Текст книги "Жена из России"

Автор книги: Ирина Лобановская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

И еще этот подозрительный журналист вчера в метро...

А эти странные телефонные звонки, после которых Мари словно уходит куда-то далеко от Бертила, в неизвестные темные дали... И оттуда ее очень трудно дозваться, потому что ей там хорошо...

Да, ей хорошо там, а не с Бертилом...

Конечно, смешно рассчитывать на любовь с первого взгляда... Тем более, в их возрасте... И вообще непонятно, почему Мари рвется уехать из России... Правда, за причинами ходить далеко не придется, они все лежат на поверхности... Сейчас многие торопятся прочь из этой страны... Куда угодно, лишь бы получить вид на жительство...

Но у Мари есть какие-то другие, личные, ее собственные проблемы и причины. И они куда важнее и значительнее всех остальных, общих и привычных, вполне объяснимых. Мария отличается от других. Она непохожа на шведок, испанок, немок, американок, гречанок... Но она не очень напоминает и русских. Приятели Бертила женились совсем на других: более ясных и открытых. Или это только кажется?..

Кто она по национальности? Мари утверждает, что русская. В ней есть, правда, примесь украинской и польской крови, но все равно славянской...

– Антон, ты можешь приехать через два дня? А еще лучше – через три! – сказала Маша. – Бертил в Москве ненадолго.

Но Закалюкина крепко заглючило.

– Лучше я дождусь вас здесь, – сказал он. – Покупайте свою шапку и возвращайтесь. Надеюсь, вы недолго. Сейчас на рынке холодно, не лето.

И снова по-русски! Просто хам!

– Приберу пока твою замызганную квартиру, куплю что-нибудь поесть... Бертил может подождать, пока мы поговорим. Я не хочу ничего откладывать. Ты собираешься уехать? Мне сказал Антон. А почему ты не спросила моего разрешения на отъезд? В конце концов, это мой сын. И я могу его не отпустить!

Маша снова взвилась.

– Можешь не отпустить? – зашипела она. – Только попробуй! Мало того, что ты сволочь, так еще и дурак!

Берт в недоумении переводил глаза с одного на другого.

– Тебе никогда не был нужен Антон! Ты абсолютно не интересовался его судьбой! Ни раньше, ни теперь! И нечего разыгрывать страстные отцовские чувства и демонстрировать свою нежную привязанность к дитяти! Это просто смешно! Я сама, одна буду решать свою судьбу и судьбу моего сына! Моего, понятно? И ты здесь совершенно ни при чем! Можешь делать что угодно! Я выиграю у тебя все суды! Меня выручит Ленька!

У Закалюкина вытянулось лицо: это еще кто?

Бертил подавленно смотрел в стол. Угораздило же Джону Лоуренсу когда-то встретить именно эту женщину...

– А девочка? Ты помнишь нашу девочку? – Маша накалилась до предела.

Ее заносило совсем не туда... Неужели Бертилу так необходимо выслушивать их семейный скандал? С него хватает и его собственных.

Швед встал и вежливо поклонился.

– Я поеду, Мари...

Маша схватила его за руку.

– Берт, прости! Он вывел меня из себя! Ты все равно не сможешь без меня добраться ни до рынка, ни до Татьяны! Еще пять минут, я убью его, и мы поедем покупать шапку!

– А куда мы денем труп, Мари? – логично спросил швед.

Маша фыркнула.

– Об этом я как-то не подумала... Ну, его счастье! Придется оставить его жить! Тем более, что мы скоро уедем... Собирайся, я буду готова через десять минут!

Они вышли на проспект. Ополоумевший Закалюкин остался в Машиной квартире, решив, вероятно, сидеть в засаде до победного конца. Вот только как он представлял себе эту свою обязательную победу?..

– Едем на рынок! – сказала Маша, стараясь оставаться спокойной. – Потом поедим в каком-нибудь стоячем кафе. Или заедем к твоей Татьяне. Надо все-таки навестить и как-то утешить твою бедную хозяйку. А вечером вернемся ко мне... Антон к тому времени заскучает, потеряет всякое терпение и уберется восвояси.

Она сама не верила в то, что говорила. У Закалюкина титаническое терпение, его темных мыслей она до конца не знает, поэтому... Ну да ладно, обойдется!.. Но... Что же она несет?! Ведь ее сегодня вечером будет ждать на вокзале Вовка...

Маша остановилась. Бертил посмотрел себе под ноги и осторожно повел ее дальше.

– Очень скользко, Мари, – заметил жених. – В Москве совсем не убирают улиц?

– Местами, периодами... – буркнула Маша, опять вспомнив Вовку.

Что же ей делать?.. Она действительно запуталась в трех соснах, как предостерегала мать... И как лучше объяснить шведу ее отсутствие вечером и ночью? Что бы такое придумать? Ночная работа? Глупость! Откуда вдруг? Хотя почему нет?.. У журналистов все бывает... Мысли стали коротенькие, как у Буратино...

Но у Бертила был свой план действий, и он сам вышел из неловкого положения

– Нет, Мари, – сказал он, – мне что-то не хочется ехать сегодня на рынок. Я устал и притомился от вчерашней экскурсии. Да и тебе, по-моему, надо немного отдохнуть.

Маша искоса взглянула на него. Врет!.. Хотя изображает очень честные правдивые искренние глазки. Ничего, все будет хорошо, даже если все будет плохо... А дистанция между ними по-прежнему сохранилась... Несмотря на прошедшую ночь...

– Только, пожалуйста, проводи меня к Татьяне, мне одному трудно будет найти дорогу. Хотя если ты занята и у тебя неотложные дела, я постараюсь добраться сам. Я купил карту московского метро. Как там у тебя дела на работе? Наверное, тебе нужно туда съездить? Иначе тебе ничего не заплатят...

Он прямо помешан на деньгах!..

– Решай сегодня свои личные проблемы. А мы с тобой увидимся завтра. И тогда поедем на рынок.

Маша кивнула, не поднимая головы.

– Да, Мари... – вспомнил вдруг жених, – я хотел тебе что-нибудь подарить... Как-то ничего не нашлось... Там в ванной я оставил очень хорошую зубную пасту... Это тебе.

Зубная паста в подарок... Маша с трудом удержалась от улыбки, чтобы не обидеть шведа. Он стремился соблюсти все приличия до конца. Стандартный дешевый джентльменский набор.

– Спасибо, – сказала она. – Я позвоню тебе завтра утром. Часов в одиннадцать. Выгоню бывшего мужа и позвоню.

– Хорошо, – бесстрастно согласился жених. – Только не убивай его! Он мне даже чем-то приглянулся...

Великая мужская солидарность... Или пресловутая привычная европейская деликатность и учтивость?..

"Мы все начнем сначала, любимый мой... Итак..."

Маша уже довольно давно ждала на вокзале. Было холодно. Она переминалась с ноги на ногу, прыгала на месте, пытаясь согреться, и в который раз пристально изучала знакомые концертные афиши напротив. «Басков», «Носков» и «Песков»... Она прочитала их несколько раз сначала, потом – наоборот, с конца, выучила наизусть и, в конце концов, возненавидела и прокляла идиотические афиши и всех троих вместе с их программами.

Смурные и подозрительные вокзальные люди без конца шастали вокруг да около. Вовки не было. Куда он подевался?.. И что ей теперь делать. Ехать домой?.. Ее давно мечтают видеть Закалюкин и Бертил... Она действительно заблудилась в трех соснах...

Или нет, лучше поехать в Мытищи и подождать в подъезде... Ведь Вовка должен, к конце концов, приехать домой...

Он неожиданно возник рядом, подошел откуда-то сбоку, откуда она не ждала, и уткнулся длинным носом в ее волосы.

– Я наблюдал за тобой из-за угла. Но так и не сумел вволю наглядеться. Ты здорово смотришься на фоне вечерней публики и этой грязной стены. Прости, что заставил тебя мерзнуть!

И он сунул ей в ладони привычную шоколадку.

– Ты гад! – сказала Маша, с трудом удерживаясь, чтобы тоже не уткнуться носом в его волосы у всех на виду.

– Да... – задумчиво согласился Вовка. – Пожалуй... Я вообще собирался уехать домой без тебя, оставив тебя тут замерзать... Ты понимаешь, мне вдруг жутко захотелось, чтобы ты снова ко мне приехала... Как тогда, месяц назад, после стольких лет... Чтобы я открыл тебе дверь... И мы долго стояли бы молча, уставившись друг на друга, как два идиота...

Маша с трудом вдохнула холодный воздух, вдруг ставший таким жестким и неподатливым.

– Зато в тепле... – еле слышно выдавила она из себя.

Вовка схватил ее за руку и потащил к электричке, бесцеремонно расталкивая на бегу пассажиров. Маша с трудом поспевала за ним.

– Шевели, шевели ножками! – подбадривал он. – Я совсем тебя заморозил, гад ползучий! Бегом, длиннушка, бегом! Сейчас мы прыгнем в электричку и согреемся! Ты же тренированная девушка! Что же так медленно тянешься? Скорее!

В вагоне он усадил Машу возле себя и положил голову ей на плечо.

– Буду спать до самой станции! – объявил он. – Вчера жутко нализался в одиночку. Утром пришел на работу на бровях. Весь день отпаивался крепким чаем. Думал, умру... Но вспомнил о нашем рандеву и решил немного подождать. Ты скучала без меня? Я ужасно... "Жизнь прошла, как не было – не поговорили..."

Не дожидаясь ответа, он закрыл глаза и сонно засопел. Электричка медленно набирала ход. За окном тянулись белые поля, пытаясь в упорной неравной борьбе разбить вечернюю темноту. Не поднимая жестких ресниц, Вовка сунул руку в карман, вытащил какой-то сверток в подарочной упаковке и сунул его Маше.

– Это тебе...

– А что это? – Мася удивленно повертела сверток, с любопытством разглядывая его.

– Открой – узнаешь... – сонно отозвался Вовка. – Дерни дверь за веревочку... Ты опять мешаешь мне спать...

Маша разорвала бумагу. На колени упал яркий шелковый шарф.

– По-моему, ничего... – удовлетворенно пробормотал в полусне Вовка. – Это тебе не кот начихал...Подойдет к твоему носу... Сиреневый... Или ты предпочитаешь красный? Можно поменять...

Маша молчала, глядя в темное окно.

– Это в честь чего?

– Не чего, а кого! В твою честь... Ты иногда задаешь на редкость бестолковые вопросы. Словно глупая!

– Я замерзла. И хочу есть, – сказала Маша. – Это как раз я, а не ты, могла умереть от холода на вокзале! Пока ты любовался мной из-за угла!

– Начались капризы... – с удовольствием констатировал с закрытыми глазами Вовка. – А где же поцелуй за шарфик? Я так на него рассчитывал! Я ведь очень корыстный! Особенно в любви. Хорошего много не бывает! Ну, ладно, не хочешь сейчас, придется по полной программе расплачиваться дома, когда приедем. В тепле и уюте. Заодно и ножки твои измерим, наконец. Все время забываю. Хоть бы ты напомнила один раз бедному Вовке! Ты злой и нехороший мышонок! И всегда не даешь мне спать!

Дома Вовка сразу налил им обоим по рюмке водки, а потом охотно взялся помогать Маше накрывать на стол.

Ужин начался в молчании. Но долго Вовка не продержался.

– Объяснимся? – предложил он, подвигая Мане открытую коробку конфет. – Если бы вдруг тебе очень повезло и выпало на долю прожить вторую жизнь, ты провела бы ее здесь, со мной, в Мытищах, а не в Простоквашино? Слабо/?

– Да, слабо/! И потом я не хочу никакой второй жизни, – сказала Маша. – Ее и быть не может. А если бы даже была... Это непохоже на везение. Скорее, наоборот. Мне вполне достаточно одной, и возвращаться сюда в любом другом виде и качестве я не мечтаю.

– Вот оно что как... – протянул Вовка. – Впрочем, ты права... Я бы тоже не хотел... Но, видишь ли, "и вроде бы немного до конечной, но снова начинается кольцо..."

Он встал, немного постоял, исподлобья поглядывая на Машу, потом невесело засмеялся и вышел. Маня услышала, как в гостиной стукнула крышка пианино.

Дверь осталась открытой. Маша смотрела на Вовкину лохматую голову с проседью, склоненную к клавишам... Он тихо наигрывал, а потом запел:

Господи, не охнуть, не вздохнуть,

Дни летят в метели круговерти

Жизнь – тропинка от рожденья к смерти,

Смутный, скрытный, одинокий путь...

Маша встала и вошла в гостиную. Он мельком взглянул на нее, улыбнулся и снова склонился над клавишами.

Снег, и мы беседуем вдвоем,

Как нам одолеть большую зиму?

Одолеть ее необходимо,

Чтобы вновь весной услышать гром...

Господи, спасибо, что живем...

Весной... Ее не будет здесь весной... Она скоро уедет навсегда... Прочь и подальше отсюда... И это единственно правильное решение...

Вовка снова внимательно взглянул на нее.

Мы выходим вместе в снегопад,

И четыре оттиска за нами,

Отпечатанные башмаками,

Неотвязно следуя, следят...

Господи, как я метели рад...

Где же мои первые следы?

Занесло начальную дорогу,

Заметет остаток понемногу,

Милостью отзывчивой судьбы...

Господи, спасибо за подмогу...

Маша села на тахту, не замечая, что давно уже плачет. Слезы текли медленно и незаметно, словно боясь помешать Вовкиной песне...

Да, она скоро уедет... Навсегда...

В комнате застыла вязкая липкая тишина. И они оба долго боялись ее нарушить. Потому что хорошо знали, что последует за ней...

Наконец Вовка облокотился на пианино и посмотрел на Машу.

– Итак, ты, по-моему, что-то там нарешала без меня? – задумчиво спросил он.

Маша молчала.

– Значит, я опять угадал?..

– Я не сказала "да", милорд... – с трудом прошептала Маша.

– Вы не сказали "нет"... – хмыкнул Вовка. – Но это еще не завтра... Или ты хочешь уйти прямо сейчас? В ночь? В холод и ветер? Дело твое... Я провожу...

И он встал.

Маша уставилась на него широко открытыми, полными слез, мало что замечающими глазами. Уйти прямо сейчас?.. Ну да, это вполне логично и разумно... Что же тянуть и откладывать, если все уже решено?.. Нельзя рубить хвост у собаки по частям... Краткость – близкая родственница милосердию...

Уйти прямо сейчас... Но, оказывается, она совершенно не готова к этому поступку, абсолютно не готова...

Вовка наблюдал за ней с каким-то странным выражением лица. Маша никак не могла понять, как ни старалась, что у него на уме.

– Собирайся, – сказал он. – И прекрати реветь. Кисель киселем... Не размазывайся по стенке. Иначе ты проплачешь все последние электрички и будет слишком поздно ехать. Мне ведь еще нужно успеть вернуться домой... Я не местный...

– А разве ты хочешь ехать до Москвы?

– Да, хочу... – пробормотал Вовка. – "И снова путь неимоверно длинный, и рельсы, что никак не поменять..." Ты не согласна?

Но Маня поменяет, ерунда... Она сделает это запросто... Должна сделать... Уже почти сделала... Она успеет... И она не согласна с этой песенной формулировкой.

Маша встала и побрела в переднюю, с трудом шевеля непослушными руками, оделась и села на табуретку поджидать Володю. Он застыл в дверях, скрестив на груди руки.

– Я забыла свой сиреневый шарфик... – пролепетала Маша, поднимаясь и пытаясь проскользнуть мимо Вовки на кухню.

Но он ее неожиданно крепко зажал, намертво стиснул ладонями, не давая пройти.

– Не надо... – прошептала она. – Ничего не выдумывай... Мы не будем больше начинать все сначала... Это невозможно...

– Мы не будем?.. – эхом вопросительно повторил за ней Вовка. – Ну да, конечно! Еще как будем! У меня опять начинает задумываться одна мысль...Только для разнообразия сменим наш главный и любимый постулатик...

Он больно прижал ее к себе. Маша слышала его тяжелое прерывистое дыхание.

– Не отпущу! Ты никуда не уйдешь и никуда не уедешь! Никогда!

Маня сделала беспомощную попытку вырваться из его рук и отчаянно замотала головой.

– Нет, нет, нет! Больше ни за что! Уйду! И уеду! Так надо! Ты ничего не знаешь! И тебе не нужно ничего больше знать! Можешь сколько угодно менять свои постулаты!..

Темные волосы наотмашь били ее по щекам: справа – слева, слева – справа!.. Нет, нет, нет! Ни за что на свете!

Вовка сбросил с нее шубку, упавшую на пол. Вслед за ней полетели шапка и кофточка, затрещали молнии на сапогах...

Он присел, расстегивая их, и Машка исхитрилась и с силой толкнула его ногой в грудь. Но Володе удалось ловко перехватить ее ногу и рвануть на себя. Маша упала. Сразу заныла ушибленная коленка... На глаза снова навернулись слезы.

– Мне больно... Я ударилась... – прошептала она. – Ты сначала поешь милые песни, а потом неожиданно набрасываешься на человека как зверь!

– Покажи, где ты ушиблась!

Вовка сел рядом с ней на ковер, быстро вытер ей слезы и весь превратился во внимание и слух. Маша ткнула пальцем в колено. Вовка погладил его и снова попросил:

– Покажи по-настоящему! Что я могу увидеть через джинсы? Я не Алан Чумак! Покажешь – и мы сразу поедем с тобой в Москву! Или в травмопункт. А вдруг у тебя серьезная травма, и нужен врач? Ну, хотя бы йодом стоит дома намазать!

– Хитрый! Покажи!.. Йодом намазать! – передразнила его Маша. – Смотри сам, если так надо!

И прикусила язык. Ну что она несет?!..

– Надо... – пробормотал Вовка. – Очень надо... И мне, и тебе... Злой и противный, нехороший мышонок! Но ты, кажется, по ошибке разрешила мне посмотреть...

Пока Маша пыталась встать, он внезапно резко бросил ее на ковер и рванул молнию на джинсах.

– Ты наверняка сломал молнию... У тебя гнусные замашки насильника от природы... – прошептала Маня. – Интересно, как я теперь поеду в Москву в расстегнутых брюках?.. Ты подумал об этом?..

– Конечно, подумал... – выдохнул ей в ухо Вовка. – Ты наденешь мои... У нас абсолютно одинаковые размеры... Можешь оставить мои джинсы себе навсегда... Мне будет приятно, что ты их носишь...

Его рука медленно поползла вниз, одновременно стягивая колготки...

– А если ты сейчас заодно порвешь и колготки, что тогда?..

– Да, второй вопрос так просто не решить... Это тебе не джинсы... – пробормотал Вовка. – Придется ехать в Москву в драных... Под брюками не видно... Но колготки – еще не край света... Завтра я куплю тебе сразу двадцать пар, и тогда смогу спокойно раздирать их в свое удовольствие... Мне нравится их рвать на тебе... Очевидно, я действительно грязный насильник по натуре... Это моя суть... Ты попала в точку... Молодец... -Его рука опускалась все ниже... – Да, я забыл... – трансово шептал он, – теперь у нас будет новый постулатик... Помолчи... Ты уже сказала достаточно на сегодняшний вечер... Запомни его: "условимся друг друга любить, что было сил..." Это тебе не кот начихал... – Он провел языком по ее носу и коснулся груди. – Все такой же... И они все так же любят меня... В отличие от тебя... Знаешь, я все-таки до сих пор до конца не понял: почему ты меня так не любишь?.. Почему орешь свое бестолковое "Нет!" и вопишь "Ни за что"? Что за неясные необоснованные протесты?..

Сосок правой груди мгновенно затвердел и приподнялся навстречу его пальцам.

– Вот видишь, длиннушка... Это моя группа крови...

На сей раз он тоже не ошибся...

Вовка коснулся языком ее губ и раздвинул их.

"И вроде бы немного до конечной, но снова начинается кольцо..."

19

Маша проснулась оттого, что Володи рядом с ней не было. Опять он куда-то смылся... Не сопел ей в ухо и не утыкался длинным носом в волосы. В спальне стояла неестественная противная тишина, которую хотелось немедленно сломать и уничтожить.

– Вовка! – истошно закричала Маша, вскочила, на ходу накидывая на себя его рубашку, брошенную на кресле, и кинулась в коридор.

– Ну и зачем так орать? – спокойно спросил Вовка, открывая дверь ванной. – Смотри, Сашка услышит!.. И штукатурка со стен начнет сыпаться. Тебя бы пристроить куда-нибудь в хор... То ты мне не даешь спать, пристаешь с нежностями, то мешаешь нормально побриться и помыться... А сама потом начнешь жаловаться и пилить меня за эти воображаемые колючки на щеках. На вас, мадам, право слово, не угодишь!

– Ты постоянно исчезаешь... – пробормотала Маша.

Он окинул ее быстрым взглядом.

– Я? Ну-ну! Предположим... Тебе жутко идет моя рубашка! Можешь не снимать. Шоколад на столе, чайник только что закипел.

– Ты не сказал, куда и когда уезжаешь... – прошептала Маша.

– А ты не спрашивала!

Володя повернулся к зеркалу, добривая подбородок.

– Тебе придется недели три писать мне в Лондон. Это тебе не хухры-мухры! Обзаведись зарубежными конвертами. Звонить дороговато! Впрочем, я сам буду звонить... Если, конечно, твой американец не отвлечет тебя театрами и музеями. Маленькие радости большой страны...

Еще один беглый внимательный взгляд.

– Ты бы налила нам чаю... Моей красотой можно будет полюбоваться и за столом. Я разрешаю.

Маша вздохнула и побрела на кухню.

Они позавтракали, перебрасываясь ничего не значащими фразами. Собрались и оделись ехать в Москву. Почти молча добрались до вокзала и сели в электричку.

В метро они попрощались: дальше их пути лежали в разные стороны.

– Ты ничего не хочешь мне сказать? – спросил Вовка. – Ведь, в сущности, "день прошел, как не было – не поговорили..."

– Ничего, – прошептала Маня.

Лучше действительно не обсуждать дальнейшее. Это лишнее. Все сложится само собой.

Вовка задумчиво усмехнулся.

– Ну, тогда... – сказал он, – тогда... "обними покрепче брата, он любил тебя когда-то... Давние дела..." Ча-ча-ча...

– Что ты сказал?.. Повтори... – прошептала Маша.

Колонны "Комсомольской" качнулись перед глазами. Его слова заглушил шум подходящего поезда... Господи, не охнуть, не вздохнуть...

– Мышонок, спокойно! – Вовка крепко стиснул ее в руках. – Стой на ногах и не вздумай падать в обморок! Держись за меня! Ты все прекрасно слышала...

– Ты... знал?.. – прошептала Маша.

Вовка пожал плечами, по-прежнему крепко прижимая ее к себе. Резко сузившиеся темные глаза смотрели с нехорошим, странным, незнакомым выражением.

– Ты знал... И... давно? Значит, тогда... возле института... Вы все постоянно мне врете...

– Допустим... Что это меняет? Знал... И врал... И тоже хотел когда-то все разорвать раз и навсегда... Видишь, ничего не вышло... Мне тогда потребовалась очень большая жестокость... Пришлось в себе найти... Или занять у других, не помню... Думаешь, это было просто? Иногда стать хуже, чем есть на самом деле, бывает ничуть не легче, чем стать лучше. Но я считал, что поступаю правильно, что так надо... И пока ты верила в ложные причины: то в Сашину любовь, то в мою порядочность, то в мою низость и пристрастие к тряпкам, не подозревая о настоящей, я мог жить спокойно... Хотя до спокойствия там было слишком далеко...

Как мерзко шумят эти никчемушние поезда... Ну, куда их столько?.. Идут один за одним... Хоть бы авария какая-нибудь...

Две толстые тетки с баулами толкнули Машу и потащились дальше. Мальчик с собакой остановился поблизости, изучая все возможные маршруты. Две развеселые юные кокетки, пролетая мимо, на ходу ловко состроили глазки импозантному седеющему высокому господину, застывшему возле длинной дамы. Он их даже не заметил... А жаль...

Маша слушала, не отрываясь от Володиного лица.

– Ну, конечно, я сразу обо всем догадался, увидев тебя возле своего дома...Ты тоже все давно знала... Ну и что? Теперь ты решила все бросить и сбежать на край света? И ищешь важные и несуществующие причины, и отыскиваешь в себе жесткость... Зря... Ничего не получится!.. Да, мы совершили преступление... Теперь я это признаю... И не одно!.. Но понимаешь ли... Ты приехала ко мне... И я не смог совладать с собой, не сумел удержаться... Прости...

Он ненадолго замолчал, видимо, собираясь с мыслями и обдумывая нелегкое продолжение.

Понимаешь ли, знаешь ли, помнишь ли... Три глагола плюс частица... И целая жизнь позади...

– Я... не к тебе... – шепотом уточнила Маша, чувствуя, как щеки загорелись костром.

– Ну да! – усмехнулся он. – Якобы к моему отцу... К нашему общему любимому папеньке... Предположим... Наши знания ничего не меняют! Иногда мне даже кажется, что было бы лучше, если бы их стало поменьше... Странная парадоксальная и антинаучная мысль... Ты помнишь? Прямая слишком часто – далеко не самое кратчайшее расстояние между двумя точками! Гораздо чаще нас соединяют жуткие и страшные зигзаги. Жизнь такая большая и сложная, что в ней бывает все. Длиннушка, а ведь твои ноги мы так и не измерили! Прямо какой-то рок. – Вовка ласково ткнулся носом в ее волосы. – Мышонок... Я улетаю завтра днем... Сегодня вечером позвоню... А потом буду звонить из прекрасной столицы Англии...

Он улыбнулся, выпустил Машу из рук и шагнул к поезду. Но потом неожиданно обернулся и хитро промурлыкал:

Позову я голубя,

Позову я сизого...

Пошлю дролечке письмо,

И мы начнем все сызнова...

– Держись крепко на ногах, длиннушка! Я приеду, и мы обязательно их, наконец, вымеряем! Там не меньше метра двадцати пяти! Неужели ты еще до сих пор растешь? Привет американцу!

Он махнул рукой, засмеялся и вошел в вагон. Подходивший встречный поезд почти заглушил его слова.

Маша вышла из метро на Сухаревке и остановилась. Ей показалось, что дороги под ногами нет. Есть лишь изодранное в клочки, зажатое со всех сторон жесткой линией горизонта холодное небо над головой. Сырой ветер принес вдруг откуда-то смех. Наверное, смеялись рядом, и Маша оглянулась, но прохожие шагали далеко. Значит, смеялись земля, небо, ветер, хохотало огромное пространство вокруг нее. Смеялось над ней. И Маша торопливо бросилась домой.

Инна Иванна увидела ее и побледнела. Масяпка, родненькая!..

– Не волнуйся, мама! Все в порядке! – заверила Маня. – Мужиков более чем достаточно. А женихи так просто одолели! Вот приехала к тебе от них отдохнуть. Антошка в школе?

Инна Иванна судорожно кивнула и торопливо стала собирать на стол.

– Мне никто не звонил? – спросила Маша, прогуливаясь по гостиной и бесцельно перекладывая вещи с места на место.

– Неужели еще кто-то должен тебе звонить? – испугалась мать. – Это какой-то ужас! Скажи, что и кому мне отвечать в случае чего! Звонил отец... Спрашивал о тебе...

– Который? – весело справилась Маша.

Инна Иванна возмутилась.

– Ты бы поимела совесть! Павел тебя вырастил...

– Да ладно! – махнула рукой Маша. – Я прекрасно знаю, кто меня вырастил. Вот только никак не могу догадаться, почему и зачем. А у тебя есть водка или коньяк? Если нет, я могу сбегать! Тут недалеко. Давай напьемся! Ты как себя чувствуешь?

Мать села, сжав в руках кухонное полотенце. Масяпка, родненькая!..

– Хуже, чем вчера, но лучше, чем завтра...У меня давление, ты же знаешь... – прошептала она. – Если только немножко, за компанию...

Они сели напротив друг друга, поставив посередине стола бутылку коньяка.

– Как давно мы не сидели с тобой вдвоем, вот так, без мужчин и детей... – пробормотала Инна Иванна.

Маша повертела в руках вилку.

– Мама, расскажи мне об отце... О настоящем.

Мать растерялась.

– Зачем тебе это? С тех пор прошло столько лет...

Маня хмыкнула.

– Это лишнее и ненужное напоминание о твоем и моем возрасте. И все-таки... Что он за человек? Почему вы с ним не поженились? Разве он любил жену?.. И... сына?..

Последнее слово далось ей с большим трудом.

Инна Иванна быстро и внимательно взглянула на нее.

– Плохо, когда совершают ошибки... Но это неизбежность... Куда хуже, когда повторяют чужие...

– Но, видишь ли, – возразила Маша, – в нашем случае это тоже неизбежность: дочери очень часто повторяют материнскую судьбу. В отличие от сыновей. Есть известная статистика. И в ней зарыт какой-то глубокий определенный смысл...

– Абсолютно никакого! – заявила Инна Иванна. – Полная бессмыслица! Подумай сама: какой толк может быть в повторении?

– Ну, как же... – протянула Мася. – Повтор – художественный прием, средство выразительности!

– Да? Мыслюха! – иронически прищурилась мать. – И что же оно выражает?

– Любовь... – пробормотала Маша. – Оно всегда выражает одно и то же: любовь... Разве непонятно?

Инна Иванна смутилась. Маня встала.

– Я позвоню... Извини, это две минуты...

Бройберг взял трубку мгновенно.

– Мария! – радостно сказал он. – Ну, наконец-то! А ведь я ждал твоего звонка...

Раз, два, три, четыре, пять... – безрадостно автоматически посчитала своих мужчин Маша.

– Мне нужна твоя помощь... – пробормотала она.

– Конечно, ты всегда звонишь мне только с просьбами. Я привык. Что тебе требуется на сей раз?

– Леня, мне нужно скрыться от одного человека, – с трудом сказала Маша. – Хорошенько спрятаться и на какое-то время исчезнуть... Нужно, чтобы он меня никогда не нашел... Понимаешь? Меня нет – и все... Взята в заложники... Уехала... Умерла... Сгинула навсегда...

Понимаешь ли, знаешь ли, помнишь ли... Три глагола плюс частица... И целая жизнь позади...

Бройберг секунду помолчал.

– Вашу Машу... Это так серьезно, Мария? – спросил он очень серьезным, резко изменившимся тоном. – И надолго эта детская игра в прятки?

Маня невесело усмехнулась, рассматривая свои подрагивающие пальцы.

– Мне трудно сказать, сколько времени ему потребуется, чтобы он перегорел, забыл меня и отказался от мысли меня найти... Но когда-то ему все равно надоест безуспешно меня разыскивать... Мама моего нового адреса не выдаст...

– А Антон? – спросил Леонид.

– Закалюкину давно нет до меня никакого дела, – удивилась Маша. – Кроме того, он тоже не будет ничего знать.

– Да я не про большого! – сказал Бройберг. – Я о твоем сыне. Он ведь вполне может проболтаться, где ты живешь! А на работе?

Маня через силу вдохнула тяжелый воздух.

– С Антошкой я постараюсь договориться. А с работой... Леня, мне ведь нужно как можно скорее оттуда уйти... Чтобы никто ничего не знал...

– Вот это финт! – восхитился Бройберг. – Мало того, что тебя позарез нужно срочно прятать на явочных квартирах, так еще и на работу устраивай в спешном порядке! А что мне за это будет, Мария? Какие выплаты? И какие проценты? Учти: я беру только в натуре!

– Леня... – еле выговорила Маша. – Сейчас ни к чему так шутить! Мне больше не к кому обратиться... У меня никого нет... Отец уже не в силах ничем помочь. Ты сам знаешь... И потом у него теперь есть оранжевая Вера Аркадьевна... Ему не до меня.

– Да ладно, все знаю, чего там, я бездарно пошутил! – сказал Леонид. – Но твои условия жесткие до крайности. На какой срок мы можем рассчитывать?

– На три недели, – прошептала Маша. – В крайнем случае, на месяц... Пока он в командировке...

Бройберг задумался.

– Что-нибудь придумаем... На всякий случай, напиши заявление об уходе, чтобы потом не пришлось отрабатывать две недели... А жить с соседями ты не возражаешь?

– Не возражаю, – пролепетала Маша. – Это же не на всю жизнь...

– Да, кстати, а почему ты вдруг раздумала скрываться в Швеции? – вспомнил Леонид. – Это более удачный, на редкость подходящий и комфортный вариант. С готовым мужем в придачу. Он такой видный и красивый у тебя мужик! Может, ты просчиталась, Мария? Но мне кажется, еще не поздно вернуться и все переиграть. Швед тебе все простит. Бабы обзавидуются! У него очень высокий рейтинг. Это рейтинг надежды всего нашего женского народа. И вообще, какая ж Марья без Стокгольма?

– Поздно, – отказалась Маша. – Я, Леня, навсегда опоздала в эту прекрасную страну... И вообще за кордон. Спасибо тебе. Я буду ждать твоего звонка.

Явившийся из школы Антон услышал от бабушки кое-какие неприятные для него новости и тотчас пристал к матери.

– Значит, мы не поедем в Швецию? Почему ты передумала? А я уже рассказал всем в классе, что уезжаю в Стокгольм!

– Придется пересказать все наоборот, – холодно ответила Маша. – Твои друзья это как-нибудь переживут.

– Нет, но почему? – продолжал ныть расстроенный сын. – Вы с Бертилом поссорились? Мам, ну помирись с ним! Я хочу жить в Европе!