Текст книги "Радуга в сердце"
Автор книги: Ирина Незабуду
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 7 страниц)
Глава 17
Ещё один день в топку. Ещё один вечер, наполненный скукой и одиночеством, заставляет меня выкурить несколько сигарет к ряду, облокотившись на балконный парапет и наблюдая закатное небо.
Полоумная оставила в прихожей записку, что они с качком вернутся под утро, если вообще вернутся. Она давно не пишет мне смс, потому что просекла, что я удаляю их, не читая.
Кстати, что-то она задумала. На своей кровати сегодня я обнаружил сюрприз. Здоровенный пакет со всякими обложками, ручками и тетрадями и коробку с новыми ботинками с ценником в пять косарей. А ещё я теперь на связи, тоже её рук дело. Только вот не догоняю, нафига…
Это кайф. Я один в пустой квартире и могу делать всё, что взбредёт в мой лысый череп. Вопрос в том, что не взбредается нихрена. Без пацанов мне реально нечем заняться.
С удовольствием сгонял бы к ним, но посреди недели это бессмысленно. Олень работает, Макс сейчас в Москве. Он будущий юрист, студент какого-то непонятного ВУЗ-а, учится для отвода глаз, чтобы предки не трогали, ну и плюс отсрочка – чем не повод.
Я поел. Сожрал полхолодильника и теперь мне плохо. Курю и смотрю вдаль.
В такие минуты классно думать о смысле жизни. Именно этим я и занимаюсь, размышляя, что нужно жить так, чтобы ни о чём не сожалеть после, только это сложно, когда у тебя совсем нет бабла. Меня даже посещает безумная идея пуститься путешествовать автостопом, прямо сейчас, вот так, в драных носках и трениках… Мне нестерпимо хочется свободы – от всего: от вещей, от денег, от условностей…
Но останавливает спазм в желудке – и вместо того, чтоб колесить по стране, раздвигая горизонты, я полчаса обнимаюсь с унитазом, отправляя в неизвестность свой ужин.
Чёрт, зачем я пихал в себя эти шпроты…
Бледный, в ознобе, укутавшись в клетчатый плед, которым накрываю каждое божье утро свою постель, на ватных ногах я выползаю на балкон. Снова. Опять облокачиваюсь, пытаюсь прикурить.
Радуясь благоразумно оставленной «на потом» сигарете, непослушными пальцами пытаю зажигалку и… внезапно слышу чей-то бодрый «привет».
Оборачиваюсь на голос.
Аня, подпирая рукой щёку, косится на меня из-за хлипкой перегородки, разделяющей наши жилища. Уголок её рта ползёт кверху.
– Привет, – глухо отвечаю я.
Понимаю, что мой голос уносит ветер, собираюсь повторить, но она начинает первой:
– А у меня вот вино, – выдаёт вдруг и протягивает вперёд, чтобы я мог видеть, большую керамическую кружку.
Я из такой же обычно чай или кофе пью.
– Мм… Сочувствую, – пытаясь не выдать удивления, отзываюсь я.
– Будешь? – спрашивает, явно сдерживаясь, чтобы не хихикать.
От этого предложения меня накрывает очередная волна озноба, рот наполняется слюной, и, едва подавив позыв к рвоте, я всего лишь затягиваюсь горьким дымом и медленно сплёвываю в огороды.
– Как хочешь… Думаешь, я дура, да?
Кошусь на неё, а она не сводит с моего лица озорного взгляда. Не знаю, что ответить, подобное поведение выбивает из меня мозги.
– Ну и ладно. Думай как хочешь. Я и правда дура. А ещё уродина… А если ты уродина – можно быть и дурой, всё равно уже без разницы…
Её голова пропадает за стенкой, и я перестаю различать слова.
– Ань…
Подхожу ближе, заглядываю на соседний балкон. Вижу, как сидит внизу, на корточках, держит в руках кружку, как будто греет ладони, и задумчиво смотрит сквозь неё.
– Ань?
– Что?
Поднимает светлые, густо и неаккуратно подведённые чёрным, глаза, мерцающие нетрезвым блеском, – и я снова не знаю, что сказать.
Я не могу объяснить себе, что со мной происходит. Раньше такого не было никогда. Я фиг его знает, дело лишь в дефекте, или почему я не могу взглянуть на неё прямо? Не могу смотреть спокойно, уверенно, как на других. Забываюсь, как будто проваливаюсь куда-то. Смущаюсь, как сопляк, отвожу взгляд… Или, как сейчас, зависаю, в который раз теряю дар речи.
Соберись, братан, не будь тряпкой. Смотри на неё. Говори.
Наверное, это, знаешь, как пялиться на калек или убогих – неловко как-то, стрёмно выдать ужас, неприязнь, стыдно, одним словом. За свои животные низменные чувства, пусть даже невольные, стыдно. Мы втайне радуемся, что не на их месте, что у нас всё хорошо, руки-ноги целы, и, считая себя совестливыми тварями, быстро отводим глаза… И я тоже тварь. Или проблема не в этом?..
– Ты одна? – наконец, спрашиваю я, поправив сползший с плеч плед.
Кажется, мне лучше, озноб и слабость отпускают.
– А что? – с пьяной усмешкой бросает она. – Собираешься напроситься в гости?
– Ты не против? – по инерции интересуюсь я, чтобы не молчать, как полудурок.
– Заходи, – внезапно приглашает она и, резко поднявшись, снова скрывается из виду.
Я с минуту стою, вроде как докуриваю, хмуро разглядывая показавшийся сквозь дыру в носке большой палец. И решаюсь – а почему бы нет?
Проношусь через свою комнату, ныряю в самую новую свежую футболку с изображением волчьей морды, меняю носки, забросив грязные под кровать, в прихожей даже в зеркало заглядываю – синяк у меня на левой стороне, как у неё шрамы… На ходу цепляю с ключницы связку, ногами с обувницы тапки… Выхожу. За спиной слышится громкий щелчок. Торможу, выдыхаю…
Потянувшись к звонку, но так и не нажав, я три раза ударяю кулаком по обитой красным дерматином двери. Через десяток сердечных сокращений она открывает.
Только теперь замечаю, во что одета – на ней точно такая же футболка с волком, один в один. Снизу джинсы.
– Проходи.
Чуть слышно перебирая ключи в кармане и перепроверяя взглядом носки, не схватил ли впопыхах тоже драные, я прохожу на кухню, следом.
Обстановка стандартно-унылая, и знакомая мне с самого детства. В квартире Тёмыча мало что изменилось. Те же, покрытые некогда белым пластиком, закопчённые стены, и мебель практически та же самая. На окне жалюзи, плита и мойка отдельно.
На столе, похоже, единственном предмете, поменявшем здесь своё положение – теперь он стоит перпендикулярно окну – та самая кружка с вином, а рядом бутылка.
Аня ставит ещё одну кружку и предлагает мне присесть.
– И часто ты так? – спрашиваю я, топчась на месте.
– В смысле, пью? – весело уточняет она, заглядывая в холодильник. – А как же, каждый вечер. Я без этого уснуть не могу.
Она оборачивается и, завидев выражение моего лица, искренне и жутко заразительно смеётся.
– Да шучу. Просто сегодня есть повод – у моей мамы день рождения.
На клеёнчатой скатерти материализуются тарелка с сыром и початая коробка шоколадных конфет.
– А где она сама? – осторожно интересуюсь я.
– А она сама… Ты садись, не стесняйся…
Мы усаживаемся друг напротив друга. Я просто в ауте, если честно, от всего происходящего, от чересчур – потому что я её такой ещё не видел – смелого, даже несколько развязного поведения Ани, у которой от пары глотков алкоголя, похоже, резко испарились все комплексы, даже от футболки её с волком. В карманах треников белеют костяшки пальцев – я настолько скован, что сам себя бешу.
За приступом самоедства прослушав про мать, я всё-таки заставляю себя очнуться.
Мы говорим об учёбе, об учителях. Анька рассказывает про историчку, у которой каменное лицо. Оказывается, она не так давно потеряла близких.
Сама одноклассница совсем не такая, как в стенах школы. Она открыта, проявляет интерес, много болтает, но и слушать умеет тоже. Постепенно я расслабляюсь, и даже сам не замечаю, как начинаю пить.
Вино, конечно, дрянь несусветная, кислятина, но мы закусываем белёсыми сладостями, по словам Ани, сто лет пролежавшими на холодильнике, почему-то ржём, как полудурки, хотя я трезв как стекло, и, в целом, ништячно проводим вечер.
Точнее, уже ночь. Я замечаю который час, когда мой смартфон разражается внезапным звонком от полоумной. И в ту же минуту мы слышим, как открывается входная дверь.
В панике сбрасываю вызов и кидаю на Аньку страшный взгляд.
– Блин, мама! Скорее, Вань, прячься!
Мы начинаем метаться по кухне, как застуканные на месте преступления любовники, в итоге Аня запирает меня в кладовке, где тесно, темно и чем-то жутко воняет, а сама, звякая посудой, перекрикивает этот звук.
– Мам, я тут!
– Ты не спишь? Где ты? – доносится откуда-то глухо.
– Я тут. Я сплю, – совершенно бодрым тоном отзывается моя собутыльница, – просто вот на кухню попить зашла.
Слышу, как клацает выключатель – и исчезает последняя полоска света по периметру двери.
Она приближается… Она уже совсем близко… Я стараюсь не дышать.
– А ты что, ты ещё не ложилась?
– Да я фильм засмотрелась… А ты как, как погуляли?
Их разговор «ни о чём» мне не интересен, я думаю только о том, как бы не выдать себя. Со всех сторон моё напряжённое туловище подпирают какие-то предметы – банки, швабры, кастрюли… или я фиг знает что ещё – и я пытаюсь не шевелиться, чтобы всё это добро на меня не посыпалось.
– А ты чего такая странная… – слышится буквально над ухом. – Светишься вся… Ты что, это вино? Ты пила что ли? Одна?
– Да мам…
– Ну-ка признавайся, что-то случилось? Есть повод?
– Да мам, мам… Нет никакого повода. Вернее, просто у тебя же день рождения…
– Уводи её отсюда, – одними губами молю я, ощущая, как лоб мне щекочет сползающая с него капелька пота.
Жарко здесь. Или это я чересчур нервный.
– Ну хорошо, тогда я спать, – звучит отдалённо, и в тот же момент происходит то, чего я так стремался – гремя друг о друга, сверху сыплются какие-то крышки – зуб даю, что это они! – и производят столько шума, что нужно быть глухим, чтобы этого не услышать.
Меня почти сразу парализует, но изо рта успевает вырваться проклятье.
Всё, я спалился. Что делать-то теперь?
– Что это? – спрашивает Анина мать спустя вечность.
– А, да в кладовке, наверное, что-то грохнулось, ты иди, я подниму!
Нервный девичий голосок приближается вплотную, вновь возникшая яркая полоска внизу перекрывается тенью – вероятно, Аня привалилась спиной к ненадёжно разделяющей нас преграде.
– Стой, дай я взгляну.
– Не надо, мам! Не…
Не успеваю сообразить, как по глазам сечёт безжалостный свет, а по ушам – оглушительный визг Аниной матери. Сохраняя равновесие, я хватаюсь рукой за косяк, и в следующую секунду ору сам – в попытке захлопнуть обратно, мне с размаху перебивают дверью пальцы.
Это было бы уморительно до колик, если б не адская боль!
Матерясь как сапожник, я вываливаюсь наружу, в тут же вновь освободившийся проём, и не переставая скулить и ругаться, упираюсь лбом в холодный пол.
– Ваня, ты жив? – бросается ко мне Аня.
– Кто это? Аня! Кто это? Это вор?
– Какой вор, мам? Ты что, не видишь, это наш сосед! Вань, больно?
Ощущаю прикосновение ледяных рук, но не до этого сейчас.
– Сосед? А что он делает так поздно у нас… в кладовке?..
Пока они выясняют что к чему, я постепенно отхожу от шока. Удар пришёлся по среднему и безымянному пальцам левой кисти, туда, где начинаются ногти. Кажется, без переломов, но болит – жуть.
– Да он просто зашёл, домашку спросить!
– Но почему так поздно? И зачем прятаться хоть, не пойму…
Я поднимаюсь на ноги, сжимая покалеченную конечность в кулак, выпрямляюсь, кидаю взгляд на Аню – она напугана, отстраняется от меня, смотрит на мать. Та, хмурясь и моргая, оглядывает явившуюся ей физиономию – какой-то лысый чёрт, с сизо-жёлтой рожей… Шикардос, одним словом, лучше и быть не могло.
– Здрасти, – полушепчу я.
Горло дерёт, голосовые связки подводят.
– Здравствуй, – заторможенно отвечает она – и повисает пауза.
– Давай под холодную воду! – первой оживает Аня. – Покажи, что у тебя там?
– Забей, Ань, – цежу я сквозь зубы и тут же намыливаясь на выход.
Прошмыгнув в коридор, застреваю у порога, краем мозга пытаясь вспомнить, в чём я был, на ногах, в смысле, и пустыми глазами ищу свои кеды. Так неловко и тупо я не чувствовал себя, наверное, ни разу. Анина мать провожает взглядом, от которого дымится шерсть моего волка, но сама упорно молчит. Только Аня тараторит, оправдывается, мол я за домашкой зашёл, и да, поздно, а потом испугались, что поздно, и вообще, она виновата, а я нет. Сообразив, наконец, что и был в своих тапках, я поспешно прощаюсь и выскакиваю в подъезд.
Практически до утра я не могу уснуть. И не только потому, что в течение получаса вернувшаяся с ночного рандеву Лина полощет мне мозг, а ещё и оттого, что думаю об Ане.
