Текст книги "Жена из России"

Автор книги: Ирина Лобановская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

Отец неожиданно оживился. Маша удивилась. У них был когда-то толстый холеный Омар, настоящий перс, бабушкин любимец. Его нужно было каждый день расчесывать.

– Еще бы не помнить! Такой жутко ленивый... Страшно не любил делать лишние движения. Наверное, вы его кастрировали.

– А вот и нет! – засмеялся отец. – Он просто вырос избалованным домашним трусливым котиком, совсем не разгульным по характеру. Боялся улицы, машин и шума и предпочитал сидеть в теплых комнатах. Это природа! Да и твоя любимая бабушка все равно не дала бы надругаться над животным, если бы даже назрела такая необходимость. А ты не помнишь его любовь?

Любовь кота?.. Маша удивленно покачала головой. В комнате темнело, но отец не зажигал свет.

– На даче Омар нашел себе пассию: подзаборную гулящую драную лахудру по кличке Муська. Все поселковые коты были ее. Возвращаясь по утрам с гулянок, Муська обычно устраивалась высыпаться на нашем заборе. Омар тихо подходил, вставал на задние лапы – он вырос огромным и почти доставал до Муськи – и так стоял, охраняя ее сон. Просыпаясь, эта зараза злобно била Омара по носу и пыталась сбросить его лапы с забора. Она несколько раз сильно его царапала. Он все молча терпел и уходил домой. До следующей Муськиной ночевки на нашем заборе. Бабушка эту шалаву не выносила, гнала прочь, била, но стервозина упорно возвращалась на понравившееся ей место, а бедный кот снова стоял возле нее, любуясь и тоскуя. Это была настоящая трагедия. Муська его и близко к себе не подпускала. А ему была нужна только она... – Отец снова замолчал. – Неужели не помнишь? Значит, прошло мимо тебя, ничем не задев... Ну да, у тебя были велосипед, который ты для себя изобрела, такая же выдуманная Эля и вполне реальный Толя...

– И поезда... – добавила Маша.

Отец улыбнулся.

– И поезда. Знаешь, я иногда все-таки надеюсь: а вдруг это чудовищная глупая ошибка и несправедливость, и ты – моя дочь... И не было никогда никакого Дмитрия!.. Очень хочется в это верить... А потом сам понимаешь, что все это – бред измученного сознания... Врагу не пожелаешь...

Маша молчала, уставившись в пол.

– Я не знаю, как и где они познакомились, – медленно договорил отец. – Да и какая разница... Блокадный мальчик... Но однажды, отчаявшись, я спросил Инну об этом... И знаешь, что она мне ответила? Она сказала: "Он подал мне пальто... После пресс-конференции. И все – стены обрушились!.. Он просто подал мне пальто... Так, как никто, кроме него, делать не умеет...Ты не понимаешь..."

"Только рядом с ним я чувствовала себя настоящей женщиной..." Понимаешь ли, знаешь ли, помнишь ли... Три глагола плюс частица... И целая жизнь позади...

14

Ровно в семь Маша стояла на вокзале. Она почти не замечала ни клубящейся вокруг толпы, ни холодного позднеосеннего ветра и не слышала пронзительно-навязчивых объявлений о движении поездов. Она блаженствовала, вдыхая любимый с детства запах вагонов и рельсов, и старалась не слишком задумываться о будущем. И о прошлом тоже. Напротив на стене висели три концертных афиши: «Басков», «Носков» и «Песков». Видимо, расклейщик не страдал отсутствием чувства юмора. Или просто не читал своих бумажных агиток.

Вовка подошел неожиданно, уткнулся носом в ее волосы и прошептал:

– Прости, длиннушка, застрял в очереди тебе за билетом... У меня "сезонка"... Давно стоишь?

– Очевидно, ты вообще шел сюда пешком? – холодно поинтересовалась Маша. – Или в метро устроили перерыв на обед?

– Я ехал на троллейбусе. Я люблю троллейбус.

– А я не люблю долго ждать...

– Нестыковка... Это слишком не совпадает с моими желаниями и настроениями... – пробормотал Вовка, прижимая Маню к себе. – Я бы хотел, чтобы ты дожидалась здесь меня всю жизнь...

