Текст книги "Всё как есть"
Автор книги: Ирина Меркина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц)
ИРИНА МЕРКИНА
ВСЁ КАК ЕСТЬ
(Роман в 12 диетах)
ЯНВАРЬ
Зимняя слива
О целебных свойствах прорастающих семян известно очень давно. Три тысячи лет до нашей эры китайцы, а затем и древние славяне знали, что ранней весной, когда еще нет зеленых растений, полезно есть пророщенные семена.
Исключительная ценность пророщенных семян заключается в том, что проростки являются единственной «живой едой». Включение их в рацион дает возможность человеку использовать в пищу целостный живой организм, обладающий всеми природными биологическими свойствами и находящийся в фазе максимальной жизненной активности. В природных условиях прорастающие семена в течение первых нескольких суток напрягают все свои силы, чтобы одержать победу в борьбе с миллионами микробов, как можно быстрее сформировать корешок, закрепиться в почве и вынести к солнцу первые листочки. Именно в этот короткий период их и должен использовать человек, чтобы получить от такого необыкновенного продукта силу и здоровье.
Итак:
– 10 штук надрезанного чернослива, кураги и сушеных яблок со вчерашнего дня замочены в трех столовых ложках воды.
– Гречневая крупа-ядрица тоже вымочена и за ночь успела подсохнуть.
– В ядрицу добавь сухофрукты с водой, в которой они вымачивалась. Чуть-чуть воды оставь себе запить, но вообще жидкостью не злоупотребляй.
– На обед съешь новую порцию размоченных сухофруктов с пророщенной пшеницей и мелко нарезанную морковку.
– На ужин можешь позволить себе твои любимые мюсли, только не из магазина. Помнишь, как готовила бабушка? Замочи одну столовую ложку геркулеса в трех столовых ложках воды, добавь по одной ложке измельченных орехов, меда и сока лимона.
– Завтра можешь добавить к завтраку кусочек тофу, а в обед – апельсин и несколько грецких орехов. Но главное – каждый день ешь пророщенные зерна. И забудь о горячем питье!
Я встаю рано, но телефон зазвонил еще раньше. Я выскочила в коридор в чем мать родила, в одних трусах, как сказал бы любимый герой моего детства Денис Кораблев. Только Дениска жил в коммуналке, поэтому телефон, естественно, находился в коридоре. А я просто забыла трубку на тумбочке у зеркала.
По всем законам жанра в такое время может звонить только один человек. Поэтому я схватила трубку с закрытыми глазами и крикнула самым бодрым голосом, на какой была способна, досыпая в стоячем положении:
– Да, мамочка!
– Я просто хотела напомнить тебе о нашем договоре. Специально звоню до завтрака, чтобы ты не успела проглотить свои ужасные бутерброды. Ты ведь не успела, правда?
– Нет, мамочка, – пробормотала я, на ощупь перемещаясь в сторону кровати, – не успела.
– Что-что? Катя, говори четче, я тебя плохо слышу.
Она хорошо меня слышала. Просто уловила сонную хрипотцу в моем голосе и забеспокоилась. Следующим вопросом будет:
– У тебя что-то с горлом? Ты простудилась?
А дальше, без пауз, пойдут советы: «Прополощи нос соленой водой, выпей настой березовых почек, прими контрастную ванну». Потом мама бросит трубку, не дожидаясь ответа, а через пять минут позвонит папа, которому в панике сообщили, что Катюша больна. На меня обрушатся новейшие рекомендации в области урино– или какой-то еще терапии, которой он сейчас увлечен, вперемежку с настойчивыми вопросами: «Ты запомнила? Записала? Прислать тебе по электронке?» Кончится тем, что они оба примчатся, не доверяя телефону и интернету, и начнут наперебой лечить любимую дочь, обмениваясь колкостями над моим остывающим телом.
Чтобы избегнуть этой участи, я весело прочирикала:
– Мамусик, у меня ничего не болит. Я работаю на компьютере и держу трубку плечом. Прости, пожалуйста.
