355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Ирина Шайлина » Мой персональный миллионер (СИ) » Текст книги (страница 16)
Мой персональный миллионер (СИ)
  • Текст добавлен: 3 сентября 2020, 17:30

Текст книги "Мой персональный миллионер (СИ)"


Автор книги: Ирина Шайлина



сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 19 страниц)

Глава 27. Герман

Городок серый. Совсем серый, несмотря на то, что темно уже. Серость эта лезет изо всех щелей, грозит вытеснить ночь. Мне здесь не нравится. И домой хочется, к Лидке. Она там, наверное, места себе не находит.

На телефоне одна полоска – со связью здесь тоже проблемы. Надо подключить сим-карту местного оператора. Или хотя бы найти место с нормальным интернетом. Он же должен быть? И Лиде позвонить. Узнать, как она там. Извелась, наверное. Надеюсь, хоть Сатана её не бросил.

Аэропорт тоже маленький, и тоже серый. Зал ожидания пустой: самолёты – редкие гости. Те горемыки, что прилетели со мной на кукурузнике, который гордо именовался самолетом, уже рассосались. Может, их местная серость проглотила.

Зато такси здесь есть. Всего две машины. А стоимость – почти, как в Москве.

– Куда?

– В гостиницу. Самую приличную.

Таксист усмехнулся. Мрачно. Мне не понравилось.

Город преимущественно двухэтажный. Бараки советской постройки тянутся бесконечно. За их крышами виднеются высотки центра. Очень много частных домов, быть может, летом они выглядят нарядно, расцветая палисадниками, но сейчас хмуро выглядывают из-под снежных шапок.

По улице неторопливо едет автобус. Пазик. Первый номер. Стоим на светофоре, я даже успеваю разглядеть немногочисленных пассажиров. А до гостиницы ехать оказалось всего десять минут. Наверное, в этом городе до всего десять минут.

Гостиница пятиэтажная. Лифта нет. На третий этаж пришлось подниматься пешком по прокуренной лестнице. Номер – люкс: кровать – полуторка, застеленная золотистым пледом, телевизор на тумбочке, на подоконнике – горшок с геранью. Она цветет нежными розовыми соцветиями. Пока герань – самое яркое, что я в этом городе нашёл. В ванной – душевая кабинка. От смесителя вниз дорожка ржавого цвета. В душ я хочу, но залезть в этот брезгую. Лучше грязным похожу, право слово. Тем более завтра уже обратно.

Администратор – молодая милая девушка, горит желанием угодить. Надеюсь, не слишком горит – все здесь вызывает во мне сомнение.

– Заселялся? – я положил на стойку фотографию, любезно выданную Дашей.

Семенов Николай. Какая нужда его в этот городок забросила? И зачем он нужен деду и Лиде?

– Три дня назад, – охотно ответила девушка. – На сутки. Потом продлил, но запил и исчез. Моя смена была… не оплатил.

– Много?

Сумма копеечная. Но не по расценкам этого города. На лице у девушки печаль-тоска, видимо, вычитать будут из зарплаты. Я достал кошелёк, отсчитал купюры. Прибавил одну сверху – за моральный ущерб. А Семенова найду и шкуру спущу.

– Где у вас тут можно найти ушедшего в запой человека?

Аня – у неё бейджик на груди – набросала список. Коротенький. Потом подумала и вписала ещё несколько пунктов.

– Больше у нас негде. Если только дома у кого, так то вряд ли – он же не местный. Если нигде не найдёте, то можно в санаторий, он за городом, в сосновом бору. Там, конечно, делать сейчас нечего, пенсионеры отдыхают по путевкам…

Я начал с ресторанов. Заодно поем. Приличных ресторанов было три. В самом, на мой взгляд, нормальном я и перекусил. Потом пошёл по неприличным. Из тоже три. Во всех ресторанах Семенов успел засветиться – очень деятельный человек. Мой кошелёк поредел, надо найти банкомат.

Я решил расширить список и пошёл по кафешкам. Зашёл даже в закусочную на рынке. Потом поехал по гостиницам. Их тоже было три. В одной из них вломился в номер, в котором отдыхал похожий на Семенова человек. Человека напугал, и двух проституток, его развлекающих, тоже.

– Хоть к частному детективу обращайся, – взгрустнул я.

Придётся ехать в санаторий. Такси стояло на стоянке у круглосуточного магазина. То же самое.

