – лестница вниз. На ней девушка упала, кровь полосами смазалась на нескольких ступенях. Здесь снова темно – спускаюсь в подвал и включаю фонарик. И страшно ещё, кажется, что вот сейчас за поворотом я просто наткнусь на неё, на тело девушки с которой у меня идеально совпал отпечаток руки.
Оказывается, этот дом не бесконечен. Подвал здесь широкий и я иду до тех пор, пока не утыкаюсь в тупик. Потолок здесь обрушен, крупные камни вперемешку с песком и кирпичами громоздятся горой. Здесь снова кровь, и её так много, что я уже не верю, что она принадлежит девушке. Она чёрная, запекшаяся, а воздух пахнет сыростью и гарью. Я села на один из откатившихся в сторону камней и посветила вокруг фонариком. Здесь был пожар, но жрать ему было нечего – кругом почти один камень, и он сошёл на нет сам по себе.
Сверху, с разрушенного потолка беспрерывно и монотонно капает, это выводит из себя, зато откуда же сочится тонкий лучик света, и я ему рада. Кот за мной не пошёл, а одной мне здесь жутко. Здесь ничего – только камень, засохшая давным давно кровь, копоть от пожара. Здесь нечего делать. А потом мой фонарик выхватывает нечто чуждое этому месту – клок ткани радостно салатового цвета.
– Без паники, – сказала я, и испугалась сама своего голоса. – Здесь нет никаких трупов… Черкес конечно маньяк и больной на всю голову, но зачем ему труп в подвале дома?
И шагнула вперёд, обходя кучу. Присела на корточки, дёрнула кусок ткани застрявшей под камнем. С одного конца он обгорел, чуть порвался, и даже невозможно понять, что это было раньше. Наверное, платье… Вижу ещё что-то застрявшее снизу под камнем, но вытащить не могу.
Моё бы упорство да в мирное русло…Я откатила несколько камней, оттащила в сторону десяток кирпичей, успела пожалеть об отсутствии у меня лопаты. Зато – согрелась. И даже бояться стало некогда. Пальцы саднит, чуть не сорвала ноготь, неловко ухватившись за камень, но добыча… Сначала я вытянула кожанку. В кармане зажигалка, треснувшая, и неработающая. Упаковка жвачки, в которой все ещё есть три подушечки. Мятная. А затем я увидела ремешок от сумки и удвоила свои усилия. Вытянуть так сразу не вышло, мне пришлось бежать обратно, чтобы не пропустить время обеда – не хватало ещё, чтобы старуха заметила моё отсутствие.
– Задумала чего? – спросила старуха. – Сияешь, как медный таз.
Я головой покачала, а сама руки прячу под одеяло – под ногтями чёрная кайма, которую так сразу вычистить не удалось. Старуха головой покачала, уж она то мне не верила… а затем убралась. Я выждала десять минут и полетела обратно, через потайной ход, через бальный зал, вниз, в подвал… И вскоре держала в руках сумку. Спортивная, в неё забиты шмотки, в боковом кармане документы.
Достаю и руки трясутся. Паспорта здесь нет, зато права в наличии, правда от волнения выронила их на пол. Присела, фонариком посветила. Ламинированная поверхность бликует, но все равно сразу понятно – с фотографии на себя смотрю… я. Отползла в сторону, забилась в угол, лицо закрыла руками…
– Кто же ты, блядь, такая? – громко крикнула я. Страшно. Жутко. Затем все же подняла права с пола и прочитала. – Янович Ванда Веславовна.
На три года меня старше. Прическа… мне не нравится. И смотрит дерзко, неужели я так же смотрю? И откуда она взялась на мою голову, та, из-за которой тьма народу меня убить хочет, даже долбаная старуха?
