Текст книги "НеМир (СИ)"

Автор книги: Ирина Гоба

Глава 9
НеМир

Мне сначала совершенно не понравилась идея Вилена организовать вечеринку.

Сейчас же я сижу и наслаждаюсь каждым ее мгновением.

Мальчики притащили к Вилену кучу вкусностей и сладостей. В огромную вазу ссыпали шоколадные конфеты (для меня любимой), приготовили пунш (для меня любимой). Я попробовала его и скривилась – фу, какая гадость, и потребовала дать мне виски. Рэд налил мне его буквально на донышко, и обеспокоено следил за моей реакцией на алкоголь. Я сделала глоток… и ничего… хорошо пошло… Я попросила еще. Муж с видом строгого папаши прочитал мне лекцию «о вреде алкоголя для юного организма», на что я фыркнула и ответила:

– Если ты настолько вошел в роль моего родителя, то не забудь напомнить мне еще и о безопасном сексе.

Вилен засмеялся, и налил мне виски. Рэд же мою шутку не оценил.

Потом были танцы!!!

…Мой деверь жестом фокусника вытащил МЦД (мини цифровой дивайс) и спросил:

– Оп-ля. Бэмби, угадай, что это такое?

Я сделала глупое выражение лица (благо на совершенствование в этом у меня было достаточно времени), захлопала ресницами:

– О, Вилен, это, наверное, для того, чтобы в зубах ковыряться. Или нет, это, наверное, штучка…, – и засмеялась из-за того, что он попался на мою уловку, – Вил, ну ты даешь. Тебя так легко подловить. Конечно, это – МЦД.

Он был в шоке.

– Слушайте, вы так бурно реагируете на мои познания, что мне придется постоянно иметь при себе успокаивающий вас настой. Здесьчто, женщинам не принято не только читать-писать, но и просматривать-прослушивать цифровые записи?

Рэд тихо отвечает:

– Нет, Бэмби, дело в том, что в Едином королевстве нет никаких цифровых записей.

Я быстренько списываю этот непонятный факт на потерю памяти:

– Эк меня торкнуло… И как же я могла забыть исчезновение Интернета, спутниковой связи, вот теперь еще и цифровой записи… Раньше-то я считала, что в нашем доме нет всех этих достижений цивилизации из-за того, что вы – убежденные их противники.

Вилен включил МЦД и комната наполнилась непривычными для моего слуха ритмичными звуками, в которых преобладали ударные.

– Ребята, что это за музыка?

– Я записал ее на представлении… на концерте, выражаясь твоим языком. Это играют музыканты Запредельного города. Тебе что, не нравится?

– Да как-то не очень. Мне вообще-то по душе другие музыкальные стили. Но, на безрыбье и рак рыба.

– Тогда объявляю танцевальную часть нашей вечеринки открытой!

– Вил, да ты что, да как под это можно танцевать?

– Ой, хорош ломаться, вставай. Пару движений я тебе, так уж и быть, покажу. Рэд, ты с нами? Нет? Ну, как хочешь. Королева, вашу руку…

После танцев, Вил спорит со мной на очередную порцию выпивки (Рэд хмурится, но молчит), что я не смогу съесть подвешенное на веревке яблоко без помощи рук.

Пока я справляюсь со своей задачей, Вил гомерически хохочет, и из-за этого не может удержать веревку в одном положении. Я делаю ему замечание:

– Эй, так нечестно – ты постоянно дергаешь яблоко.

Рэд садится рядом со мной и говорит:

– Я тебе помогу.

Зажимает в зубах яблоко, и я начинаю быстро-быстро откусывать большие кусочки мякоти со своей стороны. Вил протестует:

– Это нечестно.

Я отвечаю (у меня же рот свободен в отличие от Рэда):

– Ничего подобного. Ты сказал – без помощи рук, а не без помощи Рэда.

– Ладно, ты выиграла. Бери свой виски, пьяница.

– От пьяницы слышу.

Вилен поражает меня своим неиссякаемым энтузиазмом:

– Сейчас у нас по плану конкурс талантов.

Я аж растерялась:

– Ой, а у меня нет никаких талантов.

– Так не бывает. Сиди и думай, чем ты будешь нас поражать, пока я начну это делать.

 
Adieu, adieu! my native shore
Fades over the waters blue;
The Night-winds sigh, the breakers roar,
And shrieks the wild sea-mew.
Yon Sun that sets upon the sea
We follow in his flight;
Farewell awhile to him and thee,
My native Land – Good Night!
 