– В санаторий, – попросил я, плюхаясь на сиденье.

Лес был тёмным. Но днём, наверное, красиво. Машина чуть пробуксовывала – дорогу давно не чистили. Таксист ожидал меня у ворот. Я – гарантированный клиент. Где он ещё такого найдёт в этой глуши, ночью?

Вернулся я уже через десять минут. Про Семенова тут никто не слышал. Я решил и правда обратиться куда-нибудь. В полицию. Пусть ищут – работа у них такая. А я заплачу.

– Ты что, красотами местными любуешься? – спросил таксист, закуривая вонючую сигарету. Дома ни один водитель не посмел бы курить при пассажире. Но возмущаться я не стал, тоже сигарету достал. – Бегаешь по всему городу?

– Человека ищу.

– Дай посмотрю.

И как я сразу не догадался? Уж таксист, работающий в ночь, точно должен был моего Семенова видеть. Не так много тут таксистов. Моему хватило трёх секунд на опознание. Я затаил дыхание – домой хотелось жутко: там Лида за дочку волнуется, а я по злачным местам катаюсь.

– На Медвежий вал я его отвёз вчера. После этого в городе не видел.

– Отвезешь?

Таксист задумался. Пальцами по рулю побарабанил. Вздохнул.

– Две тысячи, – наконец, решился он. – И ждать не буду. Шпана там лютая.

Две тысячи по местным меркам – ого-го. Но я и больше бы дал. Я уже думал, как можно добраться до дома скорее, а не проложенным Дашей маршрутом с пересадкой через соседний городок – так слишком долго.

Медвежий вал – почти пригород. Добирались мы туда через лес. Густой, чёрный. Потом он расступился, сначала потянулся частный сектор, следом – массивы хрущёвок. Окна почти не светятся – тут люди ложатся рано.

– Вот тут, на углу я его высадил. Ждать не буду, не обессудь. Но если что – звони, заберу.

Он дал визитку, которую я засунул в карман. Пригодится. Выходить из теплого, пусть и прокуренного нутра машины, не хотелось. Щипался мороз, куда сильнее, чем дома. Я снова закурил, такси мигнуло фарами и уехало. Я остался один.

Район, конечно, мрачный, но кого бояться? Живых людей вообще не видно, ни одного. Только собака где-то лает истерично. Меня, поди, облаивает. Ещё одно достоинство этого района – он мал. Сейчас дойду до пивной, вдруг горемыка Семенов там. А вообще таксист советовал искать его в борделе. Да-да, и такой тут был.

В пивной тоже накурено. И Семенова нет – сразу понятно. Меня встречают тяжелыми взглядами. Неуютно, однако. Со стороны бильярдных столов доносится пьяный смех. Я ещё раз окинул заведение взглядом и пошёл прочь. В бордель.

Бордель – заведение в России запрещённое. Оттого я и считал, что оно будет засекреченным. И не пустят меня в него. Но не тут то было. Только взглядом цепким окинули на входе и все, на этом проверка окончилась. Находился он в бане. И пахло тут соответственно: сыростью, запаренными вениками, хлоркой. Одна из дверей приоткрылась, оттуда выпал мужик в полотенце и клубы пара. Вслед им – женский смех.

Я шёл по коридору, вдоль которого новогодняя мишура. До нового года порядком. Прошлогодняя осталась или заранее готовятся? Как бы то ни было, до квартала красных фонарей они явно не дотягивают.

Я дошел до фойе. Здесь буфет, превращенный в бар, плазма на стене, открытый гардероб за железной решеткой. В нем несколько курток. Кресло повернуло ко мне спинкой. Струйка сигаретного дыма поднималась к потолку.

Я обошел кресло и уселся в то, что напротив.

– Девочку? – лениво спросила женщина, выдыхая дым. – Сейчас только две свободны. Можете посмотреть, толкните вон ту дверь, чай они пьют.

– Нет, спасибо, – вежливо отказался я. И положил на стол фотографию. – Видели?

– Нет.

Ответила она сразу. Но я видел – врёт. Может, по привычке, на всякий случай. А может, попросили. Найду Семенова – убью сам. А женщина ощупывала меня пытливым взглядом. Увиденное ей не нравилось. С ментами она договорится, но этот на мента не похож… Моё терпение лопнуло. Я домой хочу.