– Ты уверена? – разочарованно спросила мама. Она уже приготовилась к подвигу.
– Конечно, мамочка, – выдала я залпом, пока она не сообразила напомнить мне, как вредно для осанки зажимать трубку между плечом и ухом, – у меня все замечательно, просто очень много работы, извини, я убегаю, и мобильник звонит. Целую, пока!
Я положила трубку и рухнула на подушку. За окном была непроглядная темень, но часы показывали без десяти семь. Действительно пора вставать.
У меня замечательные родители, и я их очень люблю, особенно маму. Не потому, что мы с ней ближе, – папочка понимает меня гораздо лучше, и с ним, в общем, легче. Просто за маму я постоянно беспокоюсь с тех пор, как она осталась одна. Чем больше сил мы вкладываем в человека, тем сильнее наша любовь, говорит моя подруга Лиза, а она про любовь знает все.
В детстве нам с братом все завидовали, особенно Саше. Его одноклассникам из школы для особо одаренных детей казалось страшно прикольным, что наши родители бегают трусцой в любую погоду, купаются в проруби и не пичкают нас кашами и котлетками, громко страдая оттого, что бедные детки так плохо кушают. Да уж, чего не было, того не было. Школьные годы отложились в моей памяти пустотой холодильника и травяными салатиками. Мама и папа, конечно, не морили нас голодом специально, просто многие полезные продукты мы не могли себе позволить, а вредные в наш дом не допускались. Тогда почти все жили бедно, но только мои родители сумели сделать из безденежья идеологию, которая в конечном итоге и стала их кормить.
Папочка и сейчас с нежной тоской вспоминает начало девяностых годов и свою программную статью «Что есть, когда есть нечего». Она принесла ему недолгую, но бурную славу и первых последователей, которые потом объединились в клуб «Здоровая страна». Теперь-то я понимаю, что папа был просто гениальным политтехнологом и пиарщиком. Впрочем, почему «был»? И остался по сей день. Но сам он открыл в себе этот талант, когда назвал свой клуб «Здоровой страной». В эпоху, когда настоящая страна болела и разваливалась на куски, как перезрелый арбуз, это название заставляло трепетать сердца и притягивало тех, кто искал в тумане смутного времени путь к истине.
Этот путь указал им папа, а истину искали совместными усилиями. Сколько я себя помню, у нас дома вечно толпился энергичный и очень шумный народ. На чьих-то кухнях до хрипоты спорили о судьбах России и перестройки, а наши гости с не меньшим пылом отстаивали свои концепции здоровой жизни. Засыпая, я слышала женский голос, зовущий на баррикады: «Ничто другое не спасет! Только сыроедение! Точка!», которому отвечал презрительный бас: «Лажа ваше сыроедение, шарлатанство чистой воды. Хатха-йога была, есть и будет. Мудрость веков!», на что тоненький, почти детский дискант взволнованно возражал: «Будущее – за макробиотикой».
Среди гостей попадались совершенно безумные люди, но встречались довольно симпатичные. Один из них, молчаливый армянский художник Грант, перед моим днем рождения закрылся в комнате и написал прямо на штукатурке, аккуратно вырезав прямоугольник обоев, замечательный горный пейзаж. Вот почему еще нам завидовали приятели: в нашем доме разрешалось рисовать на стенах. А еще – громко петь и играть на любых музыкальных инструментах, от скрипки до барабана. И даже деньрожденное угощение – тартинки из шпината на кусочках сырой свеклы и морковки – выглядело не скудным, а оригинальным.
Впрочем, когда деньги появились, мы все равно продолжали есть исключительно полезную пищу. Наша семья пережила увлечения вегетарианством и веганством, тремя типами сыроедения, раздельным питанием по Шелтону и доктору Хею, дзэн-макробиотикой, диетой Аткинса и так далее. Конечно, все это было здОрово и здорОво, недаром мы с Сашей выросли такими умными, красивыми и выносливыми. Но только Сашку украдкой подкармливала бабушка, а я, приходя к подругам, всегда с заговорщицким видом спрашивала: «У тебя нет колбаски – и пожирнее?!» Не знаю, что бы со мной было, если бы не эти тайком перехваченные колбаски.
И все же детство, проведенное в «Здоровой стране», к чему-то меня приучило. Например, грубый джанк-фуд вроде гамбургеров и хот-догов я стараюсь не есть. Но от купаний в проруби и кувырканий в голом виде на снегу остались только зябкие воспоминания. Вместо этого я хожу в спортзал, плаваю в бассейне, когда есть время, и изредка принимаю контрастный душ. То же самое делают мои ровесники, которым с малых лет не компостировали мозги здоровым образом жизни.
Итак, я все-таки встала, приняла душ (обычный, теплый), завернулась в махровый халат и вышла в кухню, разогретая и пушистая, в предвкушении какого-нибудь симпатичного завтрака: кофе со сливками, йогурт, тост с сыром, который мама бесцеремонно назвала ужасным бутербродом… Ой, ой, ой! А ведь никакого завтрака не будет. Вернее, будет, но совсем не такой, какого жаждет моя душа сумрачным январским утром. Чернослив, курага и сушеные яблоки – вот они, с вечера стоят замоченные в керамической плошке на подоконнике. Рядом, также выставленная на скудный зимний свет, подсыхает на плоском блюдечке сырая гречка. Это мамочка вчера навестила меня и подготовила первую трапезу новой диеты, на которую мы с ней договорились сесть вместе.
Дело в том, что Новый год мы встречали вдвоем. Так получилось. Ни ей, ни мне не хотелось видеть чужих, а брат Сашка отвалил с компанией на дачу. Я приготовила традиционный «оливье», запекла куриные окорочка, купила нежный фруктово-желейный тортик.
И в результате ни к чему из этого угощения мы не притронулись, потому что мама принесла свою еду. Накануне она придумала диету и представила ее на дегустацию. Пророщенная пшеница, размоченные сухофрукты, сырая морковь…
Мне было так хреново, даже не хочется рассказывать из-за чего, что я нашла в этом птичьем корме свою прелесть. Суровая пища поддерживает тебя в собранном, боевом состоянии, не дает расслабляться и хныкать.
Мы поклевали зернышек и ягодок, обсудили обаяние Максима Галкина, выслушали поздравление президента, сделали по глотку шампанского и поцеловались под звон курантов. Не помню, кому из нас пришла в голову идея ударить диетой по сердечным неурядицам. Правильное питание, сказала мама, наведет порядок в организме и в голове. И Новый год кончился тем, что мы решили испытать ее методику и начать новую, ни от кого не зависимую здоровую жизнь. Обеим нам было нечего терять.
В ту грустную новогоднюю ночь это казалось правильным. На следующий день я уже раскаивалась, но слово не воробей, и оно вылетело. Я воровато доела «оливье» и курочку, а торт отнесла на работу девчонкам. Мама дала мне два дня, пока она четко распишет все рекомендации: как замачивать крупу и где держать проростки. И вот час икс наступил.
Я вздохнула, смешала все ингредиенты и поставила на стол полученное безобразие, которое имело наглость называться гречневой кашей с сухофруктами. В процессе еды полагалось еще про себя повторять двустишие:
Не в переносном смысле дети Солнца —
В буквальном смысле дети Солнца мы, —
но я решила, что это уж чересчур.
Интересно, на какое время подобная жвачка способна заглушить чувство голода? Если без пробок, то я как раз успею доехать до работы. Предательское воображение нарисовало дымящиеся клубни в «Крошке-картошке» возле метро. Горячее масло и растопленный сыр, салат из тунца и курица по-китайски, всего через каких-то сорок минут, ну максимум час!.. Яблочная косточка укоризненно скрипнула на зубах: нельзя. Нельзя, Катерина, уговор дороже денег. Разве это так трудно – месяц посидеть на дурацкой диете, то есть нет, конечно, – на прекрасной СОЛНЕЧНОЙ ДИЕТЕ, которую придумала любимая мамочка!
Я вынула из холодильника заготовленный пакет с сухофруктами, морковкой и пророщенной пшеницей, поставила его на видное место, чтобы не забыть, и отправилась в ванную чистить зубы, в которых безнадежно застряли гречневые крупинки. Пожалуй, сегодня надо одеться потеплее, учитывая перспективу целый день питаться низкокалорийными солнечными продуктами комнатной температуры.
Еще и не думало светать, когда я пришпорила свой «ситроенчик», пробиваясь сквозь снежные пампасы и стада диких автолюбителей. Толстый свитер, который обычно я надевала в сильные морозы, с непривычки колол шею. В животе было пустовато и совсем не так уж солнечно. Возможно, для волшебного эффекта диеты нужно некоторое время, но все же сейчас не очень подходящий период для экспериментов над собой, слишком уныло и холодно.
Кто вообще решил начинать год в разгар зимы, в темном, неприветливом январе? Как весело было бы встречать его весной, с первыми листочками, птичьим пением и долгими прозрачными вечерами! Или новогодние праздники с елками и подарками специально придуманы, чтобы развлечь людей в тоскливую зимнюю пору?
Этими рассуждениями я отвлекала себя от завывания в пустом животе, хотя знала, что, попав на работу, тут же забуду о еде на целый день, и даже пакет с черносливом и пшеницей может остаться нетронутым. Проблема была лишь в том, чтобы доехать. Когда двигаешься в час по чайной ложке и видишь вокруг столько наглых чудовищ, готовых раздавить всмятку твою маленькую машинку или притиснуть ее к обочине, так и тянет погрызть что-то сладенькое, жизнеутверждающее. Мама говорила, что чернослив и курагу можно есть и между приемами пищи, но с последнего приема пищи прошло не так много времени, вкус сухофруктов еще стоял во рту и не вдохновлял на повторение.
Вообще-то жить впроголодь мне, с моим детским опытом, не привыкать. Когда мы с братом простужались (что, к счастью, случалось редко), нас просто сажали на безводное голодание. Это плюс к контрастным ваннам и холодным обертываниям. Инфекция понимала, что здесь ей не развернуться, и сваливала, поджав хвост, в течение двух суток.
В моей семье считалось, что не только простуды и болезни, но вообще все беды на свете – от переедания. Факт! В этом я еще раз убедилась сегодня по дороге на работу, когда неповоротливый «лендровер» с гамбургером в зубах навис над моим бампером. Я успела увернуться, но «ситроен» вильнул хвостом на скользкой дороге и мягко въехал в придорожный сугроб.
Я выскочила из машины вдвойне злая, потому что голодная. Хозяин грязно-зеленого мамонта тоже выполз, не выпуская изо рта свой Биг-Мак или Биг-Тейсти, отвратительное произведение общепитовского искусства, которое распространяло на всю улицу развратные запахи. Есть мне от них не захотелось, наоборот, даже слегка замутило.
Кипя от возмущения и игнорируя пожирателя отравы, я осмотрела машину. Ущерба практически не было – сугроб, по счастью не прячущий в своем брюхе рекламной тумбы или забора, погасил удар. В общем, огород городить было не из-за чего, разве что погавкать для порядка.
Биг-Мак, продолжая жевать, с озабоченным видом гладил бампер «ситроенчика», словно пытаясь нащупать переломы. Делал он это, видимо, чтоб меня умаслить и разрулить ситуацию без денег – иначе зачем лапать чужую машину.
– Вроде бы ничего, да? – заискивающе сказал он.
