Текст книги "Радуга в сердце"

Автор книги: Ирина Незабуду

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

Глава 7

Я прихожу к предпоследнему на сегодня, четвёртому уроку. Вчерашние собутыльники встречают мою персону дружным «вау». Никольский любопытствует, часто ли меня так торкает с похмелюги.

В общем, расклад такой. Я побрился под ноль. Причём, сделал это Вовановской машинкой, на прощание оставив в раковине гору волос. Нет, у меня есть собственный станок, и я им даже время от времени пользуюсь, но моя божественная шевелюра его тройному лезвию уже не поддалась.

Я потратил на процедуру минут сорок, если не больше. Хорошо, что садюга куда-то свалил, иначе застукал бы меня на месте и там же незамедлительно закопал. Не сомневаюсь, что он сделает это позже, только это будет потом, а не сейчас.

А сейчас я сажусь за третью в первом ряду парту, рядом с девочкой, которая упорно меня игнорит. Впрочем, как и я её. А со второго ко мне подскакивают Вика и моя новая безумная любовь.

– Что случилось?! – первой успевает Вика.

– Бочка, катись отсюда, – шипит Блондинка, и та, надувшись, отходит.

Я поднимаю на грубиянку возмущённый взгляд.

– Привет, – она склоняется надо мной, упершись в столешницу ладонями, и тянет лыбу, от которой я плыву.

– Ниже, ниже! – басит кто-то.

Дианка в юбке, и сидящим на местах парням открывается довольно интригующий вид. Я поднимаюсь, хватаю девчонку за руку и быстрым шагом вывожу в коридор. Из класса доносится гам и улюлюканье.

– Стой, куда? – восхищается красотка. – Звонок же…

Мы даже пригибаемся, ведь в эту самую секунду прямо над нашими головами раздаётся внезапно пробравшая до мурашек трель.

– Две минуты, успеем, – успокаиваю я.

И, заведя за первый попавшийся угол, зажимаю красотку у стены и припадаю к её манящим губам. Мы целуемся, а потом убегаем обратно, слыша, как с другого конца коридора отзываются эхом учительские каблучки.

Успеваем раньше классухи, но та всё равно потом просит меня встать.

– Иванов, скажи пожалуйста, почему тебя не было на трёх предыдущих уроках?

– Простите, Ольга Николавна, я проспал.

– Проспал, замечательно… – она оглядывает меня с головы до ног.

Парни ржут.

– Больше такого не повторится, обещаю.

В учёбе я серьёзен, даже слишком. Если бы не казусы с поведением, у меня могла б быть золотая медаль. Несмотря на то, что и здесь всё пошло не по плану, я не собираюсь сдаваться, мне необходим аттестат.

– Мм… А что с твоими волосами? – неожиданно спрашивает Ольга.

Класс взрывается разнокалиберным хохотом.

Мне самому тяжело держаться, но я давлюсь:

– Их… нет.

Кто-то так истерично ржёт, что даже похрюкивает.

– Так, тишина, – классуха стучит карандашом по столу. – Я вижу, что их нет, Иванов. Меня интересует по какой причине.

Первым, что приходит на ум – сказать, что разом выпали, но боюсь, что мою вяленькую шутку не оценят, и тупо отвечаю вопросом на вопрос.

– А разве в уставе прописано, что в школу нельзя приходить лысым?

Я не хочу дерзить, но получается как-то само. Осторожно поднимаю глаза. Бантик ярко-малиновых губ кривится в сторону.

– Ладно, Иванов, садись, не будем тратить на это время. Останься пожалуйста после уроков, подойди ко мне…

**

И после уроков, поймав на себе тучу сочувствующих взглядов, я задерживаюсь в классе для беседы тет-а-тет.

– Присядь, пожалуйста, – училка указывает развёрнутой ладонью на парту прямо перед своим столом. Обычно здесь сидят две Лены.

Я повинуюсь. Ольга Николавна, вновь ковырнув меня въедливым взором, начинает свой подозрительный спич:

– … Ваня, ты в школе человек новый. Мы тебя знаем пока недостаточно. Ты нас тоже. Но мне бы очень хотелось, чтобы между нами наладились доверительные отношения. Ты меня понимаешь, Иванов?