Поэтому я встал и пошёл по коридору, открывая все двери подряд. Входил в номера. Бассейны большей частью пустые. Парные с клубами тяжёлого пара. Мужики пьяные и относительно трезвые. Голые девицы. Девушки на моё вторжение реагировали спокойно, а вот мужики визжали и прикрывались.

Женщина за моей спиной – хозяйка заведения – квохтала. Бегала, причитая. Звонила кому-то. Когда прибежал охранник, мне осталось открыть только три двери. Охранника я отбросил: боюсь, на работу его взяли по знакомству – силенками он похвастать не мог. Я открыл следующую дверь, прошёл внутрь.

Семенов спал. Спал, блядь! Я ношусь в этой глухомани, ног не жалея, а он спит! Рыжая девушка рядом с ним тоже спала. Семенова я стащил с постели за ногу. Он проснулся, посмотрел на меня мутными глазами.

– Елиссев? Герман? – удивился он. – А как вы меня нашли так быстро?

Он сидел на полу, расставив костлявые ноги, и выглядел неприглядно. Недалеко от меня валялись мужские штаны, их я ему и бросил, поддев носком ботинка.

– Быстро? – переспросил я, закипая.

Семенов понял, что проговорился. Попытался лебезить. Врать. Прикрывался рыжей девушкой, которая на его метания внимания не обращала и деловито одевалась. Семенова я отловил, и сгоряча, вспомнив про Соньку в больнице, про Лиду, которая сидела дома одна, возможно, даже плакала, приложил его головой об стену. У него кровь носом пошла. Он размазывал её по лицу и говорил:

– А я что? Это вы… можете делать, что хотите. А мне велели опоздать на самолёт и залечь на дно. У нас завод тут… я летаю несколько раз в год. Я зависимый, понимаете? Мне что сказали, то я и сделал…

– Кто?

– Игорь Владимирович…

Неужели мама так глубоко забралась? Дарью уговорила? Надеюсь, хоть не Кирилла… мне хотелось верить, что уж он из солидарности не согласился бы в этом участвовать. Семенова я бить не стал. Не он бы, так другой. Домой надо, срочно. Боюсь, что там мама могла наделать дел за моё отсутствие.

На улице поднялась метель. Не сильная, но и приятного мало. Надо вызвать такси, но стоять в этой бане я больше не мог – слишком много любопытных и даже обозленных взглядов. Добежал до ближайшего дома, спрятался под козырёк подъезда, закурил. Достал телефон неловкими от холода пальцами. Успел набрать несколько цифр, когда телефон у меня просто отняли. Вырвали из рук.

Я слишком глубоко погрузился в свои мысли. Поднял взгляд. Стоят. Шестеро. Я, конечно, силён, но против шести не устою. Осознал я это с грустной улыбкой.

– Этот? – спросил один из парней у мужика. Мужик – охранник из борделя.

– Этот.

Нет, кулаками я помахал. Чей-то нос под ними хрустнул. Одному выбил коленную чашечку. Но их было больше. Одно радовало – жмурик не нужен. Об этом тоже любезно сообщили.

Били меня минут десять, вряд ли больше. Когда ушли, я даже встать смог, правда, покряхтывая. Провёл инвентаризацию. Телефон забрали. Кожаную сумку, которую я носил через плечо – тоже. Сняли часы. Жаль, часы мне нравились. Зато пачка сигарет осталась, на снег выпала. Зажигалку я нашарил тут же, в снегу. Прикурил, мрачно думая, что теперь делать.

Сначала я не испугался. Ну, досталось. Похожу в синяках дней десять. Переживу. Главное – домой добраться. Потом до меня дошло – такси я вызвать не смогу. Потом осознал, что и заплатить за него нечем. И паспорт у меня в сумке.

Из Медвежьего вала я выбирался пешком. Шёл целую вечность. Руки в карманах пальто мерзли. Лицо мерзло. Да все и сразу. Но особенно ноги, которые проваливались в свеженаметенные сугробы. Гостиница, которая прежде казалась грязной и обшарпанной, теперь манила и вела меня, словно путеводная звезда. Приду и сразу под душ залезу. Насрать на микробы. Главное, чтобы вода горячая была.

