Текст книги "Богом данный (СИ)"
Автор книги: Ирина Шайлина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)
Глава 20. Лиза
Это был мой смычок. Сначала я даже не поверила, но сама скрипка его узнала, мне показалось, что даже струны у неё задрожали, завибрировали. И я даже не думала, что играть – просто играла. Мне хотелось скорее сбежать, унести свое сокровище… слишком много всего свалилось.
– Прости, – сказала я скрипке уже в своей комнате. – Я правда надеялась, что смогу его забрать. А потом…
А потом случилось много всего ужасного. Я достала смычок и тщательно его рассмотрела – точно, мой. Только камни заменили, а двух самых крупных, которые мама продала в девяностые вообще не было. Теперь – есть. Чистые, красивые. Я тоже хотела продать только камни, но вредный мужик в ломбарде сказал, что все они мелкие, и возьмёт он только со смычком. Мне кажется, он надеялся, что я оголодаю и в один прекрасный момент принесу и скрипку…
Мне хотелось плакать. Темно уже, дом совсем пустой, тихо, даже старуха не придёт с ужином – накрывали же в столовой. Мне неожиданно хочется, чтобы пришёл Черкес. Мы бы занимались сексом, а потом бы он уснул, и я бы не чувствовала себя так одиноко, хоть в те короткие часы, пока он спит рядом. И я не могла уже мечтать о том, чтобы внезапно оказаться за тысячи километров отсюда – мне нужно узнать, что там у Виктора…
Черкес не пришёл. Сидит наверное, со второй своей старухой. У которой прямая, как палка, спина, выбеленные сединой волосы и бриллианты в ушах. Она смотрит на меня, словно, на насекомое. На таракана. Агафья и та приятнее, по крайней мере не юлит, рубит все, что думает… Я решила не отказывать себе в малостях и разревелась, тем более сегодня ко мне не пришёл даже кот. Обнимаю скрипку, дерево футляра греется от моей кожи, реву.
И думается, как назло, о самом страшном. Вспоминаю тот вечер, несколько лет назад. Была жуткая метель, середина февраля. Мы готовились уезжать – время пришло. Василька где-то черти носят, мама волнуется… ему всего девятнадцать тогда было, но он у нас всегда бродил сам по себе. Может из-за того, что погода такая ужасная, а может потому что тянули до последнего, теперь бежать придётся, мы удачно взвинчены, а мама так вообще всегда волнуется. Наконец дверь открывается, мама стремительно срывается с места, бросается в прихожую, я за ней.
– Мам..
У Василька голос растерянный и взволнованный. Одновременно – радостный. Прихожая типовой советской квартиры тесная, тёмная, мне не видно, что там происходит, но брат наконец сбрасывает ботинки и проходит в комнату. Заносит кулёк торжественно, водружает его на диван, развязывает, разматывает… Я даже не сразу понимаю, что внутри. Оно маленькое, несуразное, шевелится…
– Это чьё? – удивляется мама.
– Моё, – радостно отвечает брат.
Мама уводит его на кухню. Они яростно спорят. Мама доказывает ему то, что мы не можем взять ребёнка, что это слишком опасно… а брат говорит, что матери ребёнка восемнадцать лет, и что она глупая, как пробка, и ребёнок ей не нужен, и что оставить малыша тут не менее опасно… Вдруг она его просто на улицу выбросит? Она даже рожала дома! Они все говорят, а я смотрю на причину переполоха.
Похоже, малыш родился совсем недавно. Он хлопает глазами, веки припухлые, сам взгляд растерянный, словно не понимает, куда делось то тепло, что окружало его все время, где он… Касаюсь его кожи, она совсем тонкая, такая нежная, розовая… На малыше даже памперса нет, между ножек он обмотан куском белой марли. Разматываю – девочка. Они все спорят, а я одеваюсь, еду на такси до ближайшей круглосуточной аптеки, покупаю крошечные подгузники, смесь, бутылочку, перекись для обработки пупка.