 
A few short hours and He will rise
To give the Morrow birth;
And I shall hail the main and skies,
But not my mother Earth.
Deserted is my own good hall,
Its hearth is desolate;
Wild weeds are gathering on the wall
My dog howls at the gate. [2]2
  Прощай! прощай! родной мой край,
  За горизонтом исчезай
  Под шум ветров и грохот волн,
  И диких чаек скорбный стон.
  Тебе – «Прощай!», моя земля,
  А с солнцем попрощаюсь я
  Всего на несколько часов,
  И сам за ним лететь готов
  За горизонт. Лишь сгинет ночь,
  Оно взойдёт утрУ помочь,
  И море примет мой привет.
  Слов нежных для тебя лишь нет…
  Уныл мой старый дом. И в нём
  Увиты стены все плющом,
  И паутиною зарос
  Очаг, и воет верный пёс…


[Закрыть]
 

Я хлопаю в ладоши:

– Вилен, это было замечательно. Я тоже с уважением отношусь к творчеству Байрона. Рэд, твоя очередь.

Мой муж не встал, подобно Вилену, а остался сидеть на диване. Через несколько мгновений начинает тихо декламировать отрывок из «Ромео и Джульетты» Шекспира:

 
How oft when men are at the point of death
Have they been merry! which their keepers call
A lightning before death: O, how may I
Call this a lightning? O my love! my wife!
Death, that hath suck'd the honey of thy breath,
Hath had no power yet upon thy beauty:
Thou art not conquer'd; beauty's ensign yet
Is crimson in thy lips and in thy cheeks,
And death's pale flag is not advanced there.
Tybalt, liest thou there in thy bloody sheet?
O, what more favour can I do to thee,
Than with that hand that cut thy youth in twain
 
 
To sunder his that was thine enemy?
Forgive me, cousin! Ah, dear Juliet,
Why art thou yet so fair? shall I believe
That unsubstantial death is amorous,
And that the lean abhorred monster keeps
Thee here in dark to be his paramour?
For fear of that, I still will stay with thee;
And never from this palace of dim night
Depart again: here, here will I remain
With worms that are thy chamber-maids; O, here
Will I set up my everlasting rest,
And shake the yoke of inauspicious stars
From this world-wearied flesh. Eyes, look your last!
Arms, take your last embrace! and, lips, O you
The doors of breath, seal with a righteous kiss
A dateless bargain to engrossing death!
Come, bitter conduct, come, unsavoury guide!
Thou desperate pilot, now at once run on
The dashing rocks thy sea-sick weary bark!
Here's to my love!
 

Я боюсь пошевелиться, вытираю слезы и спрашиваю:

– А хотите услышать, как это звучит на русском языке?

Рэд с Виленом кивают, я сглатываю комок в горле и начинаю:

 
Пред смертью на иных находит смех.
Свидетели зовут веселье это
Прощальными зарницами. Теперь
Проверю я, зарницы ль эти вспышки.
Любовь моя! Жена моя! Конец
Хоть высосал, как мед, твое дыханье,
Не справился с твоею красотой.
Тебя не победили: знамя жизни
Горит в губах твоих и на щеках,
И смерти бледный стяг еще не поднят.
И ты тут, в красном саване, Тибальт?
Какую радость я тебе доставлю!
Смотри: сразившею тебя рукой
Сейчас сражу я твоего убийцу.
Прости меня! Джульетта, для чего
Ты так прекрасна? Я могу подумать,
Что ангел смерти взял тебя живьем
И взаперти любовницею держит.
Под страхом этой мысли остаюсь
И никогда из этой тьмы не выйду.
Здесь поселюсь я, в обществе червей,
Твоих служанок новых. Здесь останусь,
Здесь отдохну навек, здесь сброшу с плеч
Томительное иго звезд зловещих.
Любуйтесь ею пред концом, глаза!
В последний раз ее обвейте, руки!
И губы, вы, преддверия души,
Запечатлейте долгим поцелуем
Со смертью мой бессрочный договор.
Сюда, сюда, угрюмый перевозчик!
Пора разбить потрепанный корабль
С разбега о береговые скалы.
Пью за тебя, любовь!
 

Вилен нарекает на нас с Рэдом:

– Нет, ну вы даете. Развели тут сырость… Напоминаю – у нас вечеринка!!! А что это значит? А это значит, что Бэмби сейчас постарается нас развеселить.

– Вилен, я же уже приняла участие в конкурсе.