В фойе уже тепло. Тепло божественно. С непривычки оно щипало щеки не хуже мороза. Казалось, что я просто растаю, как снеговик в апреле. Я шел, а с меня снег сыпался. И как не замело только с головой…

Пересмена в гостинице была вечером. Пока меня не было. Сейчас глубокая ночь. Новый администратор вовсе не горит желанием угодить. Он не верит, что моя разбитая физиономия имеет какое-то отношение к этому заведению.

– Я полицию вызову, – говорит женщина дрожащим голосом.

Лучше в полицию, чем на улицу. На улице я уже нагулялся. Да, у меня нет карты гостя. И документов нет, никаких. Но я же оплатил номер.

– Я не кусаюсь, – пытался убедить её, морщась – ребра болели, я опирался о стойку. – Меня гопники ваши… потрепали немножко. Номер оплачен до утра. Посмотрите записи, пожалуйста. У вас же есть камеры.

Я уговаривал её долго. Уговаривать мне не нравится. Не нравится чувствовать себя беспомощным. В номер меня пустили. Я принял душ, даже не глядя на потеки ржавчины. Мне было тепло. Тепло заливало меня блаженством.

Одеяло пахло сыростью, но я укутался в него с головой. Надо постараться поспать хоть пару часов. Утро вечера мудренее, утром буду думать, как быть, и как к Лиде вернуться.

А в восемь утра меня разбудили, напоминая, что номер пора освобождать. Я даже чемодан с собой не брал. У меня спортивная сумка, в которой ничего нет, что можно было бы продать. Не запасные же трусы и зубную щётку. Я растерян. Пожалуй, я первый раз остался по-настоящему без денег.

Глава 28. Лида

– Пустишь? – спросил Гришка.

– Открыла же. Значит, пущу.

Он шагнул в квартиру. В отличие от Мари разулся сразу – помнил, что у меня на чистоте пола заскок. Пошёл зато по её маршруту – комната, кухня. Хотя, если подумать, куда здесь ещё ходить? Я чайник поставила. Видеть бывшего в этой кухне было непривычно. Неправильно. Было много дней и ночей, которые мы делили, а сейчас казалось, словно они… не взаправду были. И не верилось даже, что этот человек имеет к Соньке какое-то отношение.

– А где Соня?

Спросил он достаточно равнодушно. И я сразу поняла – знает. Кто ему рассказал? Зачем? Я точно не говорила, отвыкла уже ходить к нему со своими бедами. Сам отучил.

– В больнице.

Чай он взял. Налила я ему в ту же кружку, что и вчера Мари. Надо будет потом её выбросить – скажем негативу «нет!» А в то, что Гришка принёс мне позитив, тоже не верилось.

Гришка мялся. Мне даже жалко его стало. Не знает, бедняжка, как начать. А я его как облупленного знаю – ему проще втихаря пакостить, чужими руками – как с квартирой. И вижу, что сюрприз подготовил, но облегчать ему задачу не буду. А знала бы, что готовит, так вовсе убила бы. Прямо вот этой самой кружкой с ангелочком и забила бы до смерти.

– Со мной связались из социальной защиты. Инспектор. По делам несовершеннолетних. И что-то там ещё…– Я сжалась. Начало мне не нравилось. – Им жалобы поступили. Ты… по месту прописки не живёшь. Там – незнакомые люди. Не работаешь. Ипотеку как платишь? На панели подрабатываешь? А ребёнок… ты зачем накормила ребёнка фруктами, с её то диагнозом?

– Ты лжешь.

Внутри я кипела. Но чётко понимала – врёт. Конечно, он указан отцом Соньки. Тогда мне казалось, что это правильно. Но отыскать Гришку в городе ещё сложнее, чем меня.

– Позвони в соцзащиту, – усмехнулся бывший. Нехорошо так усмехнулся. – Или любовнику своему пожалуйся. Ну же, давай. Где он? Ау!

Я не выдержала. Схватила кружку – ту самую, с ангелочком, и кинула в него. Попала прямо в лоб. Чай растекся коричневой кляксой по одежде. Горячий – мне на руку тоже плеснуло. Кружка упала на пол и не разбилась. Вот же крепкая. Можно поднять и снова бросить в него. Или свою кружку… Я потянулась к свой. Гришка перехватил мою руку, в глаза заглянул. У него глаза злые. В моих наверняка страх.

– Что нужно тебе?