Я оглянулась и смерила его негодующим взглядом. И тут он стушевался, встал чуть ли не по стойке смирно и попытался убрать с глаз долой свой вонючий кулек. А смутился этот тип вовсе не оттого, что стукнул мою машину и я имела полное право вызвать гаишника и устроить ему загорание на полдня, а он явно спешил. Нет, ему просто стало стыдно. Потому что он был моих примерно лет, может чуть старше, но позорно толстый, расползшийся, словно надутый изнутри, да еще с набитым ртом. А перед ним стояла стройная даже в мохнатом свитере юная леди, мисс Изящество, в чьем присутствии само слово «котлета» звучит оскорбительно, – и смотрела на него с невыразимым презрением. Он, бедный, сразу почувствовал, какие у него безобразные слоновьи ляжки и тугой необъятный живот, как мерзко пахнет изо рта свежепережеванным мясом, и густо покраснел, отчего стал казаться еще толще. Тела ведь при нагревании расширяются, как учит нас партия.
Это шутка из репертуара моего папочки. Он в какой-то статье советских времен прочитал фразу: «Партия учит, что тела при нагревании расширяются», и много лет повторял ее на бис.
Вспомнив папу, образец толерантности, я немного смягчилась. Лишний вес – не позор и не вина человека, а его беда. Поэтому я перестала испепелять взглядом несчастного обжору. Элементарная дорожная вежливость требовала поддержать диалог, хотя бы в скандальной форме, поэтому я буркнула:
– Завтракать надо за столом! – и прошествовала на свое водительское место, задрав нос.
– Я и так опаздываю, – извиняющимся тоном пробормотал толстяк. Непонятно, к чему относилось его оправдание – к еде за рулем или к тому, что он в меня въехал.
Даже такой пустяковый инцидент на дороге – это стресс. В другое время я заела бы его долькой шоколада или леденцом без сахара. Но маминой диетой такие вольности не допускались, а потому пришлось жевать лучшего друга стоматолога, от которого во рту наступил ледниковый период. Вот так всегда: фруктовые жвачки я не люблю, а от мятных замерзаю.
До магазина я доползла к открытию, ругательски ругая пробки, толстых козлов на «лендроверах» и собственную недальновидность, в результате которой мое жилье после всех родственных разъездов оказалось в чудесном, зеленом, но отдаленном районе, и дорога на работу с каждым годом становится все безумнее. Некоторые мои подруги уже плюнули на понты и ездят в метро. Чувствую, мне тоже недолго осталось терпеть.
Нюша была уже на месте – вот наглядное преимущество общественного транспорта. Она стояла на стуле, вытирала пыль с нефритовых лягушек и что-то мурлыкала себе под нос. Деревянные бусы и бисерные нашивки умиротворяюще шелестели при каждом ее движении. В магазине Нюша, она же Инна, ходит вся увешанная фенечками, но носит их исключительно ради стильности. Она до крайности прозаический и практичный человек, в отличие от второй моей продавщицы, Алены, которая вся состоит из примет, предчувствий и магических знаков. Честно говоря, я предпочла бы, чтобы обе мои работницы были нормальными девушками, не слишком циничными и не чересчур суеверными, но выбирать не приходится. Хорошего работника найти трудно, и тем, кого в конце концов находишь, приходится прощать незначительные отклонения от идеала. Они ведь живые люди, а не роботы, о чем я иногда жалею.
Но пришло наконец время рассказать о самом главном в моей жизни – о магазине.
Появился он случайно. По специальности я филолог, окончила педагогический, и мне в страшном сне не могло присниться, что когда-нибудь я открою собственный магазин, да еще такой странный.
Началось с того, что у меня дома скопилось слишком много разных зверюшек, фигурок, сувениров и прочих милых, но бессмысленных вещиц. Сколько я себя помню, все вокруг считали, что такой славной девочке, как Катюша, нельзя не подарить какую-нибудь симпатичную штучку. Вот они и дарили их пачками, покупали, шили, вырезали, привозили из путешествий, и кончилось тем, что комната моя просто ломилась от котят, гномиков, колокольчиков, ведьмочек, фонариков, подсвечников и прочей мишуры. Некоторые несли в себе какую-то идею – например, охраняли от сглаза и приносили удачу, другие просто украшали жизнь и до поры до времени никому не мешали.
В конце концов от них стало не продохнуть, и папа шутил, что мне пора приискать себе отдельную жилплощадь, а комнату оставить маленькому народу. Он был прав, с безделушками надо было что-то делать, но ведь не выбрасывать же!
