Текст книги "Призрак сгоревшей усадьбы (СИ)"

Автор книги: Ирина Ильина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

   – Что с тобой? Приснилось что?

   Я поняла, что всю ночь мне снилось, что я не сплю. Я снова чувствовала себя разбитой и усталой.

   – Приснилось, да, – я кивнула, подумав, что так и с ума сойти можно. – Встаем?

   – Да, пошли чай пить. Уже даже Матвей встал. Собирайся, не забудь купальник.

   Мы приехали к больнице в половине восьмого. Было еще по-утреннему прохладно. Вместе с тетей Олей через просторный, крашеный масляной голубой краской холл прошли в ее отделение. В нос ударил густой запах хлорки. Рядом с выкрашенным в белый цвет сестринским постом в небольшом закутке несколько пациентов смотрели утренние новости. Они сидели на диване, обитом облезлым дерматином. Диван с двух сторон подпирали кадки с чахлыми, чуть желтоватыми лианами с разлапистыми крупными листьями. Больные напомнили мне восковые фигуры: бледные, неподвижные, в линялых халатах, старых, застиранных тапочках.

   Один оглянулся на нас, кивнул и воскликнул:

   – Слышали, Ольга Владимировна, в Средней полосе бушует ураган.

   – Доброе утро, – откликнулась тетя Оля, – не слышала.

   Мужчина кивнул, остальные, ответив на приветствие, снова уставились в экран.

   – Даже жертвы есть, – сказала молодая женщина.

   – Через пару дней до нас дойдет, – откликнулся первый.

   – Ну силу-то потеряет, – вставила женщина.

   Тетя Оля провела нас в ординаторскую, где уже сидели две женщины в белых халатах за письменными столами и что-то писали.

   – Вот вам пульт от телевизора, – тетя Оля передала Матвею пульт, – только негромко включайте, ладно? А через час-полтора пойдете на пляж.

   Одна из врачей, пожилая седовласая женщина в тесном халате, недовольно поморщилась, а вторая, помоложе, поощрительно улыбнулась. Мне не хотелось здесь сидеть: раздражал запах лекарств и хлорки, но на реке сейчас делать нечего – прохладно еще. Заглянул дядя Гена, спросил:

   – Устроились? Ну, смотрите.

   Недовольная доктор оторвалась от записей и спросила:

   – Гена, как там пацанчик? Тот, с ожогами? – она повернулась к тете Оле. – Представляешь, какой глупенько! Поспорил с другом, что продержит в руке стакан с горящим спиртом, пока тот весь не выгорит. Естественно, стакан в руке лопнул. Ожог кисти, местами третьей степени.

   – Еще не смотрел, мы же только приехали, – ответил дядя Гена, уходя.

   Тетя Оля уже надела белый халат и достала стетоскоп. Она покачала головой, будто осуждала неразумного ребенка, и спросила:

   – Сколько лет-то, и рука какая?

   – Шестнадцать, а рука – левая. Он же правша, правой зажигалку держал. – Женщина резко поднялась. – Все, закончила. Оля, там поступил старик, кажется, пневмония, рентген еще не описали, посмотришь? – Тетя Оля кивнула. – Назначения если что подправишь. Может, усилить надо. Тогда я домой.

   Тетя Оля повернулась к нам.

   – Докторам не мешать, я на обход, вернусь, отправлю вас на пляж.

   Я, воспользовавшись суматохой, шепнула Саше на ухо:

   – Если спиртом смочить ватку и поджечь, будет гореть?

   – Не знаю, а что?

   – А у вас есть спирт?

   – Есть.

   – Дома попробуем, – решила я.

   – Зачем?

   – Волки боятся огня.

   Саша посмотрела на меня долгим взглядом:

   – Ты думаешь, они нападут?

   Я пожала плечами и уставилась в телевизор, где шла очередная серия «Корпорации монстров». Мы сидели в уголке ординаторской на мягком диване, накрытом белой простынею. Сквозь открытое настежь окно за нашими спинами доносились звуки проезжавших изредка мимо машин, шумел ветер в ветвях серебристого тополя, и чувствовалось, как прохлада сменяется теплом. Тетя Оля пришла, когда закончился мультфильм.

   – Собирайтесь, – она кивнула нам, – я вас выведу. К четырем вы должны вернуться. Мы заканчиваем в полпятого. Подождете нас на лавочке перед входом.

