Текст книги "Наваждение"

Автор книги: Ирина Островецкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 43 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]

– Ах, хорошо… Прошу тебя, сходи в сад. Может, она там? Я, почему-то, волнуюсь. Она такая послушная, и не пришла на обед…

Костя всё же нашёл Вареньку. Она, действительно, была в саду. Девочка лежала на траве рядом с подстилкой вся окровавленная, в жутких синяках, ссадинах и кровоподтёках, ярко горевших на её бледном маленьком тельце. У Кости учащённо забилось сердце.

– Варенька, что с тобой? Кто тебя так?… – склонился он над девочкой.

– М-м-м… – только слабенько простонала она в ответ. Было видно, что Варенька терпит невыносимую боль. Костя сам ощущал эту боль, и не знал, как облегчить страдания подружки.

Долго не раздумывая, отшвырнув уже не нужную куклу в сторону, Костя подхватил Вареньку на руки, и понёс к изолятору. Его руки, перепачканные кровью Вари, предательски дрожали. Сейчас она показалась ему пушинкой. Он не ощущал веса девочки, и, не разбирая дороги, нёсся по аллейке сада с драгоценной ношей на руках. Спешил донести девочку до изолятора живой. Там врачиха, она поможет, с надеждой думал он…

ПРЕСТУПЛЕНИЕ

Срочно собрали дружину и стали выяснять, кто в саду изолятора избил бедняжку, больную туберкулёзом девочку до полуобморочного состояния, но никто не признался в содеянном преступлении. Дети переглядывались, недоумевали, кому понадобилось избивать слабую, больную «хилячку».

После срочного сбора пионерской и комсомольской дружин, дети разбрелись по территории детского дома, бурно обсуждая происшествие на все лады. Каждый шёл по своим делам, но все дружно обсуждали случившееся несчастье, и никто не мог сказать, при каких обстоятельствах произошла эта чудовищная драка, и кто посмел поднять руку на беззащитную девочку, с которой и взять-то было нечего, кроме заразы!..

После ужина Костя больше часа бродил под зданием изолятора, не решаясь войти внутрь. Он был один. Накануне Мешок ушёл в море с отцом, и ничего не знал о случившемся жутком чрезвычайном происшествии в детском доме.

В тот день, к вечеру, сразу после полудника, в интернат пришёл милиционер. Он долго о чём-то беседовал с директрисой, но, похоже, ничего не выяснил. Дети так ничего и не знали. Никто не знал, кто так избил Вареньку, и, главное, за что?

Костя весь вечер, до самого отбоя, караулил у изолятора. С милиционером в тот день он не разговаривал. Он видел, как подъехала машина «скорой помощи», как вынесли носилки, застланные испачканной кровью простынёй, и небрежно запихнули их в кузов машины, а заплаканная врачиха ещё долго стояла у крыльца, после того, как улеглась пыль на дороге, поднятая колёсами необычной машины «скорой помощи».

– Здрас-сте… – тихо сказал Костя, вынырнув из темноты кустов. Он осмелился подойти к врачихе. Он измаялся незнанием, он больше не мог быть сторонним наблюдателем. Он хотел знать, как чувствует себя Варя, и что можно ей принести, чтобы ускорить выздоровление. В ту минуту ему срочно требовался ответ, и он надеялся, что Татьяна Ивановна прояснит ситуацию. Варенька казалась ему маленькой сестричкой, близкой, родственной душой, и он не мог стоять в стороне, наблюдая за рыданиями врачихи. Он хотел расспросить женщину, но она…

– Здрасте… – еле выдавила из себя, сражённая горем, женщина, отвернулась, и, не стесняясь, шмыгнула носом. Помолчала, а потом вдруг, ещё пуще, разрыдалась, уже в голос. – Не-ту больше Вареньки-и… – прошептала она, всхлипнув, и в голосе её было столько невысказанной боли, что от неожиданности Костя отступил на шаг.