– Бэмби… Ну, спой нам что-нибудь или спляши.

– Да я не умею…

– Я – ведущий вечеринки, и мне решать…

– А я тебе – королева, а не придворный шут.

Быстренько составляю осанкой и выражением лица образ королевы в исполнении плохой актрисы, строю высокомерную гримасу, и мальчики, естественно, смеются…

– Все, я вас развеселила. Вилен, я выполнила условие конкурса – объявляй победителя.

– Нет, ну еще хоть что-нибудь. Бэмби, пожалуйста.

– Вилен, тебе никто не говорил, что нудному мужику легче дать, чем отказать…

Ребята опять смеются, но на этот раз немного шокировано. Да, Бэмби, тебе бы не мешало иногда думать прежде, чем говорить первое попавшееся…Я исправлюсь, обещаю:

– Ладно, уговорил.

И… детально рассказываю им о том, как сначала решила, что меня из-за амнезии поместили в сумасшедший дом, как записала их в ухаживающих за мной психов, как думала, что медперсонал наблюдает за нами через камеры видеонаблюдения.

Когда дохожу в своем рассказе к описанию прыжков с табличкой в руках, Вилен уже падает от смеха на пол и сучит ногами:

– Бэмби, все… ой, не могу… хватит…

Я продолжаю озвучивать свои воспоминания о том, как Рэд делал мне предложение, и как я согласилась, побоявшись вспышки проявления его психоза.

Рэд хохочет не тише брата, но при этом удерживается в сидячем положении на диване:

– Бэмби, и какой же ты мне поставила диагноз?

– Параноидальная шизофрения. Ты же постоянно говорил о моей безопасности, об угрожающей мне опасности, о том, что обеспечишь мне безопасность.

– А у Вилена какой был диагноз?

Я смотрю на поднимающегося с пола деверя и отвечаю:

– Почему был?

Рэд опять взрывается хохотом, а Вилен с деланно обиженной физиономией уточняет:

– Ты хочешь сказать, что я с приветом по жизни?

– И это тоже, конечно… Но главный твой диагноз – это клинический нарциссизм.

– Бэмби, да я тебя за эти словечки прямо сейчас… отшлепаю.

И начинает гоняться за мной по комнате.

Я пробегаю несколько кругов, и принимаю единственное правильное решение – заскакиваю на диван и забиваюсь в его угол, прячась за спиной мужа. Выглядываю из-за плеча Рэда на подбежавшего Вилена, и показываю ему язык.

– Ага, испугалась… Трусиха… В следующий раз будешь думать, что говорить.

Мой деверь смотрит на меня и спрашивает:

– Бэмби, сколько ты уже съела конфет за сегодня?

– А тебе что, жалко?

– Да нет, тем более, что все эти конфеты доставлены в наш дом в качестве подношений Приме. Кто-то из наших домочадцев проболтался о том, что ты неровно дышишь к этим лакомствам, и теперь каждое сословие считает своим долгом преподносить тебе эти Дары.

– Что ж ты молчал? Скажи им, чтобы прекратили.

– Почему?

– Потому что я взяток не беру.

Рэд улыбается и качает головой. Вилен возвращается к столу и наливает себе еще виски. Я вспоминаю:

– Давно хотела вас спросить – а что означали цвета накидок на Свадебной Церемонии?

Рэд отвечает:

– Принадлежность к сословиям: ремесленники, промышленники, медики, духовники, фермеры, воины, администраторы, казначеи, энергетики, строители, моряки, исполнители.

– Исполнители?

– Это, в твоем понимании – полицейские, тюремщики и палачи в одном лице.

– А судьи кто?

– Они входят в сословие администраторов, но их здесь называют не судьями, а Справедливыми.

– Ясно. А почему нет сословия ученых?

– В королевстве наукой и образованием могут заниматься только духовники.

– А какие отличительные знаки у ранга в сословии?

– Узор на броши, скрепляющей накидку.

– И еще они по-разному преклоняют перед тобой колени?

– Да.

– А почему на свадьбе весь красный треугольник лежал на полу ничком?

– Ты забыла про успешную кампанию, с которой вернулся Первый Воин? Красный – цвет воинов. И во время свадьбы все командующие были где? Правильно, на войне.

– Совет?

– Состоит из меня с Виленом, двенадцати Первых в сословиях и Настоятеля.

– А почему Настоятель – двухцветный?

Рэд… замялся…

– Потому что до прихода Избранного он был золотым.

– Так ты забрал у него верховную власть?

– Да.

– Потому что ты умный и достойный, или потому что ты разговариваешь с Богом?

– Второе.

– А почему они верят, что ты на самом деле ведешь эти беседы?

Вилен приходит на помощь брату:

– А почему ты не веришь?

– Потому что я верю в Бога.

Они открыли рты и не знали, как реагировать на этот мой, по их мнению, нелогичный ответ. Я решила продолжить:

– Ладно, предположим, ты каким-то образом легко убедил этих фанатиков в том, что являешься Избранным, но, почему они отдали тебе Верховную власть?

– Потому что Бог сказал мне эту власть взять.

Не успела я открыть рот, как Рэд встает и прерывает мои дальнейшие расспросы:

– Вилен, спасибо, мы пойдем.

Подходит, привлекает меня к себе и говорит тихо, чтобы не слышал Вилен (хотя мне кажется, что для этого он говорит недостаточно тихо):

– Давай лучше вернемся к нам и найдем твоему ротику другое занятие.

Тянет меня к двери, но я успеваю по пути захватить со стола вазу с конфетами. Мы уходим под звуки смеха Вилена:

– Бэмби, Рэд не имел в виду конфеты…

Глава 10
Яд? Яд! Яд…

Бэмби прыгает мне на шею и быстро-быстро покрывает мое лицо поцелуями. Я слегка приподнимаю ее, она чутко улавливает это движение и обвивает мою талию своими ножками. Слегка отстраняется от моего лица, чтобы посмотреть мне в глаза:

– Рэд, ты – лучший. Спасибо-спасибо-спасибо.

– Глупенькая, да если бы я только знал, что мое предложение приведет тебя в такой дикий восторг, то сделал бы это давным-давно. И… Бэмби, прости, но если мы пробудем в такой позе еще минуту, то уже никуда не поедем…

Бэмби как будто взвешивает что-то про себя, и весы в пользу моря перевешивают. Она легко соскакивает с меня:

– Обещаю повторить эту позу сразу по возвращении. А Вилен едет с нами?

– Куда же без него.

– Ой, я только сейчас подумала – у меня же нет купальника.

– Не волнуйся, мы будем купаться на безопасном от него расстоянии.

– А если окажется, что я не умею плавать, ты меня научишь? Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста.

Я смеюсь в голос:

– Одного «пожалуйста» вполне достаточно. Ну что, я иду распоряжаться, чтобы готовили наш выезд?

Бэмби кивает, улыбается, мечтательно закатив глазки, и тянется пальчиками за конфеткой. Я целую ее в щеку и направляюсь к двери, но не успеваю дойти до нее, как застываю от звука мучительного вскрика моей девочки.

Мои мысли не успевают за телом – вот мои колени бухаются на пол рядом с корчащейся от боли Бэмби… на автомате через браслет вызываю брата… вот мои трясущиеся руки пытаются повернуть ее на спину…

Слышу крик Вилена:

– Рэд, что?

Ору ему:

– Медика сюда!!!

– О Боже… нет…

– Бегом!!!

Бэмби, задыхаясь, извивается в моих руках, и в этот момент мысль-таки догоняет мое тело. Но лучше бы мне навсегда разучиться мыслить, лучше бы мне собственными руками выковырять из тупой черепушки свой мозг, чтобы в нем никогда не рождались подобные мысли: « Она умирает… Она умирает… Она умирает…».Эти два слова пульсируют у меня в голове ярким красным цветом. Этот же цвет уже застилает мне глаза. Проходят мучительные минуты страданий моей любимой девочки… Слышу за спиной какое-то движение. Голос Медика:

– Что она только что ела?

Вилен:

– На полу остатки конфеты.

Медик профессионально холодно ( я убью его за это, я убью его за этот тон):

– Так я и думал. Мастер Вилен, понюхайте. Это – запах миндаля. Конфета была отравлена цианистым калием. Простите, но э-э-э… Прима обречена.

Мне надо что-то сказать, чтобы объяснить невозможность своего существования без Бэмби – нет слов… мне надо закричать, чтобы с криком выпустить весь ужас, сковавший мои внутренности – нет звуков… мне надо застонать, чтобы прогнать из головы пожирающее меня чувство безысходности – нет сил…

За моей спиной в голос кричит Вилен… что-то бессвязное… что-то бессмысленное… что-то бесполезное…

Бэмби выгибается дугой, и падает с моих рук. Я смотрю на свои конечности, которые в данный момент не могут удержать мою девочку, и обещаю себе ампутировать их…

Моя любимая слегка приподнимается на коленях, сжимается в каком-то спазме и… ее захватывает приступ рвоты… спазм… приступ … рвотная масса на ковре… спазм… приступ… рвотная масса… спазм… приступ… вода с желчью… спазм… приступ… кровь…

О Боже… кровь… ее рвет кровью…

И вдруг все прекратилось… Как будто кто-то щелкнул у нее внутри выключателем…

Бэмби учащенно дышит, хрипло сипит:

– Рэд…

Подхватываю ее на руки, она шевелит губками, я наклоняюсь к ней, чтобы услышать ее слова (Господи, пожалуйста, пусть это будут не ее последние слова, Господи, пожалуйста):

– П-прости, ч-что испачкала к-ковер…

После этого… моя любимая девочка обмякла в моих руках… А я… ругаю свои слезы, которые мешают всмотреться в последний раз в любимые черты, потому что мне ничего не видно из-за этой пелены.

Вилен кладет мне руку на плечо и тихо то ли говорит, то ли спрашивает:

– Она ушла…

На моих руках лежит моя жизнь, смысл моего жалкого существования, моя единственная любовь. Меня хватает – таки, чтобы выразить криком ненависть к тем, кто это сделал, презрение к себе, который это допустил, обвинение в адрес Всевышнего, который не услышал мой зов о помощи. Выдав из себя этот крик, теряю последние силы и прислоняюсь своей мокрой щекой к личику моей ушедшей жены.

Я… чувствую тепло ее кожи… слышу ее тихое ровное дыхание…

Я… боюсь подарить себе надежду… боюсь, что это все – проделки моего убитого горем мозга… боюсь отстраниться от нее…

– Вил, она дышит.

Мой голос выдает все мои боюсь.

Мне удается-таки усилием воли заставить себя встать и подойти к кровати, чтобы положить на нее мою… она дышит… она жива… она будет жить… Бэмби.

Я не отхожу от моей девочки ни на шаг, я не отрываю свой взгляд от моей девочки ни на минуту, я не сдвигаю с ее руки свою ни на миллиметр. Вилен обращается ко мне:

– В вазе было пять отравленных конфет. Исполнители приступили к расследованию. Первый Исп уведомлен, что будет казнен, если мы до конца дня не узнаем имя виновного. Медик ходит по дому, рвет на себе одежду и волосы, и кричит о Чуде. Настоятель приказал всем духовникам королевства впасть в транс и благодарить Бога за чудесное спасение Примы. Рэд, как ей удалось? Этот яд реально убивает наповал.

Моему мыслительному процессу сейчас не до анализа слов Вилена:

– Брат, она без сознания уже два часа. Вил, если с ней что-то случится, я этого не перенесу.

– Не рефлексируй. Посмотри на нее – щечки розовые, дыхание ровное, пульс в норме. Ей просто надо время, чтобы восстановиться. И… Рэд, ты же знаешь, что ты не единственный, кто не сможет жить без нее.

Нашел время озвучивать чувства к моей жене. Но мне не хватает сил хоть как-то отреагировать на его слова…

Вил, входит в комнату:

– Рэд, они начали допрашивать Кессу.

– Хорошо.

Я фиксирую в этот момент количество часов бессознательного состояния Бэмби.

– Вил, уже четыре часа.

Моя девочка одновременно открывает глаза и делает глубокий судорожный вдох. Видит меня и шевелит, зажатыми в моей ладони, пальчиками.

Мое горло сжимается и мне не удается ничего сказать. Бэмби смотрит на меня удивленными глазками:

– Рэд, что случилось?

Я слабо машу головой, мол, все в порядке.

– Так почему у тебя такой вид, как будто ты кого-то похоронил?

Рэд, ты мужик, или как? Да возьми ты себя в руки, а то сейчас расплачешься как девчонка. Вилен откашливается и отвечает вместо меня:

– Все хорошо, Бэмби. Просто ты заставила нас сегодня поволноваться.

– Что со мной было? Я помню, как глотаю конфету, помню… Боль… помню э-э ковер… а потом ничего не помню. Рэд, любимый, перестань смотреть на меня так…

Вилен сегодня молодцом:

– А-а… Бэмби, понимаешь…

И мой брат пересказывает моей девочке в двух словах о попытке ее отравлении (попытке? да ее именно отравили!!!)

Бэмби притягивает меня к себе со словами:

– Рэд, прости, прости, любимый.

Я целую ее щечку и, наконец, произношу первые слова:

– За что, моя хорошая?

– За то, что заставила волноваться и… за то, что испачкала ковер… и за то, что наломала наши планы отдохнуть сегодня на море.

Я не знаю, пытается ли она меня таким образом приободрить, или просто входит в режим своей обычной манеры общения:

– Бэмби, ты что издеваешься? Да какой ковер, да какое море?! Да ты понимаешь, что тебя отравили и ты умерла… прости, это я решил, что ты умерла… Да за что ты просишь прощения? Да это я должен стоять на коленях и молить о прощении тебя… за то, что не уберег в собственном доме, за то, что допустил, чтобы подобное вообще могло с тобой произойти.

Она переводит взгляд на Вилена:

– И чем меня отравили?

Слышу как брат придвигается ближе к кровати:

– Цианистым калием.

Бэмби… улыбается:

– Вечно ты Вилен со своими шуточками.

– Такими вещами не шутят.

– Ну да, так я и поверила. А известно ли вам, дорогие мои, что этот яд – смертелен, и что ни один человек не сможет выжить, если в его организм попадет даже его ничтожнейшее количество?

– Известно… Бэмби, как ты себя чувствуешь? – он говорит это, явно давая понять, что не собирается принимать участие в обсуждении вопроса, на который у него нет ответа.

– Хорошо… только пить хочется, но еще больше мне хочется почистить зубы… у меня во рту какой-то металлический привкус.

Делает движение, чтобы встать, но я удерживаю ее:

– Нет, любимая, пожалуйста, полежи еще немного.

У меня дрожит голос от страха, что ей может стать хуже в любой момент. Какая же моя девочка упрямица:

– Рэд, со мной все в порядке. Дай мне встать.

Приняв вертикальное положение, Бэмби поправляет бриджи и делает неуверенный шаг в сторону от кровати:

– Вот видишь, а ты боялся – мои ноги вполне способны удерживать мой вес.

И направляется в ванную своей обычной походкой.

– Нет.

– Да.

– Бэмби, нет.

– Рэд, я требую.

– Об этом и речи быть не может.

– Я имею право.

– Нет у тебя никаких прав, ясно?

Бэмби сжимается в кресле так, как будто я ее ударил. Нет, нет, нет… Что я сказал? Да как мой язык мог сказать такое моей девочке?

Она не кричит, не возмущается, не пререкается. Да лучше бы она делала все это… Лучше бы она выплеснула на меня все свое презрение за эти слова… Лучше бы она ударила меня…

Я протягиваю к ней руку, и моя девочка съеживается, как маленький ежик, клубочком еще сильнее … Вот только иголок в виде ее обычных колкостей не хватает …

Моя рука безвольно опускается, а ноги подгибаются, и вот я уже стою на коленях и прошу:

– Любимая, девочка моя, прости. Я не знаю как оправдать свою глупость. Бэмби, не молчи, пожалуйста, скажи хоть что-нибудь.

Она ничего не отвечает.

– Солнышко, я чуть не потерял тебя сегодня… Я не оправдываю этим свои слова, но лишь прошу проявить понимание.

Никакой реакции.

– Ты же прекрасно знаешь, что я на самом деле не думаю то, что сказал. Конечно, у тебя есть право…

Моя упрямица отличается вспыльчивостью, но эту черту ее характера с лихвой компенсирует быстрая отходчивость:

– Рэд, твои извинения – это всего лишь слова. Если ты действительно думаешь так, как говоришь, то докажи мне это на деле и выполни мое… мою просьбу.

– Что ты со мной делаешь? Да ты не понимаешь, о чем меня просишь! Ты хоть представляешь, чего мне стоит говорить тебе «нет», отказывать тебе в чем-то? Но как же мне втолковать тебе, что я это делаю для твоего же блага?

Губы сжаты в одну полоску – она не отступится…

– Бэмби, да.

– Ты согласен?

– Да.

Она кивает и говорит:

– Спасибо.

Когда я зашел в комнату, Бэмби уже закончила переодеваться. Эти штаны так здорово облегают ее попку и бедра, что мне хочется погладить эти ее прелести сию же секунду.

Как же быстро моя девочка научилась предугадывать мои желания:

– Рэд, держи руки при себе. И еще раз напоминаю мою настоятельную просьбу…

– Бэмби, я помню.

Она попросила меня не вмешиваться ни в коем случае… держать себя в руках… и, желательно, притвориться глухо-немым…

Вилен без стука открывает дверь:

– Вы готовы?