– Денег. Или в суд подам. Не скажу, что девочка мне нужна… Если и вправду отсужу, то сестре отдам – подумаешь, на ребёнка больше. Но ты же этого не допустишь, правда? Господь завещал делиться…

– Мой муж…

– Ты ещё не все знаешь, малышка. А я знаю больше. Куда больше.

Он встал. Попытался отряхнуться от чая. На улице мороз. Надеюсь, замерзнет, подхватит пневмонию… умрет. Пусть лучше умрёт. Я сама поражалась, откуда во мне столько холодной, спокойной ярости. Если бы знала, что выкручусь – убила бы.

Гришка перешагнул через Сатану, сидевшего в дверях кухни и смотревшего на него недобро. Завозился, отпирая дверь. Я на помощь не спешила. Думала, что делать. Выходка вышла спонтанной. Я смотрела на кота – не на Гришу же смотреть, право слово, и, удивив саму себя, сказала:

– Взять!

И на Гришку показала пальцем. Сатана вскинул оба уха – в своём ли уме, хозяйка? Гришка усмехнулся, пальцем у виска покрутил. Это он зря. Сатана не любит, когда его недооценивают. Оскорбляется. Он взвился рыжим меховым облаком и вцепился в мужскую ногу. Гриша закричал. Так истошно, что мне его снова жаль стало. Самую капельку.

Гриша попятился и упал. Попытался отодрать кота от ноги и получил лапой по морде. Когти у Сатаны внушительные, и царапины получились тоже. Одна проходила по виску, совсем рядом с глазом. Вторая наискосок по щеке. Они обильно кровоточили. Я испугалась, что он сейчас просто пнет кота, и только поэтому оторвала его от ноги. Держала на руках, а он извивался и шипел. Вкусил крови и теперь жаждет боя.

– Ты больная, – сказал Гришка, вытирая кровь рукавом. – Вы все тут больные. Я теперь тебя из принципа дожму, досуха. Квартиру продашь, поняла?

И ушёл, дверью хлопнув. Я осела на пол. Новости следовало переварить, но они, гадкие, перевариваться отказывались. Стояли комом в горле. А у Сатаны до сих пор шерсть дыбом.

– Спасибо, – поблагодарила я и погладила его, приглаживая рыжий пух.

Вспомнила про Соньку и понеслась в больницу, опасаясь, что дочка может оттуда исчезнуть. Но этого не случилось. На месте. Истошно вопила, не давая спать маленьким соседям. Лена недовольно хмурилась. Скажет что – покусаю. Настроение не для любезностей.

– Не плачь, – шепнула в светлую макушку. – Герман прилетит уже вечером. Должен. Обещал. Нас спасёт, а всех остальных накажет.

Сонька поверила – успокоилась. Я ходила по палате, укачивала её, а сама думала. Как быть? Куда идти? Потом вспомнила про номера на холодильнике. Не просто же так их Герман написал. Надо укачать Соньку и бежать звонить. Тут не до гордости. Я начала опасаться что все, кто когда-то имел на меня зуб, объединились в едином порыве точно меня добить.

Списка не было. Исчез. Я поморгала – может, показалось? Нет, не показалось. Кто-то вломился? Но миллионерскую дверь с наскока не вскрыть. Пока я возилась с чайником, Гришка прикарманил? Урод. Я вспомнила, что и дверь он отпирал сам. Я не следила – лужу убирала с пола. Деньги, оставленные Германом, лежали в выдвижной полочке прихожей. А сейчас не единой банкноты.

Я как никогда была близка к тому, чтобы заплакать. Звонила Герману. Но он недоступен. Вчера написал смс, что долетел нормально, и пропал. Может, я и правда не все знаю? Может, надоели ему мои проблемы, и, вместо того, чтобы что-то объяснять, он решил исчезнуть по-английски?

Я погружалась в панику с головой. Позвонили в дверь – подпрыгнула. Оказывается, сидела на полу в кухне. Была близка к истерике. Дверь открывать тоже страшно – хороших новостей мне не несут, а плохих и так хватает. Но в глазок глянула, пусть и не без опаски.

Девица была смутно знакомой. На Мари не походила.

– Кто? – спросила я.

– Светлана, – глухо донеслось из-за двери. – Германа секретарша.

Меня отпустило. Она мне кроватку перетаскивать помогала и ползунки развешивать. Надо же верить хоть кому-то. Я открыла.

– Чаю не нальешь? – спросила она, сбрасывая сапоги в прихожей.