– Как, нету?! – оторопело заморгал глазами он.

– Умерла она два часа назад от кровохаркания. Почти выздоровела, и умерла… Мы ничего не успели сделать… Кто-то сильно её избил, ты же знаешь. Ты сам её принёс в медпункт, видел…

– Как, умерла? Как, умерла?! – закричал он, не в состоянии смириться со страшной новостью. Голос срывался, в горле что-то клокотало и булькало, а ему хотелось кричать и рвать на себе рубашку. Вдруг он повернулся к врачихе, схватил её за рыхлые плечи и принялся трясти. – Где она?!

– Отпусти, Костя, не мучь меня, и так тошно… – прошептала Татьяна Ивановна, отбиваясь. И всхлипнула, утирая крупную слезу, скользившую по щеке. – После того, как мы оказали девочке первую помощь, вроде, всё улеглось. Она уснула. Я проверила, и успокоилась! Девочка спокойно уснула. А потом в ординаторскую прибежала Тала, наша санитарка. Она и сказала, что началось то, чего мы всё это время так боялись. На руках у меня она и умерла. Мы ничего уже сделать не смогли. Варенька чихнула, порвался крупный сосуд, а с операцией мы бы не успели…

– Значит, пока я вокруг изолятора бродил, она уже была мёртвая, да?!

– Скорее всего, да… Она перед ужином…

После трагической смерти Вареньки Костя долго не мог оправиться от потрясения. Его даже в изоляторе пытались задержать, но он не захотел там находиться, вырвался и убежал на болото, в плавни. Трое суток он питался только запоздалыми утиными яйцами, которые с трудом мог отыскать, и пил только чистую родниковую воду с ладони, или с листа лопуха. Спал в землянке, вырытой им самим, вместе с Мишей Корпачем. Так, на всякий случай, выкопанной, ещё прошлым, прошлым летом. Там можно было хранить свои случайные находки и еду, если в случае чего…

На третьи сутки его нашёл Миша. Друг с отцом вернулся из плавания, и первым делом помчался к Косте, похвастаться удачным уловом, но попал на поминальный обед… Дети прощались с совсем незнакомой им маленькой больной девочкой, которая умерла от, неведомо, кем нанесённых, зверских побоев. Все дети были грустными, и не хотели разговаривать с Мишей. Даже Сонька всплакнула, и, при встрече, отвернулась от Миши, чтобы тот не видел её покрасневших от слёз глаз. Для неё это было, оказывается, тоже потрясением. Это было так не похоже на Соньку, а она плакала по-настоящему, и совсем не стеснялась своих слёз, и выглядела трогательно-прекрасной и беззащитной в своих страданиях. Она знала об этом, и от Мишки отвернулась, чтобы тот уразумел, как она страдает…

Мишка привёл Костю в школу, и беглеца тут же пригласили к директору.

В кабинете директора сидел милиционер. Его красивая, как считал когда-то Костя, фуражка мирно красовалась на директорском столе. Мужчина средних лет, не молодой, не старый, подтянутый и крепкий, внимательно посмотрел на вошедшего Костю.

– О, герой, а мы тебя обыскались! – не весело рассмеявшись, воскликнул мужчина. Костя молчал. – Ну, и что ты скажешь в своё оправдание?

– Ничего… – мрачно взглянув на собеседника, мотнул головой Костя.

– А в детскую колонию хочешь? – мужчина безжалостно буравил Костю пронзительным взглядом тёмных глаз. Костя не произнёс ни звука. – Чего ты молчишь? Ведь это ты избил девочку! За что ты её избил?! А потом убежал, как последний трус!.. Мы уже с ног сбились в поисках тебя!..

– Я – не трус! Я не бил её, я принёс Варю в изолятор. Она уже была избита. Кем, не знаю. Она была сильно избита, почти без сознания… Я не знаю, кто… Если бы знал, убил бы! – прорычал Костя, вкладывая в этот рык всё своё негодование.

