Текст книги "Радуга в сердце"
Автор книги: Ирина Незабуду
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)
Глава 15
Я выхожу из подъезда и чуть шею не сворачиваю себе – вижу, как из припарковавшейся напротив нашего дома залётной (и зачётной) тачки выбирается Аня, а дверь ей открывает какой-то солидный тип. Всё, как Дианка говорила. Я фиг знает почему, но становится до того противно, что я шумно отхаркиваю в сторону, чем на миг привлекаю внимание парочки, и даже с расстояния вижу, как бледнеет девичье лицо.
Отворачиваюсь, стиснув зубы, на ходу застёгиваю под горло олимпийку и, сунув руки по карманам, ускоряю шаг.
Ночная прохлада проветривает вскипевшие за этот бесконечный день извилины. Я иду по мерцающему огнями городу, пиная встретившуюся на пути пустую жестянку, и пытаюсь переключиться на мысли о Дианке.
Только Аня почему-то так и не выходит у меня из головы. Что такое? Почему меня вообще волнует эта девчонка? Так и вижу её большие глаза, в которых отражается заходящее солнце. А в ушах завяз нежный, умиротворяюще-спокойный голос с трогательными нотками чистоты… которой нет. Б**! С хрена ли я вообще подумал, что она такая вся из себя трепетная лань?! Обычная тёлка, ведётся на бабло, как и все остальные. Кстати, прикольно будет над Дианкой сейчас поугорать…
Я ржу. Иду и ржу про себя, как городской сумасшедший. Немного кособочусь, когда ребро поднывает, но продолжаю веселиться…
Получасовая прогулка устаканивает во мне потревоженных бесов. Я подхожу к одной из новостроек недалеко от школы, где теперь учусь. Кажется, здесь же живёт Тёмыч. Вспоминаю, что не могу оповестить о своём приходе, и присаживаюсь на детские карусели ждать.
Минут через пять в свете жёлтого подъездного фонаря вырисовывается знакомая фигурка в коротенькой косухе, узких джинсах и на нереальной высоты каблуках.
Тут же прекращаю измываться над вестибулярным аппаратом и, соскочив на ходу с вертушки, мчу навстречу своей новой любви.
От Дианки, от улыбки её, глаз не отвести, и я сразу забываю нашу утреннюю размолвку. Подхожу ближе, оглядывая красотку с головы до ног. Останавливаюсь в метре и молчу.
Дианка явно теряется, потому что я, в отличие от неё, абсолютно серьёзен.
– Что? – наконец, не выдерживает она, и, спустившись с приступка, делает два маленьких неуверенных шага.
Мы оказываемся лицом к лицу, правда она чуть выше. Задерживаю взгляд на её манящих губах – и она тут же срывается, а эти губы врезаются в мои. Мне больно из-за носа, но в то же время очуметь как кайфово.
Со стороны мы, вероятно, выглядим, как два голодных зверя, решивших друг друга сожрать. Прибиваю её спиной к стене, практически вминаю в неё всем телом. От страсти нам нечем дышать, и, забыв, где находимся, мы едва ли не тр***ся через одежду.
Нас на миг отрезвляет пиликанье домофона. Отлипаем друг от друга, делаем вид, что приличные, подавляя смешки, здороваемся с какой подозрительно таращащейся нас тёткой и ныряем внутрь, чтоб продолжать…
Мы не умные, не пуганые, не предусмотрительные и неудержимые. Но зато нам точно будет, что вспомнить.
**
Я возвращаюсь в приподнятом настроении. Забыв обо всех неприятностях, не чувствуя своей вечной попутчицы – боли. В эту ночь я даже сплю, как убитый, и в итоге опаздываю на урок английского.
К счастью, Ли с дядей Во дрыхнут даже дольше, и нам удаётся друг друга избежать.
Вторым у нас русский, и Ольга Николаевна уже поджидает меня у входа в класс. Правда, сама прикидывается, что треплется с какой-то тёткой.
