Текст книги "Наваждение"

Автор книги: Ирина Островецкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 43 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]

Поездка оказалась безнадёжно пустой и глупой. Никого он не нашёл по указанному адресу. Никто его не ждал в далёкой чужой стране. Бюрократическая машина дала сбой, новой болью отозвавшийся в израненном сердце Мирона. Оставаться на чужбине не захотел. Чужая сторона не привлекла. Взял билет в самый южный город на берегу моря, и отправился в путь.

В местном Районо Мирону предложили работу в районной школе. Отказываться не было причин, и он взял направление. Уже через день Мирон впервые вошёл в один из закреплённых за ним классов.

Встреча с детьми оказалась не такой, как он предполагал. За партами сидели особые дети, у многих из этих ребят война отобрала счастливое детство. Сложности возникли с первых минут общения с забывшими о дисциплине подростками. Пришлось с боем завоёвывать доверие и внимание своих учеников. У него получилось, и теперь он, ощущая свою первую послевоенную победу, сидел в своей комнатке, которая находилась в здании школы, и прислушивался к шуму за окном. Он так и остался одиноким, а после войны прошло уже больше десяти лет. Сейчас кто-то из этих восьмиклассников мог бы быть и его сыном. Таким же умным и талантливым, как он сам.

Директор школы, Алексей Иванович, предупредил, что в школе учатся дети из посёлка, и из детского дома, что почти у самого города. Просил быть сострадательнее, именно, к одиноким ребятишкам, что живут в детском доме. Мирон и сам понимал всю серьёзность проблемы безотцовщины, причинённой войной, и того толстого мальчишку старался не замучить своими вопросами. Ведь именно тот пацан и был одним из воспитанников детского дома, и он понравился Мирону своей откровенной наглостью.

На первом своём уроке, который Мирон провёл в одном из восьмых классов, он, как профессиональный педагог, был поражён совершенной дремучестью своих учеников. Новую тему на том уроке они так и не освоили за те жалкие двадцать минут, которые, с натяжкой, остались на объяснение нового материала. Только этот толстяк и смог кое-как ответить на поставленные Мироном вопросы.

ФАКУЛЬТАТИВЫ ПО МАТЕМАТИКЕ

После первых, проведенных им уроков, Мирон отчётливо понял, что необходимо было начинать с повторения материала седьмого класса, иначе двигаться вперёд было просто невозможно, но времени на повторение на уроках не было совсем, и Мирон испросил разрешение заниматься со своими учениками после уроков. Он даже оплаты за часы не потребовал. Директор школы пошёл навстречу требованиям нового учителя, и уже со следующего понедельника тот должен был приступить к факультативу по математике, но следовало съездить в детский дом, и там договориться о лишних часах занятости учеников. Там тоже отказа не последовало. Местная директриса отнеслась с пониманием к предложению Мирона. Зато, с «поселковыми» ребятишками возникли серьёзные проблемы.

Дети с большим недовольством оставались после уроков. Родители некоторых учеников были против «зряшной» траты времени, и забирали своих чад с факультатива, сердито объясняя Мирону, что на огороде работы непочатый край. Детдомовцы, молча и послушно, но, с опущенными головами заняли свои места перед первым факультативом, и Мирону пришлось их заинтересовывать. Он приступил к первому, самому ответственному для него, уроку, к которому он так долго и тщательно готовился.

Весь тот первый урок был потрачен на пустую болтовню, но Мирон не жалел о зря потраченном времени. Ему показалось, что его ученики покинули кабинет математики совсем в другом настроении.

Пролетали дни. На факультативные занятия постепенно собрался весь поток восьмого года обучения. Дети приходили сами, без особых приглашений. Стали посещать занятия ученики из седьмых классов, и Мирон воспрянул духом. Он был горд своей первой послевоенной, и очень важной для него самого, победой.

Постепенно Мирон всё более близко знакомился со своими учениками, и уже по справедливости мог оценить способности каждого из них. Он не спешил ставить двойки за неверные ответы, и каждый раз добивался того, чтобы его понимали. И его стали понимать не только учителя. Его стали уважать сами ученики, эти безудержные фантазёры и бунтовщики. Каждое занятие с каждым уроком всё больше задерживалось на столько, что однажды директор школы сделал Мирону замечание. Дескать, родители из посёлка недовольны, жалуются на нового учителя, что он так безжалостно «мордует» детей на своих факультативах. Их детям, мол, математика ни к чему.

Неожиданно, сами дети вступились за Мирона, и уже к Новому году он закончил с объяснением материала седьмого года обучения. Дети свободно доказывали теоремы по геометрии, решали сложные уравнения по алгебре, и знали ещё многое другое, что было не предусмотрено программой средней школы.

НОВАЯ ЖИЗНЬ

Но кроме детей, которых он любил всеми фибрами своей израненной и искалеченной войной души, была у Мирона ещё и другая страсть. О ней он пока не делился ни с кем. Он до самозабвения полюбил игру в карты, и часто по субботним вечерам уезжал в город на время важной игры. Возвращался в воскресенье, иногда проигравшись в пух и прах, и тогда, Серафима, кухарка из школьной столовой, старалась подкормить мужчину остатками еды, оставшейся после школьных обедов, которую «поселковые» не успевали забрать на корм свиньям. Он не обижался, а принимал дары Серафимы с благодарностью.

Серафима проявляла к Мирону особые чувства, но он не мог ответить ей взаимностью. После того досадного и совсем пустякового ранения, он уже никогда так и не смог бы «завести» новую семью. Признаться в своей неполноценности ему было стыдно. Однажды всё же он рассказал женщине о своём бессилии. Она вроде бы и пожалела, но как-то поостыла, а к весне и вовсе забыла о нём.

Тогда он с головой ушёл в игру, но об учениках не забывал никогда, факультативы продолжал. Потом внимательнее стал присматриваться к ребятам, регулярно посещавшим его факультативы, размышляя о чём-то своём. Стал искать мальчишку, способного составить ему партию.

Сначала внимание его упало на толстого Славика из «Б»-класса, и Мирон, неожиданно для себя самого, решил усыновить пацана. У того тоже никого из родных не осталось. Мальчишка жил в детском доме, был смекалист и хитёр не по годам, но после того, как этот маленький-огромный мерзавец, уже владея кое-какими навыками игры, несколько раз к ряду жестоко обманул его, Мирон отставил идею с усыновлением именно этого ребёнка.

Уже ранней весной, когда задули тёплые ветры, и небо очистилось от туч и море перестало накатывать на берег огромные шумные волны, а в школе началась подготовка к экзаменам, на одном из уроков, после объяснения новой темы, Мирон предложил решить обсуждаемую задачку другим способом. Никто, кроме Славика, не поднял руку. Мирон уже собирался начать снова объяснять материал, как вдруг увидел не смело поднятую руку с первой парты первого ряда. Вот такого поворота он совсем не ожидал, это была первая, настоящая победа!

– Ты знаешь? – удивился Мирон.

– Да… – неопределённо кивнул головой мальчишка, и неуверенно пожал костлявыми плечиками. Мальчишка старался не показать, что волнуется, но Мирон заметил, как трудно этому тихому подростку выразить свои мысли, и преобразовать их в слова, но вида не подал. Не верил он этому ученику. Слишком тихо мальчишка вёл себя на его уроках, и на факультативных занятиях не активничал, всё больше отмалчивался, а сегодня этот невзрачный паренёк сам поднял руку и приготовился отвечать.

Мирон постарался не подать вида, что обрадовался несказанно. Он должен был не обратить на смущение подростка никакого внимания. Мирон знал, что такое иногда случается с молчаливыми пацанами, сам не раз попадал в неоднозначные ситуации, сам неоднократно искал выход из неординарных ситуаций.

Подбодрил мальчишку доброй улыбкой, и предложил изложить свои мысли на доске. Обычно Мирону приходилось активно вызывать паренька, и принуждать отвечать, а тут он сам вызвался. И то, что самый тихий ученик в классе сам решился поднять руку, показалось Мирону самой главной победой, после создания факультатива.

– Тогда, иди, иди к доске, не стесняйся! Будем с тобой вместе рассуждать, – спокойно сказал Мирон, и улыбнулся смущённому парнишке. А самому ему захотелось в тот миг закричать от счастья, переполнявшего душу, но он постарался скрыть радостный порыв, чтобы не напугать паренька, поверившего ему.

– А чего тута рассуждать? Я знаю, шо можно по-другому, – уверенно взвился тот, поднимаясь из-за парты, громко хлопнув откидной крышкой, но с места не двигаясь.

– Тогда, всё же, выйди к доске, и объясни свою точку зрения. Умей доказать, что ты прав. Такое умение тебе и в жизни пригодится, – повторил своё предложение Мирон.

Мирон знал, что мальчишку зовут Костей, знал, что ребёнок не простой – воспитанник детского дома, что никого из родни у этого подростка нет, но особого внимания на паренька никогда не обращал. Тихий, спокойный, молчаливый, безинициативный, но без подлости и озорства, так охарактеризовал бы Мирон этого подростка. Не думал и не предполагал, что тот вдруг захочет сам ответить на вопросы учителя. Мальчишка всегда старался отмалчиваться, никогда первым не вызывался отвечать, словом, старался быть незаметным, а тут, сам вдруг потянул руку вверх.

Нехотя, с показной ленцой, немного робея и старательно скрывая свою робость, Костя всё же вышел к доске, а когда начал отвечать, уже сам Мирон открыл рот от удивления. Мальчишка рассказал, как решить эту задачу совершенно другим, незнакомым Мирону способом, потом предложил ещё пять возможных вариантов решения, и сумел доказать свою правоту. Мирон ликовал! Он даже зааплодировал юному мудрецу.

– Ну, ты – гигант! – с восторгом воскликнул он, и, забыв об остальных учениках, находившихся в тот момент в классе, принялся обсуждать с Костей все предложенные им способы решения непростой задачки. Сейчас они, с этим угловатым детдомовцем, разговаривали на равных, будто оба были увлечены одной проблемой, в решении которой наблюдались особые трудности, известные только им двоим, и они вместе эти трудности преодолевали! Звонок прозвенел не для них. Они обсуждали пятый вариант решения одной задачи. Звонок-то прозвенел, но никто из детей не стал собираться, чтобы перебежать в другой класс. Все заворожено слушали диалог этих двух мудрецов-«учёных».

До окончания школы оставался почти месяц. Первомайские праздники Мирон безвылазно провёл за карточным столом в городе. Вернулся с богатым уловом в пустую комнату, в которую теперь больше никогда не заходила Серафима. Она ещё поздней осенью, после их последнего тяжёлого разговора, уже успела выйти замуж за моряка, вернувшегося из плавания, и была счастлива своей судьбой. Ушла из школьной столовой и радовалась жизни с новым мужем.

А что он, Мирон? Ни кола, ни двора, крохотная комнатка в задней части здания школы. Ни семьи, ни наследника не нажил за свою долгую жизнь. Пачка денег лежала в портфеле. Выигранные деньги не радовали, не согревали душу. Зачем ему теперь деньги? Он уже точно знал, что нет у него никакой семьи. Было когда-то и у него счастье не мерянное, но в войну он всё потерял… И смерть его не берёт, и никому он не нужен. И деньги не на кого тратить, кучу денег! Зачем ему столько? Разве, что дом купить в посёлке, а для чего? Сразу любопытные набегут. Поинтересуются: откуда денежки взял на покупку дома. Оправдательный документ им подавай, а такового нет, и что он людям скажет?

Мирон задумался и сначала, было, снова решил напиться до невменяемого состояния, и, хоть, на время, забыться тяжёлым сном, но потом в памяти всплыло разгорячённое и умное лицо этого детдомовского мальчишки, Кости. А, что, если?… Ведь ещё не совсем поздно!..

ПЕРВЫЕ КОНТАКТЫ

Мирон стал внимательнее присматриваться к пареньку. На своих уроках он часто вёл с Костей бесконечные споры, и всегда Костя старался выйти из спора победителем, и упорно доказывал учителю свою правоту. Весь остаток учебного года учитель внимательно присмотрелся к этому бесхитростному детдомовцу, а, перед самым концом учебного года, попросил задержаться после своего урока. Он сам не ожидал от себя подобного поступка.

– Костя, задержись на минутку, – сказал Мирон Львович, когда прозвенел звонок на перемену, и Костя остался сидеть за своей партой. – Закрой дверь, сынок… – Попросил он мальчишку, когда последний ученик покинул класс. Костя очень удивился. До сих пор никто не смел, так открыто, фамильярдничать с ним, и, так нахально, просить о неоправданных и неоплаченных одолжениях.

– А шо такое? – Костя удивлённо поднял тонкие брови, и напыжился, но оказалось, что надменное выражение его лица совсем не смутило учителя. С языка готова была сорваться очередная мальчишеская грубая шутка, но почему-то не сорвалась. Костя молча, спокойно закрыл дверь класса и стал ждать, что же скажет этот старый хрен, так он тогда прозвал Мирона.

Ох, как же он потом жалел о том, что поделился своими размышлениями с одноклассниками! Кличка к Мирону прилипла, как мокрый банный лист, и уже потом, в девятом классе, Костя не одному мальчишке «отрехтовал передок» за нелестные отзывы о Мироне, а пока…

– Ты не удивляйся… Мне трудно тебе объяснить своё желание… Нет, точнее, свою просьбу… Я много думал об этом, прежде, чем переговорить с тобой, и, вот, сегодня решился… Уж извини… Не отвечай сразу. Подумай, прежде, чем дашь окончательный ответ, – просил Мирон Львович.

– А чего? – ещё больше удивился Костя, но волнение Мирона не возбудило любопытства, не заинтересовало, наоборот, раздражало. Никогда, никто из учителей не обращался к Косте Иволгину с подобными предложениями, и, уж, тем более, никто из них не просил у Кости прощения за несанкционированное обращение к нему с различными просьбами…

– Понимаешь, у тебя большие способности к математике. Поверь мне на слово. Я вижу в тебе нужные задатки. Их надо развивать, а, многих из вас, в том числе, и тебя, после окончания восьмого класса, отправят в профессионально-техническое училище, учиться на столяра краснодеревщика, или штукатура, и твои знания остановятся в своём развитии, и мне будет искренне жаль…

– Так, и шо с того? – удивился Костя. Он перебил учителя, потому, что боялся услышать нужные слова. В этот момент он был особенно небрежен, даже груб, и поспешил ответить выражением Славика, надменно пожав плечами. Ему казалось, что так он выглядит более взрослым, более защищённым. Он не понимал, что может произойти плохого, если он больше никогда не станет заниматься математикой. А в том, что не случится никакой вселенской катастрофы от остановки его развития в математике, был просто уверен.

– Ничего хорошего… – покачал головой Мирон. – Я предлагаю усыновить тебя, чтобы ты реализовал свои способности в жизни, как ты сам этого подсознательно хочешь. Я могу вполне быть твоим папой, а ты – моим сыном Мы станем одной командой, ты и я. Я постараюсь многому тебя научить. У нас появится семья, наша с тобой семья, понимаешь?… – с расстановкой сказал Мирон. Он не в меру волновался, произнося свой монолог, и даже не замечал, что заикается. – Это просьба, не приказ, понимаешь?…

– С чего бы это? – не переставал удивляться Костя, но насторожился. С какой радости ему становиться сыном этого Хрена?! Ему захотелось со всех ног убежать из класса. Удрать от этого назойливого дядьки, старого хрена, на болото, и спрятаться от него в плавнях, в своей новой «халабуде», которую он не так давно вырыл на крутом берегу Русалкиного озера. О существовании «халабуды» никто не знал, кроме Миши Корпача. Друг из посёлка помогал Косте строить его «халабуду», обустраиваться в ней. Костя знал, верил, что Миша никому не проболтается.

– Видишь, ли, тогда я смогу тебе помогать, и защитить тебя смогу, и ты останешься в школе, и доучишься до десятого класса. До одиннадцатого, наверное, если примут за основу новую программу. Как ты на это смотришь?

