Текст книги "НеМир (СИ)"
Автор книги: Ирина Гоба
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)
Глава 3
Без памяти
На этот раз я не пришла в сознание, а медленно вошла в него.
Постепенно, не спеша, как будто контролировала этот процесс.
Я не концентрировалась на том, чтобы услышать, о чем говорят мужчины рядом со мной. Их голоса были где-то на периферии моего сознания. Мне сейчас было не до них. В данный момент я была занята исключительно поиском БОЛИ. Я искала ее, боялась найти ее, но упорно продолжала ее поиски. Но место БОЛИ было занято совсем другим ощущением – онемением. У меня затекло все тело. Я рефлекторно пыталась пошевелить руками или ногами, но мои усилия оказались тщетными.
Да, ощущение не из приятных, но, как говорится, жить можно.
Пора переключаться на разговор.
– Несколько дней она пробудет здесь. Всем скажем, что я молюсь и провожу ритуалы. Медику здесь делать нечего.
– Может, все-таки, пусть ее осмотрит?
– Нет.
Когда Избранный, а это именно его голос, говорит «нет», то это не просто «нет».
Это – ЧЕРТ-ПОБЕРИ-БЕЗОГОВОРЧОЕ-НЕТ.
Как же должен выглядеть мужчина, имеющий такой властный голос? Кем же он должен быть? Его собеседник, как же его… ах да, Вилен примирительно соглашается:
– Ладно, как считаешь нужным.
– Распорядись принести чистое постельное белье и мою одежду.
Шаги, хлопает дверь. Вилен вышел из комнаты.
Меня охватывает паника, я пытаюсь определить ее источник. Что-то не так. Что-то не так. Что? Я задумалась… О чем? Какая мысль явилась причиной панического беспокойства? Я почувствовала эту подступающую волну в тот момент, когда задумалась об имени собеседника Избранного. Итак, он – Вилен, Избранный – Рэд. А я? Как меня зовут? Спокойно…
Я начала мысленно примерять себя к десяткам, имеющихся в моей памяти, женских имен. Но ни одно не казалось мне родным, ни одно не казалось мне… моим. Мое дыхание участилось, воздуху не удавалось оставаться бесшумным. Я стала тихо постанывать.
Мое лицо оказывается в аккуратном плену ладоней Рэда.
– Ш-ш-ш, девочка, ш-ш-ш. Все хорошо. Ты в безопасности. Тебя никто не обидит. Все хорошо. Успокойся. Успокойся, пожалуйста.
Я позволила себе подчиниться его настойчивому «успокойся». Мысленно взяла себя в руки, и восстановила дыхание. Все правильно – стоны и недостаточная вентиляция легких делу не помогут. Холодный четкий анализ приведут мои мысли в порядок, и я отвечу себе на все вопросы.
Опять паника… Нет, не отвечу… Как же я отвечу, если даже не помню свое имя?
Его пальцы гладят мне щеки, его голос опять взывает к спокойствию.
Он продолжает свои уговоры:
– Девочка, я с тобой, я рядом. Дыши.
Ну что ж, пока я не могу вспомнить свое имя, буду называть себя «девочка».
Дышу, дышу, я дышу. Теперь мне надо открыть глаза. Я хочу понять «где я» и с «кем я», раз пока не удается вспомнить «кто я».
Мысленно прошу свои веки: «Сим-Сим, откройся».
…Глаза, те же глаза, которые я видела, выпросив у БОЛИ разрешение проверить, на месте ли мои органы зрения.
Мне требуется какое-то время на то, чтобы я смогла воспринимать что-то, помимо этих глаз…
Мужское лицо так близко, что я могу четко увидеть чистоту текстуры его смуглой кожи… густые ресницы… темную щетину… сухие губы.
Мужское лицо так близко, что я вдыхаю неповторимый аромат его кожи, его дыхания. Он такой терпко-пряный, что я, помимо воли, поднимаю свое лицо навстречу ему и делаю при этом глубокий вдох.
Этот вдох был последней каплей, которая выгнала безотчетную панику из моей головы. И мой мозг, наконец, прекратил терзать мои легкие ощущением кислородной недостаточности.
Я почувствовала резкое облегчение от чистоты восприятия окружающего меня пространства и себя в нем.