– Иванов! – вскрикивает она на моё тихое «здрасти».
И по её бешеному взгляду сразу понятно, что что-то здесь не так.
– Что с тобой случилось опять?!
Мать его… Я догадывался, что удар Вована мог как-то отразиться на моём ангельском лике. И ещё вчера заметил, что под глазом намечается синяк. Но сегодня с утра любоваться на себя было некогда, я даже зубы чистил на скаку, одеваясь, и потому как сейчас выгляжу, для меня пока загадка.
Но классная, похоже, с минуты на минуту просветит.
– Я это… – мычу я, пытаясь завести свою адскую машину под названием «генератор мысли».
Но машина не заводится, а у Ольги вот-вот задёргается глаз.
– Ты ударился, – то ли утвердительно, то ли вопросительно произносит она, и я начинаю кивать, ловя на лету подсказки. – Ты ударился сам, и никто в этом не виноват… И ничего нам с Тамарой Алексеевной рассказать ты, конечно, не хочешь…
С новым кивком я шёпотом здороваюсь со сканирующей меня взглядом высокой худощавой женщиной лет пятидесяти.
– Может хватит, Иванов?! – внезапно меняет тон Ольга. – В то, что ты упал, наступил на грабли или снова ударился о кран, я не поверю. Почему тебя не было на первом уроке?
– Извините, Ольга Николавна, – вклинивается свидетельница расправы, приложив ладонь к её плечу, – мне пора идти. Пусть тогда зайдёт после уроков, я буду ждать.
Понимаю, что это обо мне и кошусь недоверчиво, а она фальшиво мне улыбается.
– Конечно, Тамара Алексевна, не могу вас задерживать, – отпускает Ольга. – А ты, Иванов, зайдёшь к Тамаре Алексеевне после уроков.
– А кто это? – спрашиваю, рассеянно озираясь.
Мимо сочится толпа народа, и несколько пар глаз прилипает ко мне взорами, выражающими смесь омерзения и ужаса.
– Тамара Алексеевна – это наш школьный психолог. Она просто побеседует с тобой, ты не переживай.
– Кто? – переспрашиваю я, и тут нас прерывает разразившийся хриплым воем звонок.
– Потом, потом, урок, – убегает классуха, подгоняя нетерпеливым жестом только воздух.
Без энтузиазма вхожу в класс. Сидящий на парте Никольский разворачивается и, как обычно, присвистнув, делает мне комплимент. Говорит, что с каждым разом я выгляжу всё лучше и лучше. Нахожу большие глаза Дианки, та хмурится – похоже вчера, в тусклом свете у подъезда и в лифте она так не успела ничего разглядеть.
Падаю рядом с Аней, которая, как ни странно, тоже на меня пялится, и чувствую скованность, но всё-таки выдавливаю из себя «привет».
– Привет, – тихо произносит она, и от этого голоса у меня снова мурашки по коже.
Урок проходит ровно, Ольга меня не трогает. Хотя время от времени ловлю на себе её взгляд, то ли участливый, то ли осуждающий. Под конец не везёт Дианке, училка вызывает её к доске. Я, с одной стороны, ей сочувствую, а с другой – рад созерцать её хорошенькие ножки и всё остальное самым непредосудительным на то способом.
Дианка путается в суффиксах прилагательных, и я подсказываю ей жестами рук – приподнимаю один или два пальца по количеству букв «н», поглядывая, чтобы Ольга не заметила. В итоге красотка получает «отлично», одаривает меня благодарной улыбкой и, вернувшись на место, украдкой шлёт воздушный поцелуй.
По звонку Ольга напоминает, чтобы я обязательно заглянул, без уточнений куда именно. Но так как делает это она при половине класса, в коридоре меня со всех сторон засыпают вопросами.
Сначала Дианка, с которой мы по негласному сговору шифруемся, повторно благодарит, теперь словесно, и заводит тему про мою физиономию. Спрашивает, кто это меня так и главное – когда. Не успеваю что-то придумать, как допрос подхватывают Конопушка и Вика, строя свои далёкие от истины предположения.
