Текст книги "Возвращение любви"

Автор книги: Ирина Хохлова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц)

Ирина Хохлова
Возвращение любви

Глава первая

Елена вышла замуж рано и по любви. Думать не думала, что избранником ее будет военный, но так уж случилось, а там, глядишь, стало ясно: это судьба.

В Ярославль она приехала из маленькой приобской деревни – поступать в педагогический институт. Жила в общежитии с другими девочками, которые во многом были похожи на нее: такие же наивные и неопытные, деревенские и от того, должно быть, жадные до городских развлечений. Впрочем, выбор развлечений был невелик, а для них вообще сводился к одному – танцевальной площадке.

Там и познакомились. Валерий был в сером костюме, который очень хорошо на нем сидел. От природы наблюдательная, Елена также отметила в нем какую-то необычную серьезность, сдержанность в движениях. Другие парни из кожи лезли, чтобы понравиться, выпендривались, а он – ни капельки.

Валерий танцевал с Еленой, с ее новыми подружками, а потом проводил их до общежития. Прощаясь, задержал руку Елены в своей и тихо, чтобы не слышали другие, сказал:

– Приду завтра.

И ушел, не оглядываясь.

Елену еще тогда поразили глаза Валерия. «Люди с такими глазами не врут», – подумала она, а про себя почему-то решила: «Не придет».

Однако вышла под вечер в скверик, перед зданием общежития и выбрала скамейку так, чтобы видеть крыльцо. Нет, она и себе не признавалась, что ждет Валерия. Просто выпал теплый погожий вечер, она готовится к экзамену – читает Флобера, словом, все в полном порядке.

Прибежали подруги – Ирка и Вера – стали удивляться, что она не собирается на дискотеку.

– Я не пойду, – заявила Елена и сама удивилась тому, как решительно это у нее прозвучало.

– Почему? – распахнула Ирка свои красивые глазки.

– Уж не заболела ли? – насторожилась более степенная Вера.

– Экзамен послезавтра.

– Тебе ли бояться? – сказала Вера. – Ты у нас уже все знаешь.

Так и не поддалась на уговоры подруг. Она не первый раз читала «Мадам Бовари» и потанцевать была не прочь, но что-то ее удерживало, взгляды отчего-то невольно обращались к крыльцу общежития, возле которого они вчера расстались с Валерием.

«Да что же это? – думала она, начиная сердиться на себя. – Ну, не такая же я дура, не жду же его. Нет, я просто не хочу на дискотеку. Там толкаются, много пьяных. А я этого не люблю. Мне хорошо и тут. И потом – я зачем приехала? Я приехала поступить в институт. Вот и готовься к экзаменам, Елена Петровна. А танцульки подождут. Провалишься – стыдно будет ехать домой. Как на тебя посмотрят? Отличница – и на тебе!»

Елена выросла в таежной деревне на большой реке. Подруги, должно быть, сильно удивились бы, если бы знали, что она лихо гоняла моторку, ставила сети и днями пропадала в тайге, промышляя белку.

Она была невысокого роста, но очень стройная, волосы густые и светлые, большие серые глаза, полные губы. Говорила Елена всегда так, что не сразу и поймешь, шутит она, нет ли. Это было у них в роду – ко всему относиться с улыбкой. Однако, сейчас сидя на скамейке в скверике, Елена была сама серьезность и даже отложила Флобера и взяла Писарева, раздражавшего ее своей петушиной бойкостью. Надо же: посмел усомниться в обожаемом ею Пушкине! Елена любила Пушкина, как можно любить небо и землю, весь божий мир – глубоко и навсегда. Однако, увлекшись, и не заметила, с какой стороны и когда подошел Валерий. Может быть, он долго стоял и смотрел на нее. Оторвалась от книги, когда Валерий сел рядом.

– Здравствуй! – сказал он.

Хотела заметить, что на «ты» они не переходили, не было для этого повода да и желания, скажем, с ее стороны, но вместо длинной тирады ответила против воли:

– Здравствуй!

Может, оттого так получилось, что Валерий был в форме, на плечах – погоны старшего лейтенанта. И еще: он явно был чем-то озабочен. Чем?

С минуту молчали. Елена уже и не знала, как себя вести, говорить ли что-нибудь или вообще встать и уйти, но тут Валерий сказал:

– Я уезжаю.