Чаю – запросто. Я только и делаю, что чаем гостей пою. Кружку с ангелочками я ещё не выбросила. Но Свете в неё чай наливать не буду. Буду надеяться, что она хорошая. Заразится ещё подлостью.

– Застрял Герман, – Света отпила чаю. – Единственный номер телефона, который это дитя прогресса помнило наизусть – нашей приёмной. У него даже паспорта нет. Сегодня не жди. Не знаю, как добираться будет. Просил передать.

Новость и плохая, и хорошая. Герман помочь не сможет. Зато не ушёл не прощаясь. Надо только продержаться до его приезда. А он сможет – я знаю.

– Я помогла, как могла. Но, как понимаешь, не много в моих силах , – Света развела руками.

– А дед?

– А дед недоступен. В офисе его нет. Звоню секретарше – футболит. Сучка.

Получается все же один на один. Я надеялась, что дед меня не бросит. Бросил… Пусть и не специально. А может, тоже решил, что я не самая подходящая партия? Как бы то ни было, дела любовные интересуют меня в последнюю очередь. Главное – от родни отбиться. Мари не звонила, это, скорее, пугало. Казалось, что она готовится к решающему удару.

– Пойду я, – Света отодвинула чашку. – Спасибо за чай, я пообедать не успела.

– Может, бутерброд?

Света махнула рукой и ушла. Я не знала, как быть. Единственное, что могла сейчас сделать – поехать к Соне. Тогда я ещё не знала, что день, который перевалил за зенит, готовит мне ещё много сюрпризов. И все как один – неприятные.

Декабрь уже наступил, но зима, занявшая позиции раньше срока, теперь стремительно проигрывала. Старалась: наваливала снега, завывала ветром – все напрасно. Снег падал, темнел и таял, отказываясь превращаться в сугробы. Сапоги, даже дареные миллионером, промокли, в них хлюпала вода.

В больнице я с наслаждением сняла их и переобулась в тапочки. Сонька, не дождавшись чуда, то есть возвращения домой, встречала меня уже не улыбкой, а рёвом. Она отказывалась понимать, почему её отсюда не забирают. Может, считала меня предательницей? А учитывая, что завтра операция, о которой я не могла не думать… Мне самой начинало казаться, что я предала своего ребёнка.

– Полушкины, – заглянула в палату медсестра, – в семнадцать тридцать на УЗИ. Первый этаж направо.

– Хорошо.

Мне хотелось делать хоть что-то. Сыночка Лены не было – у них операция сегодня. К ним я привязаться не успела, но искренне желала выздоровления. Дети не должны болеть. Безымянная девочка спала, а когда мы вернулись с обследования, проснулась. Лежала на животе и внимательно разглядывала свою новую игрушку. Вопреки опасению Лены её не украли. А вот одежки ушли, но, предполагаю, что на стирку. С девочкой не тетешкались, но следили тщательно, по крайней мере, каждый мой приход она была в чистых ползунках.

Обратно возвращалась уже по темноте. Шагала, проваливаясь в рыхлый влажный снег, который никто не убирал, и надеялась, что Герман дома. Умом понимала – если бы он приехал, наверняка заглянул бы в больницу, и сама находила ему оправдания. Может, он только приехал. Заскочил принять душ. Надо было приготовить ужин, у меня аппетита не было, но Герман же с дороги… И остро хотелось… мечталось… чтобы и правда дома. Во двор зашла и боялась взгляд поднять – вдруг окна не светятся?

Подняла голову. Шестой этаж… только три окна светятся, не наши. Надо было хоть на кухне свет оставить, чтобы не так тоскливо возвращаться. Возле подъезда стояла машина. Здесь всегда кто-то паркуется, норовя въезд на пандус перекрыть, я, пожалуй, с этим уже смирилась. И сейчас шагнула на ступени, даже не оглянувшись.

Окликнули меня, когда я уже нашла в сумке ключи. От неожиданности я их выронила.

– Лида!

Голос женский, незнакомый. Такси. Люксовое. Задняя дверь открыта, свет в салоне горит. Женщина на заднем сиденье, видно мне её плохо. Наверное, я на свет и пошла. Возвращаться в пустую темную квартиру не хотелось, оттянуть бы время по максимуму. Села, дверь закрывать не стала – насмотрелась боевиков голливудских, а вдруг дверку заблокируют и увезут в неведомые дали? Смешно, конечно, женщина на маньяка не похожа, но я уже ничему не удивлюсь.