А потом нас нагоняют Никольский с приятелем, и дело принимает совсем неожиданный оборот.
– Да уж, – театрально вздыхает Сутулый над ухом, вклинившись между нами с Дианкой. – Ты, Иванов, конечно, персонаж. Тебя, говорят, и здесь уже к психологу вызывают. Пойдёшь?
– Обойдутся, – бурчу себе под нос, пустив мимо ушей его "и здесь".
Мы всей толпой спускаемся по лестнице. Народ направляется в столовку, а я пока фиг знает, куда иду.
– Сходи, Иваныч, – язвит Никольский. – Обязательно сходи, не откладывай. А то что-то первый ряд у нас потихоньку в кунсткамеру превращается. Сначала Чёрный со своим фурункулом, потом Сифачка, теперь вот ты…
– Чё ты сказал?! – как спичка вспыхиваю я и хватаю его за грудки, а точнее, за болтающийся как коровий хвост галстук.
Нас оглушает визг, девчонки наперебой что-то кричат, Дианка пытается разжать мне пальцы.
– Ещё раз из твоего рыгальника вырвется это слово, – продолжаю, глядя в его выпавшие из орбит глаза, – я за себя не отвечаю, ты понял?
– Ваня, Ваня, прекрати! – причитает кто-то.
– Ээ, ты полегче, ты неадекватный что ли, правда? – Сутулый пытается отстраниться. – Что я вообще сказал-то? Это ж шутка была! Красавчик ты, красавчик, успокойся.
– Её зовут Аня, – шиплю ему в лицо, но, краем глаза заметив училку, всё-таки убираю руки.
– Что здесь происходит? Что за столпотворение? – возмущается очередная незнакомая мне тётка. – Никольский, Дементьев!..
– Это всё он, это Иванов! – стучит Дёма, как первоклассник. – Это он начал…
Улавливаю, что толчком в бок Сутулый затыкает приятелю рот.
– Великолепно! Иванов, Никольский, Дементьев – ко мне в кабинет! – разруливает тётка и, клацая каблучками, спускается вниз по ступенькам.
– За что, Илона Васильевна?! – в унисон взвывают парни. – Драки ж даже не было! Мы в столовку опоздаем, мы же так с голоду помрём!
– Это кто? – интересуюсь у Вики, но заметив, что пропала Дианка, тут же забываю свой вопрос.
Уже на первом этаже выхватываю взглядом золотистые кудри – моя новая любовь заворачивает за угол, и я теряю её из виду. Кто-то подталкивает в плечо. Оборачиваюсь, натыкаюсь на огромный клюв Никольского и оказываюсь втиснутым в помещение с бледно-жёлтыми стенами и ядовитым запахом свежей краски…
Глава 16
Не бывает худа без добра. Да, банальщина, и да, все это слышали. Но лично я в этом убеждался далеко не единственный раз.
После сегодняшней классухи со своими психологами, нравоучительной беседы у завуча, а также ссоры с Дианкой я мало надеялся на положительный исход дня. Но, как ни странно, оно случилось.
Мне позвонил знакомый парнишка и предложил работу. И, к счастью, не вагоны разгружать – с моим ребром это пока недоступно – а сделать то, что мы с пацанами делали как минимум с десяток раз – просто поклеить обои. Только очень срочно, буквально за одну ночь.
Когда мы встретились, Лёха – так зовут парня – объяснил, что «этому полудурку» приспичило устроить своей благоверной сюрприз.
Я, конечно, радостно согласился и теперь сижу в чужой квартире, с полудурком по имени Дима, жду, пока в ведре разойдутся те сопли, которыми нам предстоит сегодня покрыться с головой.
Димон угощает сигаретами, пиццей и пивом. В пустой бетонной коробке, в которую превратилась ещё несколько часов назад жилая комната, воняет пылью и сыростью, а наши голоса звучат гулко, отражаясь от ободранных стен.