Никакой БОЛИ… Никакой ПАНИКИ.
Мы все еще всматриваемся в глаза друг друга.
Мне не хочется отводить взгляд. Точнее, я боюсь, что, если сменю свой фокус зрения, то снова потеряю самообладание. Глаза Рэда – моя единственная точка опоры, они не дают мне уйти в море беспокойства и неопределенности. Их взгляд удерживает меня, подобно якорю, в состоянии спокойствия и защищенности.
Не знаю, насколько бы затянулась эта «игра в гляделки», если бы не вошедший в комнату Вилен.
Мы с Рэдом одновременно смотрим на него:
– С пробуждением, спящая красавица. Меня зовут Вилен. Еще меня называют Вилен – Прекрасный и Вилен – Неотразимый. Кстати, Рэд, она меня вообще слышит?
Мне с трудом удалось сохранить ничего не выражающее лицо. Уголки губ хотели приподняться, но я их остановила. На моем лице не дрогнул ни единый мускул. Слышать-то я тебя слышу, самовлюбленный красавчик, но вот только пока не решила, стоит ли вам с братом об этом знать. Ведь я помню ту часть вашего разговора, когда ты говорил про Защиту, про репутацию Избранного. Что-то мне подсказывает, что надо осмотреться толком, и лишь потом раскрывать свои карты. Учитывая то, что у меня на руках нет ни одного козыря, небольшой блеф мне пока не помешает.
Вилен продолжает радушно улыбаться:
– Эй, чудом-спасенная, ты меня слышишь? Ну, хоть промычи что-нибудь, если слышишь.
Рэд резко его обрывает:
– Вилен, прекрати паясничать, а не то твой рот в ближайшие дни только и сможет, что мычать.
Потом он мягко поворачивает мое лицо к себе, и я опять смотрю в его глаза. Какой у них удивительный оттенок серого цвета…
Прошло уже несколько часов с момента моего пробуждения. За окном ночь. Рэд только что покормил меня в третий раз, но я все равно ощущаю голод. Он кормит меня по чуть-чуть, с промежутком в полтора-два часа, каким-то овощным, почти жидким, пюре. Я каждый раз хочу забрать у него ложку, чтобы покушать самостоятельно, но мне нравится его забота и то, с каким торжеством он смотрит в пустую тарелку. Такое ощущение, что он – мой тренер, а я – победитель в очень важных спортивных соревнованиях.
Получаю удовольствие от чистоты простыней, на которых я лежу, от приятной тяжести одеяла, которым я укрыта, от невероятной мягкости подушки под моей головой.
Рэд выходит из комнаты.
Я воспользовалась тем, что осталась одна в комнате, и, впервые за сегодня, улыбаюсь себе не только мысленно, но и, растянув губы в улыбке, вспоминая как он недавно относил меня в ванную комнату. Как он смотрел то на меня, то на ванну, и не знал, что ему делать дальше. Мне стоило неимоверных усилий не рассмеяться, над их с Виленом диалогом – я же, вроде, глухо-немая для них, и не должна реагировать на их слова.
А говорили они примерно следующее:
– Рэд, да посади ты ее в ванну, и посмотри, знает ли она, что делать с мылом-мочалкой.
– Как посадить? Прямо завернутую в простыню посадить?
– Не-е, простынь надо снять.
– Вилен, не будь придурком.
– Да мы же видели ее уже.
– Да, только тогда на ней живого места не было. Так что ничего мы не видели.
– Слушай, Рэд, я только сейчас подумал. Ну… а что если она не только глухо-немая, но и того… ну… не в себе…. Так может, она и туалетом пользоваться не умеет. Так что, мы теперь будем за ней убирать? Слушай, давай я лучше ей покажу, как пользоваться унитазом. Не хочу я убирать то, что она под себя сделает.
Я, конечно, добровольно записалась в глухо-немые, но считаться местечковой сумасшедшей не подписывалась.Так что решила, что пора мне вмешаться и жестом показала поставить меня на пол. Рэд еще какое-то время поддерживал меня за руки, убеждаясь, что я не собираюсь свалиться на пол. Только вот, я не ожидала, что они с братом не выйдут из ванной, а лишь отвернутся, тем самым показывая мне, что оставлять меня наедине с таким количеством воды, не собираются. Если бы речь шла только о том, чтобы принять ванну, я бы плюнула на присутствие их молчаливых спин, но я собиралась воспользоваться еще и унитазом. Демонстрировать же этот процесс хоть и не видом, а звуками, мне не хотелось. Я дотянулась до руки Рэда и похлопала по ней. Он повернул ко мне голову, и я жестом показала ему на дверь.