Сначала я их дарила, но вещичек было гораздо больше, чем знакомых. И тогда мой брат Сашка, который как раз оканчивал школу, придумал сногсшибательную пиар-акцию. Видимо, папины гены в нем заговорили, хотя всю жизнь он слыл отмороженным компьютерщиком.
Он начал предлагать своим друзьям приобрести по символической цене талисман «из дружного и счастливого дома». Именно эта формулировка магически действовала на людей. Почему-то все сразу верили, что зверек или человечек, который принес счастье своим старым хозяевам, будет верным талисманом и для новых. Как бы то ни было, первыми моими покупателями стали Сашины одаренные одноклассники – они сложились, купили на всех разные талисманы и весело разыграли их на выпускном вечере.
Я чувствовала себя не очень ловко, потому что наш дом, на мой взгляд, был дружным, но не таким уж счастливым, хотя ничто еще не предвещало близкой трагедии. Но Сашка говорил, что дом тут ни при чем, потому что люди смотрят только на меня, красавицу Катю, которая просто лучится счастьем. Наверное, так и есть: многим вообще не приходит в голову, что у меня может быть плохое настроение, неприятности на работе, бурчание в животе, тесные туфли, несчастная любовь и другие человеческие проблемы.
Впоследствии Сашин выпуск показал какой-то рекордный процент поступлений в вузы и удачных браков – и все это благодаря моим игрушкам. Так дело выглядело в пересказе моего брата, но и его одноклассники с жаром подтверждали эту версию. Мне стали звонить совершенно посторонние люди и, ссылаясь на приятелей и родных, просить на счастье талисман из счастливого дома. И тогда тот же гениальный братец посоветовал мне открыть магазин талисманов и амулетов, который так и будет называться: «Счастливый дом». Название, впрочем, на семейном совете забраковали, сочтя его слишком слащавым, и заменили на «Теремок».
Легко сказать – магазин! На это ведь нужна уйма денег. Положим, какая-то сумма у меня образовалась после продажи маленьких друзей детства. Но для аренды помещения, приобретения товара и прочих первоначальных расходов этого было недостаточно.
Именно в тот момент и ушла бабушка. Об этом я расскажу как-нибудь в другой раз, потому что это совершенно другая и очень длинная история. Сейчас для нас главное, что бабушка оставила любимой внучке, то есть мне, все свое имущество, включая квартиру и ее содержимое.
Квартиру, после долгих размышлений, мы сохранили, и очень кстати: теперь я в ней живу. А кое-что из обстановки продали, например старинный «беккеровский» рояль, занимавший почти всю комнату. Он оказался достаточно дорогим, чтобы вырученных денег хватило… ровно на половину стоимости открытия магазина.
– Найди компаньона, – посоветовал мой разумный братец.
И опять он попал в точку. Первый же человек, к которому я обратилась, просто вцепился в мое предложение. Лучше бы, конечно, я не обращалась, а он, то есть она – не вцеплялась. Но тогда никто не мог и помыслить, что выйдет из нашего совместного предприятия.
Итак, мы открыли «Теремок» на паях с моей бывшей однокурсницей Зинкой, без зазрения совести слупившей деньги с родителей. Зинка была человеком трезвым и реалистичным, а потому разделяла мой подход: никакой мистики, никаких эзотерических примочек, никакого уклона в религиозные течения и учения. Только милые, симпатичные вещички, которым мы сами, если понадобится, будем придумывать «оберегающие» и «приносящие удачу» роли.
Да, Зинка всем казалась трезвой, реалистичной, жесткой. Кто мог подумать, что всего через месяц, в течение которого она больше болталась у нас дома, чем в магазине… Потому что магазин, надо сказать, она терпеть не могла, ее раздражали бестолковые или, наоборот, чересчур умные покупатели, а кроме того, тогдашний приятель дразнил ее: «Резиновую Зину купили в магазине». Но приятель вскоре исчез, а Зина увлеклась здоровым образом жизни, стала фанаткой закаливания и вегетарианства и увела из семьи моего папу.