– Если честно, не совсем, Ольга Николавна, вы о чём? – бубню я и, коротко взглянув на собеседницу, снова отвожу глаза.

– Сегодня ты прогулял три урока, пришёл бритый… – продолжает холодный голос с нотками явного превосходства. – Я не стану допытываться о причинах, но хочу, чтобы ты знал – ты можешь нам доверять.

Я наблюдаю за погрызанным карандашом, который то и дело теребят её пальцы и судорожно соображаю, что сказать. Но в голове, как назло, какой-то вакуум, и училка всё решает за меня.

– У тебя какие-то проблемы, Вань? – заглянув в лицо, резко спрашивает она.

– Н-нет у меня проблем, с чего вы взяли?

– Может, дома что-то не так? – продолжается допрос.

– Да всё так, – говорю как можно более лёгким тоном.

Но тут она зачем-то встаёт, обходит стол и приближается почти вплотную, отчего я внутренне напрягаюсь.

– Тогда вот это что такое?..

Её пальцы касаются моей макушки, и я чувствую боль и морщусь.

– А что там? – кошу под полудурка.

– Там синяки и свежая рана, – медленно, на распев, произносит она. – Кстати, кровит немного, нужно обработать, зайди потом в медкабинет.

– А, так это я об кран уд-дарился, когда голову мыл. Случайно, – выдыхаю я.

Но, как выясняется, рано.

– Тогда на шее твоей что?

– А что на моей шее?

Ольга, наконец, перестаёт меня щупать, отходит, и тяжело вздохнув, присаживается на своё место. Подперев кулаком щёку, снова буравит взглядом мою черепушку.

Я уже мечтаю сквозь землю провалиться, лишь бы не терпеть на себе этот взгляд.

– У тебя на шее чья-то пятерня, – выдаёт она. – И это о-очень заметно.

Собираюсь что-то ответить, но понимаю, что сейчас буду заикаться, и, сдувшись, роняю подбородок на грудь.

– Не скажешь, значит?.. Ну, тогда мне придётся звонить твоим родителям…

– Да в-вы что, издеваетесь? – тут же прорывает меня. – Что у вас за школа? Ясельная группа, блин, а не школа! Я не ребёнок и сам могу за себя постоять… То есть, – до меня вдруг доходит, что не то я ляпнул. Совсем не то… – Т-то есть… Да бл*!!! – матерюсь от отчаяния, и клин отпускает. – Простите, Ольга Николавна, я хотел сказать, что нет у меня никаких проблем, не надо звонить никаким родителям, я ударился случайно, побрился от вшей, если что! И… и… у меня их нет, так что не беспокойтесь. И пожалуйста, не надо никому звонить!

Я выскакиваю из класса, не тормознув даже на громкие оклики, и лишь на улице, на ходу пихнув в зубы сигарету, осознаю, наконец, что натворил.

Теперь классуха стопудово позвонит полоумной. Скажет, что я неадекватен вообще и своевольный грубиян. Да что я так разнервничался-то? Раньше же наоборот, делал всё, чтоб потрепать ей нервы.

Успокоившись, я раскладываю по полочкам всё, что творится в моей лысой башке. Итак, первое. Я решительно настроен нормально закончить школу. Второе – не потерплю, чтоб мои семейные проблемы выносились на обсуждение посторонними людьми. И третье – я наотрез отказываюсь выглядеть стукачом, я не стукач, и никогда им не был. Точка.

Короче, я решу свои проблемы сам. Пока не знаю как, но улажу всё без чьей-либо помощи.

Глава 8

Сегодня пятница, впереди выходные. А это значит, что я поеду к пацанам, и никакая на свете Ли не сможет мне помешать.

Чавкая вконец промокшими ботами, я заруливаю во двор. В мой родной, старый-добрый – хотя, ничерта не добрый он – до боли знакомый мне двор, больше напоминающий декорацию к артхаусному фильму. Спускаю рюкзак на потёртую, лишённую одной из досок в спинке, скамейку и, выудив из карманов жигу и сигареты, падаю рядом с ним.