Когда человек здоров, то его тело слепо подчиняется сигналам мозга. В болезненном же состоянии, или в состоянии восстановления после тяжелой болезни, каждое, даже рефлекторное движение… ощущается. Ты его… замечаешь…. Ты… на него обращаешь внимание…
Мое тело все еще было непослушным, как будто завернутым в плотный слой ваты. Принимая ванну, я задумывалась над каждым своим движением, фиксировала каждое усилие, каждое напряжение той или иной группы мышц. Онемение все еще не прошло, и конечности не до конца восстановили свою чувствительность. Мне казалось, что я мучительно долго намыливаю себе голову, еще дольше тру мочалкой свое тело. Когда я смыла остатки пены, вытерлась полотенцем и натянула на себя рубашку, то поняла, что исчерпала свои последние силы. Я опустилась на пол и задумалась, как мне вызвать помощь. Все гениальное – просто, я постучала кулаком по ванной. Звук получился достаточно громкий. Меня услышали. Рэд взял меня на руки и отнес в кровать.
Интересно, какова природа моей амнезии? Я понимаю, что именно БОЛЬ является ее причиной. Я знаю, что она по-разному влияет на функции мозга в зависимости от психической конституции человека. Физическая боль имеет пределы. Если она – слишком сильная, то мозг отключает рецепторы нервной системы, передающие сигнал боли.
Мозг – это сверхмощный компьютер, с уникальными для каждого индивидуума, комплектующими: операционной системой, материнской платой, оперативной памятью, жестким диском и так далее.
Компьютерный вирус может уничтожить часть информации, находящейся на жестком диске. Если рассуждать аналоговым методом, то физическая боль стала для моего мозга тем самым компьютерным вирусом, который с извращенной выборочностью стер целый пласт моей памяти. Я не помню ни себя саму, ни себя во времени и пространстве до БОЛИ. Мое прошлое имеет свой момент отсчета – после БОЛИ. Но ведь я же жила и до нее. Сможет ли мой мозг самостоятельно восстановить поврежденные файлы, папки и архивы, в которых хранилась информация о моем детстве, взрослении, молодости… О Боже, я ведь даже не знаю, сколько мне лет…
Но, как говорила Скарлетт О’Хара, «Я подумаю об этом завтра».
Хм, не странно ли, что я помню классическое произведение Маргарет Митчелл, помню его сюжет, помню, что мне категорично не нравится главная героиня, но при этом не помню ни момент прочтения этой книги, ни то, как информация о ней попала в мою голову.
Завтра, девочка, подумаешь об этом завтра. А сейчас – спать…
Глава 4
Моя девочка
Когда я вернулся в комнату, девочка уже спала.
Куцый диван, на котором я проведу сегодняшнюю ночь, обещает мне всем своим видом завтрашнюю ломоту в теле. Может, лучше лечь спать на полу… Или, может, стоило согласиться с Виленом, когда тот сказал, что останется на ночь и присмотрит за девочкой… Я ответил ему: «Нет, я сам». Почему? Что ж, еще один вопрос без ответа. Подобных вопросов уже такое количество, что впору заняться их коллекционированием.
Я кое-как примостил голову на подлокотник, и прикрыл глаза.
Денек выдался, мягко говоря, интересным. Столько событий, столько изменений в обычном течении моей жизни из-за этих событий…
Одним из преимуществ «бесчеловечности» является отсутствие усталости от эмоционального перенапряжения. Глядя на Вилена, выслушивая его бурные комментарии по поводу сегодняшних событий, я понимаю, что обычному человеку, на моем месте, потребовалось бы время на то, чтобы расслабиться перед сном. Я же не страдаю компенсаторной возбудимостью, и могу спокойно перейти из состояния бодрствования ко сну.
