Текст книги "Мой персональный миллионер (СИ)"
Автор книги: Ирина Шайлина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц)
Глава 12. Лида
В больницы раньше я не попадала. Сколько себя помнила. Познакомилась с ними ближе во время беременности. Меня обозвали старородящей и на каждый мой чих старались засунуть на сохранение. Первые два триместра я ходила легко. Меня не тошнило, не качало, я чувствовала себя почти прекрасно. Все рекомендации врачей соблюдала свято – Сонька мне стала дорога ещё в утробе, я и представить себе не могла, и не хотела, что вообще значит, потерять своего ребёнка. А потом началось. Тонус, схватки, вроде как тренировочные, но очень пугающие. Куда тренироваться то – рано! Резкое падение гемоглобина.
Меня запекли в больницу, я не сопротивлялась. Надо, значит надо. Тогда я понимала, зачем мне это нужно. Грубо говоря, я курица, а вот моё яйцо. Мне во что бы то ни стало нужно его высидеть, если нужно, я даже убью за это. И не сомневалась – убила бы. К счастью, до таких крайних мер не дошло. Родила я раньше срока, но вполне благополучно. Махонькая Сонька пищала, оповещая весь мир о том, что она родилась. В больнице нас подержали немного дольше, следили за динамикой ребёнка. Ребёнок же с удовольствием сосал грудь, исправно какал, не давал счастливой маме спать. Нас выписали, и обещали, что все будет хорошо.
Тогда я знала, зачем мне это нужно. У меня была цель. А сейчас я лежу под капельницей, смотрю в потолок, а мой ребёнок, цыплёнок мой высиженный, с чужими людьми. Это мучило, выворачивало наизнанку, не давало покоя. Домой хочу. К Соньке, орущему Сатане, снова не спать. А сама тут…лежу.
Молоко не вернулось. Мало того, мой врач, пожилая женщина, приятная и мягкая на вид, но с железным стержнем внутри, была категорична.
– Какое кормление, мамочка? Ты на себя посмотри. Гемоглобин – шестьдесят восемь. Вес сорок шесть килограмм. Ты в могилу себя хочешь свести? – я отворачивалась, давясь слезами и обидой. – Понимаешь, Лида, ты даже не больна. У тебя организм забастовал. Мы сначала руками разводили, лошадиные дозы антибиотиков вгоняли. Чуть на полоски не порезали, пытаясь понять, что же с тобой случилось. А ты просто устала, понимаешь? Ты когда последний раз шесть часов подряд спала?
– Не помню, – буркнула я. Надежда во мне умирать отказывалась. – Если я здорова, то может, домой отпустите?
– Вот откормим тебя витаминками и железом, отоспишься, хотя бы килограмм наберешь и пойдёшь домой. Кушай вон, лучше, благоверный тебя завалил, – и показывала на тумбочку, которая была забита дарами Германа, я уже всю палату кормила.
Врач качала головой и уходила. Я плакала, и ела через силу. Самочувствие и правда становилось лучше. Когда Герман привозил мою дочку, я доходила до окна даже не качаясь. Махала им рукой, улыбалась. Мне казалось, что Сонька выросла. Подросла за эти несколько дней. Возможно ли это? И опять – все без меня. Растёт без меня, кушает, спит. А она моё счастье, ничье больше. Гришка просто донор, ни на что он больше не годится. А Герман…просто страница. Получит своё наследство и растворится в туманной дали.
Когда силы вернулись ко мне в почти полной мере, я стала гулять по коридору. До конца отделения – стеклянные двери, запертые, лестница, ведущая на свободу, туда, куда мне так хотелось. Медсестра улыбалась. Все они знали, что я сбегу, недорого возьму. И поглядывали за мной краем глаза.
Через неделю мой гемоглобин взлетел на двадцать пунктов, а вес на килограмм. Может быть и правда, я просто устала? Я с нетерпением ждала врача – вот сейчас выпишут. Я чувствовала себя отдохнувшей, а на эту больницу уже аллергия. Хотелось нормально принять душ, поесть нормальной еды. Герман, конечно, меня баловал, даже из ресторанов на вынос приносил. Но во-первых хотелось своего. А во-вторых, я устала от заботы чужого человека. Мне было неловко её принимать. И помощь с Сонькой, и няня эта, у которой нет сотового, и поэтому я не могу с ней поговорить, и вообще, она не уважает современную технику. Все эти вот вкусняхи и лекарства, которые он приносил. Я привыкла полагаться на себя, так надежнее. Уж я то себя не предам. А все остальные могут исчезнуть стоит только к ним привыкнуть.