– О-ва!.. – удивлённо воскликнул милиционер, и Костя понял, что ни одному его слову здесь не верят. Замолчал. Зачем говорить, если не верят?!..

Строгий возглас мужчины выдал его нервное напряжение, но Костя продолжал молчать. Тогда в разговор вступил директор школы, Алексей Иванович. Он был приблизительно одного возраста с милиционером, но глаза его светились добротой и пониманием.

– Нет, Костя не мог избить девочку, – спокойно начал свою речь директор. – Татьяна тоже его защищает. Я ещё на Славика Шершнёва могу погрешить, но, чтобы Костя так отличился, ни за что не поверю. Почему ты молчишь, не оправдываешься почему?! – обратился директор к Косте – Где ты был всё это время?

– А вы всё равно не поверите… – шмыгнул носом Костя, и вдруг большая прозрачная слеза зло скатилась по его щеке.

– А это, дорогой, всё зависит от того, что ты нам поведаешь. Ты отсутствовал целых три дня. Где тебя носило? – строго вопрошал милиционер, надменно теребя свою красивую фуражку. Он явно не верил никому из присутствующих в кабинете, ни директору, ни самому Косте, так зачем стараться, оправдываться? Всё равно накажут, вдруг пронеслось в воспалённом мозгу Кости. Он бы на всё был согласен, лишь бы это вернуло Вареньку…

«Зарядить бы тебе в твою холёную харю, мильтон поганый! Где ты был, когда Вареньку били?!» – зло подумал Костя, и не стал отвечать на поставленный милиционером вопрос.

– Костя, не молчи, скажи, как всё случилось. Ведь девочка пострадала от чьих-то кулаков. Вот, Владимир Иванович думает, что виновником являешься ты, а я в подобную дикость поверить не могу. Если это действительно был ты, то расскажи, за что?!.. – директор явно нервничал, Костя видел это и мысленно сочувствовал ему, но говорить отказывался наотрез. Он всегда предпочитал молчать в подобных ситуациях, а сейчас и вовсе не находил нужных слов. Он не бил, он спасал, но уже давно понял, что его, именно его, обвинили в избиении Вари, приведшем к смерти девочки. Кому-то явно было удобно свернуть убийство на Костю, но он же… И он заговорил…

– Я не бил… Я сам её нашёл в таком состоянии, и сам принёс её врачихе ещё живую, – едва слышно проговорил Костя, понимая, что молчать в такой ситуации нельзя.

– Так, расскажи, как и где ты её нашёл… – строго приказал милиционер, выражение доброты слетело с его лица, как осенний лист, он почему-то разозлился. Пододвинув к себе лист бумаги, мужчина приготовился записывать всё, о чём собирался рассказать Костя. Костю же смутила какая-то лихорадочная поспешность милиционера. Выражение необъяснимой злости на лице этого человека вселило недоверие, и мальчишка снова замолчал. На помощь пришёл директор.

– Понимаете, Владимир Иванович, у нас так же учатся дети из детского дома со сложной судьбой. Они все особенные, с надломленной психикой, и необходимо терпение в общении с ними. Вы не сердитесь, наберитесь терпения, не торопите его. Этот ребёнок перенёс колоссальный стресс в детстве. Мы его еле выходили. Не подгоняйте его. Он сам расскажет, как и где он нашёл Варю. Он – хороший и послушный мальчик. Рассказывай, Костя, не молчи!..

– Я уже всё рассказал… – мрачно ответил директору Костя. – Там кукла осталась. Я её там бросил, когда Вареньку увидел… Мне её Танька Проказина из дома принесла, чтобы я подарил её Вареньке, – еле выговаривая слова, начал рассказ Костя. Вдруг голос его задрожал, но он не сорвался, не заплакал…

– Так, продолжай… Место покажешь? – спросил милиционер, что-то быстро записывая на белом листе.

