Текст книги "Призрак сгоревшей усадьбы (СИ)"

Автор книги: Ирина Ильина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

  Глава 1

   Плохое начало каникул

   Меня никогда не мучили страхи, а в ночь перед отъездом приснился кошмар. Я стояла в разросшемся заброшенном саду перед дымящими развалинами дома. Казалось, я чувствовала запах гари. Посреди развалин в высоком кресле сидела женщина в черном. Я не видела ее лица, закрытого плотной черной вуалью, но знала, что у нее огромные, словно сливы, непроницаемо черные глаза. Я чувствовала ее взгляд. Она манила меня, не произнося ни слова. Я безвольно сделала шаг, второй, ощутила жар, исходящий от пепелища и проснулась. Рубашка на мне насквозь промокла, а саму меня бил озноб. Сменив ночнушку, я проскользнула на кухню. Чайник еще не остыл, и я согрелась, выпив сладкого чая. Думала, что заснуть не смогу, но сон меня все же сморил, а утром забыла о ночном кошмаре.

   День сборов оказался суматошным и удивительно коротким. Мама не столько собирала свои чемоданы, сколько возвращалась к моей сумке, приговаривая:

   – Только бы ничего не забыть, все же две недели у чужих людей.

   Папа вскидывал вверх брови и возмущался:

   – Какие чужие? Крестные! Да они ее с малечку знают. И она их.

   Крестные забрали меня из аэропорта. Мы с родителями приехали пораньше, чтобы оставить на специальной парковке машину. А они подоспели к девятнадцати, когда объявили регистрацию. Тетя Оля с Сашкой и Матвеем пришли в зал ожидания, а дядя Гена остался на парковке. Мама поцеловала меня, папа обнял.

   – Дина, доченька, – прошептала мама на ухо, – не злись, пожалуйста, это же не последнее лето, но мне надо помочь бабушке. Вдруг с братом будет совсем плохо.

   Я взглянула маме в глаза и увидела в них такую боль, что мне стало стыдно. Но если бы я тогда знала, что меня ждет в деревне, я бы лучше улетела с родителями. Хотя, что я могла сделать, раз они все решили?

   – Все хорошо, мам, – тихо ответила я, – не волнуйся.

   – В конце концов, – вставил папа, – вы же с Сашей подруги. А мы будем скайпиться каждый день.

   Я кивнула, подхватила сумку и направилась к Саше. За год Сашка вытянулась и неожиданно догнала меня. Она всегда была на голову ниже и пухленькая, как колобок, она и младше меня на полгода. Сейчас, встав рядом с ней, я подумала, что мы можем спокойно меняться шмотками: обе длинные и тонкие. И одеты одинаково в короткие шорты и широкие майки с асимметричным вырезом. А цветовая гамма разная: у меня синие шорты, красная майка, у Саши шорты голубые, майка желтая. А кроссовки один в один – белые, даже фирма одна и та же. В остальном мы не похожи: у Сашки волосы прямые и светлые, глаза голубые, а у меня волосы кучерявые и темные, глаза карие. Нас в школе так и называли: Белянка и Роза. Я не была рада встрече, потому что не хотела в деревню, но Сашка-то не виновата!

   – Ты похудела и выросла, – вяло сообщила я.

   – Ты тоже, – Саша участливо взглянула на меня. – Не переживай, все будет хорошо. Папа сказал, что дядька выживет, а папа не ошибается.

   Наши родители учились вместе, папы – хирурги, мамы – терапевты. Раньше и работали в одной больнице. Только квартира у нас собственная, у них – съемная. Вот они и решили подзаработать и подались на три года в земские доктора. Они работают в небольшой больнице в деревне Татьянино недалеко от города Ольша. И в шестой класс я отправилась без подруги.

   Матвей кивнул нехотя. Он стоял в стороне, под красочной витриной сувенирной лавки, и беззастенчиво разглядывал меня, будто видел впервые. Он очень напоминал маленькую Сашу: невысокий, полноватый, белобрысый, с дерзким вихром над правым виском. Только стрижка короткая. Саша свой вихор прятала длинными волосами.

   Родители сдали багаж, и мы направились на стоянку, где ждал дядя Гена возле машины. Мама что-то обсуждала с тетей Олей, папа пожал руку дяде Гене.