– Домой? – спросила я, стоило доктору войти в палату. – Уже пятница, если сегодня не выписать, то до понедельника.
Та, от которой зависела моя судьба, неторопливо зашуршала бумажками. Я и так все результаты последних анализов могу наизусть рассказать. К чему тянуть время? Наконец, она отложила папку на кровать рядышком.
– Сейчас подготовлю выписку, можешь мужу звонить, – я завизжала и зыпрыгала, врач сначала улыбнулась, потом нахмурилась. – Имей ввиду, ещё раз так попадешь, месяц не выпущу. Не надо тащить все на своём горбу – у тебя муж есть. Ничего страшного не случится, если пару раз в неделю помучается он, а ты поспишь.
– Обязательно, – обещала я, начиная собирать свои вещи.
Не говорить же ей, что у меня по сути мужа нет. И изображает он заботу лишь потому, что ему надо зарабатывать очки в идиотском соревновании. И стоит мне вернуться домой, как мы окажемся по разные стороны лестничного коридора. И слышать его голос я буду лишь тогда, когда он поёт в ванной. Хотя, может, иногда, мы будем встречаться возле подъезда…
Я позвонила Герману, сложила вещи и села ждать. Все, что он мне притащил, раздала соседкам – двум забавным бабулькам, с которыми я успела подружиться. Цветы были в горшочке, поэтому не завяли, я поставила их на подоконник. А одежды у меня мало. Шорты, футболка, халат, плюс сменные, и нижнее бельё. Три пары красивых новых носочков с бирками, естественно, и наверняка дорогущие. К выписке мне привезли джинсы и свитер, все остальное он привезет сейчас.
Выглянула в окно – наверняка лёгкий морозец. Ночью шёл снег, а сейчас остался только островками под деревьями и в тенистых местах. Скоро зима. Гришка не брал трубку. Придётся покупать теплую одежду, как не кстати.
О миллионе, лежащем в одном из многочисленных шкафчиков моей кухни я тогда не вспомнила – вообще забыла напрочь. Поэтому напряженно высчитывала, откуда лучше взять деньги и в какую сумму уложиться, когда телефон засветился экраном и объявил – Герман уже внизу.
Я подхватила сумку. Мне наконец отперли двери отделения, вниз по лестнице я скатилась почти кубарем. У Германа на руках Сонька. Она и правда, как будто выросла. Хватаю её на руки, смеюсь, дышу ею, целую холодные щечки. Она морщится недовольно, но так знакомо. Скорее домой, моя дочка, никому не отдам! Горьким сожалением отдаётся мысль, что больше я её кормить не смогу, но я гоню её прочь. Главное, мы здоровы и рядом. Многим вообще не удаётся кормить грудью, а я смогла больше трёх месяцев! Я – счастливица.
Герман мнется, чувствует себя лишним. Наконец протягивает мне пакеты. Один продолговатый, другой наоборот, толстенький. Я недоумеваю – моё пальто и кроссовки столько места не займут.
– Что это?
– Эмм…вещи.
Я взяла оба пакета. Вытряхнула их содержимое на стулья. Открыла выпавшую коробку. Сапоги. Из настоящей, идеально выделанной кожи. Мягкие, деньгами пахнут. Высокое голенище, каблук самое то – умеренно высок. Мне же Соньку на руках носить.
Во втором пакете пуховик. Не китайский, внутри которого синтетический наполнитель, а самый настоящий. Наверняка безумно дорогой.
– Что же ты шубу не притащил? Песца, ну или норку на худой конец?
– Испугался, что не возьмёшь.
Герман обрадовался. Улыбнулся. Видимо и правда, переживал, как я на его подарки отреагирую.
– Ну и правильно подумал. Иди, возвращай в магазин. Мы с Сонькой домой.
Я накинула поверх свитера халат. До дома не так уж далеко, дойду. Завязала тесемки. Взяла дочку на руки, и пошла на улицу поямо в тапочках. Всего лишь октябрь, ничего страшного. Герман шуршал пакетами сзади, я решительно шагала вперёд.