Сначала он поясняет, по какому поводу срочность. Всё просто – у его жены завтра днюха, а в квартире неоконченный ремонт. Парень долго маялся с выбором подарка, пока какая-то сволочь на работе не подкинула ему столь гениальную мыслю.
Но как-то плавно наш разговор перетекает совсем в другое русло.
– А она сама-то где? – спрашиваю я, имея в виду ту, ради кого стараюсь. – Работает что ли?
Пока напарник возюкает кистью по стене, как будто «Мону Лизу» пишет, я на полу состыковываю рисунок и нарезаю рулоны на куски.
– Так на сохранении лежит, завтра, по идее, отпускают, – отвечает Димон.
– В каком смысле? – спрашиваю, не понимая, о чём вообще речь.
– В смысле, что ребёнок у нас будет, – и смеётся.
– Поздравляю, – говорю первое, что приходит на ум, но про себя, конечно, вовсю ему сочувствую.
Всего двадцать один год парню – совсем его жизнь не щадит.
– Спасибо. Но пока не с чем особо, вот как родим, тогда поздравишь.
На щербатом лице появляются марианские впадины от улыбки. А меня почему-то резко тянет тему сменить.
– А ты чего халтуришь? Смотри, ты пропустил.
– Да ладно, где?
– Да вон, стена сухая…
Последний огрызок мы лепим вверх тормашками, но нам обоим пофик, так как на улице уже светает, и до отупения хочется спать.
– Спасибо тебе, Вано, – панибратски хлопает мне по плечу напарник. – Родина тебя не забудет. Иди, отдыхай, я сам здесь всё уберу.
Пошатываясь то ли от усталости, то ли от количества выхлестанного за ночь пива, Димон оттирает тряпкой руки и даже не смотрит в мою сторону. А я жду.
Жду, когда он закончит, и отслюнявит мне оговоренный заранее косарь. Я уже и отмылся, и переоделся, а потому меня здесь держит только это.
Наконец, заметив, что я не трогаюсь с места, хозяин квартиры поднимает глаза.
– Тыыы… Ты ждёшь, что ль, чего-то? – как ни в чём не бывало любопытствует он.
– Ну да, – отвечаю полушёпотом – стоит такая оглушительная тишина, которую нарушать неловко.
– Чего ждёшь? – непонимающе моргает он этими самыми глазами, большими, водянистыми и слегка выпученными даже в осоловелом состоянии.
– Денег, – ровно произношу я.
– А, денег… – заминается он, и тут до меня доходит, что вот она где, реальная неловкость.
Неужели Лёха меня киданул? Ему пообещал, что поработаю задарма? Или, выпитые мною полбаклажки и выкуренные три сигареты считаются достаточной наградой за труды? Не, так не пойдёт. Я так точно кони двину скоро.
– Да, Лёха сказал, ты платишь косарь, – поясняю я твёрдо.
– Лёха так сказал?.. – всё ещё чешет репу Димон.
– Блин, ну а ты сам как думаешь? – как можно более мягким тоном распинаюсь я. – Я здесь по доброте душевной что ли? Мне сейчас деньги как никогда нужны.
И смотрю на него уже почти молящим взглядом, за что тихо начинаю сам себя ненавидеть и закипать.
– Слушай, а мне он сказал, что с меня пиво, типа, а ты за него…
– Чего? – я тут же хватаюсь за телефон, забыв, что исходящие мне не светят, но Димон останавливает мою руку, нырнувшую во внутренний карман пиджака.
– Подожди, время седьмой час только. Он, небось, спит ещё…
– Да мне фиолетово кто там спит… – И тут меня осеняет догадка – так он же свистит как дышит!
Впиваюсь взглядом в две огромные лупы. Под одной из них залегает глубокая складка, и я, мгновенно распознав усмешку, толкаю напарника в грудь.
– Слышь, что за развод?! Вы наколоть меня решили?
– Да ты чего, какой развод, успокойся! – тут же расправляется его лицо. – Я в натуре не знаю, о чём вы там со Скоморохом добазарились. Он мне сказал, что ты поможешь за так. С меня только сиги и пиво. Я ж не знал, что он тебе в обмен пообещал. Ну, хочешь, я тебе заплачу, – Он начинает шарить по карманам, вытягивая оттуда помятые купюры одну за другой. –Только у меня три сотни, больше нету. Было б бабло, я б рабочих лучше нанял…
– Иди в задницу, – отмахиваюсь я и злой, как чёрт, выдвигаюсь на выход…
Всё-таки есть худо без добра, я ошибся.
– Да не обижайся ты, – поспевает за мной хренов романтик. – Ну, давай я тебе потом отдам. Давай номерами обменяемся, хочешь? Ну, у меня в натуре сейчас нет. У меня ж ребёнок скоро родится, ремонт, кругом одни растраты…
Он что-то ещё горланит мне в спину, а я спускаюсь по лестнице, стиснув зубы и осознавая, какой же я…
**
Тебе когда-нибудь приходилось спать с открытыми глазами? Если да, ты точно меня поймёшь. Уроки проходят в полусне, мне трижды делают замечания, а на попытки одноклассников заговорить я неопределённо пожимаю плечами.
Дианка разобиделась и уже пятый час делает вид, что общаться с Никольским ей куда интереснее, чем со мной.
Я вчера подошёл к ней в столовке. Прямо при всех спросил, почему она сбежала. А она задрала свой идеально ровный нос и ответила, что не обязана передо мной отчитываться. Если честно, уже начинает подбешивать. Терпеть не могу, когда люди не могут объяснить, в чём проблема. Я задержался ещё у стола – была большая перемена, и от завуча я вышел хоть и последним, но ещё оставалось время до звонка, – убедился, что меня не замечают, и забил – не хочет – не надо. У меня и без неё головняка полно.
До сих пор не обмолвились ни единым словом и предпочитаем друг на друга вообще не смотреть. На самом деле, веселит немного.
**
Оказавшись на свободе, я жадно вдыхаю свежий воздух вперемешку с табачным дымом. Вчера, а вернее утром, уходя от хитровыделанного будущего отца семейства в состоянии, близком к аффекту, я сжимал в кармане пачку сигарет – единственное моё вознаграждение за бессонную ночь. Её Димон сунул мне ещё в начале, когда мы первый раз с ним выходили курить. Я потом вообще про неё забыл, и вспомнил только, как бесячка отпустила, и до мозга, наконец, дошло, что у меня в руке.
Я курю и кайфую. Притуплённое ночным перекусом чувство голода напоминает о себе. Желудок урчит так, что я озираюсь по сторонам – вдруг кто услышит. Вроде наши все свалили, и началась вторая смена, но мало ли…
Я оказываюсь прав. В десяти шагах, но по другую сторону забора, ещё на территории школы, стоит Аня. Стоит и как будто выжидает, когда я ей дорогу освобожу.
Кошусь на неё, выпуская в сторону дым, улавливаю метание взгляда, явно избегающего встречи. Она отворачивается, делая вид, что либо кого-то ждёт, либо, я фиг знает, в землю вросла…
Что за ерунда? Она боится меня что ли?
Спустя мгновение пиликают ворота. Аня выходит. Опустив глаза, в упор меня не замечая…
Я роняю в траву и тушу мыском кеда окурок. И вступаю в ногу. Рядом. На расстоянии вытянутой руки.
Мне жутко любопытно, с какого дуба она рухнула, и чем объясняется такое нелогичное поведение. Настолько, что я не собираюсь спрашивать – пусть сдаст себя сама.
– Ой, привет.
Она делает вид, что совсем не ожидала, но тут же прячет взор, потому что в столь откровенный блеф поверит только кретин.
– Ты меня боишься? – прямо спрашиваю я.
– Что?.. Почему это?
Её голос слегка дрожит, то ли от спешки, то ли от волнения.
– Ну, ты же сейчас ждала, когда я уйду? Я тебе противен, скажи?
Сам я, как ни странно, пока абсолютно спокоен, может, просто вымотан вконец. Во мне играет любопытство, не более.
– Н-нет, – неуверенно отвечает она, и внезапно сворачивает с тротуара.
Я поспеваю следом, но рядом идти уже не могу – тропинка узкая. Мы шустро спускаемся по склону, ведущему к железнодорожным путям.
Я знаю эту дорогу – так до дома минут на десять меньше. Но сам так не хожу – потому что в моём случае чем дольше, тем лучше.
Лина не звонит уже вторые сутки. То ли смирилась, то ли просто плевать. Хотя… Одно другого не отменяет, в общем-то…
Забывшись, отхаркиваю в сторону и тут же вспоминаю, что не один. У Ани на ногах кроссовки, теперь замечаю. Школьная юбка и кроссовки – немного странное сочетание, но между ними стройные ножки – а этого уже не заметить я просто не могу.
– Ань… – окликаю, пытаясь не разгоняться на спуске – не хватало ещё сбить и покатиться кубарем на пару. – Ань, погоди!
Но одноклассница, не оборачиваясь и просто не обращая на меня никакого внимания, уже переступает через рельсы.
Скрежет гравия и нарастающий гул глушат все другие звуки. А надрывать связки я оказываюсь не готов. Поэтому пути мы пересекаем молча.
Впереди показываются корявые силуэты яблонь, и запах осыпавшихся подгнивших плодов вторгается в наши носы.
– Почему ты идёшь за мной? – неожиданно спрашивает Аня.
– Ну… нам, вроде бы, по пути, – наконец пристроившись рядом, отвечаю я. – А ты против? Не хочешь, чтобы мы шли вместе?
– Мне всё равно, – холодно бросает она.
И мне начинает казаться, что она тоже за что-то на меня дуется, хотя мы вообще шапочные знакомые с ней.
– Не очень-то ты дружелюбная, – с невесёлой усмешкой замечаю я.
И Аня вдруг резко притормаживает, поворачивается ко мне лицом и впивается в меня таким пронзительным взглядом, что мне становится не по себе.
– Ладно. Чего ты хочешь? Подружиться? – выпаливает она.
Я окончательно теряюсь от вызывающего тона и непонятной, саркастической гримасы. Не ожидал от неё такого…
– В принципе… да, – мямлю, как недоумок.
– Для чего?
– В смысле?
– Ну, для чего тебе нужно со мной дружить?
В её больших светлых глазах, зачем-то размалёванных жуткой косметикой, совсем нет агрессии, как мне показалось сначала, скорее какой-то детский задор, провокация, желание «дожать».
– Да просто, мы ж соседи, – прячась за очередной дурацкой усмешкой, отзываюсь я.
И замираю в ожидании реакции. Аня ещё пару мгновений так же смело смотрит мне прямо в душу, затем смеряет всего меня оценивающим взором и, опустив свои кукольные ресницы, с лёгкой, но странноватой улыбкой выдаёт:
– Ладно. Давай дружить.
Я выдыхаю, и мы двигаемся дальше. Минут пять я пытаюсь переварить наш разговор, пока мысли не сползают в другую сторону.
Мягкий грунт и мокрая трава под подошвами создаёт ощущение хождения по облаку. Когда-то я бегал здесь босиком и повторил бы это с превеликим удовольствием. Но, во-первых, земля уже остыла, а сам сад за три года заметно загадили, так что склянок и мусора здесь теперь едва ли не больше, чем падалицы яблок. А во-вторых, я не один, а снять перед девушкой вонючие кеды и обнаружить дырку в носке, которую я уже не раз думал заштопать, но тупо забивал, мне не позволяет инстинкт самосохранения… Ну, или совесть.
– А ты меня не помнишь? – внезапно снова заговаривает моя попутчица.
И на сей раз я останавливаюсь, заставляя её сделать то же самое и взглянуть на меня.
– Мы с тобой в третьей школе учились, в параллельных классах, – тут же поясняет она, предупреждая мой вопрос.
– Я не учился в третьей школе, – зачем-то вру я и, нахмурившись, продолжаю путь, чтобы не развивать эту тему.
Это не самое приятное воспоминание. В третьей школе я проучился первую четверть седьмого класса. Но у нас там не заладилось с классухой, и она практически вынудила меня перевестись. Позже я узнал, что Маргарита Ильинична когда-то сильно рассчитывала женить на себе того старпёра – Лининого первого мужа, так что дело, похоже, было не во мне.
– Странно. А я тебя помню, – говорит одноклассница. – Это ведь ты математичку поджёг?
Боковым зрением замечаю, что Аня поглядывает на меня, а по голосу слышу, что улыбается. Ей смешно?
Вообще-то, это реально смешно звучит. Поджёг математичку.
– Не её я поджёг, а журнал, – вздыхаю я, как бычок, на ходу. Устал эту историю рассказывать. – И не поджёг, а подпалил немного.
– Но он ведь, журнал, у неё в руках был, правда?
Я вспоминаю эту сцену. Классуха орёт на меня, в глубине её глаз мелькают языки пламени. Пока мелькают, а не отражаются. Журнал у неё в руках. Она как раз только раскрыла его и, повернув в мою сторону, демонстрирует мне мои же «н-ки». Я, не отвечая ни слова, достаю зажигалку, чиркаю и медленно, не отрывая взгляда и не позволяя ей отвести, словно загипнотизировав на время, – мне иногда говорят, что от моих глаз трудно оторваться – провожу под выбившимся из-под пальцев листом.
– Ты когда-нибудь была в зеркальном лабиринте? – перевожу тему я и уже сам кошусь на Аню.
Сбитая с толку, она забавно хмурится.
– Что?
– Короче, смотри, – поворачиваюсь спиной вперёд, чтобы видеть её лицо, и, активно жестикулируя, поясняю: – Правда – это ты, а все твои бесчисленные отражения – это слухи…
– Что-что? – она совсем меня не понимает и почему-то начинает смеяться.
Я разворачиваюсь обратно, качаю головой и устремляю взгляд вперёд – мы выходим из сада, зелень сменяется бетоном, дальше дорога, машины, дома. Становится шумно и совсем иначе пахнет.
– В общем, я хочу сказать, не поджигал я никого, – завершаю я свою недоразвитую мысль.
Дальше мы мычим ни о чём, разговор не клеится. Я понимаю, что жутко туплю, мысленно списываю всё на недосып и судорожно пытаюсь придумать новую тему.
Прямо по курсу вырастает наша «артхаусная» трёхэтажка, а у меня в башке полный вакуум. Я так и не придумал, что сказать. Меня раздирает двоякое ощущение – с одной стороны, я до ломоты в суставах хочу подольше слышать этот голос, с другой – рядом с ней я чувствую себя ушлёпком, тупицей и ничтожеством, не способным и двух слов связать, а поэтому жду– не дождусь, когда мы, наконец, разойдёмся по хатам.
У скамейки я притормаживаю, чтоб покурить, а Аня, не заметив этого, доходит до самой двери и только там останавливается в замешательстве.
В попытке предупредить очередную неловкость я раскрываю рот для прощального «давай, счастливо», но она опережает:
– Ну, я пойду, до встречи?
Застываю с неподкуренной сигаретой в зубах, пялюсь на стоящую вполоборота одноклассницу. Кажется мне, или это всё-таки паранойя, но её слова звучат как-то двусмысленно, и вопросительная интонация подразумевает намёк. До какой такой встречи? Она имеет в виду в школе? Да… скорее всего. Просто в школе. Мы же увидимся завтра, просто увидимся в школе… я дебил.
– До завтра, – бубню я, скосив глаза к ладони.
Чётко перед носом вспыхивает яркий огонёк.
