Текст книги "Всё как есть"
Автор книги: Ирина Меркина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)
Тем не менее рецепт я Рамизу продиктовала. Посмотрим, все ли диеты – херня.
Мама ждала меня за дверью павильона.
– У тебя сегодня тоже съемки? – удивилась я. – Что ж ты не сказала?
Она только помотала головой и спросила сквозь зубы:
– Ты уже освободилась?
Я освободилась, надо было только забрать куртку, которая висела в кабинете у Брянского, а для этого выудить из студии самого Брянского. Вся операция заняла не больше пяти минут, но мама так откровенно нервничала, что я тоже задергалась. Ё-мое, ну что же случилось-то?!
Маме нужно было срочно поговорить со мной, но не в кафе и даже не на улице, хотя мы с ней всегда старались чаще гулять вместе на свежем воздухе, а в моей машине. Странное место для разговоров, но я тут же поняла, почему мама на нем настаивала. В машине нас никто не видел, и она тут же принялась плакать. Вернее, сначала засмеялась, потом стала всхлипывать, губы улыбались, а по щекам уже текли слезы.
Может, кто-то умеет утешать собственную мать. Я не умею. Она часто рассказывает: когда я в раннем детстве увидела в первый раз ее слезы, то хохотала без остановки, так смешно мне показалось, что мама – и вдруг плачет!
Интересно, что слушала я эту историю вполне взрослой, но ни разу мне в голову не пришло спросить, из-за чего же она тогда плакала.
А почему она плачет сейчас, я, кажется, могу догадаться. Из-за этого писателя, который оказался таким же козлом, как и все мужики, кроме, разумеется, папы Гриши. Неужели он умудрился ее обидеть, этот сукин сын? Но каким образом?
Мама перестала всхлипывать, улыбнувшись мне сквозь слезы. И нервно сказала:
– Ну? Почему ты не спрашиваешь, что случилось?
– Что случилось, мамочка? – покорно спросила я. – Это твой кулинарный детективщик, да? Нашла из-за кого расстраиваться.
Она снова рассмеялась:
– Нет, ты просто не поверишь!
Это я-то не поверю! В том, что касается отношений между мужчиной и женщиной, я поверю во что угодно. Потому что в этих отношениях бывает все. Если чего-то не было со мной, то это было с моими подругами, их родителями, соседями, героинями книг и фильмов, ну, и так далее.
Но то, что рассказала мама, не лезло ни в какие ворота моего богатого опыта.
Писатель ухаживал за мамой, дарил цветы, водил ее в театр и на концерты. Они даже были в каком-то клубе, куда, представляешь, только заказать столик стоит сто долларов или около того. Клуб называется «First» в том смысле, что он самый лучший, первый среди равных. Я в этом «First’e» была, место действительно крутое, но я не знала, порадоваться за маму или пожалеть ее. Она совсем не создана для клубной жизни. С ней даже в ресторан сложно ходить. Ей не нравится толпа и громкая музыка, ее нервируют руки официанта, которые вдруг выныривают из-за твоей спины, сметая со стола пустые тарелки. А главное – ей мешают чужие взгляды со всех сторон, и невозможно убедить ее, что люди вокруг вовсе на нее не смотрят, они заняты своими делами и, наоборот, думают только о том, как они сами выглядят в чужих глазах. Но объяснить это маме нельзя, она совершенно не тусовый человек, и чувствует себя комфортно только дома, ну и у меня, потому что мой дом – это дом бабушки, в котором она выросла.
Писатель даже звал ее в казино на Новом Арбате, где можно не только играть, но и осмотреть картинную галерею или посмотреть бои без правил. Но она отказалась – казино и бои для нее звучали слишком устрашающе. Однако можно было сделать вывод, что рублевские мужья живут совсем не плохо и что этот хмырь на маме не экономил.
Время от времени он приглашал ее в свою программу, вместе они – мама и программа – пользовались успехом. Все было просто замечательно и очень чинно. Ничего лишнего он себе не позволял (ужасно смешное выражение. Старшее поколение в таких случаях твердо знает, что «лишнее», а что нет). Ее это слегка удивляло, но она относила такую сдержанность на счет его старомодного воспитания: ведь он ее старше, ему уже сильно за пятьдесят.
И в конце концов тайное стало явным. Писатель открылся маме сегодня, в полупустом по утреннему времени останкинском кафе. Хорошо, что у меня в этот день съемки и я оказалась рядом.
В общем, все его ухаживания, ужимки и прыжки преследовали одну цель. И вовсе не уложить в постель обворожительную женщину. Нет, Котенок, ты все равно не поверишь!
– Он принял меня за мою маму, – сказала мама, широко раскрыв глаза.
– Принял тебя за бабушку? – переспросила я.
– Именно! – воскликнула мама и развела руками, приглашая меня подивиться этой абсурдной ситуации.
Но я не дивилась, а просто не понимала.
– Ведь бабушка на тридцать лет старше! И откуда он ее знает?
– То-то и оно, Катя! Он откуда-то знает, но не ее лично, а про нее. Кто-то из его родственников или друзей был с ней знаком и рассказывал, что это поразительная женщина, которая выглядит в два раза моложе своего возраста и хранит секрет вечной юности.
Вот за этим секретом и погнался детективный властитель душ. Увидев маму в ее сорокасемилетнем расцвете, он решил, что встретил ее маму, Антонину Калинкину, знаменитую в свое время красавицу. Маму зовут Анна, инициалы одинаковые, легко перепутать. Понятно при этом, что нужна была ему не мама как женщина, а средство Макрополуса, которым, как он предполагал, она обладает.
– Зачем? – ошарашенно спросила я.
То-то и оно. Оказывается, этот знаменитый на всю страну супермен панически боится старости и смерти. Он так и сказал маме панически боюсь. Жизнь проходит, часы тикают, и скоро пробьет последний. Он умолял ее (говорил: я умоляю вас!) открыть тайну продления молодости.
– Ну что ж, порядочный человек, – сказала я. – Мог бы сначала затащить тебя в койку, застать врасплох. Тебе бы ничего не оставалось, как раскрыть ему волшебное средство. А так ты, конечно, устояла.
– Представь себе, – вздохнула мама. – Держалась как Мальчиш-Кибальчиш. Враги так и не узнали нашу главную военную тайну.
Мы с ней посмотрели друг на друга и рассмеялись, но не особенно весело.
– Какой кошмар! – повторяла мама. – Какой кошмар! Рассказать кому-нибудь!..
Так вот почему он с изумлением называл меня «такой молодой дочерью» и не выходил за рамки галантного ухаживания. Мама в его представлении была древней старушкой, застывшей в сорокалетнем образе, как вечнозеленая елка. По его расчетам, она меня родила, когда другие уже вырастили внуков.
– А откуда взялась телега, что бабушка знала секрет вечной молодости? – фыркнула я наконец.
– Что взялось – телега? А, ну да. Извини, сразу не поняла. Вернее, не въехала. Телега откуда-то взялась. Может, бабушка сама распускала такие слухи. Она любила мистификации.
– Мам, почему мы ее не искали? – спросила я.
Момент, конечно, был не самый подходящий. Но мне уже трудно было смолчать. Тем более что с такой трепетной натурой, как мама, всегда сложно выбрать подходящий момент.
Она перестала смеяться, но не впала в уныние, как я боялась, просто стала серьезнее.
– Потому что она этого не хотела.
– А как ты думаешь, почему она ушла? И куда?
Мама вздохнула, но ответила:
– Я думаю, именно из-за этого. Она почувствовала, что приходит старость, настоящая, уродливая – с дряхлостью, склерозом, трясущейся губой и текущей слюной, с бессилием и зависимостью от других. Все, чего так боится мой великий писатель. Мама не хотела, чтобы ее такой видели, не хотела быть нам в тягость.
– Но ведь это глупо! – вырвалось у меня.
– Глупо – не глупо… Об этом мы сможем судить, когда сами доживем до такого возраста. А может, она заболела какой-то неизлечимой гадостью и решила не мучить своих близких.
– Но куда же она могла деться? Ведь от старости и болезни не уйдешь.
– Не знаю, Катюш. У нее оставались деньги от дедушки, она могла отправиться в какой-нибудь санаторий за границей. Или поселиться в деревне. В такой ситуации легче принимать помощь от чужих людей.
Про себя я подумала, что поселиться в деревне или за границей бабушка могла бы совершенно легально, не прячась и не окружая это событие тайной. Чем бы ей помешали наши редкие визиты? Ну хорошо, если она решила спрятаться от мира, то пусть бы хоть письма писала или не писала, а получала наши. Почему она, такая умная и добрая, не поняла, что для семьи, особенно для мамы, хуже всего была неизвестность…
– Обещай мне, что ты никогда так не сделаешь, – сказала я после паузы.
Мама посмотрела на меня своими грустными синими глазами:
– Как это можно обещать? Разве мы знаем, что будет там, у самой черты…
– Мам, перестань, – спохватилась я. Еще не хватало наводить ее на мысли о «самой черте». – Не бери пример со своего писателя.
– Да, – сказала мама, – бедный. Надо же так проколоться. А жизнь проходит, часы тикают…
И мы снова принялись хохотать.
МАЙ
Где сидит фазан?
Чтобы избавиться от лишнего веса, надо научиться наслаждаться едой, получать от нее удовольствие. Тем самым будет восполнен недостаток положительных эмоций, а наше внимание, отвлекаясь от негативных переживаний, сконцентрируется на происходящем.
Любоваться пищей как раз и позволяет цветовая диета. Основной ее принцип: в течение дня есть продукты только одного, заранее выбранного вами цвета. Для каждого из семи дней недели надо выбрать один из цветов радуги. Для понедельника – красный, вторника – оранжевый, среды – желтый, четверга – зеленый, пятницы – голубой, субботы – синий, воскресенья – фиолетовый. Для тех, кому трудно придерживаться строгих диетических требований, допускается исключение: в любой день недели можно есть зеленую и белую пищу.
Цвет дня должен присутствовать и в сервировке стола. Продолжительность диеты – не менее двух недель. Отважившиеся на эксперимент говорят, что с первых дней они полностью переключились с поглощения продуктов для заполнения внутренней пустоты и компенсации негативных переживаний на внешний вид пищи. Иными словами, начинали отслеживать то, что ели. Внезапно возникшее чувство любви к себе помогает преодолеть дискомфорт и найти, например, на рынке чернику в «голубую пятницу» или сливу в «синюю субботу». Выбор продуктов редких цветов довольно ограничен, и иногда возникает дефицит.
Заметим, что на время этой диеты из рациона автоматически исключаются некачественные и вредные виды продуктов: зеленовато-розовая колбаса; пирожки с серой мясной начинкой и т. д. Что касается мяса, можно пойти на компромисс и спрятать его под ярким соусом или в тушеных овощах. Основной принцип радужной диеты: есть можно все что угодно и в любом количестве, но только в «свой» день.
– Мама в ванной, – сказал ребенок Ричард, нетерпеливо подпрыгивая. – Надевай, Катя, тапки и проходи. У меня второй тайм кончается.
Все ясно. Пока мама отмокает перед дальней дорогой, дитя переключилось с программы изучения японского языка на примитивный компьютерный футбол. И дело не в том, что кончается второй тайм, а в том, что мама сейчас как выскочит, как выпрыгнет из ванной, и полетят клочки по закоулочкам.
Я переобулась и втащила свой баул в Иркину комнату. Там, как всегда, царил идеальный порядок. О близком отъезде хозяйки можно было догадаться лишь по огромному серому чемодану, дизайном напоминавшему новенький «мерседес». Кстати, я не заметила во дворе Иркиного «сааба» – может, она действительно пересела на более солидную модель? Нет, вряд ли, ее девиз: имидж – ничто, скорость – все.
Моя подруга Ирина – исключительная женщина. Я говорю об этом без всякой иронии. Дело даже не в ее термоядерной энергии и нечеловеческой собранности. Ирка обладает целым букетом уникальных талантов, которые она целиком и полностью поставила на службу семейному благосостоянию.
Ирина семья – это она и ее девятилетний сын Ричард. Из него целеустремленная мамаша пытается вырастить такую же, как она, успешную и волевую натуру. Но, по-моему, получается плохо. Рик слишком своеобразное и альтернативное существо, управлять им невозможно. Если из него что-то выйдет, то совсем не то, что хочет мама, а то, что захочется ему самому.
Я решила пока не распаковываться, чтобы не нарушать аскетическую чистоту Иркиной комнаты. Пусть сначала уедет. Потом я переставлю все по-своему, набросаю на стулья кофточки и колготки, уставлю стол флакончиками с косметикой, расселю по полкам любимые игрушки, развешу колокольчики. Кстати, я ведь привезла Ричарду подарок!
– Рик, смотри. Нравится?
– Угу, – сказал ребенок, одной рукой принимая от меня каменную фигурку, а другой без устали барабаня по клавишам компьютера. Любой пианист или скрипач умер бы от зависти, глядя, с какой скоростью пляшут Риковы пальцы. Почему Ирка не подумала отдать его в музыкальную школу?
Он не выразил никаких эмоций, но я и так хорошо знала, что нравится этому мальчику. Мне самой эта штука нравилась безумно. То была маленькая фигурка из какого-то голубоватого камня, которая в одном ракурсе представлялась совой, а в другом – умудренным лицом старика. Рик не любитель игрушек, но он обожает головоломки, метаморфозы и прочие, как он говорит, завороты. Совиный старик – как раз то, что ему нужно.
Из ванной не доносилось ни звука, ни всплеска.
– Рик, а мама давно моется? – спросила я.
– Мне кажется, она уже вытирается, – пробормотал форвард синих, прорываясь к воротам противника. – Помолчи, Катя, ладно?
Это поколение удивительно бесцеремонно. Их столько учат, что воспитывать уже не успевают.
Зеленые забили гол, и в тот же момент щелкнул замок ванной. Ирка вышла оттуда в трикотажном домашнем костюме с тщательно причесанными волосами. Никаких халатов и тюрбанов на голове. Я тут же вспомнила, что забыла дома свой любимый пушистый халатик. А у Ирки ничего подобного, кажется, и нет. Ее темп жизни с халатами не сочетается.
Самое главное – она не напрягается и не строит сама себя. У нее все получается естественно, так быстро и четко, что я никак не успеваю рассказать, кто же такая моя подруга Ирка.
Так вот, Ирка – очень крутой политолог, аналитик и журналист, специалист, на минуточку, по международному терроризму. От одних только «истов» и «измов» в ее профессии звенит в ушах. Ее статьи в разных изданиях, печатных и электронных, всегда выходят под псевдонимами, причем скромная Ирочка объясняет это стремлением оградить свою личную жизнь от постороннего внимания. На самом деле, как мы все подозреваем, у Ирки есть основания опасаться «постороннего внимания» со стороны своих героев. Знай Бин Ладен настоящую фамилию автора некоторых разоблачающих материалов, возможно, самолеты самоубийц врезались бы не в Центр международной торговли в Нью-Йорке, а в престижную московскую новостройку, где на восемнадцатом этаже живут Ира с Ричардом.
Но это мои предположения, которые разделяют подруга Лиза и брат Сашка. Никто из нас не читает этих серьезных изданий и не знает Иркиных псевдонимов, а потому неизвестно, о чем на самом деле она пишет. Хотя в другой области она широко, прямо-таки всенародно известна, но опять же под чужим именем. Дело в том, что Ирка уже несколько лет сочиняет остросюжетные боевики, а также и сценарии для популярного милицейского сериала, который снимается в Питере. В качестве модного автора она выступает под энергичной мужской фамилией и пользуется пылкой любовью поклонников этого жанра.
Скоро начнутся съемки нового витка сериала, и Ирка должна срочно ехать в Северную столицу на кастинг и обсуждение сценария. Так она говорит, но на самом деле может быть что угодно – например, секретная командировка в Бейрут или Гондурас. В другой раз она скажет, что отправляется в горы Афганистана, а сама уедет загорать на Сейшелы. Зачем и откуда эта конспирация, не знаю, но мне, в общем, все равно, по какой причине надо несколько дней пожить в ее квартире с ребенком Ричардом.
Я соглашаюсь легко, ребенок Ричард меня не обременяет. Его всего-то надо утром подбросить к метро, где детей ждет школьный автобус, а в семь вечера забрать либо оттуда же, либо из самой школы. Никаких проблем с кормежкой – в частном учебном заведении Ричард получает завтрак, обед, полдник и ужин. Там же его по полной программе развлекают кружками и спортивными занятиями вплоть до бассейна и верховой езды. От меня требуется только корнфлекс с молоком перед сном и имитация строгого взрослого надзора с вечера до утра. Справиться может даже такая легкомысленная особа, как я.
Мы с Ричардом остаемся одни дома уже не первый раз, и нам обоим это страшно нравится. Рик очень прикольный, и если у меня будут такие же дети, мне в жизни не придется скучать. Но боюсь, это штучный товар, который достается только избранным.
По причине прикольности и штучности Ричарда не выдерживает ни одна няня или бэбиситтерша. Он обходится с ними как детки Аддамсов из нашего с ним любимого фильма. А со мной он почему-то ладит.
Интересно, Ирка сама решила позвать меня в этот раз или Рик ее попросил? Мы с ней не общались сто лет, да и как общаться с человеком, чье время под завязку распределено между «Аль Джамайей», «Исламским джихадом» и бравыми ментами с берегов Невы.
– Через сорок минут я должна быть на вокзале, – сказала Ирка и взяла расческу. – Как там трафик, Кать, – проеду?
Трафик средней паршивости, но если проехала я, то она тем более проедет. Ирка перемещается по городу так, будто ее «сааб» – не машина, а реактивный самолет, на которых, собственно, и специализируется эта шведская фирма. А до Ленинградского вокзала и пешком можно дойти за полчаса.
Минута – и Ирка уже готова. Джинсы, практичная неброская ветровка за пятьсот евро, чемодан обтекаемой формы и портфельчик, в котором великий журналист и писатель носит свой неизменный ноутбук. Коротко остриженные волосы уже высохли. Вот бы мне научиться собираться таким стремительным домкратом.
Рик виснет у Ирки на шее, я посылаю ей вдогонку воздушный поцелуй. Хлоп дверью – и нет Ирки. Почти в ту же секунду за открытым окном раздается шмелиное жужжание – так отсюда слышен рев «саабовского» мотора. И мы с Ричардом остаемся одни.
Сегодня воскресенье, школы нет, и мне по идее нужно развлекать ребенка. Развлекать Рика, ха! Для него главное – чтоб я сидела тихо и не мешала человеку заниматься серьезными делами. Жаль, компьютер в доме всего один, с ноутбуком Ирка не расстается даже в туалете.
– Рик, в интернет пустишь? – робко поинтересовалась я.
Вундеркинд не удостоил меня даже взглядом. Он уже не играл в футбол, а подрисовывал длинный красный язык к портрету какого-то приятеля. Сашка тоже раньше любил так развлекаться, программа «Фотошоп» идеально подходит для детских шалостей.
Я, как бедная родственница, прошла в кухню и включила телевизор. Пока можно поискать какие-нибудь передачи типа моей и посмотреть, как держатся ведущие. Конечно, этот пример мне нужен скорее для того, чтобы делать по-другому, чем для подражания. Через пару часиков станет поздно, настырное дитя ляжет спать и освободит мне доступ к компьютеру.
Мне не повезло. Передачи моего формата, оказывается, идут в будни по утрам, а не в воскресенье вечером. Брать пример с Тутты Ларсен или Андрея Малахова мне вряд ли стоит, хотя… Я уже решила переключиться на фильм со Сталлоне, когда Рик пожаловал в кухню.
– Корнфлекс с молоком, – сообщил он. Это было не требование, а констатация факта. Из холодильника появился квадратный пакет молока, а корнфлекс уже стоял на столе, готовый к употреблению, как и обещала ярко-желтая надпись на коробке.
Холодильник у Ирки был по обыкновению пуст, если не считать нескольких пакетов с молоком, явно закупленных впрок на время отъезда. Моя подружка живет по-европейски: хочется есть – купили – съели. Запасов в доме она не держит. Это навело меня на мысль подсесть на какую-нибудь хитрую диету, раз уж все равно надо покупать продукты. Хотя, с другой стороны, капустный супчик привел меня в норму, но кто знает, что готовит нам этот предательский возраст – мне ведь вот-вот двадцать восемь. В последнее время я как-то уже смирилась с тем, что мне до скончания жизни придется иметь дело с диетами и здоровым питанием.
– Кать, ты бы хотела, чтоб тебя заморозили? – спросил Рик, хрустя хлопьями и булькая белыми слюнями.
– Заморозили?
– Ага. Я бы хотел. Только не могу выбрать время, когда мне потом просыпаться. Как ты думаешь, в каком году будет интереснее всего?
Ах, это он про крионику! Про метод замораживания людей с тем, чтобы оживить их через сто или сколько-то там лет. Проблема в том, что замораживать уже научились, а вот оживлять еще, кажется, нет.
– В Америке есть целый институт, где за двадцать пять тысяч долларов можно заморозиться, – увлеченно бурчал Ричард с полным ртом. – И у них куча клиентов. Я бы тоже хотел. Потому что ведь интересно посмотреть, что будет в следующем веке. Про этот я уже все знаю.
Какому-то актеру, – продолжал он, подливая себе молока и всыпая в него еще полпачки золотистых хлопьев, – заморозили только голову. Так попросили его родственники. Правда, тупые? Что он будет делать с одной головой? Кому-то придется носить ее по улицам, чтобы он все видел.
Рик хрустел так аппетитно, что я тоже взяла себе мисочку и подключилась к уничтожению корнфлекса. Кстати, довольно вкусно!
– А еще очень удобно заморозить человека, если не знаешь, что подарить ему на день рождения, – заметил Рик и посмотрел на меня ледяным взглядом.
Ух, ничего себе! Это он про мой день рождения, что ли? Ирка наверняка ляпнула вслух, что не знает, что мне подарить (обычно она дарит какую-нибудь первую попавшуюся ненужную и дорогую безделушку. Многие из них сегодня выставлены у меня в магазине, но особым спросом не пользуются). А юный гений намотал на ус.
– Ты мне лучше стихи напиши, – попросила я. У Ричарда просто потрясающие стихи. Если правда, что настоящий поэт пишет так, как будто до него никакой поэзии не существовало, то Рик самый настоящий поэт. На прошлый день рождения он сочинил мне длинный опус, где были такие строчки:
Мы желаем всей рукой
Счастья, радости, как мой.
– Как мой – что? – спросила я.
– Как мое счастье и моя радость, – объяснил гений.
– А почему мужской род? Для рифмы?
– Нет, для справедливости. Средний род тут уже есть – счастье, женский тоже – радость. Поэтому должен быть «мой», чтобы мужской род не обиделся.
Еще у Рика есть стихотворение, которое он написал в пять лет под влиянием сказок Пушкина (Пушкина он если не признает, то по крайней мере замечает). Оно такое:
Рано утром на заря
Родила мужу царя.
Но оказывается, стихи Рик уже давно бросил писать, во втором классе. Сейчас его больше занимает погружение людей в криогенный сон. Но почему у него в кандидатах именно я?
Я сделала еще одну попытку отвлечь ребенка от кровожадных планов.
– Зря ты думаешь, что в другом веке будет интереснее, чем в нашем. Может, как раз наоборот.
– Зато тогда уже изобретут что-то, чтобы люди не умирали, – возразил он.
– А для тебя это важно?
– Еще бы не важно! Я не хочу умирать!
О господи, еще один охотник за бессмертием.
– Что ты, Катя, как маленькая! – в свою очередь удивился Ричард. – Сейчас все ищут способы продлить жизнь и молодость. Всякие столовые клетки себе подсаживают.
– Стволовые, Рик.
– Точно, стволовые. Но это все ерунда. Все равно рано или поздно умрешь. Вот если бы совсем не умирать.
– Совсем, наверное, невозможно, – возразила я. – Хотя пожить подольше, конечно, хочется.
– Не, я хочу жить вечно. А подольше – это пожалуйста, уже сейчас. Один мужик говорит, что можно дожить до ста восьмидесяти, если пить какую-то там воду… ине-зиро…
– Ионизированную?
– Ага. И есть продукты одного цвета.
– Вот это здорово! – воскликнула я. – А какого?
– Чего – какого?
– Какого цвета?
– А я откуда знаю. Так по телевизору сказали.
Рик терпеть не может детские мультики и смотрит только научно-популярные передачи и рекламу. Поэтому он, как и все его ровесники, с пеленок разбирается в названиях прокладок и симптомах климакса.
Художественные фильмы Рик тоже не любит. Ирка как-то предприняла попытку учить его английскому через кинематограф и давала смотреть голливудские блокбастеры исключительно на языке оригинала. С Ричардом этот номер не прошел. На вопрос, что означает финальная фраза Шварценеггера в «Терминаторе» – «Iʼll be back», ребенок, покопавшись в словаре, уверенно ответил: «Я буду задним».
– А, хочешь анекдот расскажу? – спохватился Рик. – Сидят Василий Иванович с Петькой в окопе…
– С ума сойти, – сказала я, дослушав анекдот, который когда-то слышала в детстве от своих родителей. – А ты знаешь, что такое окоп и кто такие Петька с Василием Ивановичем?
Рик посмотрел на меня, как на размороженного питекантропа.
– Кто не знает! Окоп – это яма, в которой прячутся от обстрела. А Василий Иванович и Петька – негритянские бойцы.
– Как это негритянские? Почему негритянские? – опешила я.
– Потому что они с белыми воюют, – объяснил Рик уже несколько раздраженно.
Я хохотала, как ненормальная, но решила не восполнять пробелы в Риковом историческом образовании. Пусть этим занимается мама Ирка или престижная частная школа. Я сказала ребенку, что его анекдот ужасно смешной, давно я таких не слышала. И спросила, не пора ли ему спать.
Рик помотал головой.
– Пойдем искать в интернете про цветную еду? – предложил он, явно подлизываясь.
Я согласилась. Хрустеть корнфлексом мне уже надело. Детская еда, слишком шумная, даже голова от нее трещит и челюсти сводит.
В поисковике мы нашли несколько рекомендаций по одноцветному питанию. Оказывается, продукты влияют на наш организм не только вкусом, калорийностью и витаминами, но и цветом. Правда, источники расходились в определении этого влияния. Например, одни писали, что зеленые продукты – это «законсервированная» жизненная энергия и целительная сила, а другие – что они вносят «в наши системы» покой, равновесие и гармонию. Но вообще информации по одноцветному питанию было немного. А про долголетие – вообще ни слова.
– Ух ты! – сказал Рик, тыкая курсором в рекламное объявление, которое невесть как попало в наш список. – Смотри, что пишут: доставка продуктов питания, цветов, топлива, пьяного водителя. А я и не знал, что продукты и цветы можно получать домой. Давай закажем! Только зачем нам пьяный водитель? Его обязательно привезут?
– Нам и топливо ни к чему, – сказала я, копируя в текстовой файл забавную диету, согласно которой надо каждый день есть пищу одного цвета радуги. Понедельник – красный, вторник – оранжевый, среда – желтый и так далее. Причем, если в понедельник очень захочется сыра, то можно найти сыр в красной пленке – а пленку при этом есть необязательно. А для «синего» дня вполне подойдет кефир из синей чашки. Главное – получать от еды эстетическое удовольствие.
– Рик! – сказала я. – Вот это просто суперовская диета. Как раз для нас с тобой.
– Ну, привет! – сказал он. – А как же корнфлекс – только по средам? Он же желтый. Я не согласен.
– Купим разноцветные мисочки, – я все больше вдохновлялась.
– Лучше очки с разноцветными стеклами, – подхватил новорусский ребенок. – Синие, зеленые, оранжевые… Слушай, а в школе?
– Ну… Школа вообще не считается. Разве в школе можно делать что-то серьезное? Например, соблюдать диету.
Темнеет в мае поздно, и пока мы с Риком болтали, небо было совсем светлое и прозрачное. И вдруг оказалось, что уже десятый час. А завтра-то понедельник – кстати о школе.
– Живо спать! – сказала я.
– Но мы еще не все обсудили! – возмутился Рик. – Я самого главного не понял: если есть каждый день другой цвет, как там написано, то проживешь сто восемьдесят лет?
– Обязательно, – убежденно соврала я.
– Ну ладно, – умиротворенно кивнул Рик. – За это время я точно скоплю двадцать пять тысяч долларов. А они научатся размораживать людей.
– Почитай мне, – попросил он, уже лежа в кровати.
– Разве ты не читаешь сам? – удивилась я.
– He-а. Мама мне не разрешает читать в постели, от этого зрение портится. Кать, пожалуйста!
Ну, ладно. Ведь для бедного ребенка такой редкий праздник, когда рядом не вечно занятая мама, а покладистая Катя.
Я подошла к книжной полке над его столом.
– Что тебе почитать? «Огненный бог марранов»?
– Да нет, – с досадой сказал полусонный Рик, – «Фотошоп 7», если можно.
Мне казалось, что разноцветная диета должна нравиться абсолютно всем. Но, кроме Рика, меня никто не поддержал. Мама до сих пор переживала скверный анекдот со своим писателем, который, расставшись с ней, выпустил новую книгу. В ней рассказывалась фантастическая история женщины, обманувшей свой возраст, но не сумевшей обмануть коварного убийцу. Роман имел большой успех, и критики замечали, что он отличается глубоким проникновением в женскую душу, как, впрочем, и другие книги знаменитого автора. Слова «глубокое проникновение» ассоциировались у меня с хирургическим инструментом, но маме было не смешно. Бегать каждый день по магазинам в поисках цветных продуктов она отказалась.
Я думала, что диетой заинтересуется Нюша – она была равнодушна к здоровому образу жизни, но ценила юмор. Но моя продавщица была озабочена совсем другим.
– Катя, – сказала она, – посмотри на Алену. Она мне уже совсем не нравится.
В последнее время мне было некогда смотреть на Алену. Почти неделю я пасла Рика и по вечерам срывалась как ненормальная, чтобы успеть забрать его из школы. А потом поехала на ярмарку в Ригу, где заказала много новых глиняных гномов, колокольчиков и деревянных фигурок. Кстати, на днях они должны прибыть, и никто вместе со мной не будет беспокоиться о том, чтобы встретить и принять груз. У меня достаточно забот, чтобы мне еще нравились или не нравились мои работники.
Все эти оправдания показались жалкими, когда я дождалась Алену (в этом месяце мы редко пересекались) и посмотрела на нее.
То, что я увидела, было мне так отвратительно знакомо, что захотелось тут же бежать на край света, туда, где слово «трава» означает лишь растительность под ногами. О, как хорошо я знала этот блуждающий взгляд, это утомленное лицо и худобу, которой не добьешься никакой диетой. Но где были раньше мои глаза!
А голова где была? Мне сразу стало понятно, что за греним регулярно принимала Алена и, кстати, пыталась подсадить на него и меня. Интересно, она соображала тогда, что делала? Какой-то клуб «Высший мир», в который она меня приглашала… Судя по всему, обычный наркопритон, маскирующийся под поклонников индийской философии. Настоящий греним, вероятно, существует в природе, но не имеет ничего общего с теми таблетками, которые подсовывала мне Алена. Передо мной вдруг отчетливо возникла картина: моя продавщица ожесточенно ныряет в мусорную корзинку и дрожащими руками извлекает оттуда пакетик с парой таблеток.
Все эти мысли и воспоминания толклись у меня в голове, пока Алена беспокойно перебирала деревянные бусы на прилавке, ежась под моим начальственным взглядом. К тому времени, когда она боязливо и вопросительно подняла на меня глаза, я уже знала, что делать.