   Глава 8

   День в деревне

   Матвей рванул от больницы так, что мы его еле догнали. В деревне было тихо. Прохожих почти не видно. Поймав брата, Саша повернула его к себе лицом, присела и сказала:

   – Если ты будешь нас слушаться, получишь мороженое. Согласен? – Мальчик кивнул. – Значит, сначала мы идем в библиотеку.

   Саша взяла Матвея за руку, и мы пошли мимо супермаркета и школы вверх по улице. Я разглядывала дома. Они почти все были старые, обшитые деревом и крашеные. В основном синей краской, но были и белые. Под крышей по фасадам, вокруг окон украшены резным деревом, словно кружевами. Матвей насупился, но не плакал и не вырывался.

   – Смотри, – Саша показала Матвею на конек крыши, – видишь, маленькая пика, – Матвей кивнул, а я не сразу поняла, что она имеет в виду, но рассмотрела деревянный брусок, формой похожий на наконечник пики. – Это знак, что семья отправила на войну воина. Где-то одна, где-то две пики.

   – – На какую? – спросил Матвей, разглядывая крыши, – с фашистами?

   – Нет, это раньше, при царе, – Саша рассмеялась, но была довольна, что отвлекла мальчишку.

   Вскоре мы вошли в небольшой сквер, засаженный кустами сирени, роз и пионами. Дорожки в сквере были выложены камнем, в тени стояло несколько садовых скамеек, а посреди раскинулась клумба с анютиными глазками. За ней – обычный дом, но над дверью – табличка: «Сельская библиотека».

   Нас встретила хмурая женщина в джинсовом платье. Она несла куда-то стопку книг, окинула нас недовольным взглядом и спросила:

   – Что вам? Из программы?

   – Нет. Мы хотели бы старые газеты посмотреть, – ответила Саша.

   – А вы записаны?

   – Нет, – Саша растерялась.

   Библиотекарь неожиданно смягчилась:

   – Ну и как вы, незаписанные в библиотеку, хотите что-то посмотреть?

   – А здесь нельзя? – вмешалась я.

   – Все равно, надо записаться.

   – Запишите нас, – попросила Саша.

   – Паспорт нужен. Есть у вас паспорт родителей?

   Я поняла, что наш поход бессмысленный. Хотя уже одно то, что мы уехали от Погорелицы на целый день, меня радовало. Библиотекарь спросила:

   – Вам, наверное, нужна определенная информация? – Мы с Сашей кивнули. – Спрашивайте, если что есть, покажу, но надо будет потом подойти с паспортом или мамы, или папы.

   Саша посмотрела на меня, и я спросила:

   – Что-то о Погорелице у вас есть?

   – Какой Погорелице? – в вопросе было столько удивления, что я поняла – не знает.

   – В прошлом веке здесь был пожар, сгорела усадьба на том конце села, – продолжила я. – Вот мы и подумали, может в газетах что есть?

   – Вы знаете год, когда был пожар? – Я отрицательно качнула головой. – Так вы что, за весь прошлый век собираетесь газеты проверять? – Она уже не хмурилась. – Вы лучше старожилов поспрашивайте. Они легенды местные берегут. Или в церковь сходите. Там у священника мать еще жива и в памяти, ей уже за девяносто. Ее спросите, она любит поговорить.

   Мы шли назад, не разговаривая, даже Матвей притих. Белоснежная, на фоне голубого неба будто кружевная, церковь стояла на холме почти напротив больницы. Вокруг нее был разбит небольшой сквер, засаженный ромашками, пионами и розами. Церковь окружал невысокий кованый забор, но ворота были открыты. К дверям вела каменная лестница, выложенная полукругом. Мы поднялись по ступенькам, и ткнулись в закрытые двери.

   – Эй, мелюзга, – вдруг донеслось снизу, – кого шукаете?

   Возле лестницы стояла старуха, одетая как монахиня в черное длинное платье и с черным платком на голове. Она опиралась о клюку. Матвей с перепугу даже спрятался за Сашу. Я быстро сбежала вниз.

   – Здравствуйте! Мы ищем маму священника.

   – Ну, я его мама, – сказала старуха, хмурясь, – чего надо?

   – Нам кое-что из истории деревни узнать бы, – Саша побежала вниз, таща за собой упирающегося брата.

   – О! – старуха казалась довольной. – Ну, пойдемте, может, что и расскажу, коли знаю.

   Тяжело опираясь о клюку, она направилась к скамье под липой возле церковной ограды.

   – Садитесь, спрашивайте! Меня Власовной кличут. Матреной Власовной.

   Мы сели рядом. От старухи пахло ладаном и свечами, и совсем неуловимо – сдобой.

   – Бабушка Мартрена Власовна, вы что-то знаете о Погорелице? – спросила я.

   Старуха чуть не подскочила: она выпрямилась и побледнела, морщины на лице сразу стали глубже, рельефней.

   – Что это за антирес такой? И думать о ней не смейте! И не спрашивайте никого! – Она, казалось, излучала гнев. – Идить отсюда! Идить!

   Мне показалось, что еще мгновенье, и она кинется на нас и побьет своей клюкой. Мы подскочили и бросились бежать. Бежали до самого пляжа. Злоба, с какой прогнала нас старуха, напугала меня даже больше самой Погорелицы. Мы расстелили подстилку на песке. Саша отправилась купаться с Матвеем – как он хорошо ни плавает, но маленький еще совсем один в судоходную реку заходить, да и моторки здесь носятся одна за одной. Я легла, подставив спину теплому солнцу, и задумалась. Тут меня накрыла тень. Я подскочила и встретилась взглядом с улыбающимся Тимофеичем.

   – Шустры вы бегать, от самой церкви за вами бег, да рази ж догонишь!

   У старика в руке были котомка и две удочки. Он достал из котомки скамеечку, сел и спросил:

   – А что вас старая Матрена погнала?

   – Здравствуйте, Тимофеич! – воскликнула я обрадовано – А вы куда?

   – Да сюда ж, на бережок. Рыбки половить. Котейка у меня дома голодный, надо бы ему пару рыбешек на ужин принесть. Рассказывай, что там у вас с поповской матерью стряслось?

   Тут как раз и Саша с Матвеем подошли, мы рассказали Тимофеичу, что хотим побольше узнать о Погорелице, на что он ответил:

   – Ну, о Погорелице не там спрошали, не там... Считается, что это Дина, Матренина мать, ее и подпалила... Ладно, расскажу, что знаю. Только отойдем в сторонку. Вон там, – Тимофеич показал рукой вправо, – деревца на самой кромке реки, там и сядем в тенек, я удить буду, Матвейка мне поможет. Поможешь же, малец? – У мальчишки глаза загорелись, он торопливо кивнул. – Вижу, любишь порыбалить. – Старик поднялся, подхватил скамеечку и пошел к деревьям. – А я вам все и поведаю.

   Мы свернули подстилку и отправились следом. Под деревьями Тимофеич обстоятельно выбрал место, приговаривая:

   – Дабы и солнце темечко не напекло, и дабы ноги не застудить.

   Он поставил скамейку, уселся, достал удочки, размотал. Все это он проделывал с какой-то особой деловитостью, будто это и есть дело всей его жизни. Мы же с Сашей томились ожиданием, но не торопили его. Я боялась спугнуть его желание рассказать нам о Погорелице. Я поняла, что легенда для старожилов значит очень много. Наконец, Тимофеич со дна сумки извлек банку с червями. Он протянул одну удочку Матвею, вторую установил перед собой. Оглянулся на нас и сказал:

   – Вы ближе садитесь, рыбалка громких разговоров не любит.

   Поплевал на руки и начал нанизывать на крючок приманку. Мимо, вздыбив белые буруны, пронеслась моторка, далеко вверху по течению раздался гудок, нахальная чайка попыталась утащить мои вьетнамки. Я кышнула ее, подтянула обувь к себе, но чайка не улетала. Наклонив голову, отпрыгнула на метр и снова стала подбираться ближе.

   Глава 9

   Рассказ Тимофеича

   – Слушайте, значица. Мать сказывала про тот пожар. Жили они недалеча от Погорелицы. Дома три-четыре ближе сюда от ейной усадьбы. Наши богато жили. И сад, и огород. Дед рыбачил, бабка все по дому хлопотала. Додельная была! До самой смерти с домом справлялась. – Старик мечтательно закатил глаза. – Все у ей в руках спорилось. Бывало, опару поставит, и в огород. Или шить что. Все шила. И рубахи, и платья, полушубки. А как пела, мать сказывала, да и сам помню! – Дед снова закатил глаза, явно не собираясь переходить к интересующей нас теме.

   Но мы не торопили, боялись, что передумает, и снова ничего не узнаем. Старик скосил глаза в нашу сторону, усмехнулся.

   – Ох, девоньки, девоньки! Рази ж так мы жили, как нынче? Но вас не то волнует, ох не то! – Старик вздохнул, подсек рыбешку и снял с крючка. – Хороша рыбка, хороша! Котейка спасибо скажет, – похвалил, снова покосился на нас.

   Мы же наблюдали молча. Ждали.

   – Ну так вот. Они жили недалече, мать мала была, годков пяти, не боле. А Динка, поподья, вона при церкви и жила. С мужем попом. Дочь у ей была, годков семи, эта самая Матрена, и сын, тоже, поди, лет пяти. Бабка моя с ей приятельствовала, с Динкой то есть. А Погорелицу как звали, я и не знаю. Не сказывали мне. Она была из знатных. С деревенскими не якшалась. В церкву ходила, Богу молилась, и только. Так что сказываю, что мне мать с бабкой поведали.

   Ейная прислуга, Погорелицына, значит, на базаре разболтала, будто овдовела та рано, а мужа любила до беспамятства. Вот и не смогла жить, где он сгинул. Продала свое хозяйство, да и съехала на юг. А ще, болтали будто от закону сбегла. Ну, кто ж знает-то? Все может быть, все. Купила она эту усадьбу и зажила там с сыном и слугами. Их она с собой привезла, местных брать брезгала.

   Странная она была баба. Мать сказывала, всегда причесанная, платье кожный день новое надевает. Косы – волосинка к волосинке, прядка не выпадет. И сын, он постарше мамки был, годков восьми, наверное, как Матвейка ныне, тоже чистенький всегда, умытый. Одежа без заплат. Не то что деревенская голытьба. Она его учила сама. И на пианинах он играл, и песни пел, и рисовал. Но не это странно в ей было. Другое.

   Старик задумался, даже на поплавок смотреть забыл, а тот запрыгал. Кинулся Тимофеич подсечь, выдернул удочку, блеснула в воздухе рыбина, да сорвалась с крючка.

   – Эк, тебя! – воскликнул старик. – Какую щучку упустил! Ладно, слушайте дале. Так вот что странное самое было. Привезла она с собою ручных волков.

   При этих словах меня словно окатило холодом. Я покрылась гусиной кожей. Посмотрев на Сашу, я увидела в ее глазах тот же ужас, что разливался во мне. Матвей был так увлечен рыбалкой, что не слушал. Старик тоже ничего не заметил и продолжал:

   – Два матерых волка жили у ей в саду в железной клетке. Рано утром и поздно вечером она выходила с ними в поля. Благо, усадьба была в селе последней. В полях она отпускала волков бегать на свободе. Говорят, волки пару раз на кого-то нападали, но никого не покалечили. Слушались они ее оченно. Слушались.

   Так вот, Динка была на сносях третьим дитем, когда несчастье это случилось. Старшая-то ейная, ось та и есть, поповская мать нонча. А второй Динкин мальчонка пропал. Как пропал, не знамо, бабка моя думала, что каку каверзу учинить хотел, побег куда с другими мальцами, те к вечеру вернулись, а он – нет. Наутро все село, почитай, собралось под усадьбой Погорелицы. Сказывали: Динка разъярилась, что медведица, дитев закрывающая, пузо до подбородка, орет: «Петуха красного подпущу! Ты мальчонку мово сгубила!» А барынька стоит на крыльце, прямая, что весло струганное, не дрогнет. Слова не сказала. Волки в вольере по кругу носятся, воют, рычат, железки грызут. А она постояла скока-то, посмотрела на толпу и ушла в дом.

   А в скорости усадьба ейная и полыхнула. Да так сверкало, так горело! Участковый, сказывали, из уезда был в другой день, следствие делал. Спрошал всех ходил. Да в ту ночь непогода была, гроза, ливень. Та гроза над деревней целую ночь глумилась. Мать сказывала, страшно было. Так и порешили, что молния попала в дом. Когда пожарище разбирали, тел хозяйки и сына не нашли. Слуги в домике рядом жили. Они народ тушить пожар созвали, да поздно было.

   И мальчонку Динкиного так и не нашли. Тут тож разно думали. Кто говорил, цыгане украли, кто – сом на дно утащил. Всяко болтали. А волков тогда вывезли в поле, замок с вольера сбили и уехали. Через два дня пустую клетку обратно приволокли. Рядом с пепелищем бросили.

   А через месяц Погорелица впервые появилась. Мать видела. Вся в черном. Все к Динкиному дому ходила, в окна заглядывала. На пепелище приходила, все вокруг шныряла. Динка как раз третьим дитем разрешилась от бремени. Сына принесла, тот в семинариях потом учился, да помер рано. Вот Матренин муж и стал тада нашим попом, а нонча сын ейный наш поп. А Динка пропала, дитю младшему и года не было. Пошла в соседнюю деревню. Туда часто ходили на привоз. Пошла и не вернулась. И следов не оставила.

   А Погорелица теперь не появляется. Тогда, бабка с волками ее видела. Говорят, будто ще была Дина какая-то в селе и тож пропала. Но, может и брешут. Кто ж знает-то? Но Погорелица ли их увела, или ще кто? Незнамо это. Вот ты там, – Тимофеич метнул на меня взгляд и тут же отвернулся, – осторожнее, без нужды сама ночью не шастай. И то скажу, страшно: идет вся черная, прямая, и волки под ногами.

   Тимофеич заглянул в сумку и сказал:

   – Ну, все, баста! Приходите до меня через часок. Жарёнку кушать. Спасибо, Матвейка, помог старику. Да и вам тож. За разговорами, чай, быстрее время бежит. – Он тяжело поднялся, смотал узловатыми плохо гнущимися пальцами удочки. – Пойду уже.

   – Спасибо, Тимофеич! – в один голос воскликнули мы, а Матвей спросил: – А куда к вам?

   – Придете? – Мне показалось, старик обрадовался. – А напротив церкви. Рядом с больницей моя хата. Приходьте. Бабка моя знатно рыбу жарит.

   – Спасибо, Тимофеич, – мне не хотелось обижать старика. – Не знаю, сможем ли.

   Глава 10

   Волки боятся огня

   Тимофеич мелкой семенящей походкой отправился домой. Саша посмотрела в смартфон.

   – Ого! Уже почти два. Купаться будешь?

   – Конечно.

   – Смотри, здесь корабли ходят, за буйки не плыви, – крикнула мне вслед Саша.

   На солнце было обжигающе жарко, а вода в реке оказалась прохладной. Плавая, я обдумывала рассказ Тимофеича. Получалась, что попадья по имени Дина угрожала поджечь усадьбу Погорелицы. Может, она это и сделала, а может, это сделала гроза. А потом две Дины пропали. А меня дядя Гена по приезду назвал Диной, и черный силуэт метнулся в сторону. Значит, она услышала... Теперь Погорелица преследует меня. Что же мне от нее ждать?

   Почти в четыре мы помчались в магазин. Людей в супермаркете было так же мало, как и на улице. Мы прошли к коробам с мороженым и долго выбирали. Оказалось, что каждый любит что-то свое. Я, например, люблю стаканчики с шоколадным наполнителем, Матвей – с карамелью, а Саша – фруктовый лед. На кассе я попросила полусонную кассиршу дать нам зажигалку. Та моментально проснулась:

   – Зачем? Вы что, курите?

   Я даже растерялась, но Матвей нас выручил. Он заявил громко:

   – Что вы, тетя? Мы не курим. Это папа попросил купить. Он в больнице работает, сейчас выйти не может, а у него газ кончился.

   Кассирша недоверчиво посмотрела на нас, но зажигалку выдала. Время приближалось к половине пятого. Мы отправились в больницу и там, на лавочке возле входа, принялись за мороженое.

   – Дин, а зачем тебе зажигалка? – Спросил Матвей, слизывая мороженое.

   – Надо.

   – А если я маме расскажу?

   – Я тебе расскажу! – накинулась на брата Саша. – Точно будешь в больнице все лето сидеть! Только вякни!

   Матвей насупился, но промолчал. Через несколько минут вышли тетя Оля и дядя Гена.

   ***

   Утром за Матвеем пришли близнецы. После ночного нападения, как все думали, собак, они одни уже не ходили. Сейчас их сопровождал отец. Договорились, что Матвея он приведет к обеду. Мы обрадовались неожиданной свободе. Как только остались одни, бросились к аптечке. Она висела на кухне за дверью. Саша достала флакон со спиртом.

   – Давай ушные палочки и тарелку, – попросила я.

   Мы сели в кухне за стол. Я намочила спиртом ватку на палочке, нечаянно пролив немного жидкости в тарелку. Поднесла горящую зажигалку к мокрой вате. Несмотря на мои сомнения, ватка загорелась. Но розово-голубой огонек был почти не виден, факелок горел без запаха. Саша опустила жалюзи, и пламя стало заметней. Казалось, я нашла защиту. Саша спросила:

   – И как ты себе это представляешь? Ты будешь все время носить при себе флакон и ушные палочки? Этого же мало? – Саша кивнула на факелок.

   Пластиковая трубочка в моих руках согнулась, пальцам стало горячо, и я бросила ее в тарелку, боясь обжечься. Спирт в тарелке тут же вспыхнул.

   – Не знаю, а что предлагаешь ты?

   – Тоже не знаю.

   Саша опустила голову.

   – Надо маме позвонить, – сказала я и отправилась наверх.

   Я понимала, что Саша права. Ходить везде с флаконом спирта невозможно, а может и глупо. Но знание, что волки боятся огня, меня немного успокаивало. Знать бы чего боится Погорелица. И кто она? Просто нечисть или что похуже?

   Я уселась на кровать, открыла ноутбук и замерла. Что там сейчас будет на экране? Да, Погорелица опять вывела меня из равновесия: с экрана смотрели голодные и злые глаза волка. Он не крался, он стоял, готовый к прыжку. Я сменила обои, поместив последнее фото с небом сквозь ромашку, и открыла скайп.

   Мама ждала мой звонок и сразу обрушила приятную новость:

   – Витю выписали! Папа поехал за ним. Посмотрим пару дней, как они справятся дома, и будем менять билеты.

   – О! Мы поедем на море, – я старалась говорить веселым голосом, но у меня, видимо, плохо получалось.

   – У тебя там что-то не так? Вы поссорились с Сашей?

   – С чего бы? Мам, у нас тут все прекрасно, вчера весь день на пляже были. Матвей рыбу ловил. Все хорошо.

   – А где Саша? Позови!

   – Она внизу.

   В этот момент вошла Саша. Но вид у нее был такой напряженный, что я испугалась.

   – Саша, мама тебя просит, подойди.

   Саша надела на лицо вымученную улыбку и села рядом со мной.

   – Здравствуйте, тетя Ася! Как вы там?

   Но мама села на своего конька:

   – Саш, как там вы? Не ссоритесь? Не болеете? Как мама и папа?

   – У нас все нормально, мы прекрасно проводим время, – Саша торопливо отвечала. – А сейчас я хотела позвать Дину на кухню. Совсем забыла, мама велела поставить тесто.

   – О, ты такая хозяйка? Мы с Диной тесто можем только положить. Причем такой тонкой, плоской, насквозь прогоревшей лепешкой. Хотя не знаю, может, у Динки что и получится, я же с кухней не дружу. Ну, если вы так заняты, то не буду мешать. Мне еще в магазин сбегать надо. Целую обеих, привет родителям.

   – Пока, – в один голос заявили мы.

   Но мама почему-то не отключилась. Она еще раз посмотрела на нас и тихо спросила:

   – Точно все хорошо?

   – Канеш, мам... – я уже ныла.

   – Ладно, пока.

   Мама выключила скайп. Я облегченно вздохнула:

   – Как она знает, что здесь что-то не так?

   Сашка, она прирожденный психолог, сказала:

   – Я думаю, она скучает и волнуется. И все.

   – Ты правда хочешь поставить тесто?

   – Нет, это я так, чтобы маму твою отвлечь. Хотя, почему бы и нет? Мы что – безрукие? Пошли на кухню!

   Если бы я знала, к чему это приведет!

   – Помогать будешь? – спросила Саша, влетая в кухню.

   – Если не помешаю.

   – Не помешаешь.

   Саша сняла с полки у входа потрепанную книгу, быстро просмотрела оглавление и открыла на нужной странице.

   – Вот! Простое безопарное тесто. – Она посмотрела на меня. – Неужели мы не справимся с простым тестом?

   Я могла только пожать плечами.

   – Знаешь, я ни с каким тестом никогда не пыталась справиться. Самое большее, что могу – бутерброд забацать.

   – Это я помню, – Сашка засмеялась, – итак, почитаем.

   Она просмотрела рецепт и велела:

   – Тащи молоко и яйца.

   Она сорвалась с места и полезла доставать с верхней полки большую миску. Я открыла холодильник. Вытащила кастрюлю с молоком, сверху положила ячейки с яйцами и повернулась к Саше, закрывая дверь. Яйца поехали по крышке, меня зашатало. Саша успела подхватить одной рукой яйца, другой – меня, но молоко хлюпнуло на белую майку.

   – Ох! Меня нельзя пускать на кухню! – воскликнула я, отодвигая от груди ледяную и мокрую майку

   – Вот, вот, мама так и говорит... С этого все комплексы и начинаются, – рассмеялась Саша, – я тоже так маме твердила, но она не поверила. Теперь я даже борщ могу сварить. Иди, переодевайся.

   Как хорошая хозяйка, она уже вытирала молочную лужу. Я бросилась наверх, на ходу стягивая мокрую майку. Распахнула настежь двери в гардеробную, и, не знаю зачем: из залитой солнцем комнаты вполне хватало света и здесь, и этот фонарь совсем не был нужен, но я нажала кнопку выключателя.

   Свет не загорелся, но откуда-то потянуло запахом плесени, мышей и горящих свечей. Я застыла на месте. Зеркало медленно, с тихим скрипом поехало на меня, будто дверь. Дверь в преисподнюю! Я же знала, что за стеной спальня Матвейки! Откуда дверь?!

   За зеркалом открылся темный ход с потолком, полукругом переходящим в серые стены, по которым струйками стекала вода. Ход полого спускался вниз. Послышалось шарканье, тихое мрачное подвывание. Запах становился сильней. Теперь я его узнала. Так пахло в комнате Погорелицы, когда я туда заскочила за Матвеем. Низкий, незнакомый голос позвал:

   – Дина, я ждала тебя так долго! Не медли, иди ко мне.

   У меня затряслись колени и пальцы, грязная майка выскользнула из рук. Холод, исходящий из хода, охватил меня, я почувствовала озноб, застучали зубы. Далеко внизу появился свет. Он мерцал и колыхался. Кто-то со свечой шел сюда. Я рывком закрыла дверь-зеркало и упала на пол, не в силах двинуться, придавила его спиной. Я дрожала и чувствовала, как дрожит зеркало за моей спиной

   Но звуки из-за зеркала больше не раздавались. Шарканья и голоса не стало слышно. Через несколько минут зажглась лампа в бра над головой. Я поняла, что все позади. Посидев еще немного, поднялась и, взяв чистую майку, вышла из гардеробной, не решившись выключить свет. Я оглянулась. В отражении я была похожа на перепуганную цаплю с всклокоченными перьями. Натянув майку, бросилась вниз.

   Саша напевала что-то веселое и колдовала над кастрюлей.

   – Включайся, – сказала она, не взглянув в мою сторону. – Разбей два яйца в маленькую миску и взбей венчиком, пока я дрожжи развожу. – В этот момент она меня увидела и остановилась, сразу став серьезной. – Что? – спросила и села на табурет.

   У меня была мысль не рассказывать о зеркале. Но, подумав, что Саша может случайно открыть эту дверь, рассказала. Саша, механически мешая что-то в кастрюле, смотрела в окно. Молчание затянулось. Тогда я рассказала ей об обоях на ноуте. Саша застыла на несколько мгновений, потом сказала:

   – Мы справимся. Сейчас приведут Матвея, возьмем Рома и поднимемся наверх. Если он будет нервничать, кнопку трогать не будем, если он будет спокоен, выключим. Он как-то ее чувствует. И больше к кнопке не прикасаемся. Хорошо?

   Я кивнула и принялась взбивать яйца. Когда Саша замесила тесто и завернула его в старую вязаную кофту, мы отправились в сад и нарвали листьев ревеня. Я даже не знала, что такое бывает: пироги с ревенем. А Саша сказала:

   – Мы их очень любим. А Матвей называет «пирог с витаминками». Ревень чуть кисловат.

   Вскоре на весь дом разносился запах свежевыпеченного пирога.

   Глава 11

   Мирный вечер и беспокойная ночь

   – Жаль, что нельзя посидеть во дворе, – сказала я Саше.

   – Почему нельзя? Пойдем. – Саша вышла из кухни и направилась под лестницу. Там она открыла незамеченную мной раньше дверцу. – Принимай.