«И скатертью дорожка! – подумала про себя Елена. – С какой стати ты мне это говоришь? Кто я тебе? И зачем мне знать, что ты куда-то уезжаешь?»

А спросила совсем о другом:

– Куда?

– Служба, – ответил он просто.

«Хорошо хоть, не сказал – военная тайна. Но мне-то что до его службы?»

– Это опасно? – спросила она и поймала себя на том, что в ее голосе прозвучала тревога.

«Что с тобой, подруга? Тебе-то какая разница – опасно или нет?»

Валерий пожал плечами. Он не стал врать, говорить, что, мол, нет, не опасно. И она это поняла. Ей понравилось, как он смотрел на нее. Но что все-таки ему от нее нужно? Похоже он чем-то мучается, чего-то не решается сказать. А с виду такой смелый.

Минуту сидел, хмуро глядя под ноги, потом собрался с духом.

– Знаешь что? – поднял глаза на Елену. – Жди меня месяц.

«Вот еще! – возмутилась она про себя. – С чего это я его ждать буду? Знакомы-то без году неделя. Да и того меньше. Станцевали пару раз, да проводил с подругами. И пожалуйста – жди меня. Ага! Жди меня и я вернусь. Больно ты нужен. Много таких, всех не переждешь».

А вслух сказала, пожав плечами:

– Ладно.

У него сразу лицо посветлело, и посмотрел на нее так, словно бог весть что посулила. А ей-то не трудно. Будет повод отказаться, если позовут на танцульки. Обещала, мол, человеку и слово свое сдержит. Уж в этом отношении ее никто не посмеет упрекнуть, она словами на ветер не бросается: сказала, что отрезала. С детства такая была.

– Значит, не будешь бегать на дискотеку? – переспросил он, смущаясь своего вопроса.

– Сказала же…

Елена смотрела в книгу, но почему-то буквы слились в сплошные линии, что-то случилось с глазами. Однако, она упрямо делала вид, будто читает. Такая, значит, грамотейка, так вгрызлась в книгу, что и не оторвать.

«Дура я, что ли? – думала Елена про себя. – Человек в гости, считай, пришел, а я – как бука. Нельзя, милая, так себя вести. Нехорошо».

А от книги и впрямь не оторваться. Тогда придется посмотреть на него, встретиться глазами. А она вдруг оробела.

– Можно спросить? – подал он голос.

– Спрашивай.

– У тебя есть кто-нибудь?

– Конечно. Отец есть, мать. Полдеревни – родня. Все Чупровы. Пришли провожать, так всю пристань заняли.

У него глаза ожили, смотрит на нее, не мигая, и так слушает, будто она ему лучшие в мире слова говорит. Елена прекрасно поняла, о чем он спросил. Но ответить прямо было неловко. С чего он вдруг такие вопросы задает? Знакомство-то шапочное, можно сказать… И стала она рассказывать о своих родных, о дядьях да тетках. Чего это на нее нашло?

Валерий не перебивал, молча слушал, все больше успокаиваясь и утверждаясь в своей главной мысли – нет у нее парня.

– Ну, я пошел, – сказал он наконец и поднялся.

– Пока, – ответила Елена.

Он хотел, видимо, пожать руку, но посчитал неудобным, и она уже хотела было подняться, да раздумала.

Так и расстались.

Елена усердно готовилась к каждому экзамену. И нельзя сказать, чтобы часто вспоминала Валерия, но не забывала. В институт она поступила. И за все время никуда не ходила с подругами, кроме кино. И не тянуло ее, главное, потому что в один прекрасный день вдруг поняла: она и впрямь ждет. Это открытие сперва озадачило, а потом даже рассердило.

«Да ты что?! – ругала она себя мысленно. – Совсем свихнулась! Ты же его не знаешь. Может, просто пошутил. Перевели куда-нибудь – на то и военный – и служит теперь в другом городе».

Но почему-то не верилось, чтобы мог Валерий поступить так: слишком это глупо и мелко. А он был сильный и правдивый – Елена в людях разбиралась. И хоть умом понимала, что зашла в своем затворничестве слишком далеко, менять ничего не хотела.

– Ты что это? – спросит, бывало, Ирка. – У Игоря день рождения. Тебя приглашал. Пойдем?

– Нет.

– Но, почему, почему?

– Потому.

– Постриглась бы в монашки, честное слово!

– Надо будет – постригусь.

– Может у тебя кто-то есть?

– Может быть.

– Ну и скрытница ты! А ведь глупо.

– Что глупо?

– Прошли те времена, когда вот так ждали. Правильно говорит Константин Васильевич.

– Это еще кто такой?

– Один мой новый приятель. Могу познакомить. Хочешь?

– Нет. И что же он говорит?

– Кто живет прошлым, говорит, тот дурак. Кто живет будущим – тот псих ненормальный. Надо жить только настоящим.

– Просто философ этот твой Константин Васильевич.

– Ай, что я на тебя время трачу! Лучше объясняться с телеграфным столбом, тот быстрее поймет.

Такие разговоры возникали не раз, пока Ирка и другие подружки не поняли, что характер у Елены твердый, такую не переубедишь, если она того сама не захочет. И оставили в покое.

Уж, видно, такая судьба выпала на долю Елены, что влюбилась она в своего будущего мужа, так сказать, заочно, – разлука соединила их. Между тем прошел месяц, а Валерий не объявлялся. Прошла еще неделя, потом еще… И так три долгих месяца. Елена не могла бы объяснить, почему продолжала ждать. Но с каждым днем это ожидание все более укоренялось в душе, и человек, которого все-таки и видела два раза, становился более понятным и родным: она его придумывала в бесконечные часы одиночества.

Велика и таинственна душа человеческая.

– Ты посмотрись в зеркало, – сказала как-то та же Ирка.

– А что?

– Ты понимаешь, на кого похожа?

– Мне все равно.

– Ты похожа на солдатку, которая ждет всю жизнь погибшего на войне мужа.

Она, Ирка, недавно видела кино о такой солдатке: в глазах у той был похожий блеск отчаянного упрямства. Ирка сболтнула, не подумав, и тут же спохватилась, потому что Елена вдруг схватилась за горло, побледнела, упала на кровать и забилась в истерике.

– Нет, нет! – кричала она. – Нет!

Ирка до смерти напугалась, на крик прибежали девчата-соседки, еле успокоили Елену. Ирка больше не приставала к ней с подобными разговорами – болтала о пустяках.

А дни шли…

Однажды Елена прогнала подруг и взялась за уборку в комнате. В трико, босая, простоволосая она мыла пол, когда кто-то постучал.

– Ну, кто там еще? Входите!

Думала, кто-нибудь из соседок, что вечно бегали за тем или другим, а чаще от нечего делать. Выжимая тряпку, она выпрямилась и увидела в дверях Валерия. Он был в гражданском, держал в руках красные розы и смущенно улыбался.

– Я не вовремя, – сказал почему-то.

А она стояла и боялась только одного – не упасть бы: так ослабли ноги. Он, должно быть, что-то понял, бросился к ней, подхватил в последнюю минуту и прижал к себе…

Уже потом, спустя время, она дотронулась до шрама на его груди и спросила:

– Это тогда?

Он кивнул.

– Ты мог погибнуть?

– Раз плюнуть, – улыбнулся он.

– А что было бы со мной? – с ужасом в голосе спросила она, впервые поняв, какое огромное несчастье прошло рядом, обдав их обоих горячим дыханием.

– Я об этом подумал, – сказал он. – Потому и жив.

– Спасибо.

– Не знаю, кто кого должен благодарить. Был случай… Если бы не ты, я не сделал бы последнего отчаянного шага, не стал бы цепляться за жизнь. Вот так, моя дорогая женушка. А не хотите ли, мадам, какава?

– Какава не принимаем-с, – ответила в тон Елена. – Пьем только кофий.

– Ах, ах, ах! Какие у нас тонкие вкусы! Но пить придется чай.

– Обожаю чай!

Пять лет супружеской жизни пролетели, как пять дней. Они никогда не ссорились, не опускались до выяснения отношений, одинаково просто относились к житейским неурядицам, счастливы были, когда в чем-то везло: он честно служил, она учительствовала, умели отдыхать, слыли славными людьми, хлебосольными хозяевами.

Больше не было долгосрочных командировок, Валерий получил капитанскую звездочку и уже маячила майорская.

Иногда прибегала Ирка, всплескивала руками и восклицала:

– Ну, подружка! Ну, скрытница! Это же надо!

– О чем ты? – делая вид, будто ничего не понимает, спрашивал Валерий.

– Углов! – шумела она. – Ты ее не знаешь. Она под пытками не выдаст.

– Чего не выдаст?

– Как чего? Тайну.

– Какую тайну?

– Откуда я знаю. Любую. Вот к примеру. Это мне, лучшей своей подруге, не сказать, что ждет Углова. Ну не обидно?

– Что по этому поводу говорит Константин Васильевич? – вмешивалась в разговор Елена.

– Да ну его! – отмахивалась Ирка. – У него уже новая теория.

– Какая же?

– Все меня убеждал – надо жить настоящим. Я и жила, три аборта сделала, дура. Углов, не слушай бабьи разговоры. Чего уши навострил?

– Я не слышу.

– Теперь говорит… Углов, послушай, что говорит мой Константин Васильевич. Мол, настоящее – понятие растяжимое. День это? Год? Неделя? Надо жить текущим мигом. Понял, Углов. Эх, Елена! Мне бы такого мужика, как твой Углов, я бы…

– И что бы ты? – заинтересовался Валерий.

– Я порхала бы, как птичка.

Ирка изобразила, как бы она порхала, и это получилось очень выразительно. В последнее время она растолстела, ручки – короткие и полные. Ни дать ни взять пташка! Она была шумной, болтливой, но, по сути, безобидной, очень доброй женщиной.

Все было хорошо в семье Угловых, первые тучи почудились Елене, когда он однажды сказал о возможном своем сокращении. Страна не могла содержать такую огромную армию. Часть, в которой служил Углов, должна была расформироваться.

– Ты можешь что-нибудь изменить? – спросила, стараясь быть мягче, Елена.

– Конечно, нет, – ответил хмуро Валерий.

– Тогда смирись.

– Я учился быть солдатом.

– Мы еще молоды. Переучишься.

– Тем более, что в доме есть учительница…

Тогда Валерий ушел от разговора, но Елена замечала, что он часто стал задумываться, уходить в себя, таясь от нее, чего прежде никогда не бывало. Елена не приставала с расспросами. Пусть сам привыкнет к мысли, что надо выбирать другую профессию.

И отец, и дед Валерия были офицерами, и он продолжил семейную традицию. Очень серьезно относился к службе. Елена переживала за него, однако надеялась, что он справится и обретет прежнюю уверенность.

Однажды Ира, которая для Елены по-прежнему оставалась Иркой – такая была несерьезная, – завела опасный разговор.

– Углов! – обратилась она к Валерию. – Слышь?

– Что-нибудь новое от Константина Васильевича? – притворился очень заинтересованным Валерий.

Они на кухне пили чай.

– Не от него, от Потапьева.

– Это еще кто такой?

– Не важно. Важно то, что он сообщил. Разгоняют вас.

– Не понял.

– Будто не знаешь. Елена, ты-то хоть знаешь?

– Помолчала бы, Ирка, – вздохнула Елена.

– Вы что, братцы, и впрямь не знаете? Твой Углов, Елена, скоро останется не у дел.

– Тебе-то что? – в сердцах сказала Елена, заметив, как напряглось лицо Валерия.

– Как это? – не поняла ситуации Ира. – Я тебе кто? Я тебе лучшая подруга. И мне совсем не безразлично, что будет с Угловым. Я уже подумала. Углов, слушай меня. Слушай внимательно. Твоя жена совершенно непрактичная женщина. Ты прекрасно это знаешь. И жениться тебе, собственно, надо было не на ней, а на мне. Я уже вывела бы тебя в полковники.

– Ну, Ира! – повысила голос Елена.

Но разве можно было остановить подругу, если она заводилась? Даже и пытаться не стоило.

– А ты помолчи, – сказала Ира Елене и снова обратилась к Валерию: – Углов, слушай. Я тебя устрою на прекрасную работу. Я уже прозондировала почву. Все – о’кей!

– И кем я буду по твоей милости? – спросил вроде бы шутливо и небрежно Валерий, но Елена уловила в его голосе боль.

– Ах! Ах! «По твоей милости». Да ты еще, Углов, руки целовать мне будешь. Хорошо, так и быть. Руки не целуй, но шоколадку купи. Можешь даже две.

– Сойдемся на трех.

– Отлично. Ненавижу скупых мужчин. Мой Константин… Ах ты, мой пупсик! Как вспомню, так дрожь пробирает. У него попроси мороженого, так он лекцию прочитает. И не купит.

– Не отвлекайся, Ирина, – перебил ее Валерий.

Не понравился Елене его голос, будто сквозь зубы говорил.

