Текст книги "Разящая стрела амура"
Автор книги: Ирина Родионова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц)
Родионова Ирина
Разящая стрела амура
Выдержка из расписания судьбы на 19.08.2002 г.
09.30 – Вера Николаевна Савина отказывается начинать урок фортепиано из-за «неподобающей» одежды ученицы – обтягивающие брюк и короткий майки.
9.45 – Ариадна Парисовна Эйфор-Коровина просыпается и обнаруживает у себя под подушкой конверт.
10.00 – заплаканная ученица возвращается с директором ДМШ № 5 им. Н. П. Римского-Корсакова.
10.01 – Ариадна Парисовна высыпает клочки от мелко порванного письма в печку и поджигает, со словами: «Больше вы меня не проведете»!
10.30 – Вера Никрлаевна увольняется из ДМШ № 5 «по собственному желанию»
10.31 – госпожа Эйфор-Крровина открывает кухонный шкафчик и… находит там то же самое письмо. Целое и невредимое!
11.30 – мадам Савина влетает в комитет по образованию, с гневным требованием ввести единые нормы «приличной» одежды для школьников.
Требует регламентировать длину юбок, ширину брюк, форму укладки волос, запретить ношение вещей из эластичных и прозрачных материалов, а также обуви на каблуках.
11.31. – Ариадна Парисовна смывает в унитаз пепел, оставшийся после пятого сожжения письма, найденного утром.
С этого момента встреча мадам Савиной и госпожи Эйфор-Коровиной становится практически невозможной!
1. Нет порнографии!
Девятнадцатое августа не задалось с самого утра. Около миллиона горожан не смогли попасть на работу вовремя, потому что один из участков городского коллектора провалился в тоннель метрополитена. Через переходные станции сточные воды залили сразу три ветки, парализовав движение. Ближе к полудню на северо-западные районы обрушился смерч – впервые за всю гидрометеорологическую историю города.
Нужно отметить, что погода в этот день вела себя в высшей степени странно. Вначале казалось, что день будет солнечным и теплым, можно даже сказать, жарким. Около десяти небо внезапно почернело, как перед очень сильной грозой, но уже через полчаса очистилось. Вновь появилось яркое солнце, однако с совершенно ясного неба пошел проливной дождь, который прекратился так же внезапно, как и начался. Затем, буквально за полчаса, столбик термометра поднялся с девятнадцати градусов тепла, до двадцати семи, подул сильнейший ветер, моментально высушивший улицы, парки и крыши домов, отчего поднялась пыль.
Вера Николаевна Савина вышла из подъезда детской музыкальной школы № 5 и невольно зажмурилась от сильнейшего порыва ветра. Послышался легкий шорох песчинок, отскочивших от огромных, зеленоватых стекол ее очков. Бывшая учительница музыки сжимала в руках пачку нот, а в ее потертой сумке лежала трудовая книжка, квитанция из бухгалтерии об окончательном расчете, кошелек и жалоба на директора ДМШ № 5.
Суть ее коротко сводилась к тому, что директриса своими действиями способствует нравственному разложению учеников школы.
Взгляд Веры Николаевны упал на рекламный плакат, изображающий сексуальную брюнетку, засовывающую палец в рот. Слоган сообщал, что «Максим» это: «журнал, издатый для мужчин». Мадам Санина чуть не задохнулась от пыли и негодования.
– Неудивительно, что мои ученицы ходят полуголыми и считают это нормой! – воскликнула в сердцах Вера Николаевна и даже топнула ногой.
Проезжавший мимо роллер с удивлением обернулся на женщину «бальзаковского возраста», одетую в коричневый шерстяной костюм и белую блузку дореволюционного фасона. Это летом-то! В двадцатисемиградусную жару! Казалось, что мадам Савина ушла со съемочной площадки фильма о чиновниках тридцатых годов. Роллер решил сделать еще круг. Ему захотелось посмотреть, настоящая ли коса уложена вокруг головы странной дамочки, орущей на рекламный щит. Однако судьба не предоставила ему шанса. Заглядевшись на Веру Николаевну, молодой человек влетел в фонарный столб.
Странная женщина с косой вокруг головы неожиданно обернулась, сделала несколько шагов в направлении кряхтящего роллера и выпалила:
– Вот так! Чтобы не пялился на разврат!
Больно?! Мало! Надо было носом, или лучше уж сразу тем местом, что глаза заставляет на всякую дрянь смотреть!
Молодой человек с ужасом посмотрел на приближающуюся в нему мегеру. Ее хищно изогнутый красный рот «в нитку», а рука с кипой каких-то тетрадей угрожающе поднялась вверх. Роллер неуклюже перевернулся на карачки, поспешно поднялся на ноги и быстро укатил, повертев пальцем у виска.
– Лечиться надо! – крикнул он, отъехав на безопасное расстояние.
Вера Николаевна беспомощно дернулась вперед, но сообразив, что юного любителя порнографии ей уже не догнать, развернулась, плюнула на рекламный щит и промаршировала в метро.
* * *
Утром девятнадцатого августа уютный бревенчатый коттедж, сосновый лес, теплая, чистая речушка и даже сосед, генерал в отставке, перестали радовать потомственную ведьму.
– Это не может продолжаться! – возмущалась Ариадна Парисовна, выходя из санузла.
Потомственная ведьма открыла дверь уютной веранды и тут же вскрикнула, будто увидела гадюку.
– Ай! Да что же это такое?!
На кухонном столе было письмо! То самое, которое она в пятый раз за утро сожгла, а пепел отправила в канализацию! Депеша в конверте из желтоватой, плотной бумаги стояла, прислоненная к сахарнице, как ни в чем не бывало. Будто бы не жгли ее в печке или пепельнице, облив керосином или на газовой конфорке, целиком или клочками!
– Нет! Тебе меня больше не поймать!
Я не желаю знать, где и во сколько меня ждут очередные проблемы! Не поеду ни на какие мосты, ни на какие кладбища! Во! Видали?! – потомственная ведьма показал северо-западу фигу. – Ни за что не буду открывать!
Разгневанная Ариадна Парисовна бросилась в сарай. На одной из его многочисленных, захламленных полок должна быть банка серной кислоты. Госпожа Эйфор-Коровина открыла дверь пошире, чтобы свет свободно проникал внутрь.
– Ни черта не видно! – потомственная ведьма осмотрела стеллажи. Может здесь?
Она выдвинула из-под нижней полки картонную коробку с красками.
– Ой! – вырвалось у нее от испуга.
Поверх банок с засохшей краской лежало письмо в желтоватом конверте!
– Нет! – крикнула на него Ариадна Парисовна и с грохотом задвинула коробку обратно. – Я все равно найду эту дурацкую банку!
С этими словами госпожа Эйфор-Коровина влезла на какой-то ящик.
– Ой! – она пошатнулась. Письмо поджидало ее на верхней полке!
– Нет! – крикнула еще раз Ариадна Парисовна и решительно заставила желтый конверт жестяной банкой.
Потомственная ведьма взяла ящик, переставила его к противоположной стене и начала осматривать другие стеллажи.
– А, вот она! – госпожа Эйфор-Коровина схватила банку с надписью H 2SO 4. – И ты здесь!
Упрямое письмо оказалось прямо под емкостью с серной кислотой!
– Ну, иди сюда, – злорадно сказала Ариадна Парисовна, слезла с ящика, поставила банку на верстак, осторожно открыла и опустила туда назойливую депешу. – Вот так-то!
Потомственная ведьма довольно потерла руки, увидев, что остатки письма растворились в бесцветной жидкости. Закрыв опасную емкость, госпожа Эйфор-Коровина пошла в дом, напевая себе под нос танец с саблями Хачатуряна. Возле крыльца она остановилась как громом пораженная. На ступеньках лежало письмо!
– О, Господи! – только и смогла простонать Ариадна Парисовна.
Потомственная ведьма схватила ненавистный конверт, развернулась на пятках, быстрыми шагами подошла к компостной яме соседей и бросила его туда. Вернулась к крыльцу., письмо торчало в двери!
– А-а-а! Не могу больше! – госпожа Эйфор-Коровина схватила себя за волосы и потянула их вниз.
Обессилев от борьбы, она уселась на крыльцо и закрыла лицо руками.
– Если я открою этот конверт, там окажется какое-нибудь дурацкое указание ехать куда-нибудь, – Ариадна Парисовна начала рассуждать вслух, ив конце концов я там окажусь! Но если я не открою письма, тогда не буду иметь ни малейшего представления, куда явиться и никак не смогу туда попасть… Эврика! Положусь на свой склероз!
С этими словами потомственная ведьма направилась в дом, решив, что через некоторое время сама по себе совершенно забудет про это письмо. Если даже ей понадобится его найти – ничего не получится.
– Пропало же так пятьсот рублей, – сказала она сама себе, заходя в комнату.
И не одни они! Все ценности и документы, которые госпожа Эйфор-Коровина убирала куда-нибудь, чтобы «не забыть», исчезали бесследно, но, похоже, только не это письмо!
– Это невыносимо! – возмутилась потомственная ведьма, войдя в гостиную.
Желтоватый конверт красовался на каминной полке, нагло закрыв собой фотографию соседа Семена Степановича, генерала в отставке!
– Я тебя не вижу! Просто не замечаю, – Ариадна Парисовна твердо решила игнорировать прилипчивую корреспонденцию.
Она взяла метелку из перьев и начала обмахивать корешки книг на полках. Дойдя до самой последней, опять наткнулась на письмо.
– Ничего не замечаю, ничего не вижу, – госпожа Эйфор-Коровина повторила это как заклинание.
Повесив метелку на крючок, Ариадна Парисовна пошла на кухню, открыла холодильник… письмо лежит на верхней полке. Двигаясь, будто сомнамбула, потомственная ведьма закрыла холодильник, медленно повернулась и распахнула створки кухонного шкафа. Письмо стояло, опершись на банки с крупой! Госпожа Эйфор-Коровина захлопнула шкаф и бросилась в спальню собирать вещи.
Когда потомственная ведьма вошла в свою самую уютную и любимую комнатку, она тихо осела по дверному косяку. Письмо ожидало ее на подушке.
Схватив сумку с документами, кошелек и ключи от машины, Ариадна Парисовна не оглядываясь, с вытянутой рукой шагала к рубильнику. Отключив во всем доме электричество, закрыв газовый кран и заперев двери и ворота, потомственная ведьма прыгнула в машину. Будто спасаясь от привидений, она мгновенно утопила педаль газа так, что несчастный «Фольксваген» взвыл, и чуть было не заглох, рванувшись с места.
Только выбравшись на шоссе, госпожа Эйфор-Коровина боязливо огляделась по сторонам. Убедившись, что письмо не лежит на приборной панели, не поджидает ее в бардачке и не болтается на ароматической елочке, потомственная ведьма вздохнула с облегчением.
– Оторвалась…
Окончательно успокоившись, Ариадна Парисовна включила радио и, весело напевая, покатила в город.
Возле подъезда городской квартиры ее встретил дворник, который несмотря на ранний час, уже был вынужден опираться на метлу.
– Здрас-с-сьте, – он приветственно качнулся.
– Здрасьте, – ответила ему госпожа Эйфор-Коровина, осторожно огибая коммунального служащего.
Несколько раз Ариадна Парисовна думала о том, чтобы наложить на него антизапойное заклятье, но каждый раз отказывалась от этой мысли. Во-первых, зачем лишать одинокого человека единственной радости в жизни, а во-вторых, если кипучую натуру дворника с утра не умерить, то неизвестно, чем это может закончиться. Дворник, как представитель пролетариата, был крайне озабочен борьбой с «антинародным режимом», но к счастью, после утреннего пива на нее не оставалось сил. Страшно подумать, что произойдет, прекрати он потреблять «успокоительное».
Дворник презрительно посмотрел потомственной ведьме вслед.
– Буржуи… Эй, дамочка! У вас взади торчит!
Госпожа Эйфор-Коровина почувствовала, что у нее холодеют ноги. Она медленно сняла спортивную куртку и схватилась рукой за перила. На спине, скотчем, крест-накрест было приклеено письмо…
* * *
Вера Николаевна Савина отметила возмутительный искусствоведческий факт: как только порнографии исполняется больше ста лет, она теряет непристойность в глазах общества и превращается в произведение эротического искусства, а после двухсот лет вообще становится «классикой». Всех порнографов века XVIII в XX признали классиками! Их абсолютно безнравственные работы, изображающие несовершеннолетних девиц в самых пикантных позах, украсили лучшие музеи мира! Это чрезвычайно возмущало Веру Николаевну. По ее мнению, такие попустительства совершенно не приемлемы. Неужто в XXII веке все грязные картинки класса «XXX», со страниц журналов, «издатых для мужчин», тоже станут классикой и начнут выставляться в музеях?
Мать Веры Николаевны, Зинаида Михайловна, всю жизнь держала дочь в «ежовых рукавицах». Зорко бдила, чтобы «ни с кем ничего» до вступления в брак. Однако, поскольку в 80-х годах, даже в СССР, этот старомодный обычай отжил свой век и в брак все чаще начали вступать, чтобы скрывать последствия этого самого «чего», Вера Николаевна осталась за бортом ладьи семейного счастья. Зинаида Михайловна предвидела и этот вариант.
– Если до тридцати не выйдешь замуж, то целомудрие можно нарушить, ради рождения ребенка, – говорила Зинаида Михайловна сурово. – Договоришься с каким-нибудь приличным мужчиной. Хоть эта помощь и очень деликатного свойства, но чистой душой и телом женщине в этом не откажет ни один сознательный гражданин.
В общем, дожила Вера Николаевна до тридцати целомудренно, играя на треугольниках в малом филармоническом оркестре.
В тридцать попросила дирижера стать отцом ее ребенка, без всяких обязательств. Дирижер отказался. Тогда Вера Николаевна, поджав губы, попросила об этом скрипача-солиста, тот сослался на некоторые проблемы в этой сфере и тоже отказался, но мадам Савина не сдалась. Она твердо знала, что прошлое ее кристально чисто, а цель – священна. Это дало ей силы, чтобы попытать счастья с пианистом, с барабанщиком, с виолончелистом и кларнетистом. Горю Веры Николаевны посочувствовала арфистка. Арфистке было шестьдесят восемь лет и она знала толк в жизни. На сцену всегда выплывала в темно-зеленом бархатном платье, в перьевом боа, платиновом парике а-ля Мэрилин и огромных «тортильих» очках во все лицо. Многие зрители весь концерт только на нее и смотрели. Пожилая Монро, раздвинув ноги, страстно прижимается к арфе, придавая при этом своему лицу самые невообразимые, страстные выражения.
– Зина, ты зря тратишь время. Среди знакомых ты отца для ребенка не найдешь. Здесь же миллион всяческих ограничений! Вдруг жена узнает? Или, может быть, ты сейчас алиментов не хочешь, а потом… мало ли что…
– Да я никогда! – вспыхнула целомудренная Вера Николаевна.
– Ты зря не кипятись, – арфистка элегантно стряхнула пепел с «Примы», которую курила через двадцатипятисантиметровый антикварный мундштук. – Бери лучше путевку и поезжай в дом отдыха.
– Какой дом отдыха? – целомудренные глаза мадам Савиной полезли вверх. – Сейчас же ноябрь месяц! Я что, должна буду целыми днями в номере сидеть?
– Во-первых, ноябрь идеально подходит.
Народу не будет, тебе конкуренции меньше, по принципу «на безрыбье»… ну да ладно.
Во-вторых, ты должна будешь в номере не сидеть, а лежать. В-третьих, обязательно не одна.
– Что?!
Но, увы! В наш испорченный век даже на курорте никто не отважился осквернить такое закаленное целомудрие. Мужчины склоняли головы, терли переносицы, кряхтели, рассыпались в пространных объяснениях, но все как один в итоге отказывались категорически.
Вернулась мадам Савина такой же невинной, как и уезжала. Кроме того, у арфистки кроме длинных рук был еще и очень длинный язык. Месяца полтора Вера Николаевна сносила смешки за своей спиной и сальные шутки в курилке, а затем ушла из оркестра «по собственному желанию», в ДМШ № 5 им. Н. П. Римского-Корсакова, но как мы уже знаем, это учреждение оказалось кузницей разврата.
* * *
– Как? Я спрашиваю, как в таких условиях можно заниматься морально-нравственным воспитанием?! – стучала она кулаком по огромному, полированному столу начальника комитета по образованию. – Как можно прививать подрастающему поколению понятия о приличиях, когда все считавшееся неприличным всего двадцать лет назад, сегодня норма?!
Начальник комитата утирал пот со лба, разводил руками и пожимал плечами. Полчаса назад эта женщина в коричневом костюме фасона догороховских времен и огромных очках в роговой оправе, ворвалась в его кабинет, потрясая кипой нот, начав яростно критиковать современную эстетику одежды. На вид ей было лет сорок, сорок пять. Тонкие, плотно сжатые, красные губы в нитку; блеклые веснушки вокруг острого носа: выступающие скулы; пронзительные серые глаза; огненно-рыжие волосы заплетены в толстую косу, аккуратно уложенную вокруг головы; точеная фигура…
«Пожалуй, если с нее убрать весь старомодный хлам, весьма эффектная получилась бы женщина», – неожиданно для самого себя подумал начальник и тут же сам себя одернул. – «Хотя, нет, пожалуй… Не дай Бог с такой мегерой оказаться где-нибудь… наедине…».
– Э… простите… а чем я могу помочь? – вставил он робко, улучив момент, когда незнакомка переводила дыхание.
– Как?! И вы еще спрашиваете?! Запретить!
– Что запретить? – осторожно поинтересовался начальник, непроизвольно шаря рукой под крышкой стола. Раньше он был кассиром в банке, а там, как известно, под крышкой каждого стола каждого кассира, находится кнопка вызова вооруженной охраны.
– Все! – последовал ответ.
– Все? – брови начальника взлетели вверх.
– Нет, ну кое-что конечно, можно оставить, даже ввести специально, примирительно кивнула головой дама.
Начальник покосился на ее грудь, вздымающуюся и опускающуюся как нос корабля в семибалльный шторм, и с тоской подумал: «Какую женщину загубили!».
– Хорошо, изложите свой проект на бумаге и представьте, как только будете готовы, – сказал он, стараясь выглядеть предельно серьезно и сурово.
– Зачем эта волокита?! – последовал раздраженный ответ.
Тонкая рука с узкой белой кистью и длинными красивыми пальцами легла на стол.
Начальник недоуменно посмотрел на эту руку, затем поднял глаза на ее обладательницу. «Э-э-х… Кто ж тебя так обидел, красавица?», – подумал он, глядя на плотно сжатые губы и круто изогнутые брови.
– Но мы не можем так вот… Э-э…
С бухты-трахты… то есть барахты, взять и запретить, – развел руками главный по образованию.
– Вы – тряпка! – раздалось в ответ.
Начальник такого никак не ожидал, поэтому в первую секунду просто не поверил своим ушам.
– Всего-то нужно ввести правила, запрещающие неприличную одежду! Проще говоря, сделать так, чтобы девочки ходили в школу одетыми, а не голыми!
– Ну, знаете! – начальник начал терять терпение.
Взглянул на незнакомку еще раз и почему-то не смог сдержать восхищенный вздох.
Все-таки вот это вулкан! Какая страсть!
– Голым у нас никто не ходит, – он положил совершенно мокрые ладони на стол, – за этим следит милиция. Поэтому в специальном распоряжении со стороны нашего комитета, не вижу необходимости…
– Вы издеваетесь?! – женщина вскочила.
Ее тонкий красный рот изогнулся подковой. Она схватила свою нотную пачку, замахнулась ей на совершенно вспотевшего чиновника, издала нечленораздельный дребезжащий звук и быстро пошла к двери.
Взявшись за ручку, она обернулась и крикнула:
– Вы мне ответите за потворство разврату! Я на вас найду управу! Я обращусь в средства массовой информации! В органы прокуратуры! В международные организации по борьбе с порнографией!
И выбежала вон, хлопнув дверью.
Начальник только и смог, что шумно выдохнуть.
– У-ф-ф… – затем нажал на кнопку селектора. – Людочка! Принесите мне минеральной воды.
Секретарша сочувственно посмотрела на шефа, который утирался платком, периодически бормоча что-то вроде:
– Что ей было надо? Так и не понял…
Брюки, юбки, в обтяжку, порнография…
Б-р-р! Людочка, по какому вопросу приходила эта женщина? – обратился он, наконец, за помощью.
– По вопросу незаконного увольнения, – тут же ответила секретарша.
– Чьего увольнения? – брови начальника опять взлетели вверх.
– Минуту, – Людочка выскользнула из кабинета, а через несколько секунд вернулась с журналом регистрации посетителей. – Вот. Вера Николаевна Савина, учительница музыки, жалоба на незаконное увольнение. Утверждает, что ее уволили из-за неподобающей одежды.
– Откуда? – брови начальника забрались на рекордную высоту.
– Из детской музыкальной школы № 5, – ответила секретарша.
– Ну и порядки… – вздохнул главный образовательный чиновник. Драконьи!
Людочка, что же они там носят, если костюм этой Савиной «неподобающий»?
– Не знаю. Виктор Аркадьевич, – ответила Людочка, не глядя на шефа.
– Дурдом… – подвел печальный итог начальник. – Кстати, вы, Людочка, сегодня прекрасны, как всегда.
– Спасибо, Виктор Аркадьевич, – сухо ответила секретарша, поправляя полы бесформенного, выцветшего пиджака.
Выйдя из кабинета, Людочка бросила журнал регистрации на свой стол и выдохнула зло:
– Маньяк чертов!
Через месяц после назначения Виктора Андреевича, все сотрудницы комитета, одна за одной, начали облачаться в страшные, бесформенные балахоны, делать гладкие прически и постепенно сводить на нет пользование косметикой и парфюмерией. Все молодые девушки уволились «по собственному желанию» в течение следующих двух месяцев. Дело в том, что, завидев очертания женской фигуры, Виктор Андреевич совершенно терял контроль над собой, а если еще чуял запах духов!.. Первые дни Людочка спасалась от начальника, буквально, бегством в женский туалет. Затем он к ней немного привык, да и она сама усвоила некоторые правила: не смеяться, не улыбаться, не смотреть Виктору Андреевичу в глаза, одеваться как можно страшнее, не душиться. И то… Секретарша тяжко вздохнула. Если не возраст, давным-давно бы уволилась! Не так-то просто найти работу в пятьдесят три года.
– Только бы до пенсии досидеть, – жаловалась она 54-летней бухгалтерше.
– И не говори, – вздыхала та, надевая на нос огромные очки с зеленоватыми стеклами. – Хоть в навозе перед рабочим днем валяйся!
– Боюсь, от этого станет только хуже… – бросила загадочную фразу Людочка.
* * *
– Здравствуйте, – Вера Николаевна, прорвав наружную охрану и, раскидав десяток секретарей, влетела к редактору новостей областного телеканала. – У меня для вас есть материал!
– В самом деле? – спросил редактор.
Он опустил очки на кончик носа и внимательно оглядел вошедшую даму с ног до головы. «Пожилая стерва», заключил редактор в результате осмотра. Рыжая коса вокруг головы, толстенные очки, плотно сжатые губы, кошмарный костюм и белая блузка, застегнутая до самого подбородка – мрак!
– В детской музыкальной школе № 5 распространяют порнографический образ мышления, а комитет по образованию потворствует разврату! – заявила мадам Савина.
– В самом деле? – редактор приподнял брови и нажал кнопку вызова охраны.
– Да! – Вера Николаевна бухнула на стол свои потрепанные ноты.
– Ив чем здесь новость? – флегматично поинтересовался редактор, с единственной целью потянуть время до прихода охранника.
– Этому надо положить конец! Вы обязаны это сделать! – мадам Савина села за стол и уставилась на представителя четвертой власти.
– В самом деле? – тот непроизвольно отпрянул назад.
– Что вы заладили «в самом деле», «в самом деле»?! Делайте что-нибудь!
– Что? – редактор постарался придать своему оплывшему лицу заинтересованное выражение.
– Положите конец! – Вера Николаевна с размаха стукнула кулаком по столу.
– Ни за что… – вырвалось у редактора. – То есть, я хотел сказать, конечно…
– Вызывали, Максим Карпыч? – в кабинет вошел охранник.
– Спасибо за интересный рассказ, – облегченно вздохнул редактор и кивнул Вере Николаевне. – Наш сотрудник покажет вам выход.
– И вы туда же?! – голос мадам Савиной исполнился горечи. – Значит, вы тоже в этом участвуете?! Вы хотите полного развращения молодежи?! Вот вам!
И Вера Николаевна, что было сил, огрела Максима Карпыча нотами по голове.
– Долой порнографию и пропаганду развра-а-ата! – кричала мадам Савина, приземляясь на газон перед телецентром. – Я этого так не оставлю, я привлеку общественность!
Погрозив кулаком «губителям нравственности», Вера Николаевна отправилась на главную городскую площадь.
* * *
Мрачная как туча Ариадна Парисовна сидела в своем рабочем кабинете за столом.
Письмо лежало перед ней.
– Ну ладно, я тебя открою, – сказала потомственная ведьма густым басом. – Но все равно никуда не поеду!
Госпожа Эйфор-Коровина протянула руку к конверту, но в последний момент передумала.
– Нет, сначала попробую последнее средство! Такого не выдержит никакая магия.
Сказав это, потомственная ведьма положила письмо в сумку. Через пятнадцать минут она уже подъехала к метро, купить удостоверение санитарного инспектора.
– Фотографию надо, три на четыре, – лениво сообщил продавец документов. – Возьмете, может, на всякий случай, еще удостоверение пожарного инспектора? Есть «почетные доноры», вот «контролер на транспорте» тоже очень хорошо разбирают…
– «Пожарного» еще возьму, – поразмыслив, решила Ариадна Парисовна.
– Здесь все то же самое, что у санитарного, фотография три на четыре. В ателье через дорогу делают поляроид на документы. Подходите с фотографией, все оформлю.
– Спасибо, – пробормотала потомственная ведьма.
– Если еще что-нибудь возьмете, могу все за стошку отдать, – предложил услужливый продавец.
– А удостоверения почетного ликвидатора, или чернобыльца есть?
– Щас нету, но они уже отходят, – махнул рукой торговец, – возьмите лучше «почетного спасателя России», корка в натуре отпад, к ней даже значок прилагается.
– Вы что, любой документ можете состряпать? – поразилась Ариадна Парисовна.
– Ага, – кивнул развязный парень в бейсболке и круглых черных очках, хоть «инвалида 1812 года».
– Давай инвалида 1812 года, – улыбнулась ведьма.
– Какой группы? – на лице торговца ни тени иронии.
– Первой, – Ариадна Парисовна заморгала глазами, в надежде, что происходящее ей снится.
– Зачем первой? – удивился продавец. – Берите лучше третью! С правом работы, а льготы те же!
– Ладно, давай третью, – согласилась потомственная ведьма.
– Значит, приносите мне сейчас три фотографии и стольник, о'кей? парень внимательно посмотрел на предприимчивую старушенцию поверх очков.
– О'кей, – кивнула госпожа Эйфор-Коровина и побежала в фотоателье.
– Бодренькая бабуся, – уважительно протянул продавец вслед потомственной ведьме, приподняв очки.
– Вот так, и никакой магии не надо, – проворчала госпожа Эйфор-Коровина, отойдя чуть подальше.
Через двадцать минут она вернулась с блоком из четырех фотографий. Парень ловко вырезал три ровненьких портретика нужного размера, приклеил их на корки и вытащил из нижнего ящика мешок с печатями.
– Так, это у нас пожарка, – бормотал он, высовывая кончик языка, – это ветеринарка… Нет, ветеринарка нам сейчас не нужна.
О! Вот это вещь, печать прокуратуры! Но мы ее только для розыгрышей пользуем, всерьез опасно. Там люди с юмором, конечно, но до известных пределов. Куда же санитарка завалилась? А, вот! Что еще нужно? Так-так…
Что еще? А, ВТЭК! Вот он, любимый… Фотографию лишнюю возьмите, может, потом еще что надумаете. Или в библиотеку записаться вдруг захочется… Ха-ха!
Вытащив три нужные печати, продавец аккуратно разложил корочки перед собой, проверил, хорошо ли держаться фотографии.
– Паспорт с собой есть? – спросил он по-деловому, вытаскивая из кармана спортивных штанов перьевой «Паркер».
– Есть, – потомственная ведьма протянула торговцу документ.
– Т-а-а-к, – молодой человек открыл «ксиву», сдвинул кепку на затылок, закусил кончик языка и медленно, правильным каллиграфическим почерком, черными чернилами вписал все, что нужно, во все три документа.
У Ариадны Парисовны глаза на лоб лезли, когда она смотрела, как загорелая, крепкая рука выводит красивыми круглыми буквами:
«Ариадна Парисовна Эйфор-Коровина… инвалид войны 1812 года… III группа… выдано 19.08.2002 г.». Затем умелец ловко поставил нужные печати на каждый документ, так, чтобы цветной кружок попадал на угол фотографии.
– Готово, – сообщил молодой человек. – Щас посохнет децл…
– Отпад, – только и смогла выговорить Ариадна Парисовна, вытаскивая из кошелька зелененький стольник.
Продавец профессионально протянул между пальцев надпись «The United States of America», пошкрябал щеку Франклина, проверил наличие его водяного портрета и защитной полоски, затем удовлетворенно кивнул.
– Еще что надумаете, приходите, – дружелюбно предложил он потомственной ведьме. – Постоянным клиентам – скидка.
– Обязательно, – улыбнулась та, сгребла в сумку все свои три корки и направилась к машине. – Вот сервис! Раньше, блин, за какой-нибудь справкой в жилконтору неделю надо было ходить! А теперь… Красота!
Осталось только осуществить задуманный план.
* * *
Вера Николаевна вышла на проспект, к универмагу, где обычно стоят протестующие. Пройдя вдоль длинного ряда граждан, мадам Савина увидела, что все они с плакатами. Надписи самые разнообразные: «Нет расширению НАТО!», «Долой антинародный режим!», «Россия для русских!», «Янки гоу хоум!», «Мерседесы – буржуям, трамвай – народу!», «Свободу Милошевичу!», «Руки прочь от Хусейна!» и так далее.
– Понятно, – кивнула Вера Николаевна.
Вытащила из портфеля ручку и написала на оборотной стороне «Романсов» Чайковского: «Нет распространению порнографии и пропаганде гомосексуализма!». С этим «плакатом» мадам Савина встала в самый конец цепочки протестующих, держа «Романсы» перед собой, на уровне груди. Соседняя старушка заинтересовалась лозунгом, наклонилась, прочитала, потом подняла на Веру Николаевну удивленно-возмущенные глаза.
– Ты чего, милая, день перепутала? – спросила она у мадам Савиной.
Проходивший мимо мужчина, окинул сочувственным взглядом Веру Николаевну, и бросил в ее раскрытый портфель пятьдесят копеек.
– Что? – мадам Савина протянула руку вслед неизвестному жертвователю, но он уже скрылся в толпе, тогда она повернулась к тетке. – Что вы говорите?
– День, говорю, ты перепутала! – повторила та.
– В смысле? – наморщила брови Вера Николаевна.
– Рвать и жечь современных писак приходи завтра, а сегодня все ваши митингуют перед зданием библиотеки, – терпеливо объяснила протестующая с плакатом «Ленин, Сталин, Партия!». – Тебе туда, наверное. Торопись, а то потом скажут, что ты не с начала пришла, и ни хрена не заплатят.
– Ничего не понимаю, – тряхнула головой мадам Савина.
Решив не вступать в диалог с пожилой коммунисткой, Вера Николаевна гордо расправила плечи, откашлялась и неожиданно громким и звонким голосом выкрикнула:
– Граждане! Со всех сторон на наших детей обрушивается порнография! Они уже проходят ее в школах, где равнодушные учителя выдают это грязное явление за мировую художественную культуру; по мы забыли, что Фрагонар, Фальконе и Леверенс – это всего лишь грязные порнографы, рисовавшие сальные картинки для вельможного разврата…
Остальные протестующие разом прекратили все свои разговоры и столпились вокруг мадам Савиной. Воодушевленная успехом, Вера Николаевна с жаром продолжила:
– Так, на сто пятнадцатой странице учебника по истории музыки, для пятого класса детской музыкальной школы помещен интимный портрет Луизы О'Мэрфи, пятнадцатилетней любовницы Людовика Возлюбленного, работы знаменитого порнографа Буше…