Костя не знал, как на это смотреть, и не знал, что ответить. Как учителя, он уважал Мирона Львовича, но никогда не видел в нём своего отца. Нет, не то, чтобы Костя не хотел, чтобы у него вдруг появился новый отец, в самом Мироне Львовиче он никак не видел своего родственника, и, даже, в самых затаённых мыслях своих, не мог и представить себе, что такое возможно. Он скорее бы согласился на подобное предложение от дяди Юры, отца Миши, но никак не Мирона Львовича он хотел бы видеть в роли своего отца.

– И чего, тада? – Костя был, в конец, ошарашен, словами учителя.

– Ничего, Костенька. Пока ты подумай, а я документы, необходимые для усыновления, соберу. После экзаменов всё и решится… А сейчас иди на следующий урок. Скоро звонок прозвенит. Не опаздывай. Если не захочешь принять моего предложения, считай, что такого разговора у нас с тобой не было…

«Сынок», «Костенька» – его так ещё никто не называл, даже, в детском доме. Только Тамара Андреевна могла себе позволить так обратиться к нему. Где она сейчас живёт, поживает, Костя не знал. Учительница не подавала никаких вестей о своём присутствии на Земле…

Может, и правда, согласиться? Соня, вон, остаётся в девятом классе, и ни в какое училище не собирается!.. Так, у Сони мать имеется в наличии, и никто ей не помешает учиться дальше в школе. Миша тоже будет продолжать учиться в школе, и Антон тоже… Жаль, что ему, не ведомо, кем и когда, проложена другая дорога. Но теперь и он может остаться в школе в девятом классе, если примет предложение Мирона Львовича. Как неожиданно свалилось на Костю предложение учителя! Трудно самостоятельно принимать решения, посоветоваться бы с кем-то, но никому Костя не мог доверить такое знание, а выбор придётся сделать уже скоро…

ВЫСТРЕЛ

На одном из последних в том году уроков математики случилось чрезвычайное происшествие, оказавшееся решающим и определяющим в решении важного вопроса для них обоих. В один из первых весенних и радостных дней в школьной жизни, в те моменты, когда уже совершенно не хочется сидеть за партой в душном классе на уроках даже девчонкам, мальчишки решили пострелять. Уже с середины урока они готовили свои «снаряды» к бою, чтобы на большой перемене устроить соревнование: чей запал подлетит выше всех. Мерилом была крыша школы. Там должны были заседать судьи. Ребята были увлечены этим занятием, и готовились к перемене, в пол уха, слушая объяснения учителя. Азартно перешёптывались, и уже были готовы бежать на задний двор школы. Там и должны были пройти соревнования.

Все мальчишки восьмого «Б», со звонком стремились покинуть классную комнату, и были «на старте». Один Костя слушал внимательно объяснение Мирона Львовича. Он не спешил. Снаряд его лежал в кармане курточки, и Костя, как всегда, был уверен в себе.

Теорема оказалась слишком сложной для понимания, и необходимо было хорошо запомнить все тождественные признаки, чтобы суметь доказать желаемый результат.

В канун праздника окончания учебного года, председатель поселкового совета заранее поздравил всех выпускников с окончанием учёбы, и подарил подарки всем детям, заканчивавшим в том году восьмой и десятый классы. В подарок входили тетради и ручка. Вот, ручка и оказалась самым ценным предметом подарка. Ручка была не обычной. Она состояла из металлической трубки и двух блестящих, тоже металлических, колпачков, вставлявшихся в неё с двух концов. В один колпачок можно было вставить перо для письма c одного конца, а в другой колпачок, с другого конца ручки, свободно входил небольшой карандаш.

Тетради мальчишек совсем не интересовали, а вот ручки, по всей школе, оценивались на вес золота. Из них можно было стрелять не хуже, чем из настоящего пистолета, и хлопок получался, что надо, и снаряд в виде карандаша, подлетал выше школьной крыши.

Надо было только натолкать в колпачок, куда вставлялся карандаш, несколько пистонов для детского пистолета, и прижать их самим карандашом. И тогда, бросив колпачок с карандашом вертикально вниз на асфальт, можно было получить сильный хлопок, а карандаш, со скоростью снаряда, выпущенного из пушки, подлетал выше крыши школы, где обязательно должны были сидеть старшеклассники-судьи. Призом служили большой блокнот для записей, дармовая коробочка с пистонными лентами и пачка сигарет, всё равно, каких.