У меня никогда не было своих личных животных. Толком не было друзей. Зато у меня была эта девочка. Недолго тоже, две недели… потом, после долгих скандалов, мама все же нашла выход.
– Они мне должны, – сказала она. – Много должны. Целую жизнь. И они правда, очень хорошие люди. Мы оставим девочку им.
Мама так и называла её – девочка. Василёк обижался на неё, пропадал днями, и малышка была целиком моей. Мне нравилось в ней все, даже то, как она верещит – кричать по ночам она начала на десятый день. Я баюкала её, прижимала к себе, носила, такую лёгкую на руках, обрабатывала пупочек, который никак не хотел заживать… Я не хотела отдавать её никому, но пришлось.
И да, малышка без имени единственное, к чему я привязана помимо скрипки. Но господь мой, как Виктор мог узнать о ней, если я сама даже думать на эту тему боялась? Мамина паранойя, наверное, все же передалась мне, мне казалось, что даже у стен уши. Уж в этом доме то точно, он, как самый страшный оживший сон. Интересный сон… Я мечтала, как выберусь из всего этого дерьма и заберу малышку. Её никто не должен был найти, не было никаких документов, ничего… Я себя успокаиваю, но страшно. Я должна выбраться навстречу Виктору, во что бы то ни стало.
Я уснула, а Черкес так и не пришёл, хотя я надеялась проснуться ночью от его прикосновений. Когда так страшно, хочется искать поддержки у кого угодно, даже у того, кого боишься. Агафья привычно пришла с утра пораньше, но без подноса.
– Хозяйка накрыла в жёлтой гостиной завтрак.
– Господи, какая честь быть на него приглашённой, – зевнула я.
Волосы заплела в косу, надела футболку и шорты, пусть подавятся. На ноги тапочки. Все, к выходу в свет готова. Дорогая тётушка в костюме жемчужно серого цвета. А она стара, очень стара, держится за мир, должно быть, из одного лишь упрямства. Но глаза её ясные, маразмом и не пахнет. И да, сумасшедшей она не кажется, а я уже привыкла к тому, что все здесь сумасшедшие. Поздоровалась, сижу ковыряю ложкой выданный мне завтрак. Тётушка переговаривается с племянником, я даже не вслушиваюсь. Мне хватает своих дум.
– А кем работали ваши родители? – наконец она вспомнила и обо мне.
– Мама преподавала музыку.
– А отец?
– Ума не приложу, в жизни его не видела.
Старуха поджала губы, но затем взяла себя в руки и выдавила улыбку. Замечательно просто. Учитывая, что Черкес на меня и не смотрит, а у меня внутренности трясутся от страха, который я стараюсь не показывать. Самое поганое – за завтраком, в положенное ему время последовал обед, по всем правилам сервированный в огромной столовой. Но в этот раз все пошло не по плану и я изрядно развлеклась.
– Извините пожалуйста, – открылась дверь, когда мы уже собирались приступить к еде. – Но там дед.
– Какой дед? – удивился Черкес.
– Слепой… Хозяйку просит.
И на меня посмотрел, и Черкес тоже, и Ирма, которая наверняка негодует, как же, хозяйка! А я руки потираю, мысленно, разумеется.
– Я познакомилась с дедушкой, – сообщила я. – И пригласила в гости. Никто мне этого не запрещал.
Парень замер в дверях, ожидая команды, все на меня смотрят. Я вспоминаю, какой Черкес психованный, боюсь, что он взорвётся прямо сейчас и действую на опережение.
– Он стар, – мягко, как можно мягче говорю я. – И он слеп. Но замечательный человек, к тому же интересный собеседник. Жаль только, что не смотря на приглашение, его заставляют стоять на морозе за воротами.
– Впустите, – подаёт голос Ирма. – Если уж она его пригласила, у нас нет выхода.
Но парень из охраны продолжает смотреть на Богдана. Наконец, тот кивает. За стол приносят ещё приборы, я прошу установить их возле себя. Пожалуй, хорошо, что дедушка не видит, это место бы подавило его. Когда двери открылись поднялась ему навстречу.