Странное чувство, не похожее ни на что другое, распирает изнутри грудную клетку. Я ловлю реальный кайф, сотню раз воспроизводя в голове её голос, улыбку, взгляды, мимику, смех. Кажется, я заболел. Нужно срочно к пацанам, подлечиться.
Глава 18
Утро взрывает мой мёртвый сон сигналом воздушной тревоги, рвущимся из динамика.
Разлепляю веки, которые, как мне кажется, я только-только сомкнул, отключаю будильник и ещё примерно вечность пялюсь в потолок.
Наконец, мозг включается, по телу пробегает электрический разряд – и я, как заведённый, ношусь по квартире, а-ля Юлий Цезарь, делаю несколько дел одновременно.
Сквозь щель в двери противоположной комнаты доносится недовольный рёв дяди Во – тот грязно матерится, обещая «урыть», меня, естественно, если не перестану шуметь.
Пофик.
Звеня ключами и жёстко стаптывая единственные кеды, я вылетаю в подъезд и натыкаюсь на такую же взъерошенную и суматошную Аню, что, видимо, тоже только встала.
Сразу замечаю – она без макияжа, и это ей безумно идёт.
– О, привет, – здороваюсь я. – Похоже, мы слегка опаздываем?
– Я бы сказала, мы оччень опаздываем, – нервно усмехается она.
Одновременно щёлкаем замками и, не сговариваясь, спешно семеним по лестнице вниз.
Я толкаю перед барышней преграды – первая дверь, вторая, и в наши заспанные лица врезается порывистый ветер с дождём.
На улице апокалипсис. Небо упало на землю и замесило всё в своей беспросветной серости.
– У тебя есть зонт? – интересуюсь я, на ходу поднимая воротник пиджака, – он, естественно, не спасёт, но хоть что-то.
– Конечно есть… Дома, – отвечает она, тоже кутаясь в свою школьную трикотажную кофтёнку.
– Повезло ему…
Ёжась и щурясь от непогоды, мы стремительно шагаем по продрогшему мокрому городу. Разноцветные люди кучкуются на остановке, напролом лезут в маршрутку. Деревья дрожат. Пахнет сыростью. Лужи пузырятся и разлетаются под колесами проезжающих мимо тачек.
Я поглядываю на Аню, что идёт чуть впереди, нарочно её не обгоняю. Хочу услышать голос, но в такой спешке болтать неудобняк.
– Как твои пальцы? – заговаривает она сама.
– Нормально. А ты как, мать тебя не пилила?
– Мать? – удивлённо озирается на меня. – Нет, ну так, она, конечно, слегка в шоке была… Но в целом я легко отделалась.
– Мм… Погоди, – притормаживаю её.
Я не в состоянии смотреть, как она мёрзнет. Стягиваю с себя пиджак, с неё – рюкзак… и собираюсь поменять всё это дело местами, но Аня начинает сопротивляться, как чумная, вертеться…
– Ты что делаешь? Не надо!
Схватившись за лямки, она не даёт мне завершить задуманное, упирается, вырывается и – сам не понимаю как – вдруг врезается в мои объятия…
Это ладно бы я её просто зажал – можно было б как-то списать на случайность. Да только чёрт меня дёрнул ещё и чмокнуть её в губы…
Осознав, наконец, что натворил, я в сдающемся жесте убираю руки, а она ошалело на меня таращится и, обретя способность говорить, произносит:
– Ты… зачем…
И пятится назад.
– Мне показалось… ты не п-против… – несу я дичь, мысленно проклиная себя за идиотизм.
На ещё сильнее побледневшем лице, мгновение назад выражающем только испуг, проступает явное раздражение.
– Тебе показалось! – бросает она и бодро шагает вперёд.
Повтыкав с минуту, я нагоняю. Усилившийся ливень уже успел насквозь промочить сорочку, и надевать обратно пиджак смысла нет. Закидываю его на плечо.
– А можно узнать почему? – продолжаю повышенным тоном. – Я что, тебе ни капли не нравлюсь?
– А с чего ты взял, что должен мне нравиться?
Она идёт так быстро, что я с трудом поспеваю.
Действительно, с чего я взял-то?..
– Не должен, но и ты мне не должна…
На моих словах она резко разворачивается и, сделав ещё пару шагов в том же направлении, останавливается. Я замираю напротив.
– …Но нравишься… Безумно н-нравишься…
Меня пугает её лицо, вернее, его выражение. Таким острым взглядом можно только убивать.
– Вань, ты что, прикалываешься? – наконец, заговаривает она. – Ты слепой, скажи? Или тоже с кем-то поспорил?
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