– Ты, знаю, машину водишь, как бог. Ну вот! Хочешь возить большого начальника? Очень большого! Очень важного! Ему квартиру для кого-то сделать – раз плюнуть.

– Не пойдет, – сказал Валерий, покачав головой и глядя в стол.

– Ты что, Углов! Опомнись! Да за такое место…

– Понимаю, Ирина. Очень польщен. Но я с детства мечтал быть сторожем.

С этими словами Валерий поднялся и вышел из кухни. Елена не бросилась за ним, понимая, что этого делать не надо. Она сокрушенно уронила голову на руки и простонала:

– Ой, Ирка, ну что ты делаешь?

– А что, что я такое сказала? – недоумевала Ира, старательно распахнув глаза.

– Он же переживает… Что ты знаешь!

– Я хотела как лучше.

– Не заводи больше этих разговоров.

– Ну, хорошо. Могла бы и подмигнуть. Мол, замолчи.

– Да-да, все правильно. Могла. Тебя остановишь…

– Ой, Угловы! Вы так мне надоели. Все у вас как-то сложно. Надо жить просто. Вот мой Константин Васильевич говорит…

– Когда хоть он женится на тебе?

– Да все обещает. А я, дура, верю.

Ира непритворно огорчилась, загрустила, и Елене стало жалко ее.

– Много ты ему прощаешь.

– Ага. Ты права, Лена. А что делать? Я уже привыкла к нему. Вот так и живем. Он вообще-то неплохой, меня не обижает, но такой эгоист, такой эгоист, свет подобного не видел. Но я понимаю, все мужчины такие. Может, кроме твоего Углова. Но и Углов, конечно, эгоист. Такую работу предложила. Ты, Лена, подумай… Это же тебе не такси. Я так старалась. Что я теперь скажу?

Ира пригорюнилась, подперев пухлыми кулачками полные щеки. Но долго молчать, а тем более пребывать в грустном расположении духа она не могла и тут же быстро заговорила:

– Вот что, подруга. Мужчины – беспомощные люди. Мы должны за них думать. Что он там говорил насчет сторожа? Я что-то не поняла. Если он сторожем хочет, я устрою. У меня есть один знакомый…

Елена расхохоталась, обняла подругу и сказала:

– Милая ты моя Ирка! Душа ты святая…

Глава вторая

Елена и Валерий снимали полдома на окраине города. Старуха-хозяйка недавно похоронила мужа, а дети жили отдельно и – как сама говорила – звали ее наперебой, но она не хотела оставлять дом, в котором родилась, выросла, сама народила троих и подняла на ноги.

Дом был старый, со скрипучими полами, теплый и по-своему даже уютный. Елену он вполне устраивал, потому что сама выросла в таком же. Бревенчатая перегородка отделяла хозяйскую половину от той, которую занимали Угловы и где было две комнаты – одна большая, а вторая маленькая, служившая спальней. Кухня была общей. Массивная русская печь занимала середину дома, грея обе половины.

С годами Елена обжила свою половину и, гости уверяли, что им приятно бывать у четы Угловых, что у них какая-то особая атмосфера, можно отдохнуть душой, а уж как готовит Елена – тут и слов нет.

Сам Углов отличался радушием и любил угодить гостям. Так что вечерами Угловы редко оставались одни: то придут друзья Валерия, то прибегут подруги Елены, а Ира так чуть ли не каждый день навещала.

– Ты когда задумаешься, подруга? – сказала как-то Ира.

– Над чем или о чем? – спросила с улыбкой Елена.

– Вы на гостей тратитесь – прямо ужас. Теперь такое время, что нечего по гостям ходить. А люди же бессовестные.

– Ну, о чем ты говоришь, Ирка? Как тебе не стыдно! Друзья Валеры, что ли, бессовестные? Или ты?

– А что ты думаешь? Я бессовестная, и ты это прекрасно знаешь. Чем самой готовить, так я к тебе бегу.

– И прибегай. Мы только рады. Понимаешь, Ирка, деньги приходят и уходят, а если друзья уйдут, то навсегда.

– Ой, не умничай! Могла бы одеться получше. И мебель надо покупать, вдруг квартиру дадут.

– Дадут – тогда и думать будем.

– Чудная ты, Елена. Честно говорю! И Валерка твой… тоже… между прочим…

– Что «между прочим»?

– Два сапога пара.

– Это плохо? – улыбалась Елена.

Ирка опечалилась, пожала плечами и, вздохнув, сказала:

– Завидно.

Елена шутливо взъерошила завитые кудряшки Иры и сказала:

– Ирка, Ирка, чудо ты мое!

Она любила ее, взбалмошную, и жалела, потому что этой доброй душе не очень везло.

Среди многочисленных гостей особое место занимал Дмитрий Зотов, тридцати пяти лет мужчина, учитель средней школы, в которой работала Елена, и тоже литератор, всегда безукоризненно одетый, чуть педантичный и сдержанный. Он преображался, когда начинал говорить о литературе, которую любил с юношеской страстью. Сам писал стихи, что старательно и долго скрывал и о чем Елена узнала случайно.

Однажды, убирая в комнате, которую называла гостиной, она обнаружила под креслом вчетверо сложенный листок бумаги. Развернула и стала читать:

 
Взбесились годы, словно кони,
К бездонной пропасти летят…
И только сердце глухо стонет
И озирается назад.
Там все – и день мой первый самый,
И годы юности святой,
Там ждет меня седая мама
Одна у пристани пустой.
Я был там счастлив и беспечен,
Был предан дружбе и любви,
В мечтах безудержен и вечен…
 

Стихотворение на этом обрывалось. Оно было написано размашисто, явно второпях, но, безусловно, кем-то из постоянных гостей. Видимо, человек выронил листок и тот залетел под кресло. Но кто же мог это написать?

Елена показала листок Ире в один из нее очередных приходов.

– Поэт у нас завелся? – сказала Ира. – Да скатал у кого-то, наверно.

– Нет, кто-то сам, – возразила Елена. – Суди по почерку. Так пишут, когда боятся забыть мелькнувшую мысль.

– Только не друзья Валерки, – заявила Ира. – Среди них что-то я Лермонтова не вижу. Я знаю, что у них в голове.

– Перестань наговаривать. Хорошие ребята, толковые, честные.

– А честные об этом не думают?

– Вот у меня одно в голове.

– Ну и что? Я и не скрываю. А кто это писал, я угадала. Тоже мне секрет. Да Зотов это…

И Елена поняла, что, конечно же, – Дмитрий Зотов.

Когда тот пришел как-то вечером, Елена положила на стол перед ним развернутый листок.

– А я и не знала.

Он смутился, схватил листок и скомкал в кулаке.

– Ну зачем же? – удивилась Елена.

– Да чушь это… Баловство.

– Не такая уж чушь. Мне понравились стихи. Только ты их не закончил.

– Не о чем говорить.

– Почему ты стесняешься своих стихов?

– Не мучай меня, Елена. Я лучше уйду.

– Ладно, сиди. Скоро придет Валера, поужинаем.

Он взял с книжной полки томик Блока и углубился в чтение. Потом захлопнул книжку, посидел молча, уставясь в пустоту.

– Я прошу тебя, Елена, никому не говори о моих опусах. Презираю самодеятельность в поэзии. Я так высоко ценю истинных поэтов. Они посланцы Бога на земле. А я слабый земной человек. Но вот иногда… Что-то находит – хватаю ручку, нишу на случайных листках. Потом презираю себя, сжигаю стихи… Но они остаются в памяти. Ну, разве это не болезнь? Что может быть страшнее, чем прослыть графоманом? Я ж умру со стыда. Ты уж будь милостива ко мне, Елена Прекрасная, пощади бедного учителя, век буду благодарен.

– Успокойся, Дмитрий, – обещала Елена, – пожалею.

Она забыла про Иру, а та при первой же встрече с Дмитрием Зотовым возьми да и бухни:

– Стихи пишешь? Ну-ка, почитай.

Надо было видеть лицо Дмитрия, он аж побледнел и с таким укором посмотрел на Елену, что той стало не по себе.

– Ирина! – прикрикнула Елена. – Ну что ты несешь? Не он это написал. И ты ошибалась, и я.

– Очень жаль, – сказала Ира, пожимая плечами. – Я уже собралась влюбиться в тебя, Зотов. Думаю, брошу своего Константина Васильевича и буду любить поэта. Как бы ты на это посмотрел, Зотов? Ты любишь полных женщин? И почему ты не женишься? А, Зотов? Может, ты влюблен в меня? Может, страдаешь? Нет, я все поняла. Ты влюблен не в меня, хотя это очень даже глупо с твоей стороны. Но что уж тут поделаешь? Сердцу не прикажешь. Ты влюблен в Елену. Угадала?

Вскочив, будто его стегнули плетью, Зотов торопливо отошел к окну и остановился там перед занавеской, совершенно потерянный и жалкий. Елена с укором посмотрела на Иру, покачала головой и покрутила пальцем у виска. Ира закрыла ладонью рот и свободной рукой стукнула себя по лбу: мол, дура я, дура.

Дмитрий между тем вернулся, сел и каким-то нарочито занудливым голосом заговорил:

– Простите меня, Елена Петровна. И не подумайте чего-нибудь такого… Я просто возмутился словами Ирины Павловны. Как она могла?..

– Что с тобой, Зотов? – распахнула глаза Ира. – С чего это вдруг на «вы»? Да я знаю тебя, как облупленного.

– Не смейте так разговаривать со мной! – вскричал Зотов.

– Хорошо-хорошо, – подняла ручки Ира. – Только успокойся.

– Я спокоен.

– Ага, вижу я, как ты спокоен. Готов меня проглотить. Смотри, Зотов, укусишь – скажу Константину Васильевичу. Он тебе лекцию прочтет, как это нехорошо – кусать безвинных женщин. Подумаешь, сболтнула. Ты на меня, Зотов, не обращай внимания. Мой язык меня раньше родился. Все люди сперва подумают, потом говорят, а я прежде скажу, потом подумаю. Ну и что?

Постепенно Зотов успокоился, тут пришел Валерий, и все сели ужинать. Но Елена не забыла, как растерялся Дмитрий при словах Иры. Она и прежде замечала, что тот смотрит на нее как-то особенно. Женщина – не женщина, если не чует, как к ней относится мужчина. И конечно же, Елена догадывалась, что Зотов к ней неравнодушен, но была уверена в его добропорядочности, ибо считала его воспитанным человеком. У нее даже в мыслях не было, что Зотов когда-нибудь заведет разговор о своих чувствах. Хотя бы потому, что не требовалось особой наблюдательности, чтобы увидеть, как она любит своего мужа.

– Вы знаете, какую теорию вывел мой Константин Васильевич? – спросила за ужином Ира. – Он пришел к выводу, что женщине вовсе не нужны украшения. Нет ничего дороже естественной красоты. А украшения – это обман. Вот что тебе природа дала, то пусть и будет.

– Глубокая мысль! – оценил Валерий.

– И возникла она у него, – продолжала Ира, – в ювелирном магазине.

– Очень интересно, – кивнул Валерий. – Я догадываюсь, что послужило толчком.

– Вот что мне нравится, Углов, так это то, что ты меня знаешь, как свои пять пальцев. Мы явно созданы друг для друга. И надо же было из какой-то северной глуши приехать этой Елене. Прости, конечно, подружка…

– Ты не договорила, Ирина, – напомнил Валерий.

– Да-да, милый. Так вот. В ювелирном я попросила своего пупсика купить мне вот это. – Она тронула рукой кулон у себя на шее. – Он битых два часа долдонил о том, как хорошо смотрится женщина без украшений. Потом спросил: ты поняла? Я отвечаю, что, мол, как не понять. Стояли на улице. Люди кругом. А вы же знаете, мой Константин Васильевич в городе довольно известный человек: по телевизору выступает, то и дело кланяется знакомым. Вижу: доволен, что легко отделался. А я думаю: никуда не денешься, купишь кулончик. И что я? – она окинула всех победным взглядом. Валерий даже есть перестал. – Я, милые мои, стала раздеваться. Прямо на улице. Как раз идут какие-то знакомые Константина Васильевича. Он глаза выпучил. «Что ты делаешь?» – шипит. Я говорю, что одежда – это тоже обман, что надо быть такой, какой тебя природа создала. Он меня, мой голубок знает: я бы пошла до конца. «Ладно, – говорит. – Идем в магазин». И вот – купил. Я ему: какой ты непринципиальный. Такую хорошую теорию развил, я поверила. А ты меня соблазнил украшением. Ты хоть понимаешь, рябчик мой, что к этому кулону нужно сиреневое платье?

– И тоже раскошелился? – спросил Валерий.

– Ты же видишь!

Ира была в новом сиреневом платье.

Все посмеялись, хотя и знали, что история, скорее всего, придумана, даже Зотов как-то расслабился, а Валерий вообще казался веселым, и Елена, прощаясь с гостями, не ожидала ничего дурного.