– Здравствуйте, – сказала я. – Давайте, я вам провожу.
Он был в старых, затертых, но безукоризненно чистых джинсах, в хлопчатобумажной рубашке в клетку. Она выглажена, наверняка – сам. И видно, что смутился, очки снял, они у него солнцезащитные. Его веки плотно сомкнуты. А я рада ему, думаю – только попробуйте его обидеть.
– Это дядя Костя, – представляю. – Это Ирма, это… Богдан. Мы обедаем, как раз, присаживайтесь.
– Не стоило…
– Ещё как стоило.
За нашими спинами обслуга, но я боюсь, что деда она смутит, и помогаю ему сама. Поначалу он стесняется, учитывая, что говорю с ним почти я одна, а затем обвыкается. Он слепой, он привык всего добиваться сам, и уж в неловких ситуациях точно бывал.
– Расскажите ещё что-нибудь, – прошу я.
Черкес пьёт. Ирма ест, медленно, аккуратно, в наш разговор не вмешивается, но видно – слушает.
– А что рассказать? – удивляется он. – Я вроде как и скучаю по разговорам, иной раз сам с собой поговорю даже, но все же и слушать люблю. Столько людей на свете, и у каждого, даже самого скучного есть чудесная история. А я можно сказать, коллекционер. А уж в этом месте, я чувствую, историй должно быть море, я чувствую, как они клубятся в воздухе, только за хвост поймать не могу. Занимательный у вас дом, господа.
Теперь на него смотрят оба, и Черкес, и его тётушка. А мне интересно, неужели энергетика дома настолько сильна? Хотя… не удивлена.
– А скажите, – вдруг вмешивается Черкес. – А случалось ли вам встречать когда-нибудь двух женщин, настолько же разных, насколько одинаковых?
Старик смеётся, и я не удержавшись улыбаюсь тоже.
– В мире нет ни одной одинаковой снежинки, а вы говорите о женщинах. Я когда видел, всегда ловил снежинки на варежку и смотрел. Нравилось мне это с детства, вот по кому скучаю теперь, так по снежинкам, бывает наберу полную ладонь, а толку, если не видно… Так же и женщины. У меня знаете их сколько было? Нет, я не хвалюсь, было бы чем, каждую вспоминаю с теплом. Бабы порой кажутся похожими, так же, как и снежинки. Каждая из них убьёт за свое дитя. Каждая из них способна на больший героизм, чем мы можем представить. В каждой из них есть одинаково забавный набор слов для начала ссоры, поверьте, я сравнивал. А копни глубже – каждый из нас полон своих демонов.
Мы снова молчим, уже десерт подали. Я пью кофе, радуюсь тому, что пришёл дед, думаю о крошечной девочке, которая за последние годы наверняка, выросла… Думаю о том, что завтра мне нужно идти навстречу к Виктору, а я не знаю, как отпроситься, сбежать из дома.
– У меня есть бутылка винтажного кальвадоса, – вдруг говорит Черкес. – Давайте уединимся в кабинете, а дамы поговорят о своём, о женском.
Словно я знаю, о чем мне беседовать с этой женщиной. Но протестовать я не смею, Черкес уводит старика, мы с Ирмой остаёмся вдвоём. Кофе уже закончился, больше в меня ничего не лезет, нужно уходить, пожалуй.
– Кто научил тебя играть? – спрашивает вдруг она. – Откуда у тебя такая дорогая скрипка?
– Мама… она очень любила музыку. И скрипка её, но я не знаю, где она её взяла, моя мама не самый болтливый человек. Была.
– Мне кажется, – снова удивляет Ирма. – Вы не так плохи, как вам хочется казаться.
Теперь смеюсь я.
– А вы делите людей на плохих и хороших? По какому признаку, по крови? По праву рождения? Если не повезло с родословной, то быдло?