Судя по серьезному выражению его лица, он в таком же «восторге» от идеи Бэмби, как и я…

Мы подходим к тюремной камере, наш провожатый ритмично стучит в дверь.

К нам из камеры выходит допрашивающий Кессу, Первый Исполнитель. Он становится передо мной на одно колено:

– Аве Прим.

– Встань. Она сказала, почему хотела отравить мою жену?

– Нет. Мы уже сделали запрос на Ваше имя о применении к ней пыток.

– Я получил его одновременно с прошением Первого Воина о признании ее невменяемости.

– Он… был здесь и… просил меня свидетельствовать о том, что она не в своем уме.

Судя по интонации, с которой Первый Исп говорит «просил», я понимаю, что на самом деле это было угрозой.

– Что ты ему ответил?

– Правду – что Кесса здраво рассуждает, с готовностью отвечает на вопросы, подробно рассказывает, где и у кого достала яд, как передала его Приме, но что при этом упорно отказывается называть причину своего поступка.

– Ясно. Теперь оставь нас.

– Да, Прим. Страж будет в коридоре на случай необходимости.

И с этими словами открывает перед нами дверь. Я вхожу первый и остаюсь стоять возле косяка двери, следом идет Бэмби, за ней Вилен. Моя девочка вздрагивает, когда мой брат закрывает за собой дверь. Я беру ее за руку и притягиваю к себе:

– Бэмби, ты дрожишь… Что не так?

Она немного часто дышит, и качает головой, как бы говоря, что ей надо время, чтобы привыкнуть к окружающей ее обстановке. И тут до меня доходит… камера, каменные стены, запах – все это пугает ее на подсознательном уровне. Она не понимает причину этого ощущения паники, но мне она ясна как день:

– Вил, дверь, быстро.

Брат с готовностью распахивает ее. Бэмби смотрит в коридор, и выравнивает дыхание. Ласково спрашиваю:

– Так лучше?

Кивок.

– Может все-таки отступишься, и вернешься домой?

Отрицательное покачивание моей любимой упрямой головкой… И тут раздается насмешливый голос твари, прикованной в углу камеры:

– Что, Прима, тебе здесь не нравится, да?

Я не сдерживаю рык и оборачиваюсь на ненавистный мне голос:

– Закрой свой рот, мразь, или я лично вырву тебе твой поганый язык.

Бэмби кладет мне на щеку свою ладошку, как бы напоминая о моем обещании держать себя в руках. Вдох-выдох, Рэд… Вдох-выдох:

– Вилен…

Он смотрит на меня, и понимает без слов, что я прошу его взять на себя ведение допроса, потому что мне не удается совладать со своим зверем. Фак, да я и шаг внутрь камеры не смогу сделать, потому что попросту не выдержу и наброшусь на эту мразь, разрывая ее на мелкие кусочки…

Бэмби идет, ведомая за руку Виленом, подходит к своей отравительнице и жестом показывает на свои лодыжки. Мой брат тихо говорит:

– Нет, Бэмби, мы не можем освободить ее.

Моя девочка вздыхает и жестами о чем-то спрашивает (она стоит ко мне спиной, поэтому я не могу понять о чем именно). Вил «переводит»:

– Кесса, Прима спрашивает, били тебя Стражи или нет.

Я не могу слышать этот голос, не могу…

– Нет, меня не били. А что, ты пришла посмотреть на это?

Вилен:

– Слушай сюда, Кесса, и слушай внимательно… Ты открываешь рот только для того, чтобы давать конкретные ответы. Больше никаких комментариев, ясно?

Бэмби опять жестикулирует.

– Прима принесла тебе хлеб и воду…

Я напрягся… так вот что за сверток у Бэмби в руках… Да как ей в голову пришло принести жратву этой твари?

Рэд, спокойно, поговоришь об этом с Бэмби дома… Спокойно…

– Э-э-э не откажусь.

Вилен берет из рук моей девочки сверток и швыряет его к ногам этой суки. Бэмби недовольно дернулась, но мой брат удержал ее за плечи.

Пока отравительница жадно пьет воду, Вилен подводит мою жену к единственному стулу, усаживает ее и становится сзади. Бэмби поднимает голову и благодарно ему улыбается. Он кивает «все хорошо, не за что», и кладет ей руки на плечи.

Из угла раздается, полное насмешливого презрения:

– Прима, а они тебя имеют по очереди или одновременно?