Но когда остались одни, Елена удивилась тому, как резко переменилось лицо Валерия. Она убирала посуду, а он сидел за столом и мрачно смотрел в пустоту. Потом поднял на нее тяжелый недобрый взгляд. Она еще подумала: «Какое чужое лицо. Да это же не мой Углов». Но мысль мелькнула и затерялась среди других – встревоженных, беспокойных. Елена решила: что-то случилось на службе, вероятно, слухи подтвердились, часть расформировывают. Но Валерий заговорил не об этом.

– Все ходит? – спросил он мрачно.

– Кто? – не поняла Елена.

– Этот твой Зотов. Я давно замечаю. Не думай, что такой глупый.

Елена поняла, что нужно набраться терпения и все выяснить.

– И что же ты замечаешь, Валера? – она присела к столу.

– А то, – бросил он сердито, поднялся и вышел.

Елена долго сидела озадаченная. Между ними никогда не возникало и тени подозрения. Она была счастлива, что Валерий не ревнив. Это же так важно, когда муж доверяет. Она видела в других семьях, до чего доводит ревность. Мука! И вот впервые Валерий приревновал.

Не выдержала, накинула на плечи платок и тоже вышла на улицу.

Рядом с домом прежде горела на столбе лампа, но какие-то хулиганы разбили ее. По улице изредка пробегали машины, освещая деревья и крыши домов. Темным показался вечер, и звезды на безоблачном небе увеличились в размерах. Они внесли, тяжело набухнув, готовые сорваться.

Елена смотрела в небо, силясь обнять воображением бесконечное холодное пространство, в котором она сама и ее Валера, ее любимый, были крохотными пылинками; им было тепло вдвоем, потому что огромное чувство соединяло их. Господи, даже страшно подумать, что этому чувству может что-то угрожать!

Она увидела в нескольких шагах от себя огонек папиросы, на миг возникло из темноты лицо Валерия! Он курит?!.. Да он терпеть не мог табачного дыма, а тут сам закурил.

– Валера! – позвала она.

Он не ответил, но папиросу бросил. Затоптал искры.

– Иди сюда, – позвала Елена, опускаясь на ступеньку крыльца. – Давай поговорим.

– Не о чем, Елена.

– Что за мрачный тон, Валера? – улыбнулась она, что почувствовалось, видимо, и в ее голосе.

– Потому что тебе весело.

– Вовсе не весело мне, а тревожно. Я не понимаю тебя. Не верю, что ты можешь серьезно говорить о Зотове. Разыгрываешь? Но зачем?

– Иди спи.

– Без тебя не пойду.

– Я сказал – иди.

– Я же тебе не солдат, и не командуй, пожалуйста.

– Солдат… Какие солдаты? Все к черту!

– Успокойся, Валера.

– Я даю тебе полную свободу. Ты довольна?

– Зачем мне еще какая-то свобода? Я твоя жена. И всегда об этом помню.

– Хватит, Елена. Я знаю, что говорю. Я действительно слепец. Другие давно замечали. Когда он приходит, тебя не узнать. Воркуете, водой не разлить.

– Если кто-то из твоих товарищей вложил тебе в уши такую чушь, то он подлец.

– Мои товарищи тут ни при чем, Елена. Я сам давно замечаю… Почему он приходит, когда меня нет? Почему ты принимаешь его без меня?

– Знаешь что, Валера. Не валяй дурака. Мне это начинает надоедать. Вины перед тобой за мною нет. И если ты будешь продолжать в том же духе, я уйду.

– Вот и уходи.

Она поднялась и пошла в дом. Он долго не приходил. Потом скрипнул дверью. Слышно было – стелился в гостиной на диване.

«Что он делает? – думала с горечью Елена. – Ревновать меня? Да как это можно? Пусть спит один. Завтра утром поговорю с ним».

Проснулась довольно рано, однако Валерия уже не было. Елена позавтракала и собралась на работу. Во дворе встретила хозяйку – бабу Любу. Хотела спросить о Валерии, но стало неловко: еще подумает чего! Как это жена не знает, куда муж ушел? У него бывали дежурства, когда он не появлялся и на ночь. Но уходили обычно вместе.

– Да ты не тревожься, – сказала вдруг баба Люба.

– А чего я должна тревожиться? – насторожилась Елена.