– Привет, Лидия, – поздоровалась она.

Удивительно, но я узнала её сразу, стоило только сесть и на неё посмотреть. А сколько мне лет было, когда она ушла? Пять? Шесть? Не знаю даже, в семейных хрониках дата красной галочкой не помечена. Знаю только, что Дунька уже была.

– Привет, – ответила я.

Можно было бы назвать её мамой, но язык не повернулся. Просто чужая женщина. Красивая – да. Видно, что нервничает, хотя старается не подать виду. Нелегко встречаться лицом к лицу с ошибками молодости? Признавать, что я и Дунька просто чья-то ошибка, было смешно и грустно.

– Обижаешься на меня? – спросила она.

Я вдруг вспомнила – её Катей зовут. Столько лет о ней не думала, считала себя ребёнком из капусты, а тут на тебе, столько воспоминаний всплыло.

– Нет.

Я не лгала. Разве можно обижаться на чужого человека? Обидеть могут только близкие. А эта… четверть века не показывалась и, думаю, больше не покажется. Отрадно осознавать, что хоть одного своего ребёнка она любит. Думаю, именно по просьбе Мари она в Россию и сорвалась. В холод наш, в сугробы мокрые, серые многоэтажки. А Мари я не завидую. У меня бабушка была. Иногда папа. А ещё Дуня – сонная, тёплая, всю свою юность сопевшая на соседней кровати. А эта женщина мне не нужна.

– Ты всегда такая была, – продолжила она, – добрая. Тебя обижают, а ты улыбаешься. Игрушки свои всем раздаривала. Знаешь, как непросто было? Денег нет. Папаша твой старался, но одними стараниями сыт не будешь. А я так хотела, чтобы лучше, чем другие… соседи, коллеги… Ты была милой малышкой, да. Чересчур. Ты помнишь, как я тебя наказала, когда ты рюкзачок мной у перекупщиков втридорога купленный, девочке из сада подарила? У самих денег нет, а она дарит… И Дунька – надо же так дочь назвать! Мне казалось, что ты её маленькая мама. Я лишней была. Коля на работе, на мутной очень работе, денег она приносит, но дома его почти никогда нет. Ты нянчишься с Дуней. Дунька кричит. Все время кричала. Я её боялась даже. А бабка ваша зыркает… словно следит. За каждой ложкой, что я в рот отправила. За каждым шагом моим…

– Мне тебя пожалеть?

Гостья рассмеялась. С удовольствием. На меня посмотрела с хитринкой. Словно и правда на жалость пыталась давить, и нисколько не смущена, что её поймали. Ну, не получилось, попробует другой способ. Достала сигарету, закурила. Запахло шоколадом. Знаете, конфетой, в сердцевине которой плавает вишня в коньяке. Я даже различала ноты. Сладость шоколада на языке, терпкая горечь вишни, алкоголь, огнём растекающийся во рту. И решила для себя – никогда больше не буду эти конфеты есть, хотя раньше любила. Иначе буду вспоминать, как женщина, которая меня родила, сидела, курила, смотрела с жалостью и собиралась снова предать.

– Броню нарастила? – она хмыкнула. – Хотя как иначе? С вашей бабкой и жизнью этой поганой… нет, я вас любила. Наверное… но все равно не жалею, что уехала. Такой шанс раз в жизни даётся. И профукать его нельзя.

Сигарета догорела. Гостья выбросила её в окно. В России можно. Тут все можно. Что с нас взять? Варвары, пещерные люди… И растаптывать наши мечты и надежды тоже. Нас бьют, а мы крепчаем. И дальше живём.

– Ты же хорошая девочка. И всегда такой была. Уступи младшей сестре, Лида. Ты же вечно Дуньке уступала. А Маша – она как Дуня. Только симпатичнее и не такая лопоухая. Как меня эти уши бесили… я их скотчем приклеивала к голове – вычитала где-то, что может помочь. Не помогло. Может, потому, что бабка ваша этот скотч отклеивала и шалавой меня называла. Я им двух детей, а они меня шалавой… Я тебе заплачу. Все будет хорошо и у тебя, и у Мари. У тебя же ещё брат есть. Ему двенадцать. Представляешь? Четырёх детей я родила…

– Надеюсь, последние два у тебя более благодарные, – я говорить дальше не собиралась. – Твоим языком… мама – мне дали шанс, и я его упускать не собираюсь.