Ну да, я понимаю, папа взрослый мужчина, а не корова, и никто его силком не уводил. Он ушел сам, и даже вполне мирно, в стиле нашего счастливого дома. Так вышло, что он полюбил Зиночку, несмотря на двадцать с лишним лет разницы в возрасте, а любовь, как известно, не картошка, а вовсе даже морковь… В общем, обычные наши овощные рецепты.
Мама перенесла этот удар достойно, как современная женщина. Они втроем пили фиточай на нашей кухне и обсуждали Зинкино с папой будущее. Вот только чаепития эти странно затягивались, против традиций нашей семьи, где никогда не делали культа из еды и питья. Мама не могла расстаться с папой, хотя все уже было ясно и обговорено, и все подливала травяной чай, и все придумывала темы для обсуждения…
«Теремок» Зина оставила мне с условием, что я постепенно верну ее долю. Так что работаю я пока главным образом на выплату долга, хотя Зинка не раз говорила, что готова подождать сколько надо. Они с отцом не бедствуют; он ездит по городам с лекциями, выпустил уже три книжки о здоровом питании, которые пишет за него молодая жена, и эти катехизисы пользуются бешеной популярностью. Думаю, что если бы я прекратила отдавать Зинаиде деньги, она бы промолчала, по собственному ли проснувшемуся вдруг благородству или под нажимом отца. Но я скорее положу зубы на полку, чем останусь им должна.
Впрочем, про зубы – это для красного словца, с голоду я не умру, а если и умру, то лишь из-за сухофруктов с гречкой, а не из-за отсутствия денег, потому что дела в «Теремке» идут хорошо, тьфу-тьфу-тьфу. Не зря я впопыхах изучала сувенирный бизнес, ездила по странам и городам и присматривалась: чем люди торгуют и что люди покупают.
Теперь у меня поставщики со всего света, но главным образом все-таки наши или с «постсоветского пространства». «Теремок» и отделан под деревянную избушку с небольшим уклоном в народность, но очень демократичную, так что с домовыми и лешими здесь уживаются африканские фигурки черного дерева и китайские фонарики. Но их мало – модного покоса на Азию и Африку я не одобряю. Зато у меня можно купить вещи, которые не встретишь больше нигде, например шарфики и варежки с северным орнаментом, в котором закодировано пожелание здоровья и удачной охоты. Вообще магазин выглядит так мило и уютно, что просто невозможно не взять отсюда чего-нибудь если не на счастье, то хоть на память. Это не мое мнение, а покупателей.
Так что с делами у меня полный порядок, а личная жизнь никого не касается. Проблема только с мамой, и это действительно проблема. Оставшись одна, она так и не нашла, куда себя деть. Думаю, в глубине души ей до сих пор хочется продемонстрировать папе, какую он сделал невероятную глупость, променяв ее на молодую пустышку, дочкину ровесницу. И теперь она не нашла ничего лучшего, как придумать новую диету и испытать ее на самых близких людях – то есть на себе и на мне.
Диету она назвала «солнечной». Концепция ее состоит в том, что зимой надо есть продукты, аккумулировавшие солнечную энергию. К ним относятся высушенные на солнце сухофрукты, главным образом чернослив, а также морковь, цитрусовые, мед, зерна и бобы, которые надо проращивать непременно на свету. По поводу морковки мне не совсем ясно: как она успела аккумулировать солнечную энергию, произрастая в земле. Но я не стала уточнять у мамы этот вопрос, потому что морковку люблю и лишиться ее в и без того скудном рационе было бы жалко.
Также мамина система гласит, что зимой надо вообще есть поменьше, от жиров и белков практически совсем отказаться, потому что организм настроен на спячку и накапливание запасов. Иными словами, все съеденное в зимнее время не идет впрок, а застревает в нашем теле про черный день в виде бесполезных жировых отложений. Отсюда вывод: зерна, сухофрукты и голодание.