В тот памятный день, до долгожданного звонка со второго урока, оставалось, не больше, десяти минут. Мальчишки уже не могли усидеть на месте. Они ёрзали на сидениях парт, не слушали объяснение Мирона Львовича и были заняты подготовкой своих «боевых снарядов» к соревнованиям, и старательно заталкивали в колпачки для карандашей как можно, больше пистонов, которые за копейки покупали в игрушечном отделе поселкового магазина. Каждый пацан школы хотел, чтобы именно его карандаш подлетел выше крыши. На крышу уже должны были забраться судьи, в тот день – ребята из десятого класса. Они и должны были выбирать победителя среди претендентов. В тот раз победителю полагался приз, состоявший из целой коробочки пистонных лент, толстого блокнота для записей и пачки сигарет «Казбек».

Славик Шершнёв с Гариком Вохричем тоже старались напихать побольше пистонов в свои колпачки. Времени было в обрез. На том уроке они специально сели за одну парту в первом ряду, сразу за Костей и Соней, чтобы обсудить детали соревнования. Славик не любил проигрывать, а Гарик заглядывал в рот своему кумиру и благодетелю, потому, что только Славик мог найти нужное количество пистонов, самые длинные карандаши, и много, кое-чего ещё, включая дармовые сигареты.

«Снаряды» уже были готовы к бою, и мальчишки, небрежно скинув тетрадки в портфели, сидели и потели в ожидании звонка. В тот момент им было не до объяснений какой-то непонятной и совершенно не нужной им теоремы, у них в руках была слава «самого, самого», и Сонькино внимание, и почёт среди старшеклассников, а самое главное, счастливчик получал пачку «взрослых» сигарет «Казбек»!

Славик с Гариком никогда не разлучались, и часто сидели вместе за одной партой, если их за болтовню на уроках не рассаживали учителя. В тот раз Мирон Львович, по какой-то причине, не рассадил безобразников за разные парты. Весь урок они шушукались, мешая учителю проводить урок, а за десять минут до звонка они уже совсем не слушали объяснений учителя, потому, что были заняты своими проблемами.

Последние минуты урока были им на руку. Каждый напихивал в свой колпачок как можно больше пистонов, чтобы посоревноваться друг с другом по запуску карандашей. Пачка «Казбека» была самым главным предметом в составе приза, и каждый из этих двоих хотел выиграть.

Неожиданно Славик подтолкнул Гарика, и у того колпачок с карандашом выпал из рук на пол. Прозвучал оглушительный хлопок, будто пистолетный выстрел прогремел в классе, а карандаш, звонко ударившись о потолок, пулей со свистом полетел вниз, и воткнулся в пол, никого по счастливой случайности, не зацепив.

Мирон Львович застыл в неловкой позе у доски. Мел выпал из пальцев, а учитель не двигался, так и не подняв мела, которым, всего несколько секунд назад, записывал домашнее задание на доске. Медленно, слишком медленно, Мирон Львович повернулся побелевшим лицом к классу.

– Все живы?… – выдохнул учитель, обведя тревожным взглядом класс. Напряжённая тишина повисла над кабинетом математики. В стекло окна отчаянно билась перепуганная и потерявшая направление полёта, проснувшаяся от весеннего тепла, муха, и было отчётливо слышно, как она отчаянно бьёт крыльями о нагретое солнечными лучами стекло. Ученики замерли в предчувствии оглушительной бури. Никто не проронил ни слова. – Кто?… – Последовал следующий тревожный, очень тихий вопрос учителя, но никто из учеников не шевельнулся за партами. Никто не ответил на вопрос. – Я спросил, кто стрелял?… – но дети молчали, с тревогой огладывались по сторонам. Никто не хотел выдавать своих друзей одноклассников. Славик бы жестоко отомстил, тому, кто отважился бы нажаловаться учителю о его проделках.

Убедившись, что пострадавших нет, и больше не задавая никаких вопросов, Мирон вылетел из класса, забыв о домашнем задании, которое он, как раз, записывал на доске, о маленьком кусочке мела, укатившемся под учительский стол, о журнале и тетрадях, которые собирался проверить сегодня.

Дети остались на своих местах, не смотря на то, что звонок уже давно прозвенел и соревнования во дворе школы уже начались.

– Кто это сделал? – тихо спросил Костя, повернувшись лицом к классу. – Славик, скотина, ты?!

– Ну, я, а шо? – вальяжно развалившись на парте, ответил Славик.

– Ну, ты и гнида-задом дрыга! Человек подумал, что война началась, и кого-то из нас убило! – воскликнул Миша. Он всегда готов был поддержать Костю.

– А шо я такого сделал? Ну, подумаешь, карандаш у Гарика из дырявых рук выбил, эка невидаль! В следующий раз умнее будет. Ох, ты ещё мне расскажи, что мы войну начали! – расхохотался Славик.

– Ты всегда был дрюком, – тихо сказал Костя, забыв о своих вещах, подошёл к учительскому столу, собрал с него стопку тетрадей и журнал, и выбежал вслед за Мироном Львовичем.

– Давай, давай, выслуживайся, потряси пробившимися бивеньками, чистоплюй фигастый!.. – услышал он вслед себе слова Славика, но не остановился. Решил не отвечать на очередную гадкую выходку Шершня.

Учителя Костя с трудом отыскал в его комнате. Он даже и не подозревал, что учитель математики, сам Мирон Львович, живёт в такой маленькой комнатушке.

Постучавшись, и в нерешительности немного постояв под дверью, он, робея, тихо вошёл в, похожую на кладовку, комнатушку. Увидев мертвенно бледного Мирона Львовича, лежавшего на неубранном диване, Костя остановился у двери, не решаясь войти. Мирон Львович выглядел слишком жалким, бледным и больным, совсем не таким уверенным, каким бывал обычно в классе…

– Чего встал в дверях? Входи, коль зашёл… И дверь закрой. Сквозит… – проскрипел слабый голос учителя.

– Мирон Львович, в-вам плохо? Может, в-врача позвать из медпункта? – испуганно заикаясь, спросил Костя, войдя в комнатушку и плотно прикрыв за собой дверь.

– Мне плохо, очень плохо, мой мальчик, только никого звать больше не надо, потому, что ты пришёл. Само пройдёт, я уже принял меры. Сейчас звонок прозвенит, а мне к семиклассникам надо идти…

– Не надо, Мирон Львович. Я за вас урок проведу. Вы полежите, отдохните. А я смогу!..

– Костенька, милый, я знаю… Спасибо тебе за заботу, но я сам… Я испугался, что стрельнули из пистолета, и в кого-то попали… Слава Богу, все целы, никто не ранен…

– Ни в кого не попало, Мирон Львович. Это ребята к соревнованиям на большой переменке готовились, и случайно осечка вышла, карандаш у Гарика выпал, и ударился о пол. Простите нас, п-пожалуйста… Я, вот, и тетрадки наши принёс, и журнал. Вы забыли…

– Карандаш, говоришь, выпал… Костя, иди на урок, и журнал возьми с собой. Он будет нужен моей коллеге, чтобы вам двоек наставить… Лучше подумай, что бы ты ответил на мой давешний вопрос о твоём усыновлении. Это – самый важный для нас с тобой вопрос, и он должен решиться только положительно, я так думаю… Я же к тебе всей душой…

– Я подумаю, Мирон Львович, обязательно подумаю. Я пока не готов… – смутился Костя, но не убежал из комнаты, остался стоять над учителем. Он не знал, чем помочь этому уже совсем не молодому и хорошему человеку. Оставаться дольше не было смысла, а уходить было страшно.

– Ну, чего застрял? Раз остался, помогай. Вон, на столе бутылочка тёмного стекла. Лени из неё в стаканец, сколько не жалко, и водички из ведёрка прибавь. Разбавить лекарство бы надо. Противная гадость, мышиным помётом воняет, а пить приходится. Машинка моя подводит, война отзывается… – постучал Мирон Львович по левой стороне груди, и вдруг улыбнулся. – А о моём предложении, всё же, подумай. Оба мы с тобой никому не нужные, в одиночку по земле лазаем, а так, вместе, друг дружку поддержать сможем. Мне и помирать не так страшно будет…