– У-гу… – мотнул головой Костя в знак согласия.

– А убежал зачем?

– Ни за чем я не бегал… Я ушёл, потому, что тошно мне было. Знаете, как Варенька петь умела?! Вам этого не понять. У вас же только один музыкальный инструмент, на одной ноте играет…

– И какой же? – вдруг заулыбался милиционер.

– Сви-сток!.. – зло выкрикнул Костя.

– Мне это записать? – шутливо прищурился дядька.

– А, как хотите!.. – разозлился Костя. – Вы же не нашли того, виноватого, правда? На меня всё свернули?! Так же легче, искать не надо! Я – вот он, весь перед вами!..

– Костя, прекрати паясничать, не время характером потрясать… – спокойно сказал директор. – Девочка погибла, понимаешь? Владимир Иванович не хочет напрасно кого-то невиноватого наказывать. Он голословно обвинять никого не хочет, поверь. А для этого ты должен честно рассказать, как и где ты нашёл Варю. Не утаивать ничего, не искажать показания. Капитан хочет настоящего преступника найти и наказать виновного. Понял?

И Костя вдруг поверил в искренность слов Алексея Ивановича. Рассказал представителю защиты порядка всё, что знал, и при каких обстоятельствах нашёл уже избитую до бессознательного состояния Вареньку. Потом они втроём сходили в сад, и отыскали брошенную в нервном порыве говорящую куклу. Подарок Таньки Проказиной, так и не нашедший своей новой хозяйки, беззащтно дежал под кустом жасмина. Милиционер с директором школы расспросили доктора, Татьяну Ивановну, а потом и самой Таньке Проказиной милиционер задал несколько вопросов. Они втроём поехали в посёлок, и зашли в дом девочки. Она как раз работала в огороде. А когда вернулись в кабинет директора школы, милиционер всё тщательно записал. Получилось сочинение на три листа, и каждый лист, с двух сторон, был записан мелким, трудным для прочтения, почерком.

– Ну, вот, прочти моё сочинение. Прочти обязательно с начала и до конца, ошибки можешь не учитывать. Смотри в суть, и распишись внизу на каждой странице. Число не забудь поставить. Я думаю, больше тебя вызывать не станут. У девочки никого не осталось из родных, некому предъявлять претензий… Разве, что Татьяна Ивановна… Вряд ли мы найдём виновных…

Начав, было, читать мелко исписанные листки, Костя вдруг остановился, вскинул голову и серьёзно взглянул на милиционера. В его глазах светились тревога и упрямство.

– Так, что, за это никого не накажут?! Я – родной, я, понимаете, я! Она – моя сестра! Я ищу виноватого, и если найду!.. – возмущённо воскликнул он, сжав кулаки до побелевших костяшек.

– Вряд ли мы что-то найдём, «родной»… – уже, по-доброму, как-то обречённо вздохнул милиционер. – Дело тёмное, «глухарь»… Никаких следов, кроме, твоих косолапых, на месте преступления не обнаружено, а ночью дождик прошёл, и все следы смыл… И кукла ещё вся промокла, нечего и думать, с неё что-то взять… И кто за сироту сможет заступиться? Успокойся, читай и подписывай.

– Я помогу, я постараюсь найти, с ребятами поговорю, может, кто-то и проколется. Вам не скажут, а мне – обязательно… Увидите, я обещаю!.. – злобно прошипел Костя, не понимая, что даёт несбыточные обещания.

Милиционер тут же насторожился, а директор успокаивающе махнул рукой.

– Не найдёт он ничего. Дети много рассказали, но ничего существенного… Слова одни и стремление к справедливости, – сказал Алексей Иванович, успокаивая бдительность милиционера.

– Я найду. Я обещаю… – упрямо мотнул головой Костя, и углубился в чтение.

– А ты, и правда, поговори с ребятами. Они обязательно тебе расскажут что-нибудь такое, что нам побоялись рассказать, может, и получится… – с сомнением в голосе, сказал милиционер.