Я спустила ногу на асфальт, который прятался под пленкой грязной воды. Уходить нужно. Она – моя мама – взяла в руки папку, которая до этого лежала рядом. Положила на мои колени. А я открыла. Свидетельство о расторжении брака. Моего и Германа. Сегодняшним днём датировано. Выглядит настоящим… Еще какие-то бумаги, буквы на которых расплывались и отказывались читаться.

– Он же не всегда будет рядом, твой Герман. Мужчины… их легко обмануть. Обвести вокруг пальца. А у тебя дочка есть. Ты знаешь, что меня материнских прав никто не лишал? Твоему папе не до того было, знал, что не вернусь… Бывшему твоему ребёнка не отдадут. Слизняк. А вот мне – могут. Я богата. Все ещё молода. Я – бабушка. Смешно, правда? А Герман когда вернётся? Ты не знаешь, да… А я умею решать дела быстро. У меня много знакомых и много денег. Я могу защитить свою внучку от мамаши, которая своей халатностью и нелюбовью едва не свела малышку в могилу.

Снег шёл. Красиво. Я вдруг вспомнила, как в детстве поняла, что каждая снежинка сама по себе – произведение искусства. Мне было лет восемь, я шла за Дуней в садик. Бабушка болела, папы как обычно не было. В садике знали и сестренку мне отдавали беспрепятственно.

Дунька сидела и пыхтела, натягивая на толстые ножки тёплые колготки. Они перекручивались, и пятка непременно оказывалась спереди. Я села перед ней на корточки, и тогда-то и увидела: крупная красивая снежинка на темном рукаве куртки. Резная. Само совершенство, которое вот-вот растает.

– Смотри, – показала я Дуньке.

Она увидела. И красота крошечной капли застывшей воды её заворожила. Ткнула в неё пальцем и уничтожила. Разревелась.

– Не плачь, я тебе ещё поймаю.

Сейчас я сидела в машине и думала, что надо будет непременно добыть для Сони самую красивую снежинку. Мама все говорила, а мне было стыдно перед таксистом, который усиленно делал вид, что его тут нет. Стыдно, что у меня такая мама…

– Пока, – не выдержала я. – Я пойду.

Вышла и дверью хлопнула. Автомобиль постоял ещё минуту, словно надеясь, что я одумаюсь, а потом медленно поехал прочь. Я снова посмотрела на тёмные окна. И поняла, что не пойду туда. Без Германа дом потерял всю прелесть. Там меня найдут. Все находят. Надо к Соне. Она там одна. А вдруг и правда её попытаются забрать…

Сердце заколотилось, как бешеное. Надо было, наверное, такси вызвать, но у меня терпения не хватило бы его ждать. Я побежала, пересекла детскую площадку по наметённому снегу. Под ним – вода. Но разве важно? На дороге я поймала машину. Стоять пришлось целую вечность – три минуты.

Уже вечер, часы посещений закончены. Двери, в которые я проходила днём, заперты. Я обошла здание. Нашла неприметную дверку, в которую мы вошли в тот, самый первый день, с Германом. Рядом урна, полная окурков. Видимо, сюда бегает курить персонал. Потянула дверь – открылась. И снова пустые стерильные коридоры. Безжалостно ярко светят лампы. Здание большое, мне пришлось поплутать, пока я нашла хирургическое отделение. Не раз и не два я замирала, боясь быть пойманной. Где-то говорили люди, смеялся кто-то. Они привыкли у чужой боли, даже детской. Для них это работа. Им можно и смеяться, и чай пить с подаренной чьей-то мамой шоколадкой…

Медсестры с поста пили чай. Я видела это через приоткрытую дверь. Мимо проскользнула, не дыша. В палате темно, ночник еле светит. Две девочки, обе спят. Дальше по коридору заплакал ребёнок, громко, навзрыд. Мимо палаты прошла медсестра. Я подошла к своей малышке, коснулась её волос. Ну и ладно, что спать негде. Не буду спать. Просижу всю ночь.

Моё присутствие обнаружилось на вечернем кормлении. В палату, щелкнув светом, вошла медсестра. Увидела меня, чуть не выронила бутылочки.

– Полушкина? Вы как сюда проникли?


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю