Текст книги "Разящая стрела амура"
Автор книги: Ирина Родионова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)
* * *
Герцог Шуазель сидел в своем кабинете.
На столе перед первым министром справа лежал фальшивый бриллиант, который при дневном свете выглядел совсем жалко, а слева набор «Отчаяние», куда, как известно, входят веревка и мыло.
Назвать выбор простым нельзя ни с какой натяжкой. Вариантов море: может быть, король передумает и отменит бал. Вполне вероятно, что Его Величество в пылу страсти вовсе не заметит бриллианта… Наконец, ближе к ночи англичане могут неожиданно переплыть Ла-Манш и напасть на Кале, тогда герцог Шуазель преспокойно смоется на войну и, таким образом, избежит королевского гнева.
Есть и другие варианты: брошь упадет и разобьется на глазах у всех и будет понятно, что с бриллиантами ничего подобного произойти не может. Другой малоприятный исход: король пожелает еще раз поглядеть на свой подарок через увеличительное стекло и тогда Его Величество ожидает сюрприз. Третий вариант – самый ужасный: Франсуаза сходу заявит королю, что никак не ожидала получить от него в подарок дешевую бижутерию и на этом основании откажет Его Величеству в нежности и ласке.
– Ваша светлость! – дверь распахнулась и в кабинет влетела старая графиня де Пуатье. – Моя дочь!
– Что?! Что случилось? Она выбросилась из окна? – неожиданно для самого себя выпалил герцог и смел одним движением в ящик веревку, мыло и поддельный бриллиант.
– Нет! – графиня приблизила свое морщинистое лицо к Шуазелю.
Тот начал отодвигаться, потому что от сгнивших зубов мамаши Пуатье исходил такой амбре, что когда она спала лицом вверх, над ней начинали виться мухи. Герцог отодвигался, графиня придвигалась, он снова отодвигался, она еще придвигалась. Наконец, голова Шуазеля оказалась прижата к спинке кресла и запрокинута назад.
– Что? – спросил он, стараясь не дышать.
– Это не Франсуаза! – сообщила старая графиня и безумно сверкнула глазами. – Это не моя дочь!
– О, Боже… – икнул Шуазель, а про себя подумал: «Старуха сошла с ума!».
– Я спросила ее, не хочет ли она крем-брюле, и она согласилась! заговорщицки прошептала старая графиня и подмигнула герцогу. – Вы понимаете, что это значит?
– Н… не совсем, – герцог почти сполз под стол, спасаясь от чудовищного запаха, а рукой начал шарить по столу, нащупывая колокольчик, чтобы позвать на помощь.
– Это значит, что та Франсуаза, что сейчас в спальне – не Франсуаза! выпалила мамаша Пуатье. – Она ест крем-брюле! А моя Франсуаза ненавидит крем-брюле! Еще вчера мне показалось подозрительным то, что госпожа Гурдан отказалась от своего любимого фасолевого супа. О чем это говорит?
Мамаша Пуатье смотрела на герцога одним глазом, щуря второй. Пытаясь достать его светлость, графиня, незаметно для себя самой, влезла с ногами на стол и говорила, свесив голову вниз. Шуазель, забившийся под столешницу, морщился и затыкал нос.
– Это говорит о том, что госпожа Гурдан – тоже не госпожа Гурдан! прошипела старая графиня. – Только т-с-с! Мы выведем их на чистую воду!
– Хорошо, – жалобно закивал головой несчастный Шуазель.
В этот момент двери распахнулись настежь и в кабинет вошла… Ариадна Парисовна.
– Что здесь происходит? – замерла на пороге потомственная ведьма, увидев мамашу Пуатье, забравшуюся на стол и герцога, забившегося вниз.
– О, Господи! Как это хорошо, что вы пришли, госпожа Гурдан! воскликнул первый министр так искренне и тепло, что госпожа Эйфор-Коровина почти простила ему склонность к педофилии.
– Вылезайте из-под стола, ваша светлость, нам надо поговорить, – голос Ариадны Парисовны звучал очень жестко. – Мадам графиня, я надеюсь, нас извинит?
Последняя фраза предназначалась мамаше Пуатье, которая, бормоча «Верую», быстро-быстро осеняла крестным знамением то себя, то потомственную ведьму.
– Что с вами, Ида? Вы душевно больны?
Оставьте нас, я настоятельно требую! – Ариадна Парисовна нахмурилась и сделала шаг вперед.
– Наваждение! Нечистая сила! – старая графиня сделала огромный крюк по кабинету, чтобы обогнуть потомственную ведьму. – Нечистая сила…
Повторяя эту манеру, мамаша Пуатье пятилась спиной, неотрывно глядя на госпожу Эйфор-Коровину. Упершись спиной в дверь, старая графиня повернулась и бросилась вон из кабинета с воплем:
– В замке нечистая сила!
– Какой кошмар, госпожа Гурдан! – воскликнул герцог, вылезая из-под стола. – Она сошла с ума! Кто бы мог подумать, что можно свихнуться на радостях? Надо же так любить деньги! Слуги говорят, будто она ночами напролет ходит по своей спальне и воображает себя в модных магазинах. На полном серьезе разговаривает с модистками и вертится перед зеркалом, примеряя воображаемые платья! Представляете?
– Несчастная женщина, – тяжело вздохнула госпожа Эйфор-Коровина. Несладко ей, видимо, в жизни пришлось…
– А, – махнул рукой Шуазель, – кому сейчас легко?
– Я, собственно, хочу поговорить с вами, ваша светлость, об одной вещи, – Ариадна Парисовна провела ногтем по краю стола.
– Какой? – замирающим голосом прошептал герцог.
– О бриллианте «Питт», который Его Величество подарил Франсуазе де Пуатье, а вы – прикарманили! – выпалила потомственная ведьма.
Шуазель почувствовал, как паркетный пол быстро уходит у него из-под ног.
– Не виноват я! Не виноват! Он сам пропал! – завопил несчастный министр, раздирая камзол на груди и содрогаясь в рыданиях.
– Ха! – потомственная ведьма изогнула правую бровь и уперла руки в бока. – И вы думаете, что хоть кто-нибудь поверит, что бриллиант стоимостью в полмиллиона ливров пропал сам? Без посторонней помощи?!
– Да! Да! – вопил несчастный герцог, потом вытер сопли и забрался назад в свое рабочее кресло. – Выбор сделан, – вздохнул он, – Рубикон перейден…
И вытащил из ящика мыло и веревку.
– Оставьте меня, госпожа Гурдан! – взвизгнул он. – Я желаю достойно расстаться с жизнью, без свидетелей!
– Это необязательно, – Ариадна Парисовна села на стол, – у меня есть план…
Шуазель поднял на нее изумленные глаза и приподнял правую половину своего пышного парика.
– Я на все согласен, – выпалил он с ретивостью утопающего при виде соломинки.
– Так не пойдет. Пишите расписку, – Ариадна Парисовна уже один раз дала денег в долг одной близкой подруге под «честное слово» и «гарантии многолетней дружбы». И подругу потеряла, и пять штук вечнозеленых. Конечно, не Бог весть, какая сумма, но все-таки обидно. Три раза можно было на каком-нибудь не самом плохом курорте оттянуться.
– А что писать? – растерянно захлопал глазами герцог.
– Ну; пишите, мол, я, граф Сервиль, именующий себя герцогом Шуазелем, находясь в трезвом уме и ясной памяти, обязуюсь… – начала потомственная ведьма.
– Да, но тогда и вы напишите мне расписку, что обязуетесь сохранить все в тайне, – перебил ее первый министр.
– Хорошо, но вы в свою очередь напишите мне расписку, что не будете препятствовать, или пытаться изъять первую расписку, – согласилась госпожа Эйфор-Коровина.
– Я напишу, но вы подпишите договор о том, что обязуетесь вернуть мне все мои расписки, если я исполню все обязательства, – закусил перо герцог Шуазель.
– Обязательно, но только в том случае, если вы обязуетесь вернуть мне и мои, о чем напишете расписку, – подстраховалась потомственная ведьма.
– А вы напишите мне расписку, что не будете пытаться подменить… вошел в раж министр.
– Короче! Напишите хоть одну! – возмутилась потомственная ведьма, подсчитав в уме, что если не прервать это препирательство, то на «юридическое» оформление сделки у них может уйти никак не меньше недели.
– Ладно, но и вы начинайте…
В результате Ариадна Парисовна и герцог Шуазель уселись за один письменный стол и глядя в бумаги друг друга, начали писать расписки, строго следя, чтобы каждый из них не надул другого ни на букву.
5. После бала…
– Как ты думаешь, Вольтер, какой бант мне лучше надеть сегодня? Может быть, белый? – Его Величество прикладывал к себе разнообразные аксессуары.
– О, сир! Вы украсите собою любой бант, – вздохнул философ.
– Тьфу! – король окончательно расстроился.
В такие моменты жизнь казалась ему невыносимой.
– Должен же я что-то выбрать! – воскликнул монарх. – А от тебя никогда не дождешься никакого дельного совета!
– Позвольте, я расскажу вам, сир, философскую притчу, – осклабился Вольтер.
– Лучше б ты мне бант помог выбрать, – сердито буркнул король и забрался в кресло с ногами. – Давай, рассказывай, я августейше слушаю. Только чтобы покороче и посмешнее.
– Жил-был на свете один человек, – сахарно начал философ, сопровождая свою речь изящными жестами, жеманными улыбочками и многозначительными взглядами.
Луи XV заранее ощутил приступ тошноты.
– Работал этот человек, – философ сделал придыхание, паузу, хитрый вид, а затем воскликнул, – сортировщиком апельсинов! – и уставился на короля, ожидая бурной истерической реакции на такую «неожиданность».
– Ха, ха, ха, – мрачно сказал король, и три раза хлопнул в ладоши. Это вся притча?
– Нет, – обиженно продолжил Вольтер, не оставляя, впрочем, надежды просветить Его Величество, – и чувствовал этот человек себя отвратительно! Просто ужасно! Так, что ему постоянно хотелось утопиться, повеситься, или, в крайнем случае, забыться пьяным сном…
– Должно быть, один из твоих студентов, – проворчал Луи, начав ковырять в носу, чтобы не заснуть во время сей поучительной басни.
Философ стоически сглотнул обиду, принял вид оскобленной добродетели и высоким надрывным голосом проповедника истины, которого толпа закидывает гнильем, продолжил:
– И этот человек пришел к философу, чтобы тот указал ему правильный путь, помог избавиться от ощущения несчастья…
– Дай-ка я угадаю, что это был за философ, – саркастически хихикнул Его Величество и игриво пихнул Вольтера ногой.
– Это был не я, – возмутился тот.
– Тогда откуда ты знаешь, что тот сортировщик апельсинов чувствовал себя так плохо и вообще ходил к философу? – король начал впадать в состояние тоскливой сварливости, этим обыкновенно заканчивались все его философские беседы с апостолом просвещения. За такое влияние на Его Величество придворные Вольтера терпеть не могли, мечтая сбагрить зануду какому-нибудь другому европейскому двору.
– Мне рассказывали другие философы, – замялся Вольтер.
– А почем ты знаешь, что они не врут? – Его Величество задал вопрос, что называется «не в бровь, а в глаз».
– Ну… Они же энциклопедисты! – возмутился светоч просвещения.
– И к ним ходят сортировщики апельсинов жаловаться на жизнь? Я им что, для этого выделяю деньги? Чтобы они день-деньской валяли дурака, слушая ерунду про мучения сортировщика апельсинов? Нет, это невозможно! всплеснул руками король. – Все, секвестр бюджета на содержание гуманитариев. Однозначно! А твоя басня становится занимательной, ну-ка давай дальше! Расскажи-ка мне, на что идут казенные деньги, – король оживился и уставился на Вольтера грозными очами.
– И философ стал расспрашивать сор… сор… простите, – Вольтер трясущимися руками схватил со столика стакан воды и выпил его тремя жадными глотками, – в горле, знаете ли, пересохло… Так вот… Он, этот; сор… сор…
– Сортировщик апельсинов? – уточнил Его Величество.
– Д… да, – закивал философ. – Он сказал: «День-деньской…», то есть он не так сказал. Он сказал: «Каждый день я смотрю, как катятся по наклонному желобу апельсины. Я должен раскладывать их в три ящика.
Маленькие в один, средние в другой, большие в третий». Философ ответил ему: «Чем же ты недоволен? У тебя прекрасная работа!
Ты можешь думать о чем угодно, занимаясь ею!». А сор… сор…
– Сортировщик апельсинов, – подсказал король.
– Д… да, – снова кивнул Вольтер, – сказал: «О! Но эта ужасная проблема выбора!».
Луи XV внимательно смотрел на философа, явно ожидая продолжения.
– О, эта ужасная проблема выбора! – повторил Вольтер, подавшись вперед и нервно хохотнул.
Король помрачнел, как туча.
– И ради этого я отказался от нового охотничьего домика?! – взревел он через пару секунд. – Ради этого я спустил эти деньги на создание этой… эн… эн… тьфу!
Чтобы завтра же ноги твоей не было в Версале! И в Академии! И всех этих эн… эн… Вон!
Сортировщики апельсинов, ящики, выбор!
Дессанж!
– Да, сир? – сияющий парикмахер моментально предстал перед Его Величеством.
– От тебя и то больше проку, – буркнул король. – Как ты думаешь, какой мне следует надеть бант?
– Позвольте узнать, сир, какой вы наденете камзол? – поклонился Дессанж.
– Небесно-голубой с бриллиантовыми пуговицами, – ответил Его Величество. – Я хочу произвести на Франсуазу такое, знаешь, светлое впечатление…
– А шляпа, сир? В какой вы будете шляпе? – поклонился еще раз Дессанж.
– В белой, конечно, с лебедиными перьями, – улыбнулся король. – А на ней большая бриллиантовая брошь…
– Последняя деталь, о сир, воротник вашего камзола, сир, белый, как и чулки? – парикмахер поклонился и изящно переступил ногами.
– Да, – кивнул Луи XV.
– Тогда вам следует надеть голубой бант с бриллиантово-жемчужной подвеской, о сир, – почтительно ответил Дессанж.
– Вот видишь? – Его Величество повернулся к трясущемуся, как осиновый лист, Вольтеру. – А ты приплел! Сортировщика апельсинов, энциклопедию… Пошел вон! Без пенсии! А ты, Дессанж, начинай готовить меня к балу. Я хочу, чтобы крошка Франсуаза увидела короля таким, каким и не мечтала увидеть!
– Да, сир, – поклонился парикмахер и взялся за щипцы.
– Сир! – придворный письмоносец, шевалье де Бодрикур, церемонным шагом приблизился к Людовику XV. – Вам письмо! От Ее Величества, императрицы Всероссийской!
Личное.
Последняя ремарка означала, что это одно из ежедневных писем, которыми перебрасывались европейские монархи. Будь письмо «дипломатическим» и государственной важности, его бы доставил специально обученный офицер.
– Давай, – король сгреб конверт с подноса, распечатал, лениво пробежал глазами по строкам и пару раз улыбнулся. – Угуугу, – кивал он головой. – Ах вот она как!
Ну, ладно…
Людовик прищурился и вдруг на королевских губах появилась нехорошая дрожащая усмешка.
– Вольтер! – окрикнул он пребывающего в прострации философа, который покидал королевский будуар в сопровождении двух дюжих лакеев. – Не все потеряно, наш дорогой зануда. Повелеваю тебе присутствовать на балу.
Философ встрепенулся, не веря своим ушам и бросился было целовать королевские ноги, но Людовик спрятал их под табурет.
Гвардия правильно поняла указание и быстренько очистила королевский будуар от благодарной философии.
– Господи, и этого человека церковь считает бунтарем! – всплеснул руками Его Величество. – Не будь кардинал Флери так скуп, мог бы получить дополнительного проповедника.
– Нет, сир, – вступил в разговор Дессанж, надевая на лысеющую королевскую голову специальную сетку, чтобы парик не соскальзывал, – для проповедования требуются сообразительные острословы, следовательно, кардинал Флери поступает рачительно, не желая зря выбрасывать деньги.
* * *
– Белфегор! Явись! – Максимилиан де Полиньяк стоял перед зеркалом, на котором изобразил специальный каббалистический знак.
Зеркало отражало комнату, позади графа отчетливо виднелась дверь. Неожиданно она распахнулась и в нее вошел Белфегор в кургузом костюмчике с красной гвоздикой в петлице и несуразной кепке.
– Здравствуйте, товарищ! – приветствовал он графа.
Максимилиан обернулся и увидел, что демон уже расположился возле стола и налил себе воды из графина.
– Вы позволите, милейший? – Белфегор положил рядом с собой на стол пухленькую книжку. – Собрание сочинений Маркса, знаете ли… Надеюсь, что вы, юноша, тоже пожелаете послужить делу революции.
– Я желаю, чтобы ты, дух преисподней, доставил мне бриллиант «Питт», заявил граф, держа в кармане фигу на всякий случай.
Белфегор аж поперхнулся водой.
– Что сделать?!
– Добудь мне бриллиант «Питт» и я соглашусь быть твоим агентом, сеять идеи революции, – произнес Максимилиан, усаживаясь напротив демона праздности.
– Э… Ну, это потребует некоторого времени… – замялся Белфегор. – И я не смогу отдать тебе его насовсем… Только до полуночи.
– Вполне достаточно, – кивнул граф де Полиньяк.
– Тогда подпиши, – демон праздности сунул Максимилиану под нос договор.
– Нет, сначала бриллиант, потом подписи, – решительно отказался граф.
– А зачем тебе «Питт»? – подозрительно спросил Белфегор.
– Я хочу при всех объявить о том, что девственность Франсуазы де Пуатье – мнимая и предъявлю бриллиант в качестве доказательства. Всем известно, что любовницы дарят мне всяческие залоги любви. Король поверит, выгонит Франсуазу, а маркиза де Помпадур сможет остаться официальной фавориткой, я же получу обратно свой родовой замок, – честно ответил граф.
– А как быть с настоящим бриллиантом?
Он ведь, наверняка, будет на ней? – спросил Белфегор.
– Мне и нужен настоящий бриллиант!
Тот что на ней! – граф де Полиньяк вздохнул. – Боже! И этот демон умудрился облапошить половину Лувра!
– Значит, если я возьму настоящий бриллиант, то у нее не останется бриллианта?! – догадался Белфегор.
– Да, черт тебя дери! Ты забираешь у нее бриллиант «Питт», отдаешь его мне, она приезжает на бал без королевского подарка, а я предъявляю его королю, как доказательство влюбленности Франсуазы в меня! Ясно? Мадам Помпадур остается фавориткой и за это возвращает мне родовой замок! – граф де Полиньяк угрожающе сжал кулаки.
Ему ужасно захотелось намять непонятливому Белфегору бока.
– О! – в голове Белфегора неожиданно огненными буквами вспыхнули слова: «Мы должны помешать союзу графа де Полиньяка и Франсуазы де Пуатье!». – Неужели ты любовник Франсуазы де Пуатье?!
Демон праздности почему-то ясно представил, как его лишают всех заслуженных наград за такой провал. Белфегор, как ни пытался, никак не мог вспомнить, при каких обстоятельствах получил приказ не допустить «соединения» Франсуазы де Пуатье и Максимилиана де Полиньяка, но твердо знал одно – если это случится, операция провалена. Что за операция, кто ее разработал? «Я слишком много работаю», – озабоченно подумал Белфегор. «Совсем заработался… надо будет осторожно порасспросить моего безголового кузена Астарота».
– Я не был ее любовником! – вопил тем временем граф де Полиньяк и тряс демона праздности за грудки. – Она будет все отрицать, но король от этого только больше разозлится, потому что маркиза подтвердит, что послала меня соблазнить Франсуазу! А все знают, что если я иду кого-то соблазнять, то ни одна женщина не устоит! Понятно?
– А! – брови Белфегора взлетели вверх. – То есть вы хотите ее оклеветать?!
– Дошло, наконец… – выдохнул Максимилиан и отпустил дьявола.
– Прекрасный план! – воскликнул тот. – Почти такой же хороший, как был у Люцифера в отношении Евы! Я сию секунду приготовлю… ой, простите, то есть принесу бриллиант! Пару часов можете поспать. Не извольте волноваться, бриллиант будет у вас Бормоча подобную чушь, демон поспешно растаял в воздухе. От него только и осталось, что красная гвоздичка.
– Отлично, – потер ладони Белфегор. – Он скажет, что был любовником Франсуазы, она будет отрицать, король разозлится, маркиза де Помпадур останется фавориткой… и скоро народ восстанет против разврата и сумасшедших трат знати! Все идет как нельзя лучше. Представляю себе рожу моего кузена Астарота! Этот неудачник никогда не умел придумывать многоходовых комбинаций! Только на развлечения и годен!
Белфегор терпеть не мог красавца Астарота, которому с детства доставались все самые красивые дьяволицы и суккубихи, но однажды демон утонченного разврата действительно задел своего простоватого кузена по-настоящему. Королева Марго, демоническая красавица, пленила Белфегора. Тот пытался купить ее душу, предлагая баснословные богатства!
Каково же было его отчаяние, когда он узнал, что двоюродный братец Астарот додумался вселиться в одного мелкого, но симпатичного дворянчика Ла Молля, и соблазнил прекрасную королеву Марго! Белфегор, действуя через подвластных ему вельмож, добился казни дворянчика, в теле которого находился кузен, но только и всего. Астарот продолжал являться к Марго, до тех пор пока она не впала в маразм и не перебралась жить в монастырь, куца дьяволам любого ранга вход, как известно, строжайше запрещен.
С тех пор прошло почти триста лет, но Белфегор так и не забыл обиды. Можно сказать, что демон праздности добился таких высот в добывании душ, исключительно ради неутолимой потребности быть лучше лентяя Астарота, который за всю свою жизнь заполучил только души последних римских императоров. Однако, странное дело, демона утонченного разврата все любили, а Белфегора тихо ненавидели.
– Это все из-за его шаз, – сетовал демон праздности. – Каждый может стать любимцем, если родился с таким дефектом зрения!
Как только начинает поднимать веки – все в отключке! Это несправедливо!
Ощущение тотальной несправедливости судьбы побудило Белфегора стать первым демоном, специализирующимся на революциях.
Психоаналитик Адлер, познакомившись с демоном праздности на одной венской вечеринке, даже теорию вывел о том, что мол, всем движет желание преодолеть чувство собственной неполноценности, а порождаемая таким образом активность, суть, гиперкомпенсация…
* * *
Приготовления к балу неслись полным ходом. Маршал Сюлли вытаскивал картину с мольберта Фрагонара.
– Но она еще не закончена! – отчаянно сопротивлялся художник.
– Закончишь по дороге! – гаркнул на него раздраженный маршал, у которого в связи с предстоящей внезапной сменой фаворитки хлопот было больше, чем за всю прошедшую военную кампанию разом.
– Но…
В результате Фрагонар заканчивал картину в карете, бежал рядом с холстом всю дорогу, пока его несли через парк, пытаясь делать точные мазки, и только когда полотно повесили на нужное место, художник облегченно вздохнул, утерев пот со лба:
– Фу-у-ух, хоть ноги этой б… нормально нарисую!
Получившаяся женщина, которая вначале задумывалась как «Венера Милосская периода присутствия обеих рук», выглядела так, будто вот-вот свалится назад. Изгибы ее тела привели бы в ужас любого хирурга, как случай одновременного лондоза, кифоза и сколиоза.
Художник скривил рот.
– Надо что-то делать, – сказал он и вытащил бутылку со скипидаром.
Кое-что удалось подчистить, косые бока скрыть пышным платьем, ноги пририсовать так, чтобы ценитель искусства мог понять, как дамочка умудряется сохранять вертикальное положение с такими анатомическими дефектами.
– Чего-то не хватает, – пробормотал Фрагонар.
Мимо на бешеной скорости летел Буше, на ходу дописывая какой-то галантный этюд.
– Стой! – Фрагонар поймал коллегу в прыжке, схватив его за ноги.
– Тьфу! Дурак! – Буше сумел сделать немыслимый кульбит и удержать этюд наверху, не сделав «бутерброда» из незаконченной картины и мольберта.
– Иди сюда, – Фрагонар тащил собрата по «галантному несчастью» к своей картине. – Вот!
– Мама! – отпрыгнул назад Буше. – Что это?
– Это Венера Милосская, – неуверенно ответил Фрагонар.
Буше вывернул шею, чтобы понять, под каким углом надлежит рассматривать картину, чтобы увидеть в ней Венеру.
– Ты уверен? – переспросил он у коллеги.
– Нет, – честно ответил тот. – Может быть, пририсовать веревочки?
– Зачем? – округлил глаза Буше.
– Ну… Можно назвать картину «Поломанная марионетка», мол, аллегория несчастной женской доли, игрушки в руках жестокосердного мужчины… промямлил Фрагонар.
– М-м-м, – Буше почесал челюсть, – тогда тебе за нее не заплатят. По кодексу придворной живописи такая картина не будет считаться галантной. Знаешь, что…
Если вот сюда пририсовать какого-нибудь хлыща, прячущегося за портьерой и целующего эту дамочку в щеку, а вот тут приоткрытую дверь салона, да в руку этой развратнице шаль, за которой она, якобы, вышла, чтобы навестить припрятанного на ночь любовника…
– «Поцелуй украдкой»! – выпалил Фрагонар. – Ты гений, Буше! Ты гений!
– Я знаю, – скромно потупил взор главный придворный художник, вытащил из-за уха кисточку и побежал дальше, дорисовывая маркизу Монтерей в «купальном» сюжете. Проще говоря, обнаженная маркиза сидит на краю своей ванной и, приоткрыв рот, о чем-то мечтает. Несложно догадаться о чем.
* * *
– Не пойму, зачем мне переться на этот бал?! – возмущалась Вера Николаевна.
Невидимые силы приподняли ее на полметра от пола и в таком состоянии вертели перед зеркалом, наводя «неземную красоту».
Невидимые руки натерли мадам Савину грязью, от которой кожа приобрела жемчужный блеск, затем одели в самое прекрасное, нежное белье из бледно-розового шелка. Невесомые нижние юбки были накрыты подолом изумительного небесно-голубого платья, которое невероятно шло к светлым кудрям Франсуазы де Пуатье, в чьем геле пребывала Вера Николаевна. Прямо на ней подол начали замысловато расшивать жемчугом и голубыми топазами. Стоимость его увеличивалась с каждым стежком.
Тем временем, другие невидимые работники трудились над лифом, на отделку которого потребовалось метра три удивительного «бисерного» кружева из речного жемчуга и слоновой кости.
– Затем, что ты должна встретиться там с мужчиной своей мечты, выйти за него замуж, развязать имеющийся у тебя кармический узел и предоставить мне возможность вернуться домой, – ответила потомственная ведьма.
– Лично я не верю, что из всей этой затеи получится что-то хорошее, ответила мадам Савина. – И потом, он не делал мне никакого официального предложения! Кроме того вульгарного высказывания в столовой, этот граф не перемолвился со мной ни единым словом. Я видела его несколько минут! А вы утверждаете, будто это предназначенный мне судьбой мужчина!
– К сожалению, времени на предварительные амуры у нас нет, – ответила Ариадна Парисовна, возившаяся с каким-то странным титановым тиглем. Придется переходить сразу к сути вопроса: «Согласен, согласна, объявляю вас мужем и женой!». Ты знаешь, что он твой избранник, он знает, что ты избранница – чего зря время тянуть? Или ты хочешь справить золотой юбилей своей девственности?
Вера Николаевна задохнулась от возмущения, но не нашла что ответить.
– Все равно, вы же не можете дать стопроцентной гарантии, что все сложится удачно, – сказала она через минуту. – Если я не ошибаюсь, король собирается объявить меня своей официальной фавориткой на этом балу, и празднование моей помолвки с этим… м-м-м… нахалом, в планы Его Величества не входит!
– Есть такой вариант, – спокойно ответила потомственная ведьма, надевая сварочные очки и включая какой-то непонятный прибор, производивший лазерный луч. – Прямо из Версаля вы оба можете отправиться на Гревскую площадь, где вас благополучно казнят за измену родине.
– Что?! – мадам Савина побледнела. – Вы это серьезно?
– Конечно, – кивнула потомственная ведьма, опуская тигель в емкость с жидким азотом. – А ты что думала? Есть и другой вариант. Маркиза де Помпадур наймет людей, чтобы они закололи тебя еще на подъезде к дворцу, под видом ограбления. Тоже возможно.
– Ни черта себе! – Вера Николаевна несколько раз глубоко вздохнула, чтобы унять дрожь в коленях и позывы к мочеиспусканию.
– Но самое неприятное в том, что король вполне может сделать тебя своей любовницей насильно, а несчастного графа де Полиньяка, предназначенного тебе судьбой, отправить на Гревскую площадь в одиночестве, – потомственная ведьма вынула тигель из азота и сняла очки. – Ву-а-ля!
С этими словами Ариадна Парисовна открыла тигель и вытащила наружу… бриллиант «Питт»!
– Опустите ее пока, – скомандовала потомственная ведьма невидимым помощникам. – Не проявляйте никак своего присутствия, пока я не скажу «отомрите».
Помощники видимо согласились, потому что вся их бурная деятельность моментально прекратилась, а перед Верой Николаевной в недошитом платье невесть откуда появилась огромная, глухая ширма.
– Герцог! – позвала госпожа Эйфор-Коровина.
Лакей, услышавший ее вопль, бросился к кабинету его светлости, который уже два часа ожидал приглашения. Будучи в страшном волнении, Шуазель незаметно для себя самого выдул бутылку коньяка, отчего сделался, мягко говоря, неустойчивым.
– Госпожа Гурдан… Ик! – появился он в дверях, поддерживаемый двумя лакеями.
– О, Господи! – скривилась потомственная ведьма. – Как вы в таком состоянии будете убеждать короля выдать Франсуазу за этого де Полиньяка?
– Не бессспктесь, госпожа Гурдан, в таком состоянии я убеждаю Его Величество лучше вссе-сего. Ик! – заверил Ариадну Парисовну качающийся как камыш на ветру Шуазель.
– Мама, роди меня обратно! – простонала потомственная ведьма, проклиная странную привычку людей принимать спиртное вместо валерьянки. Вот ваш бриллиант!
Ариадна Парисовна сунула герцогу под нос потерянное им украшение.
– «Питт»! – от счастья первый министр на мгновение протрезвел. – Где вы его нашли?!
– На полу валялся, – уклончиво ответила потомственная ведьма.
– Не может быть! Я дважды все проверил, с палкой! – не верил счастью герцог.
– А под плинтусом смотрел? – госпожа Эйфор-Коровина уперлась руками в бока.
– Под плинтусом… Под плинтусом нет, не смотрел, – озадачился Шуазель. – А что такое «плинтус»?
– Не важно, – отмахнулась от него Ариадна Парисовна. – В семь выезжаем, иди проспись. Чтоб к этому времени был как огурец!
Лакеи, сообразив, что разговор между господами закончен, развернулись вместе с висящим на них герцогом, и начали его буксировку к спальному месту.
– Ни на кого нельзя положиться! – вздохнула госпожа Эйфор-Коровина. Эх!
Надо было эмигрировать в Германию, быть немецкой потомственной ведьмой… Там хоть дисциплина.
* * *
Одна за одной к Версалю подъезжали кареты. Из них выплывали дамы, больше похожие на йогуртовые торты с взбитыми сливками. На головах прически а-ля Помпадур, на ногах обувь а-ля Помпадур. Слышны были разговоры:
– Черт возьми! Так досадно было шить платье на один вечер! Интересно, что за моду выдумает новая официальная фаворитка?
– Говорят, она не пользуется белилами!
– Какой ужас! Как же я буду скрывать свои оспины?! Может быть, нам следует поддержать маркизу?
– Каким, извините, образом? Я бы поддержала! Страсть как неохота весь гардероб менять! Это же целое состояние!
– Еще, говорят, будто Франсуаза де Пуатье высокая как пожарная каланча!
– Хоть одна приятная новость, ненавижу эти ходули коротышки Помпадур… Ой! Нога! Ой! Кажется, я сломала ногу!..
– Самое страшное, дамы, что ей шестнадцать лет и она любит играть в мяч…
– Неужели нам придется играть в мяч?!
– Хорошо если только в мяч…
В общем, неопределенность действовала на придворные умы разлагающе. Паника нарастала, и к восьми часам бальные залы Версаля были до отказа заполнены тревожно гудящими, издерганными аристократами. Добрый десяток дам валялись возле стен в нервных обмороках, а мужчины настолько тревожились по поводу смены официальной фаворитки, что даже не думали воспользоваться беспомощным дамским состоянием.
Буфеты пришлось срочно «обновлять», потому что придворные, будто пассажиры рейса, следующего из Нью-Йорка в Дамаск через Дубай, накачивались всем спиртным подряд «для успокоения нервов».