Меня разбудил сдавленный крик. Второй крик – и я уже вскакиваю с дивана. Третий крик – и я уже возле кровати. Хватаю девочку за плечи и начинаю ее легонько трясти. Она открывает глаза, и ее крики переходят во всхлипывания.
– Девочка, что тебе приснилось? Что тебя так напугало?
Спросил, и тут же приписал себя к умственно отсталым: она же меня даже не слышит.
Я отмечаю, что она адекватно реагирует на мою помощь, что она практически сразу успокаивается.
У нее влажные ресницы, капельки слез вот-вот покатятся из уголков ее глаз по щекам. Я осознал свое действие лишь после того, как почувствовал соленый вкус ее слез у себя на языке. Я что, поцеловал ее глаза?
Мое действие было настолько безотчетным, что я не могу дать ему ни определение, ни придумать ему вразумительную причину… Так, Рэд, в следующий раз, когда захочешь вытереть ей глаза, просто возьми платок.
Интересно, что она подумала, что она почувствовала? А меня что, вообще волнует это? Как ни странно, да….
Я жестом показываю ей «спи», и возвращаюсь на диван.
Х-м-м, появление этой девочки в моей жизни изменило не только ее течение, оно изменило что-то во мне.
Вот даже сейчас, вместо того, чтобы отключиться и уснуть, я прислушиваюсь к тому, как она ворочается у себя в кровати, как она тихо вздыхает. Может, она хочет кушать? Может, она хочет в туалет? Может, у нее что-то болит? Только вот я не решил пока, стоит ли мне встать и подойти к ней, чтобы выяснить, могу ли я ей чем-то помочь. Постепенно девочка успокоилась, и я перестал слышать что-либо. Спать пора…
Обычно я просыпаюсь с первыми лучами солнца вне зависимости от того, в какое время лег спать. Сегодняшнее пробуждение отличается от обычного. Во-первых, я сразу понял, что утро уже далеко не раннее. Во-вторых, я проснулся не сам – меня разбудило легкое прикосновение к щеке. Я резко открываю глаза и вижу сидящую возле дивана девочку. Она улыбнулась мне, и приложила руку к сердцу, как бы извиняясь за то, что разбудила. Потом складывает ручки в умоляющем жесте и показывает в сторону ванной комнаты. Я быстро встаю и подхватываю ее на руки:
– Маленькая моя, как же ты дошла до дивана? Давно проснулась?
Да, Рэд. Это уже не смешно. Мало того, что ты говоришь с глухой, так еще послушай, что ты говоришь. Маленькая моя… Да у меня с головой вообще все в порядке?
Девочка, естественно, никак не реагирует на мои слова, но снова показывает, что ей срочно надо в ванную.
Мой кабинет – единственное место, в котором мы никогда не отключаем Защиту. Мы с Виленом только что закончили обсуждение забастовки на целлюлозной фабрике. Я посмотрел на свои наручные часы, и подумал о том, проснулась ли уже моя девочка… При этом в сотый раз отмечаю ненормальность поведения моих мыслей, которые постоянно возвращаются к ней.
Да, и пора сообщить Вилену:
– Я хочу, чтобы ты начал подготовку свадебной Церемонии.
– Чего?
Не имею привычки повторять свои вопросы:
– Сколько тебе понадобится времени на это?
Мой брат недоверчиво улыбается:
– Ты все-таки решил…
– Да.
Вчера мы уделили этому вопросу достаточно внимания. Вилен спорил, предлагал другие варианты, утверждал, что это не укладывается ни в какие рамки, брызгал слюной, исходил на говно… Если бы он не был моим братом, то, наверное, не пережил бы ту перепалку, и сегодня его бы уже похоронили. Но, он, все-таки, мой брат, и поэтому, я, нехотя, в последний раз повторяю свои аргументы:
– Для меня главное – это ее безопасность. Точка. Теперь через запятую. Устроить ее на какую-либо работу здесь, или где бы то ни было – небезопасно, потому что она – глухо-немая и, по всей вероятности, дурочка, так что ее может обидеть любой желающий. Дать ей духовный сан – небезопасно, потому что она….
Вилен меня перебил:
– Потому что она – глухо-немая и, по всей вероятности, дурочка, – он четко скопировал мой монотонный голос, – и, тем самым, не сможет не только принимать участие в ритуалах, но и поставит под сомнение наши слова, о том, что она – особенная, и что это глас Божий велел тебе спасти ее. Безусловно, ты был абсолютно прав, представив Настоятелю ее «чудесное спасение», как Указ Небесной Канцелярии. Безусловно, не сделай ты этого, все бы начали задаваться вопросом, почему ты не использовал раньше и не собираешься использовать в дальнейшем свой Дар Исцеления на других людях. Это я понимаю и принимаю – мол, эта девочка – исключение из исключений, и, если вы хотите еще раз испробовать мой Дар на ком-то другом, то ждите Знамения свыше.
Теперь уже я перебиваю его:
– Это все говорено-переговорено. Может, хватит?
– Давай найдем ей другого мужа, кого-то из духовников. Да любой из них усрется от радости, став мужем женщины, которую исцелил сам Избранный по гласу Божьему.
– Опять же, где гарантии ее безопасности? Ты что, будешь навещать их и спрашивать «хорошо ли с тобой обращаются, сыта ли ты девица, в тепле ли ты красная?»… Нет, только себе и тебе я могу доверить ее защиту. Ты ясно высказал вчера свое мнение по этому вопросу. Так что остаюсь только я.
– Но это же бред. Ты понимаешь, что лишаешь ее выбора? Ты понимаешь, что она может быть несчастной с тобой? Ты понимаешь…
– Вилен, стоп. Я не понимаю, что такое «счастлив-несчастлив». Я понимаю только одно. Ее безопасность – превыше всего.
– Да почему, черт бы тебя побрал? Да что тебе до ее безопасности?
– Не знаю.
– Но ты же тем самым приносишь себя в жертву ее безопасности!!!
– Я ничем не жертвую. Ты не примеряй себя ко мне. Я, в отличие от тебя, ничего не чувствую, поэтому в моей жизни ничего не изменится, если кто-то станет моей женой. Так что, почему этой «кто-то» не сможет стать эта девочка?
Вилен вносит в комнату завтрак и сообщает нам радостным голосом:
– Рэд, я придумал ей имя. Красавица, как тебе нравится Бэмби? По-моему, тебе оно подходит идеально.
Девочка даже не моргнула в ответ. Она продолжает всем своим видом демонстрировать протест…
Еще вчера выяснилось, что девочка нас слышит. Точнее, она сама сообщила нам об этом. Вилен как раз рассказывал мне, что Церемония пройдет через два дня, и что нам надо обсудить ее детали. Девочка хлопнула в ладоши, привлекая к себе наше внимание, и показала на свое ухо. Мой брат среагировал моментально:
– Ты показываешь, что можешь слышать наш разговор?
Она утвердительно кивнула.
Потом Вилен задал еще ряд вопросов: Говорить можешь? Как тебя зовут? Откуда ты? Сколько тебе лет? Кто твоя семья? Ты – немая от рождения?
На все эти вопросы она в ответ либо качала головой, либо пожимала плечами.
Тогда спросил я:
– Ты знаешь язык жестов?
Опять отрицательный ответ.
Вилен зашелся в рассуждениях:
– Рэд, почему она может слышать, а говорить – нет?
– Не знаю, но она пришла Туда уже немая.
Я сказал «туда» и посмотрел на девочку:
– Ты помнишь, как попала в крепость?
Она сморщила лобик и вопросительно посмотрела на меня. Я уточнил:
– Я имею в виду крепость, находящуюся в селении сообщества Никлэдов? Ту крепость, где тебя пытали?
У меня пересохло горло, когда я вспомнил ее в той камере…
Девочка посмотрела на меня с неподдельным ужасом. Показала на себя пальцем, как бы спрашивая «Меня? Меня пытали?».
Я не знал, стоит ли ей рассказывать о том, что видел собственными глазами, и то, что мне стало известно со слов ее палачей. Как описать ей все то, что с ней делали. Да и нужно ли ей это знание. В данной ситуации – ее счастье в неведении. Возможно, Мирослава, исцелив ее тело, смогла каким-то образом стереть ее воспоминания. По крайней мере, я не вижу другого объяснения.
Потом я решил спросить:
– Хорошо, а что ты помнишь?
Она показала на меня и на свои глаза. Я уточнил:
– Ты помнишь мои глаза?
Кивок. Продолжение списка вопросов:
– А что ты помнишь до этого?
Нешироко раскинула руки в стороны и покачала головой.
Это был наш первый с ней «диалог», и я удивился насколько легко понимал значение ее ответов:
– Ты хочешь сказать, что ничего не помнишь?
Она закрыла лицо руками, и я подошел к ней, чтобы успокоить:
– Девочка, ты жива, и это – главное. Ну, не помнишь ничего, подумаешь… Тоже мне проблема. Обещаю, что позабочусь о тебе.
Ее руки переместились мне на плечи, и я заглянул ей в глаза – в них читалось доверие.
Через минуту я сообщил ей о том, что она станет моей женой…
Глава 5
Свадьба
Первые два дня после пробуждения без Боли (интересно, я теперь всегда буду думать о ней с большой буквы «Б»?), я только и делала, что спала и кушала. В общем, как определил Вилен, вела образ жизни младенца. На третий день часы сна стали постепенно сокращаться. День четвертый стал переломным…
Во-первых, я смогла самостоятельно дойти до ванной и вернуться обратно, и при этом не почувствовала усталость. В-вторых, я не хотела спать днем. В-третьих, вечером я, наконец, посмотрела на себя в зеркало, которое-таки додумался принести Рэд.
Я увидела в отражении знакомое до последней черточки лицо.
На меня смотрели мои карие глаза. Наверное, это мое воображение приписывало им глубокомысленный полный вопросов взгляд. С другой стороны, каким взглядом должен отображаться внутренний мир человека, потерявшего память, человека, который не ощущает связь с внешним Миром…
Позавчера был день пятый, завтра – день свадебной Церемонии ( ха-ха-ха) – день восьмой.
Позавчера я поняла, что ничего не поняла. Позавчера я узнала о том, что «выхожу замуж».
Услышав, как Вилен с Рэдом обсуждают, как лучше объяснить мне то, как надо вести себя на какой-то Церемонии… увидев их озадаченные лица… В общем, я подумала и решила: «Они с таким терпением заботятся обо мне. Они хотят, чтобы я приняла участие в Церемонии ( на тот момент, мне было совершенно неинтересно, а что это, собственно, за Церемония такая!). Они искренне переживают, что я не смогу нормально вести себя во время этой Церемонии, потому что не знают, как мне объяснить эти самые правила поведения. Облегчить им задачу – это самое малое, что я могу для них сделать за их доброе ко мне отношение. Тем более, что за все эти дни я не услышала ничего «такого»… а, услышанное мною ранее о Защите и репутации, ну так что ж, они ведь не знают и никогда не узнают, что я в тот момент была в сознании. Решено, открываем карту первую…»
Потом была карта вторая – я сообщила им о своей полной амнезии… И вот, после этого Рэд начал успокаивать меня, сказал, что позаботится обо мне и что… станет моим мужем. Когда до меня дошел смысл его слов, во мне поднялась такая волна негодования, что я чуть не выдала им свое умение разговаривать. Причем я готова была продемонстрировать им это свое умение не только на литературном языке, но и на сленге… причем не только на английском языке, но и на русском, да и вообще на всех известных мне языках и наречиях.
Но я прикусила свой язык, чтобы он не решил распуститься в недопустимый момент, и стала активно махать головой: мол, спасибо за оказанную честь, но я не хочу, и не буду становиться Вашей навеки.
Рэд начал объяснять, что так будет лучше для меня, что так я буду в полной безопасности, что, откуда бы я ни была родом, там не смогли обеспечить мне безопасность, что я оказалась в очень-очень большой опасности, и что в случае, если я даже вспомню, кто я и откуда, он меня туда никогда никому не вернет, потому что это – опасно, и т. д. и т. п.
Я продолжала активно махать головой и жестикулировать руками: мол, Вы такой шикарный мужчина, а я… ну не Вашего поля я ягода…
А сама в этот момент лихорадочно соображала: да у него параноидальный ход мыслей… да слова «опасность-безопасность» лидируют по частоте использования, причем не просто лидируют, а вырываются вперед, оставляя остальные слова далеко позади…
И я, наконец, поняла, что, оказалась со своей амнезией в каком-то специально-экспериментальном дурдоме, в котором Медик, он же психиатр, в качестве лечебной терапии предписывает больным уход друг за другом… Итак, если я имею дело с сумасшедшими, значит, надо быть очень-очень осторожной. Какая же я умница, что молчу, ведь когда молчишь, психи меньше бесятся. Ой, психам же нельзя смотреть в глаза. Опускаем взгляд. Так-с, ведем себя тихо-тихо, ничем не раздражаем Избранного… врач рано или поздно придет, и я попрошу перевести меня в другую палату, либо изменить мне метод лечения.
Когда я выстроила такую чудесную логическую цепочку, мне сразу полегчало, и на слова Вилена: «Да любая бы прыгала от радости, узнав, что станет королевой», – я отреагировала спокойно, ну почти спокойно, потому что не удержалась и одарила его взглядом, соответствующим строке из песни Высоцкого: « сумасшедший, что возьмешь»…
Вилен, как всегда, бодро входит в комнату:
– Рэд, я придумал ей имя. Красавица, как тебе нравится Бэмби? По-моему, тебе оно подходит идеально.
Так, не шевелись, не показывай им ничего ни жестом, ни взглядом… У-У-У, как же хочется покрутить пальцем у виска, аж рука зачесалась… Да где же этот доктор Медик, который разговаривал с психом Рэдом в такой подобострастной форме «Ваше право, Избранный». Хотя, его тактика поведения с больным абсолютно правильная, учитывая то, что с психами всегда и во всем надо соглашаться, дабы не будоражить их воспаленное воображение…
Но, как же я устала сидеть овощем и делать безучастный ко всему вид.
А Вилен никак не уймется:
– Решено, с сегодняшнего дня, ты – Бэмби, раз никто не возражает.
И в этот момент меня озарило: если это – эксперимент, то не может же персонал дурдома оставить даму наедине с двумя огромными мужиками – психами без наблюдения. Эврика, здесь должны быть скрытые камеры, которые в прямом эфире демонстрируют медперсоналу это ненормальное (в прямом смысле слова) «реалити-шоу».
Я смотрю в пол, и слушаю Рэда, который в третий раз объясняет мне:
– Ты только слушай, что мы тебе говорим… Идти – ты идешь, повернись – ты поворачиваешься, сидеть – ты садишься…
Я устала слушать этот бред и, рискуя вызвать в нем вспышку психоза, поднимаю руку, останавливая этот, утомивший меня, ликбез. Нет, все-таки, эти психи совершенно небуйные, так и хочется вслух поблагодарить Медика за правильно подобранных участников эксперимента. Рэд замолчал на полуслове и посмотрел на меня. Точнее, в сторону моего лица, насколько я могу судить по расположению его подбородка, на который смотрю в данный момент. Я же девушка с амнезией, а не с ума лишением, так что смотреть ему в глаза не собираюсь. Жестом показываю, что мне надо принести то, чем писать и то, на чем писать. Вилен через минуту протягивает мне пластиковую дощечку и прикольный (стеклянный – я таких раньше не видела) то ли маркер, то ли фломастер с губкообразной крышечкой. Я так понимаю, что назначением этого колпачка является стирание слов с дощечки. Вот и ладненько, что Вилен принес не просто бумагу с ручкой – мне теперь не придется делать лишние движения, смывая в унитаз то, что я собираюсь написать.
Я рискую во второй раз за сегодня, показывая Рэду и его брату ( или не брату – кто их разберет, хотя внешнее сходство склоняет меня к выводу о том, что они-таки состоят в фамильном родстве)оставить меня одну в комнате. Какие покладистые… Да, Медик, премия уже у тебя в кармане. Какими же лекарствами ты их пичкаешь, чтобы сделать из них таких послушных «мальчиков-зайчиков»? Если эти медикаменты даже из психов делают настоящих джентльменов, то насколько же благотворно они будут влиять на мужчин с ненарушенной психикой… Ну, где вы видели мужиков, которым жестом показываешь на дверь, и они беспрекословно выходят из комнаты… Ой, идея, Медику надо использовать этот эксперимент в качестве рекламы этих препаратов. Да все женщины выстроятся за ними в очередь, и будут подсыпать их своим мужикам в пищу, в результате чего «жить станет лучше, жить станет веселее». Так, это я что-то отвлеклась.