Обвожу взглядом покосившийся деревянный штакетник, мысленно перекрашивая его в прежнюю краску – меняю синий на зелёный, красный – на жёлтый; в пустых, вросших в землю покрышках зацветают пёстрые клумбы, прямо надо мной раскидывает ветви вековая липа… И у кого только рука поднялась?..

В струйке дыма оживают знакомые образы и, взмывая, рассеиваются на уровне третьего этажа. Я смотрю в наше окно, сейчас оно завешено шторой.

Вспоминаю, как бабуля напрягала меня с поливом. Она высаживала возле дома прорву цветов, которые почему-то не могли обойтись дождевой водой. Ну, а на меня возлагалась миссия всю эту адскую красоту поддерживать. А именно: стартовать в гараж за лейкой, обратно на третий – за водой, спускаться, поливать, под взглядами соседских тёток чувствуя себя каким-то садовником-полудурком, затем снова наверх – и так по кругу. Пока икры от ступенек не сведёт. Я ненавидел эти грёбаные клумбы, единственное, что во всей этой истории было приятно – так это наведываться в гараж.

Гараж – это ништячная штука. Чего там только нет, если хорошо поискать. Макс как-то в разговоре дал этому месту лучшее определение. «Алтарь заеб**ших вещей», как тебе? Грубо, но метко. Действительно, в бабулином гараже, что на самой деле не бабулин, а дедулин, только деда я не помню, поэтому… вот. В нём было столько всякой дряни, которую и дома некуда сунуть, и на помойку снести жалко, что для нормальных, реально используемых предметов практически не оставалось свободного места. Зато оттуда точно могла бы здорово пополниться наша «музейная» подвальная коллекция. «Бы» – поскольку ключи у Ли, и не факт, что она даст.

Но мне, если откровенно, прямо подгорает туда наведаться.

Там, слева от калитки, должен стоять один очень даже «нормальный» предмет. Даже не предмет, а предметище. Это мой ненаглядный, заработанный гастритом и потом, бемик. Жутко крутой на тот момент, практически нульсовый велосипед. Так я мечтал освоить на нём трюки!

Деньги я тогда скопил примерно за год. Бабуля регулярно выдавала мне на жрачку в школьной столовке и иногда на проезд. Я, само собой, не жрал и стаптывал в щепки кеды, но на байк себе всё-таки насобирал.

Правда, получилось это как раз к моему тринадцатилетию, бабуля добавила оставшееся в качестве презента. А так как днюха у меня поздней осенью, покататься на нём я тупо не успел.

Последующей зимой в мою безмятежную жизнь ворвалась Лина.

Сигарету я высасываю почти до самого фильтра, потому что это последняя, а денег у меня в обрез. Боюсь не хватит на дорогу туда– обратно. Остаётся лишь надеяться на щедрость парней и воспитывать в себе силу воли.

Накинув рюкзак на плечо, я направляюсь к подъезду. Одним широким шагом покоряю две ступеньки и хватаюсь за деревянную ручку с намерением открыть…

Но в этот самый миг кто-то распахивает дверь с обратной стороны, и, чтобы не получить в репу, я машинально шарахаюсь назад…

А дальше происходит самое что ни на есть тупое и выбивающее меня из колеи действо.

Выскочившая из подъезда барышня – то, что это именно барышня я определил, вероятно, по ногам в облегающих джинсах и белых кедах, потому как в первые секунды мой рассеянный взгляд блуждал где-то внизу… В общем, эта барышня начинает шагать в ту же сторону, что и я. Знаю, не спецом, но мы делаем аж три балетных па в попытке пропустить друг друга. В итоге, оба нервно усмехнувшись, поднимаем друг на друга глаза…

Я замираю и стою смотрю, как вкопанный, а она почему-то так же смотрит на меня…

Если ты думаешь, что нас пронзило стрелой Купидона – ты ошибаешься. Просто она меня узнаёт, а я впервые вижу её рубцы.

Милое личико, огромные испуганные глаза, косая чёлка… И помятая, как бумага, неоднородная кожа от левой брови через щёку к уголку рта.

Её губы резко смыкаются. Прошмыгнув мимо, девчонка даёт дёру в сторону притормозившей у остановки маршрутки, уже почти под завязку наполненной людьми. Я же, провожая её стройную фигурку взором, потихоньку начинаю осознавать, какой я дебил!

Это надо было так пялиться! Нет, ну надо было! Откровенно, неприкрыто, абсолютно противоположно тому, как я делал это пару часов назад.

Да, колюсь, я всё-таки смотрел. Мимоходом, украдкой, но поглядывал. Мне было банально любопытно, с кем в ближайшем будущем предстоит толкаться локтями. Только вот она сидит у окна, и шрамов я тупо не видел…

**

Бывают дни кретинизма. Например, сегодня…

В общем… Первым, что я слышу, поднявшись по лестнице и завалившись домой, становится резкий, как мне кажется, испуганный вопль Ли.

В эту минуту, чтоб было ясно, я ещё абсолютно ничего не догнал…

Тут же скидываю рюкзак и, на скаку растеряв обувь, врываюсь в большую комнату с наидебильнейшим выражением лица…

И, как уже можно было догадаться, снова замираю в дверях, пришибленный увиденной картиной. Второй, мать его, раз за последние пятнадцать минут!

Оказывается, полоумная так вопила не от боли. А если и от боли, то от самой приятной что ни на есть…

Пока мой дряхлый, похоже, обглоданный зелёным змием, мозг пытается хоть немного прийти в тонус, Ли сама замечает меня и начинает жутко орать.

– Выйди!!! Придурок, чего встал?! Вов, он смотрит!

Тут я подрываюсь, но не успевает захлопнуться дверь, как туша весом с центнер кладёт меня мордой в пол прямо посреди замызганной грязью с моих же расклеившихся ботинок прихожей. От удара перехватывает дыхание. В помутневшее на время сознание белым шумом продираются голоса:

– Сука, я тебя урою, выродок! Ты ещё за волосню свою ответишь по-полной…

– Идиот, тебя что, стучаться не учили?! Ты что, побрился наголо?! Ты вообще придурок, Вань, что люди скажут?!. Ладно, Володь, оставь его. Ты ему так руку сломаешь…

Мне похрен на них, я просто хочу уехать. Осторожно поднимаюсь, собираю себя по частям. Плетусь в свою комнату – хочу переодеться и свалить побыстрее. В данную минуту мне кажется, что я вообще навсегда свалю…

Но путь к мечте, как известно, тернист. Похоже, у полоумной сезонное обострение, поскольку в её дурную голову влетает идея состроить из себя «яжмать».

Она входит ко мне, причём без всякого стука, без разрешения. Прикрывает за собой дверь и припадает к ней спиной. И приступает к одной из самых мучительных из арсенала своих пыток – долго и нудно пялиться на меня и молчать.

Я снимаю пиджак, затем сорочку и брюки, расправляю всё это дело на плечиках, отряхиваю, прячу в шкаф… И пытаюсь не ощущать тот взгляд, что буквально прожигает во мне дыры. Пытаюсь вообще о ней не думать, я имею в виду о Ли. Вспоминаю испуганные глаза одноклассницы, переключаюсь на самобичевание за свой кретинизм. И на какое-то время даже забываю, что нахожусь не один в комнате.

И лишь тогда, когда, облачившись в любимую линялую футболку и крутецкие драные джинсы, за которые когда-то отдал три косаря, я сосредоточенно вправляю снятый с брюк ремень в петли, полоумная внезапно оживает и неопределённым тоном говорит:

– Вань, давай начистоту. Что тебя не устраивает? Ты можешь хоть раз нормально ответить?

Несмотря на то, что даже слегка вздрогнул, виду, что вообще её слышу, я старательно не подаю. Справившись с ремнём и вернувшись снова к шкафу, где найти что-либо после переезда – это отдельный квест, я всё же приступаю к поискам небольшой холщовой сумки, в которую удобнее убрать ключи и смартфон.

– Ваня! – гавкает Ли. И перемещается на кровать, намного ближе, отчего мои незримые шипы расправляются на всю. – Если ты будешь продолжать, мы с тобой так никогда не поладим.

Поладим? Да ладно? Она спятила? Что она несёт? Поладим… Это слово прямо перпендикулярно нашим отношениям.

– Ты знаешь, Володя прав. Ты совсем меня не уважаешь, ты наглеешь. Если так дальше пойдёт, я даже не знаю, чем это закончится… Вот скажи, ты совсем-совсем не понимаешь, что нужно уважать старших, слушаться? Что меня, в первую очередь, нужно…

– Это он тебе мозги промыл? – перебиваю я, нервно шаря по полкам, набитым всяким шлаком.

– Никто мне мозги не промывал. Я что, по-твоему, сама не вижу, слепая? Я что, не понимаю, как ты относишься ко мне?

– Какой привет, такой ответ, – едва различимо бормочу я, ощущая такой раздрай в душе, что становится трудно дышать.

А оно заводит по новому кругу свою шарманку. Я, короче, урод моральный, эгоист, и вообще, не человек, а говно. И ничерта не понимаю, только строю из себя вечно.

Я забиваю на сумку, на монолог полоумной, рассовываю все свои причиндалы по карманам и отправляюсь вон.

– Куда ты собрался?! Я что, тебя отпускала?! – нагоняет она меня в прихожей.

И встаёт в позу – руки в боки, типа никуда не пущу. А сама в каком-то халатике позорном, как всегда, едва прикрывающим интимные места. Пока я напяливаю кеды, она нагнетает:

– Да почему ты молчишь всё время?! Куда ты собрался?! Я не отпускаю тебя никуда! Вов, держи его! – передаёт эстафету только что вошедшему Вовану.

Ворвавшийся в квартиру сквозняк приносит запах табака и шоколада, а у меня от шоколадных сигарет вообще рвотный рефлекс. Ускользнув от обоих, точно грёбаный колобок, я проношусь в свою комнату, громко захлопываю дверь и вылетаю на балкон.

Глава 9

Наш балкон сдвоен с соседским, и ни у них, ни у нас до сих пор не застеклён.

Идея побега через бывшую квартиру Тёмыча приходит ко мне спонтанно, однако осуществляется задуманное в течение двух минут. Вернее, не совсем осуществляется, поскольку до вожделенной свободы ещё метров семь, но, по крайней мере, от полоумной с Вованом меня теперь отделяет стена.

– Ну-ка вернись обратно! – горланят они на пару.

– Ванёк, х**нёй не страдай! Я ж до тебя доберусь! – угрожает Во.

Раньше мы иногда так баловались с Тёмой. Лазили друг к другу, игра у нас такая была. Не знаю, кто теперь здесь прописан, но надеюсь, что нервы у этих людей в порядке.

Я припадаю к дверному стеклу и, оставляя на нём бесячие следы от дыхания, некоторое время вглядываюсь в полумрак соседских стен. Затем решаюсь постучать, но это не приносит результата, а значит, единственный возможный для меня выход – это карабкаться вниз.

Рискованно, конечно, но, если подумать, вполне реально. Между щитом парапета и плитой имеется достаточно широкая щель. Её вполне хватит, чтобы как следует уцепиться за металлические прутья руками и, нащупав опору, осторожно спуститься на второй. Важное здесь слово – «опору», которой я, как не перегибаюсь через край, как не напрягаю своё стопроцентное зрение, разглядеть пока не могу.

Балкон этажом ниже практически наглухо замурован. Приоткрытая на проветривание створка меня вряд ли спасёт. Зато у бабы Зины, что живёт прямо под нами, как всегда всё нараспашку, а подоконник, усеянный птичьим дерьмом, может послужить мне посадочной полосой.

Пока мой план дозревает, а сам я, облокотившись на перила, мысленно осуществляю свою затею, Ли, по-прежнему находящаяся всего в полутора метрах, но обезвреженная перегородкой, переходит от оскорблений к уговорам:

– Что ты собрался делать? Ваня, ты слышишь меня вообще? Не вздумай! Ты же не совсем отморозок, я надеюсь… Прошу тебя по-хорошему, вернись в квартиру…

– Мась, тебе звонят, какой-то номер непонятный! – орёт откуда-то Вован.

Я внутренне улыбаюсь – значит, ещё не пошёл по соседям. И, пока полоумная отвлекается на звонок, решаюсь не терять зря времени.

Не то, чтобы я мечтаю остаться калекой или, того хуже, отправиться к праотцам, просто не сидеть же мне теперь здесь до посинения.

Опершись на поручень, перебрасываю наружу ногу. Следом идёт вторая. Адреналин подскакивает, твердеют мышцы рук. Приседаю, чтобы дотянуться до решётки, но в этот самый миг мой настрой сбивают внезапно налетевшие со всех сторон голоса.

Первые два сразу отметается мозгом – это где-то в огородах запричитали какие-то тётки. А вот ещё одним не сдержавшимся оказался Вован.

– Правильно, – бесстрастным тоном приговаривает он. – Лучше сам, молоток. Только ты смотри с умом еб***сь. Учти – останешься инвалидом, кормить тебя здесь никто не собирается. Подыхать будешь долго и нудно, так что советую башкой целиться воон в тот колодец, если повезёт – попадёшь.

– Пошёл ты, – бросаю я, и опять – не успеваю отцепиться, как чей-то крик отправляет всю мою решимость к чертям.

На сей раз это оказывается та девчонка, что, в моём понимании, укатила на маршрутке где-то полчаса назад и никак не может находиться здесь и сейчас, да ещё и меня вытаскивать. После того, как я на неё так откровенно пялился, она вообще должна желать, чтоб я сдох.

– Ты что, ты с ума сошёл?!

Её холодные пальцы мёртвой хваткой впиваются мне в запястья.

– Ты что творишь?!

Инстинкт самосохранения заставляет меня распрямиться. А ещё неизвестно что – снова залипнуть в её глаза. Возможно, это отражающийся в них закат, возможно, очередная моя тупость, но я не в силах отвести взгляд в течение нескольких секунд.

– Давай, лезь обратно! – командует хозяйка балкона, и тут я, наконец, начинаю нормально соображать.

Вована нет, и он тоже видел соседку. Значит, вот-вот завалится к ней и будет меня убивать. В подтверждение своей догадки слышу грохот, доносящийся из глубин её квартиры, и, мгновенно перемахнув через парапет, хватаю барышню за локоть, переключив всё внимание на себя.

– Погоди, не открывай пожалуйста! У тебя дома ещё кто-то есть?

И, забив на все приличия и даже не выслушав, что она ответит, сам врываюсь внутрь, а потерявшая дар речи одноклассница настороженно следует за мной. Припав к глазку и убедившись в своей правоте, я продолжаю тараторить:

– Я буду тебе очень сильно благодарен, если ты сейчас не откроешь, ладно? Можно, я здесь у тебя немного посижу? Только не открывай, хорошо? Пока не надо…

Тем временем Вован так долбит по двери, что с потолка обсыпается штукатурка. Перепуганная до смерти девчонка во все глаза смотрит на меня и молчит. Мне кажется, она пытается вспомнить номер службы спасения…

– Тебя как зовут? – интересуюсь я, чтобы немного разрядить обстановку.

И усаживаюсь на корточках у вибрирующей от ударов дяди Во преграды.

– Аня, – отвечает соседка по парте и, как выяснилось, по квартире, и тоже сползает по противоположной стене.

– Ань, пожалуйста, потерпи пять минут. Он уйдёт – я свалю, обещаю. Так ты одна дома, больше никого?

В моём голосе сквозит нетерпение. Аня же теперь выглядит вполне спокойной, хотя и немного тормозной.

– Папа, – сделав паузу, как-то странно произносит она, и, в ответ на мой страшный взгляд, добавляет: – Но обычно он купается не меньше часу, и всегда слушает при этом музыку, так что не беспокойся. Вряд ли он выйдет в ближайшие десять минут.

Я немного расслабляюсь, но непрекращающийся стук держит нервы в тонусе. К тому же, к нему добавляется стрекот дверного звонка. Мысленно уговариваю того, кто там в ванной, покрепче заткнуть уши и сделать звук навсю.

Заметив, как девчонка прячет лицо, точнее его изувеченную половину, всё время клоня голову слегка набок, я отвожу взгляд в сторону. Но, сколько не пытаюсь найти, за что ему уцепиться, ничего подходящего не нахожу. В итоге просто пялюсь на танцующую в полоске света пыль, и на какое-то время замолкаю. Не знаю, что при этом делает Аня, но никаких признаков жизни она тоже не подаёт.

Наша молчанка выглядела бы мега-тупо, если б не упорство Вована. Он не оставляет попыток перебаламутить весь дом. И, похоже, это у него начинает получаться – мы прислушиваемся к голосам соседей, рискнувших выскочить в подъезд на шум.

– Что случилось? Пожар что ли?

– Всё в порядке, – басит Во…

Воспользовавшись моментом, пока увлечённая событиями однокласссница на меня не смотрит, и, вся превратившись в слух, сидит, обхватив колени и опустив в пол глаза, я позволяю себе разглядеть её получше.

Волосы русые, кожа бледная, угловатые коленки…

На шее холодным блеском мерцает тонкая нить. Она ведёт мой взор вдоль расстёгнутой на несколько пуговиц горловины рубашки к небольшому кулону с двумя рыбками, покоящемуся в ложбинке на груди.

Я не сразу соображаю, что, по сути, тупо пялюсь на её сиськи в показавшемся в просвете одежды чёрном гладкой белье. Лишь заметив движение – определив это первой, Аня меняет положение тела и, выпрямив спину, быстро застёгивает одну из пуговиц, – я тут же спохватываюсь, и мой, до того откровенно изучающий, а теперь испуганный, взор вновь пересекается с её, полным смущения и недоверия, и от неловкости мы оба отводим глаза.

– А я Ваня Иванов, – неожиданно даже для себя представляюсь я и вновь переключаюсь на пыль и пол. – Но пацаны обычно Радугой зовут. Ты, если хочешь, можешь называть меня так же, я не жадный.

– А почему Радуга? – тихо спрашивает она.

Я пожимаю плечами.

– Ну, просто шапка у меня похожая была. А вообще радугу же все любят, наверное, поэтому.

Тут я бросаю взгляд уже сознательно, проверяю реакцию, подумает ли, что я кретин или нарцисс. Наверняка подумала, но виду почему-то не подаёт. Только слегка улыбается, но улыбка у неё добрая. Да и сама она милая, не знаю, за что эти полудурки с ней так…

Наконец до меня доходит, что никакой Вован давно не ломится, а я расселся тут как король на именинах и имею все шансы опоздать на последний на сегодня маршрут.

Встаю, выуживаю из кармана смартфон и, смахнув непринятые от полоумной, вникаю в цифры на экране. До автобуса двадцать минут, успею. Кидаю взгляд на Аню, что уже тоже поднялась и пытается совладать с дверью…

Она снимает цепочку, щёлкает замком… А я приваливаюсь к этой самой двери плечом и в который раз залипаю, невольно изучая её профиль, хотя обещал себе так не смотреть. Я фиг знает почему, но почему-то не могу оторваться. И вряд ли дело в шрамах, их сейчас не видно совсем… У неё красивые губы. А ещё вздёрнутый нос, длинные ресницы и… ага, согласен, дебил. Опять на неё пялюсь и напрягаю. Усилием воли прекращаю страдать фигнёй.

– Спасибо, Ань, ты меня очень выручила, – говорю полушёпотом.

– Да не за что, – отвечает она.

И что в ней больше всего цепляет – так это голос. Никогда не слышал ничего более завораживающего, чем он.