Идти в тапочках в октябре, откровенно говоря, некомфортно. Это я поняла, отшагав уже метров пятьдесят. Мало того, что ноги мерзнут, так ещё и прохожие оборачиваются, а я ведь ещё территорию больницы не покинула. Я прекрасно понимала, что совершаю глупость, но остановиться не могла. Хотя так легко сдаться – просто сесть в машину, блестящую, теплую, которая черепашьим шагом ползет рядом. Но глупое упрямство гонит вперёд, и не совладать с ним, даже если уступить хочется – я слишком привыкла все делать сама. И одна лишь возможность того, что кто-то может решать мои проблемы, пугает. А вдруг я привыкну? Расслаблюсь. А Герман получит своё наследство и свалит в туманную миллионерскую даль. А я останусь тут, на донышке, и все мои проблемы со мной.
– Может, ты сразу мне Соньку отдашь? – спросил Герман в открытое окно.
– Это ещё зачем?
Герман вздохнул, устало. Наверное, устал, наверняка даже. И его жалко, и себя, что греха таить.
– Ну как зачем? Ты сейчас ещё с полкилометра оттопаешь, свалишься, обратно в больницу поедешь. А ребёнок опять мне. Так, может, чтобы не затягивать, сразу мне её? Я бы домой поехал, а ты топай потихоньку.
Я сломалась. Открыла дверь, села на заднее сиденье, Соньку уместила в люльке. На машине, стараясь не встречаться с Германом взглядами в зеркале, до дома меньше десяти минут – меня отвезли в ближайшую районную больницу. У подъезда, слава богу, никого – осень всех разогнала по домам. Я поднялась на этаж и только сейчас вспомнила, что у меня даже нет ключей от квартиры . Я уже расслабилась! Стою, жду, пока мне дверь откроют. Поблажки к себе недопустимы, я должна быть тверда, как сталь.
Герман открыл, впустил меня в квартиру, положил ключи на тумбочку и ушёл. Я вошла в комнату. Такое ощущение, что сто лет тут не была – все будто чужое. Захотелось к себе, в ту квартирку, что я выбирала сама, и которая сейчас сдаётся. Там такой договор, что о заселении туда раньше, чем через год, мечтать нечего. Да и ипотека… Пока работать не начну, даже думать не стоит.
Сонька уснула в машине, я аккуратно положила её в кроватку. Огляделась и ахнула – мой дом был похож на филиал детского магазина. Куча приспособлений, механизмов, которые должны облегчить уход за ребёнком, но были мне не по карману. Многие пакеты с логотипами именитых магазинов так и стоят на полу даже не распакованные. Если бы купила все это сама, я, пожалуй, была бы счастлива – пусть крохоборство, но мания покупать для ребёнка все самое лучшее и красивое была во мне сильна, а сейчас мне было горько и обидно. Я словно видела, какой была бы жизнь моей Соньки, если бы она родилась в полной, успешной семье. Без всего этого… выживания.
Мне хотелось выбросить все это. Хотелось. Но я не смогла. Это же не для меня – для Сони. Поэтому целый час, пока малышка спала, я, сначала приняв душ, разбирала чужие покупки. Порой даже возмущалась, глядя на ценники – я знала места, где можно то же самое купить дешевле. А многое вообще было не нужно и вряд ли будет использоваться – зачем Герман купил, неизвестно.
Я заглянула в морозилку – молока там нет и быть не может. Снова грустно. На полке дорогая смесь, мне, пожалуй, такая тоже не по карману, хотя ради ребёнка можно и напрячься. Соня скоро проснется, поэтому я засунула свои печали подальше и развела смесь.
Вечером мы с дочкой собрались гулять. Я вышла в прихожую – до неё мои руки ещё не добрались. В углу кучей свалено барахло – в том числе пакеты с пуховиком и сапогами. Я скрипнула зубами – все же притащил. Но гулять пойду в кроссовках: это не тапочки, ничего со мной за полчаса не станется. Но кроссовки не находились, и пальто тоже. На вешалке только старые хозяйские вещи, которые я не знаю, куда деть, и все – мужские. Да и не хочется надевать чужое – противно. Я вышла в подъезд, позвонила в соседскую дверь. Должен быть дома, вечер же. Дверь открылась.
– Да?– спросил Герман. Вид – сама невинность. Только нимба над головой не хватает.
– Герман, где мои вещи? Пальто и кроссовки.
– Знаешь, я решил, что, если ты будешь гулять в них в октябре, то сидеть с Сонькой мне придётся часто. А я, знаешь ли, работаю. Может, меня даже повысят.
Я задохнулась. Слов не находилось, ни одного. Вот так – стоило подпустить мужчину чуть ближе, как он тут же начинает распоряжаться всем, включая мои вещи. Я открыла рот и тут же закрыла – промолчу. Я слишком ему благодарна – за Соньку, за все. Мои слова, что хотят сорваться с языка, сейчас просто растопчут все нахрен: и мою благодарность, и его доброту. Поэтому я молча ушла в свою квартиру, оставив Германа стоять у открытой двери.
Сонька была уже в комбинезоне и начала потеть, активно выражая протест. Я раздела её. Среди покупок Германа – развивающий коврик с подвесками. Судя по рыжим волоскам, его застолбил Сатана, которого сейчас где-то черти носят. Поэтому я посадила Соньку в вибрирующее креслице. Удивительно, но ей в нем нравится. Звоню Гришке. Трубку он берет только с седьмой попытки – видимо, его удивила моя настойчивость, и он сдался.
– Гришка, – я напускаю в голос мёда. – Как дела у тебя? Ты не мог бы вещи мои привезти?
– Какие? – если в моём голосе мёд, то в его – лед.
Странно даже. Что я ему такого сделала, кроме того, что посмела родить от него ребёнка? Которого и выносила сама и содержу. Если не вспоминать про дары соседские, конечно.
– Тёплые. Они у тебя в коробках в гараже. Помнишь? Там коробок много, но они подписаны. Так и написано – тёплые вещи.
Гришка молчал. Мне его молчание не нравилось – тревожное какое-то.
– Лида, я гараж продал. Деньги нужны были. А твоё барахло… не знаю. Выбросили, наверное.
– Гриша! – теперь я просто не знаю, что делать. Как, вообще, быть? Ну как так можно, мы все же не чужие люди! Когда-то даже казалось, что мы семья. – Гриша, ну как так? У меня же одежды вообще нет… Что мне делать теперь?
– Лида, – жёстко ответил он. Он словно злорадствует даже. – У тебя же муж есть. Вот пусть он тебе и покупает тряпки.
И сбросил звонок. Даже телефон выключил. Мне хочется разбить телефон об стену, но я-то знаю, что в таком случае он разобьется, и придётся покупать новый, а такие траты мне не по карману. Я пустая, до звона пустая. Разбитая. Вот всего лишь тряпки – подумаешь! – а больно, обидно от пренебрежения, с которым он меня вычеркнул, Соньку, наши потребности. Словно чужой, совсем чужой, злой, даже жестокий человек. Хотя почему «словно»? Так оно и есть. Гришка согласен быть душкой только до тех пор, пока все танцуют под его дудку. Он простил мне Соньку, которую я родила и без его ведома и позволения, а вот Германа – не может. Кстати, откуда он знает о нем? Сходить бы к соседу, спросить, но я снова боюсь, что сорвусь в крик, и остаюсь в своей квартире. Правильно говорила бабушка: от мужиков одни проблемы – лучше вообще без них.
Я успокаиваюсь ребёнком. Набираю ей ванну с пузырьками – у меня теперь и детская пена есть. Сонька гулит, собирается есть пену, ей нравится её запах. Я смеюсь и гоню от себя мысли. Вспомнила некстати, что у меня фотография есть: мы с Дунькой – она совсем мелкая, а мне уже лет шесть – сидим в ванной в пене, играем, и столько восторга на наших лицах... Документальное подтверждение тому, что когда-то давно и с ней мы жили душа в душу. Но фотография в одном из альбомов, которые лежат в выброшенных Гришкой коробках. Я держалась весь вечер, а сейчас заплакала. Молча, чтобы дочку не пугать, которая все также шлепала руками по пене.