А если вам эта диета до сих пор кажется белой и пушистой, то вот еще одно указание: не есть и не пить горячего, стимулируя организм к самостоятельной выработке тепла.
Собственно, ничего нового мама тут не изобрела, особенно на тему солнечной энергии. Но я решила не напоминать ей о теориях, которые когда-то были популярны в нашем счастливом доме и здорово напоминали ее диету. Даже стихи о детях Солнца, предложенные мамой для лучшего усвоения еды, мы, помнится, читали. Я вообще не спорила и не возражала, хотя перспектива провести очень напряженный месяц на голодном пайке меня совсем не радовала, В конце концов, кто ее поддержит, если не родная дочь! А вдруг это питание действительно приведет к какому-то невиданному обновлению и очищению организма? Тогда можно будет его пропагандировать, мама, как создательница новой системы, станет знаменитой и утрет нос папе с его Зинкиными книжками.
Я нашла в кладовке глиняную мисочку, из тех, что мы купили по настоянию поставщика вместе с глиняными же колокольчиками, но шли они плохо, и я уже собиралась их возвращать. Насыпала туда пророщенные мамой зерна и вышла поискать светлое место.
Магазин наш находится в большом павильоне, и окон на улицу у него, к сожалению, нет. Я поставила мисочку на боковую полку, где было достаточно светло, причем не только от ламп, но и от тусклого зимнего солнца, чисто символически пробивавшегося в наш закуток через купол павильона и стеклянные стены. Нюша уверенно обслуживала покупательниц, двух совсем юных девчушек, наверняка сбежавших с уроков, и я решила, что могу съездить в банк.
Рядом с нашим павильоном сразу три банка. Но счет для магазина мы открывали там, где работал Зинкин знакомый. Не знаю, какие преимущества это нам дало, но теперь мне приходится каждый раз ездить туда через центр по самым загруженным улицам.
Я только отъехала, как позвонила мама:
– Катюша, ну как? – спросила она.
«Что – как? – Я хочу знать, как на тебя действует диета. – А, диета… Вроде пока жива».
Такой диалог состоялся бы между любой из моих подруг и ее мамой. В результате у обеих было бы испорчено настроение. Спрашивается, ради чего?
– Отлично, мамочка! – воскликнула я. – Знаешь, такая легкость во всем теле, как будто полдня в море купалась.
– Есть не хочется? – поинтересовалась мама, но чисто для порядка. По голосу было слышно, что она довольна.
– Нет, что ты, – засмеялась я как можно беззаботнее.
– Ты молодец. А у меня с непривычки сосет под ложечкой. Ну, не буду тебя отвлекать. Целую.
– Я тебя тоже целую, мама, – сказала я. И тут меня остановил гаишник.
Он был, может, и не очень толстым, но в своем бушлате выглядел как медведь. И долго вразвалку шел к тому месту, где я смогла остановиться на запруженной машинами Петровке.
– Младший лейтенант Цыплаков. Ваши документы, пожалуйста, – прохрипел он сквозь одышку, когда наконец до меня добрался.
Сколько же в нашем городе толстых людей! И почему мама решила проводить эксперименты на собственной дочери, которая никогда не страдала от лишнего веса?
– Вы говорили по сотовому телефону, когда вели машину.
– Да не может быть, лейтенант, – возразила я, повышая его в звании. Но без особого напора: штраф за разговор по мобильнику – всего двадцать рублей. Ни один грабитель с большой дороги все равно не возьмет меньше за взмах полосатой палочкой.
– Я видел, – настаивал он, тоже не очень уверенно.
Но мне почему-то не хотелось отдавать ему свою двадцатку. Хотя по телефону я говорила – факт. Меня просто зло взяло: где этот бдительный страж был утром, когда мой хрупкий «ситроенчик» давили разъевшимся «лендровером»? Гаишник, помимо всего прочего, пронзительно напоминал пухлого водителя джипа. У него, правда, не было в зубах противной котлеты, но она торчала из ушей и прочих дырок.