Прошла почти неделя. Милиционер в детском доме не появлялся, и острота случая, произошедшего с Варей, постепенно стала забываться. Дети успокоились, о погибшей девочке больше никто не вспоминал. Никто, кроме Кости. Его всё-таки уложили в изолятор. Слишком сильным оказался нервный срыв. Доктор, Татьяна Ивановна, оказалась доброй тёткой. Костя и раньше знал об этом, но сейчас она разрешила посещения всем желающим ребятам, и Косте некогда было скучать, а об отдыхе и речи не было. Он расспрашивал всех, кто приходил к нему, но так ничего и не выяснил. А посещения начинались с утра, и заканчивались перед горном отбоя, когда ребята торопились на вечернюю линейку.

– Нет, друг, так не пойдёт, детвора сюда больше ходить не будет. И никого больше не расспрашивай. Никого больше не пущу, так и знай! – Сказала строго докторша как-то вечером, когда ушёл последний посетитель. – Вареньку разговорами не воротишь, а сердечко своё поранишь. И мне тяжело слушать и надеяться на что-то неясное… Надо прекращать поиски и успокаиваться. С завтрашнего дня у тебя будет полный покой, ты меня слышишь?. Книжки читай, рисуй, мечтай, но детей сюда больше не пущу, ни одного человека, пока спать нормально по ночам не станешь. Полный покой будет лучше для твоего здоровья, и умственному развитию не повредит.

– Сдрысну я от вас… – пробурчал Костя.

– Не «сдрыснешь», если не хочешь в настоящую больницу попасть, – тихо ответила Татьяна Ивановна.

Костя и сам устал от посетителей, но расстроился, что к нему никого пропускать не будут, а убегать из изолятора просто не было смысла…

– Только Мишку пропустите, и Соньку. Мишка яблочек принесёт, мёду и тараньки. А Сонька последние сплетни на хвосте притащит. Она же сорока! Может, и узнаем, кто есть тот гад… – с какой-то особой злостью прошептал Костя.

– Без сорок постараемся обойтись. Лежи, давай, сыщик малолетний! Знаешь, там, в милиции, без сопливых разберутся. Вот мы с тобой без лекарств заснуть сегодня попробуем. Как, справишься?… – ласково улыбнулась докторша.

– Не запрещайте Мишке и Соньке ко мне приходить, а то я совсем одичаю в одиночестве, – взмолился Костя.

– Ладно, что с тобой поделаешь, только швабры из чулана не «тырить», и по ночам не летать!

ПОДСЛУШАННЫЙ СЕКРЕТ

Случай принёс Косте нечаянное знание, и оно ошеломило его. Он заканчивал принимать последние физпроцедуры, когда к нему пришли Соня с Танькой Проказиной. Он сложил реквизиты процедуры в лоток, и, решив напугать девчонок, подкрался к выходу из корпуса, где на крыльце мирно расположились Соня с Таней.

Он случайно услышал их разговор, притаившись за входной дверью изолятора, и оторопел от услышанных новостей. Он понял, что Сонька всё знает, и Танька тоже в курсе событий, и больше того, оказалось, что Сонька просила помощи у сельских старших ребят. Оказалось, какой-то негодяй согласился за щедрую плату исполнить просьбу Соньки, и избил Варю. Какой была плата за подобную услугу, Костя не расслышал.

Он так и не дослушал, о каком негодяе, и о какой щедрой оплате идёт речь. Не выдержал, выскочил из своего укрытия, и набросился на Соньку, чуть ли, не с кулаками. Хорошо, что никого из взрослых рядом не было. При первых же раскатах грома в злой ссоре между Сонькой и Костей, подруга Соньки, Танька Проказина, соскользнула с крыльца, и была такова. Свидетелей их жестокой разборки так и не сыскалось, а Сонька… Она упрямо продолжала молчать, отговаривалась язвительными шуточками, и не сопротивлялась натиску Кости.