Этим вечером мы, естественно, гулять не пошли, но следующим утром вопрос встал ребром – в холодильнике почти пусто: засохшие до окаменелости роллы из нескольких разных наборов, пицца, тоже уже почти каменная, апельсин, половина пакета молока, курица гриль, которую я тоже уже есть не рискну – видно, чем всю эту долгую неделю питался Герман. Все это я отправила в мусорный пакет, и теперь холодильник совсем пустой. Пустой и печальный. Нужно идти в магазин.
Выглядываю в окно – машины Германа нет. Мне стыдно, что он увидит меня в этих вещах. Слишком яростно я вчера протестовала против них. Одеваю Соньку – ей тоже нужно погулять, усаживаю в коляску, решаюсь и вынимаю новые сапоги. Они идеальны! Я даже представить боюсь, сколько они стоят. Они оказались впору. Я полюбовалась несколько секунд, как они сидят на моей ноге: все же красивая обувь – слабость любой женщины. Но Сонька возвращает меня с небес на землю – ей жарко, она сердится. Я накидываю новую куртку. Она лёгкая, почти невесомая, и тоже моего размера. Вполне нейтрального цвета, видимо, Герман боялся не угадать цвет и купил стандартный, осенний, приглушенно рыжий – она очень мне идёт. Ненавижу его за то, что он умеет покупать даже такие незамысловатые вещи, как пуховики.
Прихватила мусор и вышла из квартиры. По дороге смотрю, сколько денег на моих счетах. Покупку вещей, пожалуй, осилю. Вот завтра же и куплю, и Герман никогда не узнает, что я все же пользовалась его подарками.
Глава 13. Герман.
Ночью я проснулся от тишины. Даже не от неё, а от зудящего в черепушке призыва – надо проснуться. Лежал, смотрел в потолок, собирал мысли. Потом понял, что меня разбудило – надо посмотреть, как Сонька. Протянул руку. Мы так и спали в рядок: я и Сатана по краям, Сонька – посередине. Я опытным путём понял, что Сатана отказывается ночевать где-либо, кроме постели, и воевать с ним не стал – сон дороже. Тем более к ребёнку эта зверина относилась весьма деликатно – вылизывала белобрысую макушку, милостиво терпела, если ребёнок дотягивался ручками и крепко вцеплялся в шерсть. Так крепко, что я с трудом разжимал крошечные пальчики, и отчищал их потом от налипших на них рыжих волосков. Ещё плюс – спала Сонька, когда рядом был Сатана, гораздо крепче. И просыпаясь, не плакала сразу, как бывало сначала, а вертела головой, отыскивая рыжее чудовище. Пыталась подползти к нему, но пузо пока было тяжелое, гулила, сердилась, что дотянуться не может, потешно ругалась.
Поэтому за какую-то неделю я уже привык просыпаться под её болтовню. А сейчас тихо, темно, постель пустая и холодная, в квартире чуть пахнет сигаретами – я опять курил в ванной. До рассвета ещё несколько часов, а уже не спится, хотя как мечтал выспаться. Пойти бы сейчас, пересечь коридорчик подъезда, постучаться, попросить чего-нибудь, соли там, или чая… Кстати, а соль то я так и не купил. Никуда я, естественно, не пошёл. Сварил кофе, привычно присел на «Индезит» и закурил. За стенкой тишина, от этого грустно. Даже соседи сверху не трахаются, словно вымерли все.
До утра я так и не уснул. Тянул время, смотрел телевизор, даже не вникая в то, что на экране происходит. Принял душ, побрился. К семи утра начал орать Сатана. Лида наверняка проснулась – он мёртвого подымет. Скрипнула, открываясь, соседская дверь – кот ушёл гулять.
А я ушёл на работу. Очень рано, наверняка раньше всех, раньше деда. Был соблазн постоять у подъезда – Лидка наверняка выйдет. Рано или поздно. Потом вспомнил, что она зла на меня из-за кроссовок. Но если честно, я ни капли не жалел о совершённом. Я их даже не выбросил, если честно – лень было, так и валяются в пакете в моей квартире – мусоропровода в доме нет, а идти на улицу лишний раз не хотелось.
Кирилл тоже уже приехал. Сидел прямо на мокрых ступеньках, вид имел помятый. Похлопал ладонью, приглашая меня сесть рядом. Я сел, достал сигареты и ему, и мне. Кирилл не отказался.
– А где твой младенец? – спросил он, выдыхая дым.
Дело в том, что няню я так и не нашёл, поэтому все эти дни Сонька ходила со мной на работу. К слову, в машине ей очень нравилось, спала она отменно. А я стал звездой бухгалтерии и отдела кадров – все были просто в восторге от Соньки. Знал бы раньше, брал бы ребёнка напрокат, чтобы девок клеить —беспроигрышный вариант. Серьёзные коллеги в пиджаках и на шпильках буквально дрались за право поменять испачканный подгузник. Вспомнил и снова заскучал по Соньке, хотя только недавно мечтал от неё избавиться. Надо же, привык за неделю.
– С мамкой он, – я тоже затянулся. – Пошли работу работать.
В комнатке, о существовании которой я раньше даже не знал, младший персонал уже пил горячий кофе, болтал, пытаясь оттянуть момент, когда работа станет суровой неизбежностью. Уборщицы, курьеры, ещё какие-то люди сначала к нам относились настороженно, но Сонька покорила и их. Теперь они хотя бы не вскакивали, когда мы входили. Я налил себе кофе, подошёл к окну. На улице слякоть, а мне ещё весь день по городу ездить…
Когда до девяти оставалось несколько минут, дверь в очередной раз открылась. Я не обратил внимания – здесь вообще проходной двор, но гул в комнате стих – это насторожило. Обернулся. Посреди комнаты стояла Даша. Такая неуместная здесь, слишком яркая с этими своими красными губами и высоченными шпильками, вызывающе молодая – здесь самой юной девице было за сорок и у неё было трое разновозрастных детей.
– Мальчики, – пропела она, – у меня для вас такие хорошие новости, что я даже сама к вам спустилась. Дед ждёт.
Кирилл с трудом выбрался из глубокого кресла – я по своему опыту знал, что оно просто засасывает в себя. Мы встревоженно переглянулись. Только вроде привыкли, что из князей в грязи, а тут снова какие-то перемены маячат на горизонте. Дашка шла к лифту, мы за ней. Наверх, на управленческий этаж. В приемную деда.
– Славно, что ты сегодня без ребёнка, – заметил дед, поздоровавшись. – Я вас повышаю, а ребёнок в офисе стопорил бы всю работу.
Сердце радостно забилось. С нежностью подумал о своем кабинете: он здесь, совсем рядом, всего несколько дверей в сторону, там моя верная секретарша, всегда вкусный кофе, удобное, с любовью выбранное кресло… Неужели нас вернут так быстро? Если да, то этот месяц с лихвой окупил все мои неудачи.
Дед медлил, а я мечтал в полную силу. Как только смогу пользоваться своими счетами без догляда деда, сразу куплю дом. Большой, только мой. Почему я раньше этого не сделал? Моя квартира разбудила во мне клаустрофобию, и теперь хотелось просторных и светлых комнат, и непременно – огромный камин. Да, так и сделаю!
– Когда приступать? – потер руки я. Перед моими глазами стоял дом мечты, а к нему надо было нестись семимильными шагами. Кирилл был далеко не так воодушевлен, как я.
– Мария уже вышла в декрет, достойной замены мы не нашли. Надеюсь, вы справитесь.
– Мария? – переспросил Кирилл.
Я же судорожно вспоминал, кто у нас из руководительского звена Маша, к тому же ещё беременная. По всему выходило, что никто. Не так много у нас начальства, простых работяг в разы больше.
– Секретарша Даши, – ласково улыбнулся дед девушке, про которую я уже забыл.
Я попятился назад. Кирилл глухо застонал. Дом мечты накренился и разрушился прямо на глазах, похоронив под собой все мои надежды. Я понял, что сейчас надо уходить. Плюнуть на все. Да, дед может узнать состояние моих счетов, но не повлиять на них. А заработал я за эти годы порядком. Куплю себе виллу во Франции, буду виноград выращивать и давить своими миллионерскими пятками. Все это куда лучше, чем месяц изображать секретаршу Дашки.
– Когда начинать-то? – почти лениво спросил мой брат.
Я посмотрел на него. Предатель. Если бы мы ушли вместе, дед бы не выдержал. Что бы он ни говорил, кровь – не вода. А теперь Кирилл просто предавал меня, и даже в глаза смотреть не хотел, взгляд отводил. Не оставлял мне выбора. Соперничество, которое мы вели с пеленок, было сильнее. Уступлю, признаю, что сломался. А Кирилл вот молодец, смог. Господи, я даже свою маму разочарую, а уж тут надо постараться. В общем, я открыл рот… и закрыл его обратно. Секретарша, так секретарша.
– Я провожу их, Михаил Степанович, – прощебетала гадюка по имени Дарья.
Мы молча прошли по коридору, вошли в её приемную. Статус у неё был пониже, кабинет, соответственно, поменьше, приёмная так вообще каморка, но всем этим Дашка страшно гордилась, как признанием своих заслуг.
– Стул себе второй притащите, – бросила вконец охреневшая начальница и ушла в кабинет, не забыв бросить напоследок: – И кофе организуй.
Своей кухни у Дашки не было – по статусу не положена, но кофеварка имелась. Мы с Кириллом смотрели на эту кофеварку, как на исчадие ада. Никто из нас не решался подойти к ней первым.
– Это же тебе, – сказал я. – Ты у нас горел желанием секретутку изображать.
Кирилл вздохнул, но кофе сделал. Потом завис, разглядывая чашку. Словно раздумывая, плюнуть в кофе или не стоит.
– Если ты все же решишься плюнуть, – сказала из кабинета Даша, – то имей в виду – в приёмной камера, мне все видно.
Кирилл обернулся, нашёл глазок камеры, показал в него средний палец. А потом… понес кофе. Примерная секретарша. Я занял рабочее место и принялся раскладывать косынку. По моему мнению, именно этим большую часть времени секретарши и занимались. Кирилл ушёл за вторым стулом. Начальская дверь открылась, из-за неё выглянула Дашка.
– Чего сидишь то? У меня отчёт висит недоделанный, Машку на сохранение положили, замены нет, все на больничных. Арбайтен, милый, арбайтен. Работа делает свободным.
– Я был неправ, – протянув я, – ты не с Кириллом спишь, да? С дедом? Айда дед, айда сукин сын.
Даша засмеялась и ушла снова начальствовать. Как делать отчёт я представлял смутно, у меня всегда был человек, который этим занимался. Поэтому я понял, почему нас поставили с Кириллом на место вдвоём – по одному мы бы точно не справились. Плюс ещё постоянные звонки – оказывается, Даша весьма востребована, а я всегда считал и её, и её отдел лишним звеном. А они, оказывается, столько работы на себе тащат…
Мы бились над отчетом до шести вечера. Это был коварный план – мы ждали, когда Даша уйдёт. Как только она уплыла, цокая каблуками, мы метнулись к моей Светке, которая нас уже ждала.
– С вас дорогущий, кучу евриков стоящий шоколад и коньяк, – предупредила она. Мы судорожно закивали головами. – Смотрите, вот так …
В пять минут она объяснила, как и что делать. Вроде несложно, но очень долго. Светка вздохнула.
– Ладно, завтра принесу готовый. Там работы то осталось, Машка почти доделала. Но шоколада должно быть очень много!
Быть секретаршей труднее, чем курьером. Недаром мне зарплату подняли на целых семнадцать тысяч. Еще немного, и я правда смогу на свои заработки жить. Что было бы неплохо – тот счёт, которым нам было можно пользоваться, стремительно таял. Я ехал домой выжатым, словно лимон. Больше давило то, что я чувствовал себя ничтожеством. Может, дед и прав, говоря, что для того, чтобы руководить компанией, надо изучить её с самого донышка?
Я припарковался, следя за тем, чтобы не заехать на перекопанную по осени клумбу, но и оставить Лиде с коляской место для маневра. Лифт не работал – прекрасно. Я поднялся пешком, устав ещё сильнее. Между третьим и четвертым остановился покурить. Ступеньки все никак не кончались. Я твёрдо решил, что все же дом. Да, дом. Там ступеньки только на второй этаж, а можно и вовсе без него обойтись.
На нашем этаже пахло сигаретным дымом. И немудрено – на коврике перед Лидкиной дверью, приобняв урчащего Сатану, сидела девушка. В свободной руке сигарета, на полу рядом стоит бутылка вина. В ней примерно две трети. Видно, что штопора у неё не было, пробку вдавили внутрь, и теперь она плавала в вине, словно поплавок. Да, чуть не забыл сказать – у девицы были волосы трёх цветов, кольцо в носу, и ещё несколько в ухе, трогательно торчащем из-под разноцветных волос. Из порванных джинс выглядывала замерзшая розовая коленка.
Я моргнул. Девица затянулась.
– Ты кто? – ничего лучшего в голову просто не пришло.
– Я? – удивилась девушка. – Я – Дунька.
– А зачем вы тут сидите? – поинтересовался я.
– Санкции, – махнула рукой Дунька.
Я на мгновение задумался, Сатана потянулся всем телом, перевернулся на другой бок.
– США?
– Если бы, – вздохнула девушка, – Лидка.
Я решил – чего я в своей квартире не видел? Присел на коврик, разорванный чудищем. Прикурил. Мы сидели и молчали. Почувствовал я себя на редкость неуместно – сижу в подъезде старой высотки с девицей, у которой серёжек больше, чем пальцев. Но странная девица имела отношение к Лиде, к которой я сам испытывал необъяснимый интерес. Оправдывал просто: таких, как она, ещё не видел, и к Соньке привык – да. Вот и все.
– Голодовку объявлять будешь?
– Лида, я объявляю голодовку! – крикнула Дуня во всю мощь своих лёгких. Сатана, впрочем, даже не пошевелился.
Присутствовать при семейной сцене я не хотел, поэтому ушёл к себе. Предварительно забрал Дунькин и свой бычок, смыл их в унитаз – нечего тут сорить, на вверенной мне территории. Вечер обещал быть скучным. Однако вышло все иначе.
Я лениво размышлял – если открою пиво, стану ли я обычным среднестатическим обывателем? Запотевшая бутылка пива манила меня. Ранее я тяги к алкоголю не испытывал, поэтому желание выпить насторожило – может, я спиваюсь? Настолько слаб, что сломался и спился за месяц? Мои печальные размышления прервал звонок в дверь. Я сразу подумал – Лида. Обрадовался, идиот. Чуть не порхнул к дверям. Ошибся. За дверью стоял Кирилл.
– Ты откуда мой адрес знаешь?
– У Светки твоей взял. Ты же трубку не берёшь.
Он прошёл в прихожую, с любопытством огляделся. Перед Кириллом я своего жилища не стыдился, ещё неизвестно, в какой жопе живёт он. Пригласил его на кухню.
– Чаю, кофе?
– А покрепче что есть?
Я только сейчас понял, что Кирилл пьян. Не сильно, но ощутимо. Порадовался за себя – я вот молодец, не пью. О своих страданиях над бутылкой пива я предпочитал не вспоминать – было и сплыло. Брат же открыл холодильник, взял то самое пиво. Сначала со стоном приложил ко лбу, потом открыл, отхлебнул.
– Курить можно?
– Валяй, – согласился я, хотя знал, что потом полночи буду проветривать задымленную квартиру.
Кирилл сел на одну из двух имеющихся в наличии табуреток, ещё пива выпил. Я гадал, зачем его, вообще, сюда принесло? Раньше мы такой родственной хренью не страдали и виделись в основном у деда. Ну, и на работе, конечно, и, по-моему, этого за глаза.
– Весь день страдаю, – наконец, признался он. – Истомился, как тургеневская барышня. Ты на меня в кабинете так смотрел, как на предателя.
– Брось, – я испугался, что далее последуют пьяные извинения и признания в любви, но, к счастью, Кирилл был не настолько пьян.
– Я обещал, – продолжил Кирилл, – что продержусь этот долбаный год. Не деду обещал – мне до его денег все равно. У меня судьба решается. Да, смешно, наверное… Но она такая колючая, как ёжик. Не судьба – девушка. Хотя и судьба тоже… Сказала, что, если я продержусь год, у нас будет шанс. Поэтому я живу в хрущевке, Герман.
Я открыл окно, прикурил. Сказать, что я был в шоке, это ничего не сказать – такого я не ожидал. Может, он пьян сильнее, чем мне кажется?
– Я удивлён.
– Я знал… что ты удивишься. Герман, слушай, не включай заднюю. Не все же так страшно. Подумаешь, Дашка… Она больше понты колотит. А дед наиграется, и его отпустит.