Пишем: «Doc. I need to talk to you. Immediately.» [1]1
Док, мне нужно поговорить с вами, срочно.
[Закрыть]. Затем я с этой табличкой подхожу к каждому углу комнаты, подпрыгиваю, высоко поднимая ее над головой (на всякий случай, а вдруг камеры высоко расположены). Потом быстренько стираю губкой написанное, и сажусь на кровать с невинным выражением лица.
Рэда не было довольно долго. Вернувшись, он увидел чистую дощечку, лежащую рядом со мной:
– Что, так и не вспомнила буквы? Это ничего… ты же, может, вообще их не знала. Но, если захочешь научиться читать – писать, то я договорюсь с Виленом. Из него учитель – получше, чем из меня…
И… гладит меня по голове… Ну, точно – дурдом…
Уж полночь близится, а Медика все нет…
Лады, пора на боковую – утро вечера мудренее.
Как только я пообедала, Вилен настойчиво еще раз попросил меня вести себя сегодня, как подобает послушной девочке:
– Бэмби, мне тоже не нравится эта идея Рэда. Но он – Избранный, и никто не смеет перечить ему, никто не может проявить непослушание по отношению к нему. Ты должна пережить этот день, и при этом не дать повода присутствующим на Церемонии сомневаться в непогрешимости решения Избранного жениться на тебе. Бэмби, я тебя умоляю – без фокусов. Ты целый день будешь в центре внимания. Долгие годы люди будут вспоминать эту свадьбу, смакуя каждую ее деталь. Я понятия не имею, о чем ты думаешь, что ты вообще понимаешь из происходящего… Пожалуйста, кивни, что ты услышала мои слова, и что их смысл дошел до тебя.
Мне кажется, что шутка затянулась… Но, я же решила, что моим девизом является фраза «Не потревожь психа, находящегося рядом с тобой», так что надо выражать согласие.
Киваю. Вилен вздохнул с облегчением, и я в очередной раз подивилась многогранности его болезненных фантазий, и тому, насколько прогрессирующим психическим расстройством он страдает. Вилен не только искренне верит в то, что говорит, но и в своих фантазиях волнуется за репутацию брата.
Он спрашивает меня:
– Ты сможешь сама надеть платье? Может, тебе помочь?
Я замотала головой. Вилен тут же ненадолго выходит из комнаты.
Возвращается с серым мешком, который аккуратно перекинут через его руки. Эти психи что, хотят одеть меня в мешок, проводя свою «церемонию»? Я сразу представляю себе то, как они делали в нем прорези для головы и для рук с помощью… Стоп… С помощью чего? Колющие и режущие инструменты в дурдоме не выдают даже самым спокойным больным.
Пока я рассуждаю о том, как будет до колик в животе смеяться медперсонал, наблюдая за «невестой», одетой в мешок, Вилен аккуратно перехватывает одной рукой его край и вытаскивает из него… ослепительно-белые кружева. Он бережно кладет ЭТО на диван и улыбается:
– Фух, ты себе даже не представляешь, чего мне стоило заполучить его. Никогда не думал, что это настолько сложно – выбрать фасон, материал, швею-модистку.
Пока я недоверчиво рассматриваю эти кружева, строя в уме логические предположения об их происхождении (самым невинным было то, что они украли в чьей-то палате занавеску), к нам присоединяется Рэд, точнее, ко мне, так как он сразу говорит своему брату нас оставить.
Он медленно подходит ко мне ( судя по звукам шагов, так как моя голова все еще предусмотрительно опущена), пока, наконец, в поле моего зрения не появляются его ноги, и обращается ко мне тихим голосом:
– Девочка моя, ты ни разу не взглянула на меня с того момента, как узнала о моем решении взять тебя в жены. Не знаю, возможно, Вилен был прав, сказав, что я лишаю тебя выбора… В наше… в моем королевстве, откуда я родом, было принято предлагать руку и сердце, и просить согласия, опускаясь на колено перед своей невестой. Разреши мне, – встает на колено так резко, что успевает поймать мой, опущенный на его ноги, взгляд, – пообещать тебе, что я никогда не обижу тебя, никогда не причиню тебе боль, что, пока бьется мое сердце, ты будешь в безопасности.