– И превратилась бы, в конце концов, в ледяной столб, – закончила Маша.

– Зато потом я, стараясь не разбить, отмораживал бы эту гадкую, противную, мерзкую ледышку в ванной, поливая горячей водой из душа ... – забормотал Вовка трансовым голосом. – Я бы тер тебя губкой до красноты, растирал мохнатыми полотенцами, я бы гладил тебя, чтобы ты отмерзла навсегда и больше никогда не грезила ледовыми монументами ...

Они оба одновременно представили себе эту картину. Маша отчаянно покраснела и попыталась вырваться из Вовкиных цепких рук. Но он держал ее крепко, не собираясь никуда отпускать, и наслаждался своими ярко-нескромными, почти реальными видениями.

Почему она раньше думала, что люди разные днем и ночью? Нет, сутки – понятие неделимое, и никто не живет двойной жизнью, делая вид, будто жизнь всего-навсего одна. Она действительно только одна. Почему Маня считала, что застегнутые днем наглухо на все пуговицы люди ночью становятся совсем другими: открытыми, свободными, с иными словами, манерами, поведением, превращаются в самих себя, в настоящих?.. Вовсе нет! Она просто принимала желаемое за действительное, она ошибалась... Человек всегда одинаков, и закрытый наглухо днем – точно такой же ночью... И наоборот... Сколько лет ей понадобилось для открытия этой простой, даже примитивной истины... Она, кажется, изобрела свой любимый велосипед. Но сложнее всего познать самое простое.

– Давай попробуем, как только приедем... – нашептывал, словно ворожил, Вовка, безошибочно и четко разгадывая ее мысли. – Тебе от меня так легко не избавиться... Не рассчитывай и не надейся! Лошадка необъезженная... Автономная республика. Нельзя прожить жизнь, задвинув все "молнии" и закрыв все замки. К ним рано или поздно найдутся ключи. Обязательно. Понимаешь, мышонок? А это маленькая награда и компенсация за твои ветреные муки. Сникерсни!

И Вовка сунул в Машкины ладони шоколадный батончик.

– Устраиваешь мне сладкую жизнь? – спросила Маша.

– Пытаюсь... Маленькие радости большой страны... Почему я был раньше такой дурак? А впрочем, всему свое время... И если бы мы с тобой все сделали раньше, в те далекие времена, нам уже ничего не осталось бы на сегодня и, наверное, ничего бы не захотелось и не понадобилось... Прямая – далеко не всегда кратчайшее расстояние между двумя точками. Часто именно между ними очень трудно провести одну прямую. Поэтому "мы все начнем сначала, любимый мой... Итак..."

– Может, и начнем. Хотя теперь уже продолжим, это точнее, – как можно холоднее заметила Маша, бросив шоколад в сумку. – Но ты обманул меня! Хорошее начало! Почему ты сказал, что твой отец умер, когда он жив и здоров и прекрасно себя чувствует в Америке?

Володя хмыкнул, слегка отодвинулся от нее и провел рукой по ее волосам.

– Тык-тык-тык... Дай кусочек шоколадки, жадина! Пожалей Вовку! Что за странный необъяснимый интерес к моему отцу? Почему ты к нему привязалась? Уж не влюбилась ли в него ненароком и теперь пытаешься запудрить мне мозги? Экзотическая версия! На пушку берешь?

– Да я его в глаза не помню! – заявила Машка.

– Еще непонятнее... – задумчиво пробормотал Вовка. – Я мало что знаю об отце... Мы всю жизнь прожили с ним далекими друг от друга людьми. Кроме того, он часто уезжал за рубеж, меня растила бабушка, как и тебя... Президент в Форосе... Чересчур часто... Для меня он всегда был отсутствующим, лишним, едва знакомым человеком. Почти что мертвым. Жив или умер – безразлично. Какое мне дело до всех до вас, а вам – до меня... Вот и все! Зачем он тебе?

– Ни за чем, – буркнула Маня. – Так просто... Захотелось поближе познакомиться с твоей семьей... С генеалогическим древом... Мама тоже с отцом в Америке?

– Мама тоже, – отозвался Володя. – Они всю жизнь вместе. А я вообще не местный. Пошли, ты еще должна выслушать мою теорию о носах. Жутко интересно!

И он взял ее за руку.

Маша проснулась посреди ночи. Хотя, наверное, уже близилось утро: они снова заснули очень поздно.

Вовка привалился к ее плечу, уткнулся в него лицом и тихо посапывал. Узкая лунная полоска осторожно пересекала комнату, задевая краешком клетчатый плед. Экран маленького телевизора, очевидно, впитавшего в себя этот бледный лунный призыв, поддался нехорошему инопланетному влиянию и стал противоестественным и совершенно белым.

Маша лежала, в замешательстве тревожно рассматривая экран, который обязан был оставаться черным, как прямоугольник окна. Казалось, экран ожил. Что это за таинственное полуночное свечение?..

Она до сих пор ни разу не встретила Сашу... Не видела даже издалека... Почему? Она безумно боялась этой встречи и, тем не менее, ждала ее. Может, она мазохистка?.. Господи, прости...

Маша попыталась отодвинуться от Вовки, хотя ей совсем этого не хотелось: не мешала даже его тяжесть. Темные лохматые волосы назойливо и упрямо дразнили сладковатым запахом лосьона.

Маня провела пальцами по его щеке.

– Рассматривай меня как свою тренажерную "качалку"! Это тебе не хухры-мухры! – пробормотал он в полусне. – И в спортзал ходить не придется!

– Ты колючий! – сообщила Маша. – Твоя щетина растет со скоростью электронной почты.

– Так задумано! Удачно притворяюсь ежиком в тумане. А вообще у меня кое-где даже очень гладко... Где надо... Потерпи до утра, я побреюсь.

Маня прижалась щекой к его щеке.

– Ужасно колючий... Жутко колючий... До невозможности... Ежики куда мягче... Нет, тут что-то не так... Экран совершенно белый... Ты оброс за ночь иголками... И не ври, где это у тебя гладко? Ты весь мохнатый, как обезьяна! А засыпая, ты почему-то всегда вздрагиваешь... Тебе что-то снится?..

Вовка удовлетворенно хмыкнул, не открывая глаз.

– Длиннушка, ты дашь мне, наконец, один раз выспаться? Даже вздрогнуть спокойно возле тебя невозможно... И при чем тут экран? Пусть он навсегда станет зеленым в красную полоску и насквозь провоняет рыбой, жаренной на тройном одеколоне... Плевал я на него... Мне завтра на работу, ты не забыла?

– Мне тоже... – Маша прикусила зубами его ухо и положила колено ему на бедро. – Так где же все-таки у тебя гладко? В каком месте? Показал бы, если можешь... Ты купил мне на завтрак еще одну шоколадку? Если забыл, я сделаю тебе очень больно... Будет совсем скверно и на редкость плохо... И спать больше не захочется... Дрыхнуть ты будешь потом, когда я уеду!.. Как вообще можно спать, когда рядом такая длинная женщина?.. Это просто неприлично! Ты невежлив, дипломатический ребенок!

Вовка засмеялся и, не открывая глаз, безукоризненно точно нашел языком ее нос.

– Какие у нас с тобой всегда удачные формулировки... Ты неплохо сформулировала нашу сегодняшнюю тему: "больше ничего не надо, только к чаю что-нибудь..."

Утром Маша торопливо глотала горячий обжигающий кофе, то и дело посматривая на часы.

– Твой шоколад на столе. Не пропусти, любительница сладкой жизни! А куда это ты так торопишься? – невозмутимо спросил Вовка, спокойно и неторопливо намазывая хлеб маслом.

Маня подавилась от неожиданности.

– Я тороплюсь?! Да ведь ты мне ночью всю плешь проел своей работой, куда необходимо попасть рано на рассвете!

– Разве?

Вовка взглянул на нее с интересом и засмеялся. Милый темный зуб...

– Во-первых, покажи плешь. А во-вторых, я этого не помню.

– Да, далеко тебе до твоей жены! – съязвила Маша. – А еще недавно проявлял такие поразительные запоминательные способности! Быстро же ты сломался!

– Быстро, – легко согласился с ней Вовка. – А с тобой рядом, длиннушка, о чем угодно забудешь! – Он выразительно осмотрел Машу. – Рядом с такими ногами, с такими кудряшками, с таким носом... Ну подумай сама: о какой памяти здесь может идти речь? Это просто несерьезно!

Маша залилась краской.

– А ты не мог бы...

– Нет, не мог! – привычно прервал ее Вовка и подвинул к ней ближе блюдо с фруктами. – Докажи любовь к трем апельсинам! Лопай! Хорошего много не бывает. Моя фирма не проявляет излишней строгости к распорядку дня своего лучшего переводчика. А теперь вернемся к забытым нами на время носам. Как ты считаешь, почему Гоголь выбрал в качестве своего героя именно Нос?

Маша пожала плечами. Гоголь ее волновал не слишком.

– А потому, мышонок, что именно нос – действительно самая важная часть человеческого лица. И не только лица. Ну что глаза? Зеркало души... Банально и давно надоело...

– Угу! – согласилась Маня, разделяя на дольки апельсин и засовывая одну ему в рот.

– Спасибо, длиннушка, ты очень любезна и заботлива. На редкость, Так вот – нос, нос и еще раз и только нос! С его помощью мы вынюхиваем, обнюхиваем, принюхиваемся!

– И снюхиваемся! – добавила Маша.

Вовка засмеялся.

– Дополнение дельное! То есть выживаем на этом непростом свете. Но не это самое главное в данном конкретном случае. Самое важное – именно нос, а не какие-то там глаза, говорит о характере, свидетельствует о наших привычках и особенностях. Если проанализировать, то по форме и величине носа можно разделить человечество на несколько категорий и четко определить его суть.

Маша с любопытством посмотрела на Вовкин большой нос.

– О чем же говорит твой?

– Ты лезешь поперек батьки в пекло. Надо идти от целого к частному, а не наоборот.

– Почему? Меня не интересуют чужие носы! А вот твой – пожалуй...

– Мой? Это нос крайне порядочного, честного, верного человека, и редкого притом. Ну, согласись, разве так уж часто встречаются такие носачи? Это тебе не кот начихал!

Маша усмехнулась.

– А еще это свидетельство бурного, неуемного темперамента. По-моему, ты уже давно должна была вычислить его самостоятельно. Опытным путем! Для тебя теперь это азбучная истина!

Ну и самомнение у Любимова!..

Маня снова покраснела.

– А твой нос ничего не говорит о довольно приличном и тоже бурном и неуемном цинизме своего владельца?

– Местами, периодами, – согласился Вовка. – Но не всегда же! Хотя любоваться ночью на звезды я не умею. И никогда не понимал этих тупых и бессмысленных сидений под луной рука об руку. Правда, у нас с тобой когда-то было немало таких лунных гуляний...

Маша хмыкнула.

– Помнится, ты тут же всегда лез целоваться!

– И это правильно! – с жаром подхватил Вовка. – Единственно положенный и разумный вариант поведения! В данном конкретном случае. Светлое место среди темной ночи! Ее освещают вовсе не небесные светильники, а мы сами. Звезды, звезды... Ну, да, звезды! Смотрю я на них иногда и думаю: ну и что? Светятся вдали неясные точки. Какие-то светлячки. На кой их изучать, если я ничего в них изменить не могу и ни одну звезду никуда не передвину? И никогда туда не перееду! Тоже наука – астрономия! Почти что астрология.

– Да-а, – протянула Маша, – ты все-таки очень циничный! Мне кажется, раньше ты таким не был. Это возрастное. Тебя словно подменили!

Вовка подлил ей еще кофе.

– А "Нескафе" ничего! Рекламный продукт. Дай кусочек шоколадки, жадина! Все готова слопать! Прямо хлебом ее не корми! Это инопланетяне с далеких звезд прилетели на своих летающих тарелочках и похитили бедного романтичного чистого Вовку, прислав вместо него двойника-биоробота. Вроде Электроника. В фильме, кстати, ничего не говорилось о его сексуальных возможностях и способностях. Маловат! Но ведь мальчик должен вырасти... Как тогда? Вокруг чудесные девичьи мордашки... Болталась там возле него одна милая гимнасточка... Так что ты спишь с роботом, мышонок! С чем я тебя и поздравляю! Ну и как? По-моему, получается даже очень неплохо!

Он внимательно и совершенно серьезно взглянул ей в лицо. Он явно ждал ответа... В любой форме... Маша попыталась от него уклониться.

– Да, – повторила она, – раньше ты был не такой! Верните Любимова! Верните любимого...

Вовка удовлетворенно блеснул темными глазами.

– Вот за это я всегда ценил свою фамилию! Она с подтекстом. А почему ты не взяла фамилию своего мужа?

Маша вспомнила Инну Иванну.

– Чтобы было проще разводиться!

– А еще ты не хотела быть закалюкой, – добавил Вовка, подвинул к ней свой стул и поцеловал в нос. – Все такой же... Почему ты ночью все время тянешь одеяло на себя? Бедный Вовка мерзнет. Длиннушка, я собираюсь все-таки сегодня вечером измерить твои ноги... Мне интересно, неужели в них действительно метр двадцать?..

Захват заложников в Москве подействовал на Машу самым странным образом. Она сразу схватилась за телефон, почему-то в полной уверенности, что ни с какой Швецией ее сейчас не соединят. Но милая телефонная девушка, внимательно выслушав сбивчивую Машкину просьбу, почти тотчас дала Стокгольм.

– Бертил! – закричала Маша, пытаясь удержаться от истерики. – У нас постоянно стреляют и взрывают! Я боюсь!

Если бы она боялась одних только взрывов и выстрелов...

– Но если постоянно, значит, ты должна давно к этому привыкнуть, – вполне логично и спокойно заметил швед. – Вы действительно уже столько пережили... Почему ты так боишься?

– Я не знаю, я вообще трусиха! – продолжала Маня. – Забери меня отсюда! Я не хочу здесь больше оставаться! Когда ты, наконец, приедешь за мной?

Бывший моряк довольно засмеялся. Он остался абсолютно безмятежен и ее страхами не проникся. Почему он такой бесстрастный? Или просто не хотел разделять ее настроений?

– По-моему, у вас все очень скоро уладится. И я сразу же приеду. Ты права, нам давно пора увидеться. Наша переписка затянулась. Но, понимаешь, здесь были мешки писем... И я, как джентльмен...

Понимаешь ли, знаешь ли, помнишь ли...

– Ну да, ты долго выбирал! Это ясно! Но ты ведь выбрал! Приезжай скорее, пожалуйста! Я прошу тебя! – уговаривала Маша. – Я больше так не могу! Ты не понимаешь всего! Ничего не знаешь!

Да и не надо ему знать о ней все... Ее поступки вырвались из-под ее контроля, они больше ей не подчинялись, и не в Машиных силах сопротивляться бешеному жестокому течению жизни...

– Я жду тебя! – кричала Маня в телефон. – Ты хорошо меня слышишь?! Я очень тебя жду!..

Она ждала его как своего спасителя, избавителя от ее нежданного греховного счастья, от мук и страданий, сомнений и ошибок...

Этот заграничный жених должен был явиться на манер принца из сказки "Золушка" и тотчас исправить и наладить Манину жизнь. В той самой шахматной партии, которую они начали в России так давно, ему была предназначена благородная роль. И он обязан сыграть ее на ура.

Варягов в Россию издавна ждали и даже частенько старались заманить для ее спасения. Это их историческое исконное амплуа. Весь вопрос в том, мечтают ли они о подобной чести и ответственности...

Через неделю Бертил неожиданно позвонил Маше и сообщил, что выезжает. Вот только не знает точной даты своего приезда – неизвестно, сколько он прогостит у друзей в Прибалтике. Поэтому он приедет в Москву сам и позвонит Мане уже оттуда.

– А как ты думаешь найти меня здесь? – удивленно спросила Маша. – И как будешь добираться от вокзала или от аэропорта?

В ее интонации явно звучали плохо спрятанные ирония, скептицизм и недоверие к возможностям Бертила и его умению ориентироваться в чужой стране. Кроме того, Маша не очень понимала собственной линии поведения. Что приличнее, разумнее и лучше: сразу пригласить шведа жить в ее квартире или изобразить полную уверенность в бронировании гостиничного номера? Хотя бы на первые дни жизни зарубежного жениха в столице...

– Я должна тебя встретить, – решительно заявила Маня. – На аэродроме. Ты полетишь из Прибалтики?

Берт засмеялся.

– Я объездил полмира и нигде не нуждался в чужой помощи. Меня никто никогда не провожал и не встречал. Я прекрасно найду в Москве и тебя, и нужный мне дом. Приятели уже присмотрели мне квартиру на время. Коньково, так, кажется, это называется... Гостиницы слишком дороги.

– А на каком языке ты собираешься здесь разговаривать? – не унималась Маша.

Бертил снова усмехнулся. Поласковей, чтобы ненароком ее не обидеть. Похоже, невеста у него немного странная... Или они все в России такие?..

– Я писал тебе, что владею пятью языками – шведским, английским, немецким, испанским и греческим. Видимо, английский и немецкий вполне подойдут.

– Подойдут? – закричала, не сдержавшись, Маня. – Ты абсолютно не представляешь, куда едешь! Здесь на улицах нельзя говорить ни на каком языке, кроме русского. Тебя просто не поймут!

Берт слегка растерялся. А она ничего не путает, эта загадочная скуластая Маша?

– Но в Таллинне и Риге на улицах понимают немецкий и английский даже дети, – объяснил он очевидное. – Я был там не раз и всегда обходился без переводчика и провожатых.

– К сожалению, – заявила Маша, – я живу не в Таллинне и не в Риге. В Москве на улицах английский от немецкого с трудом отличат даже взрослые.

Берт замолчал. Это правда? Видимо, да. Зачем Марии его обманывать?.. Непонятно... Он объехал полмира и в любом заграничном городе легко осваивался за полчаса. Неужели в Москве никто не знает ни одного из пяти языков?!

– Да знают, конечно, знают! – объяснила Маша. – Но очень редкие личности. И ты их наверняка не встретишь на улицах. Тем более, в аэропорту. Только если тебе очень повезет... Но на это рассчитывать не приходится... Ты же слышишь мой ужасный английский! Но это еще очень хороший вариант, довольно редкий для Москвы и тем более, для России в целом...

Странная страна... Но Бертил не привык так быстро сдаваться. Он не может унизиться и позволить, чтобы его встречала женщина, мерзла в аэропорту... И вообще неизвестно, когда точно он приедет и сколько прогостит в Прибалтике у друзей...

– Хорошо, – нашел он компромиссное решение. – Я позвоню тебе из Таллинна.

Звонить он не собирался. В отношениях с женщинами главное – вовремя пообещать. А потом сослаться на неожиданные обстоятельства. Или вообще ни на что не ссылаться – все всегда как-то рассасывается само собой. Женщины склонны к прощению и милосердию. Когда им очень хочется такими выглядеть. И проявляют потрясающую злобу и жестокость, когда им это позарез необходимо. Дамы вообще состоят из крайностей. Но это им даже идет. Иногда. А иногда – страшно угнетает.

В Прибалтике, которую Берт очень любил, он, конечно, задержался. Да и куда, собственно, спешить? Ваша Маша подождет. Поэтому он неторопливо бродил по милым и знакомым улицам родных его сердцу городов, напоминающих Стокгольм. Потом он оставил "Вольво" в гараже у приятеля, тоже бывшего морского офицера, и тронулся в путь. До Москвы – всего ничего. Одна ночь.

В столице он сначала подумал, что все не так уж страшно, как обрисовала ему по телефону Мария. Может, она паникерша? Или пессимистка? Плохо. Берт не любил такого сорта женщин. Да кто вообще любит несмеян?

Правда, понимали шведа в Москве действительно с трудом, однако до Конькова довезли, не ограбили и даже помогли найти нужный ему дом. Потом водитель сунул в карман доллары, приветливо махнул на прощание рукой, вероятно, пожелал по-русски удачно отдохнуть и отбыл в неизвестном направлении.

В Москве уже было холодно. К тротуарам островками прилипли размытые пятна сырого снега, выпавшего пока просто для того, чтобы напомнить о предстоящей зиме и холодах. Вокруг толпились чудовищно огромные дома – почти небоскребы, уходящие в темное недоброе небо, словно пытаясь навести там порядок и исправить небесам настроение своими теплыми домашними вечерними огнями.

Бертил стоял, осматриваясь и не торопясь. Ему стало как-то неуютно и тоскливо, но это в первый момент. В чужом городе сначала так всегда. Он привыкнет. Да и вообще он не собирается жить здесь долго... Неделя, самое большее, две – и он уедет домой к маме Берте, по дороге заглянув в Таллинн за машиной. Кроме того, дом, где жили знакомые его знакомых, сдавшие шведу комнату, оказался как раз невелик – грязная старая пятиэтажка, изборожденная морщинами трещин. И это хорошо – высокие дома давили на Бертила. Подъезд был заплеван, стены расписаны непонятными надписями сажей, чем-то очень неприятно пахло... То ли мочой, то ли просто застарелой грязью, а может, и тем, и другим сразу.

Берт брезгливо, стараясь не задевать за стены сумкой и локтями, поднялся на третий этаж и позвонил. Открывшая ему дверь женщина тотчас громко и радостно, на манер Кончиты, заговорила, сразу узнав его, хотя никогда в своей жизни не видела. Шведа легко выдала одежда.

Бертил растерянно улыбнулся и вошел в крохотную квартирку. У него в Стокгольме тоже были весьма невеликие апартаменты – у них в маленьком городе с жилплощадью давно очень плохо, квартиру купить практически невозможно, только если очень повезет. Поэтому Берта не смутила его новая малюсенькая московская комнатенка, почти все пространство которой занимала довольно большая тахта.

На нее он сразу улегся, с удовольствием слушая болтовню хозяйки. Он пока не понимал ни слова по-русски, она – ни слова ни на одном другом языке. Бертил внимательно смотрел на ее быстро-быстро двигающийся рот, произносящий множество совершенно непонятных звуков, не складывающихся в предложения и лишенных всякого смысла. Берт пытался догадаться хотя бы приблизительно, о чем речь, не сумел, засмеялся и встал к столу, поскольку хозяйка упорно показывала рукой куда-то в сторону метрового коридорчика, где оказалась такая же узкогабаритная кухня. Заморского гостя накормили вкусно и сытно, а потом Берт снова лег, устав от дороги и напряжения встречи с новой страной. Он решил отдыхать и ждать Марию.

Хотя как она могла что-либо угадать, тем более, вычислить день его приезда, определить номер телефона и дом, где он сейчас находился? Но тем не менее... Бертил и сам не в состоянии был повторить название этой улицы. И все-таки... Была какая-то странность, благая глупость в его необъяснимом и загадочном ожидании...

Хозяйка снова вошла и заговорила, опять пытаясь что-то растолковать, очевидно, это касалось постельных принадлежностей, распорядка дня, может быть, чего-то другого...

Берт ласково и вежливо поулыбался, покивал, и хозяйка, еще чуть-чуть поворковав, ушла.

Почему-то теперь она напомнила ему не Кончиту, а Эллен: когда первая жена начинала говорить, Берт часто попросту отключался, мысленно уходил, уплывал в морские просторы, лишь бы не вникать в эту галиматью. Хотя на самом деле никакой ахинеи Эллен никогда не несла: она была умной и содержательной женщиной, только вот ее содержание оказалось достаточно экзотическим, Берту не подходящим, чуждым. Все ее рассуждения Бертила касались мало и всегда звучали чересчур далеки от него.

15

К телефону подошла Инна Иванна и, недовольно взглянув на Машу, передала ей трубку.

– Твой иностранец, – недобро пояснила мать. – У тебя вечно ненормальные болезненные фантазии! Когда уедешь? Антона я тебе не отдам!

Маня решила пока скандала не затевать – слишком рано.

– Мари! – ласково сказал Берт. – У тебя все в порядке? Я в Москве. Несколько раз звонил тебе, но не застал, и решил позвонить сюда, твоей матери.

– В Москве? – обрадовалась и растерялась Маша. – Как хорошо... Давай свой телефон и адрес. Я сейчас должна заехать на одну пресс-конференцию, это недолго, а оттуда поеду прямо к тебе. Ты поздно ложишься спать?

– Я дождусь тебя, – пообещал жених. – Сейчас трубку возьмет хозяйка и все тебе объяснит. Приезжай, Мари...

Маша торопливо подкрасила ресницы, оделась и набросила меховой жакет. Инна Иванна наблюдала за ее сборами, неодобрительно сжав губы, превратившиеся в одну чересчур прямую жесткую полоску.

– Ночевать приедешь? – по возможности равнодушно спросила мать.

– Не знаю, – отозвалась Маша, внимательно изучая себя в зеркале. – Скорее всего, да. Не все так быстро... Да и будущий муж никуда не торопится...

– А чего откладывать? – Инна Иванна усмехнулась. – Раз уж все решено... Смотри, не забегайся по мужикам! Ты заблудилась в трех соснах!

– В четырех! – поправила Маня, открывая дверь. – Если ты считаешь моих мужиков, то в четырех. Ты забыла Сашу! А он тоже из Мытищ. И этим все сказано!

Ее задержал неожиданный телефонный звонок. Очевидно, Бертил вдруг вспомнил о чем-нибудь важном.

– Берт, это я, – сказала Маша в трубку. – Я уже выхожу. Что-то случилось?

В трубке странно помолчали, а потом на отличном английском ответили Вовкиным низким голосом:

– Ничего, кроме того, что я жутко соскучился! А кто такой Берт?

Маня растерялась. Вот уж не вовремя... Как она вообще собирается объясняться с Вовкой?.. Но это еще не завтра... А позже, потом, когда-нибудь Маша разберется со всеми своими проблемами одним махом...

– Это по работе, – неловко соврала Маша. – Приехал американец. Мне нужно с ним поговорить. И, может быть, сводить в театр.

Вовка задумчиво и невесело хмыкнул.

– На Норд-ост?

– Дурак ты, боцман, и шутки твои дурацкие! – обозлилась Маша, вспомнив известный анекдот.

– Длиннушка, – перешел Вовка на родной русский, – когда ты приедешь? Или этот парень не из нашего города займет тебя надолго и всерьез?

Маня почти выпалила: "Ты угадал!", но в последнюю секунду успела остановиться.

– Не знаю... – неуверенно пролепетала она. – Мне трудно рассчитать. Но сегодня наверняка ничего не получится...

– А когда получится? – продолжал настаивать Вовка. – И получится ли вообще?..

Маше стало жарко в жакете. Она расстегнулась и размотала шарф.

– Тык-тык-тык... Давно ль по-английски мы начали петь? Маленькие радости большой страны... – пробормотал Вовка. – Я не замечал раньше твоего страстного увлечения работой. По-моему, тебе на твою газету было всегда наплевать... Хотя я мог ошибаться...

– Это распоряжение директора института! – пошла дальше сочинять Машка. – Американец ему нужен позарез! Там какие-то темные дела... У меня на редкость вороватый шеф. Я обязательно должна увидеться с этим типом. Я позвоню тебе завтра на работу. Часов в двенадцать.

– Прямо бальзам на сердце, – снова хмыкнул Вовка. – Женские обещания страшно заманчивы и частенько безграничны и темны, как кавказские ночи. Ну, что ж... Я буду ждать и надеяться... Привет американцу!

Маша с трудом выдохнула, положила трубку и вылетела из дома, на ходу застегивая шубку.

До Конькова Маша добралась в девятом часу вечера. Скользя на опасных тротуарах, она стремительно долетела до нужного ей дома, взбежала по лестнице и позвонила. Дверь открыла простая женщина в фартуке и расплылась в улыбке.

– Маша? А он ждет!

Голос ее стал интимно-заговорщицким. Ей явно хотелось узнать побольше о своем квартиранте и о Маше, хоть каким-нибудь образом поучаствовать в развитии их отношений, а самое лучшее – стать Машкиной наперсницей и хранительницей всех ее секретов. Понятно почему... Стокгольм – город симпатичный.

Маня вошла и сняла жакет. Хозяйка, не дожидаясь вопросов, рассказывала без умолку. Сдать комнату Бертилу попросил ее мужа его очень далекий родственник из Таллинна, они не виделись уже сколько лет! Но почему бы не помочь хорошему человеку? Да и подзаработать немногою А Маша не знает, сколько Бертил может платить за сутки?

Маня покачала головой.

А надолго швед приехал?

Маша пожала плечами.

– Но это зависит от вас! – с нехорошей интонацией и неприятным смешком заявила хозяйка. – Меня зовут Татьяна.

– А вы говорите по-английски или по-немецки?