   – Не знаю, как скоро мы вернемся. Если что, то приеду один через две недели.

   – По твоим рассказам, – дядя Гена оперся о капот белой «Лады», – должно быть все хорошо.

   – Надеюсь.

   – Вы на такси приехали?

   – Нет, поставил на стоянку. Вроде не очень дорого, – отец махнул рукой в сторону платной стоянки, где мы оставили нашу серебристую «Ладу».

   – Давайте, ребята, рассаживайтесь, кажется, посадку объявили, – мама тревожно оглянулась на здание аэропорта.

   Когда родители ушли на посадку, мы вырулили со стоянки, выехали на трассу и помчались в вечернем сумраке на северо-восток. Были последние дни мая, и вдоль дороги еще цвели акации. Их запах пробирался в салон и кружил голову. Изредка справа, когда машина поднималась на пригорок, мелькала темной змеей река. Вдруг я почувствовала неведомую мне раньше неясную тревогу, она как будто неслась мне навстречу.

   Саша расспрашивала об одноклассниках, я нехотя отвечала. Без Сашки в школе плохо. Я не очень легко схожусь с девчонками, так что замену подружке не нашла. А сейчас снова навалилась обида: каникулы катились под откос. Вместо моря, меня ждала глухая деревня на краю области. Просто у мамы заболел брат. Вот меня и «сдали» крестным, дабы не тащить через всю страну на Крайний Север. По мне, так лучше бы север. Я тогда еще не знала, насколько была права.

   Темнело очень быстро, трасса была свободна, и дядя Гена сообщил, что вместо обычных трех часов, на дорогу уйдет не больше двух. В машине тихо играла классическая музыка. Вообще у крестных странные музыкальные предпочтения: они любят Баха, орган. Они даже в Прибалтику на органные концерты ездили. А я бы сейчас с удовольствием послушала рэп, но у меня садился смартфон. Мы подъехали к развилке дороги, где на указателе прямо было написано: город Ольша, а вправо – Татьянино. Дядя Гена свернул вправо, и мы покатились вдоль густых зарослей абрикосов и акаций. Машина выскочила на пригорок, и дядя Гена резко затормозил, припарковался.

   – Выходим, – он оглянулся на нас, – я обещал вам прекрасные виды. Самое время посмотреть.

   Настроение у меня было, будто по нему проехался асфальтовый каток, так сказать, не до видов и природы, но я послушно открыла дверь и выскользнула из машины. Вот тут у меня дух и захватило. Это и правда было великолепно: луна разлила серебро на реку, которая сливалась из двух рукавов, огибающих остров. На нашем берегу слева раскинулась ярко освещенная электрическим светом деревня. На противоположном – темнел густой лес. Посреди реки ползла длинная баржа. Раздался гудок.

   – Это остров, самый большой на Дону. Протока с той стороны не судоходна, – объяснил дядя Гена, – а внизу, видишь огонек? Наш дом.

   Я посмотрела вниз, почти под нами фонарь освещал пустой участок двора. Дом остался в темноте, поэтому был не виден. Следующий фонарь горел метрах в пятистах левее, и еще с полтора километра до освещенной деревни царила темнота. Тетя Оля обняла Матвея и восхищенно смотрела вниз на реку. Мне пришлось согласиться:

   – Да, красиво.

   – А скоро начнут заливаться соловьи, – добавила свою каплю Саша, и я поняла, что мне здесь уже нравится, несмотря на тревогу, которая возникнув, не покидала меня.

   – Поехали, – дядя Гена вернулся за руль, – завтра на работу, а тебе разместиться надо, и всем поужинать.

   Я торопливо сделала несколько снимков на смартфон, хотя не была уверена, что ночные кадры получатся, и села в машину. Луна спряталась в наползшие тучи, и сразу потемнело. Сейчас дядя Гена уже не гнал, как по трассе. Осторожно свернул на узкую проселочную дорогу и пополз вниз по ухабам.

   – Такое большое село, а дорога никчемная, – возмутилась я.

   – Да нет, там дальше есть асфальтированная дорога, но по ней долго к нам добираться, – ответила тетя Оля, – через всю деревню.

   Мы выехали на площадь. Прямо перед нами светился супермаркет, справа и слева от дороги высились двухэтажные здания с колоннами, чуть дальше – старинная церковь, с другой стороны – современная трехэтажная постройка с российским флагом на крыше.

   – Это считается центром, – сообщила Саша, – хотя на самом деле – окраина. Центром это было лет сто назад. Вот эти двухэтажки – школа и больница, трехэтажка – правление.

   Я кивнула, а дядя Гена свернул вправо и поехал по широкой, ярко освещенной улице вдоль веселых палисадников со старинными домами внутри. Мы проехали в конец улицы и попали в темноту. Мрачные, полуразрушенные дома смотрели на нас пустыми провалами окон. Заплетенные диким виноградом калитки забыли, когда их открывали последний раз. Слева за постройками и садами иногда сверкала лунным отсветом река. Справа над жуткой чередой домов возвышался высокий обрывистый холм. Вдали послышался приглушенный вой.

   – Волки? – спросила я, едва не подавившись собственным вопросом.

   – Нет, – дядя Гена хохотнул, – это наш пес. Он не любит оставаться один.

   – Может, Волжанских? – спросила тетя Оля.

   – У их собаки голос более высокий, да и дома они всегда, – ответил дядя Гена, всматриваясь в рытвины и колдобины на дороге.

   – Ром, нашего пса зовут Ром, – впервые подал голос Матвей.

   – А волки, говорят, здесь водятся. – Дядя Гена взглянул на меня в зеркальце на лобовом стекле. – И кабаны. На том берегу живут лоси. В снежные зимы волки нападают на отары. Здесь артель овец разводит, собираются завод шерстепрядильный строить.

   – Ночами мы стараемся не выходить со двора, – добавила тетя Оля.

   Вой становился все ближе, у меня мороз по коже пробежал. Наконец, впереди показался огонек. Мы проехали мимо двора со стройкой посредине и вагончиком-времянкой рядом.

   – Наши единственные соседи, – сообщила тетя Оля, оглядываясь, – они купили усадьбу совсем недавно, сравняли все с землей и строят дом.

   – Но это у них будет дача, – дядя Гена вывернул руль, объезжая очередную яму, – так что зимовать мы опять будем одни. Наш дом последний в деревне.

   Появился еще один огонек, а вой собаки вдруг прекратился.

   – Нас услышал, – сообщил Матвей.

   Фонарь горел над крыльцом дома с мансардой. Дядя Гена остановился, вышел из машины и открыл хлипкие, сделанные из веток ворота. Теперь пес радостно лаял. Как только мы остановились во дворе, Матвей бросился к дому и распахнул двери. Каким чудом огромный пес, вывалившийся из прихожей, не сбил мальчишку с ног, я не знаю. Пес плясал и подпрыгивал, норовя лизнуть в лицо каждого из приехавших. Около меня застыл на минуту, принюхался и, встав на задние лапы, лизнул в нос.

   – Ну, все, Дина, ты своя, – засмеялся дядя Гена, – я только хотел его предупредить, но он сам разобрался. Входите.

   Дядя Гена достал из багажника мою сумку и направился в дом. Я огляделась вокруг. Тетя Оля смотрела в сторону реки. Там было темно, но мне показалось, что в этой темноте чернеет женский силуэт. Вдруг он метнулся в сторону и исчез. В тот же миг из облаков выплыла луна и осветила заброшенный сад напротив, а за ним ленту реки. Берег полого уходил вниз. У меня снова пробежал по коже холодок, а тревога превратилась в непонятное чувство неотвратимо надвигавшейся беды.

   Глава 2

   Деревенская легенда

   Я поднялась на мансарду следом за Сашей, Матвей промчался вперед и скрылся за правой дверью, захлопнув ее перед нами.

   – Там у него вечный бардак, – засмеялась Саша, открывая вторую дверь.

   В комнате вдоль стен стояли две кровати, одна – обычная деревянная, вторая складная. Возле нее крестный поставил мою сумку. Огромное окно выходило на реку. Широкий подоконник был совмещен с письменным столом, на нем стоял компьютер, по бокам окна – узкие полки до потолка, забитые книгами. Мы с Сашей всегда любили читать и постоянно обменивались чтивом. Напротив стола у двери – стенной шкаф. Штор на окне не было, а жалюзи подняты, и лунный свет свободно вливался в комнату. Я подошла к столу-подоконнику, погладила рукой теплое, отполированное дерево, спросила:

   – Дядя Гена сам делал?

   – Папа? – Сашка хохотнула. – Он утверждает, что кроме скальпеля, зажима и иглодержателя, ничего в руках держать не может, даже ручка выскальзывает. – Саша подошла ко мне. – Это делал один старик, Тимофеич, раньше был краснодеревщиком. Папа хотел мне письменный стол поставить так, чтобы свет падал слева, по науке, а дед сказал: «Неча ей пялиться на заброшенную усадьбу», – и сделал так. Чтобы увидеть двор и усадьбу напротив, нужно влезть на стол, а с него – на подоконник. Папа был на дежурстве, увидел, хотел возмутиться, а потом решил, что старик прав – так лучше, и места больше в комнате.

   На потолке висела простенькая люстра в виде тарелки. Саша раскрасила стены футуристическими нереальными рисунками и развесила свои картины. Она занималась в художественной школе, а я на курсах самообороны, мы все ходили на плаванье, только Матвей в младшую группу. Саша любила пейзажи. Я узнала наш двор с цветущей сиренью и уголок городского парка, а в центре стены над ее кроватью висела мрачная картина: заброшенный сад с развалинами дома посредине. Возле нее я задержалась: это были развалины из моего ночного кошмара.

   – Что это? – голос у меня дрогнул.

   – Та самая усадьба, на которую Тимофеич велел не пялиться, – Саша рассмеялась. – Повесь вещи, – она показала на дверцы шкафа – верхний ящик твой.

   Я открыла и ахнула: это была настоящая гардеробная. Маленькая, уютная, но – настоящая. Справа от середины до потолка полочки, внизу ящики, как в комоде. Слева на плечиках висит одежда, под ней полочки для обуви. А прямо – зеркало во весь рост. Над ним бра в виде колокольчика, а кнопка включения света на зеркале слева. Вся гардеробная выкрашена белой краской. Я повесила свои майки, джинсы и сарафан. В ящик комода положила пуловер и белье.

   – А у Матвея там, за стеной, – я показала на зеркало гардеробной, – тоже так?

   – Нет, у него простой шкаф. Он не захотел гардеробную. Сказал, что это все девчоночьи штучки. – Саша засмеялась. – Но у него там целый спортивный комплекс: и шведская стенка, и кольца, и канат.

   Она уже переоделась в ночнушку и забралась на стол-подоконник.

   – Давай скорее, сейчас начнется соловьиный концерт.

   Я поспешила за подругой. Луна снова закуталась в тучи, и за окном ничего не было видно. Мы слушали заливистые трели, дополняемые лягушачьим хором. С реки доносился едва заметный запах тины. Я смотрела на Сашу, а она смотрела в окно. Выползла луна, и Саша напряглась и отпрянула, испуганно вглядываясь в ночь. Я проследила взглядом за подругой и похолодела: напротив, возле поваленной калитки, освещенная луной, стояла женщина из моего кошмара. На лице вуаль, на голове шляпка с черными цветами. Она вообще вся была черная, белел только подбородок, не прикрытый сеточкой вуали, и полоски между рукавами и перчатками. Она смотрела на нас. В какой-то момент мне показалось, что я теряю сознание: стало жарко, сердце затарахтело, перехватило дыхание. Я зажмурилась, а когда открыла глаза, женщины не было. Я почти наполовину вылезла в окно: черная фигура удалялась в поля.

   – Что это было? – хрипло спросила я.

   – Никогда не видела, – у Саши дрогнул голос. – Знаешь, есть местная легенда о Погорелице, – Саша тоже выглянула. – Когда мы приехали, нам предложили выбрать любую усадьбу из брошенных. Отцу понравилась эта. Нас отговаривали. Говорили, что далеко по бездорожью – и нам в школу, и им на работу, что связи здесь нет. Ни телевизора, ни интернета не будет. Но папа стоял на своем. Он обошел все дома, что мы могли выбрать, но этот – единственный из всех кирпичный и на фундаменте, остальные либо на сваях, либо просто – на земле. Папа мечтал о мансардных комнатах для меня и Матвея. Когда мы уже затеяли стройку, а надо было закончить к сентябрю, какая-то санитарка маме рассказала эту легенду. – Саша надолго замолчала, потом встрепенулась и продолжила: – Ты же понимаешь, врачи не поверили. Я тоже только посмеялась. Хотя собаку мы купили.

   – Чему не поверили, и собака причем?

   – Говорят, когда Погорелица подходит, собаки воют. Она и уходит.

   – Погорелица? Жуть какая! – меня даже передернуло. – И как вы тут живете?

   – Да нормально. Ее же не было. Мы год прожили и не видели ее. Хотя, Ром воет ночами. Папа выходил, смотрел. Говорит, бродячие собаки бегают.

   – Чего бы он выл на собак? – удивилась я. – Он бы лаял. – Саша пожала плечами. – А о ней больше ничего не известно? – Меня начало раздирать любопытство.

   – Говорят, та усадьба сгорела еще в начале прошлого века, до революции. Там жила молодая женщина с ребенком. Я не знаю, мальчик это был или девочка. Но утверждают, что сгорели вместе. Когда разбирали пепелище, трупы не нашли. Тогда Погорелица ночами ходила по деревне. Думали, искала своего дитя. Сначала ходила каждую ночь, потом реже. Сейчас мы бы видели, наверное, – не ходила до сих пор. Но народ с этой улицы разбежался вскоре после пожара.

   – Какая страшная история...

   Саша мельком взглянула на меня.

   – Матвей как-то папе сказал, что видел черную женщину на дороге. Папа вышел. Она была уже далеко в поле. А папа сказал, что к попу монашка приехала, он видел. Больница-то напротив церкви. И все. – Саша помолчала и встрепенулась: – Нет! Еще, говорят, несколько раз покупали эту усадьбу и строили что-то свое, но эти люди начинали чахнуть, кто-то умирал, кто-то уезжал.

   Она опять замолчала, глядя за окно.

   – Я бы сбежала, – откликнулась я.

   – Но не наши предки. Если они ее и видели, в чем я сомневаюсь, им гордость не позволит признаться, что она существует. – Саша помолчала, – Знаешь, Рома взяли, ему месяц всего был. Я постелила ему у своей кровати, чтобы, если заплачет, успокоить. Так собачники советуют. Он каждую полночь поднимался и выл на окно, потом ложился и засыпал, вскакивал под утро и снова выл. Когда подрос, спустили вниз, под лестницу. Там все повторяется каждую ночь. Папа несколько раз выходил, но кроме крупных собак, не видел никого.

   – Саш, а вдруг легенда ожила?

   Саша смотрела на меня округлившимися глазами.

   – Вдруг она и не умирала? Вдруг она всегда здесь ходила тайком? А теперь, непонятно почему, решила показаться? – Саша потерла лоб, как в школе, когда ее вызывали к доске, а она была не готова к ответу. – Ладно, давай спать. Уже и соловьи замолкли.

   Тут я вспомнила ее слова о связи и похолодела.

   – Так здесь нет связи? – спросила я – Как же я с мамой общаться буду?

   – Они нам врали, чтобы отговорить от этой усадьбы. Вышка на холме над нами. Здесь лучшая связь на всю деревню.

   Я долго не спала. Рассказ так напугал, что я пешком бы домой убежала, но там меня никто не ждал. Внизу начал тихонько подвывать пес. Я поднялась и прокралась к столу, взобралась на подоконник. Женщина стояла около поваленной калитки усадьбы напротив и, задрав голову, вглядывалась в наше окно. Она подняла вуаль, и луна высветила вместо лица белый звездчатый шрам. На нем выделялись огромные, словно крупные сливы, непроницаемо черные глаза. У меня к горлу подкатила тошнота. Погорелица, будто почувствовав мой ужас, раздвинула в усмешке тонкие щелки обгорелых губ и исчезла.

   Утром я чувствовала себя побитой собакой. Болели и руки, и ноги, а когда я села в кровати, меня кинуло обратно на подушку. Саши в комнате не было. Быстро одевшись, выглянула в окно и чуть не упала. У меня перехватило дыхание от ужаса. Сверху были хорошо видны развалины дома в саду напротив, а посреди них – женщина в черном. Она не сводила глаз с нашего окна. Я отскочила и бросилась вниз. В гостиной снова выглянула в окно. За густыми зарослями сада ни развалин, ни Погорелицы видно не было.

   Вечером я не рассмотрела, как следует, дом. Сегодня почувствовала, что здесь тепло и уютно. Если бы не соседство с Погорелицей! Гостиная находилась под спальней Саши, но была немного меньше. Окно выходило на двор перед домом, где тетя Оля посадила цветы. Сейчас цвели пионы, их густой удушливо-сладкий запах заполнил гостиную.

   Под окном – небольшой журнальный столик на колесиках с закрытым ноутбуком. Рядом стояла плетеная корзинка с начатым вязаньем. У стены напротив входа, справа от окна, на тумбочке-камине – большой телевизор. Перед входом диван, накрытый клетчатым сине-зеленым пледом, и два кресла. У дивана развалился Ром. Он приподнял одно ухо, когда я вошла, и приоткрыл глаз, но тут же успокоился. Напротив окна две двери. Одна, я помню, вела в кухню, вторая, наверное, – в спальню родителей. Между дверями книжные полки до потолка.

   Я прошла в кухню. Помню, вчера кухня показалась огромной. Сейчас я поняла, что это из-за белого цвета стен и отделки мебели. Кухня, конечно, была побольше нашей городской, но не настолько, как мне показалось вечером. Зато в ней было все: и газовая плита, и тумбочки, и шкафчики, холодильник и комбайн. У окна стоял мягкий уголок, а перед ним обеденный стол. Все это блестело, словно натертое воском. Саша раскладывала на столе тарелки. Она кивнула мне и спросила:

   – Как ты?

   – Норм, – буркнула я, решив не рассказывать о видениях. Я подумала, что схожу с ума. Ведь я впервые осталась без родителей и в чужом доме. – Помочь?

   – Нет, мама все приготовила.

   – А где Матвей?

   – Наверное, птицу кормит. – Саша заметила мое удивление, рассмеялась: – Мы же теперь деревенские... утки, куры. Знаешь, первое время я ненавидела это, а теперь – вот привыкла. А Матвей вообще влюблен во все это хозяйство. Ему скучно, друзей на этом краю нет, вот и возится. – Саша крикнула в открытое окно: – Матвей! Завтракать.

   Но Матвей не появился. Подруга поморщилась, словно надкусила лимон.

   – Вечно его приходится ждать! – Она повернулась ко мне. – Достал, понимаешь! Как только предки за порог, все, как не он! Пойду искать.

   Естественно, я увязалась следом. Мы обошли весь участок. Он был огорожен забором из поперечно расположенных досок и казался таким же ненадежным, как и ворота. Между досками могла пролезть даже я. На заднем дворе клонился куда-то вправо саманный сарай, обнесенный вокруг сеткой-рабицей так, что образовался небольшой внутренний дворик. В нем квохтали несколько несушек, а в углу, во врытом в землю корыте, плескались утки. Матвея здесь не было. Мы направились в сад, огороженный штакетником, заглянули в деревянную беседку между садом и крыльцом, рядом с шеренгой цветущих пионов, но и там мальчишку не нашли.

   – Куда же он подался? – Саша задала вопрос скорее себе, чем мне.

   – А на реку он мог пойти?

   – Да все он мог, – Саша тоскливо оглядела двор и крикнула: – Матвей! Ром! – Пес ответил лаем из окна кухни.

   – Пес же дома, – сказала я.

   Саша побледнела. В этот момент прибежал Ром.

   – Где Матвейка? Ищи! Как ты мог оставить мальчика? – напала на собаку Саша.

   Пес прижал уши, опустил голову. Ему было стыдно. Он обнюхал землю вокруг себя, оббежал по периметру задний двор и встал перед забором. Он внюхивался в запахи, идущие с поля. С этой стороны за домом построек не было, а до горизонта раскинулся пойменный луг. Вдруг Ром зарычал и легко перемахнул через забор. Он понесся вперед, а мы за ним. У меня противно жужжала какая-то струна в груди. Я испугалась: вдруг Матвея кто-то увел?

   Ром остановился, и перед ним встал Матвей, загораживая от него что-то нам еще не видимое. Мы подбежали. Я всегда занималась спортом, поэтому у меня даже дыхание не сбилось, а Саша тяжело дышала и сразу легла в траву у ног собаки. Ром тихо и угрожающе рычал. Но Матвей стоял и не двигался, не позволяя ему напасть на кого-то за его спиной.

   Сначала я ничего не увидела. Потом заметила, как колышется высокая трава уже метрах в двухстах от нас. Я смотрела туда, пытаясь что-то разглядеть. Вдруг из травы на пригорок вышла крупная серая собака. Она остановилась и повернулась к нам. В зубах она несла щенка.

   – Саш, это собака со щенком, – сказала я.

   Саша поднялась, а Матвей гордо сказал:

   – Это третий, последний. Я их охранял, пока она носила.

   Саша отвесила ему подзатыльник.

   – Как ты мог уйти? – она не кричала, а шипела. – А если бы эта дикая собака тебя покусала? Или еще что хуже? Да страшно подумать, что могло бы быть! Дуй домой, быстро!

   Матвей обиделся, надулся, словно шарик, но не расплакался, а быстро пошел к дому. Мы шли следом. Рой постоянно поворачивался назад и рычал. Но я никого сзади не видела, хотя оглядывалась на каждый его рык.

   После завтрака Матвей спросил:

   – Я погуляю на улице?

   – Нет! Там никого нет. И со двора не выходить!

   – Что мне делать?

   – Мультики посмотри!

   Матвей отправился в гостиную, а мы вымыли посуду и пошли наверх. Я поболтала с мамой, Саша что-то рисовала.

   – Ты здесь ходишь в художку? – спросила я.

   – Нет. Здесь нет художественной школы. Есть изостудия, но мне там уже не интересно. Я несколько раз сходила, все что они делают я давно умею. Мама сказала, что через три года вернемся назад, и я экстерном сдам экзамены. Я по интернету учусь.

   А, вот они прелести деревенской жизни! Я подошла к Саше и заглянула в рисунок. На пригорке стояла собака со щенком в зубах.

   – Как похоже!

   Меня всегда восхищало в Саше умение схватить главное в образе и передать это в рисунке. Саша потянулась, вставая.

   – А не пора ли нам обедать? – спросила она. – Пойдем вниз.

   Мы вошли в гостиную и замерли: телевизор работал, Губка Боб скакал по экрану, выкрикивая глупости, а Матвея не было. Саша положила на журнальный столик рисунок.

   – Может, в туалете?

   Она выскочила в прихожую и толкнула дверь в ванную. Матвея не было.

   – Успокаивает, что он с Ромом. Тот в обиду не даст. Сам погибнет, но защитит, – тихо проговорила Саша, у нее на лбу и над верхней губой выступили капельки пота.

   Мы опять оббежали двор и сад, заглянули в беседку. Саша снова крикнула:

   – Матвей! Ром!

   Ром тут же отозвался лаем откуда-то издалека и слева.

   – Пошли, он у Волжанских, наверное.

   Мы выскочили со двора и помчались в сторону деревни. Навстречу нам несся Ром, а за ним и Матвей. Саша тут же принялась отчитывать брата.

   – Мама просила не уходить со двора, пока она не вернется!

   – Саш, ну там ребята! С вами скучно! К тебе вон Динка приехала, а я один.

   – Нечего оправдываться. Расскажу маме, будешь с ней на работу ездить и сидеть там сиднем в ординаторской. Так что хорошо подумай, прежде чем самовольничать!

   Саша была рассержена не на шутку. За столом она упрямо молчала, уплетая приготовленные тетей Олей вареники.

   – Ну что мне делать? – спросил Матвей после еды.

   – Что хочешь, но со двора ни шагу!

   Глава 3

   Близнецы

   Мне очень хотелось расспросить Сашу, почему такая строгость на этот раз – ведь он ушел к соседям, но при Матвее не решилась. С улицы раздался свист. Мы вышли на крыльцо. На хлипких воротах раскачивались двое мальчишек. Они были года на два старше Матвея, лет десяти. Похожи друг на друга как две капли воды: рыжие, взлохмаченные, в порванных майках, коротких шортах и потрепанных кроссовках, но у одного из них над верхней губой слева темнела родинка. У их ног вертелась черно-рыжая колли.

   – Матвей выйдет? – хором спросили они.

   – Вам разрешают гулять одним? – удивилась Саша.

   – Ага, – ответил мальчишка без родинки.

   – Ну, заходите к нам, играйте здесь.

   Мальчишки проскользнули между ветками ворот во двор. Матвей вышел им навстречу вместе с Ромом. Пес радостно завилял хвостом и кинулся к гостям.

   – Как вас зовут? – спросила Саша.

   – Я – Илья, – ответил мальчик без родинки, – он – Вовка, а вы Саша и Дина!

   Саша кивнула и сказала:

   – Со двора не уходить! Захотите домой, мы вас отведем. – Она повернулась ко мне и предложила: – Пойдем наверх.

   Когда мы входили в дом, я оглянулась и увидела, что между прутьями ворот во двор залезла и их собака. Мальчишки весело хохотали, собаки лаяли, носились по двору, потом ребята по очереди принялись бросать апорт, и стало немного тише, только и слышалось:

   – Ром, апорт, – через несколько минут: – Молодец, пес, хороший мальчик! – через минуту: – Апорт, Пери! Молодец, хорошая девочка! – И счастливое поскуливание собак.

   – Что ты строгая такая? – спросила я наверху.

   Саша метнула на меня взгляд и отвернулась.

   – Я не всю легенду вчера рассказала. Говорят, здесь пропадают дети. Это тоже связывают с Погорелицей. Правда, за год, что мы здесь прожили, никто не пропал, но никому младше тринадцати лет не разрешают гулять одним. Говорят, исчезали дети до тринадцати лет. Мы тоже попадаем в эту категорию.

   Меня снова пробрал холод, перед глазами встал образ из ночного кошмара. Страх, которого я раньше не знала, казалось, разлился под кожей. Меня начал бить озноб. Вдруг детские голоса смолкли. Теперь меня обдало жаром. Мы залезли на подоконник. Мальчишки повисли на заборе и смотрели на дорогу, уходившую в поля. Мы, вытянув шеи, выглянули и увидели удаляющуюся фигуру женщины в черном. В этот момент мальчишки проскользнули сквозь ветви ворот и помчались через дорогу в заброшенную усадьбу.

   Охнув, Саша соскочила со стола и бросилась вон из комнаты, я – следом. Когда мы выбежали на крыльцо, пацанов уже не было видно. Обе собаки сидели у поваленной калитки в сад Погорелицы и то ли скулили, то ли подвывали. Не раздумывая, мы перескочили через калитку. Тропинок не было, все заросло травой. Кусты переросших пионов с грязно-серыми комьями прошлогодних цветоносов и мелкими, выродившимися без ухода свежими цветами стелились под ноги. Деревья, давно не знавшие обрезки, сплелись кронами над головой, создав густую тень даже в разгар жаркого майского дня.

   Голосов мальчишек слышно не было, это меня еще больше испугало. Откуда-то наползли тучи, скрыв солнце. Стало темно, как поздним вечером. Поднялся ветер. Мне казалось, что стук моего сердца слышен за километр. Мы проскочили через заросли сада и оказались перед развалинами дома. Близнецы стояли, держась за руки перед обрушенной стеной и пустым дверным проемом.

   – Что с вами? – вскричала Саша.

   Илья протянул вперед руку и прошептал:

   – Там...

   – Что там? – допытывалась подруга.

   Я же сообразила, что Матвей прошел в развалины и провалился, возможно, там подвал. Не останавливаясь, я бросилась в дверной проем и услышала сзади испуганный крик. Оглянулась, к своему удивлению увидела дверь. Взглянула вперед. Я оказалась в мрачной комнате, плохо освещенной чадившими толстыми свечами в массивных медных подсвечниках, стоявших по углам. Стены – местами голые, серого цвета, местами задрапированные темно-лиловыми гобеленами. На окнах – лиловые тяжелые шторы. Напротив двери нарисован камин с догорающими дровами. Пахло дымом и воском. Матвей стоял посреди комнаты и смотрел, как мне показалось, на рисунок. Я подхватила мальчишку на руки и ринулась вон. К моему удивлению, дверь легко открылась и выпустила нас.