Все, сука… ты – труп… ты-растерзанный-до-неузнаваемости-труп…

Слышу крик Бэмби, чувствую, как Вилен перехватывает меня и падает на меня сверху, придавив своим телом… Я рычу и сбрасываю его с себя… Не успеваю встать, и… почувствовав схватившие мою руку любимые пальчики, уже не могу встать… Потому что, если я встану, то меня уже никто и ничто не остановит:

– Бэмби, Бэмби…

Она гладит мою щеку и взглядом умоляет успокоиться, просит позволить ей довести задуманное до конца.

– Хорошо, любимая… Но, я не могу здесь находиться. Я подожду вас с Виленом на улице.

Мне надо закурить, фак… фак… фак…. Полкоролевства за сигарету…

– Вилен, говори, черт бы тебя побрал!!!

…Когда Бэмби и мой брат сели в носилки, я не заподозрил ничего неладного. Моя девочка молчала и не шевелилась, но у меня было тому отличное обоснование: она же не каждый день общается с тем, кто желает ей смерти. Вилен же, наоборот, был весь, как на шарнирах. На мой вопрос: «Что», он ответил: «Не сейчас». Так мы молча и доехали до дома…

– Рэд, я обложался, я так обложался, брат.

– Что с Бэмби?

Моя девочка сейчас лежит в соседней комнате. Меня дико страшит непонимание ее состояния, и я хочу сейчас же услышать его причину. Вилен опускает на руки голову и начинает свой рассказ о том, что произошло в камере после того, как я оттуда ретировался.

– Рэд… В общем, сначала, Кесса отвечала на все вопросы, но ничего нового мы так и не узнали… Потом она стала срываться… перескакивать с темы на тему, отвечать невпопад, вспоминать свое детство, ругать брата за то, что не выдал ее замуж, что если бы она была замужем, то уже не принадлежала бы к его семье, а принадлежала бы к семье мужа, и что тогда бы ей было все равно… что она не хотела рисковать из-за него, но боялась, что в случае, если правда выплывет наружу, потерять свой ранг, как его сестра… потом опять про детство, про давно умерших родителей… потом вдруг стала перечислять тех, с кем у нее были любовные связи… сука-сука-сука… Рэд, да если бы я только знал… если бы я только мог предположить что-то подобное, да я бы за шкирку вытащил оттуда Бэмби, и пусть бы она ненавидела меня за это до конца своих дней… да… лучше пусть бы вообще перестала со мной разговаривать, чем так… чем то…

– Вилен, не испытывай мое терпение. Что было дальше?

– Дальше… эта тварь сошла с катушек… начала плакать, стоять перед Бэмби на коленях, умолять о помиловании. Девочка через меня сказала, что это не в ее власти… Потом Бэмби встала и начала как бы собирать с щечек слезинки, ну, я понял и перевел этой мрази, что Прима… жалеет ее… И Кесса… засмеялась… нехорошо так засмеялась… как же я не понял в тот момент, что это был на самом деле не смех… Потом она затараторила, как ненормальная: «Ты меня жалеешь? Меня? Да ты себя пожалей, дура! Да ты же рано или поздно вспомнишь, как тебя насиловали… насиловали не один день… снова и снова… и… вот кто кого тогда будет жалеть, а?» Я подошел и врезал этой суке по морде, я бил ее, пока та не захлебнулась своим смехом. Бэмби… у-у-у, ну, почему я послушался ее и остановился? Ненавижу себя, никогда не прощу себе эту слабость…

У меня онемели от ужаса губы, и я с трудом выдавил из себя:

– Бэмби попросила тебя остановиться, и что?

– И села возле Кессы на колени, стала гладить ту по голове… а Кесса, заливаясь слезами рассказала, что ее брат в начале кампании, останавливался в крепости Никлэд. Рэд, я не могу…

– Продолжай.

– Бэмби уже была в той камере. Воин, которого ты казнил, похвастался перед Кессом красотой своей пленницы. Вечером, после пирушки, когда Воин уже свалился под стол, Кесс со своими двумя заместителями пошли к Бэмби… Кесса сказала, что брат подробно описал ей накануне аудиенции с тобой все то, что они делали с… нашей девочкой… они… В общем, она пересказала нам все это… Рэд, я – мужик, но у меня волосы шевелились на руках от того, что я услышал от этой конченой суки… Еще он сказал Кессе… Рэд… он сказал, что никогда такого не видел, он сказал, что Бэмби… что она совсем не плакала и не кричала, что она терпела молча…