   Она передала мне четыре сложенных садовых кресла, после чего достала такой же сложенный стол.

   – Потащили.

   Вместе мы вынесли стол и разложили в беседке, рядом с которой пионы роскошно раскинули розовые и белые цветы. Потом принесли кресла, и появился Матвей с близнецами и их отцом. Матвей умчался в дом, а мальчишки с отцом подошли к нам.

   – А родителей еще нет? – спросил мужчина.

   – Нет, но скоро будут.

   – Ну, будем следить, поговорить надо. Это у вас что здесь будет? Ужин на пленэре?

   Мы рассмеялись.

   – Точно! – подтвердила Саша.

   – Матвей говорит, ты хорошо рисуешь? – он повернулся к Саше.

   Та смутилась, щеки запылали.

   – Надеюсь, – ответила она.

   – Хорошо рисует, не слушайте ее, – вмешалась я.

   – Мы готовим выставку рисунков в Ольше. Хочешь поучаствовать?

   Саша кивнула.

   – Ну, принеси, что тебе больше нравится.

   Тут из двери вылетел Матвей. Он прижимал к груди три картины.

   – Вот, смотрите! – он протягивал картины по одной, мужчина их серьезно рассматривал. – Это, – объяснял Матвей, – еще из города, старые, – он ткнул пальцем в изображение городского парка и моего двора, – а эта, – Матвей показал рисунок с развалинами, – уже здесь.

   – Ты прекрасно передаешь игру светотени, техника немного страдает, но это приходит со временем. Можешь по воскресеньям в Ольшу ездить. У нас там группа разновозрастная.

   – А вы кто? – осмелилась спросить Саша.

   – Художник, еще преподаю в школе. Меня зовут Максим Викторович. Я возьму эту? – он выбрал последнюю картину.

   Саша кивнула, а я обрадовалась. Развалины меня раздражали. Когда ночью картину освещала луна, я видела в ней Погорелицу. Она то пряталась за торчащим куском стены, то выглядывала из-за дерева. Хоть пару ночей покоя!

   В это время подъехали крестные. Ром кидался и скакал вокруг них так, будто те вернулись не с работы, а как минимум из отпуска. Максим Викторович отвел в сторону крестных. А мы позвали Рома и поднялись в мансарду. Сначала пес рыкнул, потом, обнюхав все углы, гардеробную, особенно долго стоял возле зеркала, успокоился и лег посреди комнаты. Саша нажала кнопку выключателя и выскочила в комнату. Но зеркало не двинулось.

   Мы кинулись накрывать на стол. Когда принесли чайник, увидели, что гости ушли.

   – И пирога не попробовали! – сказала Саша.

   – Они не знают, как много потеряли, – улыбнулся дядя Гена, садясь за стол.

   Пирог понравился всем. Тетя Оля хитро улыбнулась и спросила:

   – Дома повторить сможешь?

   – Рецепт надо переписать, – ответила я.

   – Маме нос утрешь, – рассмеялась она. – А то все твердит, что у вас в крови нелюбовь к кухне.

   Мы засиделись допоздна. От запаха пионов кружилась голова. Вовсю распелись соловьи. Вдруг пронзительно кто-то заверещал. Я вздрогнула и оглянулась. Крик повторился. Дядя Гена заметил мой испуг, сказал:

   – Не бойся. Это совы кричат. И вообще, спать уже пора.

   Мы быстро унесли в дом посуду, а дядя Гена с Матвеем сложили и занесли мебель. Я посмотрела на пустую стену и подумала, что сегодня ночь будет спокойной. Напрасно я так думала.

   Среди ночи раздался лай и рычание Рома, заполошно кудахтали куры, слышался утробный низкий рык чужого зверя. Почему-то я уже знала, что это волк. Я влезла на подоконник, но с этой стороны дома ничего видно не было. Ветер с надрывным свистом гнул деревья, да по небу неслись тучи, то пряча луну, словно глотая, то открывая, будто выплевывая. Проснулась и влезла на подоконник Саша. Вдруг Ром захлебнулся лаем и заскулил.

   Мы с Сашей выскочили из комнаты и бросились к Матвею. Он тоже не спал, а стоял, прижав ко рту, словно боясь закричать, обе ладони, и смотрел за окно. Внизу в свете луны кружились, стелясь по земле вокруг Рома, длинные серые тени. Пес, припадая на левую лапу, рычал, и кидался на них.