Когда испуганная злой яростью, бурлившей в душе Кости, Танька убежала, тот безжалостно схватил Соню за горло и стянул девушку с перил на кафельный пол крыльца. Соня упала, больно ударилась рукой о перила крыльца, но ни звука не проронила. Так обычно бывало, когда безобразницу разоблачали и находились свидетельства её виновности.

– Сука, кто, ты?! – выдавил из себя Костя. – Удавлю, если не скажешь!

– Это – не я, не я! – картинно, но тихо, чтобы никто их не услышал, запричитала Соня, откашливаясь, и внимательно наблюдая за реакцией друга. Она не кричала в испуге, не билась в истерических конвульсиях, она снова манерничала! Она точно что-то знала о преступлении, так взволновавшем Костю, но молчала, и была уверена в том, что Костя никогда не причинит ей вреда. Она же Соня! Но в тот момент Костя был скорее рукой правосудия, не другом. Придавив Соню к кафельному полу крыльца, Костя продолжал свои расспросы.

– А кто?! Кого ты просила, кому башлы обещала?! Чем ты башлять собиралась? Пряники откуда? Сука, колись!

С большим трудом Соне удалось освободиться от рук, сжимавших её горло. Она поднялась на ноги, встрепенулась и свысока посмотрела на ещё не пришедшего в себя Костю.

– Пряники из столовки, псих ненормальный! Я, вот, врачихе расскажу, что ты бешенством заболел, и на людей бросаешься, и тебя быстренько в психушку запрут, и уколы от бешенства пропишут! Их сорок, заметь, и все в пузо! – зло выкрикнула Соня. Потом, вдруг сникла. – Я обещала Мишке поцелуй, если он сегодня принесёт нам мёду и яблок,… – картинно потупившись, призналась она. – Так он обещал, между прочим…

Последние её слова прозвучали, как вызов. Костя поднялся на ноги, но Соню больше не тронул. Он вообще с того момента никогда больше её не бил.

– Кончай своё кино артистка из погорелого театра, Ты не об этом с Танькой говорила. Я всё слышал!

– Тогда ты дурак глухой, и ещё, баран тупой, понял?! Я вообще к тебе больше не приду, а ты ко мне на коленях приползёшь, умолять станешь, чтобы простила! А я подумаю, крепко подумаю, потому, что не виноватая я в смерти твоей Варьки, понял, Буратин-засохшая деревяшка безмозглая! Тоже ещё мне, Мальвину нашёл! Бревно дубовое!

Она обозвала его детским, давно забытым, прозвищем, чтобы уколоть побольнее, а потом так и ушла, гордо неся аккуратно стриженую головку по залитой солнцем дорожке к корпусам детского дома. Она не спешила, знала, что Костя не погонится за ней. Он провожал подругу горящим яростью взглядом, но догонять не стал. Не смог. Слишком уж откровенной минуту назад была Соня. Он не знал, что и думать, и жалел, что преждевременно выскочил из-за двери. Дослушай он до конца, о чём говорила бесстыдница, может, и узнал бы, кто так избил Вареньку, и кому, и какую плату бессовестно обещала Соня. Не Мишке же обещала! Терпения не хватило дослушать до конца разговор девочек, а сейчас он остался один, и долго не мог понять, что с ним произошло минуту назад. Произошло помутнение разума какое-то, наваждение… Он не верил своим ушам, он не верил самому себе, он не верил мольбам и обещаниям Сони, он не мог осознать того, что было сказано, и недосказано подругой на крыльце изолятора. Он не мог осознать и простить…

А вокруг корпуса изолятора деревья приветливо шелестели листвой при малейшем дуновении ленивого тёплого ветерка, прилетевшего невесть, откуда, и, сквозь кружево теней, отбрасываемых густыми зарослями сочной зелени, ярко светило жаркое южное солнце.