Ирма молчит, словно думает, подбирает слова, а я вспоминаю, что русский, по сути не её родной язык, хотя говорит она отлично, с едва заметным акцентом.
– Быдло, как вы сказали, оно у человека не в крови. Вот тут: – и стучит мизинцем по лбу. – Но да, я хочу уберечь частицы нашей крови и хочу внучат рождённых в законом браке, и по меньшей мере от здоровой женщины. Морально и физически, понимаете.
– Понимаю, – вздыхаю я. – Но вы тоже поймите, что ваш дорогой племянник купил меня, вместе с моей скрипкой за такую сумму, что мне в жизни не наскрести. И если он прикажете мне рожать, я буду, хотя весь ваш великий род мне уже поперёк горла. Извините, я дедушку пойду спасать, пока Черкес его не споил.
Мне хотелось на неё накричать. Пытается спасти племянника от меня, а меня, меня кто спасёт? Никому это не нужно, и я сама по сути, никому не нужна. Не повезло бы мне родиться похожей на Ванду, я бы мыла пола у Виктора, до тех пор, пока одному из его дружков не приспичило бы повалять меня на диване. Мы, женщины, не только, как снежинки разные. Мы такие же хрупкие, мнут нас подошвами туфель за несколько тысяч долларов и не замечают даже. Что-то на лирику потянуло, все этот ужин, будь он не ладен.
Дедушку я проводила до самых ворот, несмотря на недовольные лица мужиков – им лень было топать и меня сопровождать, но пришлось. Вечер морозный, но дед отказывается от того, чтобы его довезли до дома – ему в радость ходить пешком, пока ноги носят.
– Девочка, – на прощание говорит он. – Что ты тут потеряла?
– Себя, дедуль, – вздыхаю я.
И хочется внезапно взять и все свои обиды разом на него вывалить. Но… он стар и слеп. Я просто не имею права. Придётся все самой, снова все самой.
– Ты в гости ко мне приходи.
– Обязательно приду.
Адрес я знаю, номер квартиры он сказал. Иду обратно и повторяю про себя, чтобы не забыть. Дом снова пуст, только откуда-то издалека доносится визгливое тявканье – тётушка привезла с собой карликовых пуделей. А у меня в голове одна мысль бьётся – завтра нужно уйти, кровь из носу нужно. И Черкес, подлец, не приходит. Сегодня я ждала его до полуночи, а потом пошла стучать кочергой по двери.
– Чего тебе? – крикнул из-за двери Сергей.
– К хозяину проводи.
– Сейчас спрошу, – буркнул он, ушёл и вернулся только через двадцать минут, за которые я успела все проклясть и истомиться. – Пошли.
Теперь тишина дома идеальна, её нарушают только наши шаги. Сергей впускает меня в комнату, сам не входит. Черкес не спит, я бы удивилась, если бы спал. Не пьёт, не курит даже, просто сидит и в огонь смотрит.
– Ты же меня боишься?
– Боюсь, – кивнула я. – Но без тебя ещё страшнее.
Он хлопает себя по коленям, приглашая сесть, и я ни секунды не медлю. Приникаю к его груди, рубашка расстегнута, кожа горячая. Щупаю лоб – так и есть, жар. Он удивительно халатен по отношению к своему здоровью, этот непонятный человек.
Самое удивительное, что мне хорошо. Он обнял меня, я ноги поджала, хорошо мне – спряталась. Никто здесь не найдёт и не обидит, если только самому Черкесу это в голову не придёт. Тянусь к нему и целую коротким поцелуем в подбородок.
– Не обижай меня сегодня, хорошо?
– Не буду.
Запускаю руки ему под рубашку, и правда, температура. Ещё и греется у камина, дите неразумное… рубашку стягиваю, с себя футболку. Сейчас пропотеет, потом поспит. А потом, утром, когда я буду говорить ему о том, что мне нужно уйти, будет добрым, уж я то расстараюсь. Дед все же прав, мы женщины, удивительно похожи бываем. Особенно – в своём коварстве.
Глава 21. Лиза
Сегодня день икс. Сегодня я должна сбежать к Виктору, во что бы то ни стало. А утро такое… сладкое. Одеяло тёплое, вытащила из под него нос – за окном видны ветки деревьев, не привычно чёрные, а пушистым инеем покрыты. Наверное, холодно там… а мне – тепло. И хорошо, если бы не мысли давящие ещё… Попой к Богдану прижимаюсь, попа сигнализирует – температура у него упала.
– Нужно топать в гостиную, – ворчит Богдан, его дыхание щекочет мою шею. – Пить кофе из наперстков.
– А можно не ходить разочек?
– Тётя…
Но тем не менее он бунтует. Я снова прячусь под одеяло с головой – Агафья пришла. С хозяином она не спорит, но наверняка, недовольна, я слышу это по звону посуды. Да и плевать. Зато еда вкусная, на мне смешные полосатые носки и больше ничего – сидим у камина и едим, расставив тарелки по полу. Анархия.
– Я хорошая девочка? – спрашиваю я.
– Сегодня очень, – серьёзно отвечает он.
Черкес спал этой ночью, но глаза у него все равно уставшие. Мне снова становится жаль его, парадоксально, но я к нему привыкла. И думаю – если получится сбежать, я буду скучать не только по дому. Отодвигаю тарелки, рычу, морща нос – я тигрица. Говорю, что просто хочу усыпить бдительность, но лгу себе – мне и правда его хочется. Рук, губ… Он бывает удивительно нежен, если у него есть на то настроение. Валю его на ковёр, сажусь сверху.
– Сейчас, пока твоя тётушка пьёт чай из крошечных фарфоровых чашечек, мы будем предаваться безудержному разврату.
Склоняюсь и целую его, бёдрами чувствуя наглядное подтверждение того, что он меня хочет. С ним не нужно притворяться, по крайней мере, в последние дни. Мне даже неловко бывает за столь бурные реакции организма – я становлюсь мокрой буквально по требованию Черкеса, я кончаю так, что у меня подгибаются ноги, даже пальцы на ногах и то поджимаются. Но ему все это нравится, и это раскрепощает. Удивительно, но именно здесь, в этом мрачном доме, буквально в плену, мне впервые за многие годы удаётся быть собой, не притворяться. Но опять же – если настроение у Черкеса соответствует.
– Нет, я ошибся, – улыбается он, – ты очень испорченная девочка…
Я направляю его член в себя и опускаюсь на него, каждый раз у меня перехватывает дыхание. Кажется, как будто он заполняет меня целиком и полностью, ещё немного – и умру. Закрываю глаза. Я двигаюсь сама, но в какой-то момент он подхватывает меня под бедра, амплитуда и резкость движений увеличивается, а я уплываю…
– Мне нравится твой дом, – говорю я после. – Но я немного устала. Мне хочется видеть людей, хотя бы дедушку.
– И что ты предлагаешь?
– Можно я навещу его сегодня?
Он трётся носом об моё плечо, чуть прихватывает кожу зубами.
– Он конечно забавный, но знаешь, мне двух злобных старух для счастья достаточно.
Лучшего и желать не стоит! Но главное тут – не выразить свою радость нечаянно, чтобы не насторожился.
– Отпусти меня с охраной. Сергею наверное очень понравится торчать в панельной хрущевке до тех пор, пока я не напьюсь чая и не выслушаю все истории деда. А может даже я заставлю его слушать вместе со мной.
– Я подумаю.
Да, здесь я могу не притворяться. Иногда. А сейчас вот полностью завишу от его небрежного подумаю. Мы вместе принимаем душ, он ничего так и не говорит. Затем уезжает вообще, а я сижу у себя. Время не тянется, оно скачет галопом, уже полдень, уговариваю себя терпеть. Сижу на подоконнике, смотрю в сад – там наперегонки скачут мелкие пудели. Один белый и два шоколадных. Вот кому хорошо, холят, лелеют, даже на улицу выпускают…
Сергей пришёл, когда до назначенного времени осталось два часа с небольшим. Я сидела уже полностью одетой, на всякий случай. И против машины протестовать не стала – время сейчас важнее всего. Стараюсь не показывать свое нетерпение, но сама натянута, как струна.
– Нужно к чаю что-нибудь купить, – вспоминаю я. – А то невежливо…
Останавливаемся у маленького магазина, второй охранник бежит и возвращается с тортом. Я думаю – что делать, если Сергей захочет подняться со мной в квартиру?
– Ты надолго?
– Богдан никак меня не ограничил. Думаю часа два-три… Дедушке нужно наговориться, посплетничаем от души. В конце концов, у его прадеда было двенадцать сыновей, а у них тоже дети… Я ещё не про всех послушала.
– Делать тебе нечего. Значит так, я останусь в машине у подъезда. Малого возьмёшь с собой, поняла?
– Будет над душой стоять, – закатила глаза я. – И торт он купил так себе.
Тот самый малой если и обиделся, виду не подал. Я в панике, конечно, он лучше, чем Сергей в этом плане, но лучше уж без сопровождения вообще.
– В подъезде встанет. Возле дверей.
Ура! Я даже табуретку ему ради такого дела дам. Квартира деда находится на пятом, как оказалось, этаже. Это все осложняет, но плевать. Вылезу. Ещё хуже, что она выходит окнами на двор, то есть мне прекрасно видно крышу нашей машины. Зато дед мне рад, наливает чая, пытался и малого позвать, я отговорила, и правда, стул ему вынесла. Пусть сидит, в ногах правды нет.
– Дедушка, – наконец решаюсь я. – Мне срочно нужно отлучиться. На пару часиков. Я не знаю, как я это сделаю… но нужно, меня же не выпускают вообще. Я вышла, на балкон, они у вас незастекленные, я смогу к соседям перелезть… Я гибкая. Вы не знаете, они на работе сейчас?
– Совсем с ума сошла? Давай я полицию позвоню, эти бандиты…
Накрываю своей ладонью его, морщинистую. Как жаль, что единственный мой союзник стар и слеп. Но главное – он есть.
– Не поможет, знаете же… жизнь прожили. Мне только на два часа, а потом я вернусь. Честно.
Дед ворчит, а потом…ключи приносит. Оказывается, в силу своей гиперобщительности он знает всех жильцов дома, и многие ему доверяют. Вот у этих он кота кормит, когда они уезжают, и сейчас их нет. Не могу удержаться и целую его в щеку. Теперь главное – не смотреть вниз. Но конечно же, не удержалась, посмотрела. Вот было бы забавно, выйди сейчас Сергей из машины и посмотри вверх, а тут я, в дедовской куртке, не в шубе же лезть, лезу с балкона на балкон. Перебраться, дело пары секунд. Окно и дверь пластиковые, что облегчает задачу – открыть такую гораздо проще, нужно просто ножом отжать механизм. С параноидальной мамой и не такому научишься.
Ещё минута и я в чужой квартире. Больше всего этому факту удивился кот. Он рыжий и толстый, занимался тем, что спал на диване. Приподнял голову, уши навострил, на меня смотрит.
– Мраааау? – спрашивает он.
– Сейчас уйду, – обещаю я.
Однако он не намерен просто так отпускать свалившегося из ниоткуда человека. Открываю входную дверь, и слышу требовательное мраааау уже с кухни. Кот сидит возле миски. Помимо воли улыбаюсь и насыпаю ему корма. Потом решаю, что наглость второе счастье, а в дедовской куртке я выгляжу слишком странно. Надеваю хозяйскую, и шапку, и шарф… И теперь уже точно ухожу.
Из подъезда выхожу даже не опуская голову – нужно вести себя уверенно. Просто пойду спокойно в противоположную от Сергея сторону. Заначка Ванды у меня с собой, сейчас выйду на дорогу и остановлю машину. Должна успеть, тут недалеко…
Я успеваю, хотя тормозит старая разболтанная девятка. Она дребезжит и стонет всю дорогу, но все же доставляет меня по указанному адресу за десять минут до срока и всего за две сотни рублей. Я справилась. Мне дико страшно. Я думаю о том, что я дура. Вот обманул меня любезный Виктор, сейчас просто изнасилует и убьёт. С другой стороны, что это даст ему? Нет, трогать он меня не будет. Если что, буду тоже блефовать. Черкесом.
Мне нужно войти в длинное приземистое здание. Оно тоже историческое, но никакой ценности не несёт, несмотря на резные наличники. Окна зарешечены, и уже почти вросли в землю, дом с годами знатно осел. Я обхожу его вокруг и наконец нахожу дверь. Три крутые ступеньки ведут вниз. Коридор длинный, лампочка под потолком, и кажется, словно нет никого, но припаркованный у дома дорогой автомобиль подсказывает все же, что тут я не одна.
– Есть тут кто?
– Иди на голос!
Стас, конечно, как же без него. Иду, как и велено, на голос. Комната большая, видимо когда-то её использовали, как зал для выступлений, даже сцена есть. Несколько беспорядочно расставленных столов. За одним из них сидит Виктор, мужчины, что его сопровождали, увидев меня вышли из комнаты.
– У меня нет твоих денег, – сразу сказала я.
– Да брось, я не об этом.
Я сразу же насторожилась, ну, что ему ещё от меня может быть нужно? Не мои же прелести, они несколько месяцев у него перед носом были, правда спрятанные в униформу.
– Имей ввиду, я написала записку куда и зачем пошла, если не вернусь, то её найдут.
Блин, почему и правда до этого не додумалась?
– Врешь? – осклабился Виктор.
– Да ни за что, – оскорбилась я.
– Садись.
Я пододвинула стульчик и села. Сижу, жду. Виктор полез в нагрудной карман пальто, достал оттуда фотографию стандартного размера, я её взяла и даже руки не трясутся. Я сразу её узнала. Странно, но мне казалось, что она будет женственной. Такой, какой я всегда была. Юбочки, блузки, банты, белые колготки. Непременно волосы длинные. Но у малышки они острижены совсем коротко, под мальчишку. И ей это идёт. И делает ещё больше похожей на Василька, а ведь тогда я не особо и верила, что это его ребёнок – мне просто нравилось ощущать её мягкое тепло в своих руках. Мне просто хотелось о ней заботиться.
Но нет, она точно его дочка. Глаза – васильковые. Лукавые, со смешинкой. Мама всегда, рано или поздно, прощала моему брату все. Этой малышке наверное тоже сложно отказать. Кручу фотографию, рассматриваю. Кажется, она и на меня похожа. Линией скул, подбородком… Так удивительно, мамы нет уже, Василька тоже, а она есть. Ещё один член моей маленькой семьи, я не одна теперь, даже духом воспряла.
– Откуда вы узнали?
Отпираться смысла больше нет.
– Мы долго искали зацепки. А потом вспомнилось внезапно… Года полтора назад, Василек твой болел, но ещё ходил, работал, у нас парень один проставлялся. У него родилась дочь. И тут Василек и ляпнул, что у него тоже дочка есть, только растёт в приёмной семье в городе N. Ну, а дальше дело техники, хотя и заняло времени порядком.
– Господи, каким же он был бестолковым, – вздохнула я. – И чего вы от меня хотите?
– Помощи, – широко улыбнулся он. – Тогда получишь вашу девочку, а я закрою глаза на то, что погорел на миллион.
– С ума сошли?
Он закурил. Вдыхаю сигаретным дым и остро хочу обратно, к Богдану. Он бы тоже курил, я бы сидела рядом, пусть мы бы и не говорили даже… А Виктор ходит по комнате, курит, говорит. Бред полнейший, я точно не смогу.
– У меня не получится.
– Ты умничка. Смогла же сегодня сбежать…
– И как вы себе это представляете?
– Думай. Я даже за забором ни разу не был. Туда так просто не впускают.
– А вы хотите, чтобы я человека провела! Да там забор, охрана, там…
– Знаю. Но вчера же впустили деда.
Дед… им можно воспользоваться ещё раз, даже не им, а его образом.
– Ты наверное, уже догадалась, что у Черкеса с башкой не все ладно. Там даже стрелять никто не будет, все это – прошлый век. Один хороший удар по голове его добьет, обставим, как несчастный случай… Никто не придерется.
– А я? Там же переполох поднимется. Мне страшно.
– Просто спрячься. Дом огромный, говорят, Черкесовы половину добра спрятали в подвалах, а коммунисты так и не нашли, явился наш Богдан и все нычки вскрыл. Потом будет паника, утечешь незаметно. Если нет – поможем. Только думай быстрее, нам с вашей девочкой нянчиться недосуг. Надоела.
Я думаю, я стараюсь. Но… мне не хочется, чтобы он умирал. Если ставить на весы мою свободу и его жизнь… Пожалуй, я готова смириться с пожизненным пленом, только бы он не умирал. Но малышка ломает весь расклад.
– Вы следите за домом? Старика видели? Пусть ваш человек приходит загримированный под него. Старость никому не интересна, уверена, что его никто не разглядывал. Очки не забудьте. Но… вас впустят в дом только в том случае, если он придёт с девочкой. Иначе все отменяется, я вам не верю.
Виктор хмыкнул и кивнул. Меня даже подвезли, правда, сидеть в машине пришлось со Стасом. Высадили в паре домов от нужного, вернулась я тем же путем. Мельком даже Сергея в машине увидела, он залипал в телефон самым бессовестным образом. Рыжее мурчало в соседней квартире выпросило ещё порцию корма. Я вернула хозяйские вещи на место и перелезла через балконную загородку.
– Дурная голова ногам покоя не даёт, – сказал дед, который все это время сидел, как на иголках. – Хорошо хоть сходила?
– Результативно… А вообще, давайте чай пить. С тортом, он вкусный, зря я малого ругала.
Сергей поднялся через пятнадцать минут, его терпение лопнуло. Но картину он нашёл идиллическую, мы сидели, пили чай и беседовали о славных коммунистических временах.
– Торт будешь? – спросила я.
А Сергей постучал по циферблату часов. До дома мы доехали за пару минут. Снова темнеет, за что не люблю позднюю осень, так за эти постоянные сумерки. На душе тяжко. Бежать нужно было раньше, до того, как попалась в этот капкан, но как? В любом случае, уже поздно. У меня ещё есть время. Не знаю сколько, когда к воротам придёт «слепой» старец с внучкой под руку. Может, завтра уже? Нет, не нужно, я не готова. И я не хочу, чтобы он умирал. А с другой стороны… не так давно ты мечтала об этом, дура. Мама сотни раз говорила, что мужчины это второстепенное. Главное – семья. А моя семья эта малышка. Пусть мужчины убивают друг друга, пусть… Это не моё дело.
Вышла из машины, она газанув поехала к гаражам, а я на крыльцо села. Малой почтительно мнется чуть в сторонке, ждёт, когда я насижусь. Из-за угла вышел Вельзевул. Выглядел он неважно, под стать своему хозяину. Бока ввалились, глаза тусклые, отощал, шагает неуверенно. На шее защитный воротник, а следом змеится оборванная трубка капельницы. Сбежал, значит. Малой шагнул назад, а пёс ко мне подошёл. Сел рядом, в глаза посмотрел, и лапу дал. И отнюдь не для того, чтобы я её пожала. Я пса поняла прекрасно, и выдернула иглу капельницы, что из этой лапы, чуть пониже лопатки, торчала.
– Хороший ты, – сказала я растрогавшись. – Умный. А я плохая… Я твоего